Страница:
между вечностью и временем. Но то бытие, которое имеет своей мерой вечность,
не подвержено никаким изменениям и не соединимо с ними. Итак, время имеет
"прежде" и "после"; век не имеет в себе "прежде" и "после", но может
вступать с ними в соединение; вечность же не имеет "прежде" и "после" и не
терпит их рядом с собой (Сумма теол., I, q. 10, 5 с).
Нам свойственно от природы познавать то, что обретает свое бытие лишь в
прошедшей индивидуацию материи, ибо душа наша, посредством которой мы
осуществляем познание, есть форма некоторой материи. Но душа имеет две
возможности познания. Первая состоит в акте некоторого телесного органа; ей
свойственно распространяться на вещи постольку, поскольку они даны в
прошедшей индивидуацию материи; отсюда ощущение познает лишь единичное.
Вторая познавательная возможность души есть интеллект, который не есть акт
какого-либо телесного органа. Отсюда через интеллект нам свойственно
познавать сущности, которые, правда, обретают бытие лишь в прошедшей
индивидуацию материи, но познаются не постольку, поскольку даны в материи,
но поскольку абстрагированы от нее через интеллектуальное созерцание. Отсюда
в интеллектуальном познании мы можем брать какую-либо вещь обобщенно, что
превышает возможности ощущения. Между тем интеллекту ангелов свойственно
познавать сущности, обретающиеся вне материи, что превышает естественную
способность интеллекта человеческой души в статусе этой жизни, где она
соединена с телом.
Итак, остается одно: познание самого субстанциального бытия свойственно
лишь интеллекту Бога и превышает возможности какого бы то ни было
сотворенного интеллекта, ибо никакое творение не есть свое собственное
бытие, но участвует в бытии. Итак, сотворенный интеллект не может созерцать
Бога в Его сущности, кроме как в меру того, что Бог по своей милости
соединяется с сотворенным интеллектом, как предмет, открытый Его разуму
(Сумма теол., I, q. 12, 4 с).
Наше естественное познание берет свое начало от ощущения. Отсюда
следует, что наше естественное познание может простираться до тех пределов,
до которых им руководит чувственное восприятие. Но от чувственных ощущений
наш интеллект не может дойти до созерцания сущности Бога, ибо чувственно
воспринимаемые творения суть следствия Божественной силы, неадекватные своей
причине. Потому сила Бога не может быть познана во всей своей полноте из
познания, чувственно воспринимаемых вещей, из чего следует, что Его сущность
не может быть созерцаема. Поскольку, однако, творения суть следствия,
зависимые от причины, то мы можем от них дойти до познания в отношении Бога
того, что Он есть, а также того, что с необходимостью Ему приличествует как
всеобщей первопричине, превосходящей всю совокупность своих следствий (Сумма
теол., I, q. 12, 12 с).
...Это происходит потому, что познание любого познающего получает свои
пределы от модуса формы, которая есть первоначало познания. В самом деле,
чувственный образ, содержащийся в ощущении, есть подобие лишь одного
единичного предмета, и потому через него может быть познан лишь один
единичный предмет. Но умопостигаемый образ в нашем интеллекте есть подобие
вещи в соответствии с родовым естеством, которое может быть усвоено
бесчисленным множеством частных вещей. Так, наш интеллект через
интеллектуальный образ человека познает некоторым образом бесконечное
множество людей, но те в тех различиях, которые они имеют между собой, а
лишь в объединяющем их родовом естестве (Сумма теол., I, q. 14, 12с).
Поскольку мир возник не случайным образом, но сотворен Богом через
посредство активного интеллекта, как то будет показано ниже, необходимо,
чтобы в Божественном уме была форма, по подобию которой сотворен мир. А в
этом и состоит понятие "идеи" (Сумма теол., I, q. 15, 1 с).
...Истинное, как было сказано, в своем исходном смысле находится в
интеллекте. В самом деле, коль скоро всякий предмет может быть истинным
постольку, поскольку имеет форму, соответствующую его природе, с
необходимостью следует, что интеллект, поскольку он познает, истинен в меру
того, насколько он имеет подобие познанного предмета, которое есть его
форма, коль скоро он есть интеллект познающий. И потому истина определяется
как согласованность между интеллектом и вещью. Отсюда познать эту
согласованность означает познать истину. Но последнюю чувственное восприятие
не познает никоим образом. В самом деле, хотя зрение обладает подобием
зримого, однако же сравнения узренной вещи и того, что оно от этой вещи
восприняло, оно не познает. Интеллект же в состоянии познать свою
согласованность с постигаемой вещью; однако он не воспринимает ее в том
смысле, что познает некоторое неразложимое понятие, но, когда он высказывает
о вещи суждение, что она такова, какова воспринятая им от нее форма, лишь
тогда он познает и высказывает истину. И делает он это, слагая и разделяя.
Ибо во всяком суждении он либо прилагает к некоторой вещи, обозначенной
через субъект, некоторую форму, обозначенную через предикат, либо же
отнимает у нее эту форму. И отсюда ясно следует, что чувственное восприятие
истинно относительно какой-либо вещи или интеллект истинен, познавая
некоторое неразложимое понятие, а не потому, чтобы он познавал или
высказывал истину. И подобным же образом обстоит дело с составными и
простыми речениями. Итак, истина может присутствовать в чувственном
восприятии, либо в интеллекте, познающем некоторое неразложимое понятие, как
в некоторой истинной вещи, но не как познанное в познающем, что заключает в
себе наименование истины; ибо совершенство интеллекта есть истина как
познанное. И потому, говоря в собственном смысле, истина присутствует в
интеллекте, когда он слагает и разделяет; но не в чувственном восприятии,
равно как и не в интеллекте, познающем некоторое неразложимое понятие (Сумма
теол., I, q. 16, 2 с).
Как сказано выше, истина в собственном смысле слова присутствует в
интеллекте. Вещь же именуется истинной от истины, присутствующей в
каком-либо интеллекте. Отсюда изменчивость истины должна рассматриваться в
отношении интеллекта; истинность же последнего состоит в том, что он
согласуется с постигнутыми вещами. Эта согласованность может изменяться в
двояком направлении, как и любое иное подобие, вследствие изменения одного
из двух подобных членов. Отсюда истина изменяется одним способом из-за того,
что о той же вещи, обретающейся в том же состоянии, некто приобретает иное
мнение; или другим способом, когда при неизменности мнения меняется вещь. И
в обоих случаях происходит превращение истины в ложь (Сумма теол., I, q. 16,
8 с).
