Абсолютный максимум пребывает в полной актуальности, будучи всем, чем
он может быть, и по той же причине, по какой он не может быть больше, он не
может быть и меньше: ведь он есть все то, что может существовать. Но то,
меньше чего не может быть ничего, есть минимум. Значит, раз максимум таков,
как сказано, он очевидным образом совпадает с минимумом.
Все это для тебя прояснится, если представишь максимум и минимум в
количественном определении. Максимальное количество максимально велико,
минимальное количество максимально мало; освободи теперь максимум и минимум
от количества, вынеся мысленно за скобки "велико" и "мало", и ясно увидишь
совпадение максимума и минимума: максимум превосходит все и минимум тоже
превосходит все; абсолютное количество не более максимально, чем минимально,
потому что максимум его есть через совпадение вместе и минимум.
Противоположности, притом в разной мере, свойственны только вещам,
допускающим превышающее и превышаемое; абсолютному максимуму они никак не
присущи, он выше всякого противоположения. И поскольку абсолютный максимум
есть абсолютная актуальность всего могущего быть, причем настолько без
всякого противоположения, что совпадает с минимумом, то он одинаково выше и
всякого утверждения и всякого отрицания. Все, что мы о нем думаем, он не
больше есть, чем не есть, и все, что мы о нем не думаем, он не больше не
есть, чем есть: он есть так же это вот, как и все, и он так же все, как и
ничто; и он больше всего есть именно эта вот вещь так, что вместе и меньше
всего она. Поистине, одно и то же сказать: "Бог, то есть сама абсолютная
максимальность, есть свет" и "Бог есть так же максимальный свет, как
минимальный свет". Ведь не будь абсолютная максимальность бесконечной, не
будь она всеобщим пределом, ничем в мире не определяемым, она не была бы и
актуальностью всего возможного, как мы по Божьей милости объясним ниже.
Но это превосходит всякое наше понимание, неспособное на путях рассудка
сочетать противоположности в их источнике; ведь мы движемся в свете того,
что открывает нам природа, а любое природное знание далеко отпадает от
бесконечной силы и связывать воедино бесконечно отстоящие друг от друга
противоположности неспособно. Только непостижимо поднявшись над всякой
дискурсией рассудка, мы видим, что абсолютный максимум есть бесконечность,
которой ничто не противостоит и с которой совпадает минимум.
Максимум и минимум берутся в этой книжке как трансцендентные пределы с
абсолютной значимостью: возвышаясь над всем определившимся в количество
объема или силы, они заключают в своей абсолютной простоте все.

