Страница:
– Если ты подавишься, я не смогу тебя спасти, – предупредил я.
Это рассмешило ее еще больше.
Я решил сменить тему разговора и спросил, что она думает по поводу пресс-конференций.
Кейт ответила, но я ее не слушал. Я думал о Теде Нэше, о том, как он приставал к Бет Пенроуз, когда мы расследовали прошлое дело. Терпеть не могу конкурентов. А может, Кейт, зная об этом, все выдумала, чтобы позлить меня?
Затем я подумал о Бет Пенроуз и, если быть честным, ощутил чувство вины. Я по большей части однолюб, то есть предпочитаю единственную головную боль... ну, если не считать того случая, когда я отправился на выходные в Атлантик-Сити сразу с двумя сестрами. Но это другая история.
Кейт пересела ко мне на диван, мы молча ели, и наши тела касались друг друга. Я уже давно не ел голым в обществе обнаженной женщины, но помню, что тогда мне это очень понравилось. Если подумать, есть нечто такое пикантное в еде в обнаженном виде. Вроде бы и примитивный процесс, но очень чувственный.
– Утром я позвоню Бет и скажу ей, что между нами все кончено, – пообещал я Кейт.
– Можешь не беспокоиться, я сама это сделаю, – со смехом ответила Кейт.
Наша близость явно смущала ее меньше, чем меня. А я на самом деле растерялся, возможно, был даже немного напуган. Ладно, завтра утром во всем разберусь.
– Теперь поговорим о делах, – решила Кейт. – Расскажи мне про того информатора.
Я еще раз рассказал ей про допрос Фади Асвада, это помогло мне почти избавиться от чувства вины перед Бет Пенроуз.
Выслушав, Кейт спросила:
– А ты не думаешь, что это часть хитроумного плана?
– Нет, ведь убили его шурина.
– И все же нельзя полностью доверять его словам, мы просто не представляем себе, насколько безжалостными могут быть эти люди.
– А зачем им надо пытаться убедить нас в том, что Асад Халил приехал в Перт-Амбой на такси?
– Чтобы мы перестали искать его в Нью-Йорке.
– Ты преувеличиваешь. Если бы ты видела Фади Асвада, то поняла бы, что он говорит правду. И Габриель так считает, а я доверяю его интуиции.
– Фади говорит правду о том, что знает. Но это вовсе не доказывает, что в такси находился именно Халил. Но если это действительно был Халил, то убийцу во Франкфурте нам подсунули для отвода глаз.
– Вот именно. – Мне редко приходилось устраивать мозговые атаки в голом виде в обществе коллеги противоположного пола, и не так уж это приятно, как может казаться. Но в любом случае лучше, чем долгое совещание за столом. – Я спас тебя от нескольких недель в Европе в обществе Теда Нэша.
– Вот я и думаю, что ты специально все подстроил, чтобы не пустить меня в Европу.
Я улыбнулся.
Помолчав немного, Кейт спросила:
– Ты веришь в судьбу?
Я задумался. Мою стычку с двумя испанскими джентльменами на Западной Сто второй улице предопределила цепочка событий, после этого я по здоровью ушел из полиции и попал в Особое антитеррористическое соединение. Я не верю в предопределение, в судьбу, шанс или удачу. Я считаю, что нашими поступками управляет сочетание свободного выбора и случайного хаоса и что весь наш мир похож на распродажу женской одежды в шикарном универмаге. В любом случае надо постоянно не дремать и быть настороже, чтобы иметь возможность сделать свободный выбор в хаотичной и опасной обстановке.
– Джон?
– Нет, я не верю в судьбу. Не считаю, что нам суждено было встретиться и заняться любовью в твоей квартире. Наша встреча оказалась случайностью, а что касается занятия любовью, так это была твоя идея. Прекрасная идея, между прочим.
– Спасибо. Теперь твоя очередь соблазнить меня.
– Я знаю правила. Я всегда присылаю цветы.
– Не надо цветов. Просто будь ласков со мной на публике.
У меня есть хороший знакомый, он писатель и многое знает о женщинах. Так вот, он как-то сказал мне: "Мужчины разговаривают с женщинами, чтобы затащить их в постель, а женщины затаскивают мужчин в постель, чтобы поговорить с ними".
По-моему, вполне мудро. Вот и мне не очень хотелось разговаривать с Кейт Мэйфилд после занятий любовью.
– Джон?
– Ох... ну, если я буду ласков с тобой на публике, то пойдут разговоры.
– Вот и хорошо. А другие мужчины отстанут от меня.
– Какие другие? Есть еще кто-то, кроме Нэша?
– Не имеет значения. – Кейт откинулась на спинку дивана, положила ноги на кофейный столик, потянулась и зевнула.
– Господи, как же хорошо, – промолвила она.
– Я старался изо всех сил.
– Я имею в виду ужин.
– Ох! – Я взглянул на часы. – Мне нужно идти.
– Ни в коем случае. Я так давно не проводила ночь с мужчиной, что уже забыла, как это бывает.
Я усмехнулся. Мне нравилось в Кейт то, что на людях она выглядела и вела себя скромно, но здесь... ну, вы и сами знаете. Это заводит многих мужчин, и я один из таких.
– Но у меня нет зубной щетки, – попытался возразить я.
– У меня есть туалетный набор для мужчин, такие выдают в салонах бизнес-класса. Найдешь там все, что тебе нужно.
– А какой авиакомпании? Я предпочитаю "Бритиш эйруэйз".
– По-моему, "Эр Франс". Там даже есть презерватив.
– Кстати, что касается предохранения...
– Положись на меня. Я работаю на федеральное правительство.
Пожалуй, это была лучшая шутка из тех, что мне пришлось услышать за последние несколько месяцев.
Кейт включила телевизор и легла на диван, положив голову мне на колени. Мой член, зашевелившись, уперся ей в шею, и Кейт со смехом попросила:
– Пусть поднимет мне голову на несколько дюймов повыше.
Мы смотрели все подряд: новости, специальные репортажи и прочую муру, поэтому только в три часа ночи удалились в спальню, прихватив с собой наши пистолеты.
– Дома я сплю голый, но надеваю кобуру с пистолетом, – признался я.
Кейт улыбнулась и, зевнув, надела на голое тело кобуру с пистолетом. Если вы понимаете толк в таких вещах, то согласились бы, что это выглядит очень сексуально. Кейт посмотрела на себя в зеркало.
– Они хорошо смотрятся вместе, я имею в виду груди и пистолет, – сказала она.
– Полностью согласен с тобой.
– Это кобура моего отца. Я не хотела говорить ему, что агенты уже не пользуются плечевыми кобурами. Так что я надеваю эту сбрую очень редко, но каждый раз, когда еду к родителям.