...Истина состоит в соответствии интеллекта и вещи, как то сказано
выше. Но такой интеллект, который есть причина вещи, прилагается к вещи, как
наугольник и мерило. Обратным образом обстоит дело с интеллектом, который
получается от вещей. В самом деле, когда вещь есть мерило и наугольник
интеллекта, истина состоит в том, чтобы интеллект соответствовал вещи, как
то происходит в нас. Итак, в зависимости от того, что вещь есть и что она не
есть, наше мнение истинно или ложно. Но когда интеллект есть мерило и
наугольник вещей, истина состоит в том, чтобы вещь соответствовала
интеллекту; так, о ремесленнике говорят, что он сделал истинную вещь, когда
она отвечает правилам ремесла (Сумма теол., I, q. 21, 2 с).
Коль скоро Бог есть всеобщий распорядитель всего сущего, должно отнести
к Его провидению то, что Он дозволяет отдельным недостаткам присутствовать в
некоторых частных вещах, дабы не потерпело ущерба совершенство всеобщего
блага. В самом деле, если устранить все случаи зла, то в мироздании
недоставало бы многих благ. Так, без убийства животных была бы невозможна
жизнь львов, а без жестокости тиранов -- стойкость мучеников (Сумма теол.,
I, q. 22, 2 ad 2).
Тем, что Бог непосредственно печется о всех вещах, отнюдь не
исключаются вторичные причины, каковые суть исполнительницы этого
миропорядка, как то явствует из вышесказанного (Сумма теол., I, q. 22, 3 ad
2).
...Есть люди, которых Бог отвергает. Ведь выше сказано, что
предопределение есть часть провидения. Между тем в провидение входит
допущение некоторых недостатков в подчиненных провидению вещах, как то
сказано выше. Отсюда следует, что коль скоро люди через Божественное
провидение определяются к вечной жизни, равным образом к Божественному
провидению относится и то, что оно допускает, чтобы некоторые люди не
достигали этой цели; что и называется отвержением (Сумма теол., I, q. 23, 3
с).
Сущность есть в собственном смысле слова то, что выражается в
дефиниции. Дефиниция же объемлет родовые, но не индивидуальные основания.
Отсюда явствует, что в вещах, составленных из материи и формы, сущность
означает не одну форму и не одну материю, но то, что составлено из общей
формы и материи в соответствии с родовыми основаниями. Однако то, что
составлено из "этой материи" и "этой формы", определяется через ипостась и
через лицо. Ибо душа, плоть, кости определяются как "человек"; но "эта
душа", "эта плоть", "эти кости" определяются как "этот человек". Таким
образом, ипостась и лицо прибавляют сверх определения сущности
индивидуальные основания и потому с сущностью не совпадают, насколько это
относится к вещам, составленным из материи и формы (Сумма теол., I, q. 29, 2
ad 3).
...Бог есть первопричина всех вещей как их образец. Дабы это стало
очевидным, следует иметь в виду, что для продуцирования какой-либо вещи
необходим образец, т.е. постольку, поскольку продукт должен следовать
определенной форме. В самом деле, мастер продуцирует в материи определенную
форму в соответствии с наблюдаемым им образцом, будьто внешний созерцаемый
им образец или же такой, который зачат в недрах его ума. Между тем очевидно,
что все природные порождения следуют определенным формам. Но эту
определенность форм должно возвести как к своему первоначалу к Божественной
премудрости, замыслившей миропорядок, состоящий в различен-ности вещей. И
потому должно сказать, что в Божественной премудрости пребывают
предначертания всех вещей, каковые мы называли идеями, или образцовыми
формами в уме Бога. Однако эти последние хотя и расщепляются во множество в
применении к вещам, однако же не суть нечто реально отличное от Божественной
сущности, подобию которой могут быть причастны различные вещи различным
образом. Итак, сам Бог есть первичный образец всего. -- Однако же и среди
сотворенных вещей некоторые могут именоваться образцами других в
соответствии с тем, что одни из них следуют подобию других либо в силу
принадлежности к тому же роду, либо в силу аналогии некоторого подражания
(Сумма теол., I, q. 44, 3 с).
Самый порядок, существующий в вещах, которые так сотворены Богом,
обнаруживает единство мироздания. В самом деле, мироздание именуется единым
от единой упорядоченности в том смысле, что каждая вещь соотнесена с
другими. Все, что от Бога, соотнесено между собой и с Самим Богом, как то
показано. Отсюда необходимо, чтобы все принадлежало единому мирозданию. По
этой причине могли полагать множество миров те, кто в качестве мировой
причины полагал не какую-либо упорядочивающую мудрость, но случай; так,
Демокрит утверждал, что из сталкивания атомов возник и этот мир, и другие
бесчисленные миры (Сумма теол., I, q. 47, 3 с).
Как утверждалось выше, совершенство вселенной требует, чтобы в вещах
присутствовало неравенство, дабы осуществились все ступени совершенства. И
одна ступень совершенства состоит в том, что некоторая вещь совершенна и не
может выйти из своего совершенства; другая же ступень совершенства состоит в
том, что некоторая вещь совершенна, но может из своего совершенства выйти.
Эти ступени обнаруживаются уже в самом бытии, ибо есть вещи, которые не
могут утратить своего бытия и потому вечны, а есть вещи, которые могут
утратить свое бытие и потому бренны. И вот, подобно тому как совершенство
вселенной требует, чтобы были не только вечные, но и бренные сущности, точно
так же совершенство вселенной требует, чтобы были и некоторые вещи, которые
могут отступить от своей благости; потому они и в самом деле время от
времени делают это. В этом и состоит сущность зла, т.е. в том, чтобы вещь
отступала от блага. Отсюда явствует, что в вещах обнаруживается зло, как и
порча, ибо и порча есть некоторое зло (Сумма теол., I, q. 48, 2 с).
