Орлов Вадим. Шеврикука, или Любовь к привидению

и они не пропадут, полагал Шеврикука, а кого-нибудь и сами обдурят. Правда,
без пользы для себя.
Собеседователи же общественно-народного наполнения сбивались в
говорильни, но сейчас как будто бы напряжения в них не было, не колотили
дамы галошами по стиральным доскам, не лезли на кафедры или кузовы
автомобилей истину чующие, не призывали штурмовать водопровод -- беседы
всюду проходили степенно-благоразумные, в них растекались надежды и не
слышалось озверения.
Слова о Пузыре до Шеврикуки не донеслись.
В одной из говорилен Шеврикука углядел распаренного поворотами и
полезностями дискуссии Радлугина, но подойти к нему не пожелал. Тем более
что к месту пребывания Шеврикуки на асфальте подкатил "мерседес" и вблизи
Шеврикуки замер. Отворилась дверь иномарки, и в собеседники Шеврикуки шагнул
известный уже в Москве предприниматель Олег Сергеевич Дударев, один из
столпов известного уже в деловых кругах Тайбэя (Тайвань), Хоннара
(Соломоновы острова), Анкориджа (штат Аляска) и пр. концерна "Анаконда".
Днями раньше Дударев приплыл к Землескребу в темно- сером "мерседесе",
видно, что поношенном, и сам управлял средством передвижения. Теперь его
"мерседес" имел цвет вишневый, и было ясно, что лимузин предпринимателя --
новорожденный и только что растаможенный. У руля же сидел крепыш Дубовое
Полено в наводящих трепет зловеще- тонированных очках, под малиновым
пиджаком, предположил Шеврикука, у него наверняка оттопыривался табельный
предмет.
-- Игорь Константинович! Дорогой вы наш! -- шумно приветствовал
Шеврикуку Дударев. -- Рад видеть вас! Несказанно рад!
-- И я рад, -- чуть наклонил голову Шеврикука.
-- Наблюдаете?
-- Наблюдаю, -- сказал Шеврикука. -- Как и договорились.
-- Как и договорились! Как и договорились! Вот и славно! --
возрадовался Дударев, будто на плечо ему уселась птица лирохвост, а в клюве
принесла кредитную карточку. И перешел на шепот: -- На днях!.. На днях с
Пузырем все начнется! Случится нечто грандиозное, но и... И заварушки всякие
возможны, и катавасии, нас ведь хлебом не корми... Тут ко всему придется
быть готовым...
-- Я догадываюсь, -- сказал Шеврикука. -- Я внимательный...
-- И хорошо! И хорошо! -- одобрил Дударев. -- Ба! Да я совсем забыл
поздравить вас!
-- С чем это?
-- С премией.
-- С какой премией? -- удивился Шеврикука.
-- Ну как же! С премией! Или чем там вас наградили? Все говорят. А
молва знает о том, о чем и газеты не напечатают.
-- Не получал я никаких премий, -- хмуро выговорил Шеврикука.
-- Ну не получали! Не получали! -- принялся его успокаивать Дударев. --
Скромничайте, коли не желаете говорить о премии, тем более если она с
печатями на лбу. Только все знают... Молва, она, сами понимаете...
Шеврикука был готов всерьез убеждать Дударева в том, что никто не
производил его в лауреаты, а молва -- дура и нет ничего глупее ее превратных
суждений, но понял, что возражения лишь возрадуют Дударева и укрепят его
мнение: была премия, была. И вдруг до Шеврикуки дошло, откуда и из-за чего
мог возникнуть возвышающий его слух. Он растерялся.
-- В премии главное-то не бумажка из кассы, -- просветил его Дударев,
-- а диплом и звание. Новая степень уважения... Кстати, зарплату вашу мы
опять индексировали. И крепко. А получать ее вы будете теперь в долларовом
эквиваленте. Да! Мы на это уже способны.
-- А... -- Вопрос некий собрался задать Шеврикука. Но замолчал.
-- Я вас понял! Понял! -- заторопился Дударев. -- Да, задержки. Да,
неплатежи. Но получите, получите! И паркетные работы скоро начнутся.
Паспорт, я надеюсь, у вас есть?
