Орлов Вадим. Шеврикука, или Любовь к привидению

Никакой охоты в одиночку! Да он вам не по зубам!
-- Он мне не по зубам? -- возмущался Шеврикука. -- Это мне-то не по
зубам! Этот осквернитель чести сословия! Да еще при приданных мне силах!
-- Не было у вас никаких приданных сил, -- разъясняли ему. -- Такова у
вас натура, что велено было отозвать от вас временно приданные вам силы и
полномочия, чтобы вы не втравили нас в передрягу. Сообщить вам об этом по
небрежности забыли. Как вы сумели уцелеть в своем предприятии, удивительно!
Петр Арсеньевич не уцелел...
Тут и Шеврикука удивился. А он-то, дуралей, этим отозванным от него
силам ставил задачи, приказывал, был уверен в них. Раздосадованный, он чуть
было не накричал на собеседников. Но что досадовать-то! Значит, и сам он,
просто Шеврикука, был кое на что способен. А впрочем, большим открытием это
назвать было нельзя.
Воровали Любохват, Продольный с командой или в чьей-то команде для
продаж коллекционерам. Ублажали их тайные страсти и причуды. Естественно, с
выгодой для себя. Именно причуда заставила их произвести марьинорощинский
раскоп. Некий свежий делец пожелал, чтобы одна из спален его особняка вблизи
Барселоны была обставлена под московскую малину сороковых годов. Черную
кошку завести было легко, а вот обстановку... О сгоревшей некогда малине
Дуськи Полтьевой Продольный вызнал у Петра Арсеньевича, тот ему даже план
погреба начертил. Заказчик предметами быта, откопанными в 11-м проезде
Марьиной Рощи, остался чрезвычайно доволен. Он и мебель завел по
рекомендациям Продольного и по аналогии с киношной малиной Горбатого. И ему
перестали сниться кошмары. И прошла тоска. Но клады из Марьиной Рощи
(кстати, Пэрст-Капсула копал там тщательнее и выбрал из земли Продольным не
востребованное) были почти исключением. Обычно Любохват и Продольный
добывали (воровали, мошенничали) вещи музейные. И для коллекций заграничных.
Эгоистически- закрытых. Гонорары получали валютные. Подъехали к одному
придурку и убедили его в том, что он потомок Кутузова и, стало быть, имеет
все права на бывшую собственность фельдмаршала. Тот так воодушевился, что
позволил себе изъять экспонаты -- ордена, шпаги, мундиры -- из кутузовской
избы в Филях. Теперь они в Канаде и на Соломоновых островах. Среди последних
заказов Продольному были угличский опальный колокол и рояль Петра Ильича из
клинского Музея.
-- Что же вы на меня кричите? -- поинтересовался Шеврикука. -- Теперь-
то уж точно колокол и рояль останутся в Угличе и в Клину.
-- Но на тех-то, кто над Любохватом и Продольным, уже вышли, а улик и
доказательств не набрали, и наберем ли теперь из-за авантюры вашей милости?
-- Будут улики и доказательства! -- заверил Шеврикука. И спросил: -- А
Концебалов-Брожило?
Нет, сказали ему. Концебалова подозревали. Но нет. Омфал понадобился
ему не для продажи. Исключительно из-за собственного его тщеславия.
Тщеславен мнящий себя Блистонием, тщеславен. Иметь Пуп Земли, хотя бы копию
его, он пожелал ради самоутверждения. Любохват же получил заказ на него от
салоникского владельца кораблей. Надо заметить, что разведчики в команде
Любохвата -- Продольного были искусные. И наводили их личности
осведомленные. Об иных из них известно, но не обо всех. А потому Шеврикуку
за дурость следовало наказать. И хотели наказать. Уже и бумага была
составлена в Большой Утробе с предложением выгнать Шеврикуку из
действительных членов деловых посиделок, лишить его двух подъездов в
престижном Землескребе и отправить на улицу Кондратюка в хрущобу. Но в
Обиталище Чинов этой бумаге ходу не дали, что существенно озадачило
останкинских укорителей Шеврикуки. Сам же Шеврикука получил повод важничать.