Зло по-разному имеет причину недостаточности в вещах произвольных, с
одной стороны, и природных -- с другой. Ведь природная причина производит
следствие такого же рода, какова она сама, если только не испытывает
какой-либо помехи извне; именно таков ее недостаток. Потому зло не может
воспоследовать в следствии, если заранее не существует некоторое иное зло в
действующем начале либо в материи, как то сказано выше. Но в вещах
произвольных недостаток действия проистекает из актуально несовершенной воли
в той мере, в какой последняя актуально оказывает неповиновение стоящему над
ней правилу. Такого рода несовершенство еще не есть вина, но за ним следует
вина, проистекающая из тех действований, которые осуществляются в состоянии
этого несовершенства (Сумма теол., I, q. 49, 1 ad 3).
...Как то явствует из сказанного выше, зло, состоящее в несовершенстве
действования, неизменно имеет свою причину в несовершенстве действующего
лица. Однако в Боге нет никакого несовершенства, но высшее совершенство, как
то было показано. Поэтому зло, состоящее в несовершенстве действования или
проистекающее от несовершенного действования, не может быть возведено к Богу
как к своей причине. Но зло, состоящее в порче каких-либо вещей, восходит к
Богу как к своей причине. И это очевидно как в делах природы, так и в делах
воли. В самом деле, уже было сказано, что любое действующее начало в той
мере, в которой оно своей силой производит некоторую форму, подверженную
порче и несовершенству, своей силой вызывает эту порчу и это несовершенство.
Между тем очевидно, что форма, которую прежде всего имеет в виду Бог в Своих
творениях, есть благо целокупного миропорядка. Но целокупный миропорядок
требует, как то сказано выше, чтобы некоторые вещи могли впасть в
несовершенство и время от времени впадали в него. И таким образом Бог,
обусловливая в вещах благо целокупного миропорядка, в качестве следствия и
как бы акцидентально обусловливает порчу вещей (Сумма теол., I, q. 49, 2 с).
...Из сказанного выше следует, что нет единого первичного начала зла в
том смысле, в котором есть единое первичное начало блага. Ибо, во-первых,
единое первичное начало блага есть благо по своей сущности, как то было
показано. Ничто, однако, не может быть по своей сущности злом. В самом деле,
мы видели, что все сущее в той мере, в какой оно есть сущее, есть благо и
что зло существует лишь в благе, как своем субстрате.
Во-вторых, первичное начало блага есть высшее и совершенное благо,
которое изначально сосредоточивает в себе всю благость других вещей, как
было показано выше. Но высшего зла не может быть, ибо, как было показано,
зло хотя и всегда умаляет благо, однако никогда не может его вполне
уничтожить; и, поскольку, таким образом, благо всегда пребывает, ничто не
может быть целокупно и совершенно злым. По этой причине философ утверждает,
что "если бы нечто было целокупно злым, оно разрушило бы само себя" (Этика,
IV, гл. 5), ибо с разрушением всякого блага, что необходимо для целокупности
зла, разрушилось бы и само зло, субстрат которого есть благо.
В-третьих, понятие зла противоречит понятию первичного начала, и притом
не только потому, что зло, в согласии со сказанным выше, обусловлено благом,
но и потому, что зло не может быть для чего-либо причиной иначе, как
акцидентально. И потому оно не может быть первопричиной, ибо
"акциден-тальная причина вторична по отношению к причине, которая является
таковой сама по себе", как то очевидно ("Физика", II, гл. 6) (Сумма теол.,
I, q. 49, 3 с).
Ряд причин зла не уходит в бесконечность, ибо всяческое зло может быть
возведено к некоторой благой причине, из которой зло проистекает
акциден-тальным образом (Сумма теол., I, q. 49, 3 ad 6).
Необходимость допустить наличие в нас возможностного интеллекта
проистекает из того, что иногда наше разумение оказывается потенциальным, а
не актуальным. Отсюда следует, что должна существовать некоторая
потенциальная способность относительно умопостигаемых вещей, предшествующая
самому их постижению; она переходит относительно этих вещей в актуальное
состояние при их познании, а позднее при размышлении о них. И эта
способность называется возможностным интеллектом. -- Но необходимость
допустить наличие активного интеллекта проистекает из того, что природы
познаваемых нами материальных вещей не имеют вне души отдельного
существования, как нематериальные и актуально умопостигаемые; вне души они
остаются умопостигаемыми лишь в потенции. Отсюда следует, что должна
существовать некоторая способность, которая делает эти природы актуально
умопостигаемыми. И эта способность называется активным интеллектом (Сумма
теол., I, q. 54, 4 с).
Активному интеллекту свойственно освещать, и притом не другое
умопо-стигающее начало, но потенциально умопостигаемые вещи, ибо он
посредством абстрагирования делает их актуально умопостигаемыми. К свойствам
же возможностного интеллекта принадлежит: пребывать в потенции относительно
познаваемых природных вещей и иногда переходить в актуальное состояние
(Сумма теол., I, q. 54, 4 ad 2).
Чувственное восприятие не схватывает сущности вещей, но только их
внешние акциденции. Равным образом и представление схватывает всего лишь
подобия тел. Лишь один интеллект схватывает сущность вещей (Сумма теол., I,
q. 57, 1 ad 2).
Познание истины двояко: это либо познание через природу, либо познание
через благодать. И то познание, которое происходит через благодать, в свою
очередь двояко: первый вид познания исключительно умозрителен, как то, когда
некоторому лицу открываются некоторые Божественные тайны; другой же род
познания связан с чувством и производит любовь к Богу. И последнее есть
особое свойство дара мудрости (Сумма теол., I, q. 64, 1 с).
При исследовании природы души необходимо иметь в виду: душой называют
первичное начало жизни во всем живущем в нашем мире, так что мы именуем
живые существа "одушевленными", а мертвые вещи -- "неодушевленными". Жизньже
обнаруживается преимущественно в двух родах деятельности, т.е. в познании и
в движении. В качестве первоначала этих явлений древние философы, не сумев
пойти дальше представления, полагали некоторое тело; ибо они утверждали, что
лишь тела суть вещи и то, что не есть тело, вообще не существует. И вот в
соответствии с этим они утверждали, что душа есть некоторое тело.
