Клэнси Том. Все страхи мира

   – Полтора часа. Может быть, купим свитеры, а? Следуйте за мной. Я ведь не шучу относительно холода. В Колорадо нулевая температура.
   – Нулевая. Это не так… – Госн замолчал. – Ты хочешь сказать – ниже нуля по Цельсию? Расселл хлопнул ладонью по лбу.
   – Ну конечно! Здесь другая шкала. У нас нуль градусов – нечто совершенно иное. Нуль градусов – холодно, ребята, по-настоящему холодно, около двадцати мороза!
   – Раз ты так считаешь, – согласился Куати. Полчаса спустя под их тонкими плащами красовались теплые шерстяные свитеры. Полупустой самолет компании "Дельта" вылетел в Денвер точно по расписанию. Еще через три часа они завершили свой последний – на данный момент – этап путешествия. Госн никогда в жизни не видел столько снега.
   – Здесь трудно дышать, – сказал Куати.
   – Понадобятся сутки, чтобы привыкнуть к высоте. Вы идите, получайте багаж, а я разогрею машину.
   – Если он предал нас, – заметил Куати, когда Расселл повернулся и пошел к выходу, – мы узнаем об этом через несколько минут.
   – Он не предатель, – ответил Госн. – Он странный человек, но преданный нам.
   – Неверный, язычник.
   – Это так, но я видел, как он слушал проповедь имама. По крайней мере проявил вежливость. Поверь, командир, это – надежный товарищ.
   – Ну что ж, посмотрим. – Куати, устало и тяжело дыша, направился к месту получения багажа. Оба озирались по сторонам, стараясь заметить устремленные на них глаза. Это всегда позволяет обнаружить слежку – взгляды, направленные на тебя. Даже профессионалам трудно удержаться от того, чтобы не смотреть на людей, за которыми они следят.
   Они получили багаж без всяких происшествий. Марвин ждал их в машине. Он не мог помешать порыву холодного ветра, устремившегося на них, и, каким бы разреженным ни был воздух, погода была холоднее, чем им приходилось когда-либо испытывать. Тепло внутри автомобиля согрело их.
   – Как идет подготовка?
   – Все по графику, командир, – ответил Расселл. Он отъехал от обочины. На арабов произвели впечатление огромные просторы вокруг, широкие шоссе, соединяющие штаты, – правда, цифры ограничения скорости показались им странными – и очевидная зажиточность домов, выстроившихся вдоль дорог. Им также понравилось поведение Расселла, который великолепно справился с порученным ему заданием. Теперь, когда стало ясно, что он не предал их, оба успокоились. Вообще-то Куати не верил в то, что Расселл может стать предателем, просто сейчас, когда заключительная фаза операции приблизилась, он чувствовал собственную уязвимость. Это, понимал Куати, нормальное явление.
   Дом на ранчо был большим и удобным. Ожидая приезда своих друзей, Расселл нагрел его потеплее, однако Куати обратил главное внимание на то, что в доме можно легко защищаться – во все стороны открывались зоны обстрела. Расселл остановил машину у входа и внес внутрь багаж гостей.
   – Вы, наверно, очень устали, – заметил Марвин. – Сейчас вам не мешало бы отдохнуть. Здесь вы в полной безопасности, понимаете?
   Куати последовал совету Расселла, но Госн последовал за Расселлом в кухню. Ибрагим с удовольствием узнал, что Марвин – отличный повар.
   – Что это за мясо?
   – Оленина – мясо оленя. Я знаю, что вы не едите свинину, но, надеюсь, у вас нет возражений против мяса оленя. Госн покачал головой.
   – Нет, но я никогда не пробовал его.
   – Обещаю, оно понравится тебе. Я купил его в местном магазине сегодня утром. Это – здоровая американская пища, приятель. Мясо, которое я купил, принадлежало крупному оленю-самцу. Недалеко отсюда находится ранчо фермера, который выращивает дичь на продажу. Если хотите, можем попробовать мясо бивола.
