Остапенко Юлия Владимировна. Птицелов

   Он сказал это и осёкся, перехватив взгляд Дерека. Проклятье, Лукас, кто тебя за язык тянул?! Или ты впрямь позволил обмануть себя этой невероятной паникой, которая охватила патрицианского магистра? Вроде бы охватила, поправил он себя, чувствуя, как к лицу медленно приливает кровь. Единый… Ледоруб… древние боги, новые боги, все твари, которые есть и которых нет, — он снова меня поймал. Или это во мне надломилось что-то, что я снова позволил себя поймать… так легко, как никогда прежде.
   Лукас отдал бы десять лет жизни, чтобы вернуться на минуту назад и не отвечать на вопрос. Но было уже поздно: сказанного не вернёшь, а он уже знал, к чему ведёт сказанное.
   — Марвин из Фостейна? — переспросил Дерек. — Так он всё-таки добрался до Мессеры? Это он убил её?
   — Нет. Она умерла в родах.
   Так, Дерек, а теперь ты пытаешься сделать вид, будто это ничего не значит?..
   — Понятно. Теперь расскажи-ка мне в подробностях, что произошло в Нордеме.
   И Лукас рассказал. Кое-какие детали он опустил, но того, что он успел сболтнуть, было достаточно, чтобы Дерек уловил суть произошедшего и мог теперь без труда подловить его на лжи. Поэтому Лукас не лгал. Говоря по правде, он до смерти устал от всего этого.
   Дерек слушал, не перебивая. Потом, когда Лукас умолк, спросил:
   — Кто у них за главного?
   — Не знаю. У меня вообще сложилось впечатление, что они сами за шаг до бунта. Похоже, в форте не было никого из военачальников и приближённых Мессеры. Только один гарнизон, ну и этот мужик, что называл себя её мужем. Не могу сказать, насколько всерьёз его можно воспринимать. Мне он показался не слишком вменяемым.
   — Своему чутью ты можешь доверять, — сухо улыбнулся Дерек. — Это Лайам из Роччера, человек, которого магистрат выбрал в отцы нашему будущему королю. Это изначально должен был быть человек хорошей крови, который смог бы понравиться Мессере, но не создал бы проблем при постановке вопроса о регентстве.
   — Так это ваш человек?
   — Не совсем. Скорее, мы устроили так, чтобы он оказался в нужном месте, в нужное время и с нужными представлениями о происходящем. После смерти первого мужа Артенья не подпускала к себе мужчин, а нам был нужен наследник Артенитов.
   — Зачем? Дерек, вот объясни мне наконец — зачем вам Артенит? Посадите на трон графа Алектио, и дело с концом.
   Дерек вздохнул и прикрыл ладонями глаза. Его голос звучал глухо.
   — Нельзя. Магистрат никогда не примет короля, способного на такие глупости, как Алектио. Он показал себя… неуправляемым. И к тому же глупцом, раз не понял, что до поры надо вести себя тихо, и не предвидел реакции ордена на свои выходки.
   — Значит, это он убил короля?
   — Он. И Ольвен. Но замысел был его. Ублюдку, видите ли, надоело ждать. И он боялся, что весной Артенья снова пойдёт на столицу. Бороться с ней на стороне Артена он больше не хотел, у него почти закончились средства. А надо было ещё что-то оставить на собственную войну с герцогиней. Недальновидный дурак, одним словом. Это худшие качества, которые можно вообразить у короля.
   — С чего ты взял, что сын Артеньи не будет ими обладать?
   Дерек снова вздохнул.
   — Сын Артеньи будет таким, каким мы его вырастим. Если он окажется силён, это пойдёт во благо Хандл-Теру, если слаб — мы сможем управлять им на благо Хандл-Теру. В любом случае, король-ребёнок десяти дней от роду — это лучше, чем король-рёбёнок возрастом под сорок. Шалости первого безопаснее.
   — Так, значит, дело в этом? Вы с самого начала хотели получить ребёнка Артеньи и усадить его на трон?
   Дерек не ответил. Он всё ещё не отнимал ладоней от глаз.
   А ведь всё сходится, подумал Лукас. И мятеж Артеньи, поставивший её вне закона, без шансов на регентство, и смерть Артена, и двусмысленное положение Ольвен и Алектио… Да, сходится очень хорошо.
   Даже слишком.
   — Почему ты не привёз ребёнка? — спросил Дерек.
