Страница:
— Его повесили? — спросил Марвин — история наконец начала его интересовать.
Робин с трудом кивнул.
— На следующий день. А перед тем пытали… Он весь в крови был, когда его на помост вывели, и руки у него были переломаны. — Голос мальчишки вдруг стал ровным и почти равнодушным — будто он пересказывал старую, всем известную и никому уже не любопытную басню, которая его никак не касалась. — И он плакал. Только мне почему-то казалось, что это по-прежнему от стыда. Этот человек… Птицелов… я его только тогда и видел, за день до казни, когда он отца пригнал. Они потом вместе в замок вошли, а как он выходил, я не видал. Только отца видал… И походило на то, словно этот Птицелов что-то ему такое сказал или сделал, что отец всех сил лишился. И пошёл за ним покорно, хотя знал, что его ждёт. Я не верил тогда, что так может быть, отец бы живым не дался. Ему и матушка говорила, чтоб не давался, когда провожала в бега, так и просила: не давайся им, замучат они тебя. И он не дался бы. Никому, кроме… этого. Который пригнал его на муки и позорную смерть.
Робин умолк, и теперь уже Марвин не стал его подстёгивать. Он размышлял об услышанном. Ловко, конечно, придумано — в самом деле, порой просто необходимо взять беглеца живым и невредимым, и это бывает не так-то просто сделать. Марвин прежде не думал об этом, но если бы Лукасу из Джейдри удалось схватить его тем днём, он не позволил бы продолжать измываться над собой. Убил бы или умер сам… а может, то и другое вместе. И надо в самом деле очень постараться, чтобы так подчинить себе волю другого человека. Должно быть, это страшное умение.
— И теперь ты хочешь убить Птицелова?
Робин опал, словно сдувшийся воздушный шарик, каменное выражение исчезло с его лица, и оно снова стало вялым и несчастным.
— Хотел бы, — жалобно сказал он. — Но разве я смогу? Я его даже в лицо не помню. И голоса не слыхал, ну, совсем ничего не помню. Хотя, наверное, узнал бы, если бы увидел. Почувствовал бы. Но и тогда — что? Я же рохля…
— Это точно, — сказал Марвин. — Ну и что тебе, рохле, славно жить с отцовским позором?
— Не славно… Только что делать-то?
— Вот именно — делать. А не языком чесать, — сказал Марвин и, резко взмахнув плащом, расстелил его у огня. В пламя метнулась пелена снежной пыли. — Спать давай, с рассветом дальше пойдём.
— Вы спите, а я покараулю.
— Покараулит он, — фыркнул Марвин. — Тебя прирежут — ты и вякнуть не успеешь. Но воля твоя, сиди.
— Спасибо вам, — тихо сказал Робин.
— Тебе спасибо, — помолчав, ответил тот. Мальчишка хоть и сопляк, но… было в его словах нечто, от чего глухая тоска Марвина обернулась спокойной и здоровой яростью. И это уж было куда как лучше.
— Робин, — вполголоса сказал он. Грузная, тёмная в полумраке фигура развернулась к нему. Марвин закрыл глаза. — Если на моём пути встретится Птицелов, я убью его. За тебя.
Он не мог видеть, но знал, что мальчишка просиял — почувствовал, словно вокруг стало чуточку теплее.
— Благодарю вас, мессер, — пробормотал он, но Марвин не ответил ему, потому что спал.
Ночь прошла тихо, а с рассветом они двинулись дальше. Марвин по-прежнему шёл впереди, но теперь временами оборачивался, проверяя, не сильно ли отстал его стюард. Про себя он всё чаще называл Робина именно так, и даже подумывал, а не оставить ли его и впрямь при себе. Ну и что, что засмеют — пусть попробуют. В конце концов, сколько есть стройных и ладных парней, которые по башковитости Робину и в подмётки не годятся. Ну а чтобы харч запасать да сапоги с хозяина снимать, особой прыти не надо. К тому времени, когда вдалеке показались первые дома деревни, Марвин окончательно укрепился в этом решении, но Робину пока ничего не говорил — вот дойдут, там и обрадует. Что мальчишка будет счастлив, он ни минуты не сомневался.
Дорога шла чуть вверх, а потом к низине, и потому Марвин сперва услыхал звон подков о лёд, а потом увидел перевалившего через пригорок всадника — с виду рыцаря, в полном облачении. Он вроде бы не очень торопился, и Марвин окликнул его. Рыцарь соизволил остановиться, видно, также признав в Марвине благородного мессера, и весьма любезно поздоровался. Они представились друг другу, выразили заверения в общей преданности его величеству королю Артену, и Марвин сказал:
— Мессер, скажите, там и впрямь деревня вдалеке?
— Деревня, — кивнул тот. — Названия только не упомню.
— Единый с названием, меня интересует, далеко ли от неё королевские войска?
— Отнюдь. Прямо там сейчас расквартирован полк сэйра Пэриса из Лолларда. Мы шли в обход и теперь собираем силы для решающего рывка на север.
— На север? — переспросил Марвин. — Неужто впрямь наступаем на Мессеру?
— Больше того — гоним, как кабаниху, — довольно сообщил рыцарь. — А вы, мессер, чаете присоединиться?
— Да не то слово! — горячо сказал Марвин. — Как вам, нужны ещё лишние мечи?
— Не бывает лишних мечей, — улыбнулся рыцарь. — А если вы не шпион, мессер, вам будут рады вдвойне.
— Обнадёживает, — хохотнул Марвин. — Не смею более задерживать.
— И я вас.
Рыцарь продолжил свой путь, а Марвин с улыбкой повернулся к Робину.
— Ну, слыхал радостную весть? Дошли!.. Эй, парень, что с тобой?
Робин стоял у обочины, нелепо и беспомощно растопырив руки, и мешок с пожитками валялся у его ног. Лицо мальчишки побелело и пошло бурыми пятнами, глаза округлились, а нижняя челюсть тряслась так, что было слышно, как зубы постукивают друг о друга. Волчий тулуп, который ему отдал трактирщик из лесной деревеньки, сполз с плеча, но Робин этого даже не заметил.
— Да что такое?! Привидение увидал, что ли?
— Сэйр… Марвин… — еле шевеля языком, сказал мальчишка. — Я… простите великодушно… но дальше я… сам…
— Что значит — сам? Куда — сам?
— Туда, — неопределённо ответил Робин. — Сам… Тут ведь тракт уже… люди… я и сам доберусь…
— Постой! — Марвин ухватил его за плечо, и дернувшийся было парнишка застыл, глядя в его лицо застывшими от страха глазами. — Ты же вроде хотел со мной пойти, стюардом? Ну так вот: я согласен тебя оставить. Буду с собой всюду возить, а захочешь — учить стану. Вот доберёмся сейчас до войск сэйра Пэриса и…
— Нет! — взвизгнул Робин и отскочил. Марвин так изумился, что выпустил его и только смотрел, как мальчишка пятится по заледенелой дороге. Сейчас он походил на огромного варёного рака, толстые щёки тряслись, и Марвину вдруг показалось, что это совсем не тот мальчик, который прошлой ночью ровно и равнодушно рассказывал ему о глубоко похороненном в сердце позоре.