   – Это что за чертовщина?
   – Бивол? Еще одно животное, которое разводят только здесь. Это гибрид буйвола и мясной породы коров. В старину мои предки охотились на буйволов, это было их главной пищей – самая большая корова, которую ты когда-либо видел, приятель! – Расселл усмехнулся. – Хорошее нежирное мясо, отлично усваивается организмом, полезно для здоровья, и все такое. Но оленина – лучшее мясо, Ибрагим.
   – Ты не должен звать меня этим именем, – устало заметил Госн. Для него это были очень длинные сутки – двадцать семь часов, включая часовые пояса.
   – Я подготовил удостоверения личности для тебя и для командира. – Расселл достал из ящика стола конверт и положил его на стол. – Имена и фамилии именно такие, как вам хотелось. Остается только сделать фотографии и прикрепить их. У меня есть для этого все необходимое оборудование.
   – А его было трудно раздобыть?
   – Нет, это самое обычное коммерческое оборудование, – засмеялся Марвин. – Я взял свой бланк в качестве образца, изготовил копии, затем на хорошем оборудовании получил первоклассные дубликаты. Масса компаний изготавливает пропуска фотоспособом, так что все оборудование стандартное. Три часа работы. Думаю, нам понадобится весь день завтра и потом послезавтра, чтобы проверить подготовку.
   – Превосходно, Марвин.
   – Хочешь выпить?
   – Ты имеешь в виду алкоголь?
   – Да брось притворяться, дружище, я видел, как ты пил пиво с этим парнем из Германии – забыл имя.
   – А, это герр Фромм.
   – Давайте выпьем, это все-таки не так плохо, как есть свинину, правда?
   – Спасибо, но я – пас. Вы ведь так говорите?
   – Пас на выпивку? Да, можно сказать и так. Как поживает этот Фромм? – небрежно спросил Марвин, поглядывая на мясо. Оно было уже почти готово.
   – Отлично, – ответил Госн с деланным равнодушием. – Поехал повидать жену.
   – А чем вы с ним занимались? – Расселл налил себе "Джека Даниэлса".
   – Он помогал нам со взрывчаткой, некоторые специальные заряды. Герр Фромм превосходно разбирается в этом.
   – Отлично.

* * *

   Это был первый обнадеживающий знак за несколько дней, может быть, даже недель, подумал Райан. Кэти приготовила вкусный ужин, и было так приятно вернуться домой вовремя, чтобы сесть за стол вместе с детьми. По-видимому, Кэти успела приехать пораньше и занялась стряпней. Но самым лучшим оказалось то, что они говорили друг с другом за ужином – не затрагивая многих вопросов, но говорили. Встав из-за стола, Джек помог жене вымыть посуду. Наконец дети отправились спать, и они оказались наедине.
   – Извини, что я огрызнулась на тебя, – сказала Кэти.
   – Ничего страшного, я заслужил это. – Джек был готов ответить что угодно, лишь бы все уладилось.
   – Нет, Джек, это я виновата. Я была раздражена, чувствовала себя не в своей тарелке, и у меня болела спина. А ты слишком много работаешь и к тому же пьешь. – Она подошла и поцеловала его. – Начал курить, Джек?
   Райан был поражен. Он не ожидал поцелуя. Более того, должен был последовать взрыв, как только Кэти заметит, что он начал курить.
   – Извини, малышка. Тяжелый день на работе, вот я и не выдержал.
   Кэти протянула к нему руки.
   – Джек, я хочу, чтобы ты меньше пил и хорошо отдыхал. В этом все дело, и еще лишний стресс. О курении можно подумать и потом, только не кури при детях. Я знаю, что относилась к тебе недостаточно сочувственно и часто была не права, но и тебе нужно следить за собой. То, что ты делаешь, плохо для тебя и плохо для нас всех.
