Страница:
Да, все так. Но пришлось убить уборщицу, как и в Вашингтоне, чтобы иметь время подальше убраться с места преступления.
В любом случае полиция будет искать грабителя и убийцу, а не Асада Халила. И о его автомобиле полиция ничего не знает, а если женщина-пилот позвонит в полицию, то они станут искать грека, который летит в Афины через Вашингтон. Все будет зависеть от того, насколько глупа местная полиция.
Разумеется, существует и другая вероятность. Стэйси увидит в газетах его фотографию и может узнать своего пассажира... Конечно же, надо было убить ее, но он не убил. Он сохранил ей жизнь, и не только из жалости, а потому, что Борис и даже Малик предупреждали насчет слишком большого количества трупов. Борис говорил об этом не только ради осторожности – похоже, он проявлял заботу о жизни врагов ислама. Он, например, возражал против использования отравляющего газа в самолете, полном пассажиров, и называл это безумным актом массового убийства.
Малик тогда напомнил ему: "Во время и после революции правительство твоей бывшей страны убило свыше двадцати миллионов своих людей. А ислам не убил столько даже со времен пророка Мухаммеда. Так что не надо читать нам проповеди. Нам еще очень далеко до вас".
На это Борис ничего не ответил.
Отогнав эти мысли, Халил подумал о Поле Грее. Он встретил смерть не так отважно, как генерал Уэйклифф и его жена. Хотя и не стал молить о пощаде. Наверное, для Уильяма Сатеруэйта надо будет выбрать какой-нибудь другой способ. В Триполи говорили, что лейтенант Сатеруэйт пережил в своей жизни много несчастий, и Борис предположил: "Возможно, убив его, ты окажешь ему услугу".
На что Халил ответил: "Никто не хочет умереть. Его убийство будет для меня таким же приятным, как и убийства остальных".
Халил взглянул на часы: пять минут четвертого. Затем сверился со "Спутниковым навигатором": вскоре предстояло свернуть с шоссе на дорогу Эй-эл-ти-17, которая приведет его прямо к местечку Монкс-Корнер.
И снова его мысли вернулись к сегодняшнему утру. Все эти разговоры с женщиной-пилотом каким-то образом сбили его с толку. У него имелась веская причина для того, чтобы убить ее, однако существовала и столь же веская причина, чтобы не убивать. Она ведь сказала женщине в офисе, что займется самолетом после возвращения.
Значит, если бы она не вернулась, ее стали бы искать... ну, если только женщина в офисе не подумала бы, что она и пассажир решили развлечься. По поведению пилота было ясно, что она не против. Но в конце концов женщина из офиса стала бы волноваться и все равно позвонила бы в полицию. Так что, наверное, он поступил правильно, не убив пилота.
При этих мыслях Халилу вспомнилось, как она улыбалась ему, говорила с ним, помогала забраться в кабину... прикасалась к нему. И как он ни пытался отогнать эти мысли, ничего не получалось. Тогда Халил нашел в кармане ее визитную карточку и взглянул на нее. Над служебными номерами компании "Альфа" был от руки написан номер домашнего телефона. Халил убрал карточку в карман.
Он едва не проглядел поворот на Эй-эл-ти-17, но все же успел вовремя свернуть и очутился на двухрядной дороге, сильно отличавшейся от скоростного шоссе. По обеим сторонам тянулись дома и фермы, маленькие поселки, заправочные станции и сосновые леса. Соотечественник Халила, проехавший по этой дороге несколько месяцев назад, рассказывал: "Это самая опасная из дорог, водители там сумасшедшие, а полиция разъезжает на мотоциклах и проверяет всех подряд".
Халил помнил это предупреждение, поэтому старался вести машину так, чтобы не привлекать внимания. Он проехал мимо нескольких поселков, в одном заметил полицейскую патрульную машину, а в другом – мотоцикл.
Но ехать до места назначения ему было недалеко, всего шестьдесят километров, или сорок миль, так что через час Халил уже подъезжал к городку Монкс-Корнер.
– Ты говорил с Полом? – спросил Джим Маккой. – Он собирался звонить тебе.
– Нет. Прости, что в субботу не вышел на связь, выдался чертовски трудный день.
– Да ничего страшного. Я просто решил позвонить тебе и узнать, как дела.
– Дела идут отлично. – Сатеруэйт бросил взгляд на ящик стола, где, как он знал, была припрятана почти полная бутылка виски. Затем посмотрел на настенные часы, они показывали десять минут пятого. Можно было бы выпить, если бы не пассажир чартерного рейса, обещавший приехать к четырем. – А я рассказывал тебе, как несколько месяцев назад летал к Полу повидаться?
– Да, рассказывал...
– Ох, ты бы видел его гнездышко. Большой дом, бассейн, ангар, двухмоторный "бич". Представляешь, когда они увидели мой подлетающий "апач", то не хотели разрешать посадку. – Билл рассмеялся.
– Пол высказал опасения по поводу твоего "апача".
– Да? Он вечно брюзжит, как старуха. Сколько раз он вынуждал нас попусту тратить время и проверять все по сотне раз? Вот такие чересчур осторожные и попадают в аварии. Мой "апач" прошел технический осмотр.
– Ладно, Билл, не будем об этом.
– Хорошо. – Сатеруэйт снял ноги со стола, сел прямо и выдвинул ящик стола. – Послушай, Джим, тебе нужно слетать туда и посмотреть, как живет Пол.
На самом деле Джим Маккой бывал в Спрус-Крик несколько раз, но он не хотел говорить об этом Биллу Сатеруэйту, которого приглашали туда всего один раз, хотя Билл и находился всего в полутора часах лета.
– Да я бы с удовольствием...
– Дом у него просто потрясающий. Но тебе следовало бы посмотреть, над чем он работает. Виртуальная гребаная реальность. Господи, мы просидели с ним всю ночь, пили и бомбили. Бомбили все подряд. – Билл захохотал. – А на Эль-Азизию сделали пять заходов. Правда, к пятому заходу мы уже так надрались, что и в землю не могли попасть.
Джим Маккой тоже засмеялся, но смех его был каким-то вымученным. На самом деле Джиму не хотелось снова выслушивать одну и ту же историю, которую он слышал уже раз пять, после того, как Пол пригласил Сатеруэйта в Спрус-Крик на долгий уик-энд. Пол так и сказал: "Это был необычайно долгий и трудный уик-энд". До этого визита никто из парней толком не знал, насколько Билл Сатеруэйт деградировал за последние семь лет, прошедшие с момента последней встречи однополчан. А теперь это знали все.
