Страница:
«М-да, — подумал Марвин, — пестрянка пестрянкой, а и набрался я тоже порядочно».
Мысль пришла и ушла, будто её выдуло ветром следом за дымом.
— Сперва давай легенду придумаем, — сказал он. — Потом не до того будет.
— Так ты согласен?
— Разбойники, говоришь, — не слушая её, задумчиво протянул Марвин. — Тебя бы они резать не стали.
— Почему?
— Ты женщина.
— Ох! — взъярилась было Рысь, но Марвин невозмутимо продолжал:
— Они бы тебя изнасиловали и избили. Хотя, может, и порезали бы. Знавал я таких… кому это нравится…
— А тебе, небось, и самому нравится? — зло выпалила она. Марвин качнул головой.
— Мне нет нужды насиловать женщин. Они сами ко мне идут.
— Да уж прямо?
— Да уж прямо. Можешь не верить на слово, — сказал Марвин и улыбнулся ей, а потом едва не захохотал, когда она вспыхнула. Ясное дело, вино и дурман, но… он-то замечал, как она на него смотрит. С первой минуты замечал.
— Так что резать я тебя не буду, — деловито проговорил он. — Пары синяков посочнее будет вполне довольно.
Он видел, что она колеблется.
— Только по лицу не бить! — наконец потребовала Рысь. Тут уж Марвин захохотал в голос.
— Вот бабы! Ну одно слово — бабы! Что с пестрянкой твоей, что без. Ладно, не по лицу. А у меня рана будет резаная. Упаду где-нибудь, не доходя до замка, ты подмогу позовёшь, слезу пустишь. Только тряпки твои подрать чуток надо будет.
— Ну да, на перевязку заодно, — кивнула Рысь. — А тебя где резать? Или давай сперва ты меня, а потом…
— Нет, сперва меня, — сказал Марвин, потирая ладони. У него вдруг пересохли губы. — А то я тебе как врежу… не рассчитав… А тебе меня ещё перевязывать.
— Что значит — врежу, не рассчитав?!
— Шучу. Успокойся. Ну, тебе всяко легче будет, если я порезанный тебе морду бить стану. Вполсилы вложусь.
Он сам не знал, почему решил быть первым. Может, потому, что в глубине души боялся протрезветь и очнуться от дурмана, когда ему придётся ударить Рысь. Марвин едва мог припомнить, чтобы ему приходилось бить женщин. Разве что в битвах, но и то — мечом и сразу насмерть… и те женщины были женщинами не более чем Мессера. А эта… девочка… северный дух с горящими глазами, обветренными губами и всклокоченной шапкой чёрных кудряшек… Она была и женщиной и ребёнком одновременно, как бы ни корчила из себя бывалого воина. Марвин подумал, что, случись кому-нибудь насильно женить его на ней, он смог бы со временем полюбить её в точности так же, как полюбил бы Гвеннет. Как сестру.
Мысль была до того нелепой, что он предпочёл списать её на своё состояние.
— Так куда тебя? — спросила Рысь. Он увидел, что она тоже растеряна, и понял, что медлить нельзя. В конце концов, это был хороший план. Отличный план. Просто гениальный. В тот момент им обоим действительно так казалось.
— Никуда, — ответил Марвин. — Я сам.
Он не полагал, что сможет, да и вообще никогда не задумывался о подобной ситуации, поэтому действовал, не теряя времени на раздумья. Снял нагрудник, расстегнул жилет, задрал рубаху. Обнажившееся тело ожгло морозом, но Марвин едва обратил на это внимание. Он вынул нож, надёжно сжал его правой рукой, а левой прихватил кожу чуть пониже рёбер. Получилось не сразу: живот у него был поджарый, с твёрдыми мускулами и без единой складки, сходу не ухватишься. Но если уж резать, то только там.
Марвин услышал, как шумно сглотнула Рысь. Скажи она сейчас хоть слово, он почти наверняка одумался бы, но она лишь тяжело дышала, не сводя с него блестящих в полумраке глаз под всклокоченной чёлкой, дикая и напряжённая, словно… рысь перед прыжком. Глаза её сияли. Он не мог пойти на попятную сейчас, перед ней. Он был слишком пьян для этого.
— Нужно, чтобы было побольше крови, — сказал Марвин и полоснул лезвием ножа по собственной плоти.
Крови и впрямь было много. Больше, чем он думал. И только болезненно обострённые дурманом рефлексы помогли Марвину всё сделать на удивление точно. Он словно получил возможность говорить с каждой клеткой своего тела, и слышал, как кричит кожа, лопаясь под сталью, как расступаются мышцы, как рвутся нервные и кровеносные сосуды. И он знал, когда нужно остановиться: до печени оставался всего дюйм. Рана вышла достаточно глубокая, но не опасная, если только, конечно, он не истечёт кровью, и эта мысль наконец-то вернула ему рассудок. Поздновато, правда, но и то хорошо.
Рысь выматерилась так, как на памяти Марвина не матерились даже самые заскорузлые в боях мужики. Она ринулась к Марвину, схватила его фляжку, без толку валявшуюся на земле, стала поливать рану вином. Вино стекало по его телу, мешаясь с кровью, успевшей пропитать и рубаху, и жилет, на штаны тоже залило. Рысь схватила свой плащ с земли, взмахнула им над костром, так, что полы едва не занялись, отёрла кровь, с силой прижала ткань к ране.
— Подержи. Вот так держи! Сейчас я перевяжу…
— Да не суетись ты, — сказал Марвин. Он почти не чувствовал боли, только кровь слишком быстро уходила из тела. В целом он был собой доволен. А Рысь, похоже, пребывала в куда более сильном шоке, чем он сам. Она порвала подол своей сорочки на полосы и умело перебинтовала Марвина. У неё были сильные мозолистые руки. Странно, но на ощупь мозоли эти как будто отличались от мозолей на руках крестьянских девок, которых Марвин затаскивал на сеновал во время походов. Хотя разве есть разница, от чего мозоли — от меча или от мотыги? Но его будоражило это прикосновение, и именно из-за мысли, что руки эти были натружены так же, как его собственные… и при этом умели быть столь нежны.
— Хорошо так? Не жмёт? Великие боги, ну ты даёшь! — жалобно выпалила Рысь. Марвин сидел, привалившись спиной к холодной стене пещеры, а она стояла перед ним на коленях, тревожно заглядывая ему в лицо. Он не смог сдержать улыбки. И куда подевалось всё её бахвальство? Интересно, а собиралась ли она вообще доводить свой замысел до конца? Или то был пьяный бред, на который он повёлся, как… как дурак?