То есть он и не особо важничал, а несколько успокоился и пообещал себе
выследить Любохвата и захватить. Всяческие запреты лишь подталкивали его к
действиям. Как наследник Петра Арсеньевича, он полагал себя имеющим право
отплатить негодяю. Старик хотел побороть прохвостов, но воин в нем угас, и
они, возможно, в сговоре с Отродьями Башни (Петр Арсеньевич тем явно мешал)
его извели. Стало быть, поиски и одоление Любохвата были теперь для
Шеврикуки делом чести. Только бы тот не сбежал куда-нибудь в Мньяму или в
Объединенные Эмираты.
Нечаянное явление в магазине Продольного Крейсера Грозного и
амазонского змея вскоре получило объяснение. Продольный давно крутился
вблизи змея. Крейсеру Грозному его рожа была знакома и противна. Редкостный
по величине змей, да еще и с прекрасной родословной, уворованный, мог бы
принести Любохвату с Продольным приличный денежный приз. В крайнем случае
они сумели бы пустить его шкуру на обшивку коммерсантских портфелей. И змей,
видимо, ощутил интерес Продольного к его независимой личности. В минуты,
когда Шеврикука проник в склад- бункер, змей в своем корабле на колесах
чрезвычайно разволновался и вынудил Сергея Андреевича доставить его именно в
магазин "Табаки и цветные металлы". Он, пожалуй, мог бы в те мгновения и
заглотить стервеца.
-- А дамочку-то вашу, Игорь Константинович, -- сказал Крейсер Грозный,
-- этот ваш приятель, который в черном плаще и со шпорами, увез куда-то на
такси...
И глаза его стали очень хитрыми.
Шеврикука собрался было пошутить насчет гвоздик и маньчжурского ореха,
но раздумал.
-- А он, ваш приятель-то, мне понравился... Он обещал прийти в гости к
змею... На дегустацию провизии и напитков змея... С вами вместе...
-- И с императором... -- сказал Шеврикука в раздумье.
-- С каким императором? -- насторожился Крейсер Грозный.
-- С каким-нибудь... Вы-то ведь пили с императором...
-- А как же! Я пил с императором Хайлем Селассием!
-- Вот и он пил...
-- С Хайлем Селассием? С эфиопским? -- Крейсер Грозный чуть ли не
возмутился.
-- Кроме эфиопов и другие народы имели императоров, -- заметил
Шеврикука.
Сам же он и думать не думал ни о каких императорах. Упомянутая Сергеем
Андреевичем дамочка, увезенная на такси, дала совершенно иное направление
его мыслям. Говорить о чем-либо с Гликерией Шеврикука не желал. Но полагал,
что получить от нее две вещицы, переданные ему некогда Пэрстом-Капсулой и по
договоренности с Гликерией оставленные у нее на сохранение, ему необходимо.
Хотя бы одну из них. Посылать же за вещицами Пэрста-Капсулу вышло бы
неучтивостью. И Шеврикука пригласил Дуняшу в парк, к той самой шашлычной,
где не состоялось свидание Дуняши с посредниками похитителей. Или Любохват
все же являлся к шашлычной?
Он уже не жалел о том, что простил Гликерию. Он даже сузил смысл
прощения. Он простил Гликерии ее выходку-уловку. А кто он был такой, чтобы
иметь право судить Гликерию, назначать ей наказания или помилования? Никто.
Он мог жить с собственным частным мнением о Гликерии. И только. Ко всему
прочему, он был присушен Гликерией или к Гликерии. Но на каждую присушку
есть отсушка. Средства отсушки Шеврикука хорошо знал. Хотя бы из
простодушных заклинаний Петра Арсеньевича. И в острые минуты обиды в
сокольническом томлении мысль об отсушке, немедленной причем, приходила ему
в голову. Теперь же, после того как он простил Гликерию, желание отсушки как
будто бы и отменялось. Прощение в магазине на Покровке вышло и впрямь
вынужденным. Но, может, оно и к лучшему. Иначе он долго бы маялся
сомнениями: прощать, не прощать. А простив, он получил явственное
облегчение. Да и скучно было бы ему существовать без Гликерии. Гликерия
Андреевна Тутомлина была его вечным приключением. В грядущем же не
исключались и самые неожиданные повороты в их отношениях.
