Демилль Нельсон. Игра Льва

   – Только очень громко, – крикнул Халил.
   – Да, это потому, что открыты дверца и окошко, – крикнул в ответ Сатеруэйт. Он не сказал пассажиру, что дверца закрывается неплотно и когда она будет закрыта, в кабине не станет намного тише. И вообще, поскольку деньги уже лежали в кармане, можно было не слишком распинаться перед этим итальяшкой. – Так откуда вы? – спросил Сатеруэйт.
   – С Сицилии.
   – Ах да... вы говорили. – Сатеруэйт вспомнил, что Сицилия является родиной мафии. Выруливая на взлетную полосу, он посмотрел на своего пассажира и решил, что тот вполне может быть мафиози. Так что с таким надо держать ухо востро и лучше не грубить. – Вам удобно, мистер Фанини? Может, у вас имеются какие-то вопросы относительно полета?
   – Сколько нам лететь?
   – Понимаете, сэр, если ветер будет попутным, а по прогнозу именно так, то до Макартура мы долетим часа за три с половиной. – Сатеруэйт посмотрел на часы. – Так что приземлимся где-то в половине девятого. Вас это устраивает?
   – Да, вполне. Нам надо будет по пути дозаправляться?
   – Нет, у меня установлены дополнительные баки, так что топлива хватает на семь часов полета. Мы дозаправимся в Нью-Йорке.
   – А вам не трудно будет садиться в темноте? – спросил Халил.
   – Нет, сэр, это хороший аэропорт, там взлетают и садятся даже реактивные самолеты. И потом, я опытный пилот.
   – Очень хорошо.
   Сатеруэйт подумал, что контакт с пассажиром налажен, и улыбнулся. "Апач" подрулил к началу взлетной полосы. Сатеруэйт взглянул в лобовое стекло и увидел, что самолет с учеником заходит на посадку при боковом ветре, но, похоже, парень не испытывал при этом никаких проблем. Кивнув в сторону "чероки", он пояснил:
   – Это мой ученик, парень сообразительный, но ему не хватает смелости. Американские юнцы какие-то слишком мягкотелые. Им требуется хорошая встряска, они должны стать убийцами и почувствовать вкус крови.
   – Зачем им это?
   – Я бывал в бою и могу сказать вам, что, когда в небе полно зенитных ракет, когда они пролетают рядом с твоей кабиной, действовать нужно быстро и решительно.
   – Вам приходилось испытывать такое?
   – Много раз. Так, все, закрывайте дверцу.
   Сатеруэйт проверил показания приборов и оглядел аэродром. На поле находился только "чероки", но он не мог помешать взлету. Сатеруэйт прибавил газ, и самолет начал разбег. Когда больше половины взлетной полосы осталось позади, "апач" оторвался от земли. Продолжая набор высоты, Сатеруэйт вывел самолет на нужный курс.
   Халил выглянул в окно и посмотрел на зеленый покров, расстилавшийся внизу. Он чувствовал, что самолет не так уж плох, как выглядел, да и пилот им управлял опытный.
   – В какой войне вы участвовали? – спросил он у Сатеруэйта.
   Сатеруэйт сунул в рот пластинку жевательной резинки.
   – Да во многих. Большая война была в Персидском заливе.
   Халил знал, что этот человек не воевал в Персидском заливе. На самом деле Халил знал о Сатеруэйте больше, чем тот сам знал о себе.
   – Хотите жевательную резинку? – предложил Сатеруэйт.
   – Нет, спасибо. А на каких самолетах вы летали?
   – На истребителях, на штурмовиках, заканчивал на F-111.
   – Вы можете рассказать мне про этот самолет? Или это военная тайна?
   Сатеруэйт рассмеялся.
   – Нет, сэр, никакая это не тайна. Это старый самолет, можно сказать, что он давно уже в отставке, как и я.
   – Скучаете по военной службе?
   – Ничуть не скучаю. На службе все строго по распорядку, а это утомляет. Господи, сейчас даже женщины летают на боевых самолетах. Я и подумать о таком не мог. И эти сучки создают массу всяких проблем со своими заявлениями о сексуальных домогательствах... простите, не сдержался. А какие женщины там, откуда вы приехали? Они знают свое место?
   – Очень хорошо знают.
   – Отлично. Может, я приеду туда, где вы живете. Сицилия, да?
   – Да.
   – А на каком языке там говорят?
   – На диалекте итальянского.
   – Надо будет научиться. Вам там пилоты нужны?
   – Разумеется.
   – Отлично. – Самолет набрал высоту пять тысяч футов, солнце теперь светило им в спину, и впереди открывался прекрасный вид. Сатеруэйт подумал, что попутный втер позволит им долететь до места назначения даже раньше, чем он рассчитывал. В глубине души он чувствовал, что авиация для него гораздо больше, чем работа. Это встреча совсем с другим миром, и, находясь в небе, он чувствовал себя гораздо лучше, чем на земле. – Я скучаю по боевым действиям, – неожиданно признался он пассажиру.
   – Разве можно скучать о таких вещах?
   – Не знаю... но я никогда так хорошо не чувствовал себя, как в бою, когда вокруг пролетают "трассы" и ракеты. Наверное, если бы в меня хоть раз попали, я бы не наслаждался боевой обстановкой. Но эти тупицы вообще в небо-то с трудом могут попасть.
   – Какие тупицы?
   – Ох, ну, скажем, просто арабы. Уточнять не могу.
   – Почему?
   – Военная тайна. – Сатеруэйт рассмеялся. – Не сама операция... а ее исполнители.
   – Почему? – продолжал допытываться Халил.
   Билл Сатеруэйт взглянул на пассажира и ответил:
   – Такова политика правительства: держать в секрете имена пилотов, принимающих участие в бомбардировках. Правительство считает, что эти тупоумные погонщики верблюдов могут приехать в Америку и отомстить. Чушь собачья. Однако знаете, капитан из Винсенса... ну, который во время войны в Персидском заливе случайно сбил иранский авиалайнер... так вот, кто-то подложил ему бомбу в машину. Ужас какой, во время взрыва едва не погибла его жена.
   Халил кивнул. Он был прекрасно осведомлен об этом случае. Иранцы этим взрывом продемонстрировали, что они не приняли объяснения или извинения.
   – Убийства приводят к еще большим убийствам, – промолвил Халил.
   – Вы так считаете? Правительство тоже думает, что эти тупицы могут быть опасными для наших храбрых воинов. Черт побери, а мне наплевать, если кто-то узнает, что я бомбил арабов. Пусть приезжают поглазеть на меня. Их ждет достойная встреча.
   – Да... вы носите оружие?
   Сатеруэйт бросил взгляд на своего пассажира.
   – Миссис Сатеруэйт родила не идиота.
   – Простите?
   – Да, я вооружен и очень опасен.
   Самолет тем временем поднялся на высоту семь тысяч футов, а Сатеруэйт продолжал разглагольствовать:
   – Однако позже, уже во время войны в Персидском заливе, правительству захотелось похвастаться своими успехами, и по телевидению показали женщин-пилотов. Боже мой, если оно боится гребаных арабов, то зачем надо было выставлять их перед телекамерами? А я скажу вам зачем – захотелось заручиться поддержкой общественности в собственной стране, и вот на экранах телевизоров появились хорошенькие пилоты, которые с улыбкой говорили о том, каких успехов они добиваются в войне и как все с удовольствием выполняют свой чертовый долг перед Богом и страной. И о каждой из этих кошечек было чуть ли не по сотне передач... я не шучу. Господи, если вы смотрели войну по Си-эн-эн, то могли подумать, что ее выиграли бабы. Готов поспорить, что это был еще один ощутимый удар по иракцам. Каково им было видеть и слышать, что им как следует надрала задницу кучка шлюх. – Сатеруэйт рассмеялся. – Я рад, что меня там не было.
   – Я вас понимаю.
   – Да? Простите, я, наверное, надоел вам со своей болтовней.
   – И ваши чувства по поводу женщин, выполняющих мужскую работу, я тоже разделяю.
   – Значит, у нас с вами много общего. – Сатеруэйт засмеялся и подумал, что этот парень не такой уж и плохой, несмотря на то что иностранец и, возможно, мафиози.
   – А зачем вы повесили на стену тот плакат? – спросил Халил.
   – Он напоминает мне о том моменте, когда я чуть не накрыл бомбой его задницу, – ответил Сатеруэйт, совсем забыв об осторожности. – На самом деле его дом не был моей целью, этим занимались Джим и Пол. Одна их бомба угодила прямо в дом этого ублюдка, но он в эту ночь спал на улице в палатке. Эти чертовы арабы любят палатки. Погибла его дочь, очень жаль, конечно, но война есть война. Досталось и его жене, и двум детям, но они остались живы. Никто не хочет убивать женщин и детей, но иногда они оказываются там, где не должны находиться. Будь я ребенком Каддафи, я бы не подходил к своему папочке ближе чем на милю, – закончил Сатеруэйт со смехом.
   Халил глубоко вздохнул, стараясь держать себя в руках.
   – А в чем заключалась ваша задача? – спросил он.
   – Я бомбил командный центр, топливный склад, казармы... и кое-что еще. Сейчас уже не помню. А почему вы спросили?
   – Да просто любопытно.
   – Да? Так вот, мистер Фанини, забудьте обо всем. Как я уже говорил, мне запрещено рассказывать об этом.
   – Да, разумеется.
   Самолет летел на высоте семь с половиной тысяч футов. Сатеруэйт снизил скорость, и двигатели стали шуметь чуть тише.
   – Будете звонить своему другу, который живет на Лонг-Айленде? – поинтересовался Халил.
   – Да, наверное, позвоню.
   – Вместе служили в армии?
   – Да. Сейчас он директор Музея авиации. Возможно, если утром у нас будет время, я заскочу к нему. Можете составить мне компанию, если хотите, я покажу вам свой старый F-111 – в музее есть один экземпляр.
   – Это было бы интересно.
   – Конечно. Я сам уже много лет не видел ни одного такого самолета.
   – Хотите посмотреть на него и вспомнить прошлое?
   – Да.
   Халил взглянул в окно и подумал: какая ирония судьбы. Он только что прибыл оттуда, где убил товарища этого пилота, и вот сейчас пилот везет его туда, где он убьет еще одного. Интересно, оценил бы пилот эту иронию?
   Асад Халил откинулся на спинку кресла и посмотрел на небо. Солнце уже начало садиться, и он прочитал про себя положенные молитвы, а вслух тихо сказал:
   – Господи, благослови мой джихад, ослепи моих врагов, отдай их в мои руки... Аллах велик.
   – Вы что-то сказали? – спросил Сатеруэйт.
   – Просто поблагодарил Бога за хороший день и попросил его благословить мою поездку в Америку.
   – Да? А попросите его оказать и мне пару услуг.
   – Я попросил. Он вам поможет.

Глава 40

   Когда такси отъехало от здания ФБР на Федерал-Плаза, Кейт спросила:
   – На этот раз зайдешь ко мне? Или тебе хочется спать?
   В ее словах прозвучала легкая издевка, а может, даже и вызов моему мужскому самолюбию. Эта женщина поняла, какие кнопки следует нажимать.
   – Зайду, – буркнул я.
   Мы ехали молча, движение было умеренным, а улицы сверкали от падающего апрельского снега. Когда мы подъехали к дому Кейт, я расплатился с водителем, в общую сумму вошла и поездка из аэропорта Кеннеди, и время ожидания у здания ФБР. А еще мне пришлось нести ее чемодан. Что ни говори, а секс не бывает совершенно бесплатным.
   Дверь нам открыл швейцар. Его наверняка удивило, что мисс Мэйфилд вышла из дома с чемоданом, а через несколько часов вернулась с тем же чемоданом и с мужчиной. Буду рад, если этот вопрос не даст ему спать всю ночь.
   Мы поднялись в лифте на четырнадцатый этаж и вошли в квартиру. Квартира оказалась небольшой, белые стены, дубовый паркет без ковров и минимум современной мебели. Здесь не было растений, картин, скульптур, безделушек, и, слава Богу, не было кошки. Одну из стен закрывали полки с книгами, рядом располагались телевизор и проигрыватель компакт-дисков, динамики которого стояли на полу.
   Из комнаты арка вела в кухню, и Кейт прошла прямо туда и открыла шкафчик.
   – Виски? – спросила она.
   – Да, будь любезна.
   Она поставила на небольшой столик бутылку, я подошел и опустился на стул, а Кейт тем временем уже подала два стакана со льдом и налила виски.
   – Добавить содовой?
   – Нет, спасибо, – отказался я.
   Мы чокнулись и выпили. Кейт снова налила, и мы повторили.
   – Ты ужинал? – поинтересовалась Кейт.
   – Нет, но я не голоден.
   – Очень хорошо. А я чего-нибудь перекушу. – Она вытащила из шкафчика какие-то пакеты – то ли с чипсами, то ли с чем-то еще. Затем снова налила виски, прошла в комнату и включила музыку. Зазвучали старые записи Билла Холидея.
   Кейт скинула туфли, сняла пиджак и продемонстрировала красивую белую блузку, кобуру с "глоком", ну и все остальное. Пиджак Кейт бросила на кресло, за пиджаком последовала кобура... но все остальное осталось на ней.
   Чтобы не пользоваться преимуществом вооруженного человека, я тоже снял пиджак и отстегнул от брючного ремня кобуру.
   Кейт посмотрела на часы.
   – Надо будет посмотреть одиннадцатичасовые "Новости" – сегодня состоялось три пресс-конференции.
   – Ладно, посмотрим.
   Кейт поднялась со стула.
   – Пойду проверю автоответчик и сообщу в оперативный штаб, что я дома. – Она посмотрела на меня и спросила: – Сказать им, что ты здесь?
   – Как хочешь.
   – Но в штабе должны постоянно знать твое местонахождение.
   – Я понимаю.
   – Ну так что, ты остаешься?
   – И в этом случае все зависит от твоего желания.
   Кейт повернулась и вышла через дверь, которая, наверное, вела в ее спальню или в кабинет. Прихлебывая виски, я размышлял о продолжительности и цели своего визита. Я понимал, что если допью виски и уйду, то мы с мисс Мэйфилд больше не будем приятелями. А если я останусь, то мы все равно уже не будем приятелями. Да, я действительно загнал себя в угол.
   Вернувшись, Кейт сказала:
   – На автоответчике только твое сообщение. – Она опустилась рядом на стул. – Я позвонила в оперативный штаб.
   Не выдержав, я поинтересовался:
   – Ты сказала, что я здесь?
   – Сказала. У дежурного была включена громкая связь, и я услышала, как после моих слов все дружно захихикали.
   Я улыбнулся.
   Кейт налила себе еще виски, порылась в пакетах.
   – Разве это еда? Вообще-то я умею готовить, но не готовлю. А ты что ешь дома?
   – То, что покупаю по дороге.
   – Тебе нравится жить одному?
   – Иногда.
   – А я никогда ни с кем не жила.
   – Почему?
   – Работа, звонки в любое время суток, командировки. И потом, я держу дома оружие, иногда приношу секретные документы. Опытные сотрудники говорили, что в их время, если женщина-агент жила с парнем, у нее обязательно случались неприятности.
   – Возможно, так оно и было.
   – Сейчас многое изменилось, но ты же ветеран. Расскажи, какой была жизнь в сороковых годах?
   Я улыбнулся, хотя на самом деле ничего смешного в этой подковырке не было.
   – Знаешь, я выпиваю, когда нервничаю, – призналась Кейт. – А секс всегда делает меня нервной. То есть когда в первый раз, а не вообще секс. А как у тебя?
   – Ну... я испытываю легкое напряжение.
   – Значит, ты не такой крутой, каким кажешься?
   – Ты меня с кем-то путаешь.
   – А кто эта женщина с Лонг-Айленда?
   – Я же говорил тебе. Она работает в отделе по расследованию убийств.
   – У тебя с ней серьезно? Я не хочу ставить тебя в неловкое положение.
   На это я ничего не ответил.
   – Многие женщины в нашей конторе считают тебя очень сексуальным.
   – Правда? Но я веду себя очень скромно.
   – Тут значение имеет не то, что ты говоришь и делаешь, а то, как ты ходишь и выглядишь.
   – Но я, по-моему, очень застенчивый.
   – Есть малость. А я нахалка, да?
   На такой вопрос у меня имелся прекрасный стандартный ответ.
   – Нет, ты просто откровенна и прямолинейна. Мне нравятся женщины, которые могут выразить свой интерес к мужчине без всяких хитроумных женских уловок.
   – Чушь.
   – Может быть. Давай выпьем.
   Кейт взяла бутылку и села на диван.
   – Давай посмотрим новости.
   Я взял свой стакан и присоединился к ней. Кейт включила телевизор. Как раз начался одиннадцатичасовой выпуск.
   Их главной темой была история с рейсом "Транс-континенталь" и пресс-конференции. Дикторша сообщила:
   – Мы получили сенсационные новости, касающиеся трагедии, произошедшей в субботу в аэропорту Кеннеди с рейсом сто семьдесят пять. Сегодня на совместной пресс-конференции ФБР и Департамента полиции Нью-Йорка были официально подтверждены слухи о том, что пассажиры и экипаж рейса сто семьдесят пять погибли в результате террористического акта, а не несчастного случая. ФБР назвало главного подозреваемого – это ливиец по имени Асад Халил. – На экране появилась фотография Асада Халила. – Эту фотографию мы показывали вчера вечером. Изображенный на ней человек объявлен в международный розыск...
   Кейт переключила на Эн-би-си – там рассказывали примерно то же самое, и Кейт проверила еще Эй-би-си и Си-эн-эн. Когда я сам щелкаю каналами, это нормально, но когда это делает кто-то другой – а особенно женщина, – меня это раздражает.
   Мы просмотрели несколько вариантов новостей, запись первой пресс-конференции, выслушали представителей ФБР и полиции. Затем на экране появился Джек Кениг и сказал несколько слов о координации усилий ФБР и Департамента полиции Нью-Йорка, однако ни словом не обмолвился об Особом соединении.
   Кениг ничего не сказал о Питере Гормане и Филе Хандри, но поведал о смерти Ника Монти, Нэнси Тейт и Мег Коллинз, которых назвал работниками федеральных правоохранительных органов. Умолчав, естественно, о клубе "Конкистадор". По его словам, они погибли в перестрелке с террористом во время его бегства.
   Затем репортеры стали задавать вопросы, но основные действующие лица куда-то испарились, а за столом остался один Алан Паркер, напоминающий оленя, которого в лесу внезапно ослепил свет прожекторов.
   Некоторое время мы еще слушали разные выступления и заявления, но наконец Кейт выключила телевизор и снова включила музыку.
   – А я хотел сегодня вечером посмотреть очередную серию "Секретных материалов", – с сожалением промолвил я.
   Кейт промолчала, и я понял, что наступил ответственный момент. Она налила себе виски, и я заметил, что у нее действительно дрожит рука. Я обнял Кейт за плечи, мы пили с ней виски из одного стакана и слушали приятную музыку. Наконец, откашлявшись, я спросил:
   – А мы не можем быть просто друзьями?
   – Нет. Ты мне даже не нравишься.
   – Ох...
   Наши губы слились в поцелуе, и не успел я ничего понять, как вся наша одежда оказалась на полу и кофейном столике, а мы лежали на диване совершенно голые, глядя друг на друга.
   Если бы в ФБР давали медали за хорошую фигуру, то Кейт Мэйфилд получила бы золотую звезду, украшенную бриллиантами. Правда, я лежал слишком близко, чтобы целиком охватить взглядом ее тело, но, как и большинство мужчин в подобных ситуациях, я в темноте чувствовал пальцами не хуже слепого.
   Моя ладонь гладила ее бедро, ягодицы, скользнула между ног, поднялась к животу, а затем к груди. Кожа у Кейт была гладкой и прохладной, это мне очень нравилось.
   Что касается моего тела – если это кому-то интересно, – то его можно назвать мускулистым, но пластичным. Когда-то у меня совершенно не было живота, но после того как меня ранили, у меня появился маленький животик.
   Ладонь Кейт, гладившая мою ягодицу, замерла, когда пальцы нащупали твердый шрам.
   – Что это?
   – Выходное отверстие от пули.
   – А где входное?
   – В нижней части живота.
   Пошарив у меня в паху, Кейт обнаружила шрам от входного отверстия в нескольких дюймах над лобком.
   – Ох... как близко...
   – Еще бы чуть-чуть, и мы уж точно были бы только друзьями.
   Кейт засмеялась и обняла меня так сильно, что из моих легких вышел весь воздух. Ничего себе, ну и силенка у этой женщины.
   Где-то в глубине сознания я ничуть не сомневался, что Бет Пенроуз не понравилось бы мое теперешнее поведение. В конце концов, есть же у меня совесть. Но судя по тому, что творилось с моим членом, у него не было никакой совести. И чтобы разрешить это противоречие, я отключил сознание и позволил члену делать то, что ему хочется.
   Мы обнимались и целовались целых десять минут. Есть определенная прелесть в изучении незнакомого обнаженного женского тела, его холмов и долин, запаха и вкуса. Мне нравились подобные любовные игры, однако мой член стал проявлять нетерпение, и я предложил Кейт пройти в спальню.
   – Нет, давай здесь, – ответила она.
   Что ж, здесь так здесь. Нет проблем. Правда... диван неудобный... но и это не беда.
   Кейт легла на меня сверху, и через мгновение наши сугубо профессиональные и дружеские отношения остались в прошлом.

* * *

   Я лежал на диване, а Кейт ушла в ванную. Я не знал, какими контрацептивами она пользовалась, но поскольку не заметил в квартире детских вещей, то решил, что она держит это дело под контролем.
   Вернувшись из ванной, Кейт зажгла лампу рядом с диваном. Она стояла и смотрела на меня сверху вниз. Я сел и теперь мог разглядеть ее тело целиком. Оно действительно было превосходным, однако оказалось чуточку полнее, чем я представлял себе в тех редких случаях, когда мысленно раздевал ее.
   Кейт опустилась передо мной на колени и раздвинула мои ноги. Я заметил у нее в руке влажное полотенце, которым она принялась вытирать у меня в паху, на что мой член немедленно отреагировал.
   – Неплохо для ветерана, – заметила Кейт. – Ты принимаешь виагру?
   – Нет, я пью бром, чтобы успокаивать его.
   Кейт засмеялась и уткнулась лицом в мои колени. Я погладил ее по волосам.
   Она вскинула голову и дотронулась до шрама на моей груди, затем положила ладонь мне на спину и нащупала выходное отверстие от пули.
   – А эта пуля поломала тебе ребра, – определила она.
   Наверное, агенты ФБР должны разбираться в таких вещах. Но прозвучало это как-то слишком по-медицински. Хотя все же лучше, чем сюсюканье вроде: "Ох, бедняжка, наверное, тебе было больно".
   – Есть хочешь? – спросила Кейт.
   – Ага.
   – Ладно, я сделаю яичницу.
   Она удалилась на кухню, а я поднялся с дивана и принялся собирать разбросанную одежду.
   – Не одевайся! – крикнула мне из кухни Кейт.
   – Да я просто хотел примерить твои лифчик и трусики.
   Кейт снова засмеялась.
   Я видел, как она ходит по кухне обнаженная, сейчас она была похожа на богиню, выполняющую священный ритуал в храме.
   От нечего делать я принялся рассматривать книги, стоявшие на полках. По тому, что человек читает, обычно можно составить о нем мнение. У Кейт на полках в основном присутствовали учебные пособия, которые действительно следует читать, если хочешь поддерживать высокий уровень профессионализма. Здесь были книги о ФБР, о терроризме, учебники по психологии и тому подобное. Никаких романов или классической литературы, поэзии или книг по искусству. Это убедило меня в первоначальном мнении, что Кейт Мэйфилд – преданный делу профессионал.
   Однако бросалась в глаза и другая черта ее натуры: ей нравились мужчины, нравился секс. Но почему она выбрала именно меня? Возможно, ей просто захотелось подразнить своих коллег, заведя роман с полицейским. Может, ей надоело жить по неписаным правилам и директивам? Кто знает. Мужчина вообще может сойти с ума, гадая, почему именно его выбрали в качестве сексуального партнера.
   Зазвонил телефон. Агенты ФБР должны иметь отдельную линию для служебных звонков, однако Кейт даже не удосужилась взглянуть на телефон, висевший на стене в кухне, чтобы узнать, по какой линии звонят. Звонки смолкли, как только включился автоответчик.
   – Может, тебе помочь? – предложил я.
   – Да, помоги. Пойди причешись и смой с лица губную помаду.
   Я направился в спальню. Если не считать убранной постели, здесь царил такой же беспорядок, как и в гостиной. Создавалось впечатление, что эта квартира в Манхэттене не стала настоящим домом для Кейт Мэйфилд.
   Я вошел в ванную. А тут вообще царил такой бардак, словно кто-то провел здесь обыск. Я выудил расческу из кучи всякой косметики, причесался, умыл лицо и прополоскал рот эликсиром. Затем внимательно посмотрел на себя в зеркало: мешки под налитыми кровью глазами, лицо бледное. Да, Джон Кори, жизнь здорово тебя потрепала, однако есть еще порох в пороховницах.
   Вернувшись в гостиную, я увидел на кофейном столике две тарелки с яичницей, тосты, два стакана апельсинового сока. Я уселся на диван, а Кейт опустилась на колени напротив меня, и мы стали есть. Оказывается, я здорово проголодался.
   – Ты знаешь, я в Нью-Йорке уже восемь месяцев, и за все это время ты у меня первый мужчина, – призналась Кейт.
   – Я это заметил.
   – А у тебя?
   – У меня уже много лет не было мужчин.
   – Джон, я серьезно.
   – Ну... что тебе сказать? Я иногда встречаюсь с женщиной. Ты же знаешь об этом.
   – А мы можем избавиться от нее?
   Я засмеялся.
   – Мне не хотелось бы... после того, что случилось... я буду чувствовать себя... понимаешь?
   Я не был уверен, что понимаю, но сказал:
   – Конечно, понимаю.
   Долгое время мы смотрели друг на друга, затем я понял, что нужно что-то говорить.
   – Послушай, Кейт, мне кажется, тебе просто одиноко. Я не слишком подходящий выбор. Возможно, в данный момент я тебя устраиваю, но...
   – Чушь. Я не страдаю от одиночества, мужчины постоянно пристают ко мне. Твой друг, Тед Нэш, раз десять делал мне всякого рода предложения.
   – Что? – я выронил вилку. – Этот мелкий пакостник...
   – Ты не прав.
   – Неужели ты принимала его предложения?
   – Мы просто поужинали несколько раз. Налаживали контакты между нашими ведомствами.
   – С ума сойти. Почему ты смеешься?
   Кейт не сказала мне, почему она смеется, но я, похоже, понял причину ее смеха. Она, закрыв лицо ладонями, пыталась прожевать яичницу и одновременно смеялась.