Но если и так, сама Рысь об этом не думала. Молчание Марвина она приняла за дурной знак и снова принялась возиться с его бинтами, кажется, не подозревая, как на него действует её прикосновение.
— Хочешь пить? — спросила она почти в отчаянии и протянула ему собственную флягу.
Марвин взялся за нагретую сталь. Рысь не отпустила руки.
Она была теплее, чем вино, дурман и костёр, вместе взятые, и от неё пахло вином, дурманом и костром, нет, не пахло, а воняло, заодно и потом, и его кровью, но Марвин знал, что сам воняет в точности так же, и они словно бы породнились через этот запах. Он смотрел в глаза Рыси, чёрные, влажные, совсем не рысьи, и думал, что если сейчас поцелует её, что-то случится. Что-то плохое — он не знал, что именно, это было неясным предчувствием, от которого у него поджилки сводило узлом.
— Как же ты это сделал? — хрипло спросила Рысь.
Она сняла печатки, перевязывая его, а он — когда резал своё тело, и её голая рука прикасалась к его голой руке.
— Чутьё, — сказал Марвин. Принял наконец флягу, разорвав затянувшееся прикосновение, отхлебнул и закончил: — Чутьё меня никогда не подводило. Ну, теперь давай займёмся тобой. Не в лицо, да?
— Ага, — сказала она. Села на пятки и зажмурилась. Она ему доверяла. Ему, как она там сказала?.. Зелени, волчонку, воображавшему себя матёрым волком…
В своём глазу бревна обычно не видят, и котёнок, сказавший это, тоже лишь воображал себя рысью.
Марвин ударил её, как и обещал, не в лицо — а по шее, чуть ниже уха. Рысь рухнула наземь, прямо в костёр, потеряв сознание ещё прежде, чем коснулась земли. Марвин подхватил её, оттащил в сторону — почему-то она показалась ему довольно тяжёлой — и быстро сбил пламя, перекинувшееся на её штаны. Потом снял с девушки доспех, расстегнул ременной пояс и тщательно обыскал. Он и сам не смог бы ответить, что ищет, — просто это чувство было таким странным… чувство, с которым она смотрела на него и с которым он смотрел на неё. Здесь что-то было не так, и половину дня Марвин думал, что Рысь намерена убить его, но…
Но всё оказалось намного хуже.
Он не нашёл ничего на первый взгляд интересного: ножи, монеты, какой-то оберег, пучок трав. И клок бумаги, сложенный вчетверо и тщательно обёрнутый парусиновой тканью. Словно это было что-то очень важное для неё: что-то, что она бережно хранила. Марвин развернул письмо. И ещё прежде, чем пробежал его глазами, увидел — вернее, вспомнил: крупное размашистое «Л.» вместо подписи. Одно только «Л.», ленивым росчерком… тем самым ленивым росчерком.
Да уж, чутьё никогда его не подводило.
Марвин сел на землю. Голова у него шла кругом: от выпитого, выкуренного или от потери крови — один Ледоруб знает. Строчки плыли перед глазами, но он всё равно разбирал их, так ясно, словно сам написал.
Чтобы она — что?
Если он убьёт её сейчас, кого он сможет об этом спросить?
Несколько мгновений Марвин ещё держал голову Рыси над камнем. Потом отпустил — и услышал, как она гулко, но несильно стукнулась о землю. Несколько минут сидел, подтянув колени к груди и обдумывая, что делать дальше. Потом шатко поднялся и двинулся к выходу. Он истекал кровью, и ему нужно было как можно быстрее добраться до Мекмиллена, чтобы не умереть прежде, чем он исполнит свой долг перед королём. А эта девчонка… эта дрянь… Если будет на то воля Единого — она никуда от него не денется.
Так вот это по-рыцарски… по-волчачьи.
Прежде чем покинуть пещеру и выйти в ночь, где ждали кони, он затоптал костёр.
И до вечера слонялся по своему дому в Новой Таймене, пока она не прислала за ним Илье.
Увидев бывшего оруженосца, объясняющегося с привратником (а дело это непростое — привратник в столичном доме Лукаса был отменно вышколен и по непробиваемости стоил крепостной стены и стрелковой башни разом взятых), Лукас в первый миг не поверил своим глазам, а потом расхохотался. Хорошо, что никто его не слышал — он ничего не мог с собой поделать. Нет, конечно, он подозревал, что именно Илье Селест поручит сомнительную честь приволочь строптивого любовника назад, но в глубине души не смел верить, что она так глупа… или, напротив, так хорошо успела его изучить. То, что она делала, было столь явной, дерзкой, беззастенчивой и абсолютно бесхитростной манипуляцией, что напрашивалось одно из двух: либо Дерек совершенно утратил былые шпионские навыки, либо Селест нарочно играет в открытую. Первый вариант был почти невероятен, второй — настолько оригинален, что почти завораживал. Поэтому Лукасу отчаянно хотелось верить во второе. Если это действительно так, то повеселятся они на славу. Что очень радовало, потому что без Марвина он совсем заскучал, а от Рыси уже десять дней не было ничего слышно.
Полюбовавшись немного на неравную битву Илье с привратником, Лукас сжалился над бедным мальчишкой. Тот мог так ещё два часа проболтаться, а Лукасу это было ни к чему. Он накинул на плечо плащ, прихватил перевязь и, пристёгивая её на ходу, спустился вниз. Во дворе стоял галдёж: Илье требовал, чтоб его впустили, привратник твердил, что не велено.
— Ну полно, Вальтер, хватит измываться над мальцом, — бросил Лукас. — Открывай.
— Уж как скажете, мессер, — проворчал старик, с видимой неохотой доставая ключи. Лукас серьёзным тоном похвалил его за старание и подмигнул Илье. Тот отступил от ворот и сглотнул. Лукас терпеливо дождался, пока привратник отопрёт калитку, шагнул вперёд и вдохнул полной грудью.
— Погода-то какая сегодня, а? Одно загляденье. Пошли, пройдёмся, — сказал он, на ходу приобнимая Илье за плечи. Тому ничего не оставалось, кроме как, еле переставляя обмякшие ноги, присоединиться к бывшему хозяину. Смотрел он при этом в землю.
— Чудо, а не погода! — игнорируя его смущение, продолжал восхищаться Лукас.
Вечер и впрямь выдался славный — морозный, но ясный и безветренный, дышалось хорошо, свободно. Уже смеркалось, и народу на тесных улочках было немного, а темнеющие дома понемногу озарялись огнями, вспыхивавшими один за другим, как светлячки. Лукасу, целый день проторчавшему в добровольном заточении, всё это доставляло не меньшее удовольствие, чем ощущение напрягшегося плеча Илье под ладонью.
