Клэнси Том. Все страхи мира

   А вот это совсем никуда не годится, подумала Эллиот, и ей сразу стало ясно, что ожидать помощи от Маркуса Кабота не приходится. Впрочем, на его помощь она и не рассчитывала. Кабот слишком нерешителен.
   – Если хотите, мы займемся Райаном сами.
   – Пожалуй, это лучше всего. Если в Лэнгли станет известно, что я замешан в историю с его увольнением, это будет выглядеть как личная месть. Я не могу допустить такого, – возразил Кабот. – Это может подорвать моральный дух в управлении.
   – Хорошо. – Лиз встала, и Кабот последовал ее примеру. – Спасибо, что поставили нас в известность.
   Две минуты спустя она снова сидела в своем кресле, положив ноги на выдвинутый ящик стола. Все идет отлично, подумала она. Точно по плану. Я начинаю действовать все лучше и лучше.

* * *

   – Ну и что?
   – Это было опубликовано сегодня в вашингтонской газете, – сказал Головко. В Москве было семь часов вечера, небо затянуто тучами, стало холодно, как бывает холодно только в Москве. То обстоятельство, что ему приходится докладывать о статье, напечатанной в американской газете, тоже не слишком согревало его.
   Андрей Ильич Нармонов взял перевод из рук первого заместителя председателя КГБ и прочел его. Затем презрительно бросил обе страницы на стол.
   – "то это за чепуха?
   – Хольцман – видный вашингтонский журналист. У него доступ к ответственным сотрудникам администрации Фаулера.
   – И, наверно, увлекается вымыслами подобно нашим журналистам.
   – Нет, мы так не считаем. По нашему мнению, из тона статьи следует, что эту информацию он получил из Белого дома.
   – Вы так считаете? – Нармонов достал носовой платок и высморкался, проклиная простуду, подхваченную им из-за смены погоды. Уж для болезни у него не было времени, даже для такой пустяковой. – Я не верю этому. Я лично рассказал Фаулеру о наших трудностях, связанных с уничтожением ракет, а остальная политическая болтовня в статье и остается болтовней. Вы знаете, что мне приходится иметь дело с горячими головами в военных мундирах – этими идиотами, натворившими без моего ведома черт знает что в Прибалтике. И американцы знают это. Мне кажется невероятным, что они всерьез воспринимают подобную чепуху. Уж, надо думать, их разведка дает им правдивую информацию – а я рассказал Фаулеру правду!
   – Товарищ президент. – Головко сделал паузу. Привычка начинать обращение со слова "товарищ" не исчезает так быстро. – Подобно тому, как у нас существуют политические деятели, которые не доверяют американцам, у них тоже есть элементы, ненавидящие нас и подозревающие во всяческих темных делах. Перемены происходят слишком быстро. Многие просто не успевают усвоить их. Мне представляется вероятным, что есть американские политические деятели, которые верят этой статье.
   – Фаулер тщеславен, он намного слабее, чем хочет казаться, чувствует себя неуверенно как политический деятель – но он вовсе не дурак, а только дурак поверит тому, что здесь написано, особенно после нашей встречи с глазу на глаз. – Нармонов передал перевод статьи Головко.
   – Мои аналитики придерживаются иной точки зрения. По нашему мнению, вполне возможно, что американцы действительно верят этому.
   – Поблагодарите своих сотрудников за их точку зрения. Она отличаются от моей.
   – Если американцы получают такие данные, это значит, что в нашем правительстве действует их шпион.
   – Ничуть не сомневаюсь, что это так и есть – в конце концов, там ведь тоже действуют наши агенты, правда? – но в этом случае я не верю этому, причем по очень простой причине. Никакой шпион не может сообщить чего-то, что я не говорил, верно? А я не говорил такого никому. Информация в статье не соответствует действительности. Как вы поступите со своим агентом, который снабжает вас лживыми сведениями?
   – Товарищ президент, нам это очень не понравится, – заверил его Головко.
   – Несомненно, что американцы придерживаются такого же мнения. – Нармонов задумался, затем на его лице появилась улыбка. – Знаете, что это может значить?
   – Мы всегда рады выслушать новые идеи.
   – Тогда попытайтесь думать как политический деятель. Статья в американской газете вполне может указывать на то, что внутри их правительства идет борьба за власть. То, что в статье говорится о нас, может оказаться чисто случайным.
   Головко задумался.
   – До нас доходили слухи, что Райан, заместитель директора ЦРУ, не относится к числу любимчиков Фаулера…
   – Райан? Ах, да, припоминаю. Достойный противник, Сергей Николаевич?
   – Это уж точно.
   – И честный. В тот раз он дал мне слово и сдержал его. Уж это политический деятель запомнит надолго, подумал Головко.
   – Значит, Райан не нравится им? – спросил Нармонов.
   – По нашим сведениям, столкновение личностей.
   – Вот этому я верю, Фаулер и его тщеславие. – Нармонов поднял руки. – Это и есть ответ на ваш вопрос. Как вы думаете, из меня получится неплохой аналитик разведывательной службы?
   – Получится, господин президент, и очень хороший, – заверил его Головко. Конечно, ему пришлось согласиться с президентом. Но более того, Нармонов высказал соображение, которому Головко и его сотрудники не уделили должного внимания. Он вышел из кабинета руководителя государства с тревожным выражением глаз. Когда председатель Комитета государственной безопасности Герасимов несколько лет назад обратился к США с просьбой предоставить политическое убежище, если Головко должным образом сумел оценить происшедшее, именно Райан принимал в этом самое непосредственное участие. Это тут же сказалось на зарубежных операциях КГБ. В Америке было свернуто шесть агентурных сетей и еще восемь – в Западной Европе. К их восстановлению только приступили. В результате способности КГБ проникнуть в деятельность американского правительства оказались явно недостаточными. Но были и хорошие новости: сотрудники КГБ начали знакомиться с частью американских дипломатических и военных каналов связи. В течение удачного месяца подобрали ключ к четырем или даже пяти процентам американских сообщений. Однако расшифровка кодов не может заменить нелегальных, хорошо законспирированных агентов, а именно для выяснения того, что происходит внутри американского правительства, требовались усилия таких агентов. Там происходило что-то странное. Головко не знал, что именно. Может быть, президент прав. Возможно, это отзвуки борьбы за власть внутри правительства. Но это могло оказаться и чем-то иным. То, что Головко не мог понять смысл происходящего, еще больше запутывало ситуацию.