Хотя ошибочность этого утверждения может быть показана различными
способами, мы воспользуемся только одним, который наиболее обще и четко
обнаруживает, что душа не есть тело. Очевидно, что душа не есть любое начало
жизненного действования; в противном случае душа была бы оком в качестве
начала зрения и то же можно было бы сказать и о прочих орудиях души. Только
первичное начало жизни мы называем душой. И вот, хотя некоторое тело и может
быть в своем роде началом жизни, как-то: сердце есть начало жизни для
животного, однако никакое тело не может быть первичным началом жизни. Ведь
очевидно, что быть началом жизни или быть живым возможно для тела не
вследствие того, что оно вообще есть тело; в противном случае любое тело
было бы живым или началом жизни. Но тело может быть живым или даже началом
жизни вследствие того, что оно есть именно такое тело. Но то, что является
актуально именно таковым, получает это от некоторого начала, которое
именуется его актом. А потому душа, которая есть первое начало жизни, есть
не тело, но акт тела, подобно тому как тепло, которое есть начало
разогревания, есть не тело, но некоторый акт тела (Сумма теол., I, q. 75, 1
с).
Начало интеллектуальной деятельности, которое мы именуем человеческой
душой, есть некоторое бестелесное и самосущее начало. Ведь очевидно, что
через посредство интеллекта человек способен познавать природы всех тел. Но
то, что может познавать некоторые вещи, не должно ничего из этих вещей иметь
в собственной природе, ибо, если бы нечто природным образом было внедрено в
орудие познания, для него было бы затруднено познание других вещей, подобно
тому как мы видим, что язык больного, насыщенный холерической и горькой
влагой, не воспринимает ничего сладкого, но все кажется ему горьким. Итак,
если бы интеллектуальное начало имело в себе природу некоего тела, оно
оказалось бы неспособным познавать прочие тела. Между тем всякое тело имеет
некоторую определенную природу. Следовательно, невозможно, чтобы
интеллектуальное начало было телом.
Равным образом невозможно и то, чтобы интеллектуальная деятельность
осуществлялась через телесный орган, ибо в таком случае определенная природа
этого органа воспрепятствовала бы познанию всех тел; так, если бы некоторый
определенный цвет окрашивал не говорю уже зрачок, но хотя бы стеклянный
сосуд, то налитая в сосуд влага представилась бы наделенной тем же цветом.
Итак, само интеллектуальное начало, которое именуется умом или
интеллектом, осуществляет действование через себя само, и тело здесь не
участвует. Но ничто не может действовать через себя само, если через себя
само не оказывается самосущим. Ведь действовать может только актуально
сущее; поэтому нечто действует таким же образом, каким и существует. Отсюда
мы не говорим, что разогревает тепло, но говорим, что это делает теплый
предмет. Остается вывод, что человеческая душа, именуемая интеллектом или
умом, есть нечто бестелесное и самосущее (Сумма теол., I, q. 75, 2 с).
Очевидно, что чувственная душа не осуществляет какого-либо собственного
действования через себя самое, но всякое действование чувственной души
принадлежит сочетанию души и тела. Отсюда явствует, что души неразумных
животных не действуют через себя самих и не самосущи: ибо бытие и
деятельность чего бы то ни было сходствуют между собой (Сумма теол., I, q.
75, 3 с).
Ввиду того что чувственное ощущение есть некоторое действование
человека, хотя и не собственное, очевидно, что человек есть не одна только
душа, но нечто составленное из души и тела, Платон мог утверждать, что
человек есть душа, пользующаяся телом, лишь потому, что он считал
чувственное восприятие свойством души (Сумма теол., I, q. 75, 4 с).
Необходимо сказать, что интеллект, который есть начало
интеллектуального действования, есть форма человеческого тела.
Действительно, то начало, через которое непосредственно происходит некоторое
действование, есть форма вещи, которой действование приписывается; так,
начало, через которое тело пребывает здоровым, есть здоровье, а начало,
непосредственно через которое душа познает, есть знание, -- откуда здоровье
есть форма тела и знание есть форма души. И причина этого в том, что вещь
действует лишь в меру того, насколько она пребывает в акте; и в соответствии
с тем, в каком акте пребывает нечто, оно и действует. Но очевидно, что
начало, непосредственно через которое тело живет, есть душа. И поскольку
жизнь обнаруживается через различные действования на различных уровнях живых
существ, то начало, через которое мы прежде всего совершаем каждое из этих
действований жизни, есть душа; прежде всего благодаря душе мы питаемся,
чувствуем, движемся в пространстве; и равным образом прежде всего благодаря
ей мы мыслим. Следовательно, то начало, прежде всего благодаря которому мы
мыслим, называть ли его интеллектом или мыслящей душой, есть форма тела. Это
доказательство дает Аристотель во 2-й кн. "О душе" (2 гл.) (Сумма теол., I,
q. 76, 1 с).
Утверждение, будто интеллект у всех людей един, совершенно
несостоятельно. Это явствует само собой, если, как утверждал Платон, человек
есть сам интеллект. В таком случае из допущения, будто Сократ и Платон
вместе имеют лишь один интеллект, вытекает, что Сократ и Платон суть один и
тот же человек и ничем друг от друга не отличаются, кроме свойств, лежащих
за пределами сущности того и другого, И в таком случае различие между
Сократом и Платоном будет таким же, как между человеком в тунике и человеком
в плаще, что совершенно нелепо.
Равным образом это утверждение остается явно несостоятельным, если мы в
соответствии с мнением Аристотеля будем видеть в интеллекте часть или
потенцию души, которая есть форма человека. Ведь немыслимо, чтобы у великого
множества различных предметов была одна форма, совершенно так же, как
немыслимо, чтобы они имели единое бытие: ибо форма есть начало пребывания в
бытии (Сумма теол., I, q. 76, 2 с).