— С-сэйр Лукас, — выдавил наконец Илье; к тому времени они прошли уже два квартала. — Меня послала… месстрес Селест. Она просит вас…
— Вернуться, знаю, — кивнул Лукас. — Успеется. Но сперва мы с тобой напьёмся. А? Что скажешь? Давненько мы не напивались вдвоём, верно, старина?
Илье не ответил — да и что ему было на это ответить, ведь он знал не хуже Лукаса, что они не напивались вместе никогда. У Лукаса на этот счёт было железное правило. Не потому, что подобная фамильярность могла дурно повлиять на послушание его оруженосца. Нет, на то у него были совсем иные причины.
Со стороны рыночной площади мимо них с грохотом прокатила повозка, гружёная свиньями. Свиньи верещали и тыкались грязными рылами в укрывавшее их полотно. Воняло от них просто адски.
— Вот, тут как раз отличная забегаловка! — стиснув окаменевшее плечо Илье с такой силой, будто намеревался вывихнуть сустав, заорал Лукас ему в самое ухо и, прежде чем окончательно ошалевший оруженосец успел опомниться, втолкнул его в распахнутую дверь таверны. Свиньи вместе со своей вонью и визгом поехали дальше, а на беднягу Илье обрушился камнепад новых звуков и запахов, примерно столь же привлекательных. Как и всегда в это время суток, таверна «У сивого мерина» была битком набита типами самой сомнительной наружности и репутации: наёмниками, кулачными бойцами, скоморохами, шлюхами и карточными шулерами, причём последних здесь водилось особенно много. Даже в наиболее удачные дни здесь нельзя было встретить хоть самого завалящего рыцаря, поэтому в Лукасе держатель сего весёлого заведения души не чаял. Сам же Лукас облюбовал эту забегаловку ещё в юности и позже частенько встречался здесь с Дереком, тем более когда тот уже принял сан. Впрочем, не только с ним. Более надёжного места, в котором не составляло труда затеряться и провести сколь угодно секретную встречу со сколь угодно кровавым исходом, в столице было не сыскать.
Илье никогда здесь не бывал: заходя в «Сивого мерина», Лукас всегда оставлял его за дверями, а чаще занимал каким-нибудь поручением. Сам же Илье, как и полагалось хорошему оруженосцу, не задавал вопросов.
Он и теперь их не задавал, хотя, без сомнения, был абсолютно уверен, что Лукас собирается его убить.
— О-о, мой дражайший мессер, как давно вы не бывали в наших краях! — заголосил конопатый трактирщик, стоило только Лукасу с Илье переступить порог. — Я уж решил, вы о нас напрочь позабыли!
— Вас забудешь, — ухмыльнулся Лукас и хлопнул трактирщика по плечу. Левой рукой: правой он до сих пор обнимал, а точнее крепко держал Илье. Памятуя о юркости своего бывшего слуги, Лукас знал, что тот драпанёт при первой возможности. Впрочем, это было бы глупо с его стороны: ведь Лукас действительно собирался вернуться в дом Селест.
Трактирщик в ответ на проявление такой благосклонности заулыбался щербатым ртом ещё шире, но кланяться не стал. Своего статуса Лукас в этой забегаловке старался не афишировать.
— Ваши излюбленные апартаменты как раз свободны, по счастью, — сообщил трактирщик. — И в полном порядке, как всегда.
Это означало, что войлок под деревянными шпалерами по-прежнему регулярно перебивается, и петли потайной двери всё так же смазываются, чтоб не заклинило в самый неподходящий момент. Иногда в эту дверь Лукас удирал, иногда — вытаскивал трупы. Он искренне надеялся, что сегодня ему не понадобится делать ни того, ни другого, так что войлок его интересовал, пожалуй, больше.
— Ну раз как всегда, то и выпивку тащи, как всегда, — распорядился он и посмотрел на помертвевшего Илье, ободряюще улыбнувшись ему. — Если только мой друг, как и я, предпочитает сухое белое. Прости, Илье, честное слово, запамятовал.
— Винный буфет полон, мессер, не извольте беспокоиться.
Когда они оказались в том, что трактирщик именовал «апартаментами», Лукас наконец отпустил своего пленника, прошёлся по комнате, на ходу переставил свечи, гремя медными канделябрами, и, ногой отодвинув кресло, стоящее во главе небольшого дубового стола, сел в него с удовлетворённым вздохом. Все эти действия предпринимались для того, чтобы его спутник не услышал щелчка, с которым повернулся ключ в замке двери, через которую они только что вошли.
— Не гляди на меня так, Илье, — потребовал Лукас. — Знаю, местечко сомнительное, но, Единый ведает, одно из немногих в этом проклятом городе, где можно спокойно поговорить. Да садись ты, — добавил он, видя растерянность бывшего слуги, и встал. — Я нам налью.
— Я сам! — подскочил севший было Илье, но Лукас жестом остановил его.
— Ну уж нет, благородный мессер, вы у меня больше не в услужении, так что позвольте для разнообразия мне вам услужить.
А заодно остаться в уверенности, что ты меня не подпоишь, добавил он про себя, открывая стоящий в стенной нише буфет. Ровные ряды бутылок тускло поблескивали зелёным стеклом. Лукас не знал, что наливали в главном зале «Сивого мерина», но здесь, в «апартаментах», выбор всегда был отменный.
— Материнское будешь? — не оборачиваясь, осведомился Лукас.
— Как скажете…
— Оно здесь неплохое, десятилетней выдержки, — продолжал Лукас, вытягивая бутылку и отряхивая солому, прилипшую к стеклу. — По крайней мере, когда я был тут в последний раз, походило на десятилетнее.
Он сам расставил кубки и разлил вино: неторопливо, аккуратно, старательно, будто только этим и занимался всю жизнь. Илье неотрывно следил за его движениями, съёжившись на краешке кресла. Они расстались всего месяц назад, но теперь Лукас словно впервые его увидел. Увидел, какой он ещё, в сущности, ребёнок. Как странно, в Туроне почему-то казалось иначе.
— Илье, сколько тебе лет?
Тот вздрогнул, видимо меньше всего ожидая такого вопроса.
— Девятнадцать, мессер… сэйр Лукас. Будет весной.
— Тебя уже давно пора посвятить в рыцари. Не по умениям, я имею в виду, а по возрасту. А ты, похоже, в деле карьеры решил идти не вверх, а вниз… Из оруженосцев — снова в стюарды. И что бы на это сказала твоя матушка?
— Моя матушка давно умерла, мессер…
— Вот и я о том же. Что бы она только сказала, если бы была жива? Ну да мир праху её.