* * *

   – Едва успел вернуться вовремя, – сказал Кларк. – Сегодня проверили автомобиль?
   – Если сегодня среда… – ответил Джек. Проверка его служебного автомобиля с целью обнаружения микрофонов подслушивания делалась еженедельно.
   – Тогда можно говорить?
   – Да.
   – Чавез оказался прав. Все очень просто, надо только сунуть соответствующему чиновнику на лапу. Один из бригады технического обслуживания в этот день заболеет, а нам двоим поручат заняться Боингом-747. На мою долю выпадает уборка – вымыть умывальник и туалет, пополнить бар и тому подобное. Завтра я представлю тебе официальную оценку, но вкратце могу сказать прямо сейчас – да, мы можем сделать это, и вероятность обнаружения минимальна.
   – Ты знаком с тем, что последует в результате обнаружения?
   – Ну конечно. Большой международный скандал. Меня сразу уволят на пенсию. Об этом нечего беспокоиться, Джек. Я могу уйти когда пожелаю. Жаль только Динга. У парня отличные способности.
   – Предположим, нашу операцию раскроют?
   – Тогда я объясню на превосходном испанском языке, что какой-то японский репортер попросил меня сделать это и дал за работу массу песо. В этом весь фокус, Джек. Они не поднимут шума, если придут к выводу, что это дело рук одного из своих. Произведет плохое впечатление – унижение, подрыв репутации и все такое.
   – Джон, ты – хитрый, изворотливый сукин сын.
   – Хочу достойно служить своей стране, сэр. – Кларк расхохотался. Через несколько минут он свернул с шоссе. – Надеюсь, мы не опоздали.
   – У меня был длинный и трудный день, Джон.
   – Я прочитал эту статью в газете. Что мы собираемся предпринять?
   – Белый дом поговорит с Хольцманом, попросит его не вмешиваться.
   – Неужели кто-то из нашего управления взялся за перо?
   – Вряд ли. И ФБР тоже не имеет никакого отношения к этому.
   – Значит, попытка замаскировать смысл статьи?
   – Похоже на это.
   – Какая глупость, – заметил Кларк, въезжая на стоянку. Кэрол оказалась дома, убирала после обеда. Рождественская елка Циммеров уже стояла на лужайке. Кларк начал переносить из машины подарки. Часть их Джек купил в Англии; Кларк и Нэнси Каммингс помогли завернуть их в цветную бумагу – Райан не умел делать этого. К сожалению, они вошли в дом в тот момент, когда там слышался детский плач.
   – Ничего страшного, доктор Райан, – сказал ему один из мальчиков в кухне. – Джеки натворила что-то. Мама в ванной.
   – О'кей, – кивнул Райан и направился в ванную, предупредив кашлем о своем появлении.
   – Все в порядке, заходите, – послышался голос Кэрол. Джек вошел и увидел, что Кэрол склонилась над ванной. Жаклин плакала монотонным плачем ребенка, понимающего, что получила поделом. На полу лежала брошенная детская одежда, а воздух был положительно наполнен ароматом цветов.
   – Что случилось?
   – Джеки решила, что мои духи ничем не отличаются от ее кукольных духов, и вылила на себя весь флакон. – Кэрол подняла голову, на мгновение прекратив мыть девочку.
   Райан поднял с полу рубашку Джеки.
   – А ведь правда.
   – Целый флакон – такой дорогой! Плохая девочка! Плач Жаклин усилился. Наверно, ее уже успели отшлепать. Райан был рад, что опоздал и не присутствовал при экзекуции. Ему приходилось иногда наказывать и своих детей, но он не выносил, когда при нем другие родители наказывали своих. Это была одна из его слабостей. Даже после того как Кэрол подняла вымытую девчушку из ванны, благоухание не исчезло.
