Страница:
Голос капитана Вилкеса был настойчивым:
– Вы слышите, катер? Я передаю сообщение от Генерального секретаря.
Моя рука медленно двигалась к коммутатору связи. Отец сказал:
– Да, господин Генеральный секретарь?
– Вы – эгоист. Нам было бы гораздо лучше без вас.
– Сэр, вы, должно быть, заняты, – голос отца звучал издевательски. – Нет необходимости мне беспокоить…
– Я меняю хакеров на лазеры. Ваше время истекает. Да или нет?
Я тупо слушал, мои штаны промокли насквозь, моим единственным желанием было со стыдом уползти куда-нибудь.
– Отступление? Восстановление?
– Это невозможно, и вам это известно.
– Сэр, я получу их согласие на перемирие. Вы получите доступ на улицы; нижние должны начать жить по-человечески. Я не могу помочь вам с хакерами; я не знаю, кто они. Не выпускайте их из сетей, пока вы…
– Черт побери, мы не можем! Мы потратили два дня, пытаясь восстановить работу Казначейства, но ситуация по-прежнему остается взрывоопасной! Есть что-то нестабилизированное внутри, и нет способа проследить это без дальнейшего повреждения данных. Я хочу их вздернуть. Публичная казнь через повешение, и насколько я могу судить, это уже акт милосердия. На самом деле я содрал бы с них кожу живьем, если бы у меня был…
– Из вас получился бы хороший саб.
– Что?
– Ничего, сэр. Я попытаюсь определить местонахождение хакеров, но сомневаюсь, что это возможно. В любом случае, на них следует распространить всеобщее помилование.
– Вы должны дать мне кое-что, Сифорт. Политика – искусство возможного.
Отец внимательно смотрел на станцию.
– Сэр, я ничего не могу вам дать. Нравственность – искусство безусловности.
– Господь проклянет вас.
– Удачного дня.
Я закрыл глаза, отдаваясь движению к станции, из-за чего у меня начала кружиться голова.
– …собрание Ассамблеи на чрезвычайную сессию, хотя меньшее количество, чем половина…
Отец проворчал:
– Искусство возможного? Он знает, что я не могу найти ни единого способа в этом Божьем мире, чтобы…
Мой оцепенелый разум бился в конвульсиях, как будто гальванизированный.
– Да, ты можешь.
– Как? Бог знает, где они…
– По крайней мере сотня тысяч демонстрантов устроили дебош на улицах Лиссабона…
– Не они. Он. Это Джаред.
– Ф.Т., это был длинный день…
– Я видел его, отец! Он работает в башне напротив Франджи. Джаред – именно тот, кто вскрыл Лондонский сервер и выпустил на свободу созданный им самим инсинт. Он гордится этим. Я же говорил тебе, что он разбирается в компах!
– Сумасшедший мальчишка! – На мгновение я подумал, что он имел в виду меня, – Высокомерный, эгоцентричный, глупый – ты можешь найти его?
– Ты применишь силу в отношении его?
– …в квартиру генерала Рубена журналистов не пускают…
– Да, если доберусь до него… Нет. Нет, если я смогу договориться об амнистии. – Он бросил взгляд на цифры на экране, – Поторопись. Осталось шесть минут.
– Капитан Эд Вилкес. Пожалуйста, я прошу вас, разверните судно, чтобы избежать опасности. Через мгновение это будет…
– Уменьши скорость, отец, дай нам время. – Я включил телефон.
– Я не могу, они отрезали наши топливные шланги.
– Попроси их прекратить обстрел, пока мы говорим с Джаром.
– В данный момент у меня есть определенное… моральное превосходство. Если я заставлю их приостановить огонь, это разрушится.
Я ждал соединения, обливаясь потом внутри моего скафандра.
– Пуук. Чего хчешь?
– Это – Фити. Какой код к телефону Джареда?
– Почему я должен сказать те?
– Потому что я прошу. – Я глубоко вздохнул.
– Ха. Настать время, верхний пришел просить нижний. Та говоришь так, кабуто Джаред Вашинтон Верхний, кода я…
– Пуук, пожалуйста! Какой у него код?
– Мзда? – произнес он хитрым голосом.
– …страстное заявление Мэрион Лисон. Она отстаивала право на отказ Генерального секретаря Кана подчиняться общей истерии, когда…
– Ради бога, Пуук!
Отец шепнул мне:
– Много консервов.
– Консервы, Пуук. Очень многа. Больша, чем та сможь унести.
Мое сердце сильно билось.
– Лазер? Ботинки и мяхка нова кровать…
Вдохновенный, я выпалил:
– Пуук, я возьму тебя с собой в Вашингтон, покажу тебе нашу резиденцию. Мою спальню, дом Джареда. Все.
– Все туда, куда стары Чанг взял меня? – Длинная пауза. – Дговорились, но не забудь консервы. Вот быть номер. – Он медленно зачитал вслух код.
– Позже.
Я набрал код – не правильно. В ярости, я попробовал снова, пальцы скользили по клавиатуре. Я сбрасывал, начинал опять.
Пять минут.
– Не спеши, сын. – Отец сам набрал код телефона. Гудок. Нет ответа.
– Ну же, ну же, НУ ЖЕ! – я задыхался. Щелчок. «Доброе утро. Нижний, которому вы позвонили, в данный момент не обслуживается». Хихиканье.
– Джаред? Это Филип. Слушай, нам нужно чтобы ты…
– Черное небо, к северу. Что они уничтожили – склад боеприпасов? Странно, я не слышал взрыва.
– Уджар!
– Все, не работает, за исключением новостей. Они отняли мои сети.
– Мы пытаемся…
– Точно так же, как папа, когда я разозлил его. – Всхлипывание. – Прости, мне нужны мои сети. Как я могу… я нуждаюсь в них. Папа! – то есть Ф.Т.
Я бросил взгляд на пульт. Четыре минуты. Я задохнулся от ужаса.
Отец вырвал телефон из моих дрожащих пальцев.
– Джаред? Сынок, это Ник Сифорт.
– Я знаю. Вы снова знамениты. – Он засмеялся, звук был раздражающе неприятный. – Или, лучше сказать, «по-прежнему»?
– Джаред, нет времени. Куда ты поместил компные коды, которые ты использовал в Казначействе?
– В файл. Оставьте меня в покое; я занят.
– Занят чем?
Длинная пауза.
– Я играю с бритвой.
– Ты за твоим компом? Это там находится файл?
Голос Джара выражал неприкрытое презрение.
– Вы, должно быть, думаете, что я глуп.
– Я раньше так думал, – ответил отец; я задыхался.
– Да, цифры. Ах! – Он громко дышал. – Это причинило вред.
Три минуты. Ста шестьдесят девять футов. Станция медленно вошла в поле зрения. Загипнотизированный зрелищем, я уставился на пульсировавшие оранжевые лучи.
– Джаред, ты показал нам, на что ты способен. Но теперь время подошло к концу. Пора вернуться домой.