Лукас одним глотком осушил кубок. Илье, поколебавшись, нерешительно пригубил вино. На его лице отразилось одобрение. Хе, да парень и впрямь знает толк в винах. Лукас пожалел, что никогда прежде не приглашал его в собутыльники.
— Вообще-то, — помолчав, заговорил Илье, нешуточно удивив Лукаса такой смелостью, — я у Наворнов стюардом только временно… Пока в отъезде сэйр Моллард.
— Это кто?
— Это муж месстрес Селест.
— А-а, — сказал Лукас. Илье посмотрел на него с осуждением.
— Месстрес Селест велела сказать, что очень на вас обижена, и что если вы не вернётесь сегодня же, вам придётся иметь дело с её мужем.
— Нет, ну что за чудо-баба, а?! — восхитился Лукас. — Ты вот много знавал женщин, которые грозились бы натравить мужа на любовника, если любовник будет недостаточно куртуазен?
— Ох, сэйр Лукас, вам ли говорить о куртуазности! — сказал Илье. Лукас сдержал улыбку: кто бы мог подумать, что парень так легко пьянеет. — Вы вот три дня из её спальни не вылезали, а потом…
— Нет, право, стоило тебя уволить, чтоб дождаться такого рода нотаций, — сказал Лукас. — Что-то прежде я от тебя их не слышал.
Илье осёкся, опомнившись, и уткнулся взглядом в свой кубок.
— Ладно, расскажи-ка ты мне лучше про сэйра Молларда. Если я внемлю твоим воззваниям и вернусь к месстрес Селест, что и намерен сделать, стоит мне быть во всеоружии. Так куда он уехал и когда вернётся?
— Он сейчас в их родовом имении на Плече, — не поднимая глаз, ответил Илье. — Приедет, наверное, через месяц или около того. Во всяком случае, на такой срок месстрес Селест предложила мне побыть её стюардом.
— А потом?
— А потом сэйр Моллард возьмёт меня в оруженосцы. Он как раз имеет такую нужду и велел месстрес подыскать ему кого-нибудь.
М-да, хорош рыцарь, поручающий поиски оруженосца своей жене. Отсюда, похоже, неожиданностей ждать не следует. Теперь выясним, откуда следует…
— И что, ты жаждешь быть оруженосцем сэйра Молларда?
— Ну да! — вскинув голову, с вызовом сказал Илье. — Месстрес Селест сказала, что, если я буду служить ему хорошо, он уже через полгода произведёт меня в рыцари. Вы-то, сэйр Лукас, с этим особо не торопились!
Лукас слушал его, недоумённо приподняв брови. Дождавшись окончания короткой речи Илье, хмыкнул и снова разлил вино.
— Если тебе так хотелось стать рыцарем, Илье, ты мог просто сказать мне об этом, — не глядя на мальчишку, проговорил он.
Тот снова потупился. В нём боролись страх, стыд, чувство вины и обида, привычка проглатывать упрёки и желание выговорить наболевшее. Наблюдать за этими совершенно прозрачными терзаниями было трогательно.
— Ну как же такое можно сказать, — почти жалобно проговорил он наконец. — Каким же я буду рыцарем, если сам стану выклянчивать этот титул? Только мой господин может решить, что я готов.
— Вот именно, Илье. Вот именно.
Тут уж парень, окончательно раздавленный, совсем сгорбился, едва ли не прячась под стол. В ведении дискуссий он явно был не мастак. Лукасу стало его жаль.
— Но, видишь ли, на деле подобными рассуждениями почти никто не руководствуется. И я не удивлюсь, если сэйр Моллард и впрямь произведёт тебя в рыцари уже через месяц. Если жена его как следует попросит.
К его удивлению, Илье вроде бы не уловил намёка — пристыженное выражение его лица не изменилось.
— Но это же будет неверно… да? Я же хочу быть хорошим рыцарем. Вы меня понимаете, мессер?
— Не надо называть меня мессером. Я тебе больше не господин. По правде говоря, я надеялся никогда тебя не увидеть.
Илье вскинулся на него с изумлением.
— Но я же не знал, что вы окажетесь в доме Наворнов!
Лукас выпрямился в кресле, поставил локти на край стола и переплёл пальцы. Жалость жалостью, но он привёл сюда своего бывшего слугу не для того, чтобы выслушивать нытьё о его детских амбициях. И пора было приступать к делу.
— Ты служил мне два года, Илье. И ты неплохо меня изучил. Не спорь, я знаю, что неплохо. И мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты узнал меня ещё лучше. Поэтому я тебя отпустил. Когда я отпускаю кого-либо, это означает, что я больше не хочу его видеть рядом с собой. Это означает также, что, встретив его снова, я могу заподозрить неладное. Что ты делаешь в Таймене? Тебе же вроде бы нравился Турон. Ты поссорился со своей… как там её…
— Лорья, — ответил Илье. Его била крупная дрожь. Лукас смотрел на него поверх пламени свечей, слегка прищурясь, и побелевшее лицо оруженосца казалось передёрнутым дымкой. — Её звали Лорья, мессер. Только мы расстались и мне…
— Я же сказал, чтобы ты не называл меня мессером. У тебя теперь другие хозяева. Вернее, только хозяйка пока что. Держу пари, она уже расспрашивала тебя обо мне. Вопрос только, что ты успел разболтать.
— Нет! — Илье навалился животом на стол, едва не перевернув свой кубок, и с мольбой всмотрелся в Лукаса. Гм, неужели он думает, что такое рвение добавит ему убедительности… — Ничего я ей не разбалтывал! Да она и не спрашивала, клянусь вам, сэйр Лукас. Она вообще не знает, что я у вас служил!
Лукас упёрся подбородком в сплетённые пальцы. Неужто за последний месяц его маленький Илье так выучился врать? Верится с трудом, честно говоря…
Мысль пришла и ушла, будто её выдуло ветром следом за дымом.
— Сперва давай легенду придумаем, — сказал он. — Потом не до того будет.
— Так ты согласен?
— Разбойники, говоришь, — не слушая её, задумчиво протянул Марвин. — Тебя бы они резать не стали.
— Почему?
— Ты женщина.
— Ох! — взъярилась было Рысь, но Марвин невозмутимо продолжал:
— Они бы тебя изнасиловали и избили. Хотя, может, и порезали бы. Знавал я таких… кому это нравится…
— А тебе, небось, и самому нравится? — зло выпалила она. Марвин качнул головой.
— Мне нет нужды насиловать женщин. Они сами ко мне идут.
— Да уж прямо?
— Да уж прямо. Можешь не верить на слово, — сказал Марвин и улыбнулся ей, а потом едва не захохотал, когда она вспыхнула. Ясное дело, вино и дурман, но… он-то замечал, как она на него смотрит. С первой минуты замечал.
