Клэнси Том. Все страхи мира

   Да ведь ты куда счастливее их всех. С этой радостной мыслью он допил остатки вина из стакана. Почему не налить еще? Оказывается, вино совсем не такое плохое.
   Когда Райан вернулся из кухни, Кэти сидела в своем кресле с высокой спинкой, просматривая записки о пациентах.
   – Налить тебе вина, дорогая?
   Доктор Кэролайн Райан покачала головой.
   – У меня завтра две операции.
   Райан обогнул стол по пути к креслу, едва не миновав взглядом жену, как вдруг с удивлением остановился.
   – Да…
   Оторвавшись от бумаг, Кэти подняла голову и улыбнулась. На ее лице была умело наведенная косметика. Джек удивился, как это ей удалось не испортить под душем прическу.
   – Откуда это у тебя?
   – Выбрала по каталогу.
   – Какому, Фредерикса?
   Доктор Кэролайн Мюллер Райан, член Американского общества офтальмологов, была в черном пеньюаре, который являл собой своего рода шедевр – ничего не открывая взгляду, он обозначал все. Джек силился понять, как это произведение искусства держится на плечах. Под пеньюаром было что-то, подобное паутинке, и.., весьма элегантное. Правда, цвет его озадачил Джека – обычно Кэти носила только белые ночные сорочки. Ему никогда не забыть той прелестной белой рубашки, что на ней была в их первую ночь. Она не была девственницей, но от этого белого шелка казалась… Это воспоминание тоже навсегда останется у него в сердце, подумал Джек. С тех пор Кэти больше никогда не надевала ту рубашку, объяснив, что, подобно свадебному наряду, ее носят только раз в жизни. И чем только я заслужил такую прекрасную жену? – спросил себя Джек.
   – Почему мне такая честь? – озадаченно поинтересовался он.
   – Мне пришла в голову одна идея.
   – Какая же?
   – Ну, Джеку-младшему – семь. Салли – десять. Я хочу еще одного.
   – Кого – одного? – Джек поставил стакан.
   – Еще одного ребенка, глупый – Почему?
   – Потому что могу и потому что хочу. Извини, – продолжала она не без лукавства, – если это хлопотно для тебя. Я имею в виду физическое напряжение.
   – Думаю, что справлюсь.
   – Мне нужно вставать в половине пятого, – заметила Кэти. – В семь первая процедура.
   – Вот как?
   – Вот так. – Она встала, подошла к мужу и поцеловала его в щеку. – Жду тебя наверху.
   Райан оставался в кресле еще минуты две, допивая вино и улыбаясь, затем выключил телевизор. Он проверил запоры на дверях, убедился, что система сигнализации включена, и зашел в ванную почистить зубы. Оглянувшись по сторонам, он открыл шкафчик жены – действительно, там он нашел термометр и небольшую таблицу, где указывались дата и температура. Да, Кэти ничуть не шутит. Она серьезно отнеслась к этому делу и, что весьма характерно для нее, держала все в тайне. Ну что ж, у него нет возражений.
   Джон вошел в спальню и остановился у шкафа. Он снял костюм, повесил на вешалку, надел халат и сел рядом с женой на край постели. Приподнявшись, она обвила руками его шею, и он поцеловал ее.
   – Тебе действительно хочется этою, милая?
   – У тебя есть возражения?
   – Кэти, для твоего удовольствия – все, что хочешь, и сделаю и дам. Все, что хочешь.., чтобы ты была счастлива.
   Я хотела бы, чтобы ты поменьше пил, подумала Кэти, но промолчала. Сейчас не время. Сквозь тонкую ткань она ощущала его руки. У Джека они были сильными и нежными, и сейчас они ласкали ее тело, покрытое гладким шелком. Она чувствовала себя распутной, но всякая женщина имеет право однажды в жизни быть распутной, даже если она профессор хирургии глаза в Офтальмологическом институте Вильмера – одной из клиник больницы Джона Хопкинса. Изо рта Джека пахло зубной пастой и белым вином, зато от тела исходил запах мужчины – мужчины, превратившего ее жизнь в блаженство – почти блаженство, подумала она. Он слишком много работал, пил и мало спал. Но за всем этим был он, ее Джек, ее муж. И, несмотря на все его слабости, частые отлучки и недостатки, Кэти не представляла себе человека лучше его.