-- То есть... -- смутился Шеврикука. -- При чем мой паспорт?
-- Я имею в виду заграничный, -- сказал Дударев. Заграничный паспорт.
-- Нет у меня заграничного паспорта! -- решительно заявил Шеврикука.
-- Жаль, конечно, жаль... Но это мы быстро устроим... Для нас в ОВИРах
и МИДах нет блиндажей и укрепрайонов. В концерне мы завели иностранную
комиссию. Вы скоренько принесите фотографии, сами знаете какие, и мы вмиг
все оформим.
-- А зачем мне заграничный паспорт? -- надменно спросил Шеврикука.
-- Понадобится, Игорь Константинович, понадобится, -- заверил его
Дударев. -- Вот, скажем, паркет. Годится ли наш паркет для дома на Покровке?
Как же! Это дрянь что за паркет! Тьфу! А вот в Северной Италии, на границе с
Австрией, -- чудо что за паркет. Из альпийских елей. Из них и страдиварии
делают. Туда вы, как мастер и дока, и отправитесь за цветными и фигурными
плашками.
-- Куда мне... -- пробормотал Шеврикука. -- У меня здесь дел хватает...
-- Какие у вас в Москве могут быть дела! -- возмутился Дударев. --
Съездите на две недели. Отдохнете. Совершите восхождение на вершины. Обмоете
премию тирольскими винами,
-- Ну, если только в грузчики вы мне отпишете Сергея Андреевича,
Крейсера Грозного, -- сказал Шеврикука.
-- Это надо обсудить, -- задумался предприниматель. -- Это если его
змей отпустит.
-- Конечно, -- согласился Шеврикука. -- А то кто же будет носить ему на
десерт гвоздики...
-- Какие гвоздики? Какой десерт? -- не понял Дударев. Но сейчас же
десерты амазонского змея Анаконды перестали занимать Олега Сергеевича
Дударева. Он взял Шеврикуку под руку и по-приятельски увлек его на прогулку
по улице Королева в направлении Останкинской башни. И заговорил секретным
шепотом в старании, чтобы его не услышали ни земляки-пешеходы, ни Отродья
Башни, ни крепыш Дубовое Полено, занятый у штурвала чтением мужской газеты с
картинами услаждений.
-- А потом, Игорь Константинович, -- доверял Шеврикуке Дударев, --
случится попросить вас настелить паркет где-нибудь на острове вроде Канар,
Флорида хороша, но уж больно далека, в домике махоньком о двух покоях и трех
спальнях, с павлиньим пением во дворе. И чтоб в приятных помещениях на
видных местах фамильный герб был выложен. С вензелями О. Д. Герб цветной с
вензелями вы выложить сможете?
-- Смогу, -- вздохнул Шеврикука.
-- Ну и чудесно, -- заулыбался Дударев. -- Только это все между нами.
Тсс-с! Никому ни словечка, прошу вас. В особенности этому горлопану и
бездельнику Крейсеру Грозному. Он и наврет в сто коробов!
-- А привидений из Москвы в тот махонький домик вы не выпишете? --
спросил Шеврикука.
-- Если заскучаем, то и выпишем. Отчегр же и не выписать?
-- Монплезир... Монкураж... Но ведь им тоже, наверное, потребуются
заграничные паспорта, -- предположил Шеврикука.
-- Какие проблемы! -- махнул рукой Дударев. Но тут же и спохватился: --
Кому паспорта? Привидениям? Мы их провезем как сувениры. Впрочем, все
выясним. Это ведь не сейчас. Это ведь и не послезавтра. Это ведь к зиме... А
теперь уж, с вашего милостивого разрешения, Игорь Константинович, повернем к
моей колымаге. Меня небось заждались.
И они повернули к колымаге.
А через полчаса возле входа на Выставку Достижений Шеврикука повстречал
сановного домового из Китай-города Концебалова-Брожило, в грядущем --
Блистония, всадника и оптимата.
Как и в прошлое посещение Останкина, Концебалова опять украшала
оранжевая роба ремонтника дорожных покрытий, но на этот раз ступни его от
беспокойств и колющих мелочей земной поверхности отделяли не изделия
массовой культуры на манер кроссовок "Трейнинг", а пахнущие животным миром
римские сандалии дорогой кожи.
-- Шеврикука, -- спросил после обмена взаимоуважительными приветствиями
Концебалов-Брожило, -- вы слышите, они кричат: "Отрешить!" Кому они
назначают отрешение?
-- Мне-то не все ли равно, -- сказал Шеврикука. -- Какому-нибудь
прохвосту. А может быть, дураку. Не будем судить, кто они сами.
Если покажется занимательным, кому грозят отрешением и кто сравнялся
судьбой с бедолагой Никсоном, подумал Шеврикука, всенепременно узнаю у
Радлугина, хотя бы и через "дупло" Пэрста-Капсулу. Но что уж могло быть
этакого занимательного во всяких отрешениях?
И Концебалов-Брожило, будто распознав умонастроение Шеврикуки, более
никаких слов об отрешениях не произносил. Грядущий Блистоний был сегодня
чрезвычайно деликатен, а на Шеврикуку то и дело остро взглядывал, словно бы
желая открыть в знакомце нечто, ему дотоле неведомое, но на днях кем- то
обнаруженное. Что же он, заинтересовался и сам Шеврикука, прежде во мне не
рассмотрел и не исследовал? И ради чего он прибыл нынче в Останкино? Ради
Пузыря? Или ради Омфала из якобы утерянной коллекции, который теперь, если
верить Концебалову, ему не терпелось по жизненной необходимости обрести
вновь?
Но ни про Пузырь, ни про Омфал, Лихорадки и Блуждающий Нерв
Концебалов-Брожило не произнес ни слова, а стоял или прогуливался вместе с
Шеврикукой безгласно и тем Шеврикуку удручал.
-- Листал я на днях "Словарь античности", -- не выдержал Шеврикука.
Концебалов будто и не расслышал его слов.
-- Текст ученый, немецкий, а отпечатано в Можайске, иллюстрации
неважнецкие, и дельфийский Омфал выглядит там смутно, -- не мог остановиться
Шеврикука, а уже понял, что говорить более не стоит, он и так уже оказался в
положении глупейшем.
Концебалов взглянул на него как бы в удивлении.
-- Неужели при ваших теперешних заботах и интересах у вас находится
время брать в руки "Словарь античности", книгу столь отдаленную от этих
забот и интересов? -- спросил он.
То ли Концебалов иронизировал, то ли он произнес сложную для восприятия
Шеврикуки китайгородскую светско-гипюровую тонкость.
-- Отчего же мне не взять в руки "Словарь античности"? --
поинтересовался Шеврикука. -- И какие такие у меня теперь особенные интересы
и заботы?
-- Ну как же! Как же! Выйдут особенные! -- произнес Концебалов,
сведенные ладони протянул к Шеврикуке, словно на них обязан был появиться
пирог со слоеным смыслом. -- Наслышаны-с! Наслышаны о том, что вы получили!
"И этот, что ли, поздравит меня с премией?" -- подумал Шеврикука.
-- А что я получил?
-- Ну не кокетничайте, Шеврикука, -- укоряюще покачал радикально
постриженной головой Концебалов, и носок римской сандалии его катанул по
асфальту камешек. -- Я ведь служу в осведомленном доме.
-- Я не забыл, -- кивнул Шеврикука. -- А потому хотел бы у вас узнать,
что же такое я получил?
-- Полагаю, что простодушно-наивные мотивы в нашем с вами разговоре
неуместны, -- сказал Концебалов.
-- Возможно, я допустил бестактность, упомянув о невнятном изображении
дельфийского Омфала, конечно, тут легчайшее совпадение -- ваша коллекционная
вещица и античный Пуп Земли... И я бормочу сейчас невнятное... Просто я,
памятуя о том, что вы служите в осведомленном доме и сами изо дня в день
осведомляетесь, подумал, будто вы могли внести поправки в свои пожелания...
Иные считают, что я нечто получил. Я же знаю, что на меня нечто возложено. И
это возложенное вряд ли может помочь в каких-либо деловых предприятиях, в
частности, и в приобретении античных сувениров.
"Фу ты! -- вздохнул Шеврикука. -- Экую я тягомотину выговорил! И
зачем?"
-- Спасибо за разъяснения, любезный Шеврикука, -- сухо произнес
Концебалов. -- Я и не рассчитывал на то, что вы сейчас же броситесь
выполнять мою хрупко-интимную просьбу, даже если бы я втрое утяжелил приз,
то бишь гонорар, то бишь -- как было при государыне Екатерине -- вывод. Я
опасался, что вы при вашем новом... значении, так скажем... заважничаете и
про всякие омфалы забудете... А ведь теперь вам будут доступны всякие
удивительные ходы и приемы...
-- Давайте оставим в воздухе неведомые мне значения, ходы, приемы,
важничанья, -- резко заявил Шеврикука. -- Дом у вас осведомленный, но,
видимо, порой сведения к вам приплывают искаженные. А если придется мне
столкнуться с Лихорадками и Блуждающим Нервом, то это будет обыкновенный
Шеврикука, каким он был всегда.
-- Каким он был всегда! -- рассмеялся Концебалов. -- А каким он был
всегда? Кто знает об этом? Впрочем, иные знают. А иные догадываются. С
Пузырем вот-вот все начнется. И уж кто только сюда не нагрянет. Вас это
развлечет. Будет жутко. И будет опасно. Именно это вам и угодно. И я
чрезвычайно рад, что вы решили поддержать меня. А за мной не пропадет. Раз
вы отважились, и вывод получите, и многое откроется вам про Гликерию
Андреевну, про нынешнюю тоже...
-- Вовсе я еще ничего не решил, -- сердито (серчая и на самого себя)
выговорил Шеврикука.
-- Решились! Решились! Отважились! -- радостно зашумел Концебалов-
Брожило. -- Ждите меня здесь же дня через два-три. Я вас сыщу. Сообщу все
подробности, имена, номера автомобилей и пейджеров. Заранее благодарен. А
сейчас спешу в Китай-город, в подневольные службы.
Вполне возможно, что и сановный домовой Концебалов-Брожило не менее
Дударева был достоин "мерседеса", но вольготнее ему было умчаться в
китайгородское подневолье с северным, от Холмогор, усмешливым воздушным
потоком. Видимо, так он и сделал.
И тотчас к Шеврикуке прибыл добропорядочный и готовый соответствовать
гражданин Землескреба Радлугин.
И раньше, в минуты общения с Дударевым и Концебаловым, Шеврикука ощущал
энергию сегодняшнего интереса к нему Радлугина, потоки ее были куда
почтительнее и уважаемо-преданнее прежних. Оказавшись рядом с Шеврикукой,
Радлугин застыл в полупоклонном свидетельстве усердия и прилежания, будто
Шеврикука восседал перед ним за столом с клумбой разноцветно-переговорных
устройств. А ведь в последние дни в своих устремлениях разбогатеть, стать
покровителем шикарной женщины (Нины Денисовны Легостаевой, или Денизы), с
привилегиями заслуженного участника Солнечного Затмения пробиться к Пузырю,
казалось, Радлугин был уже не способен к гражданским подвигам и с
пренебрежением начал относиться к общественному долгу, жрецом которого, в
его глазах, был несомненно Игорь Константинович.
Нет, к радости останкинского населения, не иссяк Радлугин как
гражданин, не сбили его с панталыку и не развратили клокотания натуры, он и
впредь был намерен служить общественному долгу и просвещению.
Все это докладывала Шеврикуке благонамеренно-вытянутая физиономия
Радлугина. Да и весь Радлугин был парадно вытянут.
"Вот и хорошо. Вот и замечательно", -- отметил про себя Шеврикука. Но
никаких слов не произнес. И Радлугин стеснительно молчал.
-- Будут ремонтировать подъездные дороги? -- спросил наконец Радлугин.
-- Какие подъездные дороги?
-- А к Пузырю... -- просветил Радлугин. -- Вот вы беседовали с
ремонтным рабочим... Оранжевым...
-- А-а... -- протянул Шеврикука. -- Нет, мы говорили не про Пузырь... И
тот в оранжевом жилете -- не ремонтный рабочий... А подъезды к Пузырю,
возможно, облагородят.
Следовало ли удостаивать Радлугина сведениями о его, Шеврикуки,
собеседниках? Или угощать его надеждами на обустройство подъездов к Пузырю?
А-а-а, пусть внимает! О вишневом "мерседесе" Радлугин умолчал в почтении. О
чем уж тут спрашивать? Да и по чину ли?
А Радлугин наверняка сейчас соображал, что ему по чину, а что не по
чину.
Суждения Радлугина об Игоре Константиновиче и прежде были излишне
романтизированными. Имел Радлугин свои представления о структурах. Эти
представления приносили ему усладу и цельность душевных устремлений. По этим
представлениям Радлугин и Игорь Константинович были в структурах необходимы
друг другу, но волею судеб разместились в разных кабинах Колеса обозрения. И
если кабина Радлугина осталась там, где "зависла", кабина Игоря
Константиновича поднялась ой-ой-ой куда.
Такие мысли бродили сейчас в Радлугине. И Шеврикука это чувствовал.
Ему даже стало неловко. "И этот туда же! А он-то что и от кого
услышал?" Секундное сострадание Шеврикука ощутил к Радлугину и вынудил себя
поощрить очарованного гражданина продолжением разговора. Спросил вельможно:
-- И кому требовали отрешение? Кого собрались импичментовать?
-- Бордюкова! -- обрадованно ответил Радлугин. -- Бордюкова!
-- Бордюкова? -- удивился Шеврикука.
-- Бордюкова! Он живет в нашем доме. Бывшая важная особа в бывшем
Департаменте Шмелей. С кадрами решал все. Глаз. Нюх. Слух. Дух. Чутье.
Лопата и щуп. Но скандалист! Ругатель! Когда их Департамент разогнали, они
гуляли в нашем подъезде. Он напился и буянил. Требовал всем умереть в
борьбе... За это... Вы его, возможно, помните... То есть вы его, конечно,
помните! -- закончил со значением Радлугин.
-- Помню, -- сказал Шеврикука. -- И что же нынче этот Бордюков?
-- После разгона Департамента запил. Пил и во время Солнечного
Затмения, -- тут Радлугин голос утишил. -- Но без лозунгов и портретов.
Подавался в фермеры, на свою историческую родину, в пензенские земли. Выплыл
в Москве монархистом, раздавал титулы, поместья, шубы и ордена. Искал
рекомендателей в масоны, нашел двух, третьего ему не было дано...
-- Я знаю. Знаю, -- сказал Шеврикука. -- Я про отрешение.
-- После масонов с ним было одно приключение, -- не мог остановиться
Радлугин.
Шеврикука поморщился.
-- Ах, простите, Игорь Константинович, -- заторопился Радлугин. -- Я
забываю про вашу осведомленность... Про отрешение... Я боюсь быть неточным.
У нашего Сообщества с движением Бордюкова разные причины и методы действий.
Мы с ними почти не соперничаем и не соприкасаемся. И к Пузырю они намерены
выходить со стороны Ракетного бульвара через Мазутный проезд.
-- Я вас понял, -- сказал Шеврикука.
-- Я слышал -- "отрешить!", но у нас шли свои дебаты, -- расстроенно
произнес Радлугин.
-- Ну и ладно. Не печальтесь.
-- Я все выясню! Все! -- Радлугин жаждал, чтобы Игорь Константинович
швырнул в траву Поля Дураков булку или кость, он сейчас же бы принес хозяину
вещь в зубах. -- Я вас разыщу!
-- Передайте суть в донесении через "дупло", -- распорядился Шеврикука.
-- Непременно! -- чуть ли не подскочил в усердии Радлугин.
"Домой! Домой! Сейчас же домой!" -- приказал себе Шеврикука.
В Землескреб и отправился. И увидел шагах в сорока от себя буяна и
мошенника Кышмарова. Сдержал Кышмаров обещание, соизволил посетить
Останкино. Как и в Обиталище Чинов, имел он вид замоскворецкого купца, кудри
с утра расчесал на прямой пробор, золотая цепочка ползла по его брюху в
карман штанов, и за сорок шагов послышались Шеврикуке балчугские скрипы
сапог Кышмарова и донеслись до него ароматы свежайшей ваксы. Окружали
Кышмарова четверо молодцов, возможно, что и в бронированном нижнем белье. И
они были в нарядах замоскворецких приказчиков. Или купчиков. И сапоги
купчиков-приказчиков, прибывших в Останкино, скрипели и благоароматили
ваксой, и головы сорванцов были не выбриты, а радовали кудрями. Все
сорванцы-молодцы Кышмарова вокруг видели, но будто отдыхали, а заняты были
одним: с ленцой, но артистично отправляли в пасти каленые семечки и
выплевывали шелуху в траву и на асфальт.