Я кивнул. Оказывается, Кейт Мэйфилд уважала родителей.
Она сняла кобуру, подошла к телефону, стоявшему на ночном столике, и нажала кнопку автоответчика. Раздался голос, который я не мог спутать ни с каким другим, говорил Тед Нэш.
– Кейт, это Тед, звоню из Франкфурта. Мне сообщили, что вы с Кори не прилетите сюда. Зря, думаю, вы оба упускаете прекрасную возможность. По моему мнению, убийство таксиста просто уловка. В любом случае позвони мне. Сейчас в Нью-Йорке уже за полночь, и я подумал, что ты дома. В конторе мне сказали, что вы уехали домой... Кори тоже нет дома. Ладно, можешь звонить мне сюда до четырех утра по вашему времени. – Тед продиктовал номер телефона. – Я тоже буду пытаться поймать тебя в конторе, надо поговорить.
Мы с Кейт молчали, но меня как-то расстроил голос Теда, звучавший в спальне Кейт. Наверное, и она почувствовала то же самое, поскольку сказала:
– Еще успеем наговориться.
– А то можешь позвонить, – предложил я. – Наверное, он сейчас любуется собой в зеркало перед сном.
Кейт улыбнулась.
Наверное, у Теда, как обычно, имелась какая-то своя версия, отличная от моей. А я считал, что убийство во Франкфурте совершено для отвода глаз. Возможно, старина Тед уже понял это, но я зачем-то понадобился ему в Германии. Интересно. Что ж, если Тед просит меня прибыть в пункт Б, то я остаюсь в пункте А. Все просто.
Кейт уже лежала в постели и жестами приглашала меня присоединиться к ней. Я забрался в постель, и мы обнялись. Простыни были прохладными и накрахмаленными, подушки и матрас упругими, как и тело Кейт Мэйфилд. Конечно, лучше лежать с ней в постели, чем отключиться у себя дома в кресле перед телевизором.
Весь мой организм уже практически спал, и только член бодрствовал. Такое иногда случалось. Кейт взгромоздилась на меня, в какой-то момент я полностью отключился, и мне приснился вполне реалистичный сон о том, как я занимаюсь любовью с Кейт Мэйфилд.
Глава 41
Это рассмешило ее еще больше.
Я решил сменить тему разговора и спросил, что она думает по поводу пресс-конференций.
Кейт ответила, но я ее не слушал. Я думал о Теде Нэше, о том, как он приставал к Бет Пенроуз, когда мы расследовали прошлое дело. Терпеть не могу конкурентов. А может, Кейт, зная об этом, все выдумала, чтобы позлить меня?
Затем я подумал о Бет Пенроуз и, если быть честным, ощутил чувство вины. Я по большей части однолюб, то есть предпочитаю единственную головную боль... ну, если не считать того случая, когда я отправился на выходные в Атлантик-Сити сразу с двумя сестрами. Но это другая история.
Кейт пересела ко мне на диван, мы молча ели, и наши тела касались друг друга. Я уже давно не ел голым в обществе обнаженной женщины, но помню, что тогда мне это очень понравилось. Если подумать, есть нечто такое пикантное в еде в обнаженном виде. Вроде бы и примитивный процесс, но очень чувственный.
– Утром я позвоню Бет и скажу ей, что между нами все кончено, – пообещал я Кейт.
– Можешь не беспокоиться, я сама это сделаю, – со смехом ответила Кейт.
Наша близость явно смущала ее меньше, чем меня. А я на самом деле растерялся, возможно, был даже немного напуган. Ладно, завтра утром во всем разберусь.
– Теперь поговорим о делах, – решила Кейт. – Расскажи мне про того информатора.
Я еще раз рассказал ей про допрос Фади Асвада, это помогло мне почти избавиться от чувства вины перед Бет Пенроуз.
Выслушав, Кейт спросила:
– А ты не думаешь, что это часть хитроумного плана?
– Нет, ведь убили его шурина.
– И все же нельзя полностью доверять его словам, мы просто не представляем себе, насколько безжалостными могут быть эти люди.
– А зачем им надо пытаться убедить нас в том, что Асад Халил приехал в Перт-Амбой на такси?
– Чтобы мы перестали искать его в Нью-Йорке.
– Ты преувеличиваешь. Если бы ты видела Фади Асвада, то поняла бы, что он говорит правду. И Габриель так считает, а я доверяю его интуиции.
– Фади говорит правду о том, что знает. Но это вовсе не доказывает, что в такси находился именно Халил. Но если это действительно был Халил, то убийцу во Франкфурте нам подсунули для отвода глаз.
– Вот именно. – Мне редко приходилось устраивать мозговые атаки в голом виде в обществе коллеги противоположного пола, и не так уж это приятно, как может казаться. Но в любом случае лучше, чем долгое совещание за столом. – Я спас тебя от нескольких недель в Европе в обществе Теда Нэша.
– Вот я и думаю, что ты специально все подстроил, чтобы не пустить меня в Европу.
Я улыбнулся.
Помолчав немного, Кейт спросила:
– Ты веришь в судьбу?
Я задумался. Мою стычку с двумя испанскими джентльменами на Западной Сто второй улице предопределила цепочка событий, после этого я по здоровью ушел из полиции и попал в Особое антитеррористическое соединение. Я не верю в предопределение, в судьбу, шанс или удачу. Я считаю, что нашими поступками управляет сочетание свободного выбора и случайного хаоса и что весь наш мир похож на распродажу женской одежды в шикарном универмаге. В любом случае надо постоянно не дремать и быть настороже, чтобы иметь возможность сделать свободный выбор в хаотичной и опасной обстановке.
– Джон?
– Нет, я не верю в судьбу. Не считаю, что нам суждено было встретиться и заняться любовью в твоей квартире. Наша встреча оказалась случайностью, а что касается занятия любовью, так это была твоя идея. Прекрасная идея, между прочим.
– Спасибо. Теперь твоя очередь соблазнить меня.
– Я знаю правила. Я всегда присылаю цветы.
– Не надо цветов. Просто будь ласков со мной на публике.
У меня есть хороший знакомый, он писатель и многое знает о женщинах. Так вот, он как-то сказал мне: "Мужчины разговаривают с женщинами, чтобы затащить их в постель, а женщины затаскивают мужчин в постель, чтобы поговорить с ними".
По-моему, вполне мудро. Вот и мне не очень хотелось разговаривать с Кейт Мэйфилд после занятий любовью.
– Джон?
– Ох... ну, если я буду ласков с тобой на публике, то пойдут разговоры.
– Вот и хорошо. А другие мужчины отстанут от меня.
– Какие другие? Есть еще кто-то, кроме Нэша?