– Челнок «Топографического мира» был, очевидно, уничтожен в трагическом…
– У меня нет дома. Вы ведь вспыхнете, когда челнок загорится? Думаю, что вы почувствуете это?
– Сынок, а ты?
Долгую тишину сменили рыдания Джареда. Лучи приближались ближе. Мы бы повернулись еще раз, вероятно, бросить последний взгляд. Мы двигались со скоростью всего лишь километр в час. Пятьдесят шесть с половиной футов в минуту. Всего лишь фут в секунду. Двадцать восемь секунд, от иллюминатора до кормы. Время, чтобы знать и кричать.
– Джаред, мне жаль, что мы причинили тебе боль. Вернись домой.
– …Северо-Американский модулятор телефонной связи в коллапсе…
– Я взрослый. Мне не нужно, чтобы вы меня воспитывали.
– Джаред, я прошу тебя! Помоги нам ради Халбера. Ради меня. Ради себя. Мы поможем тебе!
Две минуты и шесть секунд. От Джареда – молчание.
– …сквозь иллюминаторы станции вы можете видеть поврежденный катер, непреклонно следующий…
– О, Джаред! – с болью произнес отец.
– Секрет Тайна Хозяин Альфа Козырь Один.
– Что?
– Ваш долбаный код. Это в файле Лондонского сервера.
Отец включил камеру.
– Прямая трансляция на всех каналах, Корвин! Это Николас Сифорт. Через некоторое время нас пересечет лазерный луч. Я сам выбрал для себя смерть и нисколько не сожалею. Забудьте меня. Вместо этого думайте о таких людях, как нижние, мысли о которых вы гоните от себя. Их представитель Педро Чанг предложил объехать город и провозгласить мир. У нас в распоряжении достаточно цистерн с водой, чтобы обеспечить ею людей, живущих на улицах, пока не обсуждены детали мирного договора. Пьютерные коды хакеров находятся в Лондонском сервере в файле Секрет Тайна Хозяин Альфа Козырь Один.
Он сделал паузу и теперь смотрел так, как будто умолял камеру.
– Вы видите, имеются все средства для перемирия. Если я достоин поминовения, пусть так и будет. И амнистия всем участникам. Я – человек из Уэльса, из Вашингтона, из племени сабов. Если мы не можем обрести мир в жизни, пусть будет он в смерти. Пусть Господь Бог благословит нас всех, – Он выключил камеру.
Одна минута. Станция заняла собой весь обзор из иллюминатора.
Отец шумно дышал.
– Творец, я сокрушенно каюсь в моих грехах. Помилуй моего сына Филипа и тех, кто…
В животе у меня все бурлило. Оранжевые лучи слепили глаза. Остолбенев от ужаса, я тем не менее почувствовал, как мой кишечник подвел меня.
– …Здесь, на станции, везде тишина, кроме постоянного приглушенного шума лазеров. Вокруг каждого иллюминатора столпились наблюдающие. Даже те, кто выступает против него, испытывают благоговейный страх, восхищаясь его храбр…
– Не хочу умирать. – Я едва узнал собственный голос. – Ни за что!
– Я с тобой, сын.
– Мы слишком полны жизни, чтобы умереть! – Я отцепился от кресла и ударился головой об иллюминатор. – Останови это, отец!
– Слишком поздно. Сорок секунд.
– Я хочу жить! Помогите мне! Кто-нибудь помогите! Мама! Боже!
Обезумевший, я схватился за шлем. Отец отвел мою руку.
– Отец! Отвези меня домой!
– …несколько секунд до уничтожения. Здесь, на станции, женщины плачут, мужчины колотят по стене…
– Сын…
– ПОМОГИ МНЕ! ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ, ПОМОГИ!
Я тряс его, пиная пульт.
– Я умираю!
Рыдая, отец бросился к переходному шлюзу, с силой хлопнул по рычагу управления крышкой люка.
– Иди сюда! Тридцать секунд.
– …в то время как предупреждающие сигнальные огни освещают переднюю сторону судна…
С воплями и слезами я несся по палубе. Внутри скафандра мои грязные трусы приклеились к заду, затрудняя бег.
– Пожалуйста! – Я влетел в его объятья. – Не дай мне сгореть!
Я задыхался, сдерживая позывы к рвоте. Говорили – если бы вы выбрались в вашем скафандре…
Шлюзовая камера открылась.
– …телефоны перестали звонить – ни до кого нельзя дозвониться, и уже слишком поздно…
Отец сказал:
– Мы движемся медленно… Я толкну тебя в кормовое отделение. Если толчок будет достаточно сильным, это может преодолеть…
– Не отпускай меня! – В панике, я обхватил его руками и ногами.
– ФИЛИП! – С искаженным отчаянием лицом, он отодрал от себя мои пальцы. – Обернись! Вперед и быстро – из люка!
Я повернулся. Нацеленные на меня жерла лазерных пушек невольно притягивали взгляд.
– Я боюсь, я не могу! Остановите лазеры, я не хочу умирать! Боже, прости меня, я – грешник, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА… – Из горла вырывались хрипы. – Я не хочу умирать!
– Отпусти! – Он высвободился и швырнул меня о переборку.
Искрящийся оранжевый свет пронесся по кабине. Пульт заискрился, вспыхнул. Радио замолчало. Поток пламени тотчас же угас, но корпус вокруг пульта начал плавиться.
Я визжал, страшный, казавшийся нескончаемым звук исходил, казалось, из глубин моей души, Во рту чувствовался привкус крови.
Двигаясь медленно, расплавленный металл приближался к кормовому отделению. Я прыгал, пронзительно крича, мое состояние напоминало припадок безумия. По ту сторону кабины резервуар с кислородом вспыхнул огромными языками бесшумного пламени.
Я визжал без конца. Отчаянный удар ногой отца заставил нас двигаться быстрее. Мы перемещались к корме плавящегося на наших глазах катера навстречу беспощадному оранжевому свету.
– Не надо, сын. Я с тобой. Держись за меня крепче. Я люблю тебя, – Каким-то образом слова прорывались через охвативший меня ужас.
– Неужели мы… мы… движемся к…
– Да. Еще несколько секунд. Не смотри.
Я поднял голову. Мы были меньше чем в семидесяти футах от смертоносного жерла. Словно шеренга безмолвных солдат, огромные орудия выстроились в линию по стойке «смирно» в ожидании приказа.
– Не смотри, сын.
Мы неуклонно двигались вперед. От катера остались только разбросанные обломки, которые приближались к одному из лазеров. Они вспыхнули и спустя мгновение растворились в черноте космоса.
– Я люблю тебя, отец.
– И я тебя.
– Прости меня… Про… Прости меня. – Я задыхался, отчаянно желая рассказать ему, что…
– Я знаю.
Вглядываясь в зиявшее отверстие, собиравшееся исторгнуть смертоносный луч, я, казалось, видел страдание и боль внутри него.