   Кэти часто, призывно задышала, когда руки мужа коснулись пуговиц пеньюара. Он понял, но пальцы не слушались. К тому же пуговицы были мелкими да еще эти проклятые петельки. Однако шелк пеньюара, застегнутого на эти пуговки, скрывал ее грудь, и она знала, что Джек сумеет их расстегнуть. Кэти сделала глубокий вдох и ощутила запах своей любимой присыпки. Она не любила духи и редко пользовалась ими. По ее мнению, от тела женщины исходит именно такой запах, что нравится мужчине. Наконец. Теперь его ладони коснулись ее обнаженной, нежной и все еще молодой кожи. Ей всего лишь тридцать шесть – это не так и много, она все еще может дать жизнь ребенку. Еще одному – все, что ей так хотелось, еще раз почувствовать, как внутри ее зарождается новая жизнь. Ради этого Кэти была готова терпеть боль в желудке, сдавленный мочевой пузырь и другие неприятности, которые только подчеркивают чудо новой жизни, готовой появиться на свет. Боль при родах – совсем не шутка, однако для Кэти венцом любви было вытерпеть ее, когда рядом с нею будет ее Джек – как он находился рядом при рождении Салли и маленького Джека. Ведь именно в этом заключается предназначение женщины – произвести на свет искорку новой жизни, дать мужчине единственную надежду на бессмертие подобно тому, как он дал ее ей.
   И к тому же, подумала она, с трудом удержав улыбку, беременность – куда более совершенное средство для поддержания физической формы, чем бег по утрам.
   Руки Джека осторожно сняли с нее шелк и уложили на кровать. Он так умело проделывал все это с того самого первого раза, когда оба они нервничали, и именно в то мгновение она поняла, что Джек будет просить ее руки.., после того, как узнает остальные части ее тела. Еще одна мысленная улыбка – воспоминание о прошлом, – и его руки скользнули по ее коже, которая теперь казалась ему одновременно холодной и горячей. А когда Джек попросил ее руки, когда, наконец, собрался с духом, она увидела в его глазах страх, опасение, что он получит отказ. Но разве она, Кэти, могла отказать ему, ей самой было так страшно, что Джек передумает, найдет себе другую. Она беспокоилась всю неделю, даже всплакнула разок. Еще перед тем, как отдаться ему, Кэти знала – это ее судьба. Только с Джеком ей хочется пройти по жизни, его детей произвести на свет, одного Джека будет любить она до самой могилы – и даже после, если священники говорят правду. Кэти любила мужа не за его силу или широкие плечи, даже не за храбрость, которую ему дважды пришлось проявить у нее на глазах – и, как ей казалось, не раз в других местах и при иных обстоятельствах, о чем он никогда не рассказывал, – нет, больше всего ее привлекали его доброта, мягкость и нежность, а также удивительная внутренняя сила, о которой не подозревали посторонние. Ее муж в чем-то был самым обычным человеком, а в чем-то – уникальным и удивительным, однако всегда оставался мужчиной со всеми своими сильными сторонами и отдельными слабостями…
   А сегодня вечером он подарит ей ребенка. Ее жизненный цикл, точный как часы, и на этот раз был подтвержден, когда сегодня утром она измерила температуру. Правда, вынуждена была признать Кэти, это всего лишь статистическая вероятность, но в ее случае шансы исключительно высоки. Впрочем, не следует предаваться клиническим размышлениям – не сейчас и не с Джеком.
   Она вся горела. Джек всегда умел возбуждать ее. Его поцелуи были одновременно нежными и страстными, а руки – такими умелыми. Прическа, конечно, пострадает, но это не имеет значения. Хирургические шапочки делают заботу о прическе излишней, зато позволяют экономить время и деньги. Сквозь терпкий запах присыпки Джек уже чувствовал, наверное, аромат женщины, достигшей пика возбуждения и почти готовой. Обычно Кэти была более активной, но сегодня она отдалась Джеку, позволила ему владеть ею, а его рукам – ласкать ее шелковистую кожу.., в самых интимных местах. Нередко ему нравилось это. Ему нравилось, и когда она проявляла активность. Впрочем, существует немало способов проявить свою чувственность, подумала она, – ив этот миг первая волна экстаза застала ее врасплох. Кэти приподняла таз и застонала – едва слышно, не произнося ни слова. В словах и не было нужды. Они были давно женаты, и Джек понимал все. Она поцеловала его – долгим и страстным поцелуем, ее ногти впились ему в спину. Это значило – пора!
   Однако ничего не произошло.
