Орлов Вадим. Шеврикука, или Любовь к привидению

башню, и ковбой-зоотехник Алексей Юрьевич Савкин. Оголодавший змей был
подведен к необходимости духовного и физического подъема. Что и был вынужден
сделать к удовольствию наблюдателей. Пришитый некогда Сергею Андреевичу
бразильскими хирургами и явленный впервые публике, змей сначала как бы
танцевал в воздухе, складывался в кольца, а уж потом поднялся в полный рост.
Правда, под углом, мешал потолок. Это -- в манаусском госпитале. Сейчас же
змею было не до танцев, манили поросята, да и мартышки могли с ними
пошутковать. Змей по сигналу погонщика и научного руководителя выпрыгнул из
воды будто бы с намерением взлететь в поднебесье, выпрямился во все свои
одиннадцать метров, замер на мгновение, показав публике, каков он змей и
каков красавец, а затем, сверкая кожей, совершил полет к поросятам, заглотал
трех, перевернулся мордой вниз и, вызвав брызги, пропал под лотосами и
викториями. Публика не расходилась и, чтобы не помешать пищеварительному
процессу, не шумела, а лишь повторяла уважительно: "Хорош! Хорош!" Крейсер
Грозный был горд змеем, Кубаринов пожимал руку Дудареву. После нынешнего
показа змея не вызывало сомнений: концерн "Анаконда" будет процветать и
заглатывать. Через неделю ожидалось открытие первого дочернего предприятия
концерна -- Михайловской фабрики по производству рогаток.
А Шеврикука представил себе, каким мог бы стать змей, коли бы у него
отросли хотя бы четыре перепончатых крыла. Ну и башка бы его увеличилась.
Дракон, не дракон... Но может быть, и дракон. И тут же подумал о
Бушмелеве...
Опять он вышел на Епифана-Герасима. Опять последовал за ним в недра
столичной подземной дороги. Пробыл там на этот раз до половины второго ночи,
пока поезда не прекратили свое рабочее хождение. Епишка злодея маялся, его
корежило, его чуть ли не всасывало в глубины туннелей, но у него пока
хватало сил удерживаться и не быть втянутым в дела и жизнь Бушмелева.
А Бушмелев все еще занимался баловством: путал пьяным, уставшим и
рассеянным направления при пересадках, особенно на станциях "Тургеневской",
"Таганской", "Комсомольской-кольцевой". То ли ни на что другое не был
способен. То ли валял дурака, не желая открывать свои возможности.
Любохватом вблизи него и не пахло. Вдруг и впрямь он уберегался теперь во
Флориде или в Сингапуре.
Наблюдения за Епифаном-Герасимом и Бушмелевым следовало продолжать.
А в Ботаническом саду, в Оранжерее, как и в прежние зимы, динамичным
образом, с интригами, досадами и сюрпризами шли приготовления к январскому
маскараду. Бывать в Оранжерее у Шеврикуки нужды более не было. А если он что
и узнавал о приготовлениях, то из краткостей Векки- Увеки, нередко
иронических. "Ваши-то допущены, допущены, -- ехидничала Векка Вечная, или
Увека Увечная, в Салоне. -- Упорядочены в глазах света. Вот уж расфуфырятся!
Вот уж повеселятся!" "Пускай фуфырятся. Пускай веселятся, -- говорил
Шеврикука. -- Дамское счастье ваше такое..." А не исключалось, что на этот
раз, после публичных признаний и успехов привидений, маскарад им позволят
провести в Итальянском павильоне Останкинского дворца...
Многое в Москве может быть забыто через день. Полагалось бы забыть и
про Пузырь. Было бы даже прилично забыть о нем. Ну прилетел, ну улетел.
Прилетал и Майкл Джексон, и саблю ему, кажется, дарили. Ну и что? И где этот
Майкл Джексон? И что нам с него? Правда, была разница. Майклу дарили. Пузырь
сам дарил. И из него вывозили, чему были свидетели. Другое дело, сам он
пропал и будто бы никогда Москву не посещал. А потому не могло ли все
вывезенное из него теперь тоже пропасть, или превратиться в труху, или по
сезону -- в снег? Такое случается. Шутников в мироздании множество. Но нет,
нынче пока такого не случилось. Для успокоения народонаселения в
государственные склады были допущены придиры из разных фракций и сообществ,
в том числе и из Лиги Облапошенных. Склады были забиты продуктами и вещами,
вовсе не намеренными, как было установлено придирами на ощупь, исчезать,
преобразовываться в насекомых либо гадов или превращаться в мокрое пятно.