Джим Маккой, сидевший в своем кабинете Музея авиации на Лонг-Айленде, не знал, что сказать. Теперешний Билл Сатеруэйт был ему неприятен. Пока служил в ВВС, он был хорошим пилотом и офицером, однако после преждевременного ухода в отставку Билл Сатеруэйт покатился по наклонной плоскости. С годами для него очень важное значение приобрел тот факт, что он принимал участие в попытке убить Каддафи. Он постоянно рассказывал эту историю всем, кто его слушал, а когда забывался, то рассказывал ее даже однополчанам. И с каждым годом история становилась все более драматичной, а роль Билла становилась все более значимой.
Джима Маккоя тревожило хвастовство Билла по поводу участия в авианалете на Ливию. Никому не разрешалось упоминать об участии в этой миссии, и уж тем более не разрешалось называть имена других пилотов. Маккой неоднократно предупреждал Сатеруэйта, чтобы тот следил за своими словами, а Билл заверял, что в своих рассказах упоминал только радиопозывные или имена без фамилий. Во время последнего разговора Джим еще раз предупредил его:
– Билл, молчи о том, что ты участвовал в этом налете. Прекрати трепаться.
На что Билл Сатеруэйт, как всегда, ответил:
– Эй, а я горжусь тем, что сделал. И не беспокойся ни о чем. Эти тупоголовые арабы не доберутся до Монкс-Корнера, Северная Каролина, чтобы предъявить мне счет.
Джим подумал, что надо бы еще раз напомнить Биллу о том, чтобы не трепался, но потом решил, что это ничего не даст.
Маккой часто сожалел о том, что его старый однополчанин не дослужил до войны в Персидском заливе. Если бы Билл принял участие в этой войне, возможно, его жизнь изменилась бы к лучшему.
Разговаривая по телефону, Билл Сатеруэйт поглядывал на дверь и на часы. Наконец, устав ждать, он достал бутылку с виски, сделал торопливый глоток и продолжил свои боевые воспоминания:
– А Чип, зараза, проспал всю дорогу. Я его разбужу, он очухается малость, а потом опять спать. – Билл весело загоготал.
У Маккоя уже начало кончаться терпение, и он напомнил Сатеруэйту:
– Ты же говорил, что он всю дорогу до Ливии трепался, не закрывая рта.
– Да, точно, рот он не закрывал.
Маккой понял, что Билл не уловил никаких несоответствий в своем рассказе, и поспешил закончить разговор.
– Ну ладно, дружище, до связи.
– Эй, подожди, я жду пассажира, и мне скучно. Парень хочет, чтобы я отвез его в Филли, там он переночует, а потом я отвезу его обратно. Скажи-ка лучше, как твоя работа?
– Да все нормально. Дел еще много, но мы получили отличные экспонаты. Представляешь, F-111 и модель "Дух Сент-Луиса", на котором Линдберг совершил беспосадочный перелет через Атлантику. Тебе надо приехать и посмотреть, я разрешу тебе посидеть в кабине F-111.
– Ладно, как-нибудь приеду. Эй, а как дела у Терри Уэйклиффа?
– Он все еще в Пентагоне, но мы ждем, когда он уволится оттуда.
– Да пошел он к черту.
– Я передам ему твои наилучшие пожелания.
Сатеруэйт рассмеялся.
– А знаешь, в чем его проблема? Этот парень вел себя как генерал еще тогда, когда был лейтенантом. Понимаешь, о чем я говорю?
– А знаешь, Билл, многие и о тебе говорят то же самое. И я считаю это комплиментом.
– Не надо мне таких комплиментов. Терри со всеми ссорился, всегда старался быть лучше других. Помнишь, как он обвинил меня в промахе, как будто на форсаже я не туда сбросил эту чертову бомбу... даже написал докладную записку. А если кто и виноват, так это Уиггинз...
– Эй, Билл, не надо об этом по телефону.
Сатеруэйт сделал еще один глоток виски, подавил отрыжку и сказал:
– Да... понятно... извини...
– Ладно, забудем. – Маккой решил сменить тему. – Я разговаривал с Бобом.
Билл Сатеруэйт заерзал в своем кресле. Ему неприятно было думать о Бобе Каллуме, потому что Боба убивал рак, а он, Билл Сатеруэйт, убивал себя добровольно. И потом, Каллум все же дослужился до полковника, все еще работал наземным инструктором в академии ВВС в Колорадо-Спрингс. И все же Сатеруэйт был вынужден спросить:
– Как у него дела?
– Работает все там же. Позвони ему.
– Да, позвоню. – Сатеруэйт задумался на секунду. – Вот ведь как бывает: человек выжил на войне, а умирает от какой-то заразы.
– Возможно, он справится с болезнью.
– Да... а как Чип?
– Не могу его разыскать. Последнее письмо, которое я отправил ему в Калифорнию, вернулось назад. Телефон не отвечает, никакой информации.
– Это на него похоже, он вечно все забывал, и мне приходилось напоминать ему, что надо делать.
– Да, видимо, Чип не меняется.
– Это точно.
Маккой подумал о Чипе Уиггинзе. Последний раз они разговаривали 15 апреля прошлого года. После службы в ВВС Уиггинз переучился на гражданского пилота и теперь перевозил грузы для различных небольших авиакомпаний. Чипа Уиггинза все любили, но он не отличался аккуратностью и обязательностью. Мог, например, сменить адрес и никому об этом не сообщить.
Джим Маккой, Терри Уэйклифф и Пол Грей сходились во мнении, что Уиггинз ни с кем не общается потому, что сейчас он пилот. Кроме того, он входил в экипаж Сатеруэйта, и, возможно, это была для него достаточная причина, чтобы не слишком любить прошлое.
– Я все-таки постараюсь отыскать его, – сказал Джим. – Думаю, Чип даже не знает о судьбе Вилли.
Сатеруэйт сделал еще глоток виски, посмотрел на часы, затем на дверь.
– Да, надо бы ему сказать, – согласился он. – Чип любил покойного Вилли Хамбрехта.
– Я обязательно разыщу Чипа, – пообещал Джим. Он не знал, что еще сказать, понимая, что Билл Сатеруэйт палец о палец не ударит, чтобы поддерживать связь между однополчанами. В основном этим занимались сам Джим и Терри Уэйклифф.
С того момента как Джим Маккой получил должность директора Музея авиации на Лонг-Айленде, он превратился в неофициального секретаря их небольшого неформального сообщества. Это всех устраивало, поскольку у него имелся офис с телефоном, факсом и электронной почтой. Терри Уэйклифф как бы исполнял роль президента, однако его работа в Пентагоне делала его по большей части недосягаемым и Джим Маккой звонил ему только в исключительных случаях. Ничего, скоро они все станут пенсионерами, свободного времени тогда будет полно. Можно будет встречаться, когда захочешь.
– У тебя что, сегодня полет? – спросил Джим у Билла.
– Да, но пассажир что-то запаздывает.
– Билл, ты пьешь?
– Ты рехнулся? Перед полетом? Ради Бога, я же профессионал.
