Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   – Лампу зажги да на себя лучше погляди! – начала Юэнян. – Сам ведь никудышный. Над свиньей смеется, что в грязи купается, а сам? Ты же с ним из одного болота пьешь. Сам творишь не весть что! Был бы хоть немного почище, тогда б других упрекал. Симэнь ничего ей на это не ответил. Подали кушанья.
   – Батюшка Ин пожаловали, – доложил Лайань.
   – Проводи в кабинет, – распорядился Симэнь. – Я сейчас приду.
   Ван Цзин открыл расположенный рядом с залой кабинет, куда вошел Ин Боцзюэ и уселся в кресло возле натопленного кана.
   Наконец появился Симэнь Цин. Обменявшись приветствиями, они подсели поближе к теплу, и завязалась беседа.
   – Что это ты, брат, тогда от Се Сида так рано ушел, а? – спросил Боцзюэ.
   – С утра надо было в управу, – отвечал Симэнь. – Все дни в делах. А тут инспекция. Надо было в столицу за новостями гонца отправлять. Это ведь ты человек праздный.
   – А в управе какие дела разбирали? – поинтересовался Боцзюэ.
   – Без дела дня не проходит.
   – Говорят, до Вана Третьего добрались. Восьмого вечером Чжана Лоботряса с компанией у Ли Гуйцзе забрали. Говорят, только Сунь Молчун с Рябым Чжу легко отделались, а остальных пороли. Они потом Вана Третьего взяли за бока. Что ж ты, брат, молчишь, а?
   – Ишь, пес дурной! – заругался Симэнь. – Это кто ж тебе рассказал? Перепутал ты, брат. Мы никого не забирали. Может, начальник Чжоу?
   – Они такой ерундой не занимаются.
   – А не уездный начальник?
   – Да нет, говорю тебе, – не унимался Боцзюэ. – Мне сегодня утром Ли Мин рассказал. До смерти, говорит, все перепугались. Ли Гуйцзе до сих пор в постели – никак в себя не может прийти. Грешным делом думали, из столицы приказано. Только нынче узнали: судебный надзиратель, оказывается, распорядился.
   – Да я все эти дни и в управу-то не заглядывал, – продолжал отказываться Симэнь. – Первый раз слышу. Ли Гуйцзе ведь слово давала, что с Ваном Третьим покончит, а как власти явились, так, выходит, со страху слегла?
   – Будь же другом, брат! – приставал Боцзюэ, уловив на лице Симэня едва заметную улыбку. – От меня скрываешь, да? Ты молчишь, а мне приходится от людей узнавать. Скажи, как Сунь и Чжу избежали допросов. Не может быть, чтобы их упустили при аресте. Решил овец наказать, чтобы кони призадумались? Гуйцзе задумал постращать? Твоих это рук дело, знаю. Забрать всех не по-приятельски получится, весь смак пропадает. К каждому должен быть свой подход. А теперь повстречаются тебе Сунь Молчун или Рябой Чжу, им будет перед тобой неловко. Одно скажу: умно, брат, поступил, как говорится, пока открыто горные настилы сооружал, незаметно через кручи Чэньцана прямо в тыл пробрался.^[1203] И не удивляйся, если я скажу: превосходнейший план. Что значит, истинносущий человек не обнаруживает свой облик, а обнаруживающий свой облик – не истинносущий человек.^[1204] Сделай открыто, у всех на виду, никого бы не удивил. Да, брат, велика мудрость твоя, широки и необъятны замыслы и устремления твои. Симэнь едва удерживался от смеха, пока разглагольствовал Боцзюэ.
   – В чем ты увидал великую мудрость? – спросил наконец Симэнь.
   – Сдается мне, тебе кто-то шепнул, а? А то откуда бы тебе знать? Ни демоны, ни духи понятия не имели, а ты раскрыл.
   – Дурья башка! – заругался Симэнь. – Ежели не хочешь, чтобы знали другие, сам не делай.
   – Ты бы Вана Третьего-то не тревожил, – предложил Боцзюэ. – Зачем его в управу вызывать?
   – А кто его вызывает? – недоумевал Симэнь. – Как только ко мне дело поступило, я сразу вычеркнул Вана Третьего, Суня с Чжу и Гуйцзе с Юйчжи. Взял одних болванов.
   – Тогда чего ж они Вану Третьему покою не дают?
   – Они его управой стращали, деньги вымогали, потом вот недавно у меня были, прощения просили. Я хотел было их в колодки забить, но они расплакались, обещали людей не тревожить. А Ван Третий меня почтенным дядюшкой называл, пятьдесят лянов хотел поднести, только я не принял. Собирается в знак благодарности в гости позвать.
   – Он в самом деле у тебя был? – удивился Боцзюэ. – И прощения просил?
   – Но не буду ж я тебя обманывать!
   Симэнь кликнул Ван Цзина и велел принести визитную карточку Вана Третьего. Слуга достал карточку.
   – Вот батюшке Ину покажи! – распорядился хозяин.
   На карточке было выведено: «По-родственному преданный Ван Цай коленопреклоненно бьет челом». Боцзюэ это привело в восторг.
   – Да, поистине неземной план ты придумал! – повторял он.
   – Если кого из них увидишь, молчи, будто ничего не знаешь, – наказывал ему Симэнь.
   – Ясное дело! – заверил его Боцзюэ: – Тайны разглашению не подлежат.
   Они посидели еще немного, потом пили чай. – Ну, я пойду, брат, – сказал Боцзюэ. – Если старина Сунь с
   Рябым Чжу случаем прибудут, не говори, что я заходил. – Да я им и не покажусь, – отвечал Симэнь и наказал привратнику:—
   Если эти двое придут, скажешь, что меня нет дома. С тех пор Симэнь перестал навещать Ли Гуйцзе, а когда устраивал пиры, больше не звал певца Ли Мина. Так их связь и прекратилась.
   Да,