"За должком, что ли, прибыл Кышмаров? -- обеспокоенно подумал
Шеврикука. -- И обещанных сорванцов решил представить? Как прибыл, так и
убудет. Убыл бы и если бы числился за мной должок на самом деле. А должка-то
никакого нет!"
Но появление в Останкине мошенника и потрошителя Кышмарова и его
кучерявых молодцов с золотыми цепочками Шеврикуку не обрадовало. Будто забыл
он о Кышмарове, посчитал его пустозвоном, а сам, пожалуй, не способен был
дать ему сейчас отпор.
"Это мы еще посмотрим! -- храбрился Шеврикука. -- Да и не сунется он в
Землескреб..."
А Кышмаров, выходило, и не думал идти на него в наступление. Напротив,
он улыбался Шеврикуке и будто бы готов был отправить ему с надлежащим
движением ветра воздушный поцелуй. Но нет, не отправил. А головой
одобрительно или даже восторженно покивал и поднял вверх большой палец. Что
явно означало: "Ну ты молодец, Шеврикука!" Или: "Ну ты даешь, Шеврикука!"
Кышмаров стал нечто растолковывать сорванцам-молодцам, купчикам-
приказчикам, и те принялись глазеть на Шеврикуку, и глазели они с почтением
и любопытством, будто Шеврикука был музейный экспонат. Дельфийский Омфал.
Восковая персона. Чучело динозавра. "Вот, детки, это тот самый знаменитый
Шеврикука". Рты сорванцов оставались открытыми, семечки не залетали в них,
лушпеюшки не выплевывались к яловым сапогам.
Шеврикука небрежно, чуть ли не покровительственно кивнул Кышмарову, не
замедлив движения к Землескребу.
Экий уважительно-негромкий оказался нынче буян Кышмаров. И к Шеврикуке
приблизиться не посмел, а лишь рукой помахал с пожеланием благополучий.
Посмел или не посмел -- неизвестно. "Не посмел" -- так предположил
Шеврикука.
А когда Шеврикука втиснулся в Землескреб и вместился в кресло в
квартире Уткиных, он вдруг ощутил сожаление оттого, что сегодня не явился из
Сокольников полюбопытствовать на него бывший приятель Малохол, он же
Непотреба, или хотя бы кто-нибудь из его профилакторских сотрудников --
Лютый, или Раменский, или Печенкин в капитанской фуражке, или
пышнокосо-коварная Стиша. Лучше бы не Кышмаров, а пусть бы Печенкин помахал
ему издалека рукой.
"Да на кой мне Малохол с командой! -- тут же посетовал Шеврикука. --
Пусть себе лакают медовуху в Сокольниках и играют в карты на пушнину и
водоемы!"

51

Гликерия. Дударев. Концебалов-Брожило, без тоги, но в сандалиях.
Радлугин навытяжку. Ухарь-купец Кышмаров со товарищами в кудрях. Кабы еще
Малохол и его водяные сотрудники. Кабы еще Сергей Андреевич Подмолотов,
Крейсер Грозный, верхом на змее Анаконде, откормленном гвоздиками, и при нем
Векка Вечная с ветвью маньчжурского ореха и японский друг Сан Саныч.
Такие расстегаи с томленой стерлядью.
Силы. Премия. Новые значения. Штаны с лампасами. Что еще? Кышмаров сам,
похоже, готов заплатить должок. Какой? Неважно. Придумает. И ваксой до
блеска должок отчернит.
Что еще?
Еще следует идти на 3-ю Ново-Останкинскую в очередь к мастеру срочных
портретов. И на вишневом "мерседесе" концерна "Анаконда" крепыш Дубовое
Полено доставит Игорю Константиновичу Шеврикуке заграничный паспорт. Нет,
скорее всего, доставит сам Олег Сергеевич Дударев.