   – Боже, ну и аромат! – Джек взял на руки маленькую Джеки, которая так и не перестала плакать.
   – Восемьдесят долларов! – повторила Кэрол, но гнев ее уже стих. У нее был большой опыт ухода за детьми, и она знала, что от них всегда надо ждать шалости. Джек отнес крошку в гостиную. При виде многочисленных подарков плач стих.
   – Вы балуете нас, – заметила Кэрол.
   – Просто был в магазине и занимался покупками.
   – Ты не приезжаешь к нам на Рождество, у тебя своя семья.
   – Я знаю, Кэрол, но разве я могу пропустить Рождество и не заехать к вам?
   Вошел Кларк с последней охапкой подарков. Это, обратил внимание Райан, он купил сам. Молодец, Кларк.
   – Но мы ничего не приготовили для тебя, – сокрушенно заметила Кэрол Циммер.
   – То есть как это ничего? Джеки поцеловала меня.
   – А меня? – спросил Джон.
   Джек передал ему девочку. Действительно, странно. Многие относились к Джону Кларку с опаской из-за его устрашающей наружности, но детям Циммера он казался всего лишь большим плюшевым медведем.
   Через несколько минут Райан и Кларк сели в машину и уехали.
   – Ты так хорошо к ним относишься, Джон, – сказал Райан.
   – Ничего особенного. Ты не представляешь, как приятно покупать подарки маленьким девочкам! Думаешь, просто приобрести бюстгальтер танцовщицы с острова Бали – именно его захотела Мэгги, включила в свой список. Представляешь, женский бюстгальтер! Как чувствует себя отец, который входит в магазин и покупает что-то такое для своей дочери!
   – Да, куклу Барби ей уже не купишь!
   – Тем хуже, доктор, тем хуже.
   Джек повернулся, и на его лице появилась улыбка.
   – Этот бюстгальтер…
   – Да, Джек, если я найду этого парня, ему крышка. Райан не сумел удержаться от смеха, но он знал, что может это себе позволить. Его дочка еще не ходила на свидания. Когда она вырастет, непросто будет отпустить ее из-под своего крыла и следить, как она уходит с кем-то. А такому мужчине, как Джон Кларк, это еще труднее.
   – Завтра в обычное время?
   – Да.
   – До свидания, док.
   Райан вошел в дверь своего дома в 20.55. Ужин стоял на обычном месте. Как всегда, он налил стакан вина, отпил несколько глотков, снял пальто и, прежде чем подняться наверх, повесил его в шкаф. По пути он встретил Кэти, спускающуюся вниз, и улыбнулся ей. Он не поцеловал жену. Чувствовал себя слишком усталым. В этом все дело. Если бы только у него было время, чтобы отдохнуть. Кларк прав, всего несколько дней, чтобы снять напряжение. Это все, что ему нужно, подумал Джек, переодеваясь.
   Кэти открыла дверцу шкафа, чтобы достать свои записи, которые она оставила в пальто. Она уже почти повернулась, когда почувствовала что-то, даже не поняв что. Кэти Райан озадаченно наклонилась вперед и поняла. Откуда этот запах? Она наморщила нос и повела им из стороны в сторону. Выражение ее лица могло показаться смешным до того момента, как она обнаружила источник запаха. Он исходил от пальто из верблюжьей шерсти, повешенного Джеком в шкаф, дорогого пальто, которое она купила ему в прошлом году.
   Это не был запах ее духов.