   – Я знаю.
   – А теперь отправляйся спать. Сон нужен тебе больше всего.
   Когда у тебя жена врач, в этом есть ряд недостатков, и главным является то, что с ней не поспоришь. Джек поцеловал ее в щеку и поступил так, как ему сказали.

Глава 30
Восточный кабинет

   Кларк подъехал на машине в обычное время, и тут ему пришлось сделать нечто не совсем обычное – ждать. Через пару минут он хотел было выйти из машины и постучать в дверь, но она открылась. Доктор Райан (Джон) вышел на крыльцо, остановился и поцеловал доктора Райан (Кэти), которая после этого смотрела вслед мужу и, как только он повернулся, ослепительно улыбнулась Кларку, сидящему за рулем.
   Слава Богу! – подумал Кларк. Может быть, он приобрел новую специальность. Джек тоже выглядел совсем неплохо, и Кларк высказал ему свою точку зрения, как только Райан сел в машину.
   – Действительно, меня рано отправили спать, – усмехнулся Джек, бросая газету на заднее сиденье. – Даже выпить забыл.
   – Еще пара дней – и ты станешь снова похож на человека.
   – Пожалуй, ты прав. – И тут он, к разочарованию Кларка, закурил сигарету. В следующее мгновение Кларк понял всю глубину замысла Кэролайн Райан. Не все сразу. Шаг за шагом. Господи, какая женщина! – подумал Кларк.
   – У нас все готово для испытательного полета. В десять часов.
   – Отлично. Наконец-то ты взялся за настоящую работу, Джон. Исполнять роль офицера охраны, должно быть, невероятно скучно, – заметил Райан, открывая портфель с ночными депешами.
   – Даже в такой работе бывает кое-что интересное, сэр, – ответил Кларк, выезжая на Фалконс-Нест-Роуд. Донесений в кейсе оказалось немного, и скоро Райан погрузился в чтение "Вашингтон пост".
   Три часа спустя Кларк и Чавез приехали на базу ВВС Эндрюз. Два самолета "Гольфстрим VC-20B" уже готовились к обычному тренировочному полету. Пилоты и обслуживающий персонал 89-й военно-транспортной эскадрильи – "Президентской" – строго соблюдали порядок, необходимый для поддержания летной формы. Два самолета вылетели один за другим с промежутком в несколько минут и направились на восток, где занялись исполнением маневров, необходимых для того, чтобы ознакомить двух новых вторых пилотов с правилами работы с наземным контролем. Разумеется, оба пилота на каждом самолете знали эти правила наизусть, но это не имело отношения к делу.
   В хвостовом отделении сержант технической службы ВВС занимался своей работой, колдуя со сложным оборудованием связи, находящимся на борту. Время от времени он поглядывал в сторону гражданского специалиста – или кто он там был на самом деле – и видел, как этот странный мужик разговаривает с цветочным горшком или бормочет что-то в сторону тоненькой зеленой палочки. Да, подумал сержант, есть вещи, о которых лучше не думать. И он был совершенно прав.
   Через два часа оба "Гольфстрима" снова приземлились на базе Эндрюз и подрулили к зданию для особо важных пассажиров. Кларк собрал свое оборудование и пошел навстречу другому гражданскому специалисту, который находился на борту второго самолета. Затем оба направились к своему автомобилю, уже обсуждая операцию.
   – Я мог разобрать часть того, что ты говорил, четко понять, – сообщил Чавез. – Скажем, треть всего, может быть чуть меньше.
   – Посмотрим, что скажут в научно-техническом отделе. Им понадобилось тридцать пять минут, чтобы вернуться в Лэнгли, и оттуда они поехали в Вашингтон на запоздалый ленч.