Мое и твое интеллектуальное действование могли бы различаться между
собой по причине различия в наглядных представлениях (ибо, например,
представление о камне во мне и в тебе различно), если бы само наглядное
представление о соответствии с тем, что оно иное во мне и иное в тебе, было
формой возможностного интеллекта: ибо одно и то же действующее начало при
столкновении с различными формами порождает различные действования, как-то:
не подвержено никаким изменениям и не соединимо с ними. Итак, время имеет
"прежде" и "после"; век не имеет в себе "прежде" и "после", но может
вступать с ними в соединение; вечность же не имеет "прежде" и "после" и не
терпит их рядом с собой (Сумма теол., I, q. 10, 5 с).
Нам свойственно от природы познавать то, что обретает свое бытие лишь в
прошедшей индивидуацию материи, ибо душа наша, посредством которой мы
осуществляем познание, есть форма некоторой материи. Но душа имеет две
возможности познания. Первая состоит в акте некоторого телесного органа; ей
свойственно распространяться на вещи постольку, поскольку они даны в
прошедшей индивидуацию материи; отсюда ощущение познает лишь единичное.
Вторая познавательная возможность души есть интеллект, который не есть акт
какого-либо телесного органа. Отсюда через интеллект нам свойственно
познавать сущности, которые, правда, обретают бытие лишь в прошедшей
индивидуацию материи, но познаются не постольку, поскольку даны в материи,
но поскольку абстрагированы от нее через интеллектуальное созерцание. Отсюда
в интеллектуальном познании мы можем брать какую-либо вещь обобщенно, что
превышает возможности ощущения. Между тем интеллекту ангелов свойственно
познавать сущности, обретающиеся вне материи, что превышает естественную
способность интеллекта человеческой души в статусе этой жизни, где она
соединена с телом.
Итак, остается одно: познание самого субстанциального бытия свойственно
лишь интеллекту Бога и превышает возможности какого бы то ни было
сотворенного интеллекта, ибо никакое творение не есть свое собственное
бытие, но участвует в бытии. Итак, сотворенный интеллект не может созерцать
Бога в Его сущности, кроме как в меру того, что Бог по своей милости
соединяется с сотворенным интеллектом, как предмет, открытый Его разуму
(Сумма теол., I, q. 12, 4 с).
Наше естественное познание берет свое начало от ощущения. Отсюда
следует, что наше естественное познание может простираться до тех пределов,
до которых им руководит чувственное восприятие. Но от чувственных ощущений
наш интеллект не может дойти до созерцания сущности Бога, ибо чувственно
воспринимаемые творения суть следствия Божественной силы, неадекватные своей
причине. Потому сила Бога не может быть познана во всей своей полноте из
познания, чувственно воспринимаемых вещей, из чего следует, что Его сущность
не может быть созерцаема. Поскольку, однако, творения суть следствия,
зависимые от причины, то мы можем от них дойти до познания в отношении Бога
того, что Он есть, а также того, что с необходимостью Ему приличествует как
всеобщей первопричине, превосходящей всю совокупность своих следствий (Сумма
теол., I, q. 12, 12 с).
...Это происходит потому, что познание любого познающего получает свои
пределы от модуса формы, которая есть первоначало познания. В самом деле,
чувственный образ, содержащийся в ощущении, есть подобие лишь одного
единичного предмета, и потому через него может быть познан лишь один
единичный предмет. Но умопостигаемый образ в нашем интеллекте есть подобие
вещи в соответствии с родовым естеством, которое может быть усвоено
бесчисленным множеством частных вещей. Так, наш интеллект через
интеллектуальный образ человека познает некоторым образом бесконечное
множество людей, но те в тех различиях, которые они имеют между собой, а
лишь в объединяющем их родовом естестве (Сумма теол., I, q. 14, 12с).
Поскольку мир возник не случайным образом, но сотворен Богом через
посредство активного интеллекта, как то будет показано ниже, необходимо,
чтобы в Божественном уме была форма, по подобию которой сотворен мир. А в
этом и состоит понятие "идеи" (Сумма теол., I, q. 15, 1 с).
...Истинное, как было сказано, в своем исходном смысле находится в
интеллекте. В самом деле, коль скоро всякий предмет может быть истинным
постольку, поскольку имеет форму, соответствующую его природе, с
необходимостью следует, что интеллект, поскольку он познает, истинен в меру
того, насколько он имеет подобие познанного предмета, которое есть его
форма, коль скоро он есть интеллект познающий. И потому истина определяется
как согласованность между интеллектом и вещью. Отсюда познать эту
согласованность означает познать истину. Но последнюю чувственное восприятие
не познает никоим образом. В самом деле, хотя зрение обладает подобием
зримого, однако же сравнения узренной вещи и того, что оно от этой вещи
восприняло, оно не познает. Интеллект же в состоянии познать свою
согласованность с постигаемой вещью; однако он не воспринимает ее в том
смысле, что познает некоторое неразложимое понятие, но, когда он высказывает
о вещи суждение, что она такова, какова воспринятая им от нее форма, лишь
тогда он познает и высказывает истину. И делает он это, слагая и разделяя.
Ибо во всяком суждении он либо прилагает к некоторой вещи, обозначенной
через субъект, некоторую форму, обозначенную через предикат, либо же
отнимает у нее эту форму. И отсюда ясно следует, что чувственное восприятие
истинно относительно какой-либо вещи или интеллект истинен, познавая
некоторое неразложимое понятие, а не потому, чтобы он познавал или
высказывал истину. И подобным же образом обстоит дело с составными и
простыми речениями. Итак, истина может присутствовать в чувственном
восприятии, либо в интеллекте, познающем некоторое неразложимое понятие, как
в некоторой истинной вещи, но не как познанное в познающем, что заключает в
себе наименование истины; ибо совершенство интеллекта есть истина как
познанное. И потому, говоря в собственном смысле, истина присутствует в
интеллекте, когда он слагает и разделяет; но не в чувственном восприятии,
равно как и не в интеллекте, познающем некоторое неразложимое понятие (Сумма
теол., I, q. 16, 2 с).
Как сказано выше, истина в собственном смысле слова присутствует в
интеллекте. Вещь же именуется истинной от истины, присутствующей в
каком-либо интеллекте. Отсюда изменчивость истины должна рассматриваться в
отношении интеллекта; истинность же последнего состоит в том, что он
согласуется с постигнутыми вещами. Эта согласованность может изменяться в
двояком направлении, как и любое иное подобие, вследствие изменения одного
из двух подобных членов. Отсюда истина изменяется одним способом из-за того,
что о той же вещи, обретающейся в том же состоянии, некто приобретает иное
мнение; или другим способом, когда при неизменности мнения меняется вещь. И
в обоих случаях происходит превращение истины в ложь (Сумма теол., I, q. 16,
8 с).