– Ладно... – Джим не поверил Биллу, и оставалось только надеяться, что и насчет полета тот тоже соврал. Воспользовавшись паузой, Маккой вспомнил однополчан: Стив Кокс – погиб во время войны в Персидском заливе; Вилли Хамбрехт – убит в Англии; Терри Уэйклифф – завершает блестящую военную карьеру; Пол Грей – успешный предприниматель; Боб Каллум – погибает от рака в Колорадо; Чип Уиггинз – пропал без вести, но надо думать, что у него все в порядке; Билл Сатеруэйт – жалкий призрак былого офицера. Наконец, он сам, Джим Маккой, – директор музея, работа хорошая, но малооплачиваемая. Из восьми человек двое мертвы, один умирает от рака, один спивается, один куда-то пропал, а трое на данный момент в порядке. – Надо нам всем слетать навестить Боба, – предложил Джим. – Откладывать нельзя, я продумаю, как это устроить. Ты не против, Билл?
Несколько секунд Билл молчал, затем торопливо ответил:
– Нет, конечно, нет.
– Тогда до встречи, дружище.
– Да... до встречи. – Билл положил телефонную трубку на рычаг и потер влажные глаза. Затем сделал еще один глоток виски и сунул бутылку к себе в сумку.
Он встал и оглядел свой убогий офис. На дальней стене висели флаг штата Южная Каролина и знамя Конфедерации, которое он повесил сюда только потому, что многие считали его оскорбительным. По мнению Билла, вся страна катилась к черту, потому что ею управляли умеющие только хорошо трепать языком политиканы. Хотя Билл Сатеруэйт был родом из Индианы, ему нравился Юг – если не считать жару и большую влажность, – нравилось отношение южан к жизни и, в конце концов, нравился флаг Конфедерации. И плевать на всех.
На боковой стене висела огромная аэронавигационная карта, а рядом с ней старый плакат, выгоревший и сморщившийся от влажности. Это была фотография Муамара Каддафи, голову которого окружала большая мишень. Билл взял со стола дротик и метнул его в плакат. Дротик угодил прямо в центр лба Каддафи, и Билл радостно воскликнул:
– Вот так! Получай!
Затем он подошел к окну и посмотрел на чистое солнечное небо.
– Хороший денек для полетов.
Билл увидел, что один из двух его самолетов, а именно учебный "Чероки-140", как раз только что оторвался от взлетной полосы. Самолет раскачивал крыльями, по мере того как обучаемый набирал высоту.
Билл продолжал наблюдать. "Чероки" уже почти скрылся из вида, но все равно раскачивал крыльями. Билл почувствовал облегчение от того, что не он выполняет роль инструктора, сидя в кабине рядом с обучаемым юнцом. Этот мальчишка понятия не имеет, что такое авиация, но у него полно денег. В те времена, когда Билл и сам только начинал летать, таких безжалостно отбраковывали, а теперь приходится ублажать их. Мальчишка не собирался участвовать в бою, а полетать решил просто так, от нечего делать. Да, эта страна стремительно катится в ад.
Да еще куда-то делся пассажир, иностранец, наверное, незаконный иммигрант, снабжающий всякой дрянью наркоманов в Филли. Ладно, во всяком случае, он ничего не скажет, если учует запах виски.
Билл вернулся к столу и проверил свои записи. Алессандро Фанини. Должно быть, латинос или итальяшка. Ладно, лучше уж итальяшка, чем какой-нибудь Педро с южной границы.
– Добрый день.
Сатеруэйт резко обернулся и увидел высокого мужчину в солнцезащитных очках.
– Я Алессандро Фанини, прошу прощения за опоздание.
Билл бросил взгляд на настенные часы.
– Нет проблем, вы опоздали всего на полчаса.
Мужчины сделали шаг друг к другу, и Билл протянул руку. Халил пожал ее и объяснил:
– У меня была встреча в Чарлстоне, поэтому я и задержался.
– Да ничего страшного. – Пассажир держал в руке чемодан, и Билл спросил: – Это все ваши вещи?
– Я оставил багаж в отеле в Чарлстоне.
Оценив хороший серый костюм пассажира, Билл сказал:
– Надеюсь, вас не смущает, что я в джинсах и в футболке?
– Нет, ничуть, лишь бы вам было удобно. Но, как я говорил, мы останемся там ночевать.
– Да, я взял с собой вещи. – Билл кивнул в сторону сумки, стоявшей на грязном полу. – А позже сюда придет моя подружка и все закроет.
– Отлично. Вы вернетесь завтра в полдень.
– Да когда угодно.
– Свою машину я оставил возле главного здания. С ней там ничего не случится?
– Не беспокойтесь. – Сатеруэйт подошел к своей сумке. – Готовы? – Он проследил за взглядом пассажира, уставившегося на портрет Каддафи. Сатеруэйт усмехнулся и спросил: – Знаете, кто это такой?
– Конечно, знаю, – ответил Халил. – Этот человек доставил много неприятностей моей стране.
– Вот как? Значит, и вас достал этот гребаный мистер Каддафи?
– Да. Он много раз угрожал нам.
– А знаете, я ведь едва не убил этого ублюдка.
– Правда?
– Вы из Италии?
– Я с Сицилии.
– Не шутите? Мне как-то раз пришлось садиться на Сицилии, когда у меня кончилось топливо. Но это долгая история, и мне не разрешено говорить об этом. Забудем.
– Как вам будет угодно.
– Ну ладно, тогда пойдемте.
– О, подождите минутку. У меня несколько изменились планы, и я хочу поговорить с вами об этом.
– Говорите.
– Руководство компании приказало мне вылететь в Нью-Йорк.
– Да? Но мне не хочется лететь в Нью-Йорк, мистер...
– Фанини.
– Да. Слишком интенсивное воздушное движение, и все такое прочее...
– Разумеется, я оплачу полет.
– Да дело не в деньгах... В какой вам нужно аэропорт?
– Он называется Макартур, знаете?
– Никогда не был там, но знаю. Это пригородный аэропорт в районе Лонг-Айленда. Что ж, можно, но за дополнительную плату.
– Конечно.
Сатеруэйт поставил сумку на стол и нашел на полке еще одну аэронавигационную карту.
– Забавное совпадение... я только что говорил с парнем с Лонг-Айленда. Он приглашал меня в гости... наверное, надо позвонить ему.
– А может, лучше сделать ему сюрприз? – предложил Халил. – Или позвонить, когда мы приземлимся?
– Точно. Только мне нужно захватить номер его телефона. – Сатеруэйт порылся в потрепанном ежедневнике и отыскал визитную карточку Маккоя.
– Он живет рядом с аэропортом? – поинтересовался Халил.
– Я не знаю. Но он приедет за мной.
– Если захотите, можете воспользоваться моим автомобилем, я позвонил в местное прокатное агентство и заказал автомобиль. И еще забронировал два номера в мотеле.
– Отлично. Я как раз хотел спросить об этом, поскольку терпеть не могу жить с кем-то в одном номере.