В парке, у шашлычной, Шеврикука сразу же объявил Дуняше о цели своего
прихода. "Хорошо, хорошо, -- заверила его Дуняша. -- Я принесу тебе их".
Тотчас же Шеврикука осознал неловкость положения. Выходило, будто бы он, как
при детских раздорах, явился требовать свои игрушки.
"Знаешь, -- поспешил он, -- мне-то нужна одна вещь. Для дела. Та
монета, что теперь вправлена в перстень. А другая, фибула, пряжка, пусть так
и останется украшением ремня..." Шеврикука не стал объяснять Дуняше, для
какого дела ему понадобится золотая монета, условно названная Петром
Арсеньевичем оболом, то есть пропуском куда-то, неизвестно куда, может, и в
ловушку. Да и понадобится ли? Но предчувствие подсказывало Шеврикуке, что
понадобится. И очень может быть, что этот обол и выведет его на Любохвата.
На другой день, при возвращении обола, Дуняша попыталась передать
Шеврикуке и некие слова Гликерии. "Не надо! -- остановил ее Шеврикука. -- Не
надо!" И все же он был принужден выслушать сведения об обстоятельствах
нынешней жизни Гликерии и Дуняши. Когда Шеврикуку размуровали и возродили,
обо всем тут же стало известно. От Гликерии отвернулись, в хорошее общество
ее перестали приглашать. Да и она сама поняла, что натворила, пребывала в
затворничестве и отчаянии. Ее уязвимость почувствовали Любохват с
Продольным, потому и затеяли похищение. Но после похищения мнение о Гликерии
изменилось, ее теперь жалеют, ей сострадают, и наверняка они с Дуняшей будут
приглашены на зимний маскарад.
-- Вот и повеселитесь, -- сказал Шеврикука.
-- Какие уж тут, Шеврикука, веселья, -- печально вымолвила Дуняша. -- А
всю твою добычу Гликерия готова вернуть в коллекцию Тутомлиных.
Шеврикука пожал плечами и удалился, успев, уходя, произнести:
-- Привет Петюле!

81

А во дворе дома на Покровке заканчивалось возведение бассейна Парадиза
со стеклянной крышей-башней для амазонского змея Анаконды. При очередной
встрече с Шеврикукой Сергей Андреевич Подмолотов напомнил о необходимости
продегустировать провиант и напитки змея.
-- И приятель ваш обещал посетить, -- сказал Крейсер Грозный, --
который со шпорами... Как его...
-- Илларион... Илларион Васильевич...
-- Вот-вот! Илларион Васильевич! Шеврикука, полагая, что Крейсер
Грозный от него не отвяжется, а собственное его любопытство не истает,
попросил Сергея Андреевича назначить срок дегустации. Сергей Андреевич
назначил. И сообщил, что со стороны змея принимать участие будут Алексей
Юрьевич Савкин, зоотехник и ветеринар, а также всеобщий японский друг Сан
Саныч. Игорь Константинович же с Илларионом Васильевичем могут привести с
собой приятелей и приятельниц, хорошо бы -- истинных гурманов.
-- Не знаю, -- сказал Шеврикука. -- Я-то приду. А вот Илларион
Васильевич может быть и занят. А может быть он и в отъезде.
Шеврикука опасался, что Илларион пошлет его подальше, но все же
постучался к нему. Нет, Илларион о своем обещании помнил и желал корм змея
попробовать.
Возможно, что сотворители Парадиза Анаконды изучали особенности
Оранжереи, в чьей теплой воде одно время ютился змей, или они выразили в
сооружении свои представления о рае. Бассейн Анаконды был хорош и озеленен
листьями лотосов и викторий, хрустальным конусом (или шатром?) с серебряными
перехватами возвышалась над ним воздушная башня, под ее стенами уже
произрастали пальмы с бананами и корявые амазонские деревья, будто
канителью, перевитые лианами. Цветные тропические птицы резвились в высях,
на лианах же озорничали мартышки.