— Так что резать я тебя не буду, — деловито проговорил он. — Пары синяков посочнее будет вполне довольно.
Он видел, что она колеблется.
— Только по лицу не бить! — наконец потребовала Рысь. Тут уж Марвин захохотал в голос.
— Вот бабы! Ну одно слово — бабы! Что с пестрянкой твоей, что без. Ладно, не по лицу. А у меня рана будет резаная. Упаду где-нибудь, не доходя до замка, ты подмогу позовёшь, слезу пустишь. Только тряпки твои подрать чуток надо будет.
— Ну да, на перевязку заодно, — кивнула Рысь. — А тебя где резать? Или давай сперва ты меня, а потом…
— Нет, сперва меня, — сказал Марвин, потирая ладони. У него вдруг пересохли губы. — А то я тебе как врежу… не рассчитав… А тебе меня ещё перевязывать.
— Что значит — врежу, не рассчитав?!
— Шучу. Успокойся. Ну, тебе всяко легче будет, если я порезанный тебе морду бить стану. Вполсилы вложусь.
Он сам не знал, почему решил быть первым. Может, потому, что в глубине души боялся протрезветь и очнуться от дурмана, когда ему придётся ударить Рысь. Марвин едва мог припомнить, чтобы ему приходилось бить женщин. Разве что в битвах, но и то — мечом и сразу насмерть… и те женщины были женщинами не более чем Мессера. А эта… девочка… северный дух с горящими глазами, обветренными губами и всклокоченной шапкой чёрных кудряшек… Она была и женщиной и ребёнком одновременно, как бы ни корчила из себя бывалого воина. Марвин подумал, что, случись кому-нибудь насильно женить его на ней, он смог бы со временем полюбить её в точности так же, как полюбил бы Гвеннет. Как сестру.
Мысль была до того нелепой, что он предпочёл списать её на своё состояние.
— Так куда тебя? — спросила Рысь. Он увидел, что она тоже растеряна, и понял, что медлить нельзя. В конце концов, это был хороший план. Отличный план. Просто гениальный. В тот момент им обоим действительно так казалось.
— Никуда, — ответил Марвин. — Я сам.
Он не полагал, что сможет, да и вообще никогда не задумывался о подобной ситуации, поэтому действовал, не теряя времени на раздумья. Снял нагрудник, расстегнул жилет, задрал рубаху. Обнажившееся тело ожгло морозом, но Марвин едва обратил на это внимание. Он вынул нож, надёжно сжал его правой рукой, а левой прихватил кожу чуть пониже рёбер. Получилось не сразу: живот у него был поджарый, с твёрдыми мускулами и без единой складки, сходу не ухватишься. Но если уж резать, то только там.
Марвин услышал, как шумно сглотнула Рысь. Скажи она сейчас хоть слово, он почти наверняка одумался бы, но она лишь тяжело дышала, не сводя с него блестящих в полумраке глаз под всклокоченной чёлкой, дикая и напряжённая, словно… рысь перед прыжком. Глаза её сияли. Он не мог пойти на попятную сейчас, перед ней. Он был слишком пьян для этого.
— Нужно, чтобы было побольше крови, — сказал Марвин и полоснул лезвием ножа по собственной плоти.
Крови и впрямь было много. Больше, чем он думал. И только болезненно обострённые дурманом рефлексы помогли Марвину всё сделать на удивление точно. Он словно получил возможность говорить с каждой клеткой своего тела, и слышал, как кричит кожа, лопаясь под сталью, как расступаются мышцы, как рвутся нервные и кровеносные сосуды. И он знал, когда нужно остановиться: до печени оставался всего дюйм. Рана вышла достаточно глубокая, но не опасная, если только, конечно, он не истечёт кровью, и эта мысль наконец-то вернула ему рассудок. Поздновато, правда, но и то хорошо.
Рысь выматерилась так, как на памяти Марвина не матерились даже самые заскорузлые в боях мужики. Она ринулась к Марвину, схватила его фляжку, без толку валявшуюся на земле, стала поливать рану вином. Вино стекало по его телу, мешаясь с кровью, успевшей пропитать и рубаху, и жилет, на штаны тоже залило. Рысь схватила свой плащ с земли, взмахнула им над костром, так, что полы едва не занялись, отёрла кровь, с силой прижала ткань к ране.
— Подержи. Вот так держи! Сейчас я перевяжу…
— Да не суетись ты, — сказал Марвин. Он почти не чувствовал боли, только кровь слишком быстро уходила из тела. В целом он был собой доволен. А Рысь, похоже, пребывала в куда более сильном шоке, чем он сам. Она порвала подол своей сорочки на полосы и умело перебинтовала Марвина. У неё были сильные мозолистые руки. Странно, но на ощупь мозоли эти как будто отличались от мозолей на руках крестьянских девок, которых Марвин затаскивал на сеновал во время походов. Хотя разве есть разница, от чего мозоли — от меча или от мотыги? Но его будоражило это прикосновение, и именно из-за мысли, что руки эти были натружены так же, как его собственные… и при этом умели быть столь нежны.
— Хорошо так? Не жмёт? Великие боги, ну ты даёшь! — жалобно выпалила Рысь. Марвин сидел, привалившись спиной к холодной стене пещеры, а она стояла перед ним на коленях, тревожно заглядывая ему в лицо. Он не смог сдержать улыбки. И куда подевалось всё её бахвальство? Интересно, а собиралась ли она вообще доводить свой замысел до конца? Или то был пьяный бред, на который он повёлся, как… как дурак?
Но если и так, сама Рысь об этом не думала. Молчание Марвина она приняла за дурной знак и снова принялась возиться с его бинтами, кажется, не подозревая, как на него действует её прикосновение.
— Хочешь пить? — спросила она почти в отчаянии и протянула ему собственную флягу.
Марвин взялся за нагретую сталь. Рысь не отпустила руки.
Она была теплее, чем вино, дурман и костёр, вместе взятые, и от неё пахло вином, дурманом и костром, нет, не пахло, а воняло, заодно и потом, и его кровью, но Марвин знал, что сам воняет в точности так же, и они словно бы породнились через этот запах. Он смотрел в глаза Рыси, чёрные, влажные, совсем не рысьи, и думал, что если сейчас поцелует её, что-то случится. Что-то плохое — он не знал, что именно, это было неясным предчувствием, от которого у него поджилки сводило узлом.
— Как же ты это сделал? — хрипло спросила Рысь.
Она сняла печатки, перевязывая его, а он — когда резал своё тело, и её голая рука прикасалась к его голой руке.