...Истина состоит в соответствии интеллекта и вещи, как то сказано
выше. Но такой интеллект, который есть причина вещи, прилагается к вещи, как
наугольник и мерило. Обратным образом обстоит дело с интеллектом, который
получается от вещей. В самом деле, когда вещь есть мерило и наугольник
интеллекта, истина состоит в том, чтобы интеллект соответствовал вещи, как
то происходит в нас. Итак, в зависимости от того, что вещь есть и что она не
есть, наше мнение истинно или ложно. Но когда интеллект есть мерило и
наугольник вещей, истина состоит в том, чтобы вещь соответствовала
интеллекту; так, о ремесленнике говорят, что он сделал истинную вещь, когда
она отвечает правилам ремесла (Сумма теол., I, q. 21, 2 с).
Коль скоро Бог есть всеобщий распорядитель всего сущего, должно отнести
к Его провидению то, что Он дозволяет отдельным недостаткам присутствовать в
некоторых частных вещах, дабы не потерпело ущерба совершенство всеобщего
блага. В самом деле, если устранить все случаи зла, то в мироздании
недоставало бы многих благ. Так, без убийства животных была бы невозможна
жизнь львов, а без жестокости тиранов -- стойкость мучеников (Сумма теол.,
I, q. 22, 2 ad 2).
Тем, что Бог непосредственно печется о всех вещах, отнюдь не
исключаются вторичные причины, каковые суть исполнительницы этого
миропорядка, как то явствует из вышесказанного (Сумма теол., I, q. 22, 3 ad
2).
...Есть люди, которых Бог отвергает. Ведь выше сказано, что
предопределение есть часть провидения. Между тем в провидение входит
допущение некоторых недостатков в подчиненных провидению вещах, как то
сказано выше. Отсюда следует, что коль скоро люди через Божественное
провидение определяются к вечной жизни, равным образом к Божественному
провидению относится и то, что оно допускает, чтобы некоторые люди не
достигали этой цели; что и называется отвержением (Сумма теол., I, q. 23, 3
с).
Сущность есть в собственном смысле слова то, что выражается в
дефиниции. Дефиниция же объемлет родовые, но не индивидуальные основания.
Отсюда явствует, что в вещах, составленных из материи и формы, сущность
означает не одну форму и не одну материю, но то, что составлено из общей
формы и материи в соответствии с родовыми основаниями. Однако то, что
составлено из "этой материи" и "этой формы", определяется через ипостась и
через лицо. Ибо душа, плоть, кости определяются как "человек"; но "эта
душа", "эта плоть", "эти кости" определяются как "этот человек". Таким
образом, ипостась и лицо прибавляют сверх определения сущности
индивидуальные основания и потому с сущностью не совпадают, насколько это
относится к вещам, составленным из материи и формы (Сумма теол., I, q. 29, 2
ad 3).
...Бог есть первопричина всех вещей как их образец. Дабы это стало
очевидным, следует иметь в виду, что для продуцирования какой-либо вещи
необходим образец, т.е. постольку, поскольку продукт должен следовать
определенной форме. В самом деле, мастер продуцирует в материи определенную
форму в соответствии с наблюдаемым им образцом, будьто внешний созерцаемый
им образец или же такой, который зачат в недрах его ума. Между тем очевидно,
что все природные порождения следуют определенным формам. Но эту
определенность форм должно возвести как к своему первоначалу к Божественной
премудрости, замыслившей миропорядок, состоящий в различен-ности вещей. И
потому должно сказать, что в Божественной премудрости пребывают
предначертания всех вещей, каковые мы называли идеями, или образцовыми
формами в уме Бога. Однако эти последние хотя и расщепляются во множество в
применении к вещам, однако же не суть нечто реально отличное от Божественной
сущности, подобию которой могут быть причастны различные вещи различным
образом. Итак, сам Бог есть первичный образец всего. -- Однако же и среди
сотворенных вещей некоторые могут именоваться образцами других в
соответствии с тем, что одни из них следуют подобию других либо в силу
принадлежности к тому же роду, либо в силу аналогии некоторого подражания
(Сумма теол., I, q. 44, 3 с).
Самый порядок, существующий в вещах, которые так сотворены Богом,
обнаруживает единство мироздания. В самом деле, мироздание именуется единым
от единой упорядоченности в том смысле, что каждая вещь соотнесена с
другими. Все, что от Бога, соотнесено между собой и с Самим Богом, как то
показано. Отсюда необходимо, чтобы все принадлежало единому мирозданию. По
этой причине могли полагать множество миров те, кто в качестве мировой
причины полагал не какую-либо упорядочивающую мудрость, но случай; так,
Демокрит утверждал, что из сталкивания атомов возник и этот мир, и другие
бесчисленные миры (Сумма теол., I, q. 47, 3 с).
Как утверждалось выше, совершенство вселенной требует, чтобы в вещах
присутствовало неравенство, дабы осуществились все ступени совершенства. И
одна ступень совершенства состоит в том, что некоторая вещь совершенна и не
может выйти из своего совершенства; другая же ступень совершенства состоит в
том, что некоторая вещь совершенна, но может из своего совершенства выйти.
Эти ступени обнаруживаются уже в самом бытии, ибо есть вещи, которые не
могут утратить своего бытия и потому вечны, а есть вещи, которые могут
утратить свое бытие и потому бренны. И вот, подобно тому как совершенство
вселенной требует, чтобы были не только вечные, но и бренные сущности, точно
так же совершенство вселенной требует, чтобы были и некоторые вещи, которые
могут отступить от своей благости; потому они и в самом деле время от
времени делают это. В этом и состоит сущность зла, т.е. в том, чтобы вещь
отступала от блага. Отсюда явствует, что в вещах обнаруживается зло, как и
порча, ибо и порча есть некоторое зло (Сумма теол., I, q. 48, 2 с).