– Не имеет значения. – Кейт откинулась на спинку дивана, положила ноги на кофейный столик, потянулась и зевнула.
– Господи, как же хорошо, – промолвила она.
– Я старался изо всех сил.
– Я имею в виду ужин.
– Ох! – Я взглянул на часы. – Мне нужно идти.
– Ни в коем случае. Я так давно не проводила ночь с мужчиной, что уже забыла, как это бывает.
Я усмехнулся. Мне нравилось в Кейт то, что на людях она выглядела и вела себя скромно, но здесь... ну, вы и сами знаете. Это заводит многих мужчин, и я один из таких.
– Но у меня нет зубной щетки, – попытался возразить я.
– У меня есть туалетный набор для мужчин, такие выдают в салонах бизнес-класса. Найдешь там все, что тебе нужно.
– А какой авиакомпании? Я предпочитаю "Бритиш эйруэйз".
– По-моему, "Эр Франс". Там даже есть презерватив.
– Кстати, что касается предохранения...
– Положись на меня. Я работаю на федеральное правительство.
Пожалуй, это была лучшая шутка из тех, что мне пришлось услышать за последние несколько месяцев.
Кейт включила телевизор и легла на диван, положив голову мне на колени. Мой член, зашевелившись, уперся ей в шею, и Кейт со смехом попросила:
– Пусть поднимет мне голову на несколько дюймов повыше.
Мы смотрели все подряд: новости, специальные репортажи и прочую муру, поэтому только в три часа ночи удалились в спальню, прихватив с собой наши пистолеты.
– Дома я сплю голый, но надеваю кобуру с пистолетом, – признался я.
Кейт улыбнулась и, зевнув, надела на голое тело кобуру с пистолетом. Если вы понимаете толк в таких вещах, то согласились бы, что это выглядит очень сексуально. Кейт посмотрела на себя в зеркало.
– Они хорошо смотрятся вместе, я имею в виду груди и пистолет, – сказала она.
– Полностью согласен с тобой.
– Это кобура моего отца. Я не хотела говорить ему, что агенты уже не пользуются плечевыми кобурами. Так что я надеваю эту сбрую очень редко, но каждый раз, когда еду к родителям.
Я кивнул. Оказывается, Кейт Мэйфилд уважала родителей.
Она сняла кобуру, подошла к телефону, стоявшему на ночном столике, и нажала кнопку автоответчика. Раздался голос, который я не мог спутать ни с каким другим, говорил Тед Нэш.
– Кейт, это Тед, звоню из Франкфурта. Мне сообщили, что вы с Кори не прилетите сюда. Зря, думаю, вы оба упускаете прекрасную возможность. По моему мнению, убийство таксиста просто уловка. В любом случае позвони мне. Сейчас в Нью-Йорке уже за полночь, и я подумал, что ты дома. В конторе мне сказали, что вы уехали домой... Кори тоже нет дома. Ладно, можешь звонить мне сюда до четырех утра по вашему времени. – Тед продиктовал номер телефона. – Я тоже буду пытаться поймать тебя в конторе, надо поговорить.
Мы с Кейт молчали, но меня как-то расстроил голос Теда, звучавший в спальне Кейт. Наверное, и она почувствовала то же самое, поскольку сказала:
– Еще успеем наговориться.
– А то можешь позвонить, – предложил я. – Наверное, он сейчас любуется собой в зеркало перед сном.
Кейт улыбнулась.
Наверное, у Теда, как обычно, имелась какая-то своя версия, отличная от моей. А я считал, что убийство во Франкфурте совершено для отвода глаз. Возможно, старина Тед уже понял это, но я зачем-то понадобился ему в Германии. Интересно. Что ж, если Тед просит меня прибыть в пункт Б, то я остаюсь в пункте А. Все просто.
Кейт уже лежала в постели и жестами приглашала меня присоединиться к ней. Я забрался в постель, и мы обнялись. Простыни были прохладными и накрахмаленными, подушки и матрас упругими, как и тело Кейт Мэйфилд. Конечно, лучше лежать с ней в постели, чем отключиться у себя дома в кресле перед телевизором.
Весь мой организм уже практически спал, и только член бодрствовал. Такое иногда случалось. Кейт взгромоздилась на меня, в какой-то момент я полностью отключился, и мне приснился вполне реалистичный сон о том, как я занимаюсь любовью с Кейт Мэйфилд.
Глава 41
Асад Халил разглядывал сельские пейзажи, а "апач" тем временем летел в чистом небе на высоте семь с половиной тысяч футов, держа курс на северо-восток, в направлении Лонг-Айленда.
Билл Сатеруэйт проинформировал своего пассажира:
– Хороший попутный ветер, прилетим даже немного раньше.
– Отлично. – "Попутный ветер сокращает твою жизнь", – подумал Халил.
– Так вот, как я уже говорил, это была самая продолжительная из всех операций. А кабина F-111 не очень удобная.
Халил сидел молча и слушал.
– Эти чертовы французы не разрешили нам лететь над их территорией. А итальянцы молодцы, сказали, что в случае необходимости можно садиться на Сицилии. Так что с вами можно иметь дело.
– Спасибо.
Сейчас самолет пролетал над Норфолком, штат Виргиния, и Сатеруэйт воспользовался этой возможностью, чтобы продемонстрировать военно-морскую мощь Соединенных Штатов.
– Посмотрите, это наш флот... видите у причалов два авианосца? Видите?
– Да.
– Моряки здорово помогли нам в ту ночь. Они не предпринимали никаких действий, но мы знали, что они готовы прикрыть нас на обратном пути, и это придавало нам уверенности.
– Да, я это понимаю.
– Однако все получилось так, что дерьмовые ливийские самолеты даже не преследовали нас после завершения налета. Наверное, их летчики попрятались под кровати и напустили в штаны, – со смехом закончил Сатеруэйт.
Стыдясь и злясь на себя, Халил вспомнил, как сам растерялся и перепугался во время бомбардировки.
– Но по-моему, ливийские ВВС все-таки сбили один американский самолет, – напомнил он.
– Нет, их самолеты даже не поднялись с земли.
– Но вы же потеряли один самолет... верно?
Сатеруэйт бросил взгляд на своего пассажира.
– Да, мы потеряли один самолет, но все были уверены, что пилот при заходе на побережье слишком снизился и коснулся воды.
– Но, возможно, его сбили ракетой или огнем зениток.
Сатеруэйт снова взглянул на пассажира.
– Их противовоздушная оборона обделалась. Да, русские снабдили их первоклассным оружием, но у ливийцев не хватило мозгов или смелости воспользоваться им. – Он помолчал, обдумывая свои слова, затем добавил: – Хотя они действительно выпустили по нам множество ракет класса "земля – воздух". Когда не хватало времени на противоракетный маневр, приходилось лететь прямо среди ракет.