«А ведь и в самом деле, житья мне не дадут за такого стюарда», — подумал Марвин и холодно спросил:
— Как ты смеешь говорить мне «нет»?
Мальчишка задрожал, но, кажется, страх и так был слишком велик, чтобы нотки угрозы в голосе Марвина могли его усилить.
— Нельзя мне туда! — в отчаянии выкрикнул он.
— Куда нельзя? Почему?
— К сэйру Пэрису! Вздёрнет он меня!
Марвин смотрел на него, всё ещё не понимая.
— Как вздёрнет? За что? Ты что, на ножах с ним? Не позволю я ему вздёрнуть моего стюарда, можешь быть спокоен. Ни у кого нет такого права.
— Он… ему… — Робин облизнул пересохшие губы. — Вообще-то это он мой хозяин. Я ему присягал… и…
Марвин молча смотрел на него. Робин затараторил — быстро, сбивчиво, умоляюще:
— Он же зверь, сэйр Марвин, ну просто зверь дикий! Нас так мало было, а он нас против Мессеры гнал, одного на пятерых, и всех гнал, всех, и меня даже! Я ему говорил, что не умею, убьют меня сразу, а он бил меня и всё равно гнал, а я во время боя по оврагам прятался… Мне так страшно было, ну, не мог я там больше оставаться!
— Ты дезертир? — тихо спросил Марвин.
Лицо Робина скривилось, он с шумом втянул носом воздух, будто собираясь разреветься.
— Ты не из плена сбежал, — сказал Марвин. — Ты дезертир.
— Я не мог там больше, сэйр Марвин. Не мог, ну, я просто боялся! Сэйр Марвин, не выдавайте меня! Ведь он меня повесит!
Марвин молча шагнул к нему, поднял с земли брошенный мешок. Он был ещё довольно тяжёл — в деревеньке они запаслись неплохо. Робин продолжал канючить:
— Не выдавайте, пожалуйста…
Марвин, не отвечая, снял с мешка верёвку, которой тот был затянут. Коротковата, ну да ладно.
— Сэйр Марвин… не выдавайте… прошу!
Марвин одним движением скрутил на конце верёвки петлю и, прежде чем Робин успел шевельнуться, накинул её ему на шею.
Мальчишка вскрикнул, вцепился пальцами в удавку, изумлённо тараща на Марвина глаза. Марвин затянул петлю сильнее, отвернулся и, не оборачиваясь, поволок мальчишку к обочине. Тот прошёл несколько шагов, а потом всё понял и забился, хрипя и в ужасе мотая головой. Марвин, не обращая на его сопротивление внимания, подтащил мальчишку к ближайшему дереву и захлестнул свободный конец верёвки на суку. Было тяжело, мальчишка весил как боров, и, с силой натягивая верёвку, Марвин втянул воздух грудью. В тот миг, когда дрыгающиеся ноги Робина Дальвонта оторвались от земли, у Марвина оборвалось дыхание, но он сумел закрепить конец верёвки на нижней ветке. Потом отступил, глядя на тучное тело, извивающееся в полуфуте над заснеженной землёй и тщетно пытающееся дотянуться до неё носками.
В голове у Марвина была пустота. Чёрная, мёртвая пустота. И посреди неё — только одна мысль.
— Ты дезертир, — в третий раз повторил Марвин из Фостейна, глядя на бьющегося в агонии мальчишку. — Ты предал своего сюзерена, своего короля, ты трусливо бежал с поля боя. Ты дезертир. Дезертиров вешают.
Он хотел добавить ещё что-то и осёкся, не находя слов. Но ведь было что-то ещё — какой-то слабый, бледный лучик в затопившем его мозг чёрном облаке правил, единственных, которые он знал и признавал, которым не мог противиться. Или мог?..
Блеск наконечника копья в блеклом солнечном свете…
Марвин содрогнулся, будто его пронзило это копьё, его, а не Лукаса из Джейдри. «То, что я сделал тогда, — то, о чём не думал, что не мог сделать иначе, потому что не умею, не умею, не умею проигрывать, — то, что я сделал, заслуживало смерти… или прилюдных пощёчин… или всё-таки лучше смерти?»
Да, заслуживало — и это тоже было правильно, и мозг трёх тысяч людей в тот миг тоже заполняла эта чёрная густая тьма безоговорочного «достоин смерти» , но их остановило что-то… кто-то… Кто-то, для кого не существует этих правил, кто оставил ему жизнь… хотя он должен был умереть за своё предательство, так же, как сейчас Робин Дальвонт умирает за своё.
Было тихо, только в небе каркало вороньё — то ли к новому снегопаду, то ли чуя свежую пищу. Тучное тело неподвижно свисало с ветки раскидистого клёна, волчий тулуп свалился с него и лежал на снегу, будто мёртвый зверь. Руки повисли вдоль тела; от бесполезных усилий ослабить петлю рукава на них сбились к локтям, и Марвин увидел на правой руке своего стюарда белую повязку, чистую, без единой капли крови. Как хорошо у него закрылась рана. Воистину, родился в рубашке…
Марвин моргнул, чувствуя подступающий к горлу ком, и в этот миг бледный лучик, бившийся в чёрном облаке, наконец прорвался в его сознание и превратился в слова — глупые, смешные и бесполезные.
— Мне очень жаль, — прошептал Марвин, тронув Робина за пальцы правой руки и, развернувшись, пошёл к деревне. Прежде, чем перейти через перевал, он дважды останавливался, но так ни разу и не обернулся.
— Два часа, — сказал Лукас. — Я даю вам два часа и не минутой больше.
Он был в ярости, но не показывал этого. Ярость — простое чувство, совсем простое, обычное, можно сказать, повседневное, а такие чувства скрывать легче всего. Просто со временем привыкаешь.
— Будет сделано, сэйр Лукас. Но вы бы, что ли, выпили с нами…
— Какое, на хрен, «выпили»? — очень спокойно сказал Лукас. — Ты оглох, мессер наёмник? Или я неясно выразился?
— Э-э, — Чейз быстро моргнул. — Простите? Вы сказали, у ребят есть два часа, чтобы подкрепиться…
— Подкрепиться. А не надираться. Увижу, что кто-то пьёт — убью на месте. Собственноручно.