Раздачу Пузыря не отменили, высочайшее постановление не подправлялось, но
сроки раздачи были теперь неопределенно отодвинуты. В связи с необъяснимым
отлетом Пузыря изучались все свойства его наследства, дабы выстроить научные
догадки, что это за Пузырь, откуда прилетал и с какой целью, и определить,
нет ли в нем чего губительного для здоровья и нравственно-социального
состояния общества. И нет ли тут какого ехидства природы. Гражданам по месту
прописок выдали талоны с номерами. По этим талонам в случае благополучия в
исследовании натуры Пузыря и предстояло получить каждому свою долю
наследства. Естественно, нашлись и будораги. Они кричали: "Чего ждать? Что
нам может навредить? Чего не выдержат наши организмы? Вон из тех-то, кто на
показательных раздачах отхватил свои галоши, телевизоры, кухонные комбайны,
что-то никто не подох и не выродился! А мы чем хуже?" Но за будорагами мало
кто шел и горлопанил. Даже Лига Облапошенных призывала потерпеть до
решительного выяснения обстоятельств. Нетерпеливые же и скептики талоны
продавали. Шеврикуке было известно, что много пузыревых талонов оказывалось
в доме на Покровке, в сейфах концерна "Анаконда".
Сам же Шеврикука, несмотря на обещания себе паспорт истребить, не
разорвал его и не сжег. И взял талон. На всякий случай. Впрочем, о нем он не
думал, а занимался своими делами в подъездах. Заходил иногда и в подъезды
прохвоста Продольного. Нового домового туда пока не прислали, а порядок
требовалось поддерживать. Все шло одобряемым Шеврикукой чередом. Супруги
Уткины смотрели сериалы и наслаждались чаем с крыжовенным вареньем. Нина
Денисовна Легостаева перестала тосковать и вновь принимала у себя ухажера
Радлугина. О младенце от Зевса она никому не напоминала, себе -- в
особенности. Тень Фруктова Шеврикука ограничил в правах и возможностях
передвижений. Погубленный чиновник мог являться теперь только бакалейщику
Куропятову. Без собеседований с Фруктовым Куропятов заскучал бы. Сам же
Шеврикука скучал без подселенца Пэрста- Капсулы. Но знал, что тот рано или
поздно обнаружится. Вот ведь обнаружился вдруг в Большой Утробе домовой
Колюня Дурнев, или Колюня- Убогий, по представлениям Шеврикуки сгибший в
баталиях. Колюня-Убогий прошел мимо него с безумными глазами, бил в бубен,
слюна капала из уголка его рта. Шеврикуку он не узнал, хотя рыжий нечесаный
бездельник Ягупкин толкал Колюню и указывал: "Вон, гляди, Шеврикука!" "Эге!
-- сообразил Шеврикука. -- Как бы не начались осложнения!.." Но осложнения
не начинались. Не являлся за должком мошенник Кышмаров (а не был ли он,
кстати, связан с Любохватом?). Не приезжал сановитый Концебалов-Брожило в
поисках Омфала, возможно, выжидал... А так в подъездах Шеврикуки лампочки
горели, лифты ездили, вода в трубах текла холодная и горячая и трубы не
гудели, не ныли, телефоны звонили и батареи позволяли жить квартиросъемщикам
в тепле и уюте.
И вот тебе раз!
В морозное утро сквозь стены Шеврикука услышал трубные крики Сергея
Андреевича Подмолотова, Крейсера Грозного.
-- Игорь Константинович! Игорь Константинович!
Крейсер Грозный стоял перед Землескребом со стороны улицы Королева, в
ушанке, в пальтеце, наброшенном поверх тельняшки, и обращался ко всему
Землескребу:
-- Игорь Константинович!
Рядом попрыгивал в валенках японский прикипевший друг Сан Саныч.
Шеврикука натянул кожаную куртку с подстежкой, кроличью шапку, обогнул
Землескреб и приблизился к Сергею Андреевичу со спины, тоже как бы с
Королева.
-- Что вы, Сергей Андреевич? -- спросил он. -- Я в магазины выходил...
-- Змея!.. Змея уворовали!.. Моего змея!.. Поехали!
И Шеврикука вместе с Сан Санычем был приглашен в автомобиль Дударева.
Один из боков стеклянного шатра-конуса Парадиза змея был раскурочен.
-- Отсюда его и уволокли, -- сказал Крейсер Грозный.
-- А если он сам улетел? -- предположил Шеврикука.
-- Как это -- улетел?
-- Получил крылья и улетел. Пожелал стать драконом.
-- Его уворовали! Зачем иначе было связывать Савкина с его зеброй?
А действительно, зоотехника Алексея Юрьевича Савкина с его зеброй нашли
опоенными и связанными.
-- Ну и что? А вдруг кто-то змея с крыльями взнуздал? -- продолжил
Шеврикука. -- Кто-то с булавой и с плетью... А?
-- Как же это вы, Сергей Андреевич! -- причитал метавшийся по двору
Дударев.
-- Отыщется! -- бросил ему Крейсер Грозный. -- Отыщем! Вот и Игорь
Константинович поможет!
-- Нет, это сущее безобразие! За что мы вам деньги платили! И еще --
флотский! И где же ваши рогатки?
Крейсер Грозный более его не слушал. Он смотрел в небо. Он был сейчас
трагик.
-- Но народ не унывает! -- мрачно произнес он.
-- Всенепременно с вами согласен, -- сказал Шеврикука.


c В.В.Орлов, 1994-1997
OCR: Charmant, декабрь 2000 г.