Клэнси Том. Все страхи мира

   – Что еще вы можете сказать?
   – У меня составлен список тридцати специалистов. – Он передал папку заместителю председателя КГБ. – Мы беседовали с нашими инженерами – теми, кто помогал немцам строить завод в Грейфсвальде. Судя по их воспоминаниям, эти тридцать человек могли с наибольшей вероятностью принимать участие в проекте, о котором идет речь. Полдюжины из них были очень способными, настолько талантливыми, что могли бы работать в "Арзамасе-17".
   – Никто из этих немцев не расспрашивал специально…
   – Нет, да в этом и не было необходимости. Физика есть физика. Реакция ядерного распада хорошо всем известна. Физические законы невозможно засекретить. Скрыть природу нельзя, а мы имеем дело именно с природой. Если эти специалисты могут управлять реактором, то лучшие из них в состоянии сконструировать ядерное оружие – если, разумеется, у них есть необходимые материалы. А наш реактор предоставил им возможность эти материалы производить. По-моему, вам следует заняться этим – узнать, что они там делали и что есть в их распоряжении.
   – У меня есть отличные специалисты в техническом отделе Первого главного управления, – заметил Головко. – После того как мы обработаем вашу информацию, они захотят побеседовать с вами. – "Арзамас-17" находится всего в нескольких часах езды по железной дороге.
   – Мне доводилось встречаться с некоторыми из ваших технических аналитиков. Это действительно прекрасные специалисты. Надеюсь, у вас сохранились хорошие контакты в Германии.
   Головко не ответил на это замечание. У него было немало контактов в Германии, но ведь многие из них могли превратиться в двойных агентов. Недавно он провел анализ надежности своих бывших агентов в Штази и пришел к выводу, что нельзя доверять никому – или, вернее, те, кому можно было доверять, уже не занимали должности, которые могли бы пригодиться, но даже и эти… Он тут же принял решение провести эту операцию, прибегнув к помощи только русских разведчиков.
   – Если у них есть материалы, сколько времени потребуется на производство оружия?
   – Принимая во внимание уровень их технической подготовки, а также то, что они имеют доступ к американским системам в НАТО, я не вижу причины, почему в их арсеналах уже не может быть самостоятельно изготовленных ядерных бомб. Причем это будет не примитивное оружие. Находись я в их положении, имея в своем распоряжении специальные ядерные материалы, мне не составило бы труда изготовить двухкаскадные бомбы уже через несколько месяцев после объединения. Что касается более сложного оружия – трехкаскадных систем.., может быть, на это потребовался бы еще год.
   – Где бы вы принялись за такую работу?
   – В Восточной Германии, разумеется. Там намного безопаснее. А вот относительно конкретного места… – Ученый задумался. – Ищите завод, оборудованный современными прецизионными станками, на которых обрабатывают высокоточные оптические инструменты. Телескоп с рентгеновской оптикой, недавно выведенный нами на орбиту, является непосредственным результатом наших исследований в технологии изготовления термоядерного оружия. Видите ли, для производства термоядерного оружия экспериментальная рентгеновская оптика имеет исключительное значение. Нам удалось узнать массу интересного относительно технологии производства американских водородных бомб из открытых публикаций, связанных с методами фокусировки рентгеновских лучей для астрофизических наблюдений. Я ведь уже говорил, что это физика. Ее нельзя скрыть. После того как совершено то или иное открытие в области физики, каждый, кто обладает достаточным уровнем знаний и желанием, может использовать его в своих целях.
   – Вы очень меня успокоили, – недовольно заметил Головко. Однако на кого ему сердиться – на этого ученого, говорящего правду, или на природу, законы которой так легко открыть? – Извините меня, профессор. Примите мою самую искреннюю благодарность за то, что вы обратили на эту проблему наше внимание.
   – Мой отец был учителем математики. Он прожил всю свою жизнь в Киеве и помнит немцев.
   Головко проводил ученого до дверей кабинета, затем подошел к окну и остановился у него, уставившись на площадь невидящим взглядом.
   Ну почему мы допустили их объединение? – спросил он себя. Им что, нужно
   жизненное пространство? Lebensraum ²²?
   Стремятся стать самой мощной европейской державой? Или у тебя мания
   преследования, Сергей? Разумеется, ему платят за то, что он параноик.
   Головко вернулся к письменному столу, сел в кресло и снял телефонную трубку.

* * *

   – Это совсем несложно, и если такое необходимо, можно больше об этом не говорить, – ответил Кейтель на вопрос Бока.