Во взгляде Чейза читалось возмущение, но он смолчал. «Единый, — подумал Лукас, — как же мне повезло, что он помешан на рыцарстве. Другой бы на его месте меня уже к Ледорубу послал. Но и этот не станет терпеть долго… Его ребята уже и так на меня волками смотрят». А что делать? Они не могли задерживаться: регулярно рассылаемые Лукасом разведчики приносили в последние дни только плохие новости. Королевские войска давили со всех сторон, их становилось всё больше, причём среди них оказалось очень много наёмников. Похоже, его величество Артен-Попрошайка наклянчил где-то солидные средства. Вот только где?.. Неужели его обеспечил орден? Но зачем, ведь Лукас уже не сомневался, что они затеяли всю эту заварушку, чтобы освободить престол. Хотя оставался открытым вопрос, для кого, но у Лукаса теперь было по горло других забот. Враги пёрли со всех сторон, тесня герцогиню всё дальше на север и вырезая всех, кого успевали нагнать. Мессера была разгромлена — и, что удивительнее всего, она бежала. Этого Лукас тоже не понимал. Он неплохо разбирался в людях — ну, это уж очень скромничая можно было сказать, что неплохо — и был уверен, что герцогиня скорее развернулась бы к врагу лицом и приняла бой, в котором погибли бы все, включая её саму, но не стала бы бежать. Что же её заставило? Страха она не знала, а доводов разума признавать не хотела…
«В точности как эти оборванцы», — думал Лукас, поглядывая на хмурые небритые физиономии своих наёмников. Войска короля, несмотря на численность, двигались на удивление быстро, не позволяя беглецам подолгу засиживаться на месте. В последние три дня они вообще неслись по заснеженным холмам как зайцы, и Лукаса это злило. Не необходимость бежать — он бежал в своей жизни не раз, и пока что об этом не жалел. Но он всё больше чувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Он мог держать в узде Чейза, он мог бы держать в узде каждого наёмника по отдельности, если бы у него было время на разъяснительные беседы, — но все вместе они были ему неподвластны. Он всегда был мастером индивидуального подхода… но, что тут греха таить, полководец из него аховый. Дереку ещё придётся ответить за эту подставу. И не только за неё.
Сегодня утром Лукас понял, что ещё немного — и его порвут на части. Очередная захудалая деревенька подвернулась очень кстати, и Лукас чуть приспустил поводок. В конце концов, парням в самом деле надо было пожрать. Но не пить, потому что где вино — там девки, а где девки — там снова вино, и так они не поднимутся до вечера, а вечером их вполне могут нагнать войска короля… Треклятье Ледоруба, быстрее бы добраться до Уоттерино, первого более-менее защищённого города на Запястье, объявленного точкой сбора. Там он сбросит этот груз с плеч и… и посмотрим, что потом. У Лукаса было несколько вариантов, и он ещё не определился с самым привлекательным, но эта война для него точно закончена.
Оставив наёмников в деревенском трактире на попечение и совесть Чейза, Лукас вернулся во двор и вскочил в седло. Ему не хотелось ни есть, ни отдыхать, ни видеть мятые рожи своих солдат. Илье он велел остаться с ними и приглядывать, а сам шагом пустил коня вдоль единственной деревенской улицы. Селение, как и следовало ожидать, при их появлении будто вымерло: дворы пустуют, ставни в домах закрыты наглухо. Посреди дороги валялось брошенное коромысло с вёдрами, вода из них вытекла и залила часть дороги катком. Где-то жалобно мычала неподоенная корова.
Дорога, пробегая сквозь деревеньку, уходила дальше в лес, извиваясь меж голых деревьев. Лукас подъехал к самой кромке леса, остановил коня, огляделся, вслушиваясь в напряжённую тишину. Он чувствовал что-то — сам не знал, что, но подобные предчувствия никогда ничем хорошим не оборачивались. Он был уверен, что два часа у них точно есть, но от леса исходило молчаливое и тяжкое ощущение угрозы, затаившейся совсем близко. Лошади передалось напряжение всадника, она фыркнула, мотнула головой, нерешительно переступая ногами. Лукас отрешённо похлопал её по морде, продолжая оглядываться — и тут увидел в стороне на снегу что-то красное.
Спешившись, Лукас пересёк границу леса. Так и есть, кровь. Точнее, кровавые следы, но не человечьи — какого-то зверя, мелкого или просто ещё маленького. Похоже на волчьи, только странно что-то… будто у этого зверя не четыре, а только три лапы. И вдоль вереницы следов — широкая колея, выжженная в снегу горячей кровью, лившейся ручьём. Вереница тянулась извивисто, уводя в лес. Нужно было, наверное, пойти вперёд, но Лукас пошёл в обратном направлении, чувствуя, как напряжение растёт с каждым шагом.
Следы тянулись на удивление далеко — он шёл несколько минут, прежде чем увидел капкан. Странно, что его поставили так близко от дороги — впрочем, здешние леса славились серо-чёрными волками, шерсть которых была тепла и дешева и весьма ценилась среди простолюдинов, а знать не брезговала использовать её на шатры и палатки. Этот капкан стоял здесь недавно и уже успел поживиться: намертво стиснутые зубья были залиты тёмной кровью, среди которой белела обломанной костью волчья лапа. Вернее, лапка — это и правда был волчонок, совсем маленький ещё. Что не помешало ему отгрызть себе лапу и обрести свободу. Правда, вместе со смертью, но когда это останавливало юных волчат?
Лукас развернулся и быстро пошёл по следу обратно. Волчонок, похоже, не полз от ловушки, а весьма бодро бежал — но вскоре перешёл на шаг, а потом и вовсе еле плёлся: это было видно по уменьшившимся промежуткам между следами. Волчонок хотел уйти в чащу, наверное, в родное логово, и ему удалось преодолеть довольно большой промежуток пути — во всяком случае, Лукас зашёл в глубь леса достаточно, чтобы не видеть дороги и не слышать доносящихся от деревни звуков. Потом след оборвался, осталась одна лишь алая полоса, широкая и совсем короткая, и в её конце, завалившись на бок и свесив из пасти язык, лежал волчонок.
Лукас подошёл и присел возле него. Он был размером со щенка волкодава, чёрный, со свалявшейся комьями шерстью. Передняя левая лапа была отхвачена почти до плеча, кровь из неё била сильными толчками, и её уже натекла целая лужа, в которой, дрожа, и лежал несчастный зверёк. Почуяв человека, он вскинул залитую пеной морду и зарычал, обнажив жёлтые зубы. Лукас снял перчатку, осторожно тронул горячий бок волчонка ладонью. Несколько мгновений волчонок не двигался, глядя на него безумным оранжевым глазом, а потом, яростно взвизгнув, рванулся всем телом, и Лукас едва успел вскочить, когда на том месте, где мгновением раньше была его рука, клацнули маленькие, но уже смертельно острые зубы.
«Маленький и глупый», — подумал Лукас, по-прежнему глядя на него. Волчонок положил голову на землю, глухо рыча, и сквозь рык прорывалось тонкое высокое повизгивание. И больно ведь, и страшно, а не дастся… А впрочем, и дался бы — что проку? Вряд ли ему можно помочь — слишком много крови потерял. Да и на что Лукасу хромой волк? Можно было бы, конечно, взять его с собой и назвать Марвином, выходить, приручить… Но Лукас никогда не отличался излишней сентиментальностью. К тому же зачем ему этот волчонок, когда у него и так уже есть один?