    ГЛАВА 5


МАКСИМУМ ЕСТЬ ЕДИНОЕ
Из сказанного очевиднейше явствует, что абсолютный максимум, понимаемый
через непостижимость, именуется тоже через неименуемость, как мы яснее
покажем ниже. Чего не может быть ни больше, ни меньше, того нельзя
именовать, потому что имена приписываются движением рассудка только вещам, в
том или ином соотношении допускающим превышаемое и превышающее.
Раз все существует наилучшим образом, каким может существовать, то без
числа множественность сущего существовать не может: с изъятием числа
прекратятся различенность, порядок, пропорция, гармония, да и сама
множественность вещей. Если это число будет бесконечным, все перечисленное
тоже прекратится, потому что с актуальной максимальностью числа совпадет
минимум: бесконечное число и минимальное число сводятся к одному. Хоть при
числовом восхождении мы и приходим актуально к максимуму из-за конечности
[конкретного] числа, однако к такому максимуму, больше которого ничего не
может быть, прийти нельзя, ведь это будет уже бесконечное число; числовое
восхождение поэтому актуально конечно, и любое число в нем несет возможность
другого. И хотя при нисхождении число ведет себя так же, то есть для любого
актуально данного малого числа посредством вычитания всегда можно актуально
получить меньшее, как при восхождении благодаря прибавлению -- большее,
здесь опять то же самое: иначе среди вещей не оказалось бы ни различия, ни
порядка, ни множественности, а в числах не оказалось бы ни превышаемого, ни
превышающего, да вообще не было бы числа. Поэтому мы обязательно приходим в
числе к минимуму, меньше которого не может быть, а такова единица. Поскольку
меньше единицы ничего не может быть, она и будет минимумом просто, который,
согласно только что сказанному, совпадает с максимумом. Такая единица не
число -- ведь число, допуская превышающее [и превышаемое], никак не может
быть ни минимумом просто, ни максимумом просто, -- а начало всякого числа,
поскольку она минимум, и конец всякого числа, поскольку максимум. Эта
абсолютная единица, которой ничто не противоположно, и есть абсолютная
максимальность, бог благословенный. Его единство (unitas), будучи
максимальным, неразмно-жимо, поскольку оно уже есть все то, что может быть,
и тем самым невозможно, чтобы оно стало числом.
Посмотри: число привело нас к пониманию того, что неименуемому богу
всего больше подходит абсолютное единство; бог един в том смысле, что он
актуально есть все потенциально могущее быть, почему его единство не
допускает "больше" и "меньше" и не может размножиться. Божество есть
бесконечное единство. Поэтому сказавший: "Слушай, Израиль! Богтвой един
есть" и "Един ваш учитель и Отец на небесах" -- не мог сказать большей
истины; говорить, что богов много, -- значит, утверждать величайшую ложь о
несуществовании и Бога, и вообще чего бы то ни было в мире, как будет
показано дальше. Ведь как число рассудочная сущность, изготовленная нашей
способностью сравнительного различения, обязательно предполагает в качестве
своего первоначала единицу, без которой число невозможно, так же точно
множества вещей, происходящие от бесконечного единства, обязательно
предполагают его в качестве необходимого начала своего существования. И в
самом деле, как бы они существовали без бытия? А что абсолютное единство
есть бытие, увидим ниже.

    ГЛАВА 6 АБСОЛЮТНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ МАКСИМУМА


Как показано выше, все, кроме единого, то есть максимума просто, по
отношению к нему конечно и ограничено пределом. У конечного и определенного
обязательно есть начало и предел, и, поскольку нельзя сказать, что они
"больше" данной вещи, -- это значило бы, что они сами конечны, причем
пришлось бы постоянно восходить так в бесконечной прогрессии, потому что
через превышения и поевышаемые к актуальной бесконечности прийти нельзя,
иначе природа максимума оказалась бы тоже конечной, -- то началом и концом
всего конечного с необходимостью оказывается актуальный максимум.
И еще. Ничто не могло бы существовать без максимума просто. В самом
деле, поскольку всякий не-максимум конечен, он имеет и начало, причем начало
обязательно от чего-то иного, иначе, имей он начало от самого себя, он
существовал бы, когда его еще не было. Но путем причин и следствий прийти к
бесконечности невозможно, как явствует из нашего правила. Следовательно,
должен существовать максимум просто, без которого ничего не может быть.
И еще. Берем максимум конкретно как бытие и говорим: максимальному
бытию не противоположно ничто, а значит, ни небытие, ни минимальное бытие.
Как же можно представить максимум несуществующим, если его минимальное бытие
есть его максимальное бытие? Притом ничего нельзя представить существующим
без бытия, а абсолютное бытие не может быть ничем иным, кроме абсолютного
максимума; следовательно, без этого максимума невозможно ничего представить
существующим.
И еще. Максимальная истина есть абсолютный максимум. Но максимально
истинно то, что этот простой максимум или существует, или не существует, или
существует и не существует, или не существует и не не существует: ничего
больше ни сказать, ни придумать невозможно. Что бы из этого ты ни назвал
максимально истинным, в моем суждении оно уже содержится; таким образом, я
имею в нем максимальную истину, а она есть и максимум просто.
Дальше. Хотя из предыдущего ясно, что ни это имя "бытие", ни какое-либо
другое имя не будут точным именем максимума, который выше всякого имени,
однако как раз неименуемость вследствие вознесенности его максимального
имени над всяким именуемым бытием предполагает, что ему должно
соответствовать максимальное бытие.
Через эти и бесконечное множество подобных рассуждений ученое незнание
на основании вышесказанного явственнеише усматривает, что простой максимум
существует с такой необходимостью, что он -- абсолютная необходимость. С
другой стороны, доказано, что простой максимум может быть только один. Таким
образом, существование единого максимума -- высшая истина.

