Клэнси Том. Все страхи мира

   Бок и Куати следили за установкой станка с дальнего конца мастерской, стараясь не мешать работе.
   – У меня в основном разработан оперативный план, – заметил Гюнтер.
   – Значит, ты не собираешься взрывать бомбу в Израиле? – спросил Куати. Именно ему предстояло дать согласие на предложенный план или отклонить его. Тем не менее он с интересом прислушивался к мнению своего немецкого друга. – Можешь рассказать мне о своем плане?
   – Могу. – И Бок объяснил Куати, что собирается предпринять.
   – Очень интересно. Ты думал о безопасности?
   – Главной проблемой здесь является наш друг Манфред – точнее, его жена. Ей известна его квалификация и круг интересов. Кроме того, она знает, что он куда-то уехал.
   – У меня создалось впечатление, что, убив ее, мы не только ничего не выиграем, но и подвергнем опасности нашу операцию, – произнес Куати.
   – При обычных обстоятельствах я бы согласился с тобой, но все знакомые сослуживцы Фромма тоже уехали – причем большинство вместе с женами. Если фрау Фромм просто исчезнет, соседи решат, что она отправилась к мужу. Длительное отсутствие мужа может привести к тому, что она когда-нибудь проговорится – даже если это произойдет ненамеренно – о том, что Манфред уехал куда-то и работает по своей специальности. Не исключено, что на это обратят внимание.
   – Неужели она знает, чем он занимался в прошлом?
   – Манфред очень замкнутый человек и умеет хранить тайну, однако мы должны исходить из того, что ей это известно. Какая женщина не выведает у мужа секреты?
   – Продолжай, – сказал Куати усталым голосом.
   – В случае обнаружения ее тела полиция начнет поиски мужа, а это приведет к осложнениям. Она должна исчезнуть. Тогда создастся впечатление, что она уехала к мужу.
   – Вместо обратной ситуации, – заметил Куати с редкой для него улыбкой, – по завершении проекта.
   – Совершенно верно.
   – Что она собой представляет?
   – Сварливая мегера, жадная, не верящая в Бога. – Эти слова, произнесенные Боком, который сам был атеистом, удивили Куати.
   – Как ты собираешься осуществить это? Бок кратко объяснил и добавил:
   – Это станет доказательством надежности наших людей и придаст нам уверенность в успешном осуществлении их части операции. Детали я оставлю на усмотрение моих друзей.
   – Вероятность обмана? В таком деле нельзя верить на слово.
   – Если хочешь, я заставлю их предоставить видеокассету с записью процесса ее устранения. Это будет достаточно убедительно? – Для Бока такое не было неожиданностью. Ему уже приходилось снимать сцены убийства видеокамерой.
   – Варварство, – поморщился Куати. – К сожалению, в данном случае это необходимо.
   – Во время поездки на Кипр я позабочусь об этом.
   – Не забудь, нам придется подумать о проблеме безопасности во время этой поездки, мой друг.
   – Да, спасибо за напоминание, я знаю. – Бок понимал, что это значит. Если его арест неминуем – ничего не поделаешь, его профессия была опасной, и Куати была необходима осторожность. План, выдвинутый самим Гюнтером, делал это неизбежным.

* * *

   – У всех станков есть левеллеры – приспособления для выравнивания воздушных подушек, – раздраженно заметил Госн, стоявший в пятнадцати метрах от Бока и Куати. – Они очень совершенны – зачем так беспокоиться с выравниванием столов?
   – Мой юный друг, эту работу мы сможем проделать всего один раз. Неужели вы готовы пойти даже на самый маленький риск, допустить ошибку?
   Госн кивнул. Он был конечно прав, хотя и ведет себя так высокомерно, что вызывает неприязнь.
   – А что с тритием?
   – Он в этих батареях. Я хранил их в прохладном месте. Мы получим тритий путем нагревания батарей. Процесс выделения трития деликатный, но достаточно простой.
   – Да, я знаком с ним. – Госн вспомнил лабораторные эксперименты в университете.
   Фромм вручил ему экземпляр инструкции по управлению первым станком.