   Бобу Хольцману позвонили накануне вечером, причем по телефону, номер которого нельзя было найти в справочнике. Несколько коротких фраз пробудили в нем любопытство. В два часа пополудни он вошел в небольшой мексиканский ресторан "У Эстебана", расположенный в Джорджтауне. Большинство обедавших уже ушли, ресторан был заполнен примерно на треть – главным образом студентами из Джорджтаунского университета. Из глубины зала ему махнули рукой.
   – Привет, – сказал Хольцман, усаживаясь за стол.
   – Вы Хольцман?
   – Да, – ответил журналист. – А вы кто?
   – Двое друзей, – произнес старший. – Не пообедаете ли с нами?
   – С удовольствием.
   Младший из них встал, подошел к музыкальному автомату и начал опускать в него монеты по двадцать пять центов. Послышалась громкая мексиканская музыка. Через мгновение Хольцману стало ясно, что магнитофон у него в кармане будет совершенно бесполезен.
   – О чем вы хотели поговорить?
   – Вы пишете статьи о ЦРУ, – начал старший. – Целью статей является очернить заместителя директора, доктора Джона Райана.
   – Я ни разу не назвал этого имени, – покачал головой Хольцман.
   – Тот, кто сообщил вам эти сведения, обманул вас, воспользовался вашей доверчивостью.
   – Вот как?
   – Ответьте, вы честный журналист?
   – Что вы хотите этим сказать? – спросил Хольцман.
   – Если я сообщу вам что-то совершенно не для публикации, напечатаете ли вы это?
   – Все зависит от природы информации. Что именно вы имеете в виду?
   – Я имею в виду следующее, мистер Хольцман. Я могу доказать вам, что вам лгали, но вы не сможете опубликовать эти сведения, в противном случае подвергнете смертельной опасности некоторых людей. Кроме того, я могу доказать, что кто-то воспользовался вами для сведения личных счетов. Мне нужно имя этого человека.
   – Вы знаете, что я никогда не сообщу имя человека, передавшего мне информацию. Это нарушает этику моей профессии.
   – Этика журналиста… – заметил мужчина достаточно громко, чтобы его голос был слышен сквозь грохот музыки. – Мне нравится это. Значит, вы готовы защищать даже тех, кто лжет вам?
   – Нет, к ним это не относится.
   – Хорошо, тогда я расскажу вам маленькую историю, но с одним условием: никогда, ни при каких обстоятельствах вы не упомянете то, что я вам расскажу. Вы дадите мне слово?
   – А если мне станет ясно, что вы ввели меня в заблуждение?
   – В этом случае ваше право напечатать ее. Это устраивает вас? Репортер кивнул.
   – Только учтите, если вы напечатаете то, что я вам сейчас расскажу, это меня очень расстроит – потому что я не лгу. И вот что еще: вы должны пообещать мне не пользоваться этими сведениями для своего собственного расследования.
   – Вы требуете слишком многого.
   – Решайте сами, мистер Хольцман. У вас репутация честного и умного репортера. Есть вещи, которые не могут быть опубликованы, – впрочем, это я перехватил. Скажем так: есть вещи, которые должны храниться в секрете на протяжении длительного времени – многих лет. А веду я все это вот к чему: вас обманули и использовали для своих корыстных целей. Убедили напечатать ложь, чтобы очернить кого-то. Я не репортер, но, если бы я был репортером, у меня была бы нечиста совесть. Меня беспокоило бы то, что все это нечестно, а также то, что меня приняли за простофилю.
   – Вижу, вы все обдумали. Хорошо, я согласен на ваши условия.
   – Тогда слушайте. – Рассказ Кларка длился десять минут.
   – Что это за операция? Где погиб этот человек?
   – Извините, дружище. И не пытайтесь сами выяснить это. Меньше десяти человек знают ответ на этот вопрос. – Кларк покривил тут душой, но это была умная ложь. – Даже если вам удастся узнать, кто эти люди, они не станут разговаривать с вами. Ведь мало желающих добровольно рассказывать о том, что они нарушили законы.