Я пытался отклониться в сторону – бесполезно.
Я перекрестился перед лучом пушки и спрятал голову на груди отца.
Ничего.
Я ждал агонии.
Ничего не происходило.
Долгий дрожащий вздох отца.
Я поднял глаза.
Один за другим предупреждающие сигнальные огни перестали мигать.
Мы находились как раз перед первой пушкой.
И мы были живы!
– Спасибо, Господи Боже мой, – шептал отец. – Спасибо Тебе, спасибо Тебе.
Перед моими глазами плыли желтые и красные круги, я чувствовал, что задыхаюсь.
– Отец, я… нездоров, – с трудом произнес я, язык тяжело ворочался во рту. Он заглянул мне в лицо.
– Что… о, черт возьми!
Вселенная кружилась у меня перед глазами.
– Отвези меня домой, – мой голос был таким слабым.
– Ну же! Отпусти!
Вяло подчиняясь ему, я разжал ноги.
Отец развернул меня.
– Бестолковый! – Я слышал его жесткое дыхание. Мгновенье мне казалось, что он оттолкнет меня, но отец держал меня крепко. – Непростительно!
Я вцепился в мой шлем. Снаружи был свежий воздух – прохладный, притягательный, манящий. Если бы я только мог избавиться от зажимов…
– Прекрати!
– Жарко… – Но мои руки опустились. Отец резко изогнулся.
– Вот оно.
– Что, папа?
Опять он повернул меня перед собой, мое тело стало вяло-послушным, и происходящее нисколько не интересовало меня. Баллон с кислородом проплыл мимо. Как это я выжил после адского огня?
Вонь внутри моего скафандра была невыносимой, я почти терял сознание.
Свежий воздух! Я жадно втянул его в себя.
Ноги отца ослабили захват. Мгновенье спустя он возник сзади меня, обхватил меня руками в крепком защищающем объятье.
В голове стало проясняться. Огни удалялись.
– О, спасибо тебе. – Я с наслаждением делал бесчисленные вдохи и выдохи.
Мы дрейфовали мимо станции. Я задавался вопросом, когда они обратят на нас внимание.
Сзади голова отца прижалась к моей, он начал задыхаться.
Снова время остановилось, превратившись в смутное пятно. Я колотил по передатчику моего скафандра.
– Я Филип Сифорт и мой отец со мной, заберите нас, у него нет воздуха! Ради бога, поторопитесь, нам нужен воздух!
Я непрерывно бормотал просьбы и обращения, не зная, на каком канале связи их услышат.
Тон отца был укоризненным:
– Единственная вещь…
– Помогите нам кто-нибудь, доставьте кислород для капитана Сифорта, ради бога, поторопитесь!
– …жертва… жизнь… – Он задыхался. – Но, сын… никогда… не трать ее впустую.
Мы продолжали двигаться, и казалось, что прошла вечность, прежде чем мы приблизились к мигающему огню катера-спасателя.
Два техника медленно вели отца, его тело казалось безвольным, третий тащил меня за запястье. К скафандру отца был прикреплен новый резервуар с кислородом, но его радио молчало, не реагируя на мои обращения.
Медики встретили нас в шлюзовой камере. Они расстегнули его шлем, едва произошла герметизация. Незамеченный, я прислонился к стене, рыдая до тех пор, пока в конце концов отец не зашевелился, пытаясь с ругательствами сорвать с себя кислородную маску.
Только тогда я снял свой скафандр и избавился от невыразимо грязной одежды под ним.
Кто-то закутал меня в шерстяное одеяло и проводил до ванной. Я плакал все время, пока мылся.
Затем я вышел, хлюпая носом, и опять кто-то завернул меня в одеяло и проводил в приемную Адмиралтейства. Я нашел там отца, разговаривавшего с господином Торном.
– Ты не представляешь проблемы, с которой столкнулся Кан. Из-за тебя на большей части Европы не работали телефоны.
Отец обессиленно закрыл глаза.
Торн добавил:
– Я услышал только конец его выступления. До тех пор, пока Эд не позвонил, меня… ничего не интересовало.
– Довольно резкое и внезапное изменение точки зрения на проблему.
– У меня? О, ты имеешь в виду Кана. – Лицо Торна прояснилось. – Он согласился на весь твой план действий. Отступление войск ООН, амнистия всем, поставки воды начнутся с понедельника. Конечно, под охраной полиции. Он утверждает, что чрезмерно жесткие действия осуществлялись по приказу Лисон и ее окружения, в то время как он был не в курсе происходящего, находясь вне пределов досягаемости.
– Кто-нибудь будет должен помочь Чангу договориться с нижним населением. Его самообладание несколько поизносилось.
– Да.
– Итак, тогда… – Отец бросил взгляд на закрытую решетку кабинета. – Кто меня арестует? Эд Вилкес?
– О чем ты говоришь?
– Не играй со мной. Что за обвинение предъявлено мне? В мятеже?
– Ну, это вопрос, относящийся к амнистии. Капитан Вилкес!
Решетка раздвинулась. Вилкес замер на пороге.
– Да, сэр?
– Какова формулировка приказа об амнистии?
– Разрешите мне принести распечатку, – Через мгновение капитан вернулся и зачитал:
– «…Предоставляю полную амнистию всем лицам, гражданским и военным, за какое-либо и все деяния, касающиеся беспорядков в Нью-Йорке и его окрестностях…»
Отец сдвинул брови.
– Но я сказал…
– Разрешите мне закончить, «…военные меры противодействия, уничтожение имущества, смерть лиц», и так далее и тому подобное.
– Исключая меня! Я ясно дал понять…
– Да. Я записал и зарегистрировал наш разговор полностью; он доступен, в случае если кто-нибудь заинтересуется. К сожалению, из-за неразберихи я не сумел записать ту часть, в которой…
– Ты что? – Отец вскочил. – Черт побери, Джефф…
– Это была всего лишь оплошность, – раздражительно произнес Торн. – Под давлением человек чего только не сделает!
– Оплошность. – Отец с гримасой отвращения отвернулся.
Глаза Торна наполнились слезами. Он пересек комнату, обнял отца.
– Идите с Богом, господин Генеральный секретарь.
– И ты, Джефф.
– Мы скоро приземлимся. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – я хотел было продолжить, но стюард всем своим видом демонстрировал, что он не был столь разговорчив.
Отец протер глаза.
– У меня ужасно болит голова.
– Так и должно было быть.
– Или хуже. Думаешь, у меня по-прежнему мозги на месте?
Улыбка стюарда выглядела неуклюжей.
– Я уверен, что вы совершенно здоровы, – тихо сказал он и пошел дальше.
Я отпустил руку отца, которая довольно долго теребила мою новую накрахмаленную рубашку. Голубой не был моим любимым цветом, но я был благодарен за то, что мне не пришлось ехать обнаженным.
Я сказал отцу:
– У меня была самая настоящая истерика. – Как будто речь шла о ком-то другом!
– Смерть – неприятная вещь. Это нормальная реакция.
– Но ты не боялся.
– О, ерунда. – Он откинулся назад в кресле. – Я только не был до такой степени… громким.
Презирая самого себя, я вымученно улыбнулся. Через некоторое время я отважился спросить:
– Почему мы летим в Нью-Йорк, вместо того чтобы отправиться домой?
– У меня есть… незаконченные дела.
– Ты думаешь… – Я сжал руку отца. – Ты будешь так же рад, как и я, вернуться в резиденцию? К уединению за нашими стенами?
– Уединение. Я хотел бы этого. – Тон его голоса был печальным. – Больше, чем чего-нибудь в мире.
Вертолет приземлился на плоскую крышу башни Франджи в ослепительном сиянии сотен огней голографических камер. В углу, около лифтов, нас ждала мама, ее рука лежала на плече старого господина Чанга. Он выглядел как тяжелобольной человек, она – измученной и мрачной. Я судорожно сглотнул, напуганный расплатой, ожидавшей меня впереди.
Лопасти винта вертолета замедлили свое вращение. Генерал Рубен сказал что-то сенатору Боланду, прикрывая рот рукой, и сделал знак солдату, чтобы тот выдвинул лестницу.
Когда дверь отъехала в сторону, отец крепко схватил мою руку.
– Сэр, вы не должны держать меня. Я не убегу.
– Ты уверен в этом?
– Клянусь Господом Богом, сэр! – Я выдержал его пристальный взгляд. Спустя долгую минуту, удовлетворенный, он отпустил мою руку и вошел в легкий вечерний туман.
Толпа журналистов и должностных лиц ринулась вперед. Они старались прикоснуться к нему, сунуть ему в лицо камеры и микрофоны.
Я ожидал, что он оттолкнет их в сторону в ярости, но он улыбнулся и расправил плечи. Вспышки огней усилились.
Когда на какое-то мгновение возникло затишье, сенатор Боланд сделал шаг вперед, его сын Роб остался на месте.
– Добро пожаловать назад, капитан Сифорт. Вы покорили мир.
Отец кивнул, но прошел мимо него и не остановился, пока он не достиг ограждения. Опираясь одной рукой на стальной поручень, он повернулся, намереваясь обратиться к толпе журналистов.
– Какие чувства вы испытали…
– Вы знали, что Генеральный секретарь Кан отступит?
– Были ли вы…
– Будете ли вы…
Я пробивал себе дорогу сквозь толкающуюся людскую массу к дальнему углу плоской крыши. Господин Чанг бегло осмотрел меня.
– Чако, – сказал он.
– Не-а. Фити.
По его губам скользнула легкая улыбка.
– Должно быть, смутил та.
Я повернулся к маме. Ее лицо было каменным. Я положил свою голову к ней на грудь, мои руки обхватили ее и соединились за ее спиной.
Прошла целая минута. Наконец мамина рука коснулась моего затылка и медленно погладила меня по шее. Спустя некоторое время я высвободился из объятий.
– Я должен послушать, – сказал я, – сейчас же вернусь обратно. – И начал протискиваться сквозь толпу.
– …Нет, я не был уверен, – говорил отец. – Как я мог быть уверен?
Он поднял руку и не опускал ее, призывая к тишине. Медленно приближаясь, я остановился позади Робби Боланда и его отца.
– Больше никаких вопросов. Я хочу сделать заявление.
Люди, толкаясь, зашикали друг на друга, пока действительно не стало тихо.
Отец окинул взглядом толпу, его волосы блестели в легком тумане.
Ричард Боланд тихо сказал:
– Посмотри. Они жадно ловят каждое его слово.
– Ты, папа, не выглядишь неуклюжим на трибуне.
– Но я – не… Рыболов. – Он выговорил это слово так, как будто оно принадлежало к другому языку.
– Что от него зависит?
Сенатор Боланд не ответил. Отец говорил:
– Я принимаю утверждение господина Кана, что он поступал добросовестно во всех отношениях и не подозревал об уровне злоупотребления власти от его имени. Он принял заявления об отставке Мэрион Лисон и Уилла Банкса, министра обороны, и это хорошо.
Отец сделал паузу, затем продолжил:
– Но это обязанность Генерального секретаря – контролировать своих подчиненных, даже если он находится в тот момент далеко от фактического руководства. Вот в чем я обвиняю господина Кана – его временная изоляция от власти и невнимание к своим обязанностям послужили причиной гибели более пятидесяти тысяч людей, многие из которых расстались с жизнью в последние часы непрекращающихся беспощадных ожесточенных лазерных атак на этот город.
Воздух был наэлектризован напряжением.
– Его администрация – безнравственна. Теперь это стало более чем очевидным – что его администрация также лишилась поддержки общественности.
Отец в упор смотрел на сенатора Боланда.
– Папа, он поддерживает тебя! – услышал я голос Роба Боланда.
– Подожди.
– …Нет ни одного кандидата какой-либо партии, чьей первоочередной заботой было бы примирение наших людей. Поэтому я выставляю свою кандидатуру на пост Генерального секретаря Организации Объединенных Наций. Я даю торжественное обещание, что моя администрация – когда она будет избрана – будет действовать решительно, чтобы положить конец страданиям наших городов, интегрировать в нашу культуру жителей города, которые…
Окончание его речи утонуло в шуме, аплодисментах. Людская волна едва не сбила его с ног, но он, быстро завладев ситуацией, приветственно помахал рукой камерам.
Наблюдая за суматохой, Роберт Боланд стоял с подавленным видом. По прошествии некоторого времени он задумчиво сказал, обращаясь к своему отцу:
– Это должен был быть ваш счастливый момент.
– Ладно. – Ричард уныло похлопал его по плечу. – Возможно… в другой раз.
Нагибаясь под поднятыми гол о графическими камерами, я пробирался вперед, пока не оказался на расстоянии нескольких футов от отца. Был ли это обман освещения или ракурса, с которого я смотрел на него? Был ли я единственным, кто смог разглядеть слезу которая ползла вниз по его щеке?
Эпилог
– Вы слышите, катер? Я передаю сообщение от Генерального секретаря.
Моя рука медленно двигалась к коммутатору связи. Отец сказал:
– Да, господин Генеральный секретарь?
– Вы – эгоист. Нам было бы гораздо лучше без вас.
– Сэр, вы, должно быть, заняты, – голос отца звучал издевательски. – Нет необходимости мне беспокоить…
– Я меняю хакеров на лазеры. Ваше время истекает. Да или нет?
Я тупо слушал, мои штаны промокли насквозь, моим единственным желанием было со стыдом уползти куда-нибудь.
– Отступление? Восстановление?
– Это невозможно, и вам это известно.