   – А теперь нам придется овладеть новой профессией, чтобы затем обучить операторов.
   Капитан первого ранга Дубинин сидел в кабинете главного инженера судостроительного завода, который в разное время назывался то верфью No 199, то верфью Ленинского комсомола, то просто "Комсомолом". Именно на этом заводе была выстроена подводная лодка "Адмирал Лунин". Хозяин кабинета в прошлом сам командовал подводной лодкой и предпочитал, чтобы его звали главным инженером, а не директором судоверфи. Он даже приказал заменить табличку на двери своего кабинета, когда пришел сюда два года назад. Это был человек старого закала и блестящий инженер. Ну а сегодня он был счастлив.
   – Пока вы плавали у берегов Америки, я раздобыл нечто удивительное!
   – Что же это такое, адмирал?
   – Прототип нового питательного насоса для реактора. Он большой по размерам, неуклюжий, понадобится масса времени и усилий, чтобы установить его на подлодке, но…
   – Тихо работает?
   – Беззвучно, как вор, – лицо адмирала расплылось в широкой улыбке. – Издаваемый шум сократился в пятьдесят раз!
   – Неужели? И у кого же мы украли чертежи? Главный инженер рассмеялся.
   – Это вам знать необязательно, Валентин Борисович. А теперь у меня к вам вопрос: я слышал, несколько дней назад вы проделали изумительную операцию.
   Дубинин покачал головой.
   – Вы знаете, адмирал, что я не имею права рассказывать об этом.
   – Имеете, капитан. Я уже беседовал с командиром соединения. Итак, насколько близко вам удалось подкрасться к "Неваде"?
   – Я считаю, что это был "Мэн", – заметил Дубинин. Разведка не соглашалась с ним, но капитан доверял своей интуиции. – Примерно на восемь тысяч метров. Мы опознали его по механическому шуму, произведенному во время учений. Затем решил выследить, руководствуясь одними догадками…
   – Чепуха! Скромность, конечно, украшает, капитан, но вы слишком скромны. Продолжайте.
   – И после того как мы двигались следом за тем, что считали целью, она подтвердила свое существование щелчком расширяющегося корпуса, всплывая на меньшую глубину. Мне кажется, что там задумали провести учения по запуску ракет. Закончив операцию по сближению на максимально возможное расстояние, а также принимая во внимание график патрулирования и тактическую обстановку, я принял решение разорвать контакт, пока это было возможно без привлечения внимания с его стороны.
   – А вот это было самым умным шагом! – Главный инженер указал на капитана пальцем. – Вы не могли принять более разумного решения, потому что, когда вы отправитесь туда в следующий раз, ваша субмарина будет самой тихой подводной лодкой, когда-либо отправленной нами в море.
   – Но у них по-прежнему немало преимуществ перед нами, – напомнил Дубинин.
   – Это верно, однако теперь, впервые за все время, эти преимущества уступают разнице в мастерстве командиров подводных лодок – как это и должно быть. Мы оба учились у Мариуса Рамиуса. Если бы он мог видеть это!
   Дубинин кивнул соглашаясь.
   – Да, при современной политической обстановке все это превратилось в игру, где состязаются искусные мастера, и перестало быть зловещим соревнованием.
   – Как бы мне хотелось снова стать молодым и принять участие! – вздохнул старый адмирал.
   – А новый гидролокатор?
   – Это наш новый образец из лаборатории в Североморске – антенна с большой апертурой, с чувствительностью примерно на сорок процентов выше прежнего. В общем теперь вы по своему техническому оснащению равны американским подводным лодкам класса "Лос-Анджелес" почти по всем показателям.
   За исключением команды, подумал Дубинин. Пройдут годы, прежде чем в его стране сумеют готовить моряков на уровне западных флотов, а к этому времени Дубинин уже не будет плавать. И все-таки… Через три месяца в его распоряжении окажется лучшая подлодка из когда-либо созданных в его стране. Если ему удастся убедить командира соединения укомплектовать "Адмирала Лунина" большим количеством офицеров, он сможет оставить на берегу своих худших новобранцев и начать по-настоящему эффективную подготовку остальных. В конце концов, ведь он – командир "Адмирала Лунина"! Подготовка экипажа и руководство им – его работа. Его хвалят за успехи и ругают за допущенные промахи. Рамиус научил его этому в самый первый день на первой подводной лодке. Судьба подводника – у него в руках, разве можно требовать от жизни чего-то большего?