Глава 26
Сборка

   Сборка началась с покупки дополнительных инструментов. Целый день ушел на то, чтобы прикрепить тяжелый блок отработанного урана к внутренней части в конце корпуса.
   – Я знаю, это утомительно, – произнес Фромм чуть ли не извиняющимся голосом. – В Америке и других странах есть специальные приспособления, инструменты, ведется сборка множества бомб одного типа – там у них все преимущества, которые отсутствуют у нас.
   – И несмотря на это, все должно быть сделано с неменьшей точностью, командир, – добавил Госн.
   – Мой юный друг совершенно прав. Физические принципы одинаковы как для них, так и для нас.
   – Тогда продолжайте работу, – сказал Куати. Фромм тут же продолжил сборку. Каким-то краем сознания он уже подсчитывал деньги, которые скоро получит, но все-таки главным для него оставалась работа. Всего лишь половина техников была занята сборкой собственно бомбы. Остальные работали над изготовлением арматуры, основную часть которой составляли опорные рамы. Они предназначались для крепления составных частей бомбы и были сделаны из нержавеющей стали, что придавало им прочность и позволяло сделать компактными. Каждая деталь арматуры устанавливалась на своем месте в соответствии с точным порядком сборки, поскольку бомба представляла собой нечто более сложное, чем большинство машин, и сборка подчинялась ряду строгих инструкций. И здесь весь процесс облегчался высоким качеством конструкции, а также поразительной точностью станков. Даже операторы были изумлены тем, что изготовленные ими детали безропотно вставали на отведенные им места, и перешептывались между собой, говоря, что, кем бы ни был этот Фромм – а версии по этому вопросу выдвигались самые разные и весьма красочные, – в его инженерных качествах сомневаться не приходилось. Самым трудным было установить на свои места урановые блоки. Размещение более легких и пластичных материалов прошло куда проще.
   – Процедура по вводу трития? – спросил Госн.
   – В самую последнюю очередь, конечно, – ответил Фромм, сделав замер и отходя назад.
   – Просто нагреваем батарею, чтобы оттуда выделился газ, правильно?
   – Да, – кивнул Фромм, – хотя.., нет, нет, не так!
   – Я в чем-то ошибся?
   – Это следует вводить с поворотом, – объяснил Фромм оператору, подошел поближе и показал. – Вот так, понимаете?
   – Да, спасибо.
   – Эллиптические рефлекторы висят на этих…
   – Да, спасибо, я знаю.
   – Хорошо, продолжайте. Фромм сделал знак Госну.
   – Подойдите сюда. Теперь вы видите, как это будет действовать? – Он показал на два комплекта эллиптических поверхностей, прижимавшихся одна к другой, – их было девятнадцать, причем каждая была сделана из другого материала. – Энергия, излучаемая первичным источником, ударяет в первый комплект поверхностей, разрушая каждую из них поочередно, но в процессе разрушения…
   – Да, на физической модели всегда понятнее, чем когда смотришь на страницу расчетов. – Расчет этой части оружия был основан на том, что световые волны не имели массы, но обладали инерцией. Они не были, строго говоря, "световыми" волнами, но, поскольку энергия существовала в форме фотонов, соблюдался тот же самый принцип. Каждая из эллиптических поверхностей будет принесена в жертву энергии, однако во время их уничтожения они передадут небольшую, хотя и надежную, часть этой энергии в другом направлении, усиливая ту, что уже движется от первичного источника.
   – Вы очень щедро рассчитали энергетический запас, герр Фромм, – уже в который раз заметил Госн. Немецкий инженер пожал плечами.
   – Так уж пришлось поступить. Если нельзя провести испытания, нужно хотя бы перестраховаться при конструировании взрывного устройства. Первая американская бомба, сброшенная на Хиросиму, не прошла испытаний. На нее затратили слишком много лишних материалов, и она была вопиюще неэффективна. И все-таки она сработала. При соответствующей программе испытаний… – При возможности провести испытания он измерил бы эмпирические результаты, точно определил необходимый запас энергии, рассчитал бы действие каждого компонента бомбы, улучшил все, что нуждалось в совершенствовании, и уменьшил бы размер тех частей, которые были слишком большими или слишком массивными для выполнения поставленной задачи. Короче говоря, Фромм поступил бы так же, как поступали американцы, русские, англичане и французы на протяжении десятилетий, постоянно совершенствуя конструкцию своих бомб, делая их все более и более эффективными, меньшими по размеру, легкими, более простыми, надежными и дешевыми. Это, понимал Фромм, и есть подлинное инженерное совершенство, и сейчас он был безгранично благодарен за то, что ему, наконец, представилась возможность испытать свои силы. Конструкция этой бомбы груба, а сама бомба тяжелая и большая, далекая от инженерного шедевра. Она взорвется – в этом он не сомневался, – но с течением времени мог бы создать намного более совершенную конструкцию.
   – Да, понимаю. Человек вашего таланта мог бы уменьшить ее размеры до размеров большого ведра. Это был неслыханный комплимент.
   – Спасибо, герр Госн. Может быть, она стала бы не такой маленькой, как вы сказали, но ее все-таки можно было бы разместить в носовой части ракеты.
   – Если бы наши братья в Ираке не спешили…
   – Совершенно верно. Израиль был бы стерт с лица земли. Но они вели себя глупо, не правда ли?
   – Их подвело отсутствие терпения, – произнес Ибрагим, молча проклиная за это иракцев.
   – В таких случаях нужно все обдумывать, спокойно и хладнокровно. Решения следует принимать, руководствуясь логикой, а не эмоциями.
   – Это верно.