Так что он сделал единственное, что мог сделать, — вынул меч и одним ударом добил несчастную тварь. Волчонок не успел даже пискнуть — удар пришёлся на шею, а бил Лукас без промаха. Тот, другой волчонок тоже должен был уже это уразуметь.
Бросив на зверька последний взгляд, Лукас собирался вернуться к дороге, когда впереди с дерева шумно сорвалась стая ворон. Лукас проводил птиц взглядом. Потом посмотрел по сторонам. Несколько мгновений вглядывался в застывшую, но отнюдь не безмятежную сеть зимнего леса, потом закрыл глаза, отрешившись от всего, кроме звуков. И тогда, среди хруста опадающих веток и стука беличьих лапок по древесному стволу, среди вороньего крика и далёкого волчьего воя услышал…
Срываясь с места, Лукас снова скользнул взглядом по волчонку и подумал: я убил тебя, а ты, кажется, меня спас… Интересно, означает ли это хоть что-нибудь? Впрочем, в знамения он никогда не верил. Он верил только в разум и в силы своего тела. От последнего сейчас, похоже, придётся потребовать невозможного.
Он выскочил из леса, взлетел на коня и через минуту ворвался в трактир, столкнувшись в дверях с Илье.
— Сэйр Лукас, я вас искал! Они…
Не теряя времени, Лукас оттолкнул его и шагнул в зал. И уже через мгновение проклял всё — Дерека, подбившего его на эту авантюру, Марвина, благодаря которому он подбился так охотно, герцогиню, драпанувшую в свои леса и бросившую их на растерзанье своему братцу… Но в первую очередь, конечно, этого засранца Чейза. Лукас знал, что на него нельзя положиться, но кто мог подумать, что всё это закончится настолько хреново…
— Чейз!
Он не кричал, но что-то в его голосе вынудило сержанта наёмников выронить кружку, расплескав вино по подолу сидящей на его коленях девки, и, стряхнув сами девку, вскочить. Лукас взглянул на него в упор, и сержант побелел, только багровели поперёк худого лица торчащие усы.
— Что вы делаете? — спросил Лукас — так, словно не видел. Никто из рассевшихся по всему залу и уже изрядно пьяных наёмников, тискавших бледных и таких же пьяных девок, ему не ответил. Лукас снова обвёл зал взглядом, но не стал повторять вопрос.
Чейз прокашлялся и виновато выдавил:
— Я подумал, за два часа ребята и потешиться успеют, и не надерутся особо…
— Какого беса! — выкрикнул кто-то. — Если мессер рыцарь может по две недели не трахаться, это не значит, что и мы тоже евнухи!
Лукас обнажил меч, ещё пахнущий кровью волчонка, шагнул вперёд и одним ударом снёс голову говорившего с плеч.
Солдаты, ругаясь, повскакивали. Кто-то рванул из ножен оружие. Лукас опустил меч, но с места не двинулся. Он не смог бы убить их всех, хоть они и были пьяны. Впрочем, он и не собирался. Они уже и так покойники.
— Меньше чем в миле отсюда отряд короля, — сказал он. — Заходит с северо-востока. У нас пять минут, чтобы убраться.
— Как с северо-востока? — пробормотал Чейз. — Там же наши…
— Значит, уже не наши. Вам, мессеры наёмники, наконец представится возможность подраться, как вы и хотели. Хоть кто-нибудь из вас к этому готов?
Солдаты, нерешительно переглядываясь, что-то заворчали, выходя из-за лавок. Деревенские девушки сидели по углам скамей неподвижно, как статуи. Одна из них, самая молоденькая, рыжеволосая, глядела прямо на Лукаса огромными неподвижными глазами. Её сорочка была расшнурована, наружу торчали маленькие крепкие груди с тёмными сосками. Она даже не пыталась прикрыться. Треклятое отродье Ледоруба, неужели во всей деревне не нашлось никого, кто осмелился бы защитить этих женщин? А мессеры освободители, как всегда, приходят слишком поздно. И тоже не упустят своего.
— Командуй, сержант, — вполголоса проговорил Лукас.
— На выход! Живо! — заорал Чейз. Наёмники нестройной гурьбой потолклись на улицу. Они были пьяны, но ещё не слишком, да и порядком протрезвели от страха. «Бес с ними, — подумал Лукас, глядя, как они бегут к лошадям, — может, и успеем…»
Они не успели. Уходить надо было через южную часть леса, хоть это и противоречило направлению их движения — приходилось делать изрядный крюк, но выбора не оставалось. Они ещё не успели углубиться в лес, когда на другом конце просёлочной дороги показались солдаты короля. Пешие, но их было много. К тому же, как тут же понял Лукас, конными по лесу не уйти.
— Спешиться! — закричал он. — Разойтись по лесу! Уходить по одному!
Отчаянно, но это хоть какой-то шанс — для некоторых из них, тех, кто твёрже других держался на ногах и лучше владел мечом. Почти сразу Лукас услышал крики, среди которых прорвалось несколько предсмертных. В крике, раздавшемся совсем рядом, он узнал голос Чейза. Тот пытался как-то организовать своих людей, видимо, проигнорировав приказ Лукаса. «Ледоруб меня забери, никудышный я всё-таки полководец», — подумал он, кривя губы в неживой улыбке и продираясь сквозь заросли валежника. Позади гремела сталь, и лес полнился воплями умирающих, но Лукас не оборачивался. Он не сомневался, что королевские солдаты перережут всех, до кого дотянутся. И не собирался позволить им дотянуться до себя.
А всё же не будь они пьяны, будь он чуть умнее и не оставь их без присмотра, может, и ушли бы…
Он стиснул зубы и, запретив себе думать об этом, рубанул по очередному кусту.
— Сэйр Лукас!
Он круто развернулся — и в глазах немедля зарябило от десятков чёрных и красных пятен, двигавшихся сквозь лес — на него.
— Илье! Проклятье, я же сказал, по одному!
Оруженосец пробирался к нему сквозь бурелом, проворно, как заяц, и с таким же взглядом, как бывает у затравленного зайца. Свой меч он где-то потерял и, кажется, ничего не соображал от ужаса.
— Сэйр Лукас! Они повсюду!
— Вижу, — бросил Лукас, поудобнее перехватывая меч. Солдаты подобрались совсем близко, уйти уже не удастся. Когда Илье поравнялся с ним, Лукас схватил его за загривок и одним движением швырнул наземь. Оруженосец охнул и покатился с откоса вниз. Как раз в этом месте в земле проходила ложбина, по дну которой журчал ручей. Можно сбить след… если успеешь уйти, не привлекая внимания.
Среди деревьев продолжали мелькать фигуры, некоторые падали — дело было почти кончено. Лукас упёрся ногой в выступавшую из земли корягу и ждал. Он насчитал девять человек, двигавшихся прямо на него; остальные то ли не торопились, то ли заканчивали расправу ближе к кромке леса. Ладно… эта ложбинка очень даже кстати тут попалась. Они её не видят, так что парочке из них он заготовит неприятный сюрприз.