– Вы вели себя очень храбро.
– Эй, мы просто выполняли свою работу.
– И ваш самолет первым достиг Эль-Азизии?
– Да, мы первыми... эй, разве я упоминал Эль-Азизию?
– Конечно, упоминали.
– Правда? – Сатеруэйт не помнил, чтобы он говорил об этом местечке с таким трудным названием. – В общем, как бы там ни было, мой офицер управления системами огня, Чип... не могу называть его фамилию... он сбросил три бомбы, потом еще одну, и куда-то попал.
– А куда он попал?
– Не знаю. Мы потом смотрели спутниковые фотографии – бомбы попали в какие-то казармы или дома, хотя нашей целью было здание старого итальянского склада военного имущества. Да какая разница? Разбомбили что-то, и ладно. Эй, а знаете, как мы подсчитывали трупы? Считали на фотографиях руки и ноги, а потом делили на четыре. – Сатеруэйт захохотал.
Асад Халил почувствовал, как учащенно забилось сердце, и мысленно попросил Аллаха помочь ему держать себя в руках. Халил несколько раз глубоко вздохнул и закрыл глаза. Теперь он знал, что именно этот человек убил его семью. В воображении возникли образы его братьев – Эсама и Кадира, сестер – Адары и Лины. И матери. Мать улыбалась ему из рая, обнимая своих четверых детей. Она кивала головой и шевелила губами... Халил не мог слышать, что она говорит, но понимал – она гордится им и вдохновляет его на завершение мести.
Халил открыл глаза и посмотрел на голубое небо. По небу плыло одно-единственное яркое белое облако, и Халил подумал, что на этом облаке находится его семья.
Подумал Халил и об отце, которого плохо помнил, и мысленно произнес: "Отец, я сделаю все, чтобы ты гордился мной".
И тут до него дошло, что этот монстр, который сидит рядом с ним, виновен и в смерти Багиры.
А Билл Сатеруэйт тем временем продолжил свой рассказ:
– Конечно, хотелось бы бомбить самого Каддафи. Это была цель Пола, однако ублюдку повезло. Тут еще дело было вот в чем. Этот слизняк, наш президент Картер, подписал дурацкий закон – нельзя убивать глав государств. Полная чушь. Можно крошить гражданское население, но нельзя убивать их босса. Хорошо, что Рейган оказался в десять раз решительнее Картера. Ронни сказал: "Убейте его", – и Пол выполнил приказ. Понимаете? Офицером управления системами огня у него был Джим, тот самый парень, который живет на Лонг-Айленде. Пол отыскал дом Каддафи, и Джим сбросил одну из бомб прямо на него. Дом превратился в руины, но этот гребаный Каддафи ночевал где-то в палатке... я уже рассказывал вам об этом? Ладно, короче говоря, ублюдок сбежал, отделавшись лишь поносом.
Асад Халил еще раз глубоко вздохнул и сказал:
– Но вы говорили, что погибла его дочь.
– Да... так получилось. Но таков наш проклятый мир. Верно? Вот когда пытались взорвать Гитлера, вокруг него погибла куча людей, а этому засранцу хоть бы что. Куда смотрит Бог? Не знаете? Погибает маленькая девочка, мы выглядим убийцами, а главный подонок благополучно сматывается.
Халил промолчал.
– А еще один удар наносила другая эскадрилья. Я вам рассказывал об этом? Им наметили цели в Триполи, и одной из них было французское посольство. Конечно, сейчас в этом никто не признается. Предполагалось потом объяснить все это ошибкой, но один из наших парней намеренно сбросил бомбу во двор французского посольства. Никто не погиб, в такой ранний час там и не должно было никого быть. Но подумайте... мы бомбим дом Каддафи, а он оказывается во дворе. Мы специально бомбим двор французского посольства, но там никого нет. Улавливаете мою мысль? Что, если было бы наоборот? Видимо, той ночью Аллах хранил эту сволочь.
Халил почувствовал, что у него дрожат руки, а потом затряслось и все тело. Если бы они были на земле, он убил бы эту собаку-неверного голыми руками. Закрыв глаза, Халил стал молиться.
А Сатеруэйт продолжил:
– Ронни был храбрым малым. Нам нужны такие люди в Белом доме. А Буш был пилотом истребителя. Вы знаете об этом? Его сбили японцы над Тихим океаном. Нормальный парень. А потом пришел этот чудак из Арканзаса... вы знаете наших политиков?
Халил открыл глаза и ответил:
– Я гость в вашей стране, поэтому не обсуждаю американских политиков.
– Да? Понятно. Но как бы там ни было, гребаные ливийцы получили по заслугам за взрыв на дискотеке.
Некоторое время Халил молчал, потом заметил:
– Это было так давно, но вы, похоже, все прекрасно помните.
– Да... трудно забыть боевой опыт.
– Уверен, что и в Ливии ничего не забыли.
Сатеруэйт рассмеялся.
– Наверняка не забыли. Знаете, у этих чертовых арабов хорошая память. Через два года после бомбардировки Ливии они взорвали в воздухе самолет компании "Пан-Ам".
– Как гласит еврейская пословица, око за око, зуб за зуб.
– Да. И удивительно, что мы не отплатили им за это. Но как бы там ни было, этот трусливый Каддафи выдал тех, кто подложил бомбу. Меня удивил его поступок. Интересно, что это за игра?
– Что вы имеете в виду?
– Я хочу сказать, что у этого негодяя наверняка припрятана какая-то подлянка в рукаве. Понимаете? Зачем ему понадобилось выдавать своих людей, которые по его приказу подложили бомбу в самолет?
– Возможно, на него оказал сильное давление Международный трибунал.
– Да? А что дальше? Теперь ему требуется сохранить лицо перед своими дружками, арабскими террористами, и он организует новый террористический акт. Вероятно, таким актом и было то, что произошло с рейсом один семь пять компании "Транс-континенталь". Ведь в этом деле подозревают ливийца, так ведь?
– Я мало знаком с этим случаем.
– Я тоже, честно говоря. Знаю только то, что говорят в "Новостях".
Халил кивнул.
– Но возможно, вы правы и последний террористический акт является местью за то, что ливийцев вынудили выдать своих людей. А может, Ливия еще полностью на отомстила за тот авианалет.
– Кто знает? Мозги сломаешь, пока поймешь этих арабов.
Халил промолчал.
Полет продолжался, а Сатеруэйт, похоже, потерял интерес к разговору и несколько раз зевнул. Самолет двигался вдоль побережья штата Нью-Джерси, солнце уже садилось. Халил увидел внизу разбросанные огни.
– Что это? – спросил он.