* * *

   Ахмед чувствовал себя очень плохо. Он извинился и отправился к врачу своего командира, выполняя распоряжение Куати. Ахмеду почти не доводилось иметь дело с врачами. По его мнению, их следовало всячески избегать. Он принимал участие в боях, видел смерть и раны, но сам счастливо избегал этого. Но даже рана была предпочтительнее того, что случилось с ним сейчас. Когда в тебя попадает пуля или осколок гранаты, это понятно, но что вызвало такое неожиданное и быстрое заболевание?
   Доктор выслушал, как Ахмед описал симптомы болезни, задал несколько вопросов, которые не были такими глупыми, как это могло показаться, и обратил внимание на то, что он курит, – доктор укоризненно покачал головой и щелкнул языком, будто сигареты могут иметь какое-то отношение к заболеванию. Какая чепуха, подумал Ахмед. Разве он не пробегал ежедневно шесть километров – по крайней мере до недавнего времени.
   Затем последовал осмотр. Врач приставил стетоскоп к груди бойца и прислушался. В следующее мгновение, заметил Ахмед, глаза доктора стали настороженными, совсем как у смелого бойца, старающегося скрыть свои чувства.
   – Вдохните, – распорядился врач. Ахмед сделал вдох. – Теперь медленно выдохните.
   Стетоскоп передвинулся на другое место.
   – Еще раз, пожалуйста.
   Процедура повторилась еще шесть раз, со стороны груди и спины.
   – Что со мной? – спросил Ахмед, когда осмотр закончился.
   – Не знаю. Мне нужно показать вас другому специалисту, который лучше разбирается в легочных заболеваниях.
   – У меня нет для этого времени.
   – Время найдется. Если нужно, я поговорю с вашим командиром.