    ГЛАВА 7 ТРИЕДИНСТВО ВЕЧНОСТИ


Не существовало народа, который не чтил бы Бога и не верил в его
абсолютную максимальность. У Марка Варрона в книгах "Древностей" находим
замечание, что сиссениты поклонялись как такому максимуму единству. А
Пифагор, знаменитейший в своем веке мудрец, говорил, что это единство
троично. Исследуя истину его слов и восходя в умном постижении, скажем,
согласно уже изложенному:
То, что предшествует всякому различию, без сомнения вечно; различие
ведь то же, что изменчивость, а все по природе предшествующее изменчивости
неизменно и, значит, вечно. Но различие состоит из единого и другого,
поэтому оно после единства, как число -- после единицы. Таким образом,
единство по природе прежде различия, и, поскольку оно по природе
предшествует ей, оно вечно.
Дальше. Всякое неравенство состоит из равенства и чего-то еще, почему
неравенство по природе после равенства. Это можно надежнейше доказать через
разрешение. В самом деле, любое неравенство разрешается в равенство: равное
находится между большим и меньшим, поэтому, если отнимешь избыток,
обнаружится равенство, а если, наоборот, имеется недостаток, отними от
второго избыток, и установится равенство, причем можешь делать это, пока не
придешь, отнимая, к простейшим началам. Ясно, что всякое неравенство таким
путем отнятия разрешается в равенство, и, значит, равенство по природе
предшествует неравенств. С другой стороны, неравенство и различие по природе
одновременны: где неравенство, там обязательно различие, и наобо-рот. В
самом деле, между самое меньшее двумя вещами возникает различие, но по
отношению к одной из них они образуют раздвоенность, поэтому возникает и
неравенство; значит, различие и неравенство будут одновременны по природе,
тем более что двоица есть и первое различие и первое неравенство. Но
доказано, что равенство по природе предшествует неравенству, а стало быть, и
различию; следовательно, равенство вечно.
Дальше. Если есть две причины, одна из которых по природе прежде
второй, действие первой по природе будет прежде действия последней. Но
единство есть или связь, или причина связи, почему вещи и называются
связанными, когда соединены вместе. Наоборот, двоица есть или разделение,
или причина разделения, ведь двоица есть первое разделение. Если, таким
образом, единство-- причина связи, а двоица-- разделения, то, следовательно,
как единство по природе прежде двоицы, так связь по природе прежде
разделения. Но разделение и различие одновременны по природе; значит, связь,
как и единство, тоже вечна, раз она прежде различия.
Итак, доказано, что единство вечно, равенство вечно и так же вечна
связь. Вместе с тем много вечных вещей быть не может. В самом деле, если бы
вечных вещей было много, то, поскольку всякому множеству предшествует
единство, было бы что-то по природе предшествующее вечности, а это
невозможно. Кроме того, если бы вечных вещей было много, каждая уменьшала бы
собой другую, почему ни одна не была бы совершенной, и оказалось бы нечто
вечное, которое было бы не вечным, раз оно несовершенно; поскольку это
невозможно, многих вечных вещей быть не может. Но так как единство вечно,
равенство вечно и связь тоже вечна, то единство, равенство и связь суть
одно.
Это и есть то триединство, поклоняться которому учил Пифагор, первый из
всех философов, украшение Италии и Греции.
Впрочем, тут мы должны подробнее сказать о рождении равенства из
единства.