   Кэти взяла его руку, коснулась ладони губами и опустила ее вниз, чтобы показать, что она готова.
   Джек казался необычно напряженным. Наверно, не следует торопить его.., в конце концов, ведь она позволила ему вести и ее ли изменит это сейчас… Кэти взяла его руку и положила себе на грудь – его реакция не заставила себя ждать. Теперь Кэти следила за ним более внимательно. Вернее, пыталась следить. Он по-прежнему умел возбуждать ее. Кэти снова застонала, впилась ему в губы, вздохнула, давая ему понять, что весь ее мир сейчас в нем – как его мир в ней. Однако его спина и плечи оставались напряженными комками мускулов. В чем дело?
   Ее руки начали двигаться по его груди, играя черными волосами. Это неизменно оказывало воздействие.., особенно, если ее руки спускались по зарослям волос…
   Что же случилось?
   – Что с тобой, Джек? – Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем послышался его ответ.
   – Не знаю. – Джек перекатился на спину рядом с женой и уставился в потолок.
   – Устал?
   – Наверно. – Джек с трудом выговаривал слова. – Прости, милая.
   Черт побери! Но еще до того, как она решила, что ответить, его глаза закрылись.
   Он так много работает – и пьет. И все-таки это несправедливо! Именно сегодня такой благоприятный день, такой момент, а он…
   Ты – эгоистка, подумала Кэти.
   Она встала с постели, подняла брошенный на пол пеньюар, аккуратно повесила его, прежде чем достать ночную рубашку, в которой удобно спать. Затем отправилась в ванную.
   Ведь он человек, а не машина. Он устает. Слишком много работает. У каждого может выдаться плохой день. Иногда ему хочется тебя, а у тебя плохое настроение, и он начинает обижаться, но ведь никто в этом не виноват – ни он и ни ты. У тебя, Кэти, превосходный брак, хотя и не идеальный. Джек – великолепный мужчина, но и он не идеален.
   Но мне так хотелось…
   Мне хочется ребенка, и я выбрала такой удачный момент, именно сегодня!
   Ее глаза наполнились слезами разочарования. Она понимала, что несправедлива к Джеку. И все-таки разочарование не оставляло ее. И гнев.
   – Знаете, коммодор, военно-морской флот всегда на высоте.
   – Ты что, Рон, думаешь, я позволю бывшему сослуживцу, старому знакомому, брать машину напрокат?
   – Между прочим, я так и считал.
   Манкузо негодующе фыркнул. Его водитель уложил чемоданы в багажник "плимута" с эмблемой Военно-морских сил США и сел за руль. Манкузо и Джонс разместились на заднем сиденье.
   – Как семья?
   – Все в порядке, спасибо, коммодор…
   – Зовите меня просто Барт, доктор Джонс. К тому же меня скоро произведут в адмиралы.
   – Великолепно! – заметил доктор Рон Джонс. – Барт. Гак куда лучше. Только не зови меня Инди. Значит, как у меня с семьей? Ким вернулась в университет и готовится к защите докторской диссертации. Дети в садике, а я превратился в какого-то бизнесмена!
   – Вообще-то правильнее сказать – предпринимателя, – заметил Манкузо.
   – Нечего придираться к словам. Подумаешь, у меня порядком акций компании, но мне все равно больше нравится работать руками. Бухгалтерией у меня занимается специальный сотрудник, а я предпочитаю настоящую работу. Недавно был на "Теннесси", проверял у них новую систему. – Джонс взглянул на спину водителя. – Можно говорить в его присутствии?
   – Старшина Винсент имеет допуск по форме выше моей, Рон. Я прав, старшина?
   – Так точно, сэр. Адмирал всегда прав, сэр, – заметил водитель и направил машину по шоссе в сторону Бангора.
   – У тебя неприятности, Барт.
   – Что за неприятности?
   – Такие редко встречаются, шкипер, – ответил Джонс, вспоминая о времени, когда они с Манкузо проделывали интересные вещи на борту ударной подлодки "Даллас". – Я никогда не видел ничего подобного.
   Манкузо заглянул ему в глаза и понял.
   – У тебя есть фотографии детей? Джонс кивнул.
   – Да, конечно. Как дела у Майка и Доминика?
   – Знаешь, Майк посматривает на военно-воздушную академию.
   – Передай ему, что кислород плохо влияет на мозг.
   – А Доминик хочет поступить в Калифорнийский технологический.
   – Вот как? В Калтехе меня хорошо знают.