   На следующий год, подумал капитан первого ранга Дубинин, когда ледяные зимние штормы пронесутся над северными просторами Тихого океана, мы встретимся снова, американский ракетоносец "Мэн".

* * *

   – Ни единого контакта, – произнес капитан Рикс в кают-компании.
   – Если не считать "Омахи". – Капитан-лейтенант Клаггетт поднял голову, оторвавшись от подготовки документов. – А он слишком уж торопился.
   – Иван даже не пытался охотиться за нами. Как сквозь землю провалился. Такое впечатление, что мы больше не интересуем его, – в устах штурмана это прозвучало подобно жалобе.
   – Зачем ему искать нас? – пожал плечами Рикс. – Черт побери, за исключением "Акулы", которая исчезла с наших экранов…
   – Но ведь мы некоторое время следили за ним, – напомнил штурман.
   – Может быть, в следующий раз удастся сделать несколько фотографий их корпуса, – шутливо бросил лейтенант, спрятавшийся за развернутым журналом. Раздался хохот. Некоторым самым отчаянным шкиперам атакующих подводных лодок иногда – правда, исключительно редко – удавалось подкрасться к советским подлодкам настолько близко, что они делали при свете мощных вспышек фотографии их корпусов. Но это уже осталось в прошлом. Теперь русские преуспели в подводной игре и стали намного опытнее, чем десять лет назад. Отставание – это могучий стимул для совершенствования.
   – А теперь снова за учение по технике, – произнес Рикс.
   Помощник обратил внимание, что лица офицеров, сидящих вокруг стола, не изменились. За это время они перестали издавать стоны или закатывать глаза. У Рикса явно недоставало чувства юмора.

* * *

   – Привет, Робби! – Джошуа Пейнтер встал со своего вращающегося кресла и пошел навстречу, чтобы пожать руку гостю.
   – Доброе утро, сэр.
   – Располагайся поудобнее. – Стюард налил обоим по чашке кофе. – Ну как твое авиакрыло?
   Адмирал Джошуа Пейнтер был Верховным главнокомандующим Военно-морскими силами в Атлантическом океане, командующим Атлантическим флотом и командующим Атлантическим флотом США в Атлантике – занимал три должности, но получал только одно жалованье, хотя у него и было три штаба, помогавших ему думать. Профессиональный летчик – летал главным образом на истребителях – он достиг сейчас вершины своей карьеры. Пейнтер знал, что ему не суждено занять пост командующего военно-морскими операциями. На эту должность будет назначен кто-нибудь более приемлемый с политической точки зрения, но адмирал был удовлетворен и не испытывал разочарования. В американской, несколько эксцентричной организации родов войск командующий военно-морскими операциями и другие начальники родов войск всего лишь давали советы министру обороны. А сам министр обороны отдавал приказы главнокомандующим. Сокращения САКЛАНТ, СИНКЛАНТ, СИНКЛАНТФЛТ означали неуклюжее, огромное и несколько раздутое формирование, но он, Пейнтер, командовал им. У него были настоящие корабли, настоящие самолеты и настоящая морская пехота. Пейнтер обладал огромной властью и мог приказать им, что нужно делать и куда отправиться. Под его командованием находилось два огромных флота – Второй и Шестой, куда входили семь авианосцев, линейный корабль – несмотря на то что он был летчиком. Пойнтеру нравились линейные корабли, потому что его дед когда-то командовал линкором, – свыше ста крейсеров и эсминцев, шестьдесят подводных лодок, полторы дивизии морских пехотинцев, а также тысячи боевых самолетов. Фактически лишь одна страна в мире обладала более значительной мощью, чем была сосредоточена в руках у Джошуа Пойнтера, и эта страна больше не составляла серьезной стратегической угрозы в эти дни международного согласия. Адмиралу не приходилось теперь готовиться к возможной войне. Пейнтер был счастлив. Человек, совершавший боевые вылеты во Вьетнаме, видел, как военная мощь Америки упала от своей высшей точки во время второй мировой войны до самого низкого уровня в семидесятые годы и затем начала стремительно расти до тех пор, пока США снова не стали самой могучей державой на Земле. Пейнтер пережил лучшие и худшие времена, и вот теперь лучшие времена вернулись и стали совсем хорошими. Робби Джексон был одним из тех, кому будут переданы флоты адмирала Пойнтера.