– Я тоже.
– Ладно, значит, мы договорились. Кстати, не хотите заплатить вперед? Если заплатите наличными, я предоставлю вам скидку.
– Сколько это будет стоить?
– Так... значит, Макартур, плюс ночевка, обратный полет, плюс топливо... восемьсот долларов наличными.
– Меня это устраивает. – Халил вытащил бумажник, отсчитал восемьсот долларов, передал их Сатеруэйту, затем добавил еще одну сотенную бумажку. – А это ваши чаевые.
– Спасибо.
Халил отдал практически все свои наличные деньги, но он знал, что скоро вернет их.
Сатеруэйт пересчитал деньги и сунул в карман.
– Все, можем лететь, только я заскочу в туалет.
Асад Халил снова посмотрел на портрет Великого лидера и заметил у него во лбу дротик. Он подошел к плакату, выдернул дротик и подумал: "Никто так не заслуживает смерти, как эта американская свинья".
Билл Сатеруэйт вернулся из туалета, взял со стола карты и сумку.
– Если ваши планы не изменились в мое отсутствие, то можем идти к самолету.
– А у вас есть какие-нибудь напитки, которые мы могли бы взять с собой? – спросил Халил.
– Конечно. Я уже отнес в самолет сумку-холодильник. Там содовая и пиво... пиво для вас, если захотите. Я не могу пить в полете.
Эти слова не обманули Халила, он ясно чувствовал запах алкоголя, исходивший от американца.
– А есть у вас вода в бутылках?
– Нет. Зачем тратить деньги на воду? Воды можно попить бесплатно.
"Только идиоты покупают воду в бутылках", – подумал Сатеруэйт.
– А вы хотите воды?
– Ладно, обойдусь. – Халил распахнул дверь, и они вышли на воздух.
Пока они шли по бетонной дорожке к самолету "апач", стоявшему в сотне футов от здания, Сатеруэйт спросил:
– А что у вас за бизнес, мистер Панини?
– Фанини, – поправил Халил. – Как вам уже говорил мой коллега, звонивший из Нью-Йорка, я занимаюсь текстилем. Сюда приехал закупать американский хлопок.
– Тогда вы приехали в нужное место. Здесь ничего не изменилось со времен Гражданской войны, за исключением того, что теперь рабам платят. – Сатеруэйт рассмеялся и добавил: – Сейчас тут много испанцев и белых. Вы видели хлопковое поле? Адский труд, не хватает людей. Наверное, нужно завезти сюда глупых арабов, пусть собирают хлопок... они любят солнце. А платить им надо верблюжьим дерьмом и говорить, что они могут обменять его в банке на деньги. – Он снова засмеялся.
Халил на это ничего не ответил, лишь спросил:
– Вы будете заполнять полетный план?
– Нет. – Сатеруэйт указал на чистое небо. – Вдоль всего Восточного побережья стоит отличная погода. – Подумав, что пассажир может нервничать, он добавил: – Боги благосклонны к вам, мистер Фанини, потому что сегодня прекрасный день для полета в Нью-Йорк. Надеюсь, когда завтра мы будем возвращаться, погода будет не хуже.
Халилу не требовалось услышать от этого человека, что Аллах благословляет его джихад, он и так в глубине души был уверен в этом. А еще Халил знал, что мистер Сатеруэйт не полетит завтра домой.
Пока они шли, Сатеруэйт продолжил говорить, как бы размышляя вслух:
– Мне нужно будет связаться с нью-йоркским Центром управления воздушным движением, когда мы перелетим через океан южнее аэропорта Кеннеди. Диспетчер будет вести нас, чтобы мы не столкнулись с самолетами, заходящими на посадку.
Халил подумал о том, что всего несколько дней назад летел из Парижа в этот аэропорт, а казалось, что прошла уже целая вечность.
Сатеруэйт продолжил:
– Потом я свяжусь с диспетчерской вышкой Лонг-Айленда, чтобы получить разрешение на посадку. Вот и все. А разрешение на вылет нам просить не у кого. – Он снова рассмеялся. – Здесь вообще поговорить не с кем, кроме мальчишки-ученика, который сейчас летает на "чероки".
Они остановились перед стареньким бело-голубым двухмоторным "апачем". Сатеруэйт проверил топливо, он всегда проверял только топливо, поскольку считал, что в этой старой развалине столько недостатков, что не стоит тратить напрасно время и искать новые.
– Перед вашим приездом я все проверил, – соврал он Халилу. – Все в полном порядке.
Халил оглядел самолет и с удовольствием отметил про себя, что у него два мотора.
А Сатеруэйт почувствовал озабоченность пассажира и поспешил заверить:
– Это очень надежная машина, мистер Фанини. Вы всегда можете рассчитывать на то, что она отвезет вас туда, куда надо, и вернет обратно.
– Правда?
Сатеруэйт оглядел самолет, хотелось понять, что так настораживает этого чопорного иностранца. Плексигласовые окна самолета, изготовленного в 1954 году, были грязноватыми и местами в трещинах, краска на фюзеляже слегка облупилась... да, это следовало признать. Сатеруэйт взглянул на мистера Фанини, одетого в строгий костюм, и еще раз заверил:
– В этой машине нет ничего сложного, значит, не может произойти никаких серьезных поломок. Моторы в хорошем состоянии, все работает отлично. Мне приходилось летать на военных реактивных самолетах, и должен сказать вам, что эти птички настолько сложные, что для выполнения даже непродолжительного полета требуется целая армия обслуживающего персонала. – Сатеруэйт бросил взгляд на бетон под правым мотором, где за неделю после последнего полета собралась темная лужа масла. – Вот только вчера я летал в Ки-Уэст и обратно. Машина вела себя прекрасно. Готовы?
– Да.
– Отлично. Где будете сидеть? Впереди или сзади?
– Я сяду впереди.
Иногда Сатеруэйт помогал пассажирам подняться в кабину, но по виду пассажира можно было предположить, что он и сам справится с этим. Поэтому Сатеруэйт просто уселся в кресло пилота. В кабине было жарко, он открыл боковое окошко и стал ждать пассажира.
Асад Халил поднялся в кабину, сел в кресло второго пилота, а чемодан положил на заднее сиденье.
– Пусть дверца минуту побудет открытой, а то здесь жарко, – сказал Сатеруэйт. Он нацепил головные телефоны, щелкнул какими-то переключателями, затем нажал кнопку запуска левого двигателя. Почихав несколько секунд, старенький поршневой двигатель завелся. Подобную процедуру Сатеруэйт проделал и с правым двигателем, который завелся даже быстрее левого. – Так... работают нормально.
В любом случае полиция будет искать грабителя и убийцу, а не Асада Халила. И о его автомобиле полиция ничего не знает, а если женщина-пилот позвонит в полицию, то они станут искать грека, который летит в Афины через Вашингтон. Все будет зависеть от того, насколько глупа местная полиция.