– Где? А-а... это Атлантик-Сити, я был здесь однажды. Отличное место, если вы любите вино, женщин и песни.
Халилу вспомнилась строчка из стихотворения великого персидского поэта Омара Хайяма: "Будут гурии, мед и вино – все услады вкусить нам в раю суждено".
– Значит, это рай? – спросил он.
Сатеруэйт рассмеялся.
– Да. Или ад. Зависит от того, как карта ляжет. Вы игрок?
– Нет.
– А я думал, что сицилийцы азартные игроки.
– Мы вовлекаем других в игру. Побеждают те, кто сам не участвует в игре.
– Тут вы правы.
Сатеруэйт сделал правый разворот, и самолет лег на новый курс.
– Здесь мы перелетим через кусочек Атлантики и попадем прямо на Лонг-Айленд. Я начинаю снижаться, так что может слегка заложить уши.
Халил взглянул на свои часы: пятнадцать минут восьмого, солнце уже почти зашло за горизонт на западе. На земле внизу было темно. Халил снял солнцезащитные очки, положил их в карман пиджака и надел обычные очки.
– Я вот думаю, какое совпадение, что у вас друг живет на Лонг-Айленде, – обратился он к Сатеруэйту.
– Это точно.
– А у меня есть клиент на Лонг-Айленде, которого тоже зовут Джим.
– Но это не может быть Джим Маккой.
– Да, его фамилия Маккой.
– Он ваш клиент? Джим Маккой?
– Так это тот самый директор Музея авиации?
– Да, черт меня побери! Откуда вы знаете его?
– Он покупает полотно на моей фабрике в Сицилии. Это специальное полотно для масляных красок, но оно прекрасно подходит для того, чтобы обтягивать им каркасы старых самолетов в его музее.
– Бывает же такое! Значит, вы продаете Джиму полотно?
– Я продаю их музею. С самим мистером Маккоем я никогда не встречался, но он очень доволен качеством моего полотна. Оно не такое тяжелое, как корабельная парусина, а поскольку его нужно натягивать на каркасы, то масса материала имеет большое значение. – Халил постарался вспомнить, что еще ему рассказывали в Триполи, и продолжил: – Так как моя ткань предназначена для художников, она обладает способностью поглощать самолетную краску гораздо лучше, чем парусина. Парусина в любом случае сегодня встречается редко, ведь большинство парусов изготавливают из синтетических волокон.
– Да? А я и не знал.
Халил помолчал некоторое время, затем спросил:
– А мы могли бы сегодня вечером навестить мистера Маккоя?
Билл Сатеруэйт задумался.
– Наверное... я могу ему позвонить...
– Я не стану пользоваться тем, что он ваш друг, и не буду вести деловых разговоров. Я только хочу увидеть самолет, крылья которого обтянуты моим полотном.
– Понятно. Я думаю...
– И разумеется, я буду настаивать, чтобы за эту услугу вы приняли от меня небольшой подарок... скажем, пятьсот долларов.
– Договорились. Я позвоню ему в офис и узнаю, на месте ли он.
– А если нет, то, может, вы позвоните ему домой и попросите принять нас в музее?
– Конечно. Джим сделает это для меня. Он давно приглашал меня на экскурсию.
– Отлично. А то утром у меня может не быть времени. Я хочу в рекламных целях подарить музею две тысячи квадратных метров полотна. Такая встреча даст мне возможность преподнести свой подарок.
– Разумеется. Да, бывают же совпадения. Мир тесен.
– И с каждым годом он становится все теснее.
Халил мысленно рассмеялся. Не было насущной необходимости в том, чтобы этот пилот устраивал ему встречу с бывшим лейтенантом Маккоем, но так получалось проще. У Халила имелся домашний адрес Маккоя, и не имело значения, где убить этого человека – дома вместе с женой или в музее. В музее, пожалуй, даже лучше, это было бы символично. Важно сейчас было только одно: ему, Асаду Халилу, требовалось сегодня вечером улететь на запад для завершения финальной части его деловой поездки в Америку.
Пока все шло так, как и планировалось. Через день или два американские спецслужбы могут установить определенную связь между убийствами, которые на первый взгляд совершенно не связаны между собой. А если они уже сделали это, то он готов сейчас умереть, потому что и так уже сделал много: Хамбрехт, Уэйклифф и Грей. Если он сумеет добавить к ним Маккоя, то совсем хорошо. Но если его поджидают в аэропорту, или в музее, или в доме Маккоя, а то и во всех этих местах, то по крайней мере умрет эта поганая свинья, которая сидит рядом. Халил бросил взгляд на пилота и улыбнулся. "Ты труп, лейтенант Сатеруэйт, но ты еще этого не знаешь".
Они продолжали снижаться, направляясь к Лонг-Айленду, и Халил уже мог видеть впереди береговую линию. Вдоль побережья горело множество огней, слева виднелись нью-йоркские небоскребы.
– Мы будем пролетать рядом с аэропортом Кеннеди? – спросил Халил.
– Нет, но вы можете увидеть его вон там, за заливом. – Сатеруэйт указал на огромное освещенное пространство рядом с водой. – Видите?
– Да.
– Мы сейчас на высоте тысяча футов, ниже схем посадок аэропорта Кеннеди, поэтому нам, слава Богу, не нужно иметь дело с этими ослами, которые сидят в диспетчерской вышке.
Халила удивляло, как запросто богохульствует этот человек. Конечно, в его стране тоже встречались богохульники, но не такие злостные. В Ливии за подобное кощунство, за упоминание имени Аллаха всуе, эту свинью высекли бы плетьми.
Сатеруэйт взглянул на своего пассажира:
– Значит, вы занимаетесь производством полотна.
– Да. А вы думали, чем я занимаюсь?
Сатеруэйт улыбнулся.
– Честно говоря, я думал, что вы занимаетесь темными делами.
– То есть?
– Ну, мафия... и все такое.
Халил тоже улыбнулся.
– Я честный человек, торгую текстилем. Разве мафиози полетел бы на таком старом самолете?
– Нет, наверное. Но ведь я доставил вас сюда в целости и сохранности, разве не так?
– Мы еще не приземлились.
– Приземлимся. Я еще никого не убивал.
– Но вы же сами рассказывали...
– Да... но мне платили за то, что я убивал людей. А теперь мне платят за то, что они остаются целы. – Сатеруэйт рассмеялся. – При катастрофе первым погибает пилот. А разве я похож на труп?
Халил улыбнулся и ничего не ответил.
Сатеруэйт включил рацию и вызвал диспетчерскую аэропорта Макартур.
– Вышка Лонг-Айленд, я "Апач-64", нахожусь в десяти милях к югу, высота тысяча футов, прошу разрешения на посадку. – Он выслушал разрешение и инструкции.