   – А эта Циммер?
   , – Вы сможете проверить о ней почти все. Где она живет, чем занимается семья, когда родился ребенок, кто присутствовал при родах, имя акушера.
   Хольцман заглянул в свой блокнот.
   – Здесь скрывается что-то исключительно серьезное, правда? Кларк посмотрел на него немигающим взглядом.
   – От вас мне нужно всего лишь имя.
   – И как вы тогда поступите?
   – Это не должно вас касаться.
   – Что предпримет Райан?
   – Он не знает, что мы беседуем с вами.
   – Чепуха.
   – Это, мистер Хольцман, совершенная правда. Боб Хольцман был репортером долгое время. Его пытались обмануть настоящие специалисты своего дела. Против него проводились операции тщательно обдуманной лжи, его превращали в инструмент политической мести. Эта часть его работы не нравилась ему, вызывала отвращение. Презрение Хольцмана к политическим деятелям объяснялось главным образом тем, что они были готовы нарушить любое правило для достижения своей цели. Всякий раз, когда политический деятель нарушал данное им слово, брал деньги от спонсора и тут же принимался оказывать ему услугу, все это называлось всего лишь "политикой". По мнению Хольцмана, это было не правильно. В нем все еще оставалось что-то от того идеалиста, который закончил школу журналистики в Колумбийском университете, и, хотя жизнь превратила его в циника, Хольцман был одним из немногих людей в Вашингтоне, не забывших о своих идеалах и иногда жалевших об их утрате.
   – Предположим, в результате моей проверки все, что вы сказали, подтвердится. Что я получу от этого?
   – Может быть, ничего, кроме морального удовлетворения. Только это и ничего больше. Могу дать вам честное слово – я сомневаюсь, что у этой истории будет продолжение, но, если что-нибудь случится, я дам вам знать.
   – Значит, одно моральное удовлетворение? – спросил Хольцман.
   – А у вас никогда не было желания расквитаться с мерзавцем? – небрежно спросил Кларк.
   Репортер отмахнулся от этого заявления, как от назойливой мухи.
   – Чем вы занимаетесь в ЦРУ? – спросил он.
   – Вообще-то я не должен говорить об этом, – улыбнулся Кларк.
   – Много лет назад, как принято начинать рассказ, один очень видный советский деятель попросил политического убежища и улетел за границу прямо с бетона московского аэродрома.
   – Я тоже слышал об этом. Если вы попытаетесь напечатать это…
   – Ну конечно, дипломатические отношения ухудшатся, – заметил Хольцман.
   – Вы давно узнали об этом?
   – Еще до последних выборов. Президент попросил меня не публиковать эту историю.
   – Вы имеете в виду Фаулера?
   – Нет, того президента, над которым Фаулер одержал победу.
   – И вы согласились? – Кларк был глубоко изумлен.
   – У русского были жена и дочь. Что, они действительно все погибли в авиакатастрофе, как говорилось в сообщении для прессы?
   – Вы собираетесь писать об этом?
   – Не могу – по крайней мере в течение нескольких лет, но наступит время и я напишу книгу…
   – Его семья тоже улетела за границу, – ответил Кларк. – Перед вами человек, который вывез их из России.
   – Я не верю в такие совпадения.
   – Его жену зовут Мария, а дочь – Катя.
   Лицо Хольцмана не выдало его чувств, однако он знал, что лишь горстка людей в ЦРУ знает такие подробности. Он только что задал Кларку изощренный вопрос и услышал правильный ответ на него.
   – Через пять лет – начиная с сегодняшнего дня – вы расскажете мне о всех деталях этого дела.
   Кларк задумался. Ну что ж, если репортер пошел на то, чтобы нарушить свои правила, то и Кларку придется ответить тем же.
   – Это справедливое желание. Хорошо, я согласен.
   – Господи Боже мой, Джон! – воскликнул Чавез.