    ГЛАВА 8 О ВЕЧНОМ РОЖДЕНИИ


Кратко покажем теперь, как от единства рождается равенство единства, а
от единства и его равенства исходит связь.
Слово "единство" -- это как бы "естинство" от греческого, что
по-латински значит "сущий"; единство есть как бы бытие. В самом деле, Бог
есть само бытие вещей, ведь он -- форма их существования, а значит, их
бытие. А равенство единства есть как бы равенство бытия, то есть равное
бытие, или существование. Это равенство бытия есть то, чего в вещи не больше
и не меньше, ничуть не сверх и ничуть не в недостатке: если в вещи его
больше, она противоестественна, если меньше -- ее вовсе нет.
Рождений равенства из единства ясно увидим, когда разберем, что такое
рождение.(Рождение есть повторение единства, то есть размножение
тождественной природы, идущее от отца к сыну. Только такое рождение мы и
находим в преходящих вещах. Наоборот, рождение единства из единства есть
единое повторение единства, то есть единство единожды, потому что размножь я
единство дважды и трижды, единство породит из себя уже что-то другое,
например двоицу, троицу или еще какое число. Единство, повторенное едино,
рождает только равенство единства; никак иначе рождение единства единством
понять невозможно. И разумеется, это рождение вечно.


    ГЛАВА 9 О ВЕЧНОМ ИСХОЖДЕНИИ СВЯЗИ


Как рождение единства от единства есть повторение единства единожды,
так исхождение от них обоих есть повторение повторения этого единства, или,
если угодно, единение единства и равенства того же единства.
Исхождением называется как бы некое распространение от одного к
другому; так, если две вещи равны, от одной к другой как бы простирается
равенство, их неким образом сочетающее и связывающее. Поэтому справедливо
говорится, что связь исходит от единства и от равенства единства: ведь связь
не принадлежит только одному, но единение исходит от единства к своему
равенству, а от равенства единства -- к единству; словом, справедливо
говорится, что связь исходит от обоих, раз она как бы простирается от одного
к другому. Мы не говорим, с другой стороны, что связь от единства или от
равенства единству рождается, ведь она не возникает из единства ни через его
повторение, ни через его размножение.
Хотя от единства рождается равенство единства и от них обоих исходит
связь, все равно и единство, и его равенство, и исходящая от обоих связь --
одно и то же, как если бы об одном и том же было сказано: "это -- оно -- то
же". Само "это", называясь "оно", относится к первому, а называясь "то же",
связывает и сочетает с первым саму эту отнесенность. И если бы от
местоимения "оно" образовать словечко "оность", так что можно было бы
говорить "единство -- оность -- тождество", причем оность выражала бы
отнесенность к единству, а тождество оности и единства означало бы связь, то
все вместе довольно близко соответствовало бы Троице.
Если наши святые учители назвали единство Отцом, равенство -- Сыном, а
связь -- Святым Духом, то они сделали так из-за некоторого сходства с этими
преходящими вещами. В самом деле, у Отца с Сыном есть некая общность единой
для них природы, так что Сын равен по этой природе Отцу: ведь в Сыне
нисколько не больше и не меньше человечности, чем в Отце. И между ними есть
некая связь: ведь природная любовь связывает одного с другим из-за подобия
природы, которая у них одна и которая переходит от Отца к Сыну; недаром Отец
любит Сына больше, чем всякого другого, с кем его объединяет общее
человечество. От этого, пускай отдаленнейшего, сходства единство было
названо Отцом, равенство -- Сыном, а связь -- любовью, или Святым Духом,
причем только в отношении творений, как мы еще покажем яснее в своем месте.
По-моему, следуя таким путем Пифагору, мы всего яснее можем рассмотреть
троичность в единстве и единство в вечно поклоняемой Троице.