Через несколько минут впереди показался большой аэропорт, и Сатеруэйт повел самолет на посадку на полосу двадцать четыре.
Согласно информации, полученной Халилом еще в Триполи, этот аэропорт находился в семидесяти пяти километрах от аэропорта Кеннеди. А поскольку здесь не было международных рейсов, то и система безопасности не отличалась строгостью. И потом, сейчас он летел на частном самолете, позже будет улетать тоже на частном самолете. По всей Америке система безопасности на участках аэропортов для частных самолетов практически отсутствовала.
Ирония заключалась в том, что лет пятнадцать назад американское правительство определило для коммерческих аэропортов первый уровень безопасности, после чего частные самолеты, перевозившие не прошедших регистрацию пассажиров, уже не могли подруливать к коммерческим терминалам, как делали это раньше. Для них определили специальные места под названием "Авиация общего назначения", где не было системы безопасности.
И как следствие этого, те самые люди, которые портили жизнь американцам – террористы, наркоторговцы, всякого рода революционеры и психи, – получили возможность свободно летать по стране, если они пользовались частными самолетами и приземлялись на частных аэродромах. Либо, как сегодня, в специальной зоне коммерческого аэропорта. И никто, включая пилотов, не интересовался, почему пассажиры, которым дальше надо было брать напрокат автомобиль, или садиться в такси, или пересаживаться на коммерческий рейс в аэропорту, приземляются так далеко от главного терминала. Подобные вопросы просто запрещались.
Асад Халил мысленно поблагодарил глупых чиновников, которые облегчили выполнение его миссии.
Колеса шасси аккуратно коснулись посадочной полосы, и Халил удивился, насколько мягко прошла посадка, если учесть, что у пилота не все в порядке с психикой.
– Вот видите? Вы в целости и сохранности, – заявил Сатеруэйт.
Халил промолчал.
Сатеруэйт подрулил к концу взлетной полосы и свернул на рулежную дорожку. Затем самолет двинулся к частным ангарам, которые Халил заметил еще с воздуха.
Солнце уже зашло, и аэропорт погрузился в темноту, если не считать огней посадочных полос и освещенного здания Авиации общего назначения. "Апач" остановился возле ангаров, вдалеке от главного терминала.
Билл Сатеруэйт проинформировал своего пассажира:
– Хороший попутный ветер, прилетим даже немного раньше.
– Отлично. – "Попутный ветер сокращает твою жизнь", – подумал Халил.
– Так вот, как я уже говорил, это была самая продолжительная из всех операций. А кабина F-111 не очень удобная.
Халил сидел молча и слушал.
– Эти чертовы французы не разрешили нам лететь над их территорией. А итальянцы молодцы, сказали, что в случае необходимости можно садиться на Сицилии. Так что с вами можно иметь дело.
– Спасибо.
Сейчас самолет пролетал над Норфолком, штат Виргиния, и Сатеруэйт воспользовался этой возможностью, чтобы продемонстрировать военно-морскую мощь Соединенных Штатов.
– Посмотрите, это наш флот... видите у причалов два авианосца? Видите?
– Да.
– Моряки здорово помогли нам в ту ночь. Они не предпринимали никаких действий, но мы знали, что они готовы прикрыть нас на обратном пути, и это придавало нам уверенности.
– Да, я это понимаю.
– Однако все получилось так, что дерьмовые ливийские самолеты даже не преследовали нас после завершения налета. Наверное, их летчики попрятались под кровати и напустили в штаны, – со смехом закончил Сатеруэйт.
Стыдясь и злясь на себя, Халил вспомнил, как сам растерялся и перепугался во время бомбардировки.
– Но по-моему, ливийские ВВС все-таки сбили один американский самолет, – напомнил он.
– Нет, их самолеты даже не поднялись с земли.
– Но вы же потеряли один самолет... верно?
Сатеруэйт бросил взгляд на своего пассажира.
– Да, мы потеряли один самолет, но все были уверены, что пилот при заходе на побережье слишком снизился и коснулся воды.
– Но, возможно, его сбили ракетой или огнем зениток.
Сатеруэйт снова взглянул на пассажира.
– Их противовоздушная оборона обделалась. Да, русские снабдили их первоклассным оружием, но у ливийцев не хватило мозгов или смелости воспользоваться им. – Он помолчал, обдумывая свои слова, затем добавил: – Хотя они действительно выпустили по нам множество ракет класса "земля – воздух". Когда не хватало времени на противоракетный маневр, приходилось лететь прямо среди ракет.
– Вы вели себя очень храбро.
– Эй, мы просто выполняли свою работу.
– И ваш самолет первым достиг Эль-Азизии?
– Да, мы первыми... эй, разве я упоминал Эль-Азизию?
– Конечно, упоминали.
– Правда? – Сатеруэйт не помнил, чтобы он говорил об этом местечке с таким трудным названием. – В общем, как бы там ни было, мой офицер управления системами огня, Чип... не могу называть его фамилию... он сбросил три бомбы, потом еще одну, и куда-то попал.
– А куда он попал?
– Не знаю. Мы потом смотрели спутниковые фотографии – бомбы попали в какие-то казармы или дома, хотя нашей целью было здание старого итальянского склада военного имущества. Да какая разница? Разбомбили что-то, и ладно. Эй, а знаете, как мы подсчитывали трупы? Считали на фотографиях руки и ноги, а потом делили на четыре. – Сатеруэйт захохотал.
Асад Халил почувствовал, как учащенно забилось сердце, и мысленно попросил Аллаха помочь ему держать себя в руках. Халил несколько раз глубоко вздохнул и закрыл глаза. Теперь он знал, что именно этот человек убил его семью. В воображении возникли образы его братьев – Эсама и Кадира, сестер – Адары и Лины. И матери. Мать улыбалась ему из рая, обнимая своих четверых детей. Она кивала головой и шевелила губами... Халил не мог слышать, что она говорит, но понимал – она гордится им и вдохновляет его на завершение мести.
Халил открыл глаза и посмотрел на голубое небо. По небу плыло одно-единственное яркое белое облако, и Халил подумал, что на этом облаке находится его семья.
Подумал Халил и об отце, которого плохо помнил, и мысленно произнес: "Отец, я сделаю все, чтобы ты гордился мной".
И тут до него дошло, что этот монстр, который сидит рядом с ним, виновен и в смерти Багиры.