Разумеется, существует и другая вероятность. Стэйси увидит в газетах его фотографию и может узнать своего пассажира... Конечно же, надо было убить ее, но он не убил. Он сохранил ей жизнь, и не только из жалости, а потому, что Борис и даже Малик предупреждали насчет слишком большого количества трупов. Борис говорил об этом не только ради осторожности – похоже, он проявлял заботу о жизни врагов ислама. Он, например, возражал против использования отравляющего газа в самолете, полном пассажиров, и называл это безумным актом массового убийства.
Малик тогда напомнил ему: "Во время и после революции правительство твоей бывшей страны убило свыше двадцати миллионов своих людей. А ислам не убил столько даже со времен пророка Мухаммеда. Так что не надо читать нам проповеди. Нам еще очень далеко до вас".
На это Борис ничего не ответил.
Отогнав эти мысли, Халил подумал о Поле Грее. Он встретил смерть не так отважно, как генерал Уэйклифф и его жена. Хотя и не стал молить о пощаде. Наверное, для Уильяма Сатеруэйта надо будет выбрать какой-нибудь другой способ. В Триполи говорили, что лейтенант Сатеруэйт пережил в своей жизни много несчастий, и Борис предположил: "Возможно, убив его, ты окажешь ему услугу".
На что Халил ответил: "Никто не хочет умереть. Его убийство будет для меня таким же приятным, как и убийства остальных".
Халил взглянул на часы: пять минут четвертого. Затем сверился со "Спутниковым навигатором": вскоре предстояло свернуть с шоссе на дорогу Эй-эл-ти-17, которая приведет его прямо к местечку Монкс-Корнер.
И снова его мысли вернулись к сегодняшнему утру. Все эти разговоры с женщиной-пилотом каким-то образом сбили его с толку. У него имелась веская причина для того, чтобы убить ее, однако существовала и столь же веская причина, чтобы не убивать. Она ведь сказала женщине в офисе, что займется самолетом после возвращения.
Значит, если бы она не вернулась, ее стали бы искать... ну, если только женщина в офисе не подумала бы, что она и пассажир решили развлечься. По поведению пилота было ясно, что она не против. Но в конце концов женщина из офиса стала бы волноваться и все равно позвонила бы в полицию. Так что, наверное, он поступил правильно, не убив пилота.
При этих мыслях Халилу вспомнилось, как она улыбалась ему, говорила с ним, помогала забраться в кабину... прикасалась к нему. И как он ни пытался отогнать эти мысли, ничего не получалось. Тогда Халил нашел в кармане ее визитную карточку и взглянул на нее. Над служебными номерами компании "Альфа" был от руки написан номер домашнего телефона. Халил убрал карточку в карман.
Он едва не проглядел поворот на Эй-эл-ти-17, но все же успел вовремя свернуть и очутился на двухрядной дороге, сильно отличавшейся от скоростного шоссе. По обеим сторонам тянулись дома и фермы, маленькие поселки, заправочные станции и сосновые леса. Соотечественник Халила, проехавший по этой дороге несколько месяцев назад, рассказывал: "Это самая опасная из дорог, водители там сумасшедшие, а полиция разъезжает на мотоциклах и проверяет всех подряд".
Халил помнил это предупреждение, поэтому старался вести машину так, чтобы не привлекать внимания. Он проехал мимо нескольких поселков, в одном заметил полицейскую патрульную машину, а в другом – мотоцикл.
Но ехать до места назначения ему было недалеко, всего шестьдесят километров, или сорок миль, так что через час Халил уже подъезжал к городку Монкс-Корнер.
* * *
Билл Сатеруэйт сидел, закинув ноги на захламленный стол, в небольшом бетонном здании аэропорта округа Беркли, Монкс-Корнер, Южная Каролина. Он прижимал плечом к уху грязную трубку телефонного аппарата и слушал голос собеседника, Джима Маккоя. Сатеруэйт бросил взгляд на допотопный кондиционер, который еле работал, но все же умудрялся нагнетать прохладный воздух. "На улице только апрель, а здесь уже чертовски жарко, – подумал Билл. – Проклятая дыра".– Ты говорил с Полом? – спросил Джим Маккой. – Он собирался звонить тебе.
– Нет. Прости, что в субботу не вышел на связь, выдался чертовски трудный день.
– Да ничего страшного. Я просто решил позвонить тебе и узнать, как дела.
– Дела идут отлично. – Сатеруэйт бросил взгляд на ящик стола, где, как он знал, была припрятана почти полная бутылка виски. Затем посмотрел на настенные часы, они показывали десять минут пятого. Можно было бы выпить, если бы не пассажир чартерного рейса, обещавший приехать к четырем. – А я рассказывал тебе, как несколько месяцев назад летал к Полу повидаться?
– Да, рассказывал...
– Ох, ты бы видел его гнездышко. Большой дом, бассейн, ангар, двухмоторный "бич". Представляешь, когда они увидели мой подлетающий "апач", то не хотели разрешать посадку. – Билл рассмеялся.
– Пол высказал опасения по поводу твоего "апача".
– Да? Он вечно брюзжит, как старуха. Сколько раз он вынуждал нас попусту тратить время и проверять все по сотне раз? Вот такие чересчур осторожные и попадают в аварии. Мой "апач" прошел технический осмотр.
– Ладно, Билл, не будем об этом.
– Хорошо. – Сатеруэйт снял ноги со стола, сел прямо и выдвинул ящик стола. – Послушай, Джим, тебе нужно слетать туда и посмотреть, как живет Пол.
На самом деле Джим Маккой бывал в Спрус-Крик несколько раз, но он не хотел говорить об этом Биллу Сатеруэйту, которого приглашали туда всего один раз, хотя Билл и находился всего в полутора часах лета.
– Да я бы с удовольствием...
– Дом у него просто потрясающий. Но тебе следовало бы посмотреть, над чем он работает. Виртуальная гребаная реальность. Господи, мы просидели с ним всю ночь, пили и бомбили. Бомбили все подряд. – Билл захохотал. – А на Эль-Азизию сделали пять заходов. Правда, к пятому заходу мы уже так надрались, что и в землю не могли попасть.
Джим Маккой тоже засмеялся, но смех его был каким-то вымученным. На самом деле Джиму не хотелось снова выслушивать одну и ту же историю, которую он слышал уже раз пять, после того, как Пол пригласил Сатеруэйта в Спрус-Крик на долгий уик-энд. Пол так и сказал: "Это был необычайно долгий и трудный уик-энд". До этого визита никто из парней толком не знал, насколько Билл Сатеруэйт деградировал за последние семь лет, прошедшие с момента последней встречи однополчан. А теперь это знали все.