    ГЛАВА 10


О ТОМ, ЧТО ПОНИМАНИЕ ТРОИЧНОСТИ В ЕДИНСТВЕ ВСЕ ПРЕВОСХОДИТ
Рассмотрим теперь, что имеет в виду Марциан, когда говорит, что
философия, желая подняться к познанию этой троичности, отбросила круги и
сферы.
Выше показано, что простейший максимум единствен. Но, будучи таковым,
он не может быть ни совершеннейшей телесной фигурой, то есть шаром, ни
совершеннейшей плоской фигурой, то есть треугольником, ни простой прямизной,
то есть линией. Максимум выше всего этого, так что обязательно нужно
отбросить все постигаемое чувством, воображением или рассудком с помощью
этих своих вещественных подпорок и прийти к пониманию такой высшей простоты
и абстракции, где все вещи суть одно: где линия есть треугольник, круг и
шар; где единство есть троичность и наоборот; где акциденция есть
субстанция, где тело есть дух, движение есть покой и так далее. Это станет
ясно, когда мы поймем, что каждая вещь в едином есть само это единое, а оно
-- и единое и все, и, значит, любая вещь в нем есть все.
Впрочем, если ты не понимаешь, что максимальное единство обязательно
троично, значит, ты еще не отбросил как следует шар, круг и подобное:
максимальность единства нельзя понять должным образом, не поняв его
троичности. Воспользуемся тут уместными примерами.
Единство понимания есть, очевидно, не что иное, как понимающее,
понимаемое и понятие. И вот, если захочешь перейти к максимуму [этого
единства], отправляясь от понимающего, и скажешь, что максимум есть
максимально понимающее, а не прибавишь, что он есть также и максимально
понимаемое и максимальное понятие, твое представление о максимальном и
совершеннейшем единстве неправильно. В самом деле, если это единство есть
максимальное и совершеннейшее понимание, а без всех этих трех его коррелятов
оно не будет ни пониманием, ни совершеннейшим пониманием, то неправильно
представляет себе единство человек, не поднимающийся до троичности этого
единства.
Еще. Единство есть не что иное, как троичность, потому что означает
нераздельность, различенность и связь: поистине нераздельность происходит от
единства, так же и различение, и равным образом единение, или связь.
Соответственно максимальное единство есть не что иное, как нераздельность,
различенность и связь: в качестве нераздельности оно есть вечность, или
безна-чальность, потому что вечность ни от чего не отдельна; в качестве
различенности оно происходит от вечности с ее непреходящим постоянством; а в
качестве связи, или соединения, исходит от обоих.
И еще. Стоит мне сказать: "Единство есть максимум", как я уже выражаю
троичность. Ведь, говоря "единство", я называю безначальное начало; говоря
"максимум", я называю изначальное начало; связывая и соединяя то и другое
связкой "есть", я называю нечто исходящее от того и другого.
Наконец, если, как ясно доказано выше, максимум един, поскольку
минимум, максимум и связь суть одно, так что само единство' и минимально, и
максимально, и единяще, то и отсюда ясно, что философии, пожелавшей в
простейшем созерцании понять необходимую троичность максимального единства,
надо отбросить все относящееся к области воображения и рассудка.
Тебя, конечно, удивит сказанное нами, а именно, что желающий понять
максимум в простом созерцании должен совершить скачок за пределы
вещественного различия и разнообразия, подобно тому как он должен выйти за
пределы всех математических фигур на том основании, что, как мы выразились,
прямая линия в максимуме есть вместе и плоскость, и круг, и шар. Ради
большей остроты понимания попытаюсь подвести тебя к этим вещам простейшим
путем с помощью надежного примера, который покажет всю необходимость и
правильность наших положений. Если постараешься подняться от знака к истине,
понимая слова в переносном смысле, она приведет тебя к величайшему
наслаждению, и в знающем незнании ты продвинешься на этом пути так, что в
меру, доступную возвышенным стремлениям человеческого духа, сможешь увидеть
единый непостижимый максимум, Триединого вечно благословенного Бога.