-- Змей там, -- указал Крейсер Грозный. -- Дрыхнет. Но здесь еще
недоделки. Пойдемте в гостиную.
-- А пираний в Парадизе нет? -- спросил Шеврикука.
-- Нет! Нет! Как вы могли предположить!
В гостиной, примыкавшей к вольеру личной зебры зоотехника и ветеринара
Алексея Юрьевича Савкина, столы были накрыты. Шеврикуку и Иллариона
Васильевича принимали и не как гостей вовсе, а как работников, как экспертов
и инспекторов, или даже аудиторов, уполномоченных подписывать заключительные
и требовательные бумаги. Коли по итогам дегустации будут обнаружены
несоответствия процветанию змея.
-- Как будете проводить? -- спросил Крейсер Грозный. -- По спискам? Или
по аппетитам? Если по спискам, надо начинать с овсов.
-- По аппетитам, -- сказал Илларион.
Список угощений змея Анаконды был составлен Крейсером Грозным по
подсказкам Шеврикуки, вспомнившего о меню персидского слона, украшавшего
Петербург в годы Елизаветы Петровны. В список попали и тростники, и ананасы,
и мускатные орехи, и шафран, и макароны по-флотски, и солянка московская, и
борщ, и сорок ведер виноградных вин, и шестьдесят ведер водки...
-- Только и всего? -- высокомерно спросил Илларион.
-- Нет, конечно, -- сказал Крейсер Грозный. -- Организм змея еще много
чего потребовал.
-- Рыбу-то он, возможно, принимает?
-- Принимает. По четвергам...
-- Ну, тогда разумно начать дегустацию с рыб осетровых пород, --
предложил Илларион. -- С икорками...
-- Истинно так! -- обрадовался Крейсер Грозный. -- Истинно так! А потом
перейдем на поросят. Он, стервец, ужас как любит заглатывать поросят.
Водка подавалась змею исключительно завода "Кристалл", лишь иногда --
от волжских берегов, самарского ликеро-водочного. Похоже, что Крейсер
Грозный, его японский друг Такеути-сан, Сан Саныч, и зоотехник Алексей
Юрьевич Савкин (это был черно-красивый мужчина с буденновскими усищами) в
ожидании гостей уже приняли для приличия аперитивы и, мягко сказать,
назюзюкались. Они не падали, не теряли аппетита, лишь по укорам Крейсера
Грозного Сан Санычу можно было догадаться о степени их долговременной
подготовки к дегустации. А укорял Сергей Андреевич так: "Вот у вас, Сан
Саныч, есть император, а ты с ним не пил! А я пил с императором! С ихним, с
эфиопским! Как раз перед тем, как мы пошли с дружеским визитом на Амазонку
за змеем! Эй, змей! Ты дрыхнешь, а ты тоже не пил с императором!" "Не верю!
-- качал головой японский друг. -- Не верю!" "Не веришь! -- трубил Крейсер
Грозный в возмущении. -- Да хочешь, я позову императора? Спроси его!"
Шеврикука подмигнул Иллариону.
И сейчас же за столом обнаружился пожилой мелкокурчавый негр в
коричнево-оранжевом балахоне.
-- Хайле! Селассия! -- бросился его обнимать Крейсер Грозный. -- Они
мне не верили! Савкин, наливай! Все пропьем, а флот не опозорим! А вы мне не
верили! Ну и не будете пить с императором!
-- А мы пригласим своего императора, -- заявил Илларион. Сегодня он был
в темно-синей деловой тройке, без сапог и шпор.
В гостиную стремительно вошел император Павел Петрович, будто прямо из
Гатчины. Только нынче при нем была его знаменитая палка.
-- Милости просим! -- вскочил Сергей Андреевич, соображая при этом
вслух. -- Это кто же у нас был такой курносый?
-- Павел, Павел... -- прошептал ему Шеврикука.
-- Точно, Павел! Паша, садись сюда, напротив эфиопского. Савкин, гони
стакан! Ба, а тут еще и флотский! -- обрадовался Крейсер Грозный.
Флотским, естественно, оказался Александр Федорович Керенский.