А Билл Сатеруэйт тем временем продолжил свой рассказ:
– Конечно, хотелось бы бомбить самого Каддафи. Это была цель Пола, однако ублюдку повезло. Тут еще дело было вот в чем. Этот слизняк, наш президент Картер, подписал дурацкий закон – нельзя убивать глав государств. Полная чушь. Можно крошить гражданское население, но нельзя убивать их босса. Хорошо, что Рейган оказался в десять раз решительнее Картера. Ронни сказал: "Убейте его", – и Пол выполнил приказ. Понимаете? Офицером управления системами огня у него был Джим, тот самый парень, который живет на Лонг-Айленде. Пол отыскал дом Каддафи, и Джим сбросил одну из бомб прямо на него. Дом превратился в руины, но этот гребаный Каддафи ночевал где-то в палатке... я уже рассказывал вам об этом? Ладно, короче говоря, ублюдок сбежал, отделавшись лишь поносом.
Асад Халил еще раз глубоко вздохнул и сказал:
– Но вы говорили, что погибла его дочь.
– Да... так получилось. Но таков наш проклятый мир. Верно? Вот когда пытались взорвать Гитлера, вокруг него погибла куча людей, а этому засранцу хоть бы что. Куда смотрит Бог? Не знаете? Погибает маленькая девочка, мы выглядим убийцами, а главный подонок благополучно сматывается.
Халил промолчал.
– А еще один удар наносила другая эскадрилья. Я вам рассказывал об этом? Им наметили цели в Триполи, и одной из них было французское посольство. Конечно, сейчас в этом никто не признается. Предполагалось потом объяснить все это ошибкой, но один из наших парней намеренно сбросил бомбу во двор французского посольства. Никто не погиб, в такой ранний час там и не должно было никого быть. Но подумайте... мы бомбим дом Каддафи, а он оказывается во дворе. Мы специально бомбим двор французского посольства, но там никого нет. Улавливаете мою мысль? Что, если было бы наоборот? Видимо, той ночью Аллах хранил эту сволочь.
Халил почувствовал, что у него дрожат руки, а потом затряслось и все тело. Если бы они были на земле, он убил бы эту собаку-неверного голыми руками. Закрыв глаза, Халил стал молиться.
А Сатеруэйт продолжил:
– Ронни был храбрым малым. Нам нужны такие люди в Белом доме. А Буш был пилотом истребителя. Вы знаете об этом? Его сбили японцы над Тихим океаном. Нормальный парень. А потом пришел этот чудак из Арканзаса... вы знаете наших политиков?
Халил открыл глаза и ответил:
– Я гость в вашей стране, поэтому не обсуждаю американских политиков.
– Да? Понятно. Но как бы там ни было, гребаные ливийцы получили по заслугам за взрыв на дискотеке.
Некоторое время Халил молчал, потом заметил:
– Это было так давно, но вы, похоже, все прекрасно помните.
– Да... трудно забыть боевой опыт.
– Уверен, что и в Ливии ничего не забыли.
Сатеруэйт рассмеялся.
– Наверняка не забыли. Знаете, у этих чертовых арабов хорошая память. Через два года после бомбардировки Ливии они взорвали в воздухе самолет компании "Пан-Ам".
– Как гласит еврейская пословица, око за око, зуб за зуб.
– Да. И удивительно, что мы не отплатили им за это. Но как бы там ни было, этот трусливый Каддафи выдал тех, кто подложил бомбу. Меня удивил его поступок. Интересно, что это за игра?
– Что вы имеете в виду?
– Я хочу сказать, что у этого негодяя наверняка припрятана какая-то подлянка в рукаве. Понимаете? Зачем ему понадобилось выдавать своих людей, которые по его приказу подложили бомбу в самолет?
– Возможно, на него оказал сильное давление Международный трибунал.
– Да? А что дальше? Теперь ему требуется сохранить лицо перед своими дружками, арабскими террористами, и он организует новый террористический акт. Вероятно, таким актом и было то, что произошло с рейсом один семь пять компании "Транс-континенталь". Ведь в этом деле подозревают ливийца, так ведь?
– Я мало знаком с этим случаем.
– Я тоже, честно говоря. Знаю только то, что говорят в "Новостях".
Халил кивнул.
– Но возможно, вы правы и последний террористический акт является местью за то, что ливийцев вынудили выдать своих людей. А может, Ливия еще полностью на отомстила за тот авианалет.
– Кто знает? Мозги сломаешь, пока поймешь этих арабов.
Халил промолчал.
Полет продолжался, а Сатеруэйт, похоже, потерял интерес к разговору и несколько раз зевнул. Самолет двигался вдоль побережья штата Нью-Джерси, солнце уже садилось. Халил увидел внизу разбросанные огни.
– Что это? – спросил он.
– Где? А-а... это Атлантик-Сити, я был здесь однажды. Отличное место, если вы любите вино, женщин и песни.
Халилу вспомнилась строчка из стихотворения великого персидского поэта Омара Хайяма: "Будут гурии, мед и вино – все услады вкусить нам в раю суждено".
– Значит, это рай? – спросил он.
Сатеруэйт рассмеялся.
– Да. Или ад. Зависит от того, как карта ляжет. Вы игрок?
– Нет.
– А я думал, что сицилийцы азартные игроки.
– Мы вовлекаем других в игру. Побеждают те, кто сам не участвует в игре.
– Тут вы правы.
Сатеруэйт сделал правый разворот, и самолет лег на новый курс.
– Здесь мы перелетим через кусочек Атлантики и попадем прямо на Лонг-Айленд. Я начинаю снижаться, так что может слегка заложить уши.
Халил взглянул на свои часы: пятнадцать минут восьмого, солнце уже почти зашло за горизонт на западе. На земле внизу было темно. Халил снял солнцезащитные очки, положил их в карман пиджака и надел обычные очки.
– Я вот думаю, какое совпадение, что у вас друг живет на Лонг-Айленде, – обратился он к Сатеруэйту.
– Это точно.
– А у меня есть клиент на Лонг-Айленде, которого тоже зовут Джим.
– Но это не может быть Джим Маккой.
– Да, его фамилия Маккой.
– Он ваш клиент? Джим Маккой?
– Так это тот самый директор Музея авиации?
– Да, черт меня побери! Откуда вы знаете его?
– Он покупает полотно на моей фабрике в Сицилии. Это специальное полотно для масляных красок, но оно прекрасно подходит для того, чтобы обтягивать им каркасы старых самолетов в его музее.
– Бывает же такое! Значит, вы продаете Джиму полотно?
– Я продаю их музею. С самим мистером Маккоем я никогда не встречался, но он очень доволен качеством моего полотна. Оно не такое тяжелое, как корабельная парусина, а поскольку его нужно натягивать на каркасы, то масса материала имеет большое значение. – Халил постарался вспомнить, что еще ему рассказывали в Триполи, и продолжил: – Так как моя ткань предназначена для художников, она обладает способностью поглощать самолетную краску гораздо лучше, чем парусина. Парусина в любом случае сегодня встречается редко, ведь большинство парусов изготавливают из синтетических волокон.