Джим Маккой, сидевший в своем кабинете Музея авиации на Лонг-Айленде, не знал, что сказать. Теперешний Билл Сатеруэйт был ему неприятен. Пока служил в ВВС, он был хорошим пилотом и офицером, однако после преждевременного ухода в отставку Билл Сатеруэйт покатился по наклонной плоскости. С годами для него очень важное значение приобрел тот факт, что он принимал участие в попытке убить Каддафи. Он постоянно рассказывал эту историю всем, кто его слушал, а когда забывался, то рассказывал ее даже однополчанам. И с каждым годом история становилась все более драматичной, а роль Билла становилась все более значимой.
Джима Маккоя тревожило хвастовство Билла по поводу участия в авианалете на Ливию. Никому не разрешалось упоминать об участии в этой миссии, и уж тем более не разрешалось называть имена других пилотов. Маккой неоднократно предупреждал Сатеруэйта, чтобы тот следил за своими словами, а Билл заверял, что в своих рассказах упоминал только радиопозывные или имена без фамилий. Во время последнего разговора Джим еще раз предупредил его:
– Билл, молчи о том, что ты участвовал в этом налете. Прекрати трепаться.
На что Билл Сатеруэйт, как всегда, ответил:
– Эй, а я горжусь тем, что сделал. И не беспокойся ни о чем. Эти тупоголовые арабы не доберутся до Монкс-Корнера, Северная Каролина, чтобы предъявить мне счет.
Джим подумал, что надо бы еще раз напомнить Биллу о том, чтобы не трепался, но потом решил, что это ничего не даст.
Маккой часто сожалел о том, что его старый однополчанин не дослужил до войны в Персидском заливе. Если бы Билл принял участие в этой войне, возможно, его жизнь изменилась бы к лучшему.
Разговаривая по телефону, Билл Сатеруэйт поглядывал на дверь и на часы. Наконец, устав ждать, он достал бутылку с виски, сделал торопливый глоток и продолжил свои боевые воспоминания:
– А Чип, зараза, проспал всю дорогу. Я его разбужу, он очухается малость, а потом опять спать. – Билл весело загоготал.
У Маккоя уже начало кончаться терпение, и он напомнил Сатеруэйту:
– Ты же говорил, что он всю дорогу до Ливии трепался, не закрывая рта.
– Да, точно, рот он не закрывал.
Маккой понял, что Билл не уловил никаких несоответствий в своем рассказе, и поспешил закончить разговор.
– Ну ладно, дружище, до связи.
– Эй, подожди, я жду пассажира, и мне скучно. Парень хочет, чтобы я отвез его в Филли, там он переночует, а потом я отвезу его обратно. Скажи-ка лучше, как твоя работа?
– Да все нормально. Дел еще много, но мы получили отличные экспонаты. Представляешь, F-111 и модель "Дух Сент-Луиса", на котором Линдберг совершил беспосадочный перелет через Атлантику. Тебе надо приехать и посмотреть, я разрешу тебе посидеть в кабине F-111.
– Ладно, как-нибудь приеду. Эй, а как дела у Терри Уэйклиффа?
– Он все еще в Пентагоне, но мы ждем, когда он уволится оттуда.
– Да пошел он к черту.
– Я передам ему твои наилучшие пожелания.
Сатеруэйт рассмеялся.
– А знаешь, в чем его проблема? Этот парень вел себя как генерал еще тогда, когда был лейтенантом. Понимаешь, о чем я говорю?
– А знаешь, Билл, многие и о тебе говорят то же самое. И я считаю это комплиментом.
– Не надо мне таких комплиментов. Терри со всеми ссорился, всегда старался быть лучше других. Помнишь, как он обвинил меня в промахе, как будто на форсаже я не туда сбросил эту чертову бомбу... даже написал докладную записку. А если кто и виноват, так это Уиггинз...
– Эй, Билл, не надо об этом по телефону.
Сатеруэйт сделал еще один глоток виски, подавил отрыжку и сказал:
– Да... понятно... извини...
– Ладно, забудем. – Маккой решил сменить тему. – Я разговаривал с Бобом.
Билл Сатеруэйт заерзал в своем кресле. Ему неприятно было думать о Бобе Каллуме, потому что Боба убивал рак, а он, Билл Сатеруэйт, убивал себя добровольно. И потом, Каллум все же дослужился до полковника, все еще работал наземным инструктором в академии ВВС в Колорадо-Спрингс. И все же Сатеруэйт был вынужден спросить:
– Как у него дела?
– Работает все там же. Позвони ему.
– Да, позвоню. – Сатеруэйт задумался на секунду. – Вот ведь как бывает: человек выжил на войне, а умирает от какой-то заразы.
– Возможно, он справится с болезнью.
– Да... а как Чип?
– Не могу его разыскать. Последнее письмо, которое я отправил ему в Калифорнию, вернулось назад. Телефон не отвечает, никакой информации.
– Это на него похоже, он вечно все забывал, и мне приходилось напоминать ему, что надо делать.
– Да, видимо, Чип не меняется.
– Это точно.
Маккой подумал о Чипе Уиггинзе. Последний раз они разговаривали 15 апреля прошлого года. После службы в ВВС Уиггинз переучился на гражданского пилота и теперь перевозил грузы для различных небольших авиакомпаний. Чипа Уиггинза все любили, но он не отличался аккуратностью и обязательностью. Мог, например, сменить адрес и никому об этом не сообщить.
Джим Маккой, Терри Уэйклифф и Пол Грей сходились во мнении, что Уиггинз ни с кем не общается потому, что сейчас он пилот. Кроме того, он входил в экипаж Сатеруэйта, и, возможно, это была для него достаточная причина, чтобы не слишком любить прошлое.
– Я все-таки постараюсь отыскать его, – сказал Джим. – Думаю, Чип даже не знает о судьбе Вилли.
Сатеруэйт сделал еще глоток виски, посмотрел на часы, затем на дверь.
– Да, надо бы ему сказать, – согласился он. – Чип любил покойного Вилли Хамбрехта.
– Я обязательно разыщу Чипа, – пообещал Джим. Он не знал, что еще сказать, понимая, что Билл Сатеруэйт палец о палец не ударит, чтобы поддерживать связь между однополчанами. В основном этим занимались сам Джим и Терри Уэйклифф.
С того момента как Джим Маккой получил должность директора Музея авиации на Лонг-Айленде, он превратился в неофициального секретаря их небольшого неформального сообщества. Это всех устраивало, поскольку у него имелся офис с телефоном, факсом и электронной почтой. Терри Уэйклифф как бы исполнял роль президента, однако его работа в Пентагоне делала его по большей части недосягаемым и Джим Маккой звонил ему только в исключительных случаях. Ничего, скоро они все станут пенсионерами, свободного времени тогда будет полно. Можно будет встречаться, когда захочешь.
– У тебя что, сегодня полет? – спросил Джим у Билла.
– Да, но пассажир что-то запаздывает.