Робин с трудом кивнул.
— На следующий день. А перед тем пытали… Он весь в крови был, когда его на помост вывели, и руки у него были переломаны. — Голос мальчишки вдруг стал ровным и почти равнодушным — будто он пересказывал старую, всем известную и никому уже не любопытную басню, которая его никак не касалась. — И он плакал. Только мне почему-то казалось, что это по-прежнему от стыда. Этот человек… Птицелов… я его только тогда и видел, за день до казни, когда он отца пригнал. Они потом вместе в замок вошли, а как он выходил, я не видал. Только отца видал… И походило на то, словно этот Птицелов что-то ему такое сказал или сделал, что отец всех сил лишился. И пошёл за ним покорно, хотя знал, что его ждёт. Я не верил тогда, что так может быть, отец бы живым не дался. Ему и матушка говорила, чтоб не давался, когда провожала в бега, так и просила: не давайся им, замучат они тебя. И он не дался бы. Никому, кроме… этого. Который пригнал его на муки и позорную смерть.
Робин умолк, и теперь уже Марвин не стал его подстёгивать. Он размышлял об услышанном. Ловко, конечно, придумано — в самом деле, порой просто необходимо взять беглеца живым и невредимым, и это бывает не так-то просто сделать. Марвин прежде не думал об этом, но если бы Лукасу из Джейдри удалось схватить его тем днём, он не позволил бы продолжать измываться над собой. Убил бы или умер сам… а может, то и другое вместе. И надо в самом деле очень постараться, чтобы так подчинить себе волю другого человека. Должно быть, это страшное умение.
— И теперь ты хочешь убить Птицелова?
Робин опал, словно сдувшийся воздушный шарик, каменное выражение исчезло с его лица, и оно снова стало вялым и несчастным.
— Хотел бы, — жалобно сказал он. — Но разве я смогу? Я его даже в лицо не помню. И голоса не слыхал, ну, совсем ничего не помню. Хотя, наверное, узнал бы, если бы увидел. Почувствовал бы. Но и тогда — что? Я же рохля…
— Это точно, — сказал Марвин. — Ну и что тебе, рохле, славно жить с отцовским позором?
— Не славно… Только что делать-то?
— Вот именно — делать. А не языком чесать, — сказал Марвин и, резко взмахнув плащом, расстелил его у огня. В пламя метнулась пелена снежной пыли. — Спать давай, с рассветом дальше пойдём.
— Вы спите, а я покараулю.
— Покараулит он, — фыркнул Марвин. — Тебя прирежут — ты и вякнуть не успеешь. Но воля твоя, сиди.
— Спасибо вам, — тихо сказал Робин.
— Тебе спасибо, — помолчав, ответил тот. Мальчишка хоть и сопляк, но… было в его словах нечто, от чего глухая тоска Марвина обернулась спокойной и здоровой яростью. И это уж было куда как лучше.
— Робин, — вполголоса сказал он. Грузная, тёмная в полумраке фигура развернулась к нему. Марвин закрыл глаза. — Если на моём пути встретится Птицелов, я убью его. За тебя.
Он не мог видеть, но знал, что мальчишка просиял — почувствовал, словно вокруг стало чуточку теплее.
— Благодарю вас, мессер, — пробормотал он, но Марвин не ответил ему, потому что спал.
Ночь прошла тихо, а с рассветом они двинулись дальше. Марвин по-прежнему шёл впереди, но теперь временами оборачивался, проверяя, не сильно ли отстал его стюард. Про себя он всё чаще называл Робина именно так, и даже подумывал, а не оставить ли его и впрямь при себе. Ну и что, что засмеют — пусть попробуют. В конце концов, сколько есть стройных и ладных парней, которые по башковитости Робину и в подмётки не годятся. Ну а чтобы харч запасать да сапоги с хозяина снимать, особой прыти не надо. К тому времени, когда вдалеке показались первые дома деревни, Марвин окончательно укрепился в этом решении, но Робину пока ничего не говорил — вот дойдут, там и обрадует. Что мальчишка будет счастлив, он ни минуты не сомневался.
Дорога шла чуть вверх, а потом к низине, и потому Марвин сперва услыхал звон подков о лёд, а потом увидел перевалившего через пригорок всадника — с виду рыцаря, в полном облачении. Он вроде бы не очень торопился, и Марвин окликнул его. Рыцарь соизволил остановиться, видно, также признав в Марвине благородного мессера, и весьма любезно поздоровался. Они представились друг другу, выразили заверения в общей преданности его величеству королю Артену, и Марвин сказал:
— Мессер, скажите, там и впрямь деревня вдалеке?
— Деревня, — кивнул тот. — Названия только не упомню.
— Единый с названием, меня интересует, далеко ли от неё королевские войска?
— Отнюдь. Прямо там сейчас расквартирован полк сэйра Пэриса из Лолларда. Мы шли в обход и теперь собираем силы для решающего рывка на север.
— На север? — переспросил Марвин. — Неужто впрямь наступаем на Мессеру?
— Больше того — гоним, как кабаниху, — довольно сообщил рыцарь. — А вы, мессер, чаете присоединиться?
— Да не то слово! — горячо сказал Марвин. — Как вам, нужны ещё лишние мечи?
— Не бывает лишних мечей, — улыбнулся рыцарь. — А если вы не шпион, мессер, вам будут рады вдвойне.
— Обнадёживает, — хохотнул Марвин. — Не смею более задерживать.
— И я вас.
Рыцарь продолжил свой путь, а Марвин с улыбкой повернулся к Робину.
— Ну, слыхал радостную весть? Дошли!.. Эй, парень, что с тобой?
Робин стоял у обочины, нелепо и беспомощно растопырив руки, и мешок с пожитками валялся у его ног. Лицо мальчишки побелело и пошло бурыми пятнами, глаза округлились, а нижняя челюсть тряслась так, что было слышно, как зубы постукивают друг о друга. Волчий тулуп, который ему отдал трактирщик из лесной деревеньки, сполз с плеча, но Робин этого даже не заметил.
— Да что такое?! Привидение увидал, что ли?
— Сэйр… Марвин… — еле шевеля языком, сказал мальчишка. — Я… простите великодушно… но дальше я… сам…
— Что значит — сам? Куда — сам?
— Туда, — неопределённо ответил Робин. — Сам… Тут ведь тракт уже… люди… я и сам доберусь…
— Постой! — Марвин ухватил его за плечо, и дернувшийся было парнишка застыл, глядя в его лицо застывшими от страха глазами. — Ты же вроде хотел со мной пойти, стюардом? Ну так вот: я согласен тебя оставить. Буду с собой всюду возить, а захочешь — учить стану. Вот доберёмся сейчас до войск сэйра Пэриса и…
— Нет! — взвизгнул Робин и отскочил. Марвин так изумился, что выпустил его и только смотрел, как мальчишка пятится по заледенелой дороге. Сейчас он походил на огромного варёного рака, толстые щёки тряслись, и Марвину вдруг показалось, что это совсем не тот мальчик, который прошлой ночью ровно и равнодушно рассказывал ему о глубоко похороненном в сердце позоре.