Что ж, нанесем визит и фотографу, объявил себе Шеврикука, отчего же не
нанести?
Отчего же не съездить и на острова. Пройтись там по пляжу и кивнуть
разомлевшим от услад Радлугину и Нине Денисовне Легостаевой, Денизе?
Впрочем, Дениза в лицо его не ведает. Ну что же, кивнет хотя бы и Радлугину.
Тот пребыванию Игоря Константиновича на островах вряд ли удивится.
Никто из Отродий Башни сегодня никак себя не проявил. Да и зачем им, с
их техническими приспособлениями, себя проявлять? Небось им и так известно,
что доступный их вниманию домовой из Землескреба пока и сам не знает, какие
ему приданы силы, сшиты ли ему штаны с лампасами и какие он приобрел (если
приобрел) новые значения.
Ведомо все про Шеврикуку наверняка и Китайгородскому Увещевателю,
озабоченному "генеральной доверенностью", его соратникам и старальцам. Если
не все, то многое.
Кстати, а не Увещеватель ли с соратниками, не Отродья ли и пустили в
толпу слухи о переменах в состоянии Шеврикуки, чтобы тот, услышав подметные
слухи о нем, с бумажными цветами фантазий и предположений, возжелал узнать,
что с ним происходит или должно произойти? А он возжелал. Но, может быть, и
совсем иные личности вводили в заблуждение Гликерию, Дударева,
Концебалова-Брожило, прочих... Имело ли сейчас это значение? Нет, для
Шеврикуки, пожалуй, не имело.
"Наизнанку и навыворот!.." Разговор в Обиталище Чинов, важнейшим в
котором оказались слова о генеральной доверенности Петра Арсеньевича, с ним
вели наизнанку и навыворот. Должно было и сегодня держать это в голове.
И не забывать про чашу.
В недавних его видениях из туманов, или из горячих паров, или из
неспокойных облаков проступала чаша, то ли каменная, то ли кованная из
неведомых металлов с острова Алатыря, а может быть, и не чаша... Крошечная
женская фигурка в белом, с золотой диадемой, скорее угадываемой, нежели
различимой, женщина металась под чашей, будто призывала кого-то помочь ей
или спасти ее...
Это видение казалось сейчас важным Шеврикуке.
Призывала кого-то... Ясно, что его, Шеврикуку. И ясно, что призывала
Гликерия. Гликерия в квартире Уткиных видение чаши и мечущейся возле нее
женщины не могла ни устроить, ни сотворить. Знак подавали ему иные силы. Или
его собственные предчувствия и знания.
Но ведь и какая-нибудь Увека Увечная могла молить Шеврикуку стать ее
оплотом и спасением.
Нет. То была Гликерия, стоял на своем Шеврикука. Увека же Увечная,
Векка Вечная, успокаивал он себя, в оплоты и спасители наверняка определила
удальца и мореплавателя Сергея Андреевича Подмолотова, Крейсера Грозного. Он
мог осыпать ее гвоздиками и содержать в теле флотскими борщами.
То есть нынешние слова и просьбы Гликерии ничего не меняли и не ставили
под сомнение то, что Шеврикуке было указано видением о чаше.
Глупости! Все это глупости, объявил себе Шеврикука, и не надо сейчас
думать о них. А надо взять в руки "Возложение" и, признав его неизбежностью,
в спокойствии, благоразумии и даже добродушии исследовать заново и
истолковать бумагу. А потом обмозговать, стоит ли и наступило ли время
заглядывать в потайные ходы, щели и укрытия и отмыкать указующими циферками
и якобы руническими крюками секретные замки.
Но палка Петра Арсеньевича находилась под надзором Пэрста-Капсулы.
Призванный повелительным сигналом пред очи Шеврикуки, Пэрст-Капсула не
явился. Не был он обнаружен и в своем спальном получердачье. "Экий
разгильдяй!" -- отругал полуфабриката и специалиста по катавасиям Шеврикука,
будто бы Пэрст-Капсула находился у него в услужении, а временные свободы его
были окованы вахтенными расписаниями. Нет, Пэрст- Капсула гулял по