   – Я слышал, что советские пилоты снова появились в Ливии? – спросил Джексон.
   – А разве они ее покидали? – задал риторический вопрос Пейнтер. – Нашему ливийскому другу требуется новейшее вооружение, и он готов платить за него в твердой валюте. Русским нужна валюта. Вот и все – чисто деловые отношения.
   – Мне казалось, что он научится чему-нибудь, – заметил Робби, покачав головой.
   – Может быть, и научится.., вскоре. Наверно, чувствуешь себя очень одиноко, оставшись последним среди горячих голов. По-видимому, потому он и вооружается, пока есть такая возможность. По крайней мере таково мнение разведывательных органов.
   – А русские?
   – Там много инструкторов и техников, работающих в Ливии по контрактам, особенно летчиков и специалистов по ракетам "земля – воздух".
   – Приятно слышать. Если наш друг выкинет какой-нибудь фокус, у него есть за что спрятаться.
   – Это не остановит таких, как ты, Робби.
   – Может быть, но этого достаточно, чтобы писать письма родным погибших. – Джексону пришлось написать уже немало таких писем. Сейчас, являясь командиром воздушной группы, он знал, что во время этого плавания – как и во время любого другого – в его авиакрыле будут погибшие. Насколько ему было известно, еще не было случая, чтобы на авианосце, отправляющемся для развертывания боевой группы, будь то в мирное время или во время войны, обошлось без смертных случаев. Поскольку он был "хозяином" авиакрыла, гибель подчиненных всегда ложилась тяжелым бременем на его совесть. Как было бы приятно оказаться первым, подумал Джексон. Не считая того, что это будет неплохо выглядеть в его досье, было бы здорово не сообщать жене или родителям погибшего летчика, что Джонни погиб, выполняя воинский долг.., возможно, но маловероятно, напомнил себе Робби. Летная служба на авианосце – слишком опасное занятие. Теперь, когда ему перевалило за сорок, зная, что бессмертие – это понятие, находящееся где-то между шуткой и мифом, он часто замечал, что смотрит на летчиков в комнате боевой готовности эскадрильи и думает, кого из этих гордых красивых юношей не будет на борту "Теодора Рузвельта", когда авианосец вернется в Вирджиния-Кейпс, чья прелестная беременная жена откроет дверь своего дома сразу после обеда и увидит на пороге священника и другого летчика эскадрильи вместе с женой одного из пилотов, которая останется с потрясенной горем женщиной, чтобы как-то присмотреть за ней, – после того как где-то далеко от берегов Америки мир для этой семьи кончился огнем и кровью. Возможная схватка с ливийцами была всего лишь еще одной угрозой во вселенной, где смерть все время стояла у тебя за спиной. Ты становишься слишком стар для такой жизни, молча признался себе Джексон. Он был все еще отличным летчиком – сейчас он повзрослел и больше не утверждал, что является лучшим в мире, разве что за стаканом виски среди друзей, – но печальные аспекты жизни становились все более обременительными, и скоро наступит время двигаться дальше: если повезет, то к" адмиральскому флагу. Тогда он будет летать лишь время от времени, чтобы показать, что не утратил мастерства, и пытаться принимать решения, которые сократят количество печальных визитов.
   – У тебя есть просьбы, Робби? – спросил адмирал.
   – Запчасти к самолетам, – ответил капитан первого ранга Джексон. – Становится все труднее поднимать в воздух всех моих "птичек".
   – Мы делаем все что можем.
   – Да, сэр, я знаю. Если в газетах не путают, то дальше будет еще хуже. – Собираются убрать с активной службы три авианосца вместе с их авиакрыльями. Господи, неужели люди никогда не научатся на опыте прошлого?