 
Дождь затрепал цветы,
что чаровать должны.
Помятые теперь
кому они нужны?
 

   Тому свидетельством стихи:

 
Многократно он фею алкал на вершине Небесной,
Но с блаженных Трех гор,^[1205] не познать океанские бездны,
И хоромы князей недоступны, подобно пучине:
Бесприютным бродягою юноша станет отныне.^[1206]
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.^[1207]

ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ
СИМЭНЬ ЦИН С ЗАВЕРШЕНИЕМ СРОКА СЛУЖБЫ ПОЛУЧАЕТ ПОВЫШЕНИЕ В ЧИНЕ
СОСЛУЖИВЦЕВ НАДЗИРАТЕЛЕЙ ПРИНИМАЕТ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ДВОРЦОВОЙ ГВАРДИЕЙ ЧЖУ МЯНЬ

   Ночью боем будил боевой барабан,
   Утром кутаюсь, прячусь от стужи.
   Дальний путник, от шири бескрайней я пьян,
   Высь небесная голову кружит.
   Нет, узорные стены тепла не хранят,
   На коне верховой леденеет…
   Государь, будто солнце, лучами богат,
   Благодатью своей обогреет.

   Итак, Симэнь Цин с тех пор порвал с Ли Гуйцзе, но не о том пойдет рассказ.
   Тем временем гонец, посланный за новостями в Хуайцин, доскакал до тысяцкого Линя. Тот достал выпуск «Столичных ведомостей» с указами о повышении в чинах, запечатал его и передал гонцу вместе с пятью цянями серебра на дорогу. Гонец мчался день и ночь, а по возвращении вручил пакет обоим надзирателям. Тут же, в зале присутствия, Ся Лунси вскрыл пакет, и они с Симэнем углубились сперва в чтение официального доклада о результатах инспекции лиц чиновного звания личной гвардии Его Величества, в каковой оба состояли. А напечатано было следующее:

   «Доклад Военного ведомства.
   Во исполнение мудрого повеления произвели тщательнейшую инспекцию, дабы выявить достойных и пресечь нерадивых и тем прославить правление Вашего Величества.
   Считаем первым долгом указать на заслуги Главнокомандующего войсками Вашего Величества телохранителей и карателей, Генерального полицеймейстера Империи, пестуна Государева и Пестуна Наследника престола^[1208] Чжу Мяня, изложение коих составило особое представление.
   Исключая высших должностных лиц дворцовой охраны, кои поднесли Вашему Величеству личные доклады, нами была учинена ревизия деятельности всех местных тюремных начальников, глав сыскной полиции и органов следствия, правителей Столичного округа, надзирателей судебно-уголовных управ в Столичном округе и на местах, квартальных надзирателей, тысяцких, сотников и прочих чиновного звания лиц карательной службы.
   После тщательной проверки всех свидетельств на занимаемые должности, документов о наследовании и дарении постов и рангов, о служебных перемещениях, повышениях в чинах за личную доблесть и заслуги предков и прочего удалось выявить даровитых и неспособных и выдвинуть беспристрастные предложения как о достойных на повышение, так и о подлежащих наказанию, о чем доводится до сведения Вашего Императорского Величества и испрашивается Высочайшее повеление.
   Ниже излагаются предложения относительно перемещения, повышения, понижения и разжалования должностных лиц по вышеуказанному ведомству, кои также представляются на Высочайшее усмотрение.
   Удостоились Высочайшего повеления.
   «К сведению Военного ведомства. Принять к исполнению. Быть по сему!
   Копии разослать всем органам данного ведомства. Оценку заслуг Главнокомандующего Чжу принять к сведению и действовать сообразно прежним постановлениям, ибо сей муж отдаст поистине всего себя преданному служению Трону, и ревизия, им возглавленная, явила полное беспристрастие. У всех состоящих на службе должностных лиц были проверены свидетельства на занимаемые посты, выявлены личные достоинства, и на основе подлинных фактов, а не сугубых пристрастий было вынесено единодушно согласованное мнение, в чем и обнаружились в полной мере высокие качества сего мужа – лица, нам близкого, о чести и достоинстве Отечества радеющего. Предложения о наградах должностных лиц в зависимости от степеней и рангов, четкое и последовательное выявление усердных и нерадивых – все служит поощрению верноподданнических чувств и достойно широкого обсуждения. О чем бы некоторые ни разглагольствовали, решение о наградах и наказаниях остается исключительной прерогативой Двора и выпускается в форме указа, в ожидании коего все обязаны руководствоваться ныне действующими положениями. Так и будет!
   Только справедливая ревизия усмиряет страсти, искореняет излишества чиновных лиц и предостерегает от оных. Повелеваю действовать так и впредь. Быть по сему!»
   В списке значатся:
   Ся Яньлин,^[1209] старший тысяцкий судебно-уголовной управы в Шаньдуне, умудренный опытом ветеран, приобрел известность незаурядными способностями и превосходной репутацией. Раньше в Столичном округе, когда им правил Ся Яньлин, всюду, в густонаселенных кварталах и в глухих захолустьях, царили мир и покой. Теперь на посту судебного надзирателя в землях Ци^[1210] он снискал еще более широкую славу, а посему в качестве поощрения заслуживает особого повышения и может быть рекомендован в состав эскорта Государева.
   Симэнь Цин, его помощник, младший тысяцкий, известен своим рвением на служебном поприще и похвальной деловитостью. Бравый и мужественный, Симэнь Цин вместе с тем прост и общителен; состоятельный и процветающий, он тем не менее не алчен и с усердием служит пользе Отечества. Нельзя умолчать о его исключительно бескорыстном содействии возведению Горы.^[1211] и государевым перевозкам^[1212] Симэнь Цин строг в соблюдении государственных законов и жители земель Ци взирают на него с надеждой и почтением, а посему он подлежит возведению в чин старшего тысяцкого с назначением на пост главного судебного надзирателя.
   Линь Чэнсюнь,^[1213] старший тысяцкий судебно-уголовной управы в Хуайцине, хотя и молод годами, но обладает большой ученостью, выдержал экзамен по военным наукам и, наследуя чины от предков, подает большие надежды. Тщательно вникая в дела, несет службу с похвальной исправностью. Линь Чэнсюнь отличается усердием и отзывчивостью, строго пресекает излишества и помогает страждущим, а посему в качестве поощрения заслуживает рекомендации на пост.
   Се Энь, младший тысяцкий, на прежней службе в войсках еще справлялся с обязанностями, но на посту помощника судебного надзирателя в свои преклонные годы проявлял непростительную мягкотелость, а посему подлежит смещению с поста и увольнению».

   Возведение в чин старшего тысяцкого и назначение главным судебным надзирателем очень обрадовало Симэня. А Ся Лунси, узнав, что его переводят в командный состав императорского эскорта, даже побледнел и словно воды в рот набрал.
   Потом они развернули доклад Ведомства работ и опять углубились в чтение. А напечатано было следующее:

   «Доклад Ведомства работ.
   Завершены перевозки, Государев мрамор и лес доставлены в Стольный град, отчего возликовали Небо и живущие на земле. Ваше Величество, умоляем Вас, явите Высочайшую милость, облегчите тяготы народные и распространите повсюду щедрые благодеяния Мудрого правления.
   Удостоились Высочайшего повеления.
   «Возрадовались Мы окончанию перевозок и воздвижению горы Гэнь-юэ в Нашей обители, чему споспешествовало само Небо. Усердие и почтительность выказали вы, помощники Наши, в сих трудах великих и дивных, Нашему сердцу столь любезных. Да! Пострадал народ Наш, где вы проезжали. Но были посланы в те места военные губернаторы и ревизоры для проведения инспекции, и поземельные подати были снижены в текущем году наполовину. Ваше ведомство поручило особым лицам вместе с ревизорами надзирать за восстановлением разрушенных плотин и шлюзов, а по окончании работ придворный сановник Мэн Чанлин выезжал туда на молебствие с принесением жертв.
   Наши советники Цай Цзин, Ли Банъянь, Ван Вэй, Чжэн Цзюйчжун и Гао Цю, полностью поддержав Двор, свершили блестящие подвиги, за что Цай Цзин удостаивается почетного титула Наставника Государева, Ли Банъянь – Оплота Империи и Наставника Наследника престола, Ван Вэй – Попечителя Государева, Чжэн Цзюйчжун и Гао Цю – Пестуна Государева, и представляются к награде в размере пятидесяти лянов серебра и четырех кусков узорной парчи каждый. Один из сыновей Цай Цзина за заслуги отца возводится в чин смотрителя дворцовых зал.
   Империи Наставник Линь Линсу в неустанных молитвенных бдениях, обращенных к Небу, помог Нам в управлении Империей и распространении просвещения, в успешном завершении дальних перевозок мрамора и леса и в усмирении северных варваров, угрожавших грабежами и разбоем, а посему удостаивается титулом графа^[1214] Преданности и сыновней почтительности, содержанием в размере тысячи даней риса, облачением, расшитым драконами о пяти когтях, правом въезда во Дворец в малом паланкине и возводится в сан Патриарха Нефритовой Истины^[1215] с дарованием титулов Истинносущего, исполненного широчайшей благодати и постигшего сокровенные глубины чудесных тайн, Оперенного даоса^[1216] Золотых Врат и Наставника, проникшего в чудесные тайны духа.
   Чжу Мянь и Хуан Цзинчэнь, руководившие перевозками, проявили преданность Трону и усердие, а посему подлежат поощрению: Чжу Мянь удостаивается титулов Попечителя Государева и Попечителя Наследника престола, а Хуан Цзинчэнь – постов Главнокомандующего Дворцовой стражи и Командующего Императорскими сухопутными войсками и флотилией. По одному из сыновей каждого, наследуя их заслуги, возводятся в чин старшего тысяцкого войск Нашей личной охраны.
   Придворные смотрители Ли Янь, Мэн Чанлин, Цзя Сян, Хэ И Лань Цунси приглашаются в свиту Дворца Пяти блаженств, награждаются облачениями, расшитыми драконами о четырех когтях, и поясами с нефритовыми бляшками, а один из племянников каждого, состоящий ныне на службе, наследуя их заслуги, возводится в чин помощника тысяцкого.
   Начальник Ведомства церемоний Чжан Банчан, левый советник и академик Цай Ю, правый советник Бай Шичжун, начальник Военного ведомства Юй Шэнь и начальник Ведомства работ Линь Шу награждаются титулом Пестуна Наследника престола, сорока лянами серебра и двумя кусками узорной парчи каждый.
   Чжан Гэ, военный губернатор Чжэцзяна, возводится в чин правого советника Ведомства работ; Хоу Мэн, военный губернатор Шаньдуна, – в чин старшего церемониймейстера.
   Инь Далян и Сун Цяонянь, ревизоры Чжэцзяна и Шаньдуна, Ань Чэнь и У Сюнь, управляющие водными путями Империи, повышаются в ранге и награждаются двадцатью лянами серебра каждый.
   Вэй Чэнсюнь, Сюй Сян, Ян Тинпэй, Сы Фэнъи, Чжао Юлань, Фу Тяньцзэ, Симэнь Цин и Тянь Цзюгао, тысяцкие, помогавшие в перевозках, повышаются в чине. Придворный смотритель Сун Туй и командир гарнизона Ван Ю награждаются десятью лянами серебра каждый, чиновник управы Сюэ Сяньчжун – пятью лянами серебра и полицейский Чан Юй – двумя кусками шелка, о чем и довести до означенных управ».

   Закончив чтение, Симэнь и Ся Лунси разъехались по домам.
   После обеда от Вана Третьего прибыли слуга Юндин и тетушка Вэнь. Они вручили коробку, в которой лежало крепленое золотом сложенное пополам приглашение, извещавшее, что благодарный Ван устраивает у себя одиннадцатого в честь Симэнь Цина пир. Симэнь принял приглашение с едва скрываемым ликованием, рассчитывая, что ему удастся овладеть женою барича.
   Десятого к вечеру неожиданно пришло распоряжение столичного секретариата, в котором доводилось до сведения судебных надзирателей на местах, чтобы они без промедления прибыли в столицу к Зимним торжествам^[1217] и выразили благодарность императору за оказанные милости. Опоздавшим грозило наказание.
   На другой же день Симэнь обсудил распоряжение с Ся Лунси, и они отпустили гонца, но не о том пойдет речь.
   Вернувшись по домам, они стали готовить в дорогу вещи и подарки, с тем чтобы сразу же пуститься в путь. Симэнь наказал Дайаню передать через тетушку Вэнь баричу Вану, что в виду Высочайшей аудиенции ему не придется быть на пиру.
   – Раз у почтенного дядюшки такое дело, – сказал Ван, – я пошлю приглашение по возвращении.
   Симэнь вызвал Бэнь Дичуаня и, выдав пять лянов серебра на домашние расходы, объявил, что тот будет сопровождать его в столицу. Присматривать за домом оставили Чуньхуна. Сопровождать хозяина должны были также Дайань и Ван Цзин. Воевода Чжоу по просьбе Симэня выделил для эскорта четырех вооруженных всадников. Были готовы вьюки с подношениями, теплый паланкин, кони и носилки с вещами, которые должны были нести солдаты. Ся Лунси сопровождал Ся Шоу. У обоих набралось более двух десятков сопровождающих.
   Двенадцатого они выступили из уездного города Цинхэ. Стояла зима и темнело рано. Двигались и днем и ночью. В Хуайцине узнали, что тысяцкий Линь уже отбыл в столицу. В холодную погоду они садились в паланкины, а когда согревало солнце, ехали верхами. Так, с утра выходили на чуть светлевшую тропу и вечером продвигались в бурой пыли, а ночи коротали либо на почтовых станциях, либо на постоялых дворах.
   Да,

 
От волненья – в лохмотьях шатер,
В спешке плетку о круп перетер.
 

   Скоро сказка сказывается… Прибыли они, наконец, в Восточную столицу. Когда миновали Ворота Долголетия, у Симэня было намерение остановиться в буддийской обители Первого министра, но Ся Лунси все же удалось зазвать его к своему родственнику секретарю Цую. Симэнь решил перед встречей послать визитную карточку.
   Секретарь Цуй оказался дома. Он тотчас же вышел навстречу прибывшим и проводил их в залу. После обмена взаимными приветствиями и дружескими любезностями гости стряхнули с себя дорожную пыль и сели за чай.
   – Позвольте узнать ваше почтенное прозвание, сударь, – сложив руки, обратился к Симэню хозяин.
   – Мое скромное прозвание Сыцюань, – отвечал Симэнь и спросил: – А как позволите вас величать, почтеннейший сударь?
   – Я, видите ли, по самому складу своего характера люблю простоту, – отвечал Цуй, – за пристрастие к жизни безмятежной ношу скромное имя Шоуюй,^[1218] а прозываюсь по жилищу обитателем из Кабинета Уединенного. Родич Лунси давно мне говорил о ваших высоких достоинствах, сударь, и он вполне полагается на ваше высокое покровительство. Ведь нет ничего дороже душевного согласия и взаимного доброжелательства!
   – Что вы, сударь! – возразил Симэнь. – Это мне приходилось постоянно обращаться за наставлениями к моему почтенному начальнику, тем более я обязан его сиятельству теперь, когда он удостоен столь щедрых милостей, чему нельзя не порадоваться.
   – К чему вы меня так величаете, сударь? – изумился Ся. – Как говорится: «Мотыга – хорошо, но подходящее время еще лучше».^[1219]
   – Но Сыцюань тоже прав, – заметил Цуй. – Так положено, ежели ваши ранги неравны.
   Они засмеялись.
   Немного погодя внесли багаж. Время клонилось к вечеру, и хозяин велел мальчику-слуге накрыть стол. Появились фрукты, вино и всевозможные закуски, описывать которые нет надобности. У секретаря Цуя оба и заночевали, а на другой день, приготовив подношения и визитные карточки, они в сопровождении слуг утром отправились на поклон к императорскому наставнику Цаю.
   Цай Цзин был еще в императорском дворце, а у его резиденции перед запертыми воротами, как муравейник, копошилась и, как улей, гудела толпа чиновников.
   Симэнь и Ся Лунси протянули привратнику два узелка с серебром и попросили передать визитные карточки. Вышел дворецкий Чжай и провел их в отдельную постройку снаружи. Первым отвесил поклон Ся Лунси, потом Симэнь поприветствовал Чжая, и они, обменявшись общими фразами, сели.
   Первым вручил визитную карточку Ся Лунси. В ней перечислялись подношения: два куска золотого атласа, расшитого журавлями в облаках,^[1220] два куска пестрого атласа и десять лянов серебра для дворецкого Чжая. Симэнь подносил кусок ярко-красной ткани с вытканными цветными нитями драконами о четырех когтях, купон черной ткани для халата с круглым воротом и с квадратными нашивками спереди и сзади, на которых цветными нитями были вытканы драконообразные коровы-доуню^[1221] два куска столичной выработки атласа, а также лично для дворецкого Чжая кусок темно-зеленой расшитой облаками шерстяной ткани и тридцать лянов серебра.