   – ТЫ нашел людей?
   – Да, вполне надежных. Все служили за пределами ГДР, главным образом в Африке. У них огромный опыт. Три полковника, шесть подполковников и два майора – все на пенсии вроде меня.
   – Не забывай о безопасности, – напомнил ему Бок.
   – Знаю, Гюнтер. Каждый из них со временем стал бы генералом. У всех безупречные партийные характеристики. Иначе почему их уволили на пенсию? Наша новая Германия не доверяет им.
   – Среди них не может оказаться провокатора?
   – Послушай, Понтер, я – офицер разведки. Ведь я не даю тебе советов, как выполнять свои задания. Не надо советовать и мне. Пожалуйста, мой друг, прими решение: либо ты мне доверяешь, либо нет. Сделай выбор.
   – Я знаю, Эрвин. Извини меня. Нам предстоит исключительно важная операция.
   – Мне это тоже известно.
   – Сколько времени потребуется тебе на подготовку?
   – Пять дней. Мне бы хотелось подготовиться более тщательно, но я уверен в успехе, и мы можем приступить к операции быстро. Проблема, разумеется, в том, как избавиться от тела, чтобы его не обнаружили.
   Бок кивнул. Об этом никогда не приходилось особо беспокоиться. Фракция Красная армия редко задумывалась о таких тонкостях – если не считать предательницы из числа "зеленых", которая сорвала одну из их операций. Но это была случайность. Ее похоронили в национальном парке, проявив тем самым чувство юмора, – правда, он особенно не задумывался над этим, приобщив женщину непосредственно к экологии, которую она так любила. Эта мысль пришла в голову Петре.
   – Как я передам тебе видеокассету?
   – Тебя здесь встретят. Это буду не я, кто-то другой. Через две недели остановишься в этом же отеле. Спрячь кассету в книге.
   – Хорошо. – Кейтелю казалось, что Бок излишне увлекается, уж очень беспокоясь о безопасности. Для непрофессионалов типично увлечение комедией "плаща и кинжала". Им нравится играть в нее больше, чем профессионалам, для которых это всего лишь работа. Ну почему просто не уложить кассету в коробку и не завернуть в пластик, как кассету кинофильма? – Мне скоро понадобятся деньги.
   Бок передал ему конверт.
   – Здесь сто тысяч марок.
   – Да, этого хватит. Итак, через две недели. – Кейтель встал, оставив Бока платить по счету, и ушел.
   Понтер заказал еще одну кружку пива. Он смотрел на море цвета кобальта под ясным безоблачным небом. На горизонте плыли корабли – один был военным, но Бок на таком большом расстоянии не смог определить его национальную принадлежность, остальные – всего лишь торговые суда, перевозящие грузы из одного неизвестного порта в другой.
   Выдался дивный день – теплое солнце и прохладный морской бриз. Неподалеку, на покрытом белым мягким песком пляже, дети и влюбленные могли наслаждаться купанием. Он подумал о Петре – и об Эрике и Урсуле. Прохожие не поняли бы по выражению его лица, о чем он думает. Чувства, связанные с утратой, остались позади. Тогда он плакал и метался в отчаяньи, стараясь прогнать их, но глубоко внутри в нем уже таилась страшная ледяная ярость и желание отомстить. Такой прекрасный день, а ему не с кем его провести. И в будущем не менее прекрасные дни он будет проводить в одиночестве. Больше не будет рядом Петры. Бок мог найти женщину, чтобы воспользоваться ее телом, но это будет всего лишь физиологической необходимостью, которая ничего не изменит. До конца своих дней он останется один. Эта мысль была страшной. Никакой любви, никакой семьи, никаких детей. Вокруг на террасе сидели люди, главным образом европейцы, улыбающиеся и веселые, они приехали сюда отдохнуть вместе с семьями. Люди пили пиво, или вино, или другой местный напиток, предвкушая удовольствия, которые наступят с приходом вечера: интимные ужины, прохладные хлопковые простыни после этого, смех и любовь – все, чего мир лишил Понтера Бока.