Зло по-разному имеет причину недостаточности в вещах произвольных, с
одной стороны, и природных -- с другой. Ведь природная причина производит
следствие такого же рода, какова она сама, если только не испытывает
какой-либо помехи извне; именно таков ее недостаток. Потому зло не может
воспоследовать в следствии, если заранее не существует некоторое иное зло в
действующем начале либо в материи, как то сказано выше. Но в вещах
произвольных недостаток действия проистекает из актуально несовершенной воли
в той мере, в какой последняя актуально оказывает неповиновение стоящему над
ней правилу. Такого рода несовершенство еще не есть вина, но за ним следует
вина, проистекающая из тех действований, которые осуществляются в состоянии
этого несовершенства (Сумма теол., I, q. 49, 1 ad 3).
...Как то явствует из сказанного выше, зло, состоящее в несовершенстве
действования, неизменно имеет свою причину в несовершенстве действующего
лица. Однако в Боге нет никакого несовершенства, но высшее совершенство, как
то было показано. Поэтому зло, состоящее в несовершенстве действования или
проистекающее от несовершенного действования, не может быть возведено к Богу
как к своей причине. Но зло, состоящее в порче каких-либо вещей, восходит к
Богу как к своей причине. И это очевидно как в делах природы, так и в делах
воли. В самом деле, уже было сказано, что любое действующее начало в той
мере, в которой оно своей силой производит некоторую форму, подверженную
порче и несовершенству, своей силой вызывает эту порчу и это несовершенство.
Между тем очевидно, что форма, которую прежде всего имеет в виду Бог в Своих
творениях, есть благо целокупного миропорядка. Но целокупный миропорядок
требует, как то сказано выше, чтобы некоторые вещи могли впасть в
несовершенство и время от времени впадали в него. И таким образом Бог,
обусловливая в вещах благо целокупного миропорядка, в качестве следствия и
как бы акцидентально обусловливает порчу вещей (Сумма теол., I, q. 49, 2 с).
...Из сказанного выше следует, что нет единого первичного начала зла в
том смысле, в котором есть единое первичное начало блага. Ибо, во-первых,
единое первичное начало блага есть благо по своей сущности, как то было
показано. Ничто, однако, не может быть по своей сущности злом. В самом деле,
мы видели, что все сущее в той мере, в какой оно есть сущее, есть благо и
что зло существует лишь в благе, как своем субстрате.
Во-вторых, первичное начало блага есть высшее и совершенное благо,
которое изначально сосредоточивает в себе всю благость других вещей, как
было показано выше. Но высшего зла не может быть, ибо, как было показано,
зло хотя и всегда умаляет благо, однако никогда не может его вполне
уничтожить; и, поскольку, таким образом, благо всегда пребывает, ничто не
может быть целокупно и совершенно злым. По этой причине философ утверждает,
что "если бы нечто было целокупно злым, оно разрушило бы само себя" (Этика,
IV, гл. 5), ибо с разрушением всякого блага, что необходимо для целокупности
зла, разрушилось бы и само зло, субстрат которого есть благо.
В-третьих, понятие зла противоречит понятию первичного начала, и притом
не только потому, что зло, в согласии со сказанным выше, обусловлено благом,
но и потому, что зло не может быть для чего-либо причиной иначе, как
акцидентально. И потому оно не может быть первопричиной, ибо
"акциден-тальная причина вторична по отношению к причине, которая является
таковой сама по себе", как то очевидно ("Физика", II, гл. 6) (Сумма теол.,
I, q. 49, 3 с).
Ряд причин зла не уходит в бесконечность, ибо всяческое зло может быть
возведено к некоторой благой причине, из которой зло проистекает
акциден-тальным образом (Сумма теол., I, q. 49, 3 ad 6).
Необходимость допустить наличие в нас возможностного интеллекта
проистекает из того, что иногда наше разумение оказывается потенциальным, а
не актуальным. Отсюда следует, что должна существовать некоторая
потенциальная способность относительно умопостигаемых вещей, предшествующая
самому их постижению; она переходит относительно этих вещей в актуальное
состояние при их познании, а позднее при размышлении о них. И эта
способность называется возможностным интеллектом. -- Но необходимость
допустить наличие активного интеллекта проистекает из того, что природы
познаваемых нами материальных вещей не имеют вне души отдельного
существования, как нематериальные и актуально умопостигаемые; вне души они
остаются умопостигаемыми лишь в потенции. Отсюда следует, что должна
существовать некоторая способность, которая делает эти природы актуально
умопостигаемыми. И эта способность называется активным интеллектом (Сумма
теол., I, q. 54, 4 с).
Активному интеллекту свойственно освещать, и притом не другое
умопо-стигающее начало, но потенциально умопостигаемые вещи, ибо он
посредством абстрагирования делает их актуально умопостигаемыми. К свойствам
же возможностного интеллекта принадлежит: пребывать в потенции относительно
познаваемых природных вещей и иногда переходить в актуальное состояние
(Сумма теол., I, q. 54, 4 ad 2).
Чувственное восприятие не схватывает сущности вещей, но только их
внешние акциденции. Равным образом и представление схватывает всего лишь
подобия тел. Лишь один интеллект схватывает сущность вещей (Сумма теол., I,
q. 57, 1 ad 2).
Познание истины двояко: это либо познание через природу, либо познание
через благодать. И то познание, которое происходит через благодать, в свою
очередь двояко: первый вид познания исключительно умозрителен, как то, когда
некоторому лицу открываются некоторые Божественные тайны; другой же род
познания связан с чувством и производит любовь к Богу. И последнее есть
особое свойство дара мудрости (Сумма теол., I, q. 64, 1 с).
При исследовании природы души необходимо иметь в виду: душой называют
первичное начало жизни во всем живущем в нашем мире, так что мы именуем
живые существа "одушевленными", а мертвые вещи -- "неодушевленными". Жизньже
обнаруживается преимущественно в двух родах деятельности, т.е. в познании и
в движении. В качестве первоначала этих явлений древние философы, не сумев
пойти дальше представления, полагали некоторое тело; ибо они утверждали, что
лишь тела суть вещи и то, что не есть тело, вообще не существует. И вот в
соответствии с этим они утверждали, что душа есть некоторое тело.
Хотя ошибочность этого утверждения может быть показана различными
способами, мы воспользуемся только одним, который наиболее обще и четко
обнаруживает, что душа не есть тело. Очевидно, что душа не есть любое начало
жизненного действования; в противном случае душа была бы оком в качестве
начала зрения и то же можно было бы сказать и о прочих орудиях души. Только
первичное начало жизни мы называем душой. И вот, хотя некоторое тело и может
быть в своем роде началом жизни, как-то: сердце есть начало жизни для
животного, однако никакое тело не может быть первичным началом жизни. Ведь
очевидно, что быть началом жизни или быть живым возможно для тела не
вследствие того, что оно вообще есть тело; в противном случае любое тело
было бы живым или началом жизни. Но тело может быть живым или даже началом
жизни вследствие того, что оно есть именно такое тело. Но то, что является
актуально именно таковым, получает это от некоторого начала, которое
именуется его актом. А потому душа, которая есть первое начало жизни, есть
не тело, но акт тела, подобно тому как тепло, которое есть начало
разогревания, есть не тело, но некоторый акт тела (Сумма теол., I, q. 75, 1
с).
Начало интеллектуальной деятельности, которое мы именуем человеческой
душой, есть некоторое бестелесное и самосущее начало. Ведь очевидно, что
через посредство интеллекта человек способен познавать природы всех тел. Но
то, что может познавать некоторые вещи, не должно ничего из этих вещей иметь
в собственной природе, ибо, если бы нечто природным образом было внедрено в
орудие познания, для него было бы затруднено познание других вещей, подобно
тому как мы видим, что язык больного, насыщенный холерической и горькой
влагой, не воспринимает ничего сладкого, но все кажется ему горьким. Итак,
если бы интеллектуальное начало имело в себе природу некоего тела, оно
оказалось бы неспособным познавать прочие тела. Между тем всякое тело имеет
некоторую определенную природу. Следовательно, невозможно, чтобы
интеллектуальное начало было телом.
Равным образом невозможно и то, чтобы интеллектуальная деятельность
осуществлялась через телесный орган, ибо в таком случае определенная природа
этого органа воспрепятствовала бы познанию всех тел; так, если бы некоторый
определенный цвет окрашивал не говорю уже зрачок, но хотя бы стеклянный
сосуд, то налитая в сосуд влага представилась бы наделенной тем же цветом.
Итак, само интеллектуальное начало, которое именуется умом или
интеллектом, осуществляет действование через себя само, и тело здесь не
участвует. Но ничто не может действовать через себя само, если через себя
само не оказывается самосущим. Ведь действовать может только актуально
сущее; поэтому нечто действует таким же образом, каким и существует. Отсюда
мы не говорим, что разогревает тепло, но говорим, что это делает теплый
предмет. Остается вывод, что человеческая душа, именуемая интеллектом или
умом, есть нечто бестелесное и самосущее (Сумма теол., I, q. 75, 2 с).
Очевидно, что чувственная душа не осуществляет какого-либо собственного
действования через себя самое, но всякое действование чувственной души
принадлежит сочетанию души и тела. Отсюда явствует, что души неразумных
животных не действуют через себя самих и не самосущи: ибо бытие и
деятельность чего бы то ни было сходствуют между собой (Сумма теол., I, q.
75, 3 с).
Ввиду того что чувственное ощущение есть некоторое действование
человека, хотя и не собственное, очевидно, что человек есть не одна только
душа, но нечто составленное из души и тела, Платон мог утверждать, что
человек есть душа, пользующаяся телом, лишь потому, что он считал
чувственное восприятие свойством души (Сумма теол., I, q. 75, 4 с).
Необходимо сказать, что интеллект, который есть начало
интеллектуального действования, есть форма человеческого тела.
Действительно, то начало, через которое непосредственно происходит некоторое
действование, есть форма вещи, которой действование приписывается; так,
начало, через которое тело пребывает здоровым, есть здоровье, а начало,
непосредственно через которое душа познает, есть знание, -- откуда здоровье
есть форма тела и знание есть форма души. И причина этого в том, что вещь
действует лишь в меру того, насколько она пребывает в акте; и в соответствии
с тем, в каком акте пребывает нечто, оно и действует. Но очевидно, что
начало, непосредственно через которое тело живет, есть душа. И поскольку
жизнь обнаруживается через различные действования на различных уровнях живых
существ, то начало, через которое мы прежде всего совершаем каждое из этих
действований жизни, есть душа; прежде всего благодаря душе мы питаемся,
чувствуем, движемся в пространстве; и равным образом прежде всего благодаря
ей мы мыслим. Следовательно, то начало, прежде всего благодаря которому мы
мыслим, называть ли его интеллектом или мыслящей душой, есть форма тела. Это
доказательство дает Аристотель во 2-й кн. "О душе" (2 гл.) (Сумма теол., I,
q. 76, 1 с).
Утверждение, будто интеллект у всех людей един, совершенно
несостоятельно. Это явствует само собой, если, как утверждал Платон, человек
есть сам интеллект. В таком случае из допущения, будто Сократ и Платон
вместе имеют лишь один интеллект, вытекает, что Сократ и Платон суть один и
тот же человек и ничем друг от друга не отличаются, кроме свойств, лежащих
за пределами сущности того и другого, И в таком случае различие между
Сократом и Платоном будет таким же, как между человеком в тунике и человеком
в плаще, что совершенно нелепо.
Равным образом это утверждение остается явно несостоятельным, если мы в
соответствии с мнением Аристотеля будем видеть в интеллекте часть или
потенцию души, которая есть форма человека. Ведь немыслимо, чтобы у великого
множества различных предметов была одна форма, совершенно так же, как
немыслимо, чтобы они имели единое бытие: ибо форма есть начало пребывания в
бытии (Сумма теол., I, q. 76, 2 с).
Мое и твое интеллектуальное действование могли бы различаться между
собой по причине различия в наглядных представлениях (ибо, например,
представление о камне во мне и в тебе различно), если бы само наглядное
представление о соответствии с тем, что оно иное во мне и иное в тебе, было
формой возможностного интеллекта: ибо одно и то же действующее начало при
столкновении с различными формами порождает различные действования, как-то: