Потому что русские напуганы. Чем?
   — Я сейчас поговорю с Мэри-Пэт и представлю твоё предложение президенту. — Райан ещё не был уверен, как сделать это. А вот Головко, несомненно, понимал ценность выдвинутого им предложения. Вряд ли нужно быть слишком уж проницательным, чтобы догадаться каким будет ответ.
   И снова Райан мысленно увидел улыбку на лице русского разведчика.
   — Если Фоулеева не согласится, это меня несказанно удивит, Джек. Я буду у себя в кабинете ещё несколько часов.
   — Я тоже. Спасибо, Сергей.
   — До свидания, доктор Райан.
   — Это показалось мне очень интересным, — послышался голос Робби Джексона, стоящего в дверях. — Похоже, ты тоже провёл бессонную ночь.
   — Да, в самолёте. Хочешь кофе? — спросил Джек.
   Адмирал покачал головой.
   — Нет, спасибо. Ещё одна чашка, и у меня начнут дрожать руки. — Он вошёл в кабинет и сел.
   — Плохо?
   — И становится все хуже. Мы все ещё не подсчитали, сколько военнослужащих находится в Японии, поскольку там немало проезжающих. Час назад в Якоте приземлился С-141 — и тут же связь с ним прервалась. Проклятый самолёт был вынужден совершить там посадку — у него что-то случилось со средствами связи или, скорее, не хватило горючего, — сообщил Робби. — В экипаже четыре или пять человек, не помню. Госдеп пытается выяснить, сколько там бизнесменов. В результате мы получим приблизительное число, но нужно принять во внимание и туристов.
   — Заложники… — пробормотал Райан и нахмурился. Адмирал кивнул.
   — Не меньше десяти тысяч.
   — А две подводные лодки?
   Джексон отрицательно покачал головой.
   — Погибли, с них никто не спасся. Самолёт, вылетавший к месту их гибели, вернулся на «Стеннис». Сейчас авианосец направляется в Пирл-Харбор на скорости двенадцать узлов. «Энтерпрайз» пробует провернуть один гребной вал и находится на буксире, делает узлов шесть. Не исключено, что повреждения не столь серьёзны, как сообщил нам командир. Навстречу идёт океанский буксир. Мы послали несколько самолётов Р-3 к Мидуэю для противолодочного патрулирования. Будь я на месте противника, попытался бы потопить авианосцы. «Джонни Реб» сможет отбиться, а вот «Энтерпрайз» — прекрасная цель. Главнокомандующий беспокоится о нём. Мы утратили способность контролировать ситуацию силовыми методами, Джек.
   — Как на Гуаме?
   — Связь со всеми островами Марианского архипелага прервана. — Джексон объяснил, как говорил по телефону с Орезой. — Он может всего лишь информировать нас о том, насколько плохо наше положение.
   — У тебя есть предложения?
   — Мои люди изучают различные варианты, однако, чтобы взяться за это дело всерьёз, нам нужно знать, каковы намерения президента. Насколько серьёзно он относится к этому? — спросил адмирал.
   — Скоро сюда приедет японский посол.
   — Великолепно. Но вы не ответили на мой вопрос, доктор Райан.
   — Ответ и мне пока неизвестен.
   — Это должно укрепить мою решимость?
* * *
   Капитан первого ранга Бад Санчес чувствовал, что оказался в редкостном положении. Успешная посадка противолодочного самолёта S-3 «викинг» не была такой уж трудной. В конце концов, «гуверы» — послушные самолёты, они совершают посадку на малой скорости, да и над лётной палубой дул встречный ветер узлов в двадцать. Теперь все авиакрыло находилось на борту «Джона Стенниса» и его авианосец улепётывал с места аварии.
   Да, огромный авианосец старался уйти отсюда с максимально возможной скоростью. Он не шёл навстречу опасности, как этого требовали традиции Военно-морского флота США, а плыл на одном винте обратно в Пирл-Харбор. Пять эскадрилий истребителей и штурмовиков безмолвно застыли ровными рядами на его лётной палубе, готовые к боевым операциям, но неспособные попытаться взлететь — разве что в случае крайней необходимости. Причина заключалась в весе и ветре. Во время лётных операций, когда самолёты взлетают или совершают посадку, авианосцы направляются навстречу ветру, они оснащены мощными двигателями, разгоняющими корабль до такой скорости, что над палубой возникает максимально сильный встречный поток воздуха. Этот воздушный поток в сочетании с ускорением, придаваемым самолётам паровыми катапультами, создаёт необходимую подъёмную силу. Таким образом, способность самолётов к взлёту прямо зависит от этого потока, а с тактической точки зрения сила воздушного потока оказывает влияние на подъёмный вес самолётов, куда включаются топливо и боезапас. В создавшейся ситуации самолёты Санчеса могли взлететь, но без запаса горючего, необходимого для того, чтобы оставаться в воздухе и преследовать цели над морской поверхностью и даже без минимального боезапаса. Командир авиакрыла пришёл к выводу, что его истребители способны защитить флот от воздушной угрозы примерно в радиусе ста миль. Однако такая опасность отсутствовала, и хотя направление отхода японской эскадры было известно, она находилась за пределами досягаемости грозных истребителей и штурмовиков Санчеса. Правда, у него все равно не было приказа, позволяющего осуществить подобный акт возмездия.
   Ночь на море обычно прекрасное зрелище и доставляет удовольствие, но не на этот раз. Свет луны в последней четверти и бесчисленных звёзд, отражающийся от гладкой морской поверхности, заставлял всех нервничать. Вне зависимости от затемнения боевые корабли были отчётливо видны. Единственными боевыми машинами авиакрыла Санчеса, находящимися в воздухе, являлись противолодочные вертолёты, мигающие габаритные огни которых мелькали главным образом впереди авианосцев, рядом с передовыми кораблями боевого охранения. Хорошо было то, что малая скорость создавала благоприятные условия для гидроакустических систем эсминцев и фрегатов, буксировавших за собой пассивные антенны, которые прослушивали морские глубины. Впрочем, их было не так много. Большинство кораблей охранения находились вблизи «Энтерпрайза», окружая его двумя кольцами, подобно тому как телохранители оберегают главу государства. Один из них, ракетный крейсер типа «иджис», пытался помочь авианосцу, буксируя его на заведённом с кормы стальном тросе, так что скорость «Энтерпрайза» достигала целых шести с половиной узлов. Без хорошего штормового ветра с носа «Эйзенхауэр» вообще не сможет вести лётные операции.
   Подводные лодки, традиционно злейший враг авианосцев, могли скрываться в толще океана. Из Пирл-Харбора сообщили, что гидрофоны не зарегистрировали никаких контактов вблизи разделившегося теперь авианосного соединения, но им было легко судить с берега о ситуации в море. Гидроакустики, сидящие с наушниками под наблюдением нервничающих офицеров, требовавших, чтобы те ничего не упускали, обнаруживали цели, которых не существовало в действительности: водные завихрения, рыбные косяки и тому подобное. Беспокойство экипажей наглядно проявилось в том, как один фрегат в пяти милях от авианосца вдруг резко повернул налево и увеличил скорость, наверняка переведя гидролокатор в активный режим, что было вызвано, скорее всего, воображением гидроакустика третьего класса, которому вдруг показалось, что он услышал подозрительный шум. Наверно, это пару раз перднул кит, подумал капитан первого ранга Санчес. Над самой поверхностью моря висел один из «сихоуков» его авиакрыла, опуская в воду погружной гидролокаторный датчик прослушивания глубины. Отсюда до Пирл-Харбора тысяча триста миль, подумал Санчес, а скорость — двенадцать узлов. Четверо с половиной суток хода и ежеминутное ожидание торпедной атаки с японской подводной лодки.
   И тут же возник логичный вопрос: какому это гению пришла в голову мысль убрать из западной части Тихого океана боевые корабли? Являются Соединённые Штаты глобальной супердержавой или нет? Разве демонстрация военной мощи во всех районах мира не имеет важного значения? Раньше имела, несомненно, подумал Санчес, вспомнив время обучения на курсах высших офицеров в Ньюпорте, перед тем как получить назначение на должность командира авиакрыла. На протяжении двух поколений Военно-морской флот США поддерживал равновесие сил во всём мире и наводил страх одним лишь фактом своего существования, всего лишь напоминая о своей мощи, о чём свидетельствовали постоянно обновляемые фотографии боевых кораблей в морском сборнике «Джейнз файтинг шипс». Никто не знал, где в данный момент находятся эти корабли. Любопытным стоило только сосчитать пустые пирсы на огромных военно-морских базах и задуматься над возможными последствиями. Ну что ж, теперь задумываться больше не приходилось. У двух крупнейших в мире заводов по разделке судов на металлолом в Пирл-Харборе теперь много работы, а если сообщение о захвате Марианских островов соответствует действительности, у Америки не хватит морской мощи, чтобы отвоевать их обратно, даже если Майку Дюбро с его эскадрой захочется прийти на помощь, как в последних кадрах фильма, когда бесстрашные кавалеристы Седьмого полка спасают белых поселенцев от кровожадных индейцев.
* * *
   — Привет, Крис. Спасибо, что пришёл. — До приезда посла в Белый дом оставалось всего несколько минут. Крайне неудачное время, но тех, кто принимал решения в Токио, не интересовало, насколько это удобно для Нагумо. В этом дипломат не сомневался. Существовала ещё одна причина. Обычно в Вашингтоне не замечали иностранцев, но и это скоро переменится. Сейчас, впервые за всё время пребывания в Америке, Нагумо превратился в гайджина.
   — Сейджи, что происходит, черт побери? — спросил Кук. Оба являлись членами Университетского клуба, роскошного заведения, расположенного рядом с русским посольством. Клуб мог похвастать великолепным спортивным залом и являлся любимым местом для тех, кто любил поработать на тренировочных снарядах и быстро поесть. Японские торговые компании арендовали в клубе несколько комнат, и, хотя в дальнейшем Нагумо не сможет пользоваться ими для встреч с американскими чиновниками, эта последняя встреча, рассчитывал он, не привлечёт внимания.
   — Что тебе известно, Крис?
   — Мне сказали, что на одном из боевых кораблей вашего флота произошёл пожар и какой-то несчастный случай. Боже мой, Сейджи, ведь ситуация и без того достаточно тяжёлая! Разве мало этих проклятых топливных баков? — Перед тем как ответить, Нагумо сделал паузу. То, что сообщил ему американец, было в некотором смысле хорошей новостью. Случившееся старались держать в секрете, как и предсказывал Нагумо и на что надеялся посол. Сейчас Сейджи нервничал, хотя это и не было заметно по его бесстрастному лицу.
   — Крис, это не было случайностью.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Произошло в некотором роде боевое столкновение. Дело в том, что моя страна ощущает угрозу со стороны Соединённых Штатов и мы приняли меры в целях защиты.
   Крис посмотрел на своего японского друга недоумевающим взглядом. Несмотря на то что он входил в состав группы японистов Государственного департамента, его ещё не приглашали на подробный брифинг. Куку было известно лишь то, что он слышал по радио в своём автомобиле, а переданная информация являлась весьма скудной. Сама мысль о возможности нападения на Америку выходила далеко за пределы его воображения. В конце концов, Советский Союз распался, правда? Такое представление о происшедшем устраивало Сейджи Нагумо. Его приводила в ужас мысль об опасности, которой подвергается его страна, хотя он не имел представления о причинах, вызвавших все это. Он оставался патриотом. Любил свою родину и был воспитан в её культурных традициях. Ему надлежало выполнять полученные инструкции и приказы. В душе он мог возмущаться ими, но в остальном оставался солдатом и должен бесприкословно повиноваться. Это Кук был гайджином, а не он, беспрестанно повторял себе Нагумо.
   — Крис, наши страны воюют друг с другом — в некотором смысле. Вы слишком уж прижали нас. Извини меня, мне самому не нравится такое развитие событий. Надеюсь, ты поймёшь.
   — Одну минуту. — Крис Кук покачал головой, и на его лице появилось странное выражение. — Ты говоришь — война? Настоящая война?
   Нагумо кивнул и заговорил рассудительным голосом, в котором звучало сожаление:
   — Мы захватили Марианские острова. К счастью, это удалось осуществить без пострадавших с обеих сторон. Столкновение между нашими флотами оказалось несколько более серьёзным, но не больше. Сейчас обе стороны расходятся, и это хороший знак.
   — Вы убили американцев?
   — Да, к моему крайнему сожалению, оба флота понесли потери. — Нагумо замолчал и посмотрел вниз, словно не решаясь взглянуть в глаза другу. Японец уже убедился, что американец проявляет именно те чувства, которые он от него ожидал. — Прошу тебя, Крис, не вини меня в случившемся, — продолжил Нагумо, явно сдерживая собственные чувства. — Но такое бывает. Я не имею к этому никакого отношения. Никто не спрашивал моего мнения. Ты знаешь, каким был бы мой ответ, какой бы совет дал я. — Нагумо говорил правду, и Кук понимал это.
   — Господи, Сейджи, что же теперь делать? — Этот вопрос прозвучал как проявление дружбы, поиски поддержки, что было нетрудно предсказать. Нагумо, как и рассчитывал, тут же воспользовался этим.
   — Нам нужно сохранять спокойствие и удерживать происходящее в определённых рамках. Я не хочу, чтобы мою страну снова уничтожили. Мы должны остановить это и сделать все как можно быстрее. — Это являлось целью его страны и потому его собственной. — В мире не должно быть места для такой… такой мерзости. В моей стране есть и более рассудительные головы. Гото — дурак. Вот видишь, — Нагумо развёл руками, — вот я и высказал тебе свою точку зрения. Он действительно дурак. Неужели мы позволим, чтобы наши страны уничтожили друг друга из-за дураков? Как по-другому можно назвать действия вашего Конгресса, поведение этого маньяка Трента с его законом о реформе торговли? Посмотри, к чему привели эти его реформы! — Нагумо no-настоящему вошёл в роль. Умеющий скрывать свои чувства подобно большинству дипломатов, он обнаружил у себя актёрский талант, который проявился особенно ярко, поскольку Нагумо искренне верил в то, что сейчас говорил. Он поднял голову — у него в глазах стояли слезы. — Крис, если такие люди, как мы с тобой, не возьмутся за решение проблемы — мой Бог, что будет тогда? Пропадёт труд нескольких поколений, обе страны — твоя и моя — понесут огромный урон, погибнут люди, наступит конец прогрессу — и все это почему? Только потому, что дураки в наших странах не сумели урегулировать торговые проблемы? Кристофер, ты должен помочь мне положить этому конец. Должен!
   Кристофер Кук, пусть и предатель, продавший за деньги интересы своей страны, оставался тем не менее дипломатом, а профессиональный долг дипломатов заключается в том, чтобы не допустить войны. Ему нужно было принять решение, и он его принял.
   — Но что ты собираешься делать?
   — Крис, ты ведь знаешь, что моё влияние выходит далеко за пределы той должности, которую я занимаю, — напомнил Нагумо. — Иначе как бы я мог оказывать тебе услуги, цементирующие нашу дружбу?
   Кук кивнул. Он догадывался об этом.
   — В Токио у меня влиятельные друзья и связи. Но мне нужно время. Мне нужны гибкие условия при переговорах. Если мне предоставят такие возможности, я сумею смягчить нашу позицию, опереться на политических противников Гото и выработать какое-то взаимоприемлемое решение проблемы. Нам придётся упрятать этого безумца в сумасшедший дом — там ему самое место. Такой маньяк может уничтожить мою страну, Крис! Ради всего святого, ты должен помочь мне остановить его. — Эта фраза прозвучала как крик души.
   — Но что я могу сделать, Сейджи, чёрт возьми? Я всего лишь заместитель помощника госсекретаря, понимаешь? Самый рядовой краснокожий, и надо мной множество вождей.
   — Ты один из тех немногих в Государственном департаменте, кто понимает нас. К тебе обратятся за советом. — Нагумо решил, что следует добавить немного лести. И Кук кивнул.
   — Пожалуй. Может быть, у них хватит сообразительности, — добавил он. — Мы знакомы со Скоттом Адлером. Он советуется со мной.
   — Если ты сообщишь мне, чего хочет ваш Госдепартамент, я передам эту информацию в Токио. Чуточку везения, и мои союзники в Министерстве иностранных дел раньше других успеют выдвинуть встречное предложение. В таком случае ваши идеи могут показаться нашими и мы с большей лёгкостью пойдём вам навстречу. — Такое поведение называлось дзюдо и заключалось главным образом в том, что сила и натиск противника использовались против него самого. Нагумо считал, что очень умело прибегнул сейчас к этому древнему японскому искусству, придумав подобный гамбит. Тщеславию Кука должна понравиться мысль, что таким образом он сможет манипулировать теми, в чьих руках находится внешняя политика Соединённых Штатов.
   Гримаса недоверия снова появилась на лице Кука.
   — Но если мы ведём войну с Японией, то — каким образом…
   — Гото всё-таки не законченный безумец. Наши страны сохранят свои представительства в качестве каналов связи. Мы предложим вернуть Америке Марианские острова. Сомневаюсь, что такое предложение будет совершенно искренним, но оно будет выдвинуто в качестве жеста доброй воли. Видишь, — покачал головой Сейджи, — вот я и предал свою страну. — Он не добавил, что эта фраза была обдумана заранее.
   — Какое предложение будет приемлемо для Японии как последнее, дальше которого она откажется отступать?
   — Тебя интересует моё мнение? Полная независимость северной части Марианских островов и отмена их статуса, как подмандатных территорий США. В любом случае они окажутся в сфере нашего влияния по чисто географическим и экономическим причинам. Мне это представляется разумным компромиссом. Почти вся земля на этих островах куплена японцами, — напомнил он гостю. — Я, правда, не совсем уверен, что именно таким будет окончательное предложение, но, кажется, догадываюсь.
   — Как относительно Гуама?
   — Он остаётся во владении США при условии демилитаризации. И здесь я не могу быть уверенным, но у меня есть основания предполагать, что такой будет позиция моей страны. Для полного решения всех вопросов понадобится время, но в этом случае мы остановим военные действия, прежде чем они зайдут слишком далеко.
   — Что, если нам не удастся достичь соглашения?
   — Тогда погибнут многие. Мы с тобой дипломаты, Крис. Наша задача заключается в том, чтобы не допустить этого. — И новое напоминание: — Если ты сможешь помочь мне, просто сообщив о сути американских предложений, чтобы предоставить нам возможность пойти на компромисс, мы с тобой сможем положить конец войне, Крис. Прошу тебя, помоги мне.
   — Я не хочу брать деньги за это, Сейджи, — последовал ответ Кука.
   Поразительно. Оказывается, у этого человека всё-таки есть моральные принципы. Как хорошо, что ему не хватает проницательности.
* * *
   В соответствии с договорённостью посол Японии подъехал ко входу в Восточное крыло. Швейцар распахнул ворота перед длинным «лексус-стретчем», морской пехотинец отдал честь, поскольку ему никто не давал иного распоряжения. Посол вошёл в здание в одиночку, без телохранителя, миновал металлодетекторы, затем повернул по длинному коридору на запад, мимо личного кинозала президента. Стены украшали портреты прежних президентов, по сторонам возвышались скульптуры Фредерика Ремингтона и другие раритеты, напоминающие об истории заселения Америки. Сама длина коридора должна была вселять в посетителя представление о размерах этой страны. Три агента Секретной службы проводили посла на государственный этаж Белого дома, который был хорошо ему знаком, затем дальше на запад в крыло, из которого и велось управление Соединёнными Штатами. Взгляды агентов не казались враждебными, они были сдержанными и нейтральными, но все это резко отличалось от сердечного приёма, обычно оказываемого ему в этом здании. Наконец, не случайно и приём был назначен в зале Рузвельта. Там находились золотая медаль и диплом Нобелевского лауреата, вручённые Теодору за его роль посредника в переговорах, положивших конец русско-японской войне.
   Если процедура приезда в Белый дом была рассчитана на то, чтобы внушить ему благоговейный страх, подумал посол, то её заключительный этап привёл к обратному. Американцам свойственны такие глупые мелодраматические жесты. Зал Индейских договоров в соседнем здании Экзекьютив-билдинг был предназначен для того, чтобы приводить в трепет дикарей, а этот зал напоминал послу о первой крупной войне, которая вознесла его страну до уровня великих держав после победы над другим членом этого эксклюзивного клуба, царской Россией, страной совсем не такой великой, как казалось на первый взгляд, пронизанной коррупцией, раздираемой внутренними разногласиями и конфликтами, склонной к хвастовству и ничем не подкреплённым угрозам. В точности как Америка, подумал посол. В данную минуту он нуждался в столь ободряющих мыслях, потому что у него дрожали колени. Президент Дарлинг уже стоял, и посол пожал протянутую руку.
   — Господин посол, вы знакомы со всеми присутствующими здесь. Прошу садиться.
   — Спасибо, господин президент. Я весьма благодарен вам за то, что вы согласились принять меня без заблаговременной просьбы с моей стороны по вопросу, не терпящему отлагательства. — Он обвёл взглядом находящихся в зале, кивая каждому, пока Дарлинг обходил стол, направляясь к своему креслу на противоположной стороне. Бретт Хансон, государственный секретарь; Арнолд ван Дамм, глава администрации Белого дома; Джон Райан, советник по национальной безопасности. Посол знал, что министр обороны тоже находится в здании, но отсутствует на встрече. Интересно. Посол находился в Вашингтоне много лет и хорошо понимал американцев. Лица сидящих напротив отражали сдерживаемый гнев; хотя президент, подобно агентам Секретной службы, стоящим у дверей, умело скрывал свои эмоции, у него был жёсткий взгляд солдата. Лицо Хансона выражало даже не гнев, нет — скорее это было негодование. По-видимому, ему и в голову не приходило, что у кого-то возникнет столь глупая мысль, как угрожать его стране, — он походил на испорченного ребёнка, недовольного тем, что провалился на экзамене у справедливого и беспристрастного учителя, Ван Дамм — политик, потому он смотрел на посла, как на варвара — маленького занятного человечка. Райан скрывал свои чувства лучше других, хотя гнев ощущался и у него — не в пристальном взгляде его голубых кошачьих глаз, а в манере поведения, даже в том, как он держал ручку. Послу никогда не приходилось иметь дело с Райаном, даже встречаться с ним, за исключением нескольких официальных банкетов. Не знали его и сотрудники посольства. Несмотря на то что прошлое Райана было хорошо известно знатокам вашингтонского света, его считали специалистом по Европе, далёким от проблем Японии. Это хорошо, подумал посол. Знай Райан Японию получше, он мог бы стать опасным противником.
   — Господин посол, — начал Хансон. — Вы обратились с просьбой об этой встрече. — Начинайте, прошу вас.
   Райан выслушал вступительное заявление посла Японии без особого внимания. Оно было длинным, подготовленным заранее и легко предсказуемым, ничем не отличалось от заявлений любой другой страны при подобных обстоятельствах, разве что было немного оживлено упоминанием о национальных особенностях. В случившемся нет вины японцев; их принудили к этому, загнали в угол, с ними обращались как с вассалами — и все это после многих лет тесного и взаимовыгодного сотрудничества, после столь длительного периода дружеских отношений. Они тоже сожалеют о случившемся, и тому подобное. Это было всего лишь дипломатическое многословие, и Джек принялся разглядывать посла, пока слух отфильтровывал монотонное жужжание его голоса.
   Поведение говорящего представлялось более интересным. В дружественной обстановке дипломаты склонны изъясняться цветисто и выразительно, а во враждебной — монотонно и однообразно, словно стесняясь произносить то, что им приказано передать. Но не в данном случае.
   Посол Японии говорил уверенно и убеждённо, что указывало на гордость за свою страну и её действия. Джек вспомнил, что даже германский посол, приехавший сообщить Молотову о вторжении гитлеровских войск в Россию, делал это с печалью в голосе.
   Что касается президента, то он, заметил Райан, выслушал заявление посла молча и с бесстрастным выражением, дав возможность Арни демонстрировать гнев, а Хансону — шок. Молодец.
   — Господин посол, война с Соединёнными Штатами — вопрос крайне серьёзный, — произнёс государственный секретарь, когда вступительное заявление подошло к концу.
   Эти слова не произвели впечатления на посла. Он даже не дрогнул.
   — Война начнётся лишь в том случае, если вы этого захотите, — сказал он. — У нас нет ни малейшего желания уничтожить вашу страну, но нам необходимо соблюдать интересы собственной безопасности. — Далее он изложил японскую точку зрения на оккупацию Марианских островов. Раньше они принадлежали Японии и теперь вернулись обратно к ней. Его страна имеет право на оборонительный периметр вокруг метрополии, вот и все, закончил посол.
   — Вам известно, — напомнил Хэнсон, — что мы в состоянии уничтожить вашу страну?
   Кивок.
   — Да, конечно. Мы хорошо помним, как вы сбросили атомные бомбы на японские города.
   Райан широко открыл глаза от неожиданности. «Ядерное оружие?» — написал он на странице блокнота.