«А ведь и в самом деле, житья мне не дадут за такого стюарда», — подумал Марвин и холодно спросил:
— Как ты смеешь говорить мне «нет»?
Мальчишка задрожал, но, кажется, страх и так был слишком велик, чтобы нотки угрозы в голосе Марвина могли его усилить.
— Нельзя мне туда! — в отчаянии выкрикнул он.
— Куда нельзя? Почему?
— К сэйру Пэрису! Вздёрнет он меня!
Марвин смотрел на него, всё ещё не понимая.
— Как вздёрнет? За что? Ты что, на ножах с ним? Не позволю я ему вздёрнуть моего стюарда, можешь быть спокоен. Ни у кого нет такого права.
— Он… ему… — Робин облизнул пересохшие губы. — Вообще-то это он мой хозяин. Я ему присягал… и…
Марвин молча смотрел на него. Робин затараторил — быстро, сбивчиво, умоляюще:
— Он же зверь, сэйр Марвин, ну просто зверь дикий! Нас так мало было, а он нас против Мессеры гнал, одного на пятерых, и всех гнал, всех, и меня даже! Я ему говорил, что не умею, убьют меня сразу, а он бил меня и всё равно гнал, а я во время боя по оврагам прятался… Мне так страшно было, ну, не мог я там больше оставаться!
— Ты дезертир? — тихо спросил Марвин.
Лицо Робина скривилось, он с шумом втянул носом воздух, будто собираясь разреветься.
— Ты не из плена сбежал, — сказал Марвин. — Ты дезертир.
— Я не мог там больше, сэйр Марвин. Не мог, ну, я просто боялся! Сэйр Марвин, не выдавайте меня! Ведь он меня повесит!
Марвин молча шагнул к нему, поднял с земли брошенный мешок. Он был ещё довольно тяжёл — в деревеньке они запаслись неплохо. Робин продолжал канючить:
— Не выдавайте, пожалуйста…
Марвин, не отвечая, снял с мешка верёвку, которой тот был затянут. Коротковата, ну да ладно.
— Сэйр Марвин… не выдавайте… прошу!
Марвин одним движением скрутил на конце верёвки петлю и, прежде чем Робин успел шевельнуться, накинул её ему на шею.
Мальчишка вскрикнул, вцепился пальцами в удавку, изумлённо тараща на Марвина глаза. Марвин затянул петлю сильнее, отвернулся и, не оборачиваясь, поволок мальчишку к обочине. Тот прошёл несколько шагов, а потом всё понял и забился, хрипя и в ужасе мотая головой. Марвин, не обращая на его сопротивление внимания, подтащил мальчишку к ближайшему дереву и захлестнул свободный конец верёвки на суку. Было тяжело, мальчишка весил как боров, и, с силой натягивая верёвку, Марвин втянул воздух грудью. В тот миг, когда дрыгающиеся ноги Робина Дальвонта оторвались от земли, у Марвина оборвалось дыхание, но он сумел закрепить конец верёвки на нижней ветке. Потом отступил, глядя на тучное тело, извивающееся в полуфуте над заснеженной землёй и тщетно пытающееся дотянуться до неё носками.
В голове у Марвина была пустота. Чёрная, мёртвая пустота. И посреди неё — только одна мысль.
— Ты дезертир, — в третий раз повторил Марвин из Фостейна, глядя на бьющегося в агонии мальчишку. — Ты предал своего сюзерена, своего короля, ты трусливо бежал с поля боя. Ты дезертир. Дезертиров вешают.
Он хотел добавить ещё что-то и осёкся, не находя слов. Но ведь было что-то ещё — какой-то слабый, бледный лучик в затопившем его мозг чёрном облаке правил, единственных, которые он знал и признавал, которым не мог противиться. Или мог?..
Блеск наконечника копья в блеклом солнечном свете…
Марвин содрогнулся, будто его пронзило это копьё, его, а не Лукаса из Джейдри. «То, что я сделал тогда, — то, о чём не думал, что не мог сделать иначе, потому что не умею, не умею, не умею проигрывать, — то, что я сделал, заслуживало смерти… или прилюдных пощёчин… или всё-таки лучше смерти?»
Да, заслуживало — и это тоже было правильно, и мозг трёх тысяч людей в тот миг тоже заполняла эта чёрная густая тьма безоговорочного «достоин смерти» , но их остановило что-то… кто-то… Кто-то, для кого не существует этих правил, кто оставил ему жизнь… хотя он должен был умереть за своё предательство, так же, как сейчас Робин Дальвонт умирает за своё.
Было тихо, только в небе каркало вороньё — то ли к новому снегопаду, то ли чуя свежую пищу. Тучное тело неподвижно свисало с ветки раскидистого клёна, волчий тулуп свалился с него и лежал на снегу, будто мёртвый зверь. Руки повисли вдоль тела; от бесполезных усилий ослабить петлю рукава на них сбились к локтям, и Марвин увидел на правой руке своего стюарда белую повязку, чистую, без единой капли крови. Как хорошо у него закрылась рана. Воистину, родился в рубашке…
Марвин моргнул, чувствуя подступающий к горлу ком, и в этот миг бледный лучик, бившийся в чёрном облаке, наконец прорвался в его сознание и превратился в слова — глупые, смешные и бесполезные.
— Мне очень жаль, — прошептал Марвин, тронув Робина за пальцы правой руки и, развернувшись, пошёл к деревне. Прежде, чем перейти через перевал, он дважды останавливался, но так ни разу и не обернулся.
— Два часа, — сказал Лукас. — Я даю вам два часа и не минутой больше.
Он был в ярости, но не показывал этого. Ярость — простое чувство, совсем простое, обычное, можно сказать, повседневное, а такие чувства скрывать легче всего. Просто со временем привыкаешь.
— Будет сделано, сэйр Лукас. Но вы бы, что ли, выпили с нами…
— Какое, на хрен, «выпили»? — очень спокойно сказал Лукас. — Ты оглох, мессер наёмник? Или я неясно выразился?
— Э-э, — Чейз быстро моргнул. — Простите? Вы сказали, у ребят есть два часа, чтобы подкрепиться…
— Подкрепиться. А не надираться. Увижу, что кто-то пьёт — убью на месте. Собственноручно.
Во взгляде Чейза читалось возмущение, но он смолчал. «Единый, — подумал Лукас, — как же мне повезло, что он помешан на рыцарстве. Другой бы на его месте меня уже к Ледорубу послал. Но и этот не станет терпеть долго… Его ребята уже и так на меня волками смотрят». А что делать? Они не могли задерживаться: регулярно рассылаемые Лукасом разведчики приносили в последние дни только плохие новости. Королевские войска давили со всех сторон, их становилось всё больше, причём среди них оказалось очень много наёмников. Похоже, его величество Артен-Попрошайка наклянчил где-то солидные средства. Вот только где?.. Неужели его обеспечил орден? Но зачем, ведь Лукас уже не сомневался, что они затеяли всю эту заварушку, чтобы освободить престол. Хотя оставался открытым вопрос, для кого, но у Лукаса теперь было по горло других забот. Враги пёрли со всех сторон, тесня герцогиню всё дальше на север и вырезая всех, кого успевали нагнать. Мессера была разгромлена — и, что удивительнее всего, она бежала. Этого Лукас тоже не понимал. Он неплохо разбирался в людях — ну, это уж очень скромничая можно было сказать, что неплохо — и был уверен, что герцогиня скорее развернулась бы к врагу лицом и приняла бой, в котором погибли бы все, включая её саму, но не стала бы бежать. Что же её заставило? Страха она не знала, а доводов разума признавать не хотела…
«В точности как эти оборванцы», — думал Лукас, поглядывая на хмурые небритые физиономии своих наёмников. Войска короля, несмотря на численность, двигались на удивление быстро, не позволяя беглецам подолгу засиживаться на месте. В последние три дня они вообще неслись по заснеженным холмам как зайцы, и Лукаса это злило. Не необходимость бежать — он бежал в своей жизни не раз, и пока что об этом не жалел. Но он всё больше чувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Он мог держать в узде Чейза, он мог бы держать в узде каждого наёмника по отдельности, если бы у него было время на разъяснительные беседы, — но все вместе они были ему неподвластны. Он всегда был мастером индивидуального подхода… но, что тут греха таить, полководец из него аховый. Дереку ещё придётся ответить за эту подставу. И не только за неё.
Сегодня утром Лукас понял, что ещё немного — и его порвут на части. Очередная захудалая деревенька подвернулась очень кстати, и Лукас чуть приспустил поводок. В конце концов, парням в самом деле надо было пожрать. Но не пить, потому что где вино — там девки, а где девки — там снова вино, и так они не поднимутся до вечера, а вечером их вполне могут нагнать войска короля… Треклятье Ледоруба, быстрее бы добраться до Уоттерино, первого более-менее защищённого города на Запястье, объявленного точкой сбора. Там он сбросит этот груз с плеч и… и посмотрим, что потом. У Лукаса было несколько вариантов, и он ещё не определился с самым привлекательным, но эта война для него точно закончена.
Оставив наёмников в деревенском трактире на попечение и совесть Чейза, Лукас вернулся во двор и вскочил в седло. Ему не хотелось ни есть, ни отдыхать, ни видеть мятые рожи своих солдат. Илье он велел остаться с ними и приглядывать, а сам шагом пустил коня вдоль единственной деревенской улицы. Селение, как и следовало ожидать, при их появлении будто вымерло: дворы пустуют, ставни в домах закрыты наглухо. Посреди дороги валялось брошенное коромысло с вёдрами, вода из них вытекла и залила часть дороги катком. Где-то жалобно мычала неподоенная корова.
Дорога, пробегая сквозь деревеньку, уходила дальше в лес, извиваясь меж голых деревьев. Лукас подъехал к самой кромке леса, остановил коня, огляделся, вслушиваясь в напряжённую тишину. Он чувствовал что-то — сам не знал, что, но подобные предчувствия никогда ничем хорошим не оборачивались. Он был уверен, что два часа у них точно есть, но от леса исходило молчаливое и тяжкое ощущение угрозы, затаившейся совсем близко. Лошади передалось напряжение всадника, она фыркнула, мотнула головой, нерешительно переступая ногами. Лукас отрешённо похлопал её по морде, продолжая оглядываться — и тут увидел в стороне на снегу что-то красное.
Спешившись, Лукас пересёк границу леса. Так и есть, кровь. Точнее, кровавые следы, но не человечьи — какого-то зверя, мелкого или просто ещё маленького. Похоже на волчьи, только странно что-то… будто у этого зверя не четыре, а только три лапы. И вдоль вереницы следов — широкая колея, выжженная в снегу горячей кровью, лившейся ручьём. Вереница тянулась извивисто, уводя в лес. Нужно было, наверное, пойти вперёд, но Лукас пошёл в обратном направлении, чувствуя, как напряжение растёт с каждым шагом.
Следы тянулись на удивление далеко — он шёл несколько минут, прежде чем увидел капкан. Странно, что его поставили так близко от дороги — впрочем, здешние леса славились серо-чёрными волками, шерсть которых была тепла и дешева и весьма ценилась среди простолюдинов, а знать не брезговала использовать её на шатры и палатки. Этот капкан стоял здесь недавно и уже успел поживиться: намертво стиснутые зубья были залиты тёмной кровью, среди которой белела обломанной костью волчья лапа. Вернее, лапка — это и правда был волчонок, совсем маленький ещё. Что не помешало ему отгрызть себе лапу и обрести свободу. Правда, вместе со смертью, но когда это останавливало юных волчат?
Лукас развернулся и быстро пошёл по следу обратно. Волчонок, похоже, не полз от ловушки, а весьма бодро бежал — но вскоре перешёл на шаг, а потом и вовсе еле плёлся: это было видно по уменьшившимся промежуткам между следами. Волчонок хотел уйти в чащу, наверное, в родное логово, и ему удалось преодолеть довольно большой промежуток пути — во всяком случае, Лукас зашёл в глубь леса достаточно, чтобы не видеть дороги и не слышать доносящихся от деревни звуков. Потом след оборвался, осталась одна лишь алая полоса, широкая и совсем короткая, и в её конце, завалившись на бок и свесив из пасти язык, лежал волчонок.
Лукас подошёл и присел возле него. Он был размером со щенка волкодава, чёрный, со свалявшейся комьями шерстью. Передняя левая лапа была отхвачена почти до плеча, кровь из неё била сильными толчками, и её уже натекла целая лужа, в которой, дрожа, и лежал несчастный зверёк. Почуяв человека, он вскинул залитую пеной морду и зарычал, обнажив жёлтые зубы. Лукас снял перчатку, осторожно тронул горячий бок волчонка ладонью. Несколько мгновений волчонок не двигался, глядя на него безумным оранжевым глазом, а потом, яростно взвизгнув, рванулся всем телом, и Лукас едва успел вскочить, когда на том месте, где мгновением раньше была его рука, клацнули маленькие, но уже смертельно острые зубы.
«Маленький и глупый», — подумал Лукас, по-прежнему глядя на него. Волчонок положил голову на землю, глухо рыча, и сквозь рык прорывалось тонкое высокое повизгивание. И больно ведь, и страшно, а не дастся… А впрочем, и дался бы — что проку? Вряд ли ему можно помочь — слишком много крови потерял. Да и на что Лукасу хромой волк? Можно было бы, конечно, взять его с собой и назвать Марвином, выходить, приручить… Но Лукас никогда не отличался излишней сентиментальностью. К тому же зачем ему этот волчонок, когда у него и так уже есть один?