– Билл, ты пьешь?
– Ты рехнулся? Перед полетом? Ради Бога, я же профессионал.
– Ладно... – Джим не поверил Биллу, и оставалось только надеяться, что и насчет полета тот тоже соврал. Воспользовавшись паузой, Маккой вспомнил однополчан: Стив Кокс – погиб во время войны в Персидском заливе; Вилли Хамбрехт – убит в Англии; Терри Уэйклифф – завершает блестящую военную карьеру; Пол Грей – успешный предприниматель; Боб Каллум – погибает от рака в Колорадо; Чип Уиггинз – пропал без вести, но надо думать, что у него все в порядке; Билл Сатеруэйт – жалкий призрак былого офицера. Наконец, он сам, Джим Маккой, – директор музея, работа хорошая, но малооплачиваемая. Из восьми человек двое мертвы, один умирает от рака, один спивается, один куда-то пропал, а трое на данный момент в порядке. – Надо нам всем слетать навестить Боба, – предложил Джим. – Откладывать нельзя, я продумаю, как это устроить. Ты не против, Билл?
Несколько секунд Билл молчал, затем торопливо ответил:
– Нет, конечно, нет.
– Тогда до встречи, дружище.
– Да... до встречи. – Билл положил телефонную трубку на рычаг и потер влажные глаза. Затем сделал еще один глоток виски и сунул бутылку к себе в сумку.
Он встал и оглядел свой убогий офис. На дальней стене висели флаг штата Южная Каролина и знамя Конфедерации, которое он повесил сюда только потому, что многие считали его оскорбительным. По мнению Билла, вся страна катилась к черту, потому что ею управляли умеющие только хорошо трепать языком политиканы. Хотя Билл Сатеруэйт был родом из Индианы, ему нравился Юг – если не считать жару и большую влажность, – нравилось отношение южан к жизни и, в конце концов, нравился флаг Конфедерации. И плевать на всех.
На боковой стене висела огромная аэронавигационная карта, а рядом с ней старый плакат, выгоревший и сморщившийся от влажности. Это была фотография Муамара Каддафи, голову которого окружала большая мишень. Билл взял со стола дротик и метнул его в плакат. Дротик угодил прямо в центр лба Каддафи, и Билл радостно воскликнул:
– Вот так! Получай!
Затем он подошел к окну и посмотрел на чистое солнечное небо.
– Хороший денек для полетов.
Билл увидел, что один из двух его самолетов, а именно учебный "Чероки-140", как раз только что оторвался от взлетной полосы. Самолет раскачивал крыльями, по мере того как обучаемый набирал высоту.
Билл продолжал наблюдать. "Чероки" уже почти скрылся из вида, но все равно раскачивал крыльями. Билл почувствовал облегчение от того, что не он выполняет роль инструктора, сидя в кабине рядом с обучаемым юнцом. Этот мальчишка понятия не имеет, что такое авиация, но у него полно денег. В те времена, когда Билл и сам только начинал летать, таких безжалостно отбраковывали, а теперь приходится ублажать их. Мальчишка не собирался участвовать в бою, а полетать решил просто так, от нечего делать. Да, эта страна стремительно катится в ад.
Да еще куда-то делся пассажир, иностранец, наверное, незаконный иммигрант, снабжающий всякой дрянью наркоманов в Филли. Ладно, во всяком случае, он ничего не скажет, если учует запах виски.
Билл вернулся к столу и проверил свои записи. Алессандро Фанини. Должно быть, латинос или итальяшка. Ладно, лучше уж итальяшка, чем какой-нибудь Педро с южной границы.
– Добрый день.
Сатеруэйт резко обернулся и увидел высокого мужчину в солнцезащитных очках.
– Я Алессандро Фанини, прошу прощения за опоздание.
Билл бросил взгляд на настенные часы.
– Нет проблем, вы опоздали всего на полчаса.
Мужчины сделали шаг друг к другу, и Билл протянул руку. Халил пожал ее и объяснил:
– У меня была встреча в Чарлстоне, поэтому я и задержался.
– Да ничего страшного. – Пассажир держал в руке чемодан, и Билл спросил: – Это все ваши вещи?
– Я оставил багаж в отеле в Чарлстоне.
Оценив хороший серый костюм пассажира, Билл сказал:
– Надеюсь, вас не смущает, что я в джинсах и в футболке?
– Нет, ничуть, лишь бы вам было удобно. Но, как я говорил, мы останемся там ночевать.
– Да, я взял с собой вещи. – Билл кивнул в сторону сумки, стоявшей на грязном полу. – А позже сюда придет моя подружка и все закроет.
– Отлично. Вы вернетесь завтра в полдень.
– Да когда угодно.
– Свою машину я оставил возле главного здания. С ней там ничего не случится?
– Не беспокойтесь. – Сатеруэйт подошел к своей сумке. – Готовы? – Он проследил за взглядом пассажира, уставившегося на портрет Каддафи. Сатеруэйт усмехнулся и спросил: – Знаете, кто это такой?
– Конечно, знаю, – ответил Халил. – Этот человек доставил много неприятностей моей стране.
– Вот как? Значит, и вас достал этот гребаный мистер Каддафи?
– Да. Он много раз угрожал нам.
– А знаете, я ведь едва не убил этого ублюдка.
– Правда?
– Вы из Италии?
– Я с Сицилии.
– Не шутите? Мне как-то раз пришлось садиться на Сицилии, когда у меня кончилось топливо. Но это долгая история, и мне не разрешено говорить об этом. Забудем.
– Как вам будет угодно.
– Ну ладно, тогда пойдемте.
– О, подождите минутку. У меня несколько изменились планы, и я хочу поговорить с вами об этом.
– Говорите.
– Руководство компании приказало мне вылететь в Нью-Йорк.
– Да? Но мне не хочется лететь в Нью-Йорк, мистер...
– Фанини.
– Да. Слишком интенсивное воздушное движение, и все такое прочее...
– Разумеется, я оплачу полет.
– Да дело не в деньгах... В какой вам нужно аэропорт?
– Он называется Макартур, знаете?
– Никогда не был там, но знаю. Это пригородный аэропорт в районе Лонг-Айленда. Что ж, можно, но за дополнительную плату.
– Конечно.
Сатеруэйт поставил сумку на стол и нашел на полке еще одну аэронавигационную карту.
– Забавное совпадение... я только что говорил с парнем с Лонг-Айленда. Он приглашал меня в гости... наверное, надо позвонить ему.
– А может, лучше сделать ему сюрприз? – предложил Халил. – Или позвонить, когда мы приземлимся?
– Точно. Только мне нужно захватить номер его телефона. – Сатеруэйт порылся в потрепанном ежедневнике и отыскал визитную карточку Маккоя.
– Он живет рядом с аэропортом? – поинтересовался Халил.
– Я не знаю. Но он приедет за мной.