   – Он настаивает, чтобы за услугу была оказана услуга.
   – Сколько человек знакомы с подробностями операции?
   – Подробностями – вы имеете в виду взгляд изнутри? Немного. Если вы имеете в виду все подробности, то с нашей стороны человек двадцать, и только пять из них все еще работают в ЦРУ. Десять человек не служили у нас.
   – Тогда кто?
   – Придется раскрыть слишком уж многое.
   – Кто-то из частей специального назначения ВВС, – предположил Хольцман. – А может быть, армия, группа особого назначения номер 160, эти безумцы из Форта Кэмпбелл, те самые, что высадились в Ираке в первую же ночь…
   – Можете фантазировать сколько угодно, но от меня вы ничего не дождетесь. Но учтите, что, когда я приму решение рассказать вам о своей части операции, мне понадобится узнать, каким образом вам вообще стало известно о проведении этой операции.
   – Есть люди, которые любят поговорить, – заметил Хольцман.
   – Это верно. Итак, вы согласны на мои условия, сэр?
   – Если мне удастся подтвердить то, что вы мне рассказали, – если я действительно буду уверен, что мне лгали, – то мой ответ – да, я сообщу вам имя моего источника. Но вы должны дать обещание, что это никогда не попадет в прессу.
   Господи, да это похоже на дипломатические переговоры, подумал Кларк.
   – Согласен. Я позвоню вам через два дня. Если это вам интересно, то вы – первый репортер, с которым мне довелось беседовать.
   – И какой вы сделали из этого вывод? – усмехнулся Хольцман.
   – Лучше уж заниматься разведкой. – Кларк помолчал. – Между прочим, из вас вышел бы превосходный разведчик.
   – Я и есть превосходный разведчик – в своей области.
   , – Сколько весит эта штука? – спросил Расселл.
   – Семьсот килограммов. – Госн сделал паузу и произвел в уме арифметические расчеты. – Три четверти тонны – вашей тонны.
   – Превосходно, – кивнул Расселл. – Фургон выдержит такую нагрузку. Только как перегрузить контейнер из грузовика в мой фургон?
   Госн побледнел, услышав этот вопрос.
   – Я не подумал об этом.
   – Как его ставили в грузовик?
   – Контейнер стоит на такой деревянной.., платформе.
   – Ты имеешь в виду поддон? Его подняли автопогрузчиком?
   – Да, – ответил Госн.
   – Тебе повезло. Пошли, я что-то покажу тебе. Расселл вывел его на мороз. Несколько минут спустя Госн увидел внутри одного из амбаров бетонную погрузочную платформу и ржавый автопогрузчик, работающий от баллона с пропаном. Однако дорога, что вела к амбару, была покрыта замерзшей грязью и присыпана снегом.
   – Насколько деликатно ее устройство?
   – Бомбы всегда устроены деликатно, Марвин, – напомнил Госн.
   Расселл расхохотался.
   – Да, в этом ты прав.
   В этот момент в Сирии уже наступило утро. Доктор Владимир Моисеевич Каминский только что приступил к работе – таково было его правило. Каминского, профессора Московского государственного университета, послали в Дамаск преподавать по его специальности – болезням органов дыхания. Будучи специалистом по таким болезням, трудно быть оптимистом. Как в Советском Союзе, так и здесь, в Сирии, больше всего ему приходилось иметь дело с раком легких – заболеванием так же часто легко предупредимым, как и смертельным.
   Его первым пациентом оказался больной, посланный сирийским врачом, вызывавшим восхищение у Каминского, – сириец получил медицинское образование во Франции и проявил себя с лучшей стороны. Кроме того, он посылал к советскому специалисту больных, чья история болезни представляла несомненный интерес.