"А этот-то зачем приплелся?" -- Шеврикука с удивлением посмотрел на
Иллариона. "Ничего, ничего..." -- успокоил его Илларион.
Опасения Шеврикуки, что Павел Петрович кого-нибудь отдубасит и сошлет в
Сибирь, оказались напрасными. Павел находился в шутейном состоянии духа и с
удовольствием выслушал историю хождения черноморского крейсера секретным
фарватером под Африкой в Парагвай и обретения амазонского змея,
подтвержденную мычанием эфиопского императора. Некую нервозность за столом
вызвали отказы братишки Александра выпивать с компанией.
-- Я не пью! Я не пью! -- твердил он.
-- Да какой же ты флотский! -- возмутился Крейсер Грозный. -- Может, ты
какая баба переодетая? Сестра милосердия какая!..
-- Ну, это вы грубо, Сергей Андреевич, -- покачал головой Шеврикука.
А Александр Федорович нервно съежился и принял от зоотехника Савкина
стакан. И пил далее.
Когда откушали солянку по-московски, разговор зашел о змее, как о живом
символе концерна "Анаконда". Вспомнили, что с помощью змея бразильские
хирурги вернули Сергею Андреевичу главные достоинства, каким нанесли ущерб
бандитские пираньи. А потому разумно было говорить о фаллическом,
дионисийском смысле именно этой змеиной особи, а стало быть, и о том, что
своим присутствием змей-символ предназначен служить плодородию, процветанию,
вакханалиям и росту концерна "Анаконда".
-- Он как там, в манаусском госпитале, -- вспомнил Крейсер Грозный, --
поднялся в полный рост, все и охнули... А уж тут-то, в Парадизе, да на
московских харчах... Пойдемте к нему! Сейчас мы его поднимем. Под самую
крышу!
Спустились к бассейну. Призывы Сергея Андреевича приподняться были
оставлены змеем без внимания. Случилось лишь слабое колыхание листьев
виктории. Да мартышки будто бы смеялись.
-- Паш, -- обратился к Павлу Петровичу Крейсер Грозный, -- будь добр,
дай-ка мне свою палку.
Усердия палки возымели действие. Змей высунул из воды морду. И даже
поднял ее метра на три. "Давай! Давай, родимый! -- поощрял его Крейсер
Грозный. -- Помнишь, как в Манаусе..." Сан Саныч и Савкин побуждали змея
бодрствовать стрельбой из рогаток. Затем, поскребя буденновские усищи,
Савкин предложил подвесить на лианах жареного поросенка, тогда у змея
возникнет животный стимул. На лианы с поросенком отправили эфиопского
императора. Украшение лианы заинтересовало змея. Он поднялся было метров на
семь, но потом расхотел, опал и скрылся под лотосами и викториями.
-- У, скотина! -- осерчал Крейсер Грозный. -- Разнежился! Отъелся на
московских харчах!.. Или, может, харчи не те?..
Тут же вспомнили, что Игорь Константинович и Илларион Васильевич
приглашены в Парадиз в качестве экспертов и инспекторов, должных определить,
нет ли в провианте и напитках змея каких-либо изъянов, способных навредить
здоровью не только самого змея, но и хрупких погонщиков и дегустаторов.
Вернулись в гостиную. Изъяны, естественно, были обнаружены. Требовалось
немедленно составить челобитную-рекламацию на имя господ Кубаринова и
Дударева. За бумагу усадили Алексея Юрьевича Савки на, текст же ему
подсказывали все, с эфиопского (ахмарского) переводил Крейсер Грозный.
Шеврикука вспомнил челобитную погонщиков елизаветинского слона, и его фраза
"к удовольствию змея водка, поставленная в ящиках 30 ноября, неудобна,
понеже явилась с пригарью и некрепка" была положена на бумагу. Подписи под
челобитной среди прочих поставили императоры Хайле Селассие и Павел
Петрович. А под ними и флотский, Александр Федорович.
-- Народ не унывает! -- потряс бумагой Крейсер Грозный.
И Сергей Андреевич предложил подписавшим исполнить хором "Прощайте,
скалистые горы!". Что и было исполнено.