   Отличный вопрос. По большому счёту, с него следовало начать. Лукас сам задавался им не раз с тех пор, как пошатывающаяся фигура Марвина исчезла в ночи и он снова обрёл способность рассуждать здраво. Так почему же вы снова опростоволосились, мессер Птицелов? Почему, едва увидели в Нордеме своего подкидыша, напрочь забыли обо всём остальном?
   Он молчал дольше, чем следовало. Потом пожал плечами.
   — Ты послал меня за Артеньей, а не за её щенком.
   — Но и не за твоим щенком, если уж на то пошло.
   Лукас напрягся. Нет, вот теперь-то уж он не позволит выманить себя на Марвина. К Ледорубу Марвина. К Ледорубу и в преисподнюю этого дурного, упрямого, неисправимого мальчишку…
   — Если они решили освятить ребёнка, — продолжал Дерек, — кто бы ни принимал это решение, это означает, что его хотели узаконить как дитя, рождённое под дланью Единого. А поскольку сами они язычники, то такая необходимость означает только одно: они хотят заявить его претендентом на трон.
   — Кто «они»? Ты сам говорил, что Лайам…
   — Если бы я знал, кто, у нас стало бы намного меньше проблем, — вздохнул Дерек. — Но поскольку я впервые слышу об этом от тебя, одной головной болью у меня теперь больше. Так или иначе, это не были военачальники герцогини. Они рассеяны по Длани и ждали её сигнала к новой атаке. Местонахождение всех их нам достоверно известно. К тому же никто из них не знал, что она беременна, хотя это была главная причина, по которой она осенью прервала наступление. На ранних сроках она скрывалась в Мекмиллене, у одной из своих приближённых дам, пока ищейки Артена не вышли на её след, и только тогда перебралась в Нордем.
   — Мекмиллен? — переспросил Лукас. — Может, там…
   — Исключено, — отмахнулся Дерек. — Мекмилленом правит вдова, озабоченная только собственным сыном. Когда Артенья пряталась там, её люди пытались прельстить месстрес Ив будущим местом при дворе, но она отвергла все предложения. На редкость неамбициозная дама, хотя и отъявленная язычница.
   Месстрес… как он сказал? Месстрес Ив?..
   Глупости. Почудилось. Или просто совпадение. И не важно, что Лукас знал только одну женщину с таким именем. И что Марвин тоже её знал… неведомо как, но знал. И не важно, что Марвин был в Мекмиллене, когда его послали убить герцогиню… Он был там, искал её и ушёл невредимым, зная, где искать дальше.
   Нет. Глупости. Нет.
   Хотя он знал, что да . Просто знал. Мекмиллен… Вот, стало быть, за кого она вышла замуж. Лукасу почти не пришлось напрягаться, чтобы вспомнить: замок Мекмиллен находился всего в нескольких днях пути от Уэнберри, родового поместья её отца, где они вместе счищали с крыши снег…
   — …потому что если бы они вздумали освятить ребёнка не в форте, а в часовне за его пределами, мы бы об этом узнали, — Дерек, кажется, вовсе не заботился, слушает ли его Лукас, и сейчас это было как нельзя более кстати. — Ладно. Погоди, мне надо подумать.
   Лукас, разумеется, не стал возражать. Ему тоже надо было подумать — или нет, не надо, ведь он дал себе когда-то зарок не думать о ней. Больше. Не. Думать. О ней . И ни разу его не нарушил — сны и обрывки смутных то ли ощущений, то ли воспоминаний не в счёт… Но он поклялся себе, выйдя из ворот замка Уэнберри в последний раз восемнадцать лет назад, и это было единственной клятвой в его жизни, которую он не смел предать. Потому, должно быть, у него и хватило сил её хранить, что он был столь легкомыслен в отношении всех остальных своих клятв.
   Но теперь он думал. Думал, и думал, и не мог, не хотел останавливаться. Марвин видел Ив. Видел её, говорил с ней, касался её. Знал, кто… кто она для меня. И не сказал мне об этом. Всё, что он сказал, — это что я её не стою. И, проклятье, в этом он был абсолютно прав, но только разве я и прежде этого не знал?
   — Лукас.
   Голос Дерека звучал странно. Лукас взглянул на него, потом на свои руки. Разжал кулаки. Из глубоких вмятин на ладонях сочилась сукровица.
   — Что? — спросил он.
   Дерек заговорил, ровно и спокойно, и сказанное им звучало так, будто не подлежало обсуждению:
   — Ты не можешь свидетельствовать ни против фальшивого наследника, ни в пользу истинного. Поэтому ты привезёшь мне того, кто сможет. Вместе с наследником.