   Войдя в кабинет, Каминский увидел крепкого мужчину чуть старше тридцати. Присмотревшись к его лицу, врач обратил внимание на серый цвет лица и обтянутые скулы. Первая мысль была: рак, однако Каминский был человеком весьма осторожным. Диагноз мог оказаться иным, а болезнь – заразной. Ему пришлось потратить на осмотр пациента больше времени, чем он рассчитывал, понадобились несколько рентгеновских снимков, дополнительные анализы, но его вызвали в советское посольство еще до того, как были готовы их результаты.

* * *

   От Кларка потребовалось безграничное терпение, но он не звонил Хольцману почти три дня, полагая, что у журналиста могут оказаться неотложные дела и он не сможет сразу заняться этой проблемой. В половине девятого вечера Джон выехал из дома и отправился на заправочную станцию. Там он оставил машину рабочему, чтобы тот заправил ее, – сам Кларк не любил заниматься этим – и подошел к телефону-автомату.
   – Слушаю, – ответил Хольцман, сняв трубку телефона с номером, не занесенным в справочники. Кларк не назвал себя.
   – Вам удалось проверить упомянутые мной факты"?
   – В общем да. По крайней мере большинство. Похоже, вы правы. Очень неприятно, когда тебя обманывают, правда?
   – Кто?
   – Я зову ее Лиз. Президент зовет ее Элизабет. Хотите нечто интересное? – добавил Хольцман.
   – Конечно.
   – Пусть это будет доказательством моей доброй воли. Фаулер ее любовник. Об этом не сообщалось в прессе, потому что, по нашему мнению, это не должно стать достоянием общественности.
   – Вот и хорошо, – заметил Кларк. – Спасибо. За мной не пропадет.
   – Через пять лет, приятель.
   – Уговор есть уговор. – Кларк повесил трубку. Так, подумал он, именно ее я и имел в виду. Он достал из кармана еще одну монету и набрал другой номер. Ему повезло. Ответил женский голос:
   – Алло?
   – Доктор Кэролайн Райан?
   – Да. Кто это?
   – Вы хотели узнать имя, мадам. Элизабет Эллиот, советник президента по национальной безопасности. – Кларк решил не говорить Кэти о дополнительной информации, которую он получил от Хольцмана. Да и к делу она не имела отношения.
   – Вы уверены?
   – Да.
   – Спасибо. – Линия разъединилась.
   Кэти снова отправила Джека спать пораньше. Он вел себя разумно. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В конце концов, разве он уже не продемонстрировал это, женившись на ней?
   Можно было выбрать время и получше. Несколько дней назад она собиралась отказаться от официального приема, сославшись на усталость после работы, но теперь…
   Как все это устроить?..

* * *

   – Доброе утро, Берни, – сказала Кэти Райан, как всегда намыливая руки до локтей.
   – Привет, Кэти. Ну, как дела?
   – Намного лучше, чем раньше, Берни.
   – В самом деле? – Доктор Катц принялся за свои руки с мылом и щеткой.
   – В самом деле.
   – Очень рад этому. – В голосе Катца звучало сомнение. Кэти вымыла руки и закрыла краны локтем.
   – Понимаешь, Берни, в прошлый раз я оказалась не права.
   – А тот парень, что приходил поговорить со мной? – спросил Катц, не поднимая голову.
   – Все оказалось не правдой. Не могу рассказать сейчас, может быть, в следующий раз. Но мне нужна твоя помощь.
   – Какая именно?
   – В среду я должна делать операцию по пересадке роговицы. Не мог бы ты заменить меня? – – Что-нибудь случилось?
   – Нам с Джеком нужно быть на официальном ужине в Белом доме завтра вечером. Прием в честь премьер-министра Финляндии, представляешь? Операция простая, должна обойтись без осложнений. Я могла бы оформить тебя сегодня после обеда. Вообще-то хирургом будет Дженкинс – я должна всего лишь присутствовать, на всякий случай. – Дженкинс был молодым, но уже многообещающим хирургом-офтальмологом.