   Он ненавидел их всех, сидя в одиночестве, непрерывно пробегая взглядом по сценам вокруг – как в зоопарке, наблюдая за животными. Бок презирал их за смех и улыбки.., и за ожидающее их будущее. Как это несправедливо! У него есть цель в жизни, предназначение, к которому он стремится. У них – работа. На протяжении пятидесяти недель они покидают свои дома и едут на работу, занимаются там незначительными делами, которые кажутся им важными, возвращаются домой и, подобно хорошим европейцам, сберегают деньги для ежегодной поездки на острова Эгейского моря, или на Майорку, или в Америку, или куда-нибудь еще, где есть солнце, чистый воздух и море. Какими бы бессмысленными ни были их жизни, у них есть счастье – то, чего лишен одинокий мужчина, сидящий в тени белого зонта, который пьет пиво и смотрит на море. Да, это несправедливо, так несправедливо. Он посвятил свою жизнь заботе об их благополучии – и вот у них счастливая жизнь, которую он надеялся дать им, тогда как у него ничего не осталось – даже меньше, чем ничего.
   За исключением его миссии.
   Бок решил, что не будет обманывать себя, размышляя об этом. Он ненавидел их. Ненавидел всех. Если у него нет будущего, какое право на будущее имеют они? Если счастье покинуло его, почему оно должно споспешествовать им? Он ненавидел их, потому что они отвергли его, и Петру, и Куати, и всех остальных, кто боролся против несправедливости и угнетения. Из-за этого они выбрали неверный путь вместо того пути, что вел к светлому будущему, и обрекли себя на муки. Бок знал, что он лучше их, лучше, чем они когда-нибудь могли бы стать. Он мог смотреть свысока на их ничтожные маленькие жизни и, как бы он ни поступил с ними – ради их же блага, все еще пытался он убедить себя, – решать надлежало только ему. Если некоторые из них пострадают при этом – ну что ж, ничего не поделаешь. Они были даже не настоящими людьми, а всего лишь пустыми тенями тех, кем могли бы стать, если бы вели жизнь, направленную к истинной цели. И отвергли они не его, а самих себя в поисках счастья, источником которого была.., та жизнь, что они избрали. Жизнь ленивой скотины. Бок представил себе толпы, склонившие головы над кормушками, они удовлетворенно и сыто мычали, пока он наблюдал за ними откуда-то сверху. Если кто-то из них умрет – а им придется умереть, – стоит ли по этому поводу беспокоиться? Ничуть, решил Понтер.

* * *

   – Мистер президент…
   – Да, Элизабет? – ответил с усмешкой Фаулер.
   – Тебе говорили когда-нибудь, какой ты хороший любовник?
   – По крайней мере не во время заседания Совета Министров, в этом я уверен. – Фаулер обращался к ее голове, что покоилась у него на плече. Ее левая рука поглаживала светлые волосы у него на груди. По правде говоря, подумал президент, это действительно получалось у него неплохо. Самое главное, он обладал наиболее важным качеством – терпением. При всей нынешней эмансипации И равноправии полов долгом мужчины было сделать так, чтобы женщина чувствовала себя любимой и единственной. – И во время встреч с прессой мне не говорили об этом, – добавил он.
   – Во всяком случае ты получил эту информацию от своего советника по национальной безопасности.
   – Благодарю вас, доктор Эллиот. – Оба рассмеялись. Элизабет приподнялась, чтобы поцеловать его, и ее соски коснулись груди любовника.
   – Ты даже не представляешь. Боб, кем ты стал для меня.
   – Думаю, что представляю, – заметил президент. Эллиот покачала головой.
   – Все эти скучные монотонные годы в ученом мире. Постоянно занята, вечно нет времени, Я была так увлечена своими профессорскими обязанностями. Сколько лет потеряно зря… – Глубокий вздох.
   – Надеюсь, милая, я вознаградил тебя за долгое ожидание.
   – Да, вполне. – Она повернулась, снова положила голову ему на плечо и, взяв его руку, положила ее себе на грудь. Его вторая рука сама нашла нужное место, и Элизабет ладонями прижала его руки.
   Что же сказать еще? – подумала она. Ведь она действительно сказала правду. Фаулер был нежным, терпеливым и способным любовником. Не меньшей правдой было и то, что, услышав такое признание от женщины, любой мужчина, даже президент, оказывался в ее власти. Пока лучше промолчать, решила она. Сейчас пришло время насладиться им, познать свои собственные чувства. Она лежала с открытыми глазами, глядя на темное пятно на стене, картину какого-то художника, – какого, она так и не узнала, – широко раскинувшаяся прерия у подножья Скалистых гор. Его руки нежно двигались по ее грудям, не столько возбуждая ее, сколько посылая по ее телу волны наслаждения. Она лежала не двигаясь и лишь время от времени меняла положение головы, чтобы показать, что не спит.