82

Утром Шеврикука чувствовал себя скверно. Снег шел густой. В Сокольники,
что ли, съездить, раздумывал Шеврикука, или сходить в Ботанический сад?
Пошел в Ботанический сад. Один из столбов металлической ограды притянул
Шеврикуку. Будто что-то призывно трещало на нем. Или верещало. Паучок сидел
на столбе, ему бы замерзнуть, а он ползал, видно, был искусственного
происхождения.
-- Шеврикука, -- раздалось из паучка. -- Это я, Бордюр. Тот, кто
называл себя Бордюром.
-- И что? -- спросил Шеврикука.
-- Мы вас недооценили. Как и все ваше сословие. А именно вас-то надо
было уничтожить еще в июле...
-- Что-либо изменилось бы?
-- Может, и ничего не изменилось бы, -- печально прошептал Бордюр. --
Мы ослабли... Мы искорежены... Но мы еще кое на что способны... Меня
нанимают компьютерным вредителем... Мы воспрянем... И вы от нас хорошего не
ждите...
-- Мы и не ждем, -- сказал Шеврикука. -- Вы подозвали меня, чтобы
сообщить мне это?
-- Нет. Открывшись вам, я поступил неблагоразумно, -- сказал Бордюр. --
Но я уже не мог... У меня к вам личный мучительный интерес... Он меня
жжет... В чем сила ваших бархатных бантов?.. Почему вы их развесили перед
Чашей?
-- Кабы я сам знал! -- чуть ли не вскричал Шеврикука. -- Это и для меня
тайна!
-- Я так и полагал, что вы мне не скажете, -- прошептал Бордюр. -- Но я
уже не мог...
-- Да нечего мне вам сказать! -- Шеврикука готов был выругаться.
А верещащий паучок исчез со столба.
"Отродья окрепнут, Бушмелев окрепнет... Любохват пойдет с ними... --
размышлял Шеврикука. -- Так и будет, А Векка-Увека? Она ведь выходила на
Отродий... По моей же подсказке..."
На всякий случай Шеврикука направился к маньчжурскому ореху. Но никакая
миловидная барышня в пушистой шубенке, с трогательной беличьей муфтой под
орехом его не поджидала...
В Салоне благодействий и чудес в Сверчковом переулке Шеврикуку
встретили с шумом и приязнью. Шеврикука опасался сегодняшних проявлений
расположения к нему Совокупеевой, но жаркая женщина Совокупеева вела себя
чрезвычайно деликатно. К тому же все были оживлены новостью: через две
недели произойдет наконец свадьба Леночки Клементьевой и Мити Мельникова. Уж
на что был опасен сейчас Шеврикуке Крейсер Грозный (вдруг -- новая
дегустация!), но и тот обошелся с ним милостиво, никуда не потянул, а только
сытно пофантазировал по поводу свадебного застолья. "Помнишь, Игорь
Константинович, -- подтолкнул он Шеврикуку, -- как славно мы посидели на
поминках Департамента Шмелей!" Никаких намеков на особенность отношений
Крейсера Грозного с Веккой-Увекой Шеврикука не углядел. Может, ничего и не
сложилось? Или -- гвоздики съедены, опали лютики?.. И такое могло быть.
Увека же лишь помахала Шеврикуке ручкой, в разговор с ним не вступала, будто
бы и не молила его (и не раз) оказать ей честь -- сделать помощницей в его,
Шеврикуки, делах. Может, дела эти ее разочаровали. А может, увлекли ее новые
затеи и интересы. Оно и к лучшему. Пусть поживет в них.