   Остальное время они провели за разговорами о пустяках. Манкузо проводил Джонса в свой кабинет, распорядился, чтобы стюард принес кофе, и прикрыл звуконепроницаемую дверь.
   – Итак, о каких неприятностях идет речь, Рон? Джонс на мгновение заколебался и затем ответил:
   – Мне кажется, кто-то следил за подлодкой "Мэн".
   – Следил за субмариной класса "Огайо"? Брось, Рон.
   – Где она сейчас?
   – Направляется обратно на боевое дежурство, между прочим. На борту сейчас "синий" экипаж. Выйдя из проливов, она встретится с подлодкой 688 – нужно проверить уровень наружных шумов, – затем проследует в район патрулирования. – С Джонсом Манкузо имел право обсуждать едва ли не что угодно. Его компания консультировала флот по всем проблемам гидролокационной и акустической технологии, а для этого Джонсу приходилось быть в курсе оперативной информации.
   – Сейчас на базе остался кто-нибудь из "золотой" команды?
   – Командир уехал в отпуск, но здесь его помощник, Клаггетт – Голландец Клаггетт. Знаешь его?
   – Он плавал на "Норфолке"? Чернокожий парень, верно?
   – Да.
   – Слышал, о нем неплохо отзываются. Во время тестов на звание командира подлодки он отлично проявил себя на авианосной группе. Я летал на "Р-3", когда ему удалось здорово пнуть их в зад.
   – Совершенно точно, это он. Клаггетт успешно прошел все испытания. На следующий год в это время он станет командиром ударной подлодки.
   – Кто у него шкипер?
   – Гарри Рикс. Ты и о нем слышал?
   Джонс уставился в пол и что-то пробормотал под нос.
   – У меня в компании сейчас работает новый техник, раньше плавал на подлодках главным старшиной. Перед окончанием контракта был у Рикса. Он действительно настолько плох, как о нем говорят?
   – Рикс – великолепный инженер, – заметил Манкузо. – Можешь на меня положиться. В технике он настоящий гений.
   – Отлично, шкипер, но и ты здорово разбираешься в этом. Меня интересует следующее: он умеет командовать подводной лодкой?
   – Хочешь кофе, Рон? – Манкузо показал на кофейник.
   – Неплохо было бы вызвать сюда капитана третьего ранга Клаггетта, сэр. – Джонс встал, подошел к столу и налил чашку кофе. – С каких это пор ты превратился в дипломата, Барт?
   – Адмиральская должность, Рон. Учти, я никогда не рассказывал посторонним о тех сумасшедших трюках, которые ты проделывал на "Далласе".
   Джонс рассмеялся.
   – Ну хорошо, хорошо. У меня в кейсе – акустический анализ. Мне понадобится проверить курсы, по которым двигался "Мэн", регистрацию глубин и тому подобное. Мне кажется, Барт, весьма вероятно, что ему сели на хвост, а это – серьезное дело.
   Манкузо поднял трубку телефона.
   – Найдите капитана третьего ранга Клаггетта. Пусть немедленно явится ко мне. Спасибо. – Он положил трубку. – Скажи, Рон, насколько ты уверен…
   – Я лично провел весь анализ. Один из моих специалистов просматривал материалы и почуял неладное. Я забрал материалы и потратил пятьдесят часов на обработку данных. Вероятность – один шанс из трех, может быть, и больше, что за ним следили.
   – Ты знаешь, этому трудно поверить. – Барт Манкузо поставил чашку на стол.
   – Знаю. Именно поэтому я и не доверяю своему анализу до конца. Такое действительно кажется невероятным.
   В военно-морском флоте США считалось само собой разумеющимся и не подвергалось ни малейшим сомнениям, что американские подводные ракетоносцы никогда, ни единого раза не попадали в поле зрения других подводных лодок во время боевого дежурства, выполняя миссию сдерживания. Однако, как и в большинстве случаев, принимаемых на веру, здесь существовали определенные послабления.
   Расположение американских военно-морских баз, где размещались подводные ракетоносцы, не было секретом. Даже служащие почты, доставлявшие письма и посылки, знали, где искать адресатов. В своем стремлении экономить средства военно-морской флот использовал для охраны главным образом гражданских лиц – сотрудников коммерческих полицейских организаций. Правда, если на базе имелось ядерное оружие, охрану несли морские пехотинцы. Таким образом, если у входа на базу стояла морская пехота, значит, здесь было размещено ядерное оружие. Это называлось мерой по обеспечению безопасности. Сами подводные ракетоносцы внешне резко отличались от ударных подлодок, которые были заметно меньше. Названия подлодок заносились в справочник ВМФ, а матросы с них носили бескозырки, на которых золотом сияли названия и номера подлодок. Поскольку эти сведения были общеизвестны, Советы знали, где разместить свои ударные подводные лодки, чтобы засечь ракетоносцы, выходящие в море.