   Она начинала любить его. Разве это не странно? Элизабет задумалась, пытаясь ответить на этот вопрос. В нем было много такого, что вызывало любовь и восхищение. Однако было и то, что смущало ее, сбивало с толку. В Фаулере мешались лед и пламень, а его чувство юмора не поддавалось определению. Существовало многое, что он глубоко любил, однако глубина этих чувств всегда была продиктована последовательной разумностью, основанной на принципах, а не душевной страстью. Его часто приводило в недоумение – совершенно искреннее, – почему окружающие не разделяют его чувств по отношению к тому или иному вопросу. Подобно тому как преподаватель математики никогда не сердится, но испытывает печаль и непонимание, когда его ученик не видит всей красоты и изящества математических уравнений, Фаулер был способен на удивительную жестокость и холодную безжалостность, совершенно не ощущая какой-либо злобы. Если человек вставал на его пути и он мог уничтожить его, Фаулер так и поступал. Прямо как в "Крестном отце". Его отношения с людьми никогда не были личными, а всегда деловыми. Может быть, он научился этому у мафиози, которых посылал в тюрьму, подумала Лиз. Даже к своим преданным сторонникам этот человек относился с сухим равнодушием, вознаграждая их за лояльность и расторопность – как тут лучше выразиться? – с благодарностью автомата.
   И все-таки в постели он был удивительно нежным. Лиз нахмурилась, глядя на стену. Но как трудно проникнуть к нему в душу!
   – ТЫ прочитала это сообщение из Японии? – спросил президент, приступая к делу в тот самый момент, когда Эллиот говорить о делах особенно не хотелось.
   – М-м-м, хорошо, что ты напомнил об этом. Недавно мне сообщили нечто весьма неприятное.
   – А если конкретно? – Фаулер проявил свой интерес тем, что начал ласкать ее, словно пытаясь выманить информацию, которую она и без того хотела передать ему, ожидая удобного момента.
   – Райан, – ответила Лиз.
   – Опять? И что теперь?
   – Сообщения, которые мы получили относительно неэтичных финансовых сделок, подтвердились, но ему удалось выпутаться благодаря юридическим тонкостям. Этого обвинения было бы достаточно, чтобы он не попал в состав этой администрации, но поскольку мы унаследовали его от предыдущей…
   – Юридические тонкости бывают разными. Что еще ты узнала?
   – Недостойное поведение в личной жизни, любовная связь с женщиной и использование агентов ЦРУ для сведения личных счетов.
   – Любовная связь с женщиной.., позор… Эллиот хихикнула. Ему это понравилось.
   – Здесь может быть замешан ребенок. Фаулер нахмурился. Он крайне серьезно относился к правам детей. Его руки замерли на ее груди.
   – Что нам известно об этом?
   – Пока немного. Постараюсь разузнать побольше, – ответила Лиз, заставляя ладонями возобновить движения его рук.
   – Хорошо, пусть ФБР проведет негласное расследование, – согласился президент, закрывая, как ему казалось, этот вопрос.
   – Из этого ничего не выйдет.
   – Почему?
   – У Райана тесные связи с ФБР. В некоторых вопросах они могут заупрямиться, в некоторых – сгладить острые углы.
   – Только не Билл Шоу. Он лучший полицейский, с которым мне приходилось встречаться – даже я не смог бы заставить его поступить незаконно, и именно так должно быть. – Снова последовательность и принципы. Невозможно предсказать, как поступит этот человек.
   – Шоу лично занимался делом Райана – террористическим актом, совершенным против него. Глава следственного управления сам?..
   – Действительно, – согласился Фаулер. Это будет неважно выглядеть. Конфликт интересов и тому подобное.
   – К тому же у Шоу есть помощник, занимающийся улаживанием конфликтов, – некто Мюррей. Они с Райаном – большие друзья.
   – Ну и что ты предлагаешь? – недовольно произнес президент.
   – Может быть, взять кого-нибудь из министерства юстиции?
   – Тогда почему не из Секретной службы? – спросил Фаулер, заранее зная ответ, но решив выяснить, понимает ли она создавшуюся ситуацию.
   – Будет походить на охоту за ведьмами.
   – Разумное замечание. Ну хорошо, пусть это будет кто-нибудь из сотрудников министра юстиции. Позвони завтра Грегу.