– Да? А я и не знал.
Халил помолчал некоторое время, затем спросил:
– А мы могли бы сегодня вечером навестить мистера Маккоя?
Билл Сатеруэйт задумался.
– Наверное... я могу ему позвонить...
– Я не стану пользоваться тем, что он ваш друг, и не буду вести деловых разговоров. Я только хочу увидеть самолет, крылья которого обтянуты моим полотном.
– Понятно. Я думаю...
– И разумеется, я буду настаивать, чтобы за эту услугу вы приняли от меня небольшой подарок... скажем, пятьсот долларов.
– Договорились. Я позвоню ему в офис и узнаю, на месте ли он.
– А если нет, то, может, вы позвоните ему домой и попросите принять нас в музее?
– Конечно. Джим сделает это для меня. Он давно приглашал меня на экскурсию.
– Отлично. А то утром у меня может не быть времени. Я хочу в рекламных целях подарить музею две тысячи квадратных метров полотна. Такая встреча даст мне возможность преподнести свой подарок.
– Разумеется. Да, бывают же совпадения. Мир тесен.
– И с каждым годом он становится все теснее.
Халил мысленно рассмеялся. Не было насущной необходимости в том, чтобы этот пилот устраивал ему встречу с бывшим лейтенантом Маккоем, но так получалось проще. У Халила имелся домашний адрес Маккоя, и не имело значения, где убить этого человека – дома вместе с женой или в музее. В музее, пожалуй, даже лучше, это было бы символично. Важно сейчас было только одно: ему, Асаду Халилу, требовалось сегодня вечером улететь на запад для завершения финальной части его деловой поездки в Америку.
Пока все шло так, как и планировалось. Через день или два американские спецслужбы могут установить определенную связь между убийствами, которые на первый взгляд совершенно не связаны между собой. А если они уже сделали это, то он готов сейчас умереть, потому что и так уже сделал много: Хамбрехт, Уэйклифф и Грей. Если он сумеет добавить к ним Маккоя, то совсем хорошо. Но если его поджидают в аэропорту, или в музее, или в доме Маккоя, а то и во всех этих местах, то по крайней мере умрет эта поганая свинья, которая сидит рядом. Халил бросил взгляд на пилота и улыбнулся. "Ты труп, лейтенант Сатеруэйт, но ты еще этого не знаешь".
Они продолжали снижаться, направляясь к Лонг-Айленду, и Халил уже мог видеть впереди береговую линию. Вдоль побережья горело множество огней, слева виднелись нью-йоркские небоскребы.
– Мы будем пролетать рядом с аэропортом Кеннеди? – спросил Халил.
– Нет, но вы можете увидеть его вон там, за заливом. – Сатеруэйт указал на огромное освещенное пространство рядом с водой. – Видите?
– Да.
– Мы сейчас на высоте тысяча футов, ниже схем посадок аэропорта Кеннеди, поэтому нам, слава Богу, не нужно иметь дело с этими ослами, которые сидят в диспетчерской вышке.
Халила удивляло, как запросто богохульствует этот человек. Конечно, в его стране тоже встречались богохульники, но не такие злостные. В Ливии за подобное кощунство, за упоминание имени Аллаха всуе, эту свинью высекли бы плетьми.
Сатеруэйт взглянул на своего пассажира:
– Значит, вы занимаетесь производством полотна.
– Да. А вы думали, чем я занимаюсь?
Сатеруэйт улыбнулся.
– Честно говоря, я думал, что вы занимаетесь темными делами.
– То есть?
– Ну, мафия... и все такое.
Халил тоже улыбнулся.
– Я честный человек, торгую текстилем. Разве мафиози полетел бы на таком старом самолете?
– Нет, наверное. Но ведь я доставил вас сюда в целости и сохранности, разве не так?
– Мы еще не приземлились.
– Приземлимся. Я еще никого не убивал.
– Но вы же сами рассказывали...
– Да... но мне платили за то, что я убивал людей. А теперь мне платят за то, что они остаются целы. – Сатеруэйт рассмеялся. – При катастрофе первым погибает пилот. А разве я похож на труп?
Халил улыбнулся и ничего не ответил.
Сатеруэйт включил рацию и вызвал диспетчерскую аэропорта Макартур.
– Вышка Лонг-Айленд, я "Апач-64", нахожусь в десяти милях к югу, высота тысяча футов, прошу разрешения на посадку. – Он выслушал разрешение и инструкции.
Через несколько минут впереди показался большой аэропорт, и Сатеруэйт повел самолет на посадку на полосу двадцать четыре.
Согласно информации, полученной Халилом еще в Триполи, этот аэропорт находился в семидесяти пяти километрах от аэропорта Кеннеди. А поскольку здесь не было международных рейсов, то и система безопасности не отличалась строгостью. И потом, сейчас он летел на частном самолете, позже будет улетать тоже на частном самолете. По всей Америке система безопасности на участках аэропортов для частных самолетов практически отсутствовала.
Ирония заключалась в том, что лет пятнадцать назад американское правительство определило для коммерческих аэропортов первый уровень безопасности, после чего частные самолеты, перевозившие не прошедших регистрацию пассажиров, уже не могли подруливать к коммерческим терминалам, как делали это раньше. Для них определили специальные места под названием "Авиация общего назначения", где не было системы безопасности.
И как следствие этого, те самые люди, которые портили жизнь американцам – террористы, наркоторговцы, всякого рода революционеры и психи, – получили возможность свободно летать по стране, если они пользовались частными самолетами и приземлялись на частных аэродромах. Либо, как сегодня, в специальной зоне коммерческого аэропорта. И никто, включая пилотов, не интересовался, почему пассажиры, которым дальше надо было брать напрокат автомобиль, или садиться в такси, или пересаживаться на коммерческий рейс в аэропорту, приземляются так далеко от главного терминала. Подобные вопросы просто запрещались.
Асад Халил мысленно поблагодарил глупых чиновников, которые облегчили выполнение его миссии.
Колеса шасси аккуратно коснулись посадочной полосы, и Халил удивился, насколько мягко прошла посадка, если учесть, что у пилота не все в порядке с психикой.
– Вот видите? Вы в целости и сохранности, – заявил Сатеруэйт.
Халил промолчал.
Сатеруэйт подрулил к концу взлетной полосы и свернул на рулежную дорожку. Затем самолет двинулся к частным ангарам, которые Халил заметил еще с воздуха.
Солнце уже зашло, и аэропорт погрузился в темноту, если не считать огней посадочных полос и освещенного здания Авиации общего назначения. "Апач" остановился возле ангаров, вдалеке от главного терминала.