   Сначала это не вызывало никаких опасений. Первые ударные подлодки советского флота, оборудованные гидроакустическими системами типа "Хелен Келлер", ничего не слышали и не видели под водой, а сами подлодки шумели больше автомобилей со снятыми глушителями. Все это изменилось с появлением лодок класса "Виктор-111", приближающихся по своему совершенству и уровню шума к американским подлодкам класса 594; они были оборудованы гидроакустическими системами, по чувствительности почти не уступающими американским. Время от времени подлодки этого класса появлялись у пролива Хуан-де-Фука – а также в других местах, – ожидая появления американского подводного ракетоносца, а в некоторых случаях, поскольку при выходе из гавани, как правило, трудно маневрировать, им удавалось устанавливать контакт с ракетоносцами и садиться им на хвост. При этом советские подлодки иногда прибегали к активной гидролокации американских субмарин, посылая в их сторону звуковой импульс и принимая отраженное эхо. Все это раздражало и нервировало команды американских подводных ракетоносцев. В результате ударные подлодки ВМФ часто сопровождали ракетоносцы при выходе в море. Их задачей было отогнать советские подлодки. Достигалось это простыми средствами: ударные подлодки становились добавочной акустической целью для советских гидролокаторов, запутывая тактическую ситуацию, а иногда просто оттесняли советские подводные лодки угрозой столкновения – это называлось "выталкиванием", чтобы лишить этот самый страшный из морских терминов угрожающего смысла. Короче говоря, за американскими ракетоносцами удавалось следить только вблизи их гаваней, в районах с небольшой глубиной и на протяжении короткого времени. Стоило американским подводным ракетоносцам выйти в открытое море с большой глубиной под килем, как они тут же прибегали к тактическим маневрам – увеличивали скорость хода, чтобы ухудшить эффективность гидролокатора следящей за ними подлодки, ложились на курсы уклонения и затем резко снижали уровень шума. В этот момент – раз за разом – американским субмаринам удавалось разорвать контакт. Советская подлодка теряла след и вместо охотника превращалась в добычу. Как правило, на американских ракетоносцах в торпедных отсеках находились высококвалифицированные специалисты, а самые агрессивные шкиперы держали в своих торпедных аппаратах наготове торпеды Марк-48, причем сразу производились расчеты для того, чтобы в случае необходимости произвести залп. Начиная с этого момента американцы следили, как ослепшие, потерявшие след советские подлодки уходят несолоно хлебавши, уязвимые и озадаченные.
   Таким образом, все основывалось на элементарном обстоятельстве – американские подводные ракетоносцы были неуязвимы во время боевого дежурства. Когда на охоту за ними посылались ударные подлодки, приходилось обращать особое внимание на глубины – подобно контролю за высотой полета и коридорами для пассажирских самолетов, – чтобы избежать риска случайного столкновения. Американские ударные подлодки – даже самые совершенные субмарины класса 688 – редко обнаруживали подводные ракетоносцы, и случаи, когда кому-нибудь удавалось сесть на хвост ракетоносцу "Огайо", можно было сосчитать по пальцам одной руки. Но даже в этом случае такого удавалось добиться всего лишь в результате грубой ошибки командира ракетоносца, которая заносилась в его характеристику и оказывала отрицательное влияние на всю его карьеру. Причем проследить за подлодкой класса "Огайо" удавалось превосходным и исключительно удачливым шкиперам – хотя ни одному из них не посчастливилось избежать ответного обнаружения. Ударная подлодка "Омаха" находилась под командой одного из лучших шкиперов Тихоокеанского флота, и ей не удалось обнаружить "Мэн", хотя эти поиски велись на основе надежной разведывательной информации – более надежной, чем га, которой мог располагать командир советской подводной лодки.
   – Доброе утро, сэр, – произнес Клаггетт, входя в кабинет. – Я был совсем рядом, в отделе кадров.
   – Капитан третьего ранга, познакомьтесь – это доктор Джонс.
   – Неужели тот самый Джоунси, о котором вы столько рассказывали, сэр? – Клаггетт пожал руку гражданскому специалисту.