   – Всякий раз, после того как мы побеждаем в войне, сразу следует наказание, – произнес командующий СИНКЛАНТ. – По крайней мере победа в недавней войне обошлась нам не слишком дорого. Не беспокойся, Робби, когда придет время, тебя ждет хорошее место. В конце концов, ты мой лучший командир авиакрыла.
   – Спасибо, сэр. Мне приятно слышать это. Пейнтер засмеялся.
   – В свое время и мне тоже такое нравилось.

* * *

   – У англичан есть поговорка: "С такими друзьями – кому нужны враги?", – заметил Головко. – Что еще нам известно?
   – По-видимому, они передали нам весь запас плутония, – сказал мужчина. Представитель оборонного института, занимающегося разработкой вооружений и расположенного к югу от Горького, который именовался "Арзамас-17", – он был скорее не инженером, а ученым и следил за научными разработками, ведущимися вне пределов Советского Союза. – Я сам проверил расчеты. Теоретически возможно, что они произвели больше расщепляемого материала, однако переданное нам количество даже немного превосходит уровень производства плутония на реакторах аналогичного типа в СССР. По моему мнению, нам передали весь плутоний.
   – Я прочитал это в докладной записке. Тогда почему вы здесь?
   – В первоначальном отчете кое-что упущено.
   – Что именно?
   – Тритий.
   – Что это такое? – спросил первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности. Он не был специалистом в ядерной физике; Головко куда лучше разбирался в дипломатии и разведке.
   Ученый из "Арзамаса-17" уже много лет не преподавал основы физики. Он решил изложить свое объяснение в самой элементарной форме.
   – Простейшим из всех элементов является водород. В атоме водорода содержатся протон – это частица с положительным зарядом – и электрон, заряженный отрицательно. Если к атому водорода присоединить нейтрон – не имеющий электрического заряда, – мы получим дейтерий. Присоединим еще один – получим тритий. Его атомный вес втрое больше атомного веса водорода из-за дополнительных нейтронов. Оперируя простыми терминами, можно сказать, что нейтроны – основа ядерного оружия. Освобождаясь от атомов, к которым они присоединены, нейтроны вылетают наружу, бомбардируют другие атомы и освобождают новые нейтроны. При этом возникает цепная реакция, при которой выделяется колоссальная энергия. Тритий является полезным потому, что атом водорода не содержит ни одного нейтрона, не говоря уже о двух. Он отличается неустойчивостью и способен к распаду с определенной скоростью. Период полураспада трития составляет 12,3 года, – продолжал ученый. – Таким образом, если ввести тритий в атомную бомбу, дополнительные нейтроны, присоединяющиеся к первоначальной реакции распада, ускоряют или "формируют" распад массы плутония или урана в пять или больше – до сорока – раз, что позволяет намного эффективнее использовать тяжелые расщепляемые материалы вроде обогащенного урана или плутония. Далее, дополнительное количество трития, введенное в соответствующее место ядра атомной бомбы – она называется в этом случае "первичной", – ведет к возникновению термоядерной реакции. Разумеется, существуют и другие способы. Например, можно использовать химические вещества дейтерид лития и гидрид лития, которые более устойчивы, однако тритий крайне полезен для использования в некоторых видах оружия.
   – Как получить тритий?
   – В общих чертах так: помещают большое количество лития в ядерный реактор и позволяют термическому нейтронному потоку – это научный термин для движения частиц взад и вперед – бомбардировать литий медленными нейтронами, что ведет к трансформации лития в тритий в результате захвата им нейтронов. Он выглядит, как маленькие многогранные пузырьки в толще металла. Насколько я знаю, немцы производили тритий на своем заводе в Грейфсвальде.
   – Почему вы так считаете? У вас есть доказательства?
   – Мы подвергли анализу плутоний, присланный нам оттуда. У плутония есть два изотопа – плутоний-239 и плутоний-240. Измеряя их соотношение, можно определить плотность нейтронного потока в реакторе. В плутонии, который мы получили из Грейфсвальда, оказалось слишком мало изотопа 240. Что-то ослабляло поток нейтронов. Это был, наверно – нет, точно, – тритий.