В связи с зимними каникулами футбольные заказы почти прекратились
(остались лишь -- связанные с перекупкой игроков), но поступали заявки
баскетбольные, хоккейные и -- единичные -- от фигуристов (падения
соперников, выбоину устроить, шпильку для волос обронить на лед). Но все
чаще оплачивались пожелания, для Салона -- "профильные", вызванные
лирическими или гражданскими причинами. Снять порчу, вернуть мужа, отбитого
злыдней-красоткой, найти украденный "форд" (поручения ясновидящим --
Векке-Увеке и супруге Радлугина), выбить неплатежи, отменить заказной взрыв
(исполнитель -- колдун, хахаль Радлугиной) и т. д. Забегал в Салон Олег
Сергеевич Дударев, шумел, распоряжался и убегал на Покровку. Офисные
помещения концерна были почти отделаны, а вот реставраторы в исторических
залах тянули, капризничали, то мрамор италийский был им нужен, то бронза и
хрусталь для люстр-паникадил. "Придется терпеть и тратиться, но уж все будет
как у Тутомлиных, и даже лучше! -- разъяснял Шеврикуке Дударев, затащивший
Игоря Константиновича в дом на Покровке. -- Но и не дождавшись
реставраторов, скоро будем освящать здание. Освящать! Как же без этого! Тем
более после черного столба..." Он не забыл напомнить Игорю Константиновичу о
том, что его заработная плата снова увеличена и ее непременно выдадут. А в
день открытия Парадиза амазонского змея Игорь Константинович сможет
рассчитывать и на премию. Дударев находился в чудесно-щедром расположении
духа, ему уже и сейчас, похоже, не терпелось что-нибудь выдать достойнейшему
Игорю Константиновичу.
-- Вот, Игорь Константинович, я вам одну вещь презентую, если не
возражаете.
-- Не возражаю. Отчего же... -- без охоты, из вежливости произнес
Шеврикука.
Дударев открыл шкафчик, достал оттуда бинокль и протянул его Игорю
Константиновичу. Это был хорошо знакомый Шеврикуке перламутровый бинокль.
-- Спасибо... -- растерялся Шеврикука. -- Спасибо! Вещь изящная. И,
видно, старинная...
-- Старинная, -- подтвердил Дударев. -- Может, и от самих Тутомлиных.
Сыскалась при ремонте нижних помещений.
-- А более там ничего не сыскалось? -- медленно, стараясь не выдать
волнения, произнес Шеврикука.
-- Нет, более ничего. Уже после этой находки там ковыряли, ковыряли и
щупы приволакивали, но более ничего не нашли.
-- Может, еще и найдут... -- предположил Шеврикука. -- Очень вам
признателен... Даже неловко принимать такой подарок...
-- Берите, берите! -- барином поощрял его Дударев. -- Вы его заслужили.
Рад, что он вам приглянулся. В театр с ним сможете сходить. В Малый или в
Большой...
-- Непременно, -- пообещал Шеврикука.
-- Да, Игорь Константинович, а вы слышали про Мельникова-то с
Клементьевой?
-- Слышал, -- сказал Шеврикука.
-- Очень хорошая новость! Очень! После свадьбы мы заставим этого гения
Митеньку потрудиться на концерн!
-- Будем надеяться...
"Вот уж для кого, наверное, это хорошая новость, -- подумал Шеврикука,
-- так для Пэрста-Капсулы..." В дни недавних недомоганий Пэрста-Капсулы
чрезвычайно занимало, как у этих двоих дела. Не исключено, что Пэрст-Капсула
находился теперь вблизи Мельникова и Клементьевой, возможно и не объявляя
себя. Несколько дней Шеврикука его не видел. И не искал. Полагая, что, коли
случится надобность, Пэрст- Капсула сам возникнет. И если пожелает,
расскажет о своей жизни и своих развлечениях. Он натура теперь
самостоятельная...
Через четыре дня Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, снова позвал
Шеврикуку поглядеть на змея.
-- Только без дегустаций, друзей и императоров! -- потребовал
Шеврикука.
-- Именно! Именно! -- согласился Крейсер Грозный.
-- А в чем дело? -- спросил Шеврикука.
-- Увидите! -- зашептал Крейсер Грозный. -- Осознал, стервец! Мы его с
того дня не кормили. Только вы об этом Кубаринову и Дудареву не говорите.
В предвкушениях презентации Парадиза полпрефекта Кубаринов и Дударев
явились наблюдать змея. Кто за отсутствием эфиопского императора развешивал
на лианах запеченных поросят, Шеврикука узнавать не стал. И Крейсер Грозный
был крепок и смел и уж наверняка смог бы лазать по мачтам и вантам, и
находились при нем японский марафонец Сан Саныч, штурмовавший Останкинскую