Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- Следующая »
- Последняя >>
Вдобавок ко всему, если ты стремился достичь чего-то, хотел послужить своему народу, тебе нужно было прежде всего стать президентом, став же им, продолжать оставаться на этом посту, а это означало, что приходилось давать обещания и выполнять их. По крайней мере некоторые. И где-то в течение этого процесса исчезали мысли о стране, а вместе с ними и мысли о Конституции, и к концу дня ты занимался тем, что отстаивал, защищал и охранял… что? Неудивительно, что мне никогда не хотелось оказаться в Белом доме, подумал Дарлинг, сидя за столом и глядя на очередной доклад о положении в стране. Вообще-то он попал сюда по чистой случайности. Бобу понадобилось привлечь на свою сторону Калифорнию, и ключом к этому являлся Дарлинг — молодой, пользующийся популярностью губернатор штата, принадлежащий к той же партии. Однако теперь Дарлинг стал президентом Соединённых Штатов и его не покидал страх, что он может не справиться со своими обязанностями. Печальный факт заключался в том, что ни у одного смертного не было достаточных интеллектуальных способностей, чтобы просто понять дела, решением которых должен заниматься президент. Взять, например, экономику — теперь, когда Советский Союз ушёл с политической арены, она являлась, по-видимому, самым главным в обязанностях президента, а это была сфера, в которой его собственные помощники оказались неспособными даже разработать свод правил, доступных для понимания сколько-нибудь разумного человека.
Ну что ж, по крайней мере он знал, что для людей лучше иметь работу, чем не иметь её. В общем, для страны выгоднее производить большинство потребляемых ею товаров, чем тратить деньги за океаном, оплачивая труд чужих рабочих, производящих эти товары. Он понимал этот принцип и, что ещё лучше, мог объяснить его другим, а поскольку люди, к которым он обращался, сами были американцами, они скорее всего согласятся с ним. Поэтому рабочие, объединённые в профсоюзы, встанут на его сторону. Кроме того, и руководители предприятий тоже будут довольны. А разве политика, при которой довольны обе стороны, не является правильной? Конечно, является. Тогда и экономисты должны быть удовлетворены, верно? Более того, Дарлинг был убеждён, что американские рабочие ничем не хуже всех остальных в мире, что они вполне могут конкурировать на равных с кем угодно. И разве вся его политика не была направлена на достижение этой цели?..
Дарлинг повернулся в своём дорогом кресле и посмотрел через толстое оконное стекло на памятник Вашингтону. Для Джорджа всё было, наверно, куда проще. Да, конечно, он был первым, и ему пришлось заниматься подавлением «водочного бунта», который в учебниках истории не кажется таким уж серьёзным. Кроме того, ему пришлось стать примером и заложить основы деятельности для остальных президентов. В то время единственными налогами были те, что изымались в качестве таможенных пошлин и акцизных сборов — по современным представлениям непопулярные и регрессивные, но направленные только на затруднение импорта и наказание людей, слишком увлекающихся алкоголем. Дарлинг не собирался прекращать ввоз товаров из-за рубежа, просто хотел сделать конкуренцию справедливой. Ещё со времён Никсона американское правительство уступало этим людям, во-первых, потому что Америка нуждалась в их базах (словно подозревая, что Япония пойдёт на заключение соглашения со своими злейшими врагами!), а затем потому, что… почему? Потому что это казалось удобным? А кто-нибудь разбирается в этом? Что ж, теперь всё будет иначе и всем станет ясно почему.
Или, скорее, поправил себя Дарлинг, им будет казаться, что они знают это. Возможно, самые циничные из них поймут действительную причину, и все будут отчасти правы.
Тридцать лет, думал он. Все вполне могло быть по-другому. Ему ещё не было тридцати, а он уже получал заманчивые предложения занять влиятельный пост в правящей тогда либерально-демократической партии, что гарантировало продвижение к вершинам политической власти, потому что даже в то время его поразительный интеллект вызывал уважение у всех, включая политических врагов. Поэтому к нему обращались самым дружеским образом, взывая к его патриотизму и видению будущего для его страны, используя это видение в качестве приманки перед его молодыми глазами идеалиста. Понадобится время, говорили ему, но когда-нибудь он сможет занять вот это кресло в этом самом кабинете. Мы это гарантируем. От него требовалось одно: поддерживать хорошие отношения, войти в состав их команды, оказывать помощь…
Он всё ещё помнил свой ответ, который повторял раз за разом, тем же тоном, теми же словами, пока наконец они поняли, что он не собирается торговаться с ними, не пытается добиться большего для себя, и оставили его в покое, недоуменно качая головами и не понимая причины.
А ведь он стремился к тому, чтобы Япония стала демократической страной в полном смысле этого слова, а не страной, управляемой одной партией, подчинённой, в свою очередь, горстке могущественных людей. Признаки коррупции были очевидны ещё тридцать лет назад для всех, кто были готовы непредвзято смотреть на происходящее, однако избиратели, простые люди, привыкшие за две тысячи лет подчиняться сильным, не могли изменить свой взгляд на политическую систему, потому что корни демократии ещё не укрепились в их сознании и были слабы, как корешки рисовой рассады в сырой наносной почве. Демократия в Японии превратилась в величайший обман, настолько грандиозный, что в него верили все жители страны и даже зарубежные наблюдатели. Тысячелетние традиции остались прежними. Да, конечно, некоторые косметические перемены произошли. Женщины получили теперь право голоса, но, подобно женщинам во всех остальных странах мира, они голосовали так, как им диктовали их кошельки, следом за своими мужьями, и они, как и их мужья, превратились в часть культуры, требующей безусловного повиновения в той или иной форме. Следовало подчиняться указаниям, поступающим сверху, и по этой причине манипулировать его соотечественниками было очень просто.
Самым горьким для премьер-министра было то, что он считал, что сумеет все это изменить. Его видение будущего страны, о котором он не рассказывал никому, заключалось в том, чтобы коренным и фундаментальным образом перестроить всю существующую в ней систему. Почему-то раньше это совсем не казалось такой уж грандиозной задачей. Разоблачив и сокрушив официально существующую коррупцию, он надеялся продемонстрировать народу, что те, кто находятся наверху, не заслуживают повиновения, которого требуют, что простым гражданам достанет разума, порядочности и интеллекта для того, чтобы самим решать собственную судьбу и выбрать правительство, способное заботиться об их нуждах.
И ты действительно верил в это, дурак, мысленно сказал он себе и посмотрел на телефон. Мечты и иллюзии молодости отказываются умирать, правда? Он не сумел добиться своей цели. Теперь он понимал, что невозможно решить эту проблему в одиночку и в течение одного поколения, что для осуществления необходимых перемен ему нужна экономическая стабильность, которой можно достичь, только полагаясь на старый порядок, а старая система была коррумпированной. Подлинная ирония заключалась в том, что он стал премьер-министром из-за недостатков старой системы, однако нуждался в её восстановлении, чтобы затем было от чего избавляться. Вот это он понимал не до конца. Старая система оказывала слишком сильное давление на американцев, приносила стране такие экономические выгоды, о которых не могло мечтать даже общество «Чёрного дракона», а когда американцы попытались принять ответные меры, иногда справедливые и понятные, а иногда поспешные и необдуманные, продиктованные гневом и раздражением, возникли условия для его прихода к власти. Однако избиратели, сделавшие возможным создание его парламентской коалиции, рассчитывали на то, что он создаст для них более благоприятные условия, а на пути достижения этой цели он не мог пойти на уступки Америке, потому что тогда пришлось бы ухудшить экономическое положение страны.
Вот почему он пытался блокировать одной рукой и действовать другой и лишь теперь понял, что нельзя поступать так в одно и то же время. Для этого требовалось искусство, которым не мог обладать ни один человек.
А его враги знали это. Им было известно это ещё три года назад, когда он создал свою коалицию, теперь они терпеливо ждали, когда он потерпит неудачу и вместе с ним рухнут его идеалы. Действия американцев всего лишь ускорили процесс и не могли повлиять на окончательный исход.
Может ли он изменить положение даже сейчас? Он может снять трубку телефона, позвонить Роджеру Дарлингу, обратиться к нему с личной просьбой, чтобы он отложил подписание нового закона, и немедленно начать переговоры. Но какой из этого прок? В случае согласия Дарлинг нанесёт удар по собственной репутации, и хотя американцы считали «потерю лица» сугубо японским понятием, это играло для них не менее важную роль, чем для японцев. Более того, Дарлинг просто не поверит в его искренность. Отношения между двумя странами были до такой степени подорваны неудачными переговорами целого поколения, что у американцев нет оснований считать, что в данном случае всё обстоит иначе, — и, если говорить правду, он в любом случае вряд ли сумеет гарантировать благоприятный исход переговоров. Возглавляемая им парламентская коалиция не устоит, когда станет известно об уступках, на которые ему придётся пойти, потому что ставкой станут рабочие места, а при экономической ситуации, когда безработица в стране достигла рекордного уровня в пять процентов, у него не хватит сил, чтобы пойти на риск её дальнейшего повышения. Вот почему, раз он не сможет выдержать политическое давление от подобного шага, произойдёт нечто ещё худшее, и его коалиция не сумеет устоять. По сути дела вопрос заключался лишь в том, сам ли он разрушит свою политическую карьеру или предоставит такую возможность кому-то другому Что навлечёт на него больший позор? Этого он не знал. Зато он отдавал себе отчёт в том, что не сможет заставить себя позвонить американскому президенту. Это будет бесплодным шагом, таким же бесплодным, осознал он сейчас как и вся его политическая карьера. Книга уже закончена. Пусть кто-то другой напишет заключительную главу.
11. Перемены в море
Ну что ж, по крайней мере он знал, что для людей лучше иметь работу, чем не иметь её. В общем, для страны выгоднее производить большинство потребляемых ею товаров, чем тратить деньги за океаном, оплачивая труд чужих рабочих, производящих эти товары. Он понимал этот принцип и, что ещё лучше, мог объяснить его другим, а поскольку люди, к которым он обращался, сами были американцами, они скорее всего согласятся с ним. Поэтому рабочие, объединённые в профсоюзы, встанут на его сторону. Кроме того, и руководители предприятий тоже будут довольны. А разве политика, при которой довольны обе стороны, не является правильной? Конечно, является. Тогда и экономисты должны быть удовлетворены, верно? Более того, Дарлинг был убеждён, что американские рабочие ничем не хуже всех остальных в мире, что они вполне могут конкурировать на равных с кем угодно. И разве вся его политика не была направлена на достижение этой цели?..
Дарлинг повернулся в своём дорогом кресле и посмотрел через толстое оконное стекло на памятник Вашингтону. Для Джорджа всё было, наверно, куда проще. Да, конечно, он был первым, и ему пришлось заниматься подавлением «водочного бунта», который в учебниках истории не кажется таким уж серьёзным. Кроме того, ему пришлось стать примером и заложить основы деятельности для остальных президентов. В то время единственными налогами были те, что изымались в качестве таможенных пошлин и акцизных сборов — по современным представлениям непопулярные и регрессивные, но направленные только на затруднение импорта и наказание людей, слишком увлекающихся алкоголем. Дарлинг не собирался прекращать ввоз товаров из-за рубежа, просто хотел сделать конкуренцию справедливой. Ещё со времён Никсона американское правительство уступало этим людям, во-первых, потому что Америка нуждалась в их базах (словно подозревая, что Япония пойдёт на заключение соглашения со своими злейшими врагами!), а затем потому, что… почему? Потому что это казалось удобным? А кто-нибудь разбирается в этом? Что ж, теперь всё будет иначе и всем станет ясно почему.
Или, скорее, поправил себя Дарлинг, им будет казаться, что они знают это. Возможно, самые циничные из них поймут действительную причину, и все будут отчасти правы.
* * *
Кабинет премьер-министра в Дайете, здании японского парламента — поразительно безобразном сооружении, выделяющемся среди других зданий города, отнюдь не славящегося красотой своей архитектуры, — выходил окнами на зелёную лужайку, однако человек, сидящий в своём вращающемся кресле, не смотрел на неё. Скоро он окажется изгнанным из этого кабинета и будет смотреть в него снаружи.Тридцать лет, думал он. Все вполне могло быть по-другому. Ему ещё не было тридцати, а он уже получал заманчивые предложения занять влиятельный пост в правящей тогда либерально-демократической партии, что гарантировало продвижение к вершинам политической власти, потому что даже в то время его поразительный интеллект вызывал уважение у всех, включая политических врагов. Поэтому к нему обращались самым дружеским образом, взывая к его патриотизму и видению будущего для его страны, используя это видение в качестве приманки перед его молодыми глазами идеалиста. Понадобится время, говорили ему, но когда-нибудь он сможет занять вот это кресло в этом самом кабинете. Мы это гарантируем. От него требовалось одно: поддерживать хорошие отношения, войти в состав их команды, оказывать помощь…
Он всё ещё помнил свой ответ, который повторял раз за разом, тем же тоном, теми же словами, пока наконец они поняли, что он не собирается торговаться с ними, не пытается добиться большего для себя, и оставили его в покое, недоуменно качая головами и не понимая причины.
А ведь он стремился к тому, чтобы Япония стала демократической страной в полном смысле этого слова, а не страной, управляемой одной партией, подчинённой, в свою очередь, горстке могущественных людей. Признаки коррупции были очевидны ещё тридцать лет назад для всех, кто были готовы непредвзято смотреть на происходящее, однако избиратели, простые люди, привыкшие за две тысячи лет подчиняться сильным, не могли изменить свой взгляд на политическую систему, потому что корни демократии ещё не укрепились в их сознании и были слабы, как корешки рисовой рассады в сырой наносной почве. Демократия в Японии превратилась в величайший обман, настолько грандиозный, что в него верили все жители страны и даже зарубежные наблюдатели. Тысячелетние традиции остались прежними. Да, конечно, некоторые косметические перемены произошли. Женщины получили теперь право голоса, но, подобно женщинам во всех остальных странах мира, они голосовали так, как им диктовали их кошельки, следом за своими мужьями, и они, как и их мужья, превратились в часть культуры, требующей безусловного повиновения в той или иной форме. Следовало подчиняться указаниям, поступающим сверху, и по этой причине манипулировать его соотечественниками было очень просто.
Самым горьким для премьер-министра было то, что он считал, что сумеет все это изменить. Его видение будущего страны, о котором он не рассказывал никому, заключалось в том, чтобы коренным и фундаментальным образом перестроить всю существующую в ней систему. Почему-то раньше это совсем не казалось такой уж грандиозной задачей. Разоблачив и сокрушив официально существующую коррупцию, он надеялся продемонстрировать народу, что те, кто находятся наверху, не заслуживают повиновения, которого требуют, что простым гражданам достанет разума, порядочности и интеллекта для того, чтобы самим решать собственную судьбу и выбрать правительство, способное заботиться об их нуждах.
И ты действительно верил в это, дурак, мысленно сказал он себе и посмотрел на телефон. Мечты и иллюзии молодости отказываются умирать, правда? Он не сумел добиться своей цели. Теперь он понимал, что невозможно решить эту проблему в одиночку и в течение одного поколения, что для осуществления необходимых перемен ему нужна экономическая стабильность, которой можно достичь, только полагаясь на старый порядок, а старая система была коррумпированной. Подлинная ирония заключалась в том, что он стал премьер-министром из-за недостатков старой системы, однако нуждался в её восстановлении, чтобы затем было от чего избавляться. Вот это он понимал не до конца. Старая система оказывала слишком сильное давление на американцев, приносила стране такие экономические выгоды, о которых не могло мечтать даже общество «Чёрного дракона», а когда американцы попытались принять ответные меры, иногда справедливые и понятные, а иногда поспешные и необдуманные, продиктованные гневом и раздражением, возникли условия для его прихода к власти. Однако избиратели, сделавшие возможным создание его парламентской коалиции, рассчитывали на то, что он создаст для них более благоприятные условия, а на пути достижения этой цели он не мог пойти на уступки Америке, потому что тогда пришлось бы ухудшить экономическое положение страны.
Вот почему он пытался блокировать одной рукой и действовать другой и лишь теперь понял, что нельзя поступать так в одно и то же время. Для этого требовалось искусство, которым не мог обладать ни один человек.
А его враги знали это. Им было известно это ещё три года назад, когда он создал свою коалицию, теперь они терпеливо ждали, когда он потерпит неудачу и вместе с ним рухнут его идеалы. Действия американцев всего лишь ускорили процесс и не могли повлиять на окончательный исход.
Может ли он изменить положение даже сейчас? Он может снять трубку телефона, позвонить Роджеру Дарлингу, обратиться к нему с личной просьбой, чтобы он отложил подписание нового закона, и немедленно начать переговоры. Но какой из этого прок? В случае согласия Дарлинг нанесёт удар по собственной репутации, и хотя американцы считали «потерю лица» сугубо японским понятием, это играло для них не менее важную роль, чем для японцев. Более того, Дарлинг просто не поверит в его искренность. Отношения между двумя странами были до такой степени подорваны неудачными переговорами целого поколения, что у американцев нет оснований считать, что в данном случае всё обстоит иначе, — и, если говорить правду, он в любом случае вряд ли сумеет гарантировать благоприятный исход переговоров. Возглавляемая им парламентская коалиция не устоит, когда станет известно об уступках, на которые ему придётся пойти, потому что ставкой станут рабочие места, а при экономической ситуации, когда безработица в стране достигла рекордного уровня в пять процентов, у него не хватит сил, чтобы пойти на риск её дальнейшего повышения. Вот почему, раз он не сможет выдержать политическое давление от подобного шага, произойдёт нечто ещё худшее, и его коалиция не сумеет устоять. По сути дела вопрос заключался лишь в том, сам ли он разрушит свою политическую карьеру или предоставит такую возможность кому-то другому Что навлечёт на него больший позор? Этого он не знал. Зато он отдавал себе отчёт в том, что не сможет заставить себя позвонить американскому президенту. Это будет бесплодным шагом, таким же бесплодным, осознал он сейчас как и вся его политическая карьера. Книга уже закончена. Пусть кто-то другой напишет заключительную главу.
11. Перемены в море
Закон о реформе торговли поддерживало теперь двести конгрессменов от обеих партий. Его рассмотрение в комитете не потребовало много времени главным образом потому, что никто не осмелился выступить против. Произошло ещё одно поразительное событие: ведущее рекламное агентство в Вашингтоне разорвало контракт с японской корпорацией и по роду своей деятельности тут же выпустило пресс-релиз, объявляющий о прекращении контактов, длившихся четырнадцать лет. Происшествие у Ок-Риджа и ставший популярным выпад Эла Трента против известного лоббиста поставило всех, кто состоял на службе у иностранных компаний и часто бывал в коридорах Конгресса, в крайне сложное положение. Лоббисты не оказали принятию закона ни малейшего сопротивления. Все как один они сообщили своим работодателям, что закон о реформе торговли будет принят в любом случае, что внести какие-либо изменения в законопроект невозможно и что самым правильным будет согласиться с долгосрочным прогнозом и ждать, когда обстановка изменится. Пройдёт время, и их союзники в Капитолии снова окажут им поддержку, но в данный момент это совершенно исключено.
Только не в данный момент? Циничное определение хорошего политика одинаково годилось и для Америки и для Японии: это слуга народа, который остаётся верным своему хозяину, после того как ему щедро заплатили. Президенты японских корпораций вспомнили о деньгах, потраченных на избирательные кампании целой кучи конгрессменов, на торжественные ужины по тысяче долларов за куверт, где кормили весьма посредственно, за которые в конечном итоге расплачивались американские служащие их транснациональных корпораций, на поездки на поля для гольфа, на всякого рода развлечения при поездках в Японию и другие страны, на бесчисленные личные контакты, и поняли, что все это не приносит ни малейшей пользы в тот момент, когда такая помощь требуется больше всего. Оказывается, Америка совсем непохожа на Японию. Её законодатели вовсе не считают себя обязанными расплачиваться за оказанные им услуги, а лоббисты, также получающие щедрое жалованье, объясняют, что так и должно быть. Тогда за что уплачены такие большие деньги?
Занимать позицию дальнего прицела? Долгосрочные планы — это, конечно, хорошо, если только ближайшее будущее представляется благоприятным и все идёт нормально. Обстоятельства позволяли Японии проводить политику долгосрочных планов в течение почти сорока лет, однако сегодня это было неприемлемо. В среду, в тот день, когда закон о реформе торговли оказался одобренным комитетом, индекс курса ценных бумаг Никкей — Доу упал до 12, 841 иены, составив примерно треть ещё относительно недавнего уровня, и паника в стране стала вполне реальной.
— Прошло так много времени, — с трудом выдавил японец после нескольких секунд хорошо скрытой паники.
— Мы столкнулись с некоторыми трудностями у себя дома, — объяснил Кларк с лёгким акцентом.
Исами Кимура был высокопоставленным чиновником Министерства внешней торговли и промышленности Японии, одного из главных звеньев корпорации, которая ранее носила название «Япония, инкорпорейтед». По долгу службы он часто встречался с иностранцами, особенно иностранными журналистами, и потому согласился встретиться с Иваном Сергеевичем Клерком, недавно приехавшим в Японию из Москвы в сопровождении фотографа, который в данный момент занимался съёмками где-то в другом месте.
— Похоже, и для вашей страны наступили трудные времена, — добавил Кларк, не зная, как отреагирует Кимура на его слова. Следовало вести себя с японцем потвёрже — нельзя исключать вероятность того, что Кимура откажется от сотрудничества, после того как с ним в течение двух лет никто не поддерживал контактов. Если это произойдёт, ему придётся показать, что КГБ не отпускает попавших в его сети агентов. Впрочем, и ЦРУ придерживается того же.
— Просто кошмар, — отозвался Кимура после непродолжительного размышления и глотка сакэ.
— Если вы считаете, что вам трудно, то представьте, насколько плохо приходится русским. Страна, в которой я вырос, которая воспитала меня, распалась. Сами подумайте, мне теперь приходится зарабатывать на жизнь службой в «Интерфаксе». Я не могу даже постоянно заниматься своей основной работой! — Кларк удручённо покачал головой и осушил чашку.
— Вы отлично говорите по-английски.
«Русский журналист» вежливо кивнул, понимая, что это замечание служит знаком согласия сидящего напротив мужчины на дальнейшее сотрудничество.
— Спасибо за комплимент. Я несколько лет проработал корреспондентом «Правды» в Нью-Йорке, освещал в своих статьях деятельность ООН. Разумеется, когда оставалось на это время, — добавил он.
— Вот как? — с интересом заметил Кимура. — А что вы знаете об американском бизнесе и политике?
— Я специализируюсь на коммерческой деятельности. Новые обстоятельства, возникшие в мире, способствуют этому. Моя страна высоко ценит получаемые от вас сведения. В будущем мы сможем щедро вознаграждать вас, мой друг.
Кимура покачал головой.
— Сейчас у меня нет для этого времени. Департамент, где я работаю, находится по очевидным причинам в крайне затруднительном положении.
— Понимаю. Цель нашей встречи всего лишь возобновление прежнего знакомства. Пока мы не будем требовать от вас информации.
— Как поживает Олег? — осведомился Кимура.
— Он ведёт спокойную жизнь, ни в чём не нуждается — и все благодаря вашей превосходной совместной работе.
Это вовсе не было ложью. Лялин остался жив, а это куда лучше пули в затылок, полученной в подвале штаб-квартиры КГБ. Сидящий перед Кларком мужчина передал Лялину информацию, на основании которой они с Чавезом оказались в Мексике и провели весьма успешную операцию. Кларк пожалел, что не может от своего имени поблагодарить Кимуру за его роль в предотвращении ядерной войны. — А теперь скажите мне как журналисту: насколько в действительности ухудшились ваши отношения с Америкой? Видите ли, мне нужно передать статью в Москву. — Ответ поразил Кларка не только своей сутью, но и отчаянием, прозвучавшим в нём.
— Мы на краю гибели, — произнёс Исами Кимура, не поднимая головы.
— Неужели все настолько плохо? — удивлённо спросил мнимый Клерк, доставая блокнот, чтобы сделать записи, как и подобает репортёру.
— Начинается торговая война. — Служащий Министерства внешней торговли и промышленности с трудом выдавил эту фразу.
— Но разве такая война не нанесёт ущерба обеим странам? — Кларк слышал об этом достаточно часто и потому не сомневался в правдивости слов Кимуры.
— Мы говорили так на протяжении ряда лет, но на самом деле всё обстоит иначе. Вообще-то ситуация очень простая, — продолжил японец, полагая, что этот русский нуждается в уроках капиталистических отношений. — Нам нужен их рынок, чтобы продавать произведённые нами товары. Вам известно, что такое торговая война? Это значит, что они прекращают закупки наших промышленных товаров и сохраняют деньги у себя. Эти деньги поступают в их собственную промышленность, которой мы помогли — в определённой степени — стать более эффективной. Американская промышленность будет расширяться и процветать, следуя нашему примеру, и в результате они восстановят свои позиции в тех сферах биржевого рынка, где мы в течение двадцати лет занимали доминирующее положение. Утратив свои позиции на рынке, мы больше никогда не сможем их восстановить.
— Но почему? — недоуменно спросил Кларк, делая поспешные записи. Он заметил, что тема разговора по-настоящему заинтересовала его.
— Когда мы впервые появились на американском рынке, курс иены был втрое ниже нынешнего. Таким образом, нам представилась возможность успешно конкурировать с американскими товарами. Затем, завоевав место на американском рынке, создав высокую репутацию товарам, носящим названия японских корпораций, мы смогли повысить цены на них. При этом мы не только сохраняли завоёванный нами рынок, но и расширяли его в некоторых областях, несмотря на рост иены. Сегодня добиться этого будет намного труднее.
Какие сказочные новости, подумал Кларк, скрывая интерес за бесстрастной маской равнодушия.
— Но разве они смогут найти замену всем товарам, которые вы им поставляли?
— Полагаясь на собственных рабочих? Вряд ли, но им это и не требуется. В прошлом году автомобили и комплектующие составляли шестьдесят один процент общего объёма нашей торговли с Америкой. Американцы умеют производить автомобили, а то, что они не умели, узнали от нас. — Кимура склонился над столом. — Что же касается производства других товаров, например фотоаппаратов, их изготавливают теперь повсюду — в Корее, Сингапуре, Малайзии. То же самое относится к бытовой электронике. Дело в том, Клерк-сан, что никто ещё по-настоящему не понимает, что сейчас происходит на самом деле.
— Значит, американцы действительно могут причинить вам такой ущерб? Неужели это возможно? — Черт побери, подумал Кларк, а вдруг это правда?
— Да, вполне возможно. Моя страна не сталкивалась с подобной ситуацией с 1941 года. — Эта фраза вырвалась у него случайно, но Кимура обратил внимание на точность исторических ассоциаций в тот самый момент, когда произнёс её.
— Я не могу написать об этом в своей статье. Меня обвинят в паникёрстве.
Кимура поднял голову и посмотрел на него.
— Я говорил с вами не для того, чтобы вы написали об этом в газете. Мне известно, что ваша организация поддерживает контакты с американцами. Это неизбежно. Сейчас они отказываются прислушиваться к нам. Может быть, они выслушают вас. Американцы загнали нас в угол и поставили в безвыходное положение. Наши дзайбацу обезумели. Все произошло слишком быстро и зашло очень далеко. Как может отреагировать страна при такой угрозе экономике, которая может закончиться полным крахом?
Кларк откинулся на спинку стула и задумчиво прищурил глаза, как и подобает русскому журналисту. При первом контакте с Кимурой не предполагалось получать разведывательную информацию, но внезапно характер встречи приобрёл немалый интерес. Кларк не был готов к такому повороту, однако решил всё-таки воспользоваться им. Сидевший перед ним японец, похоже, располагал весьма ценной информацией и говорил, по-видимому, с полной откровенностью, продиктованной отчаянием. Более того, Кимура — знающий своё дело и преданный государственный служащий, и если такое положение было печальным — ничего не поделаешь, так и действуют разведывательные службы.
— Однажды американцы так поступили и с нами, в восьмидесятые годы. Наращивание вооружений, их безумный план вывести в космос системы оборонительного оружия, безрассудное балансирование на грани войны, которое затеял президент Рейган. А вы знаете, что, работая в Нью-Йорке, я участвовал в проекте «Райан»? Нам казалось, что американцы собираются нанести ракетно-ядерный удар по Советскому Союзу. Я потратил год, пытаясь проникнуть в их планы. — Джон держался, как и подобает полковнику И. С. Клерку из русской разведывательной службы, он говорил спокойно, негромко, словно читая лекцию. — Однако мы искали ответ не там, где он находился — впрочем, нет, я ошибаюсь. Ответ находился прямо перед нами, и мы не сумели увидеть его. Американцы заставили нас пойти на безрассудные траты и в результате нанесли непоправимый ущерб нашей экономике. Маршал Агарков в своём выступлении потребовал, чтобы наша экономика все свои усилия направила на противодействие американцам, но у нас не осталось сил. Короче говоря, я могу так ответить на ваш вопрос, Исами: у нас был выбор либо сдаться на милость победителя, либо начать войну. Мысль о войне казалась слишком страшной… и вот теперь я здесь, в Японии, и представляю уже другую страну.
То, что ответил Кимура, было одновременно и поразительным и удивительно точны:
— Но вы не теряли столько, сколько можем потерять мы. Американцы, по-видимому, не понимают этого. — Он встал и вышел из ресторана, оставив на столе достаточно денег, чтобы расплатиться по счёту — японец знал, что русский вряд ли сможет заплатить за обед в Токио.
Боже милостивый, подумал Кларк, глядя ему вслед. Их встреча проходила открыто, и потому её не требовалось скрывать. Это значило, что он тоже может просто встать и уйти. Но Кларк не сделал этого. Исами Кимура занимает слишком высокое положение в японской государственной машине, напомнил себе оперативник, допивая остатки сакэ. Над ним находился только один уровень государственных чиновников, а выше стоял уже администратор, который назначался из политических соображений и выражал государственные интересы. Подобно заместителю государственного секретаря, Кимура имел доступ ко всему. Он уже однажды продемонстрировал это, обеспечив их информацией о переговорах в Мексике, где Джон с Дингом арестовали Исмаила Куати и Ибрагима Госна. Уже за одно это Америка была многим ему обязана. Ещё более важным являлось то, что Кимура служил превосходным источником крайне ценных сведений. ЦРУ могло полагаться почти на всю предоставляемую им информацию, К этой встрече никто не готовился, она не была запланированной, и потому не могло быть сомнений в искренности мыслей и опасений Кимуры. Кларк понял, что необходимо как можно быстрее связаться с Лэнгли.
— Я не собираюсь становиться премьер-министром, — актерски заявил Хироши Гото, — чтобы привести свою родину к экономическому краху. — Его слова и манера говорить напоминали сцену театра «кабуки». Промышленник знал, что Гото — образованный человек, посвятивший немало времени изучению истории и искусства. Как и многие политические деятели, он уделял большое внимание внешнему впечатлению от своих высказываний в ущерб их содержанию. К тому же, подобно многим слабым людям, он старался продемонстрировать всем свою личную силу и могущество. Именно по этой причине часто в одной комнате с ним находилась эта девушка — Кимберли Нортон. Она постепенно овладевала искусством поведения любовницы влиятельного политического деятеля. И сейчас тихо сидела поблизости, наполняя чашки чаем или сакэ, и терпеливо ждала ухода Яматы, после чего, это было ясно, Гото отправится с нею в постель. Он явно считал, что это производит благоприятное впечатление на гостя. Ну и дурак, думает не мозгами, а яйцами, сказал себе Ямата. Ну ничего, я стану его мозгом, решил промышленник.
Только не в данный момент? Циничное определение хорошего политика одинаково годилось и для Америки и для Японии: это слуга народа, который остаётся верным своему хозяину, после того как ему щедро заплатили. Президенты японских корпораций вспомнили о деньгах, потраченных на избирательные кампании целой кучи конгрессменов, на торжественные ужины по тысяче долларов за куверт, где кормили весьма посредственно, за которые в конечном итоге расплачивались американские служащие их транснациональных корпораций, на поездки на поля для гольфа, на всякого рода развлечения при поездках в Японию и другие страны, на бесчисленные личные контакты, и поняли, что все это не приносит ни малейшей пользы в тот момент, когда такая помощь требуется больше всего. Оказывается, Америка совсем непохожа на Японию. Её законодатели вовсе не считают себя обязанными расплачиваться за оказанные им услуги, а лоббисты, также получающие щедрое жалованье, объясняют, что так и должно быть. Тогда за что уплачены такие большие деньги?
Занимать позицию дальнего прицела? Долгосрочные планы — это, конечно, хорошо, если только ближайшее будущее представляется благоприятным и все идёт нормально. Обстоятельства позволяли Японии проводить политику долгосрочных планов в течение почти сорока лет, однако сегодня это было неприемлемо. В среду, в тот день, когда закон о реформе торговли оказался одобренным комитетом, индекс курса ценных бумаг Никкей — Доу упал до 12, 841 иены, составив примерно треть ещё относительно недавнего уровня, и паника в стране стала вполне реальной.
* * *
— Распускаются цветы сакуры, и девушки в доме наслаждений накидывают на себя новые шарфы, — произнёс Кларк слова знаменитой хайку.Может быть, по-японски, подумал он, эти строки и звучат поэтично, но по-английски они даже не рифмуются. Впрочем, фраза оказала поразительное воздействие на японца, стоявшего перед ним. — Олег Юрьевич просил передать вам лучшие пожелания, — добавил Кларк.— Прошло так много времени, — с трудом выдавил японец после нескольких секунд хорошо скрытой паники.
— Мы столкнулись с некоторыми трудностями у себя дома, — объяснил Кларк с лёгким акцентом.
Исами Кимура был высокопоставленным чиновником Министерства внешней торговли и промышленности Японии, одного из главных звеньев корпорации, которая ранее носила название «Япония, инкорпорейтед». По долгу службы он часто встречался с иностранцами, особенно иностранными журналистами, и потому согласился встретиться с Иваном Сергеевичем Клерком, недавно приехавшим в Японию из Москвы в сопровождении фотографа, который в данный момент занимался съёмками где-то в другом месте.
— Похоже, и для вашей страны наступили трудные времена, — добавил Кларк, не зная, как отреагирует Кимура на его слова. Следовало вести себя с японцем потвёрже — нельзя исключать вероятность того, что Кимура откажется от сотрудничества, после того как с ним в течение двух лет никто не поддерживал контактов. Если это произойдёт, ему придётся показать, что КГБ не отпускает попавших в его сети агентов. Впрочем, и ЦРУ придерживается того же.
— Просто кошмар, — отозвался Кимура после непродолжительного размышления и глотка сакэ.
— Если вы считаете, что вам трудно, то представьте, насколько плохо приходится русским. Страна, в которой я вырос, которая воспитала меня, распалась. Сами подумайте, мне теперь приходится зарабатывать на жизнь службой в «Интерфаксе». Я не могу даже постоянно заниматься своей основной работой! — Кларк удручённо покачал головой и осушил чашку.
— Вы отлично говорите по-английски.
«Русский журналист» вежливо кивнул, понимая, что это замечание служит знаком согласия сидящего напротив мужчины на дальнейшее сотрудничество.
— Спасибо за комплимент. Я несколько лет проработал корреспондентом «Правды» в Нью-Йорке, освещал в своих статьях деятельность ООН. Разумеется, когда оставалось на это время, — добавил он.
— Вот как? — с интересом заметил Кимура. — А что вы знаете об американском бизнесе и политике?
— Я специализируюсь на коммерческой деятельности. Новые обстоятельства, возникшие в мире, способствуют этому. Моя страна высоко ценит получаемые от вас сведения. В будущем мы сможем щедро вознаграждать вас, мой друг.
Кимура покачал головой.
— Сейчас у меня нет для этого времени. Департамент, где я работаю, находится по очевидным причинам в крайне затруднительном положении.
— Понимаю. Цель нашей встречи всего лишь возобновление прежнего знакомства. Пока мы не будем требовать от вас информации.
— Как поживает Олег? — осведомился Кимура.
— Он ведёт спокойную жизнь, ни в чём не нуждается — и все благодаря вашей превосходной совместной работе.
Это вовсе не было ложью. Лялин остался жив, а это куда лучше пули в затылок, полученной в подвале штаб-квартиры КГБ. Сидящий перед Кларком мужчина передал Лялину информацию, на основании которой они с Чавезом оказались в Мексике и провели весьма успешную операцию. Кларк пожалел, что не может от своего имени поблагодарить Кимуру за его роль в предотвращении ядерной войны. — А теперь скажите мне как журналисту: насколько в действительности ухудшились ваши отношения с Америкой? Видите ли, мне нужно передать статью в Москву. — Ответ поразил Кларка не только своей сутью, но и отчаянием, прозвучавшим в нём.
— Мы на краю гибели, — произнёс Исами Кимура, не поднимая головы.
— Неужели все настолько плохо? — удивлённо спросил мнимый Клерк, доставая блокнот, чтобы сделать записи, как и подобает репортёру.
— Начинается торговая война. — Служащий Министерства внешней торговли и промышленности с трудом выдавил эту фразу.
— Но разве такая война не нанесёт ущерба обеим странам? — Кларк слышал об этом достаточно часто и потому не сомневался в правдивости слов Кимуры.
— Мы говорили так на протяжении ряда лет, но на самом деле всё обстоит иначе. Вообще-то ситуация очень простая, — продолжил японец, полагая, что этот русский нуждается в уроках капиталистических отношений. — Нам нужен их рынок, чтобы продавать произведённые нами товары. Вам известно, что такое торговая война? Это значит, что они прекращают закупки наших промышленных товаров и сохраняют деньги у себя. Эти деньги поступают в их собственную промышленность, которой мы помогли — в определённой степени — стать более эффективной. Американская промышленность будет расширяться и процветать, следуя нашему примеру, и в результате они восстановят свои позиции в тех сферах биржевого рынка, где мы в течение двадцати лет занимали доминирующее положение. Утратив свои позиции на рынке, мы больше никогда не сможем их восстановить.
— Но почему? — недоуменно спросил Кларк, делая поспешные записи. Он заметил, что тема разговора по-настоящему заинтересовала его.
— Когда мы впервые появились на американском рынке, курс иены был втрое ниже нынешнего. Таким образом, нам представилась возможность успешно конкурировать с американскими товарами. Затем, завоевав место на американском рынке, создав высокую репутацию товарам, носящим названия японских корпораций, мы смогли повысить цены на них. При этом мы не только сохраняли завоёванный нами рынок, но и расширяли его в некоторых областях, несмотря на рост иены. Сегодня добиться этого будет намного труднее.
Какие сказочные новости, подумал Кларк, скрывая интерес за бесстрастной маской равнодушия.
— Но разве они смогут найти замену всем товарам, которые вы им поставляли?
— Полагаясь на собственных рабочих? Вряд ли, но им это и не требуется. В прошлом году автомобили и комплектующие составляли шестьдесят один процент общего объёма нашей торговли с Америкой. Американцы умеют производить автомобили, а то, что они не умели, узнали от нас. — Кимура склонился над столом. — Что же касается производства других товаров, например фотоаппаратов, их изготавливают теперь повсюду — в Корее, Сингапуре, Малайзии. То же самое относится к бытовой электронике. Дело в том, Клерк-сан, что никто ещё по-настоящему не понимает, что сейчас происходит на самом деле.
— Значит, американцы действительно могут причинить вам такой ущерб? Неужели это возможно? — Черт побери, подумал Кларк, а вдруг это правда?
— Да, вполне возможно. Моя страна не сталкивалась с подобной ситуацией с 1941 года. — Эта фраза вырвалась у него случайно, но Кимура обратил внимание на точность исторических ассоциаций в тот самый момент, когда произнёс её.
— Я не могу написать об этом в своей статье. Меня обвинят в паникёрстве.
Кимура поднял голову и посмотрел на него.
— Я говорил с вами не для того, чтобы вы написали об этом в газете. Мне известно, что ваша организация поддерживает контакты с американцами. Это неизбежно. Сейчас они отказываются прислушиваться к нам. Может быть, они выслушают вас. Американцы загнали нас в угол и поставили в безвыходное положение. Наши дзайбацу обезумели. Все произошло слишком быстро и зашло очень далеко. Как может отреагировать страна при такой угрозе экономике, которая может закончиться полным крахом?
Кларк откинулся на спинку стула и задумчиво прищурил глаза, как и подобает русскому журналисту. При первом контакте с Кимурой не предполагалось получать разведывательную информацию, но внезапно характер встречи приобрёл немалый интерес. Кларк не был готов к такому повороту, однако решил всё-таки воспользоваться им. Сидевший перед ним японец, похоже, располагал весьма ценной информацией и говорил, по-видимому, с полной откровенностью, продиктованной отчаянием. Более того, Кимура — знающий своё дело и преданный государственный служащий, и если такое положение было печальным — ничего не поделаешь, так и действуют разведывательные службы.
— Однажды американцы так поступили и с нами, в восьмидесятые годы. Наращивание вооружений, их безумный план вывести в космос системы оборонительного оружия, безрассудное балансирование на грани войны, которое затеял президент Рейган. А вы знаете, что, работая в Нью-Йорке, я участвовал в проекте «Райан»? Нам казалось, что американцы собираются нанести ракетно-ядерный удар по Советскому Союзу. Я потратил год, пытаясь проникнуть в их планы. — Джон держался, как и подобает полковнику И. С. Клерку из русской разведывательной службы, он говорил спокойно, негромко, словно читая лекцию. — Однако мы искали ответ не там, где он находился — впрочем, нет, я ошибаюсь. Ответ находился прямо перед нами, и мы не сумели увидеть его. Американцы заставили нас пойти на безрассудные траты и в результате нанесли непоправимый ущерб нашей экономике. Маршал Агарков в своём выступлении потребовал, чтобы наша экономика все свои усилия направила на противодействие американцам, но у нас не осталось сил. Короче говоря, я могу так ответить на ваш вопрос, Исами: у нас был выбор либо сдаться на милость победителя, либо начать войну. Мысль о войне казалась слишком страшной… и вот теперь я здесь, в Японии, и представляю уже другую страну.
То, что ответил Кимура, было одновременно и поразительным и удивительно точны:
— Но вы не теряли столько, сколько можем потерять мы. Американцы, по-видимому, не понимают этого. — Он встал и вышел из ресторана, оставив на столе достаточно денег, чтобы расплатиться по счёту — японец знал, что русский вряд ли сможет заплатить за обед в Токио.
Боже милостивый, подумал Кларк, глядя ему вслед. Их встреча проходила открыто, и потому её не требовалось скрывать. Это значило, что он тоже может просто встать и уйти. Но Кларк не сделал этого. Исами Кимура занимает слишком высокое положение в японской государственной машине, напомнил себе оперативник, допивая остатки сакэ. Над ним находился только один уровень государственных чиновников, а выше стоял уже администратор, который назначался из политических соображений и выражал государственные интересы. Подобно заместителю государственного секретаря, Кимура имел доступ ко всему. Он уже однажды продемонстрировал это, обеспечив их информацией о переговорах в Мексике, где Джон с Дингом арестовали Исмаила Куати и Ибрагима Госна. Уже за одно это Америка была многим ему обязана. Ещё более важным являлось то, что Кимура служил превосходным источником крайне ценных сведений. ЦРУ могло полагаться почти на всю предоставляемую им информацию, К этой встрече никто не готовился, она не была запланированной, и потому не могло быть сомнений в искренности мыслей и опасений Кимуры. Кларк понял, что необходимо как можно быстрее связаться с Лэнгли.
* * *
Это не явилось сюрпризом ни для кого, кто знал, что Гото — слабый человек. И хотя такое обстоятельство являлось проклятием для политической верхушки его страны, сейчас это было на руку Ямате.— Я не собираюсь становиться премьер-министром, — актерски заявил Хироши Гото, — чтобы привести свою родину к экономическому краху. — Его слова и манера говорить напоминали сцену театра «кабуки». Промышленник знал, что Гото — образованный человек, посвятивший немало времени изучению истории и искусства. Как и многие политические деятели, он уделял большое внимание внешнему впечатлению от своих высказываний в ущерб их содержанию. К тому же, подобно многим слабым людям, он старался продемонстрировать всем свою личную силу и могущество. Именно по этой причине часто в одной комнате с ним находилась эта девушка — Кимберли Нортон. Она постепенно овладевала искусством поведения любовницы влиятельного политического деятеля. И сейчас тихо сидела поблизости, наполняя чашки чаем или сакэ, и терпеливо ждала ухода Яматы, после чего, это было ясно, Гото отправится с нею в постель. Он явно считал, что это производит благоприятное впечатление на гостя. Ну и дурак, думает не мозгами, а яйцами, сказал себе Ямата. Ну ничего, я стану его мозгом, решил промышленник.