Клэнси Том. Долг чести

* * *

   — Алло?
   — Это Барбара Линдерс? — послушался женский голос.
   — Да. С кем я говорю?
   — Меня зовут Либби Хольцман, я из «Вашингтон пост». Живу в нескольких кварталах от вас. Мне бы хотелось зайти к вам и поговорить.
   — О чём?
   — Об Эде Келти и о причине, по которой они отказались от передачи дела в суд.
   — Как отказались?
   — Вот так, милая. Отказались и все, — ответил голос.
   — Одну минуту. Меня предостерегали против разговоров с журналистами. — В голосе Линдерс звучало нескрываемое подозрение. Ей и в голову не пришло, что этим она уже выдала себя.
   — Так уж принято, они всегда предостерегают и обычно против разумных поступков. Вы ведь помните, это я предала гласности отвратительные делишки, которыми занимался конгрессмен Грант в офисе своего округа? И это я пригвоздила подонка заместителя министра внутренних дел. Я всегда внимательно слежу за подобными делами, Барбара. — По тону голоса казалось, что Хольцман разговаривает с младшей сестрой, что соответствовало истине. Либби едва не получила Пулитцеровскую премию за журналистские расследования, в которых политика была связана с совращением женщин.
   — Откуда я знаю, что разговариваю именно с вами?
   — Вы ведь видели меня по телевидению, правда? Пригласите зайти и убедитесь собственными глазами. Я могу приехать через пять минут.
   — Сначала позвоню мистеру Мюррею.
   — Конечно, позвоните, только пообещайте мне одно, ладно?
   — Что именно?
   — Если он снова повторит вам то же самое относительно причины, по которой дело не передают в суд, то мы встретимся и поговорим. — Либби на мгновение замолчала. — Знаете, а почему бы мне не отправиться к вам прямо сейчас? Если ответ Дэна удовлетворит вас, мы просто выпьем по чашке кофе и вы расскажете о себе, для того чтобы я могла использовать это в газетной статье после начала процесса. Согласны?
   — Да… пожалуй. А теперь всё-таки я позвоню мистеру Мюррею. — Барбара положила трубку и набрала номер, который помнила наизусть.
   — Привет, это Дэн…
   — Мистер Мюррей! — тут же прервала его Барбара, чувствуя, как уже поколебалась её вера в справедливость окружающего мира.
   — …и Лиз, — добавил другой голос, оба явно записанные на ленту автоответчика. — Сейчас мы не можем подойти к телефону, — дружно произнесли два голоса, — но если вы хотите…
   — Где вы, мистер Мюррей, когда вы так мне нужны? — заявила мисс Линдерс, обращаясь к автоответчику, и в отчаянии бросила трубку ещё до того, как полное юмора обращение закончилось и раздался короткий гудок, после которого диктуется сообщение. Неужели такое возможно? Неужели это правда? — лихорадочно думала Барбара.
   Мы находимся в Вашингтоне, напомнил ей жизненный опыт. Здесь возможно все.
   Барбара Линдерс оглянулась по сторонам. Она провела в Вашингтоне одиннадцать лет и чего сумела добиться? Живёт одна, в маленькой однокомнатной квартире с гравюрами на стене. Хорошая мебель, которой пользуется лишь она. Воспоминания, угрожающие рассудку. Она осталась одна, в полном одиночестве, и её единственной надеждой было изгнать ужасные воспоминания, отомстить человеку, разрушившему её жизнь. А теперь что же, ей отказывают и в этом? Неужели жизнь может быть настолько жестокой? Самым пугающим было то, что и Лайза испытывала те же чувства. Барбара знала это из письма, сохранённого ею, ксерокопия которого все ещё лежала в коробочке с украшениями, спрятанной в ящике серванта. Она решила сохранить это письмо как память о своей лучшей подруге, а также напоминание ей, насколько опасно предаваться отчаянию, как это сделала Лайза. Прочитав письмо несколько месяцев назад, Барбара решила открыться знакомому врачу-гинекологу, которая, в свою очередь, направила её к психиатру Кларис Гоулден, и начался процесс, ведущий… куда? В этот момент раздался звонок, и она пошла к двери.
   — Привет! Вы меня узнаете? — Вопрос сопровождался тёплой и дружеской улыбкой. Либби Хольцман была высокой женщиной с густыми чёрными волосами, обрамлявшими бледное лицо, на котором выделялись яркие карие глаза.
   — Заходите, пожалуйста, — ответила Барбара, отходя от двери.
   — Вы позвонили Дэну?
   — Его нет дома… или, может быть, он просто оставил включённым автоответчик. Вы с ним знакомы?
   — О да. Мы — добрые друзья, — сказала Либби, направляясь к дивану.
   — Как вы считаете, на него можно положиться? Положиться по-настоящему?
   — Вам нужен честный ответ? — Хольцман задумалась. — Да, можно. Если он ведёт дело сам, ему можно верить. Дэн — честный человек, можете не сомневаться.
   — Но ведь сейчас он не ведёт дело сам, в одиночку, правда? Либби покачала головой.
   — Нет, такой процесс будет слишком сенсационным, неизбежно приобретёт политическую окраску. И вот ещё что важно знать о Мюррее — видите ли, он слишком верен людям, которых уважает, и потому будет делать то, что ему скажут. Я могу сесть, Барбара?
   — Да, конечно. — Обе женщины опустились на диван.
   — Вы знаете, в чём задача прессы? Мы следим за ходом событий. Мне нравится Дэн. Я им восхищаюсь. Он действительно хороший полицейский и честный человек. Готова побиться об заклад, что в течение всей работы с вами он вёл себя, как это сказать, ну вроде сурового старшего брата, верно?
   — Всегда, — подтвердила Барбара. — Он стал для меня лучшим другом в мире.
   — Полностью согласна. Дэн принадлежит к числу хороших людей, стоящих на страже закона. Я знакома с его женой Лиз. Однако проблема заключается в том, что не все люди похожи на него, и тогда на сцене появляемся мы, — закончила Либби.
   — Что вы имеете в виду?
   — Когда кто-то говорит Дэну, как ему нужно поступать, это делается под давлением обстоятельств, потому что таковы правила игры в Вашингтоне. И вы знаете что? Сам Дэн терпеть не может такое давление, точно так же, как и я. Мой долг, Барбара, помочь людям вроде Дэна, потому что при этом я заставляю политических подонков оставить его в покое и дать ему возможность спокойно выполнять свои обязанности.
   — Но я не могу… Я хочу сказать, что просто не могу… Либби протянула руку и прикоснулась к её ладони.
   — Я не собираюсь просить вас рассказывать мне обстоятельства дела, Барбара. Это может нанести ущерб судебному процессу, и вы должны понять, что я хочу ничуть не меньше вас, чтобы все прошло в соответствии с законом. Но вы можете поговорить со мной при условии, что это будет не для печати.
   — Да… Пожалуй.
   — Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу? — Либби достала из сумочки миниатюрный диктофон.
   — Кто услышит эту запись?
   — Только один человек — заместитель главного редактора. Это необходимо для того, чтобы показать, что у нас надёжные источники информации. Кроме него — никто. Запись будет конфиденциальной, якобы вы беседуете со своим врачом, адвокатом или священником. Таковы правила поведения журналистов, и мы никогда их не нарушаем.
   Вообще-то Барбара знала это, но сейчас, у неё в квартире, такие этические правила журналистики казались ей не слишком надёжными. Либби Хольцман поняла это по выражению её лица.
   — Если хотите, я могу уйти или мы можем продолжить беседу без магнитофона, но… — прибавила она с обезоруживающей улыбкой, — я не люблю вести записи в блокноте. При этом случаются ошибки. Может быть, вам хочется обдумать моё предложение — это я тоже понимаю. Вы прошли через тяжёлые испытания. Я знаю, что это такое.
   — Дэн тоже так говорил, но он не понимает этого! Не может понимать!
   Либби Хольцман посмотрела ей прямо в глаза. Неужели Мюррей действительно видел и чувствовал такие глубокие, такие мучительные страдания? Может быть, подумала она, он и вправду переживал вместе с этой женщиной, хотя и не совсем так, как она, потому что он мужчина, но он ведь хороший и честный полицейский, так что, вполне возможно, тоже испытывает ярость из-за того, что дело пытаются замолчать.
   — Барбара, если ты хочешь рассказать мне… о случившемся, я готова выслушать тебя. Иногда нам нужен друг, просто чтобы выговориться. Я ведь тоже женщина и не всегда являюсь репортёром.
   — Либби, ты слышала о Лайзе?
   — Обстоятельства её смерти так и остались неясными, правда? — Мы были подругами, делились всем… и затем когда он…
   — Ты уверена, что в это замешан Келти?
   — Это я нашла последнее письмо Лайзы.
   — Ты можешь рассказать мне об этом? — спросила Хольцман, не в силах сдержать профессиональный интерес.
   — Я могу сделать нечто лучшее. — Линдерс встала и на несколько секунд вышла из комнаты. Она вернулась с ксерокопией и передала её Либби.
   Журналистке потребовалось всего две минуты, чтобы прочитать его раз за разом. Дата, место, метод. Письмо из потустороннего мира, подумала Либби. Что может быть более опасным, чем чернила на бумаге?
   — На основании того, что написано здесь, и благодаря твоим показаниям, Барбара, его могут отправить в тюрьму.
   — Дэн тоже так говорит. И улыбается при этом. Он хочет, чтобы всё закончилось именно таким образом.
   — А ты? — спросила Хольцман.
   — Да!
   — Тогда позволь мне оказать тебе помощь.

17. Первый удар

   Электронные системы связи называют чудом — именно чудом — современных коммуникаций только потому, что ничто современное в принципе не должно становиться бичом, истинным проклятием. И. действительно, нередко те, кто принимают сообщения по линиям такой связи, приходят в ужас от того, что слышат.
   Полет проходил удивительно гладко, даже по меркам президентского самолёта «ВВС-1», на борту которого многие пассажиры — главным образом молодые и не слишком опытные сотрудники аппарата Белого дома — часто отказывались пристёгивать ремни безопасности. Что они тем самым демонстрируют? — подумал Райан. Лётный экипаж был превосходно подготовлен и состоял из пилотов ВВС, в то же время это не смогло предупредить неприятный случай, происшедший на авиабазе Эндрюз, когда в носовую часть правительственного самолёта, заходящего на посадку с министром обороны и его женой на борту, угодила молния, что изрядно всех напугало. По этой причине Джек, сидя в кресле, всегда пристёгивался, хотя и не слишком туго, в точности как это делают члены экипажа.
   — Доктор Райан? — раздался чей-то шёпот, и рука потрясла его за плечо.
   — В чём дело, сардж? — отозвался Джек, понимая, что нет смысла ворчать на ни в чём не повинного сержанта.
   — Мистер ван Дамм ждёт вас наверху, сэр.
   Райан кивнул, поднял спинку кресла в вертикальное положение и встал. Сержант передал ему кружку с кофе. На часах было девять утра, но там не указывался часовой пояс, и Райан не смог припомнить, на какую зону установлены часы. Впрочем, все это имело чисто теоретический интерес — самолёт все равно миновал один часовой пояс за другим.
   Верхняя палуба VC-25B резко отличалась по уровню комфорта от нижней палубы. Вместо роскошных кресел салон был заполнен оборудованием связи военного типа, причём отдельные ячейки были снабжены хромированными скобами для быстрой замены целых узлов в случае неисправности. Здесь всегда находилось несколько связистов, прослушивающих все возможные источники информации: дискретные радио — и телевизионные каналы, телефакс. Все они были кодированы, что защищало их от прослушивания посторонними лицами. Арни ван Дамм стоял в центре отсека. Он повернулся к Райану и передал ему газету. Это оказался факсимильный экземпляр вечернего выпуска «Вашингтон пост», который только что поступил в продажу в четырех тысячах миль и шести часовых поясах отсюда.
   ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ СВЯЗАН С САМОУБИЙСТВОМ, гласил огромный заголовок на первой странице. ПЯТЬ ЖЕНЩИН ОБВИНЯЮТ ЭДВАРДА КЕЛТИ В ИЗНАСИЛОВАНИИ.
   — Ты разбудил меня ради этого? — недоуменно спросил Райан. Разве этот вопрос затрагивал его сферу интересов? — подумал он.
   — Твоё имя упоминается в тексте, — заметил Арни.
   — Что? — Джек быстро просмотрел статью. «Советник по национальной безопасности Райан был одним из тех, с кем советовались по этому поводу». — Ну хорошо, по-видимому, это соответствует действительности.
   — Читай дальше.
   «Белый дом четыре недели назад приказал ФБР не передавать дело Келти на рассмотрение юридического комитета Конгресса».
   — Это неправда.
   — Статья представляет собой поразительно искусное сочетание правды и вымысла. — У руководителя аппарата Белого дома настроение было не из лучших.
   — Откуда произошла утечка информации?
   — Не знаю, но автором статьи является Либби Хольцман, а её муж спит в хвостовом отсеке самолёта. Вы друзья. Пойди и поговори с ним.
   — Подожди, Арни. Пройдёт немного времени, и истина восторжествует. Насколько мне известно, президент не нарушал закона.
   — Его политические противники выдадут это за попытку помешать отправлению правосудия.
   — Перестань. — Джек недоверчиво покачал головой. — При тщательном рассмотрении такое обвинение легко опровергнуть.
   — Никто не будет «тщательно рассматривать» это или «опровергать», черт побери. Запомни, речь идёт о политике. Никого не интересуют факты, когда приближаются выборы. А теперь иди и поговори с Хольцманом. Немедленно. — Он редко пользовался таким тоном в разговоре с Райаном, но сейчас в его голосе звучали повелительные нотки.
   — Ты уже сказал боссу? — спросил Райан, складывая газету.
   — Пусть ещё поспит. Пришли сюда Тиш, когда будешь проходить мимо, ладно?
   — О'кей. — Райан спустился по трапу, разбудил Тиш Браун, сделал жест в сторону салона, где размещался центр связи, и пошёл в хвостовой отсек. По пути он встретил стюардессу — нет, члена экипажа, поправился он. — Пригласите сюда Боба Хольцмана, — попросил Райан. Через иллюминатор было видно, что уже рассвело. Может быть, там, где сейчас летит самолёт, и впрямь девять утра? Наверно, ведь расчётное время прилёта в Москву — два часа дня по местному времени. Шеф-повар сидел у себя в камбузе и читал журнал «Тайм». Джек вошёл в камбуз и налил свежий кофе в кружку.
   — Не спится, доктор Райан?
   — Для сна не осталось времени. Пора заниматься делами.
   — Если хотите, я только что испёк булочки.
   — Отличная мысль.
   — Ты звал меня? — просунул голову, в отсек Боб Хольцман. Как и всякий другой мужчина на борту, он выглядел небритым.
   Джек молча передал ему газету, развёрнутую на странице со статьёй.
   — Что это?
   — Читай.
   Хольцман умел быстро читать.
   — Господи, неужели это правда?
   — Либби давно занималась этим?
   — Первый раз слышу — о черт, мне очень жаль, Джек.
   Райан кивнул, и на его лице появилась улыбка, ничуть не отражающая его мрачного настроения.
   — Да, я тоже только что проснулся.
   — Это действительно правда?
   — Наш разговор не для печати, согласен?
   — Да.
   — ФБР вело расследование этого дела уже довольно долго. Даты, указанные в статье Либби, близки к истине — мне придётся свериться со своими записями. Меня пригласили на брифинг по этому вопросу из-за степени допуска Келти примерно в тот самый момент, когда разразился скандал по поводу торговли с Японией, — проинструктировали, о чём мне можно говорить с ним, о чём нельзя, — ты ведь понимаешь, как обстоит дело, верно?
   — Понимаю. А какова ситуация в данный момент?
   — Председатель юридического комитета и его заместитель ознакомлены с материалами обвинения. Знают об этом также Эл Трент и Сэм Феллоуз из комитета по разведке. Ни у кого и в мыслях не было помешать отправлению правосудия, Боб. Насколько мне известно, президент вёл себя в этом деле очень достойно. Келти предстанет перед комитетом Конгресса, и, после того как будет решён вопрос о его импичменте, если дело зайдёт так далеко…
   — Это неизбежно, — прервал его Хольцман.
   — А вот я не уверен. — Райан покачал головой. — Если Келти найдёт хорошего адвоката, то постараются договориться, не доводя дело до отрешения от должности, как это случилось с Агнью. Если же Келти подвергнется процедуре импичмента, затем предстанет перед судом Сената и те признают его виновным, даже Господь Бог не поможет ему перед судом присяжных.
   — Да, пожалуй, — согласился Хольцман. — Значит, ты утверждаешь, что ошибочно не само обвинение против Келти, а роль президента в этом деле?
   — Совершенно верно. Если кто-то и чинит помехи на пути правосудия, то мне об этом не известно, а ведь меня ознакомили со всеми аспектами дела.
   — Ты беседуешь с Келти?
   — Нет, ничего серьёзного мы не обсуждаем. По тем проблемам, которые входят в сферу интересов Келти, я информирую его помощника по национальной безопасности, а он информирует своего босса. Согласись, вряд ли я смог бы относиться к Эду с достаточной объективностью. У меня две дочери.
   — Значит, тебе известны все подробности обвинения?
   — Нет, только в общих чертах. Мне ведь не нужно знать их. Но я хорошо знаком с Мюрреем. Если Дэн говорит, что у него есть убедительные доказательства, значит, дело обстоит именно так — Райан допил кофе и протянул руку за свежей булочкой. — Президент не — подчёркиваю — не пытается мешать процессу над Келти. Дело было отложено, чтобы не мешать решению других проблем, вот и все.
   — Но ведь поступать так тоже не следует, — напомнил Хольцман и взял булочку.
   — Чёрт возьми, Боб! Прокуроры назначают дату слушания дела в суде, не так ли? И в этом случае было решено назначить соответствующий день, ничего больше. — Хольцман прочитал по выражению лица Райана, чего тот хотел от него, и кивнул.
   — Я передам ей все, что ты мне сказал.
   Было слишком поздно принимать меры, направленные на то, чтобы уменьшить причинённый ущерб. Почти все политические деятели в Вашингтоне просыпаются рано. Они пьют кофе, внимательно читают газеты, проверяют свои факсы в поисках дополнительных материалов и звонят по телефону. За последнее время они все чаще стали подключаться к компьютерным терминалам и получать через них электронную почту. Это делается для того, чтобы выйти из дома, зная, что готовит им наступающий день. Многие члены палаты представителей Конгресса получили утром факсимильные экземпляры статьи Лиз Хольцман с сопроводительной пометкой, указывающей на огромную важность данной проблемы. В таких пометках использовались различные кодовые фразы в зависимости от того, какая фирма по связи с общественностью обслуживает данного конгрессмена, однако смысл всех фраз был одинаковым. Многим членам палаты представителей пришлось отказаться от противодействия принятию закона о реформе торговли, зато сейчас возникла возможность расквитаться. И они не упустили своего шанса.
   Замечания их делались главным образом не для печати. «Это представляется нам очень серьёзной проблемой», — говорилось чаще всего. Выражение «Мы сожалеем, что президент счёл возможным вмешаться в рассмотрение уголовного дела» тоже встречалось очень часто. Звонившие директору ФБР Уильяму Шоу получали ответ «без комментариев», причём обычно пояснялось, что ФБР никогда не высказывает своей точки зрения по любому расследованию, чтобы не помешать будущему рассмотрению дела в суде — если таковое попадёт в суд — и не затронуть гражданские права обвиняемого. Подобное пояснение редко включалось в публичные заявления политических деятелей, и при таком толковании фраза «без комментариев» начинала звучать особенно зловеще.
   Обвиняемый по этому делу проснулся в своём доме на территории военно-морской обсерватории на Массачусетс-авеню, Норт-Уэст, и обнаружил, что его старшие помощники уже приехали и ждут в гостиной первого этажа.
   — Ну и стерва, — заметил Эд Келти. Это было все, что он мог сказать. Не имело смысла пытаться опровергать факты, приведённые в статье. Подчинённые знали его для этого слишком хорошо. Склонность вице-президента к амурным похождениям была им известна. Подобная черта не являлась редкостью у политических деятелей, да и к тому же он старался не афишировать свои любовные связи.
   — Лайза Берринджер… — выдохнул вице-президент, читая статью. — Ну почему они не могут оставить в покое бедную девушку? — Он вспомнил, какое потрясение испытал, узнав о её смерти, о том, как она погибла, расстегнув пристежной ремень и направив автомобиль на скорости девяносто миль прямо на опору моста. Судебно-медицинский эксперт говорил о неудачном выборе такого метода самоубийства. Когда к месту трагедии приехала машина «скорой помощи», Лайза всё ещё была жива, несколько минут стонала и мучилась. Такая славная девушка… Она просто не понимала жизни, хотела от него слишком многого. Может быть, ей казалось, что к ней он отнесётся иначе, не так, как к остальным любовницам. Ну что ж, подумал Келти, почему-то все они считают себя особенными, непохожими на других.
   — Он бросил вас на произвол судьбы, — заметил один из помощников Келти. В конце концов, самым главным в этой истории была политическая уязвимость вице-президента.
   — Это уж точно. — Вот ведь сукин сын, подумал Келти. После всего, что я сделал. — О'кей — какие предложения?
   — Начать с того, что мы можем все отрицать, причём с чувством справедливого негодования, — произнесла глава администрации вице-президента и передала Келти лист бумаги. — Я уже подготовила пресс-релиз, ещё до полудня проведём пресс-конференцию. — Она уже позвонила полудюжине бывших и настоящих сотрудниц аппарата, которые согласились во время пресс-конференции находиться рядом со своим боссом. В каждом случае это была женщина, чью постель Келти осчастливил своим присутствием. Теперь они вспоминали о происшедшем с улыбкой. В конце концов, у великих людей тоже есть свои слабости. А у Эда Келти они более чем компенсировались той целеустремлённостью, с какой он занимался важными государственными делами.
   Келти быстро дочитал текст, до конца. Единственная защита от совершенно ложных обвинений заключается в правде… нет ни малейших оснований для подобных обвинений… всем известно, что я отдаю все силы на службу обществу, например защищаю права женщин и национальных меньшинств… Я настаиваю (слово «требую» является неподходящим в этом контексте, посоветовал ему юрист) на немедленном обсуждении всех обвинений и на возможности защищаться от них самым решительным образом… нет ни малейших сомнений, что это связано с приближением выборов… сожалею, что такое беспочвенное обвинение пагубно скажется на нашем выдающемся президенте, Роджере Дарлинге…
   — Немедленно свяжите меня по телефону с этим сукиным сыном!
   — Сейчас неудачное время для подобной конфронтации, господин вице-президент. В тексте пресс-релиза говорится, что вы «полностью рассчитываете на его поддержку», помните?
   — Ах да, конечно. — Эта часть пресс-релиза будет предупредительным выстрелом, нацеленным не в воду перед носом корабля, а прямо в мостик, подумал Келти. Либо Дарлинг выступит в его защиту, либо ему угрожает полный провал уже на первичных выборах.
   Что ещё может случиться в этом году? Хотя информация о Келти появилась слишком поздно для всех американских утренних газет — даже для «США сегодня», — её сразу подхватили средства электронной информации в собственных обзорах, предваряющих дальнейшие передачи. Для многих финансистов, работающих в сфере инвестиций, это означало утренний выпуск новостей Национальной общественной радиокорпорации — интересная программа, которую слушали во время переездов из Коннектикута и Нью-Джерси, потому чт0 она продолжалась два часа и включённые в неё новости постоянно повторялись. «Эксклюзивная статья в утреннем выпуске „Вашингтон пост“…» так начинались передачи, транслируемые каждый час, и вступительная фраза звучала как звон сигнального колокола, привлекая внимание слушателей. Несмотря на то что в Вашингтоне сообщения о политических скандалах были таким же обычным явлением, как прогноз погоды, слова «изнасилование» и «самоубийство» настораживали своей недвусмысленностью.
   «Чёрт возьми!» — одновременно воскликнули тысячи голосов в аналогичном количестве роскошных автомобилей. Что ещё может произойти? Рынок продолжал оставаться неустойчивым, и такая сенсация несомненно окажет влияние на него. С экономической точки зрения это не имело никакого смысла, однако все ожидали чего-то подобного и готовились к этому, так что дальнейшее падение рынка стало неизбежным в ситуации, которую инженеры-компьютерщики называли обратной связью. Сегодня курс акций упадёт снова. Такая тенденция сохранялась на протяжении одиннадцати дней из последних четырнадцати, и, хотя индексы Доу-Джонса подталкивали заказы на покупку, мелкие инвесторы начинали нервничать и требовали, чтобы брокеры сбрасывали их пакеты акций, а инвестиционные фонды открытого типа, подталкиваемые телефонными звонками от мелких вкладчиков, тоже были вынуждены поступать аналогичным образом, ещё больше усугубляя совершенно искусственно возникшую ситуацию. Такая система могла существовать только в стране подлинной демократии, но если всё было именно так, то и стадо скота, охваченное паникой, тоже можно назвать демократией.

* * *

   — О'кей, Арни. — Президент Дарлинг даже не поинтересовался тем, как произошла утечка информации. Он был достаточно опытным игроком на политической арене и понимал, что теперь это не имеет значения. — Что мы собираемся предпринять?
   — Я говорил с Бобом Хольцманом, — произнёс Райан, заметив взгляд главы администрации Белого дома.