— Чутьё, — сказал Марвин. Принял наконец флягу, разорвав затянувшееся прикосновение, отхлебнул и закончил: — Чутьё меня никогда не подводило. Ну, теперь давай займёмся тобой. Не в лицо, да?
— Ага, — сказала она. Села на пятки и зажмурилась. Она ему доверяла. Ему, как она там сказала?.. Зелени, волчонку, воображавшему себя матёрым волком…
В своём глазу бревна обычно не видят, и котёнок, сказавший это, тоже лишь воображал себя рысью.
Марвин ударил её, как и обещал, не в лицо — а по шее, чуть ниже уха. Рысь рухнула наземь, прямо в костёр, потеряв сознание ещё прежде, чем коснулась земли. Марвин подхватил её, оттащил в сторону — почему-то она показалась ему довольно тяжёлой — и быстро сбил пламя, перекинувшееся на её штаны. Потом снял с девушки доспех, расстегнул ременной пояс и тщательно обыскал. Он и сам не смог бы ответить, что ищет, — просто это чувство было таким странным… чувство, с которым она смотрела на него и с которым он смотрел на неё. Здесь что-то было не так, и половину дня Марвин думал, что Рысь намерена убить его, но…
Но всё оказалось намного хуже.
Он не нашёл ничего на первый взгляд интересного: ножи, монеты, какой-то оберег, пучок трав. И клок бумаги, сложенный вчетверо и тщательно обёрнутый парусиновой тканью. Словно это было что-то очень важное для неё: что-то, что она бережно хранила. Марвин развернул письмо. И ещё прежде, чем пробежал его глазами, увидел — вернее, вспомнил: крупное размашистое «Л.» вместо подписи. Одно только «Л.», ленивым росчерком… тем самым ленивым росчерком.
Да уж, чутьё никогда его не подводило.
Марвин сел на землю. Голова у него шла кругом: от выпитого, выкуренного или от потери крови — один Ледоруб знает. Строчки плыли перед глазами, но он всё равно разбирал их, так ясно, словно сам написал.
Здравствуй.Марвин посмотрел на Рысь, по-прежнему лежащую без движения. У самой её головы из земли торчал камень, крупный и острый. Марвин сложил письмо, завернул в парусину и сунул за пазуху. Свёрток свалился по груди вниз и застрял над повязкой, впитывая кровь. Марвин не стал его поправлять. Он встал на четвереньки, медленно, будто подбирающийся к жертве зверь, и придвинулся к Рыси. Его пятерня вплелась во всклокоченные пряди на её темени, потянула вверх, приподнимая затылок девушки над землёй — и над выступающим из земли камнем. Хватило бы одного удара, чтобы проломить ей череп. Но, конечно, Марвин не ограничился бы одним ударом. Он бы бил, и бил, и бил, пока не размозжил бы в месиво голову этой вероломной твари, выследившей его, втёршейся к нему в доверие, смотревшей на него так… так… как смотрел на него только Лукас из Джейдри. Лукас из Джейдри, который нанял её, чтобы она…
Я надеюсь, ты в порядке и добром здравии. У меня есть кое-какая работа для тебя. Думаю, тебе понравится. Приезжай немедленно, дело очень спешное, и мне не на кого больше положиться. Подробности узнаешь у того, с кем прибудет письмо. Я на тебя рассчитываю.
Л.
Чтобы она — что?
Если он убьёт её сейчас, кого он сможет об этом спросить?
Несколько мгновений Марвин ещё держал голову Рыси над камнем. Потом отпустил — и услышал, как она гулко, но несильно стукнулась о землю. Несколько минут сидел, подтянув колени к груди и обдумывая, что делать дальше. Потом шатко поднялся и двинулся к выходу. Он истекал кровью, и ему нужно было как можно быстрее добраться до Мекмиллена, чтобы не умереть прежде, чем он исполнит свой долг перед королём. А эта девчонка… эта дрянь… Если будет на то воля Единого — она никуда от него не денется.
Так вот это по-рыцарски… по-волчачьи.
Прежде чем покинуть пещеру и выйти в ночь, где ждали кони, он затоптал костёр.
* * *
Любая ловушка работает в обе стороны. Лукас в бытность свою Птицеловом запомнил это накрепко. Не стоило забывать об этом, ни когда ловишь сам, ни когда ловят тебя. В первом случае это помогает избежать возможной опасности, во втором — неожиданно кардинально сменить положение вещей, дав преимущества, на которые ты и рассчитывать не смел. Именно поэтому Лукас не стал изобличать игру Селест и не пытался вытрясти из неё правду. Он просто ушёл. Не сбежал, а именно ушёл, оставив прощальную записку, столь куртуазную, что почти оскорбительную. Мол, соблаговолите простить, месстрес, дела.И до вечера слонялся по своему дому в Новой Таймене, пока она не прислала за ним Илье.
Увидев бывшего оруженосца, объясняющегося с привратником (а дело это непростое — привратник в столичном доме Лукаса был отменно вышколен и по непробиваемости стоил крепостной стены и стрелковой башни разом взятых), Лукас в первый миг не поверил своим глазам, а потом расхохотался. Хорошо, что никто его не слышал — он ничего не мог с собой поделать. Нет, конечно, он подозревал, что именно Илье Селест поручит сомнительную честь приволочь строптивого любовника назад, но в глубине души не смел верить, что она так глупа… или, напротив, так хорошо успела его изучить. То, что она делала, было столь явной, дерзкой, беззастенчивой и абсолютно бесхитростной манипуляцией, что напрашивалось одно из двух: либо Дерек совершенно утратил былые шпионские навыки, либо Селест нарочно играет в открытую. Первый вариант был почти невероятен, второй — настолько оригинален, что почти завораживал. Поэтому Лукасу отчаянно хотелось верить во второе. Если это действительно так, то повеселятся они на славу. Что очень радовало, потому что без Марвина он совсем заскучал, а от Рыси уже десять дней не было ничего слышно.
Полюбовавшись немного на неравную битву Илье с привратником, Лукас сжалился над бедным мальчишкой. Тот мог так ещё два часа проболтаться, а Лукасу это было ни к чему. Он накинул на плечо плащ, прихватил перевязь и, пристёгивая её на ходу, спустился вниз. Во дворе стоял галдёж: Илье требовал, чтоб его впустили, привратник твердил, что не велено.
— Ну полно, Вальтер, хватит измываться над мальцом, — бросил Лукас. — Открывай.
— Уж как скажете, мессер, — проворчал старик, с видимой неохотой доставая ключи. Лукас серьёзным тоном похвалил его за старание и подмигнул Илье. Тот отступил от ворот и сглотнул. Лукас терпеливо дождался, пока привратник отопрёт калитку, шагнул вперёд и вдохнул полной грудью.