   – Все эти рассказы не таят в себе и зерна правды, – заметил Джонс.
   Когда Клаггетт увидел выражение лиц обоих сидящих в кабинете, улыбка исчезла с его физиономии.
   – Садитесь, – сказал Манкузо. – По мнению Рона, во время вашего последнего патрулирования за ракетоносцем следили.
   – Чепуха, – ответил капитан третьего ранга. – Извините, сэр.
   – Вы слишком самоуверенны, – покачал головой Джонс.
   – "Мэн" – наша лучшая субмарина, доктор Джонс. Она вроде черной дыры в воде. Мы не издаем никакого шума – наоборот, втягиваем шумы из окружающей нас среды.
   – Вы отлично знакомы с рекламными проспектами, капитан третьего ранга. Не возражаете, если теперь мы перейдем к делу? – Рон открыл замок своего кейса и извлек из него толстую пачку компьютерных распечаток. – Как раз в самой середине вашего боевого дежурства.
   – А, это когда мы подкрались к "Омахе".
   – Нет, я имею в виду нечто другое. "Омаха" была впереди вас. – Доктор Джонс нашел нужную страницу.
   – Я все еще не могу в это поверить, но готов посмотреть на доказательства.
   Листы распечатки фактически представляли собой графическую репродукцию двух гидролокационных "водопадных" дисплеев. На них указывается время, а также курс подлодки, ее глубина и прочие характеристики. Отдельно приводятся данные об окружающей среде, главным образом температуре воды.
   – Вам приходилось нелегко при таком количестве посторонних шумов. – Джонс указал на пометки, сделанные на листах распечатки. – Четырнадцать рыболовных траулеров, полдюжины глубоко сидящих торговых судов и – смотрите – масса китов-горбачей, увлеченно пожирающих криль. Таким образом, ваш гидролокационный пост был под большой нагрузкой, может быть, слишком большой. Да и слой температурного скачка там ярко выражен.
   – Да, это верно, – согласился Клаггетт.
   – А это что? – Джонс показал на скачок шума на распечатке.
   – Видите ли, мы висели на хвосте "Омахи", и капитан решил пнуть их в задницу, послав в них столб воды из торпедного аппарата.
   – Вот как? – удивился Джонс. – Ну что ж, это объясняет реакцию "Омахи". Думаю, они сменили белье – от такой неожиданности это было необходимо – и направились к северу. Между прочим, со мной такая шутка не прошла бы.
   – Вы так считаете?
   – Да, – кивнул Джонс. – Я всегда обращал особое внимание на то, что происходит у меня за кормой. Не забывайте, капитан третьего ранга, я плавал на ракетоносцах "Огайо". Обнаружить можно кого угодно. Дело не в классе подлодки. А теперь взгляните сюда.
   Распечатка представляла собой беспорядочный разброс точек. Большей частью там не было ничего, кроме случайных шумов, – словно армия муравьев часами ходила по страницам. Как и при всех по-настоящему случайных событиях, на странице виднелись отклонения от нормы, места, где по той или иной причине муравьи не бродили совсем или же собирались в огромном количестве и потом расползались в разные стороны.
   – Посмотрите на линию этого пеленга, – произнес Джонс. – Подобный рисунок появляется восемь раз – и только в тех случаях, когда слой термоклина становится более тонким.
   – Вы говорите – восемь? – нахмурился капитан третьего ранга Клаггетт. – Вот эти два могут быть эхом от рыбацких судов или очень далеких контактов. – Он перелистнул несколько страниц. Было видно, что Клаггетт хорошо знаком со своим гидролокатором. – В этом месте он едва заметен.
   – Именно поэтому вам и не удалось обнаружить его – как во время плавания, так и на базе. Однако мне поручено проверять ваши данные, – сказал Джонс. – Итак, кто это?
   – Вы разрешите, коммодор? – Получив в ответ утвердительный кивок, Клаггетт продолжил:
   – Где-то здесь находилась подлодка класса "Акула". Патрульный самолет "Р-3" потерял ее к югу от Кодьяка, так что советская субмарина была не дальше шестисот миль от нас. Это не значит, однако, что эхо принадлежит именно ей.
   – Что за подлодка?
   – "Адмирал Лунин", – ответил Клаггетт.
   – Значит, капитан первого ранга Дубинин?
   – Господи, у тебя действительно допуск по высшей форме, – заметил Манкузо. – Говорят, он превосходный подводник.