   – Вы уверены в этом?
   – Физические законы, регулирующие этот процесс, весьма сложны, но они не допускают двусмысленного толкования. Более того, во многих случаях можно даже опознать реактор, из которого получен данный образец плутония, измерив соотношение в нем различных веществ. Как я сам, так и ученые, работавшие со мной, уверены в полученных результатах.
   – Но ведь эти заводы находились под международным контролем, правда? Разве не ведется наблюдение за производством трития?
   – Немецким ученым удалось обойти международный контроль за производством плутония, а международная инспекция производства трития не ведется совсем. Но даже если бы существовали такие методы контроля, уклониться от них было бы детской игрой.
   Головко выругался вполголоса.
   – Какое количество трития пропало?
   – Трудно сказать, – пожал плечами ученый. – Завод закрыт. У нас нет больше доступа к нему.
   – Тритий может использоваться для других целей?
   – Да, конечно. С коммерческой точки зрения, это очень ценный материал. Он фосфоресцирует – светится в темноте. Его применяют для циферблатов часов, прицелов, приборов… И стоит он исключительно дорого – примерно пятьдесят тысяч долларов США за грамм.
   Головко удивился тому, что позволил себе отвлечься на вопрос, не имеющий отношения к делу.
   – Давайте выясним все как следует. Вы утверждаете, что наши братья по социализму в Германской Демократической Республике не только пытались изготовить собственное атомное оружие, но и работали над водородными бомбами?
   – Да, это соответствует действительности.
   – И один элемент в этом плане не удалось обнаружить?
   – Совершенно верно – по-видимому, верно, – поправился ученый.
   – По-видимому? – Первый заместитель председателя КГБ подумал, что ему приходится вытягивать информацию из ученого, словно признание у ребенка.
   – Да. На их месте, принимая во внимание указания, полученные ими от Эрика Хонеккера, это то, что на их месте сделал бы я сам. Далее, осуществить это очень просто. В конце концов, мы передали им всю технологию реакторов.
   – О чем мы тогда думали, чертовщина какая-то, – еле слышно пробормотал Головко.
   – Действительно, мы совершили ту же ошибку с китайцами, верно?
   – Неужели никто… – начал Головко, но ученый прервал его.
   – Разумеется, мы предупреждали об опасности – как в нашем институте, так и в Кыштыме. Никто не хотел нас слушать. Считалось политически выгодным передать эту технологию союзникам. – Последнее слово ученый произнес бесстрастно.
   – И вы считаете, следует предпринять что-то?
   – Думаю, можно было бы обратиться к нашим коллегам в Министерстве иностранных дел, однако я пришел к выводу, что лучше предпринять более решительные шаги. Поэтому я пришел сюда.
   – Итак, по вашему мнению, в Германии – я имею в виду новую Германию – может находиться значительный запас расщепляемых материалов и этот тритий, на основе чего они могут создать свой собственный ядерный арсенал?
   – Это очень вероятно. Как вы знаете, немало немецких ученых-ядерщиков в настоящее время работает в Южной Америке. Это кажется им привлекательным. Там они занимаются исследованиями, которые вполне могут иметь применение к разработке ядерного оружия на расстоянии двенадцати тысяч километров от дома. Они узнают все, что можно узнать по этой специальности вдали от Германии и к тому же за чужой счет. Если дело обстоит именно так, можно ли быть уверенным, что это всего лишь возможность подзаработать? Допускаю, что это вероятно. Однако мне кажется, что их правительство знает о происходящем. Поскольку оно не предприняло никаких шагов, чтобы остановить их, можно предположить, что оно одобряет деятельность этих ученых. Таким образом, наиболее вероятная причина, по которой правительство заняло такую позицию, состоит в том, что оно рассчитывает на применение приобретенных знаний для использования в интересах Германии.
   Головко нахмурился. Его гость выдвинул три возможности, сливающиеся в серьезную угрозу. Он рассуждал как профессиональный разведчик, к тому же страдающий манией подозрительности. Впрочем, такие разведчики часто оказываются лучшими.