– Если захотите, можете воспользоваться моим автомобилем, я позвонил в местное прокатное агентство и заказал автомобиль. И еще забронировал два номера в мотеле.
– Отлично. Я как раз хотел спросить об этом, поскольку терпеть не могу жить с кем-то в одном номере.
– Я тоже.
– Ладно, значит, мы договорились. Кстати, не хотите заплатить вперед? Если заплатите наличными, я предоставлю вам скидку.
– Сколько это будет стоить?
– Так... значит, Макартур, плюс ночевка, обратный полет, плюс топливо... восемьсот долларов наличными.
– Меня это устраивает. – Халил вытащил бумажник, отсчитал восемьсот долларов, передал их Сатеруэйту, затем добавил еще одну сотенную бумажку. – А это ваши чаевые.
– Спасибо.
Халил отдал практически все свои наличные деньги, но он знал, что скоро вернет их.
Сатеруэйт пересчитал деньги и сунул в карман.
– Все, можем лететь, только я заскочу в туалет.
Асад Халил снова посмотрел на портрет Великого лидера и заметил у него во лбу дротик. Он подошел к плакату, выдернул дротик и подумал: "Никто так не заслуживает смерти, как эта американская свинья".
Билл Сатеруэйт вернулся из туалета, взял со стола карты и сумку.
– Если ваши планы не изменились в мое отсутствие, то можем идти к самолету.
– А у вас есть какие-нибудь напитки, которые мы могли бы взять с собой? – спросил Халил.
– Конечно. Я уже отнес в самолет сумку-холодильник. Там содовая и пиво... пиво для вас, если захотите. Я не могу пить в полете.
Эти слова не обманули Халила, он ясно чувствовал запах алкоголя, исходивший от американца.
– А есть у вас вода в бутылках?
– Нет. Зачем тратить деньги на воду? Воды можно попить бесплатно.
"Только идиоты покупают воду в бутылках", – подумал Сатеруэйт.
– А вы хотите воды?
– Ладно, обойдусь. – Халил распахнул дверь, и они вышли на воздух.
Пока они шли по бетонной дорожке к самолету "апач", стоявшему в сотне футов от здания, Сатеруэйт спросил:
– А что у вас за бизнес, мистер Панини?
– Фанини, – поправил Халил. – Как вам уже говорил мой коллега, звонивший из Нью-Йорка, я занимаюсь текстилем. Сюда приехал закупать американский хлопок.
– Тогда вы приехали в нужное место. Здесь ничего не изменилось со времен Гражданской войны, за исключением того, что теперь рабам платят. – Сатеруэйт рассмеялся и добавил: – Сейчас тут много испанцев и белых. Вы видели хлопковое поле? Адский труд, не хватает людей. Наверное, нужно завезти сюда глупых арабов, пусть собирают хлопок... они любят солнце. А платить им надо верблюжьим дерьмом и говорить, что они могут обменять его в банке на деньги. – Он снова засмеялся.
Халил на это ничего не ответил, лишь спросил:
– Вы будете заполнять полетный план?
– Нет. – Сатеруэйт указал на чистое небо. – Вдоль всего Восточного побережья стоит отличная погода. – Подумав, что пассажир может нервничать, он добавил: – Боги благосклонны к вам, мистер Фанини, потому что сегодня прекрасный день для полета в Нью-Йорк. Надеюсь, когда завтра мы будем возвращаться, погода будет не хуже.
Халилу не требовалось услышать от этого человека, что Аллах благословляет его джихад, он и так в глубине души был уверен в этом. А еще Халил знал, что мистер Сатеруэйт не полетит завтра домой.
Пока они шли, Сатеруэйт продолжил говорить, как бы размышляя вслух:
– Мне нужно будет связаться с нью-йоркским Центром управления воздушным движением, когда мы перелетим через океан южнее аэропорта Кеннеди. Диспетчер будет вести нас, чтобы мы не столкнулись с самолетами, заходящими на посадку.
Халил подумал о том, что всего несколько дней назад летел из Парижа в этот аэропорт, а казалось, что прошла уже целая вечность.
Сатеруэйт продолжил:
– Потом я свяжусь с диспетчерской вышкой Лонг-Айленда, чтобы получить разрешение на посадку. Вот и все. А разрешение на вылет нам просить не у кого. – Он снова рассмеялся. – Здесь вообще поговорить не с кем, кроме мальчишки-ученика, который сейчас летает на "чероки".
Они остановились перед стареньким бело-голубым двухмоторным "апачем". Сатеруэйт проверил топливо, он всегда проверял только топливо, поскольку считал, что в этой старой развалине столько недостатков, что не стоит тратить напрасно время и искать новые.
– Перед вашим приездом я все проверил, – соврал он Халилу. – Все в полном порядке.
Халил оглядел самолет и с удовольствием отметил про себя, что у него два мотора.
А Сатеруэйт почувствовал озабоченность пассажира и поспешил заверить:
– Это очень надежная машина, мистер Фанини. Вы всегда можете рассчитывать на то, что она отвезет вас туда, куда надо, и вернет обратно.
– Правда?
Сатеруэйт оглядел самолет, хотелось понять, что так настораживает этого чопорного иностранца. Плексигласовые окна самолета, изготовленного в 1954 году, были грязноватыми и местами в трещинах, краска на фюзеляже слегка облупилась... да, это следовало признать. Сатеруэйт взглянул на мистера Фанини, одетого в строгий костюм, и еще раз заверил:
– В этой машине нет ничего сложного, значит, не может произойти никаких серьезных поломок. Моторы в хорошем состоянии, все работает отлично. Мне приходилось летать на военных реактивных самолетах, и должен сказать вам, что эти птички настолько сложные, что для выполнения даже непродолжительного полета требуется целая армия обслуживающего персонала. – Сатеруэйт бросил взгляд на бетон под правым мотором, где за неделю после последнего полета собралась темная лужа масла. – Вот только вчера я летал в Ки-Уэст и обратно. Машина вела себя прекрасно. Готовы?
– Да.
– Отлично. Где будете сидеть? Впереди или сзади?
– Я сяду впереди.
Иногда Сатеруэйт помогал пассажирам подняться в кабину, но по виду пассажира можно было предположить, что он и сам справится с этим. Поэтому Сатеруэйт просто уселся в кресло пилота. В кабине было жарко, он открыл боковое окошко и стал ждать пассажира.
Асад Халил поднялся в кабину, сел в кресло второго пилота, а чемодан положил на заднее сиденье.
– Пусть дверца минуту побудет открытой, а то здесь жарко, – сказал Сатеруэйт. Он нацепил головные телефоны, щелкнул какими-то переключателями, затем нажал кнопку запуска левого двигателя. Почихав несколько секунд, старенький поршневой двигатель завелся. Подобную процедуру Сатеруэйт проделал и с правым двигателем, который завелся даже быстрее левого. – Так... работают нормально.