* * *

   Ситуация, в которой находился Райан, была такова, что он не заметил, что жена стала уделять ему меньше внимания, или, что будет вернее, был даже благодарен ей за это. Ему стало лучше. Уменьшилось напряжение. Может быть, она поняла, что его лучше всего на некоторое время оставить в покое. Он отблагодарит Кэти, обещал себе Джек, обязательно постарается снова стать хорошим мужем, как только его состояние улучшится. Он не сомневался в этом – или убеждал себя, что не сомневается, хотя где-то в глубине пряталась мысль, что он совсем не так в этом уверен, и все время заявляла о себе сознанию, которое предпочитало не обращать на нее внимания. Джек попытался меньше пить, однако теперь, когда от него ничего не требовалось, он мог больше спать – убеждал себя Джек, – а вино помогало засыпать. Весной, когда потеплеет, он станет вести здоровый образ жизни. Да, непременно станет. Начнет бегать. Выберет время и в обеденный перерыв вместе с другими любителями попотеть будет бегать по дороге, опоясывающей внутреннюю часть изгороди, отделяющей ЦРУ от остального мира. Кларк будет играть роль тренера. Да, на Кларка можно положиться. Лучше уж бегать с ним, чем с Чавезом, который был в отвратительно хорошей форме и не проявлял ни малейшего сочувствия к тем, кто не мог вести здоровый образ жизни, – несомненно, это осталось у него от службы в пехоте, подумал Райан. Динг поймет реальности жизни, когда приблизится к тридцатилетнему рубежу. Этот рубеж все расставляет по местам, уравнивает всех, давая понять, что ты перестал быть юношей и должен смотреть в лицо суровому факту, что всему есть предел.
   Рождество могло бы пройти лучше, подумал он, сидя за своим письменным столом. Но оно пришлось на середину недели, и потому дети оставались дома две полных недели. В результате Кэти пришлось не ходить на работу, что было тяжело для нее. Она любила свою работу и, хотя была хорошей матерью и любила детей, время, проведенное дома, вдали от больницы Хопкинса и своих пациентов, считала потерянным. Честно говоря, признался Джек, это несправедливо. Она тоже была профессионалом, к тому же хорошим, и, несмотря на это, ей постоянно приходилось сидеть с детьми, тогда как он сам никогда не пропускал на работе ни дня. Но в стране тысячи хирургов-офтальмологов, даже несколько сотен профессоров-офтальмологов и только один заместитель директора ЦРУ. Вот и все. Может быть, это несправедливо, но такова жизнь.
   Было бы намного лучше, если бы ему удалось достигнуть чего-нибудь, сказал себе Райан. Не следовало соглашаться на то, что Элизабет Эллиот занялась этим проклятым репортером. Впрочем, ничего другого он от Маркуса Кабота и не ожидал. Кабот – трутень, бездельник. Это так просто. Ему нравится престиж, звание директора ЦРУ, но сам-то он ничего не делал. Основную работу выполнял Райан, за успехи его никто не хвалил, а вот за промахи ругали. Может быть, это изменится. Мексиканская операция успешно готовится, он взял ее под свой контроль и вывел из сферы оперативного управления, так что, клянусь Богом, заслуга будет принадлежать тоже ему. Возможно, тогда все переменится. Райан раскрыл папку с материалами операции и решил, что изучит все досконально, каждую мелочь, проверит вероятность всех непредвиденных случаев. Он добьется, что операция пройдет успешно, и тогда заставит этих кретинов из Белого дома уважать себя.

* * *

   – Марш в свою комнату! – крикнула Кэти. Это был приказ и одновременно признание своего бессилия. Затем она вышла в коридор со слезами на глазах. Как глупо она себя ведет, кричит на детей, тогда как ей нужно поговорить с мужем. Но как? Что она скажет? Что если.., что если это – правда? Что тогда? Она убеждала себя, что этого не может быть, но поверить в его безгрешность оказалось слишком трудно. Разве есть какое-то другое объяснение? Джек не потерпел ни единой неудачи в жизни. Она с гордостью вспомнила, что он рисковал жизнью ради нее и детей. Она была в ужасе, не могла дышать, когда шла по берегу, а ее муж направлялся навстречу вооруженным мужчинам, поставив на карту собственную жизнь и жизнь остальных. Как может мужчина, поступивший так смело, предать свою собственную жену? В это трудно поверить.
   Но другого объяснения просто не было! Разве он не находил ее соблазнительной? Если она больше не волновала его, то почему? Разве она недостаточно красива? Неужели не делала всего – и даже больше, – что требуется от жены? Просто отказ, равнодушие – это достаточно плохо, но отвергнуть ее, дать понять, что его энергия и страсть тратятся на другую, неизвестную женщину с дешевыми духами, – это было выше ее сил.
   Ей нужно вызвать его на решительный разговор, выяснить все до конца.
   Как? – спрашивала она себя. В этом весь вопрос. Или обсудить эту проблему с кем-нибудь в госпитале Хопкинса.., с психиатром? Обратиться за профессиональным советом?
   Но тогда она рискует, что все станет известно, что ее позор окажется у всех на виду? Кэролайн Райан, профессор, прелестная, умная Кэти Райан не может даже удержать собственного мужа? Как ты думаешь, что это она натворила? Так станут шептать друзья за ее спиной. Конечно, все заявят, что это не ее вина, но потом замолчат и сконфуженно опустят глаза, а мгновение спустя начнут спрашивать, почему она не повела себя иначе, почему не заметила признаков его неудовлетворенности, ведь семейная жизнь, в конце концов, редко зависит лишь от одного партнера, к тому же Джек не похож на мужчину, который ищет развлечения на стороне, правда? Она будет чувствовать себя смущенной и расстроенной, хуже чем когда-либо в своей жизни, подумала она, на мгновение забыв о том, что у нее были и куда более трудные моменты.