   – Хорошо, Боб. – А теперь нужно сменить пластинку. Она поднесла его руку к лицу и поцеловала ладонь. – Знаешь, мне сейчас так хочется закурить.
   – Сигарета после секса? – Фаулер обнял ее еще крепче.
   – Когда мы занимаемся любовью. Боб, мне кажется, я одновременно курю… – Она повернулась и посмотрела ему в глаза.
   – Может быть, стоит снова разжечь огонь?
   – Говорят, – промурлыкала советник по национальной безопасности, – говорят, что президент Соединенных Штатов – сильнее всех в мире.
   – Я сделаю все, что в моих силах, Элизабет. Через полчаса она убедилась, что это соответствует истине. Она явно начинала его любить. Затем подумала: а какие чувства к ней испытывает он…

Глава 16
Раздуваем пламя

   – Guten abend, frau Fromm ²³, –
   произнес мужчина.
   – Кто вы?
   – Петер Виглер, из "Берлинен тагеблатт". Мне хотелось бы побеседовать с вами.
   – О чем? – спросила она.
   – Аbеr… ²⁴– Он показал рукой на небо, откуда на него
   лились струи дождя. Тут фрау Фромм вспомнила, что следует проявлять
   вежливость, даже если это журналисты.
   – Конечно-конечно, заходите пожалуйста.
   – Спасибо. – Мужчина вошел в переднюю и снял плащ, который она повесила на вешалку. Он был капитаном в Первом главном управлении (внешняя разведка) КГБ, молодой многообещающий тридцатилетний офицер приятной наружности с незаурядными способностями к иностранным языкам, обладатель двух дипломов – психолога и инженера. Он уже успел разобраться в Траудль Фромм. Новенький "ауди", что стоял перед домом, был удобной, хотя и не роскошной машиной, одежда ее – тоже новая – была приличной, но не шикарной. Она была гордой и в меру прижимистой, но в то же время и скупой. Любопытной, но настороже. Что-то скрывала, однако понимала, что, если не пустит его в дом и пошлет прочь, это вызовет больше подозрений, чем те объяснения, которые она держит наготове. Он сел в глубокое кресло и стал ждать ее ответного хода. Она не предложила ему кофе. Значит, надеется, что его визит будет коротким. Неужели, подумал он, это третье имя из его списка в десять имен окажется настолько интересным, что о нем придется доложить в московский центр.
   – Ваш муж был связан с атомной электростанцией "Грейфсвальд-Норд"?
   – Да. Как вы знаете, ее закрывают.
   – Совершенно верно. Мне хотелось бы узнать ваше отношение к этому. Доктор Фромм дома?
   – Нет, он уехал, – неуверенна ответила она. Мнимый Виглер сделал вид, что не заметил замешательства.
   – Вот как? Позвольте спросить, куда?
   – По делам.
   – Тогда, быть может, я лучше загляну через несколько дней?
   – Да, это было бы лучше. Вас не затруднит прежде позвонить? – По тому, как она произнесла эту фразу, капитан КГБ понял, что фрау Фромм что-то скрывает и это что-то может оказаться…
   Раздался стук в дверь. Траудль Фромм вышла в переднюю.
   – Guten Abend, frau Fromm, – послышался мужской голос. – У нас известия от Манфреда.
   Капитан услышал голос, и что-то заставило его насторожиться. Он сказал себе, что нужно не реагировать. В конце концов, это Германия и здесь все in
   Ordnung ²⁵. Кроме того, он может что-то разнюхать.
   – Понимаете, э-э.., у меня сейчас гость, – ответила Траудль. Она произнесла это шепотом. Капитан услышал приближающиеся шаги и не спеша обернулся. Это было роковой ошибкой.
   Лицо, появившееся в двери, словно сошло с экрана – только в бесчисленных кинофильмах о второй мировой войне, на которых он вырос, владелец его был одет в черный с серебром мундир офицера СС. Это было суровое лицо мужчины средних лет с голубыми глазами, в которых отсутствовали всякие эмоции. Лицо профессионала, распознавшего капитана так же быстро, как и тот его… Время уходить…
   – Здравствуйте. Я как раз собирался уходить.
   – Кто это?
   Траудль не успела ответить.
   – Я репортер из… – Но было уже слишком поздно. В руке мужчины внезапно появился пистолет.
   – Was gibt's hier? ²⁶– резко спросил капитан.
   – Где ваш автомобиль? – поинтересовался мужчина с пистолетом в руке.