   — И что потом? — спросил Лукас, понимая, что возражать бесполезно.
   — Потом твой Марвин присягнёт в Священном Круге на глазах магистрата и обоих Советов, и мы наконец получим короля. Пока же, боюсь, нам придётся предъявить народу фальшивого наследника, чтобы хоть немного утихомирить толпу.
   «А позже найдёте на кого спихнуть подставу», — мысленно закончил за него Лукас. Ну конечно.
   Он молчал какое-то время. Потом заговорил:
   — Меня теперь не интересует Марвин. А наследник меня не интересовал вообще никогда. Я не стану участвовать в этом, Дерек. Ты и так впутал меня по уши, но я в любом случае сделал для тебя куда больше, чем собирался.
   Дерек молчал гораздо дольше, чем он.
   — Что ж, — сказал он наконец. — Тогда мне придется поручить это кому-нибудь другому.
   И вот тогда Лукас понял, кто здесь настоящий Птицелов.
   И ещё он понял, что сделает всё, как прикажет ему Дерек. Что теперь слишком поздно, и всё время до этого мгновения он ещё мог повернуть назад, а когда ему казалось прежде, что Дерек загнал его в угол, на самом деле у него всегда оставался выбор. И только теперь выбора действительно не было.
   Марвин знал про Ив.
   Марвин хотел спасти Рысь.
   Марвин решил вернуться в Нордем за своим королём.
   Лукас не знал, что здесь было причиной, а что — следствием, что надо было исправить, а что — предотвратить. Он знал только, что всё зашло слишком далеко. Неизмеримо дальше, чем он рассчитывал. И теперь ему придётся снова спасти Балендорского Щенка. Или убить. На сей раз — убить.
   «Это неправильно, — подумал Лукас. — Это ты должен был убить меня, Марвин. Для этого я тебя растил».
   — Он думает, что защищает своего короля, — сказал Лукас, уже не заботясь о том, чего следует и чего не следует говорить. — И не вернётся в Таймену. Скорее умрёт.
   — Вот именно.
   — Он не поверит мне.
   — Кому же, если не тебе?
   — Ошибаешься. Мне случалось расставлять силки на пташек, но я никогда не ставил капканы на волчат.
   — Если пошлют не тебя, так кого-то другого. И ему мальчишка живым не дастся
   — Он и мне не дастся.
   — Лукас, разве это не то, чего ты все эти годы так хотел?
   Он почувствовал, что улыбается. Дерек улыбался тоже, и, хотя в обеих улыбках не чувствовалось веселья, это всё же было лучше, чем ничего.
   — Дело за малым, — сказал Дерек. — Ты знаешь, где его искать?
   — Знаю.
   — Где же?
   Но он уже достаточно овладел собой и только покачал головой. Улыбка Дерека стала чуть шире, и он слегка наклонил голову, будто отдавая дань уважения. Потом откинулся назад и, глядя в потолок, картинно воздел руки к небу:
   — Я же знал, что он не скажет! — проговорил он, и Лукаса охватила уверенность, что Дерек обращается вовсе не к Единому. Но к кому ещё можно было обращаться в тайных апартаментах «сивого мерина», где даже сдавленные вопли Гусятника никто не услышал?..
   Лукас спросил бы об этом, но ему помешал гул, послышавшийся за дверью. Трудно было сказать, насколько он далеко, потому что звукоизоляция в апартаментах работала в обе стороны. Как и любая ловушка, отрешённо подумал Лукас, вставая и обнажая меч вслед за Дереком.
   — Нет, — резко сказал тот. — Это за мной. Уходи, Лукас. Через заднюю дверь.
   — Ты…
   — Иди, я сказал! Я сам разберусь. Привези наследника и Марвина, и, желательно, добром, — добавил Дерек с усмешкой, и, пожалуй, из живущих ныне только они двое знали, что он имеет в виду.
   Всех остальных Лукас давно убил.
   — Я мог бы тебе помочь, — в странном порыве благородства начал он, но Дерек только фыркнул. За дверью уже отчётливо слышался топот и крики, дверь содрогнулась, потом ещё и ещё. Дерек, не тратя больше слов, быстро кивнул Лукасу. Тот, помедлив, кивнул в ответ и шагнул к потайной двери, через которую ему уже столько раз приходилось бежать… но никогда прежде он не делал этого с таким нежеланием.
   — Удачной охоты, — сказал Дерек.
   Он не