— Погода-то какая сегодня, а? Одно загляденье. Пошли, пройдёмся, — сказал он, на ходу приобнимая Илье за плечи. Тому ничего не оставалось, кроме как, еле переставляя обмякшие ноги, присоединиться к бывшему хозяину. Смотрел он при этом в землю.
— Чудо, а не погода! — игнорируя его смущение, продолжал восхищаться Лукас.
Вечер и впрямь выдался славный — морозный, но ясный и безветренный, дышалось хорошо, свободно. Уже смеркалось, и народу на тесных улочках было немного, а темнеющие дома понемногу озарялись огнями, вспыхивавшими один за другим, как светлячки. Лукасу, целый день проторчавшему в добровольном заточении, всё это доставляло не меньшее удовольствие, чем ощущение напрягшегося плеча Илье под ладонью.
— С-сэйр Лукас, — выдавил наконец Илье; к тому времени они прошли уже два квартала. — Меня послала… месстрес Селест. Она просит вас…
— Вернуться, знаю, — кивнул Лукас. — Успеется. Но сперва мы с тобой напьёмся. А? Что скажешь? Давненько мы не напивались вдвоём, верно, старина?
Илье не ответил — да и что ему было на это ответить, ведь он знал не хуже Лукаса, что они не напивались вместе никогда. У Лукаса на этот счёт было железное правило. Не потому, что подобная фамильярность могла дурно повлиять на послушание его оруженосца. Нет, на то у него были совсем иные причины.
Со стороны рыночной площади мимо них с грохотом прокатила повозка, гружёная свиньями. Свиньи верещали и тыкались грязными рылами в укрывавшее их полотно. Воняло от них просто адски.
— Вот, тут как раз отличная забегаловка! — стиснув окаменевшее плечо Илье с такой силой, будто намеревался вывихнуть сустав, заорал Лукас ему в самое ухо и, прежде чем окончательно ошалевший оруженосец успел опомниться, втолкнул его в распахнутую дверь таверны. Свиньи вместе со своей вонью и визгом поехали дальше, а на беднягу Илье обрушился камнепад новых звуков и запахов, примерно столь же привлекательных. Как и всегда в это время суток, таверна «У сивого мерина» была битком набита типами самой сомнительной наружности и репутации: наёмниками, кулачными бойцами, скоморохами, шлюхами и карточными шулерами, причём последних здесь водилось особенно много. Даже в наиболее удачные дни здесь нельзя было встретить хоть самого завалящего рыцаря, поэтому в Лукасе держатель сего весёлого заведения души не чаял. Сам же Лукас облюбовал эту забегаловку ещё в юности и позже частенько встречался здесь с Дереком, тем более когда тот уже принял сан. Впрочем, не только с ним. Более надёжного места, в котором не составляло труда затеряться и провести сколь угодно секретную встречу со сколь угодно кровавым исходом, в столице было не сыскать.
Илье никогда здесь не бывал: заходя в «Сивого мерина», Лукас всегда оставлял его за дверями, а чаще занимал каким-нибудь поручением. Сам же Илье, как и полагалось хорошему оруженосцу, не задавал вопросов.
Он и теперь их не задавал, хотя, без сомнения, был абсолютно уверен, что Лукас собирается его убить.
— О-о, мой дражайший мессер, как давно вы не бывали в наших краях! — заголосил конопатый трактирщик, стоило только Лукасу с Илье переступить порог. — Я уж решил, вы о нас напрочь позабыли!
— Вас забудешь, — ухмыльнулся Лукас и хлопнул трактирщика по плечу. Левой рукой: правой он до сих пор обнимал, а точнее крепко держал Илье. Памятуя о юркости своего бывшего слуги, Лукас знал, что тот драпанёт при первой возможности. Впрочем, это было бы глупо с его стороны: ведь Лукас действительно собирался вернуться в дом Селест.
Трактирщик в ответ на проявление такой благосклонности заулыбался щербатым ртом ещё шире, но кланяться не стал. Своего статуса Лукас в этой забегаловке старался не афишировать.
— Ваши излюбленные апартаменты как раз свободны, по счастью, — сообщил трактирщик. — И в полном порядке, как всегда.
Это означало, что войлок под деревянными шпалерами по-прежнему регулярно перебивается, и петли потайной двери всё так же смазываются, чтоб не заклинило в самый неподходящий момент. Иногда в эту дверь Лукас удирал, иногда — вытаскивал трупы. Он искренне надеялся, что сегодня ему не понадобится делать ни того, ни другого, так что войлок его интересовал, пожалуй, больше.
— Ну раз как всегда, то и выпивку тащи, как всегда, — распорядился он и посмотрел на помертвевшего Илье, ободряюще улыбнувшись ему. — Если только мой друг, как и я, предпочитает сухое белое. Прости, Илье, честное слово, запамятовал.
— Винный буфет полон, мессер, не извольте беспокоиться.
Когда они оказались в том, что трактирщик именовал «апартаментами», Лукас наконец отпустил своего пленника, прошёлся по комнате, на ходу переставил свечи, гремя медными канделябрами, и, ногой отодвинув кресло, стоящее во главе небольшого дубового стола, сел в него с удовлетворённым вздохом. Все эти действия предпринимались для того, чтобы его спутник не услышал щелчка, с которым повернулся ключ в замке двери, через которую они только что вошли.
— Не гляди на меня так, Илье, — потребовал Лукас. — Знаю, местечко сомнительное, но, Единый ведает, одно из немногих в этом проклятом городе, где можно спокойно поговорить. Да садись ты, — добавил он, видя растерянность бывшего слуги, и встал. — Я нам налью.
— Я сам! — подскочил севший было Илье, но Лукас жестом остановил его.
— Ну уж нет, благородный мессер, вы у меня больше не в услужении, так что позвольте для разнообразия мне вам услужить.
А заодно остаться в уверенности, что ты меня не подпоишь, добавил он про себя, открывая стоящий в стенной нише буфет. Ровные ряды бутылок тускло поблескивали зелёным стеклом. Лукас не знал, что наливали в главном зале «Сивого мерина», но здесь, в «апартаментах», выбор всегда был отменный.
— Материнское будешь? — не оборачиваясь, осведомился Лукас.
— Как скажете…
— Оно здесь неплохое, десятилетней выдержки, — продолжал Лукас, вытягивая бутылку и отряхивая солому, прилипшую к стеклу. — По крайней мере, когда я был тут в последний раз, походило на десятилетнее.