   – Я оставил его на соседней улице. Я…
   – Когда перед домом столько свободного места? Репортеры ленивы. Итак, кто вы?
   – Я репортер…
   – Думаю, это не правда.
   – И этого тоже забери, – послышался голос второго мужчины. Капитан вспомнил его лицо. Где он видел его? Не надо поддаваться панике, сказал он себе. Это тоже было ошибкой.
   – Слушайте внимательно. Вы оба отправляетесь в короткую поездку. Если будете вести себя послушно и не станете поднимать шума, вернетесь через три
   часа. Не пытайтесь сопротивляться – это плохо кончится. Verstehen Sie ²⁷?
   Это сотрудники спецслужб, понял капитан. Его догадка оказалась правильной. Значит, это немцы, которые будут соблюдать закон, сказал он себе, совершая последнюю ошибку в своей карьере, которая еще недавно складывалась так многообещающе.
   Курьер прибыл с Кипра точно по расписанию, передал свой пакет другому человеку в одном из пяти заранее согласованных пунктов, каждый из которых находился под наблюдением в течение двенадцати часов. Тот, что получил пакет, прошел два квартала, сел на мотоцикл "Ямаха" и рванул на нем в сельскую местность, где все мотоциклисты считаются сумасшедшими. Спустя два часа он доставил пакет, убедившись, что за ним никто не следил, и продолжал мчаться сломя голову еще тридцать минут, после чего вернулся к месту, откуда выехал.
   Гюнтер получил пакет и с раздражением увидел, что это видеокассета с кинофильмом "Огненные колесницы", а не полая книга, как он просил. Возможно, Эрвин передавал вместе с кассетой какие-то сведения. Бок вставил кассету в плейер и увидел начальные кадры кинофильма с титрами на французском языке. Он понял, что материал, снятый Кейтелем, расположен так, как это делают профессиональные разведчики. Бок перемотал вперед почти всю кассету – кадры изменились. Что это?
   – Кто вы? – спросил чей-то резкий голос за кадром.
   – Меня зовут Петер Виглер. Я репортер… – Дальше послышался пронзительный крик. Для пытки использовалось весьма примитивное орудие – электрический провод от настольной лампы или другого бытового прибора. На одном конце изоляция была сорвана и обнажилось несколько сантиметров медной проволоки.
   Мало кто понимает, насколько эффективными могут быть подобные орудия, особенно если тот, кто пользуется ими, обладает достаточным опытом и воображением. Человек, назвавший себя Петером Виглером, кричал так, что казалось, будто его горло вот-вот разорвется от вопля. Он уже прокусил нижнюю губу, пытаясь заставить себя молчать. Применение электричества для пыток имеет то достоинство, что при нем почти не бывает крови, но зато много шума.
   – Вы должны понять, что ведете себя глупо. Ваше мужество вызывает уважение, но в данном случае оно бессмысленно. Мужество оправдано лишь в том случае, когда есть надежда на спасение. Мы уже обыскали вашу машину, нашли паспорта. Мы знаем, что вы не немец. Итак, кто вы? Поляк, русский, кто?
   Молодой мужчина открыл глаза и, прежде чем ответить на вопрос, глубоко вдохнул воздух.
   – Я – репортер газеты "Берлинен тагеблатт" и веду расследование. – Новое прикосновение провода – и на этот раз он потерял сознание. Бок видел, что к нему подошел мужчина – он находился спиной к камере – проверил пульс и, подняв веки, заглянул в глаза. На палаче был костюм, походивший на комбинезон из прорезиненной ткани, которые применяют для защиты от химических отравляющих веществ, но без капюшона и перчаток. Наверно, ему очень жарко, подумал Бок.
   – Очевидно, профессиональный разведчик. Скорее всего русский. Без обрезания, зубы из нержавейки, да и сделаны неважно. Конечно, он из Восточного блока. Жаль, у него редкое самообладание. – Голос звучал бесстрастно, с клиническим равнодушием, решил Бок.
   – У нас есть наркотики? – спросил еще чей-то голос.
   – Есть, сильнодействующий транквилизатор. Ввести?
   – Да. Не слишком большую дозу.
   – Хорошо. – Мужчина скрылся из поля зрения камеры и появился снова со шприцем в руке. Подойдя к лежавшему без сознания разведчику, он поднял его руку и ввел наркотик в вену у локтя. Прошло минуты три, прежде чем капитан КГБ пришел в себя. К этому времени наркотик растворился в крови и успел оказать воздействие на высшие функции головного мозга.