Так что он сделал единственное, что мог сделать, — вынул меч и одним ударом добил несчастную тварь. Волчонок не успел даже пискнуть — удар пришёлся на шею, а бил Лукас без промаха. Тот, другой волчонок тоже должен был уже это уразуметь.
Бросив на зверька последний взгляд, Лукас собирался вернуться к дороге, когда впереди с дерева шумно сорвалась стая ворон. Лукас проводил птиц взглядом. Потом посмотрел по сторонам. Несколько мгновений вглядывался в застывшую, но отнюдь не безмятежную сеть зимнего леса, потом закрыл глаза, отрешившись от всего, кроме звуков. И тогда, среди хруста опадающих веток и стука беличьих лапок по древесному стволу, среди вороньего крика и далёкого волчьего воя услышал…
Срываясь с места, Лукас снова скользнул взглядом по волчонку и подумал: я убил тебя, а ты, кажется, меня спас… Интересно, означает ли это хоть что-нибудь? Впрочем, в знамения он никогда не верил. Он верил только в разум и в силы своего тела. От последнего сейчас, похоже, придётся потребовать невозможного.
Он выскочил из леса, взлетел на коня и через минуту ворвался в трактир, столкнувшись в дверях с Илье.
— Сэйр Лукас, я вас искал! Они…
Не теряя времени, Лукас оттолкнул его и шагнул в зал. И уже через мгновение проклял всё — Дерека, подбившего его на эту авантюру, Марвина, благодаря которому он подбился так охотно, герцогиню, драпанувшую в свои леса и бросившую их на растерзанье своему братцу… Но в первую очередь, конечно, этого засранца Чейза. Лукас знал, что на него нельзя положиться, но кто мог подумать, что всё это закончится настолько хреново…
— Чейз!
Он не кричал, но что-то в его голосе вынудило сержанта наёмников выронить кружку, расплескав вино по подолу сидящей на его коленях девки, и, стряхнув сами девку, вскочить. Лукас взглянул на него в упор, и сержант побелел, только багровели поперёк худого лица торчащие усы.
— Что вы делаете? — спросил Лукас — так, словно не видел. Никто из рассевшихся по всему залу и уже изрядно пьяных наёмников, тискавших бледных и таких же пьяных девок, ему не ответил. Лукас снова обвёл зал взглядом, но не стал повторять вопрос.
Чейз прокашлялся и виновато выдавил:
— Я подумал, за два часа ребята и потешиться успеют, и не надерутся особо…
— Какого беса! — выкрикнул кто-то. — Если мессер рыцарь может по две недели не трахаться, это не значит, что и мы тоже евнухи!
Лукас обнажил меч, ещё пахнущий кровью волчонка, шагнул вперёд и одним ударом снёс голову говорившего с плеч.
Солдаты, ругаясь, повскакивали. Кто-то рванул из ножен оружие. Лукас опустил меч, но с места не двинулся. Он не смог бы убить их всех, хоть они и были пьяны. Впрочем, он и не собирался. Они уже и так покойники.
— Меньше чем в миле отсюда отряд короля, — сказал он. — Заходит с северо-востока. У нас пять минут, чтобы убраться.
— Как с северо-востока? — пробормотал Чейз. — Там же наши…
— Значит, уже не наши. Вам, мессеры наёмники, наконец представится возможность подраться, как вы и хотели. Хоть кто-нибудь из вас к этому готов?
Солдаты, нерешительно переглядываясь, что-то заворчали, выходя из-за лавок. Деревенские девушки сидели по углам скамей неподвижно, как статуи. Одна из них, самая молоденькая, рыжеволосая, глядела прямо на Лукаса огромными неподвижными глазами. Её сорочка была расшнурована, наружу торчали маленькие крепкие груди с тёмными сосками. Она даже не пыталась прикрыться. Треклятое отродье Ледоруба, неужели во всей деревне не нашлось никого, кто осмелился бы защитить этих женщин? А мессеры освободители, как всегда, приходят слишком поздно. И тоже не упустят своего.
— Командуй, сержант, — вполголоса проговорил Лукас.
— На выход! Живо! — заорал Чейз. Наёмники нестройной гурьбой потолклись на улицу. Они были пьяны, но ещё не слишком, да и порядком протрезвели от страха. «Бес с ними, — подумал Лукас, глядя, как они бегут к лошадям, — может, и успеем…»
Они не успели. Уходить надо было через южную часть леса, хоть это и противоречило направлению их движения — приходилось делать изрядный крюк, но выбора не оставалось. Они ещё не успели углубиться в лес, когда на другом конце просёлочной дороги показались солдаты короля. Пешие, но их было много. К тому же, как тут же понял Лукас, конными по лесу не уйти.
— Спешиться! — закричал он. — Разойтись по лесу! Уходить по одному!
Отчаянно, но это хоть какой-то шанс — для некоторых из них, тех, кто твёрже других держался на ногах и лучше владел мечом. Почти сразу Лукас услышал крики, среди которых прорвалось несколько предсмертных. В крике, раздавшемся совсем рядом, он узнал голос Чейза. Тот пытался как-то организовать своих людей, видимо, проигнорировав приказ Лукаса. «Ледоруб меня забери, никудышный я всё-таки полководец», — подумал он, кривя губы в неживой улыбке и продираясь сквозь заросли валежника. Позади гремела сталь, и лес полнился воплями умирающих, но Лукас не оборачивался. Он не сомневался, что королевские солдаты перережут всех, до кого дотянутся. И не собирался позволить им дотянуться до себя.
А всё же не будь они пьяны, будь он чуть умнее и не оставь их без присмотра, может, и ушли бы…
Он стиснул зубы и, запретив себе думать об этом, рубанул по очередному кусту.
— Сэйр Лукас!
Он круто развернулся — и в глазах немедля зарябило от десятков чёрных и красных пятен, двигавшихся сквозь лес — на него.
— Илье! Проклятье, я же сказал, по одному!
Оруженосец пробирался к нему сквозь бурелом, проворно, как заяц, и с таким же взглядом, как бывает у затравленного зайца. Свой меч он где-то потерял и, кажется, ничего не соображал от ужаса.
— Сэйр Лукас! Они повсюду!
— Вижу, — бросил Лукас, поудобнее перехватывая меч. Солдаты подобрались совсем близко, уйти уже не удастся. Когда Илье поравнялся с ним, Лукас схватил его за загривок и одним движением швырнул наземь. Оруженосец охнул и покатился с откоса вниз. Как раз в этом месте в земле проходила ложбина, по дну которой журчал ручей. Можно сбить след… если успеешь уйти, не привлекая внимания.
Среди деревьев продолжали мелькать фигуры, некоторые падали — дело было почти кончено. Лукас упёрся ногой в выступавшую из земли корягу и ждал. Он насчитал девять человек, двигавшихся прямо на него; остальные то ли не торопились, то ли заканчивали расправу ближе к кромке леса. Ладно… эта ложбинка очень даже кстати тут попалась. Они её не видят, так что парочке из них он заготовит неприятный сюрприз.