Он сам расставил кубки и разлил вино: неторопливо, аккуратно, старательно, будто только этим и занимался всю жизнь. Илье неотрывно следил за его движениями, съёжившись на краешке кресла. Они расстались всего месяц назад, но теперь Лукас словно впервые его увидел. Увидел, какой он ещё, в сущности, ребёнок. Как странно, в Туроне почему-то казалось иначе.
— Илье, сколько тебе лет?
Тот вздрогнул, видимо меньше всего ожидая такого вопроса.
— Девятнадцать, мессер… сэйр Лукас. Будет весной.
— Тебя уже давно пора посвятить в рыцари. Не по умениям, я имею в виду, а по возрасту. А ты, похоже, в деле карьеры решил идти не вверх, а вниз… Из оруженосцев — снова в стюарды. И что бы на это сказала твоя матушка?
— Моя матушка давно умерла, мессер…
— Вот и я о том же. Что бы она только сказала, если бы была жива? Ну да мир праху её.
Лукас одним глотком осушил кубок. Илье, поколебавшись, нерешительно пригубил вино. На его лице отразилось одобрение. Хе, да парень и впрямь знает толк в винах. Лукас пожалел, что никогда прежде не приглашал его в собутыльники.
— Вообще-то, — помолчав, заговорил Илье, нешуточно удивив Лукаса такой смелостью, — я у Наворнов стюардом только временно… Пока в отъезде сэйр Моллард.
— Это кто?
— Это муж месстрес Селест.
— А-а, — сказал Лукас. Илье посмотрел на него с осуждением.
— Месстрес Селест велела сказать, что очень на вас обижена, и что если вы не вернётесь сегодня же, вам придётся иметь дело с её мужем.
— Нет, ну что за чудо-баба, а?! — восхитился Лукас. — Ты вот много знавал женщин, которые грозились бы натравить мужа на любовника, если любовник будет недостаточно куртуазен?
— Ох, сэйр Лукас, вам ли говорить о куртуазности! — сказал Илье. Лукас сдержал улыбку: кто бы мог подумать, что парень так легко пьянеет. — Вы вот три дня из её спальни не вылезали, а потом…
— Нет, право, стоило тебя уволить, чтоб дождаться такого рода нотаций, — сказал Лукас. — Что-то прежде я от тебя их не слышал.
Илье осёкся, опомнившись, и уткнулся взглядом в свой кубок.
— Ладно, расскажи-ка ты мне лучше про сэйра Молларда. Если я внемлю твоим воззваниям и вернусь к месстрес Селест, что и намерен сделать, стоит мне быть во всеоружии. Так куда он уехал и когда вернётся?
— Он сейчас в их родовом имении на Плече, — не поднимая глаз, ответил Илье. — Приедет, наверное, через месяц или около того. Во всяком случае, на такой срок месстрес Селест предложила мне побыть её стюардом.
— А потом?
— А потом сэйр Моллард возьмёт меня в оруженосцы. Он как раз имеет такую нужду и велел месстрес подыскать ему кого-нибудь.
М-да, хорош рыцарь, поручающий поиски оруженосца своей жене. Отсюда, похоже, неожиданностей ждать не следует. Теперь выясним, откуда следует…
— И что, ты жаждешь быть оруженосцем сэйра Молларда?
— Ну да! — вскинув голову, с вызовом сказал Илье. — Месстрес Селест сказала, что, если я буду служить ему хорошо, он уже через полгода произведёт меня в рыцари. Вы-то, сэйр Лукас, с этим особо не торопились!
Лукас слушал его, недоумённо приподняв брови. Дождавшись окончания короткой речи Илье, хмыкнул и снова разлил вино.
— Если тебе так хотелось стать рыцарем, Илье, ты мог просто сказать мне об этом, — не глядя на мальчишку, проговорил он.
Тот снова потупился. В нём боролись страх, стыд, чувство вины и обида, привычка проглатывать упрёки и желание выговорить наболевшее. Наблюдать за этими совершенно прозрачными терзаниями было трогательно.
— Ну как же такое можно сказать, — почти жалобно проговорил он наконец. — Каким же я буду рыцарем, если сам стану выклянчивать этот титул? Только мой господин может решить, что я готов.
— Вот именно, Илье. Вот именно.
Тут уж парень, окончательно раздавленный, совсем сгорбился, едва ли не прячась под стол. В ведении дискуссий он явно был не мастак. Лукасу стало его жаль.
— Но, видишь ли, на деле подобными рассуждениями почти никто не руководствуется. И я не удивлюсь, если сэйр Моллард и впрямь произведёт тебя в рыцари уже через месяц. Если жена его как следует попросит.
К его удивлению, Илье вроде бы не уловил намёка — пристыженное выражение его лица не изменилось.
— Но это же будет неверно… да? Я же хочу быть хорошим рыцарем. Вы меня понимаете, мессер?
— Не надо называть меня мессером. Я тебе больше не господин. По правде говоря, я надеялся никогда тебя не увидеть.
Илье вскинулся на него с изумлением.
— Но я же не знал, что вы окажетесь в доме Наворнов!
Лукас выпрямился в кресле, поставил локти на край стола и переплёл пальцы. Жалость жалостью, но он привёл сюда своего бывшего слугу не для того, чтобы выслушивать нытьё о его детских амбициях. И пора было приступать к делу.
— Ты служил мне два года, Илье. И ты неплохо меня изучил. Не спорь, я знаю, что неплохо. И мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты узнал меня ещё лучше. Поэтому я тебя отпустил. Когда я отпускаю кого-либо, это означает, что я больше не хочу его видеть рядом с собой. Это означает также, что, встретив его снова, я могу заподозрить неладное. Что ты делаешь в Таймене? Тебе же вроде бы нравился Турон. Ты поссорился со своей… как там её…
— Лорья, — ответил Илье. Его била крупная дрожь. Лукас смотрел на него поверх пламени свечей, слегка прищурясь, и побелевшее лицо оруженосца казалось передёрнутым дымкой. — Её звали Лорья, мессер. Только мы расстались и мне…
— Я же сказал, чтобы ты не называл меня мессером. У тебя теперь другие хозяева. Вернее, только хозяйка пока что. Держу пари, она уже расспрашивала тебя обо мне. Вопрос только, что ты успел разболтать.
— Нет! — Илье навалился животом на стол, едва не перевернув свой кубок, и с мольбой всмотрелся в Лукаса. Гм, неужели он думает, что такое рвение добавит ему убедительности… — Ничего я ей не разбалтывал! Да она и не спрашивала, клянусь вам, сэйр Лукас. Она вообще не знает, что я у вас служил!
Лукас упёрся подбородком в сплетённые пальцы. Неужто за последний месяц его маленький Илье так выучился врать? Верится с трудом, честно говоря…