    ГЛАВА 11


О ТОМ, ЧТО МАТЕМАТИКА ЛУЧШЕ ВСЕГО ПОМОГАЕТ НАМ Б ПОНИМАНИИ
РАЗНООБРАЗНЫХ БОЖЕСТВЕННЫХ ИСТИН
Все наши мудрые и божественные учители сходились в том, что видимое
поистине есть образ невидимого и что творца, таким образом, можно увидеть по
творению как бы в зеркале и подобии. Возможность символически исследовать
сами по себе непостижимые для нас духовные вещи коренится в сказанном выше:
все взаимно связано какой-то -- правда, для нас темной и [в точности]
непостижимой -- соразмерностью, так что совокупность вещей образует единую
Вселенную и в едином максимуме все есть само Единое.
Хотя всякий образ очевидно стремится уподобиться своему прообразу,
однако кроме максимального образа, который в силу единства природы есть то
же самое, что и прообраз, нет настолько равного прообразу образа, чтобы он
не мог без конца становиться более подобным и равным прообразу, как уже ясно
из предыдущего. Поскольку разыскание ведется все-таки исходя из подобий,
нужно, чтобы в том образе, отталкиваясь от которого мы переносимся к
неизвестному, не было по крайней мере ничего двусмысленного; ведь путь к
неизвестному может идти только через заранее и несомненно известное. Но все
чувственное пребывает в какой-то постоянной шаткости ввиду изобилия в нем
материальной возможности. Самыми надежными и самыми для нас несомненными
оказываются поэтому сущности более абстрактные, в которых мы отвлекаемся от
чувственных вещей, -- сущности, которые и не совсем лишены материальных
опор, без чего их было бы нельзя вообразить, и не совсем подвержены текучей
возможности.
Таковы математические предметы. Недаром именно в них мудрецы искусно
находили примеры умопостигаемых вещей, и великие светочи древности
приступали к трудным вещам только с помощью математических подобий. Боэций,
ученейший из римлян, даже утверждал, что никому не постичь божественной
науки, если он лишен навыка в математике. Не Пифагор ли, первый философ и по
имени и по делам, положил, что всякое исследование истины совершается через
число? Пифагору следовали платоники и наши первые учители настолько, что
Августин, а за ним Боэций утверждали, что первоначальным прообразом творимых
вещей было в душе создателя несомненно число. Разве Аристотель, который,
опровергая предшественников, желал предстать единственным в своем роде,
сумел показать нам в "Метафизике" различие сущностей каким-то другим
образом, чем в сравнении с числами? Желая преподать свое учение о природных
формах -- о том, что одна пребывает в другой, -- он тоже был вынужден
прибегнуть к математическим фигурам и сказать: "Как треугольник в
четырехугольнике, так низшее -- в высшем". Молчу о бесчисленных сходных
примерах. Платоник Августин Аврелий, исследуя количество души, ее бессмертие
и другие высшие предметы, тоже пользовался помощью математики. Наш Боэций
счел этот путь самым уместным и постоянно утверждал, что и всякое учение об
истине охватывается множеством и величиной. Если угодно, могу сказать
короче: разве не с помощью математического доказательства пифагорейцам и
перипатетикам только и удалось опровергнуть отрицающее бога и противоречащее
всей истине мнение эпикурейцев об атомах и пустоте, доказав, что невозможно
прийти к неделимым и простым величинам, которые служили Эпикуру предпосылкой
и основой всего его учения?
Вступая на проложенный древними путь, скажем вместе с ними, что если
приступить к божественному нам дано только через символы, то всего удобнее
воспользоваться математическими знаками из-за их непреходящей достоверности.
<...>


    ГЛАВА 20


ЕЩЕ О ТРОИЦЕ И О ТОМ, ЧТО В БОГЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЧЕТВЕРИЦЫ И ТАК ДАЛЕЕ
Дальше. Истина Троицы, триединство требует, чтобы тройственное было
единым, почему оно и называется триединым. Но это удается понять только
таким образом, что соотношением различное соединяется, а порядком
различается. Соответственно при построении конечного треугольника сначала
имеем один угол, потом другой и, наконец, третий из обоих первых, причем эти
углы взаимно соотнесены, образуя единый треугольник. Так же и в бесконечном
треугольнике -- бесконечным образом. Однако понимать здесь все нужно так,
чтобы при мысли о первом в вечности последующее не оказывалось
противоположным ему понятием, иначе первичность и последование с бесконечным
и вечным никак не вяжется. Отец не прежде Сына и Сын не после Отца; Отец
прежде Сына только так, что Сын не позднее его. Если Отец есть первое лицо,
то Сын есть второе не после него, но как Отец -- первое лицо без
предшествования, так Сын -- второе лицо без последования; и равным образом
третье лицо, Святой Дух. Впрочем, достаточно; выше обо всем этом было уже
ясно сказано.
Но относительно вечноблагословенной Троицы, пожалуйста, обрати внимание
еще на то, что максимум троичен, а не четверичен, не пятиричен и так далее,
-- вещь, поистине достойная упоминания. Такое противоречило бы максимальной
простоте и совершенству.