– Сэр, я получу их согласие на перемирие. Вы получите доступ на улицы; нижние должны начать жить по-человечески. Я не могу помочь вам с хакерами; я не знаю, кто они. Не выпускайте их из сетей, пока вы…
– Черт побери, мы не можем! Мы потратили два дня, пытаясь восстановить работу Казначейства, но ситуация по-прежнему остается взрывоопасной! Есть что-то нестабилизированное внутри, и нет способа проследить это без дальнейшего повреждения данных. Я хочу их вздернуть. Публичная казнь через повешение, и насколько я могу судить, это уже акт милосердия. На самом деле я содрал бы с них кожу живьем, если бы у меня был…
– Из вас получился бы хороший саб.
– Что?
– Ничего, сэр. Я попытаюсь определить местонахождение хакеров, но сомневаюсь, что это возможно. В любом случае, на них следует распространить всеобщее помилование.
– Вы должны дать мне кое-что, Сифорт. Политика – искусство возможного.
Отец внимательно смотрел на станцию.
– Сэр, я ничего не могу вам дать. Нравственность – искусство безусловности.
– Господь проклянет вас.
– Удачного дня.
Я закрыл глаза, отдаваясь движению к станции, из-за чего у меня начала кружиться голова.
– …собрание Ассамблеи на чрезвычайную сессию, хотя меньшее количество, чем половина…
Отец проворчал:
– Искусство возможного? Он знает, что я не могу найти ни единого способа в этом Божьем мире, чтобы…
Мой оцепенелый разум бился в конвульсиях, как будто гальванизированный.
– Да, ты можешь.
– Как? Бог знает, где они…
– По крайней мере сотня тысяч демонстрантов устроили дебош на улицах Лиссабона…
– Не они. Он. Это Джаред.
– Ф.Т., это был длинный день…
– Я видел его, отец! Он работает в башне напротив Франджи. Джаред – именно тот, кто вскрыл Лондонский сервер и выпустил на свободу созданный им самим инсинт. Он гордится этим. Я же говорил тебе, что он разбирается в компах!
– Сумасшедший мальчишка! – На мгновение я подумал, что он имел в виду меня, – Высокомерный, эгоцентричный, глупый – ты можешь найти его?
– Ты применишь силу в отношении его?
– …в квартиру генерала Рубена журналистов не пускают…
– Да, если доберусь до него… Нет. Нет, если я смогу договориться об амнистии. – Он бросил взгляд на цифры на экране, – Поторопись. Осталось шесть минут.
– Капитан Эд Вилкес. Пожалуйста, я прошу вас, разверните судно, чтобы избежать опасности. Через мгновение это будет…
– Уменьши скорость, отец, дай нам время. – Я включил телефон.
– Я не могу, они отрезали наши топливные шланги.
– Попроси их прекратить обстрел, пока мы говорим с Джаром.
– В данный момент у меня есть определенное… моральное превосходство. Если я заставлю их приостановить огонь, это разрушится.
Я ждал соединения, обливаясь потом внутри моего скафандра.
– Пуук. Чего хчешь?
– Это – Фити. Какой код к телефону Джареда?
– Почему я должен сказать те?
– Потому что я прошу. – Я глубоко вздохнул.
– Ха. Настать время, верхний пришел просить нижний. Та говоришь так, кабуто Джаред Вашинтон Верхний, кода я…
– Пуук, пожалуйста! Какой у него код?
– Мзда? – произнес он хитрым голосом.
– …страстное заявление Мэрион Лисон. Она отстаивала право на отказ Генерального секретаря Кана подчиняться общей истерии, когда…
– Ради бога, Пуук!
Отец шепнул мне:
– Много консервов.
– Консервы, Пуук. Очень многа. Больша, чем та сможь унести.
Мое сердце сильно билось.
– Лазер? Ботинки и мяхка нова кровать…
Вдохновенный, я выпалил:
– Пуук, я возьму тебя с собой в Вашингтон, покажу тебе нашу резиденцию. Мою спальню, дом Джареда. Все.
– Все туда, куда стары Чанг взял меня? – Длинная пауза. – Дговорились, но не забудь консервы. Вот быть номер. – Он медленно зачитал вслух код.
– Позже.
Я набрал код – не правильно. В ярости, я попробовал снова, пальцы скользили по клавиатуре. Я сбрасывал, начинал опять.
Пять минут.
– Не спеши, сын. – Отец сам набрал код телефона. Гудок. Нет ответа.
– Ну же, ну же, НУ ЖЕ! – я задыхался. Щелчок. «Доброе утро. Нижний, которому вы позвонили, в данный момент не обслуживается». Хихиканье.
– Джаред? Это Филип. Слушай, нам нужно чтобы ты…
– Черное небо, к северу. Что они уничтожили – склад боеприпасов? Странно, я не слышал взрыва.
– Уджар!
– Все, не работает, за исключением новостей. Они отняли мои сети.
– Мы пытаемся…
– Точно так же, как папа, когда я разозлил его. – Всхлипывание. – Прости, мне нужны мои сети. Как я могу… я нуждаюсь в них. Папа! – то есть Ф.Т.
Я бросил взгляд на пульт. Четыре минуты. Я задохнулся от ужаса.
Отец вырвал телефон из моих дрожащих пальцев.
– Джаред? Сынок, это Ник Сифорт.
– Я знаю. Вы снова знамениты. – Он засмеялся, звук был раздражающе неприятный. – Или, лучше сказать, «по-прежнему»?
– Джаред, нет времени. Куда ты поместил компные коды, которые ты использовал в Казначействе?
– В файл. Оставьте меня в покое; я занят.
– Занят чем?
Длинная пауза.
– Я играю с бритвой.
– Ты за твоим компом? Это там находится файл?
Голос Джара выражал неприкрытое презрение.
– Вы, должно быть, думаете, что я глуп.
– Я раньше так думал, – ответил отец; я задыхался.
– Да, цифры. Ах! – Он громко дышал. – Это причинило вред.
Три минуты. Ста шестьдесят девять футов. Станция медленно вошла в поле зрения. Загипнотизированный зрелищем, я уставился на пульсировавшие оранжевые лучи.
– Джаред, ты показал нам, на что ты способен. Но теперь время подошло к концу. Пора вернуться домой.
– Челнок «Топографического мира» был, очевидно, уничтожен в трагическом…
– У меня нет дома. Вы ведь вспыхнете, когда челнок загорится? Думаю, что вы почувствуете это?
– Сынок, а ты?
Долгую тишину сменили рыдания Джареда. Лучи приближались ближе. Мы бы повернулись еще раз, вероятно, бросить последний взгляд. Мы двигались со скоростью всего лишь километр в час. Пятьдесят шесть с половиной футов в минуту. Всего лишь фут в секунду. Двадцать восемь секунд, от иллюминатора до кормы. Время, чтобы знать и кричать.
– Джаред, мне жаль, что мы причинили тебе боль. Вернись домой.
– …Северо-Американский модулятор телефонной связи в коллапсе…
– Я взрослый. Мне не нужно, чтобы вы меня воспитывали.
– Джаред, я прошу тебя! Помоги нам ради Халбера. Ради меня. Ради себя. Мы поможем тебе!
Две минуты и шесть секунд. От Джареда – молчание.
– …сквозь иллюминаторы станции вы можете видеть поврежденный катер, непреклонно следующий…
– О, Джаред! – с болью произнес отец.
– Секрет Тайна Хозяин Альфа Козырь Один.
– Что?
– Ваш долбаный код. Это в файле Лондонского сервера.
Отец включил камеру.
– Прямая трансляция на всех каналах, Корвин! Это Николас Сифорт. Через некоторое время нас пересечет лазерный луч. Я сам выбрал для себя смерть и нисколько не сожалею. Забудьте меня. Вместо этого думайте о таких людях, как нижние, мысли о которых вы гоните от себя. Их представитель Педро Чанг предложил объехать город и провозгласить мир. У нас в распоряжении достаточно цистерн с водой, чтобы обеспечить ею людей, живущих на улицах, пока не обсуждены детали мирного договора. Пьютерные коды хакеров находятся в Лондонском сервере в файле Секрет Тайна Хозяин Альфа Козырь Один.
Он сделал паузу и теперь смотрел так, как будто умолял камеру.
– Вы видите, имеются все средства для перемирия. Если я достоин поминовения, пусть так и будет. И амнистия всем участникам. Я – человек из Уэльса, из Вашингтона, из племени сабов. Если мы не можем обрести мир в жизни, пусть будет он в смерти. Пусть Господь Бог благословит нас всех, – Он выключил камеру.
Одна минута. Станция заняла собой весь обзор из иллюминатора.
Отец шумно дышал.
– Творец, я сокрушенно каюсь в моих грехах. Помилуй моего сына Филипа и тех, кто…
В животе у меня все бурлило. Оранжевые лучи слепили глаза. Остолбенев от ужаса, я тем не менее почувствовал, как мой кишечник подвел меня.
– …Здесь, на станции, везде тишина, кроме постоянного приглушенного шума лазеров. Вокруг каждого иллюминатора столпились наблюдающие. Даже те, кто выступает против него, испытывают благоговейный страх, восхищаясь его храбр…
– Не хочу умирать. – Я едва узнал собственный голос. – Ни за что!
– Я с тобой, сын.
– Мы слишком полны жизни, чтобы умереть! – Я отцепился от кресла и ударился головой об иллюминатор. – Останови это, отец!
– Слишком поздно. Сорок секунд.
– Я хочу жить! Помогите мне! Кто-нибудь помогите! Мама! Боже!
Обезумевший, я схватился за шлем. Отец отвел мою руку.
– Отец! Отвези меня домой!
– …несколько секунд до уничтожения. Здесь, на станции, женщины плачут, мужчины колотят по стене…
– Сын…
– ПОМОГИ МНЕ! ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ, ПОМОГИ!
Я тряс его, пиная пульт.
– Я умираю!
Рыдая, отец бросился к переходному шлюзу, с силой хлопнул по рычагу управления крышкой люка.
– Иди сюда! Тридцать секунд.
– …в то время как предупреждающие сигнальные огни освещают переднюю сторону судна…
С воплями и слезами я несся по палубе. Внутри скафандра мои грязные трусы приклеились к заду, затрудняя бег.
– Пожалуйста! – Я влетел в его объятья. – Не дай мне сгореть!
Я задыхался, сдерживая позывы к рвоте. Говорили – если бы вы выбрались в вашем скафандре…
Шлюзовая камера открылась.
– …телефоны перестали звонить – ни до кого нельзя дозвониться, и уже слишком поздно…
Отец сказал:
– Мы движемся медленно… Я толкну тебя в кормовое отделение. Если толчок будет достаточно сильным, это может преодолеть…
– Не отпускай меня! – В панике, я обхватил его руками и ногами.
– ФИЛИП! – С искаженным отчаянием лицом, он отодрал от себя мои пальцы. – Обернись! Вперед и быстро – из люка!
Я повернулся. Нацеленные на меня жерла лазерных пушек невольно притягивали взгляд.
– Я боюсь, я не могу! Остановите лазеры, я не хочу умирать! Боже, прости меня, я – грешник, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА… – Из горла вырывались хрипы. – Я не хочу умирать!
– Отпусти! – Он высвободился и швырнул меня о переборку.
Искрящийся оранжевый свет пронесся по кабине. Пульт заискрился, вспыхнул. Радио замолчало. Поток пламени тотчас же угас, но корпус вокруг пульта начал плавиться.
Я визжал, страшный, казавшийся нескончаемым звук исходил, казалось, из глубин моей души, Во рту чувствовался привкус крови.
Двигаясь медленно, расплавленный металл приближался к кормовому отделению. Я прыгал, пронзительно крича, мое состояние напоминало припадок безумия. По ту сторону кабины резервуар с кислородом вспыхнул огромными языками бесшумного пламени.
Я визжал без конца. Отчаянный удар ногой отца заставил нас двигаться быстрее. Мы перемещались к корме плавящегося на наших глазах катера навстречу беспощадному оранжевому свету.
– Не надо, сын. Я с тобой. Держись за меня крепче. Я люблю тебя, – Каким-то образом слова прорывались через охвативший меня ужас.
– Неужели мы… мы… движемся к…
– Да. Еще несколько секунд. Не смотри.
Я поднял голову. Мы были меньше чем в семидесяти футах от смертоносного жерла. Словно шеренга безмолвных солдат, огромные орудия выстроились в линию по стойке «смирно» в ожидании приказа.
– Не смотри, сын.
Мы неуклонно двигались вперед. От катера остались только разбросанные обломки, которые приближались к одному из лазеров. Они вспыхнули и спустя мгновение растворились в черноте космоса.
– Я люблю тебя, отец.
– И я тебя.
– Прости меня… Про… Прости меня. – Я задыхался, отчаянно желая рассказать ему, что…
– Я знаю.
Вглядываясь в зиявшее отверстие, собиравшееся исторгнуть смертоносный луч, я, казалось, видел страдание и боль внутри него.
Я пытался отклониться в сторону – бесполезно.
Я перекрестился перед лучом пушки и спрятал голову на груди отца.
Ничего.
Я ждал агонии.
Ничего не происходило.
Долгий дрожащий вздох отца.
Я поднял глаза.
Один за другим предупреждающие сигнальные огни перестали мигать.
Мы находились как раз перед первой пушкой.
И мы были живы!
– Спасибо, Господи Боже мой, – шептал отец. – Спасибо Тебе, спасибо Тебе.
Перед моими глазами плыли желтые и красные круги, я чувствовал, что задыхаюсь.
– Отец, я… нездоров, – с трудом произнес я, язык тяжело ворочался во рту. Он заглянул мне в лицо.
– Что… о, черт возьми!
Вселенная кружилась у меня перед глазами.
– Отвези меня домой, – мой голос был таким слабым.
– Ну же! Отпусти!
Вяло подчиняясь ему, я разжал ноги.
Отец развернул меня.
– Бестолковый! – Я слышал его жесткое дыхание. Мгновенье мне казалось, что он оттолкнет меня, но отец держал меня крепко. – Непростительно!
Я вцепился в мой шлем. Снаружи был свежий воздух – прохладный, притягательный, манящий. Если бы я только мог избавиться от зажимов…
– Прекрати!
– Жарко… – Но мои руки опустились. Отец резко изогнулся.
– Вот оно.
– Что, папа?
Опять он повернул меня перед собой, мое тело стало вяло-послушным, и происходящее нисколько не интересовало меня. Баллон с кислородом проплыл мимо. Как это я выжил после адского огня?
Вонь внутри моего скафандра была невыносимой, я почти терял сознание.
Свежий воздух! Я жадно втянул его в себя.
Ноги отца ослабили захват. Мгновенье спустя он возник сзади меня, обхватил меня руками в крепком защищающем объятье.
В голове стало проясняться. Огни удалялись.
– О, спасибо тебе. – Я с наслаждением делал бесчисленные вдохи и выдохи.
Мы дрейфовали мимо станции. Я задавался вопросом, когда они обратят на нас внимание.
Сзади голова отца прижалась к моей, он начал задыхаться.
Снова время остановилось, превратившись в смутное пятно. Я колотил по передатчику моего скафандра.
– Я Филип Сифорт и мой отец со мной, заберите нас, у него нет воздуха! Ради бога, поторопитесь, нам нужен воздух!
Я непрерывно бормотал просьбы и обращения, не зная, на каком канале связи их услышат.
Тон отца был укоризненным:
– Единственная вещь…
– Помогите нам кто-нибудь, доставьте кислород для капитана Сифорта, ради бога, поторопитесь!
– …жертва… жизнь… – Он задыхался. – Но, сын… никогда… не трать ее впустую.
Мы продолжали двигаться, и казалось, что прошла вечность, прежде чем мы приблизились к мигающему огню катера-спасателя.
Два техника медленно вели отца, его тело казалось безвольным, третий тащил меня за запястье. К скафандру отца был прикреплен новый резервуар с кислородом, но его радио молчало, не реагируя на мои обращения.
Медики встретили нас в шлюзовой камере. Они расстегнули его шлем, едва произошла герметизация. Незамеченный, я прислонился к стене, рыдая до тех пор, пока в конце концов отец не зашевелился, пытаясь с ругательствами сорвать с себя кислородную маску.
Только тогда я снял свой скафандр и избавился от невыразимо грязной одежды под ним.
Кто-то закутал меня в шерстяное одеяло и проводил до ванной. Я плакал все время, пока мылся.
Затем я вышел, хлюпая носом, и опять кто-то завернул меня в одеяло и проводил в приемную Адмиралтейства. Я нашел там отца, разговаривавшего с господином Торном.
– Ты не представляешь проблемы, с которой столкнулся Кан. Из-за тебя на большей части Европы не работали телефоны.
Отец обессиленно закрыл глаза.
Торн добавил:
– Я услышал только конец его выступления. До тех пор, пока Эд не позвонил, меня… ничего не интересовало.
– Довольно резкое и внезапное изменение точки зрения на проблему.
– У меня? О, ты имеешь в виду Кана. – Лицо Торна прояснилось. – Он согласился на весь твой план действий. Отступление войск ООН, амнистия всем, поставки воды начнутся с понедельника. Конечно, под охраной полиции. Он утверждает, что чрезмерно жесткие действия осуществлялись по приказу Лисон и ее окружения, в то время как он был не в курсе происходящего, находясь вне пределов досягаемости.
– Кто-нибудь будет должен помочь Чангу договориться с нижним населением. Его самообладание несколько поизносилось.
– Да.
– Итак, тогда… – Отец бросил взгляд на закрытую решетку кабинета. – Кто меня арестует? Эд Вилкес?
– О чем ты говоришь?
– Не играй со мной. Что за обвинение предъявлено мне? В мятеже?
– Ну, это вопрос, относящийся к амнистии. Капитан Вилкес!
Решетка раздвинулась. Вилкес замер на пороге.
– Да, сэр?
– Какова формулировка приказа об амнистии?
– Разрешите мне принести распечатку, – Через мгновение капитан вернулся и зачитал:
– «…Предоставляю полную амнистию всем лицам, гражданским и военным, за какое-либо и все деяния, касающиеся беспорядков в Нью-Йорке и его окрестностях…»
Отец сдвинул брови.
– Но я сказал…
– Разрешите мне закончить, «…военные меры противодействия, уничтожение имущества, смерть лиц», и так далее и тому подобное.
– Исключая меня! Я ясно дал понять…
– Да. Я записал и зарегистрировал наш разговор полностью; он доступен, в случае если кто-нибудь заинтересуется. К сожалению, из-за неразберихи я не сумел записать ту часть, в которой…
– Ты что? – Отец вскочил. – Черт побери, Джефф…
– Это была всего лишь оплошность, – раздражительно произнес Торн. – Под давлением человек чего только не сделает!
– Оплошность. – Отец с гримасой отвращения отвернулся.
Глаза Торна наполнились слезами. Он пересек комнату, обнял отца.
– Идите с Богом, господин Генеральный секретарь.
– И ты, Джефф.
– Мы скоро приземлимся. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – я хотел было продолжить, но стюард всем своим видом демонстрировал, что он не был столь разговорчив.
Отец протер глаза.
– У меня ужасно болит голова.
– Так и должно было быть.
– Или хуже. Думаешь, у меня по-прежнему мозги на месте?
Улыбка стюарда выглядела неуклюжей.
– Я уверен, что вы совершенно здоровы, – тихо сказал он и пошел дальше.
Я отпустил руку отца, которая довольно долго теребила мою новую накрахмаленную рубашку. Голубой не был моим любимым цветом, но я был благодарен за то, что мне не пришлось ехать обнаженным.
Я сказал отцу:
– У меня была самая настоящая истерика. – Как будто речь шла о ком-то другом!
– Смерть – неприятная вещь. Это нормальная реакция.
– Но ты не боялся.
– О, ерунда. – Он откинулся назад в кресле. – Я только не был до такой степени… громким.
Презирая самого себя, я вымученно улыбнулся. Через некоторое время я отважился спросить:
– Почему мы летим в Нью-Йорк, вместо того чтобы отправиться домой?
– У меня есть… незаконченные дела.
– Ты думаешь… – Я сжал руку отца. – Ты будешь так же рад, как и я, вернуться в резиденцию? К уединению за нашими стенами?
– Уединение. Я хотел бы этого. – Тон его голоса был печальным. – Больше, чем чего-нибудь в мире.
Вертолет приземлился на плоскую крышу башни Франджи в ослепительном сиянии сотен огней голографических камер. В углу, около лифтов, нас ждала мама, ее рука лежала на плече старого господина Чанга. Он выглядел как тяжелобольной человек, она – измученной и мрачной. Я судорожно сглотнул, напуганный расплатой, ожидавшей меня впереди.
Лопасти винта вертолета замедлили свое вращение. Генерал Рубен сказал что-то сенатору Боланду, прикрывая рот рукой, и сделал знак солдату, чтобы тот выдвинул лестницу.
Когда дверь отъехала в сторону, отец крепко схватил мою руку.
– Сэр, вы не должны держать меня. Я не убегу.
– Ты уверен в этом?
– Клянусь Господом Богом, сэр! – Я выдержал его пристальный взгляд. Спустя долгую минуту, удовлетворенный, он отпустил мою руку и вошел в легкий вечерний туман.
Толпа журналистов и должностных лиц ринулась вперед. Они старались прикоснуться к нему, сунуть ему в лицо камеры и микрофоны.
Я ожидал, что он оттолкнет их в сторону в ярости, но он улыбнулся и расправил плечи. Вспышки огней усилились.
Когда на какое-то мгновение возникло затишье, сенатор Боланд сделал шаг вперед, его сын Роб остался на месте.
– Добро пожаловать назад, капитан Сифорт. Вы покорили мир.
Отец кивнул, но прошел мимо него и не остановился, пока он не достиг ограждения. Опираясь одной рукой на стальной поручень, он повернулся, намереваясь обратиться к толпе журналистов.
– Какие чувства вы испытали…
– Вы знали, что Генеральный секретарь Кан отступит?
– Были ли вы…
– Будете ли вы…
Я пробивал себе дорогу сквозь толкающуюся людскую массу к дальнему углу плоской крыши. Господин Чанг бегло осмотрел меня.
– Чако, – сказал он.
– Не-а. Фити.
По его губам скользнула легкая улыбка.
– Должно быть, смутил та.
Я повернулся к маме. Ее лицо было каменным. Я положил свою голову к ней на грудь, мои руки обхватили ее и соединились за ее спиной.
Прошла целая минута. Наконец мамина рука коснулась моего затылка и медленно погладила меня по шее. Спустя некоторое время я высвободился из объятий.
– Я должен послушать, – сказал я, – сейчас же вернусь обратно. – И начал протискиваться сквозь толпу.
– …Нет, я не был уверен, – говорил отец. – Как я мог быть уверен?
Он поднял руку и не опускал ее, призывая к тишине. Медленно приближаясь, я остановился позади Робби Боланда и его отца.
– Больше никаких вопросов. Я хочу сделать заявление.
Люди, толкаясь, зашикали друг на друга, пока действительно не стало тихо.
Отец окинул взглядом толпу, его волосы блестели в легком тумане.
Ричард Боланд тихо сказал:
– Посмотри. Они жадно ловят каждое его слово.
– Ты, папа, не выглядишь неуклюжим на трибуне.
– Но я – не… Рыболов. – Он выговорил это слово так, как будто оно принадлежало к другому языку.
– Что от него зависит?
Сенатор Боланд не ответил. Отец говорил:
– Я принимаю утверждение господина Кана, что он поступал добросовестно во всех отношениях и не подозревал об уровне злоупотребления власти от его имени. Он принял заявления об отставке Мэрион Лисон и Уилла Банкса, министра обороны, и это хорошо.
Отец сделал паузу, затем продолжил:
– Но это обязанность Генерального секретаря – контролировать своих подчиненных, даже если он находится в тот момент далеко от фактического руководства. Вот в чем я обвиняю господина Кана – его временная изоляция от власти и невнимание к своим обязанностям послужили причиной гибели более пятидесяти тысяч людей, многие из которых расстались с жизнью в последние часы непрекращающихся беспощадных ожесточенных лазерных атак на этот город.
Воздух был наэлектризован напряжением.
– Его администрация – безнравственна. Теперь это стало более чем очевидным – что его администрация также лишилась поддержки общественности.
Отец в упор смотрел на сенатора Боланда.
– Папа, он поддерживает тебя! – услышал я голос Роба Боланда.
– Подожди.
– …Нет ни одного кандидата какой-либо партии, чьей первоочередной заботой было бы примирение наших людей. Поэтому я выставляю свою кандидатуру на пост Генерального секретаря Организации Объединенных Наций. Я даю торжественное обещание, что моя администрация – когда она будет избрана – будет действовать решительно, чтобы положить конец страданиям наших городов, интегрировать в нашу культуру жителей города, которые…
Окончание его речи утонуло в шуме, аплодисментах. Людская волна едва не сбила его с ног, но он, быстро завладев ситуацией, приветственно помахал рукой камерам.
Наблюдая за суматохой, Роберт Боланд стоял с подавленным видом. По прошествии некоторого времени он задумчиво сказал, обращаясь к своему отцу:
– Это должен был быть ваш счастливый момент.
– Ладно. – Ричард уныло похлопал его по плечу. – Возможно… в другой раз.
Нагибаясь под поднятыми гол о графическими камерами, я пробирался вперед, пока не оказался на расстоянии нескольких футов от отца. Был ли это обман освещения или ракурса, с которого я смотрел на него? Был ли я единственным, кто смог разглядеть слезу которая ползла вниз по его щеке?
Эпилог
1 марта 2230 года
Башня «Вид на реку». Школа. Видеокласс.
Большой Нью-Йорк, США.
Эй, мистр Чанг! Учительница английского языка говорить, что Пуук обязан написать настоящее письмо кому-то, кто ему нравится, но у меня есть две проблемы. Хорошо, я научиться писать по буквам свое имя, чертовски здоровское занятие. Но написать, что я думаю? Тогда я ни разу не мог сделать это. И кто мне должен нравиться? Босс мидов Карло? Фа!
Итак, я сказал учительнице, ни в коем случае, а она сказать, ладно, сказать, чтобы я наговорить письмо на видео и послать его вам. Я думаю, о том чтобы написать Джареду-верхнему, но не могу в данный момент. Таким образом, с тех пор как Элли умерла, а Раули занят расчисткой сабвея, вы – единственный, кого я знаю, за исключением Фити.
Башня «Вид на реку». Школа. Видеокласс.
Большой Нью-Йорк, США.
Эй, мистр Чанг! Учительница английского языка говорить, что Пуук обязан написать настоящее письмо кому-то, кто ему нравится, но у меня есть две проблемы. Хорошо, я научиться писать по буквам свое имя, чертовски здоровское занятие. Но написать, что я думаю? Тогда я ни разу не мог сделать это. И кто мне должен нравиться? Босс мидов Карло? Фа!
Итак, я сказал учительнице, ни в коем случае, а она сказать, ладно, сказать, чтобы я наговорить письмо на видео и послать его вам. Я думаю, о том чтобы написать Джареду-верхнему, но не могу в данный момент. Таким образом, с тех пор как Элли умерла, а Раули занят расчисткой сабвея, вы – единственный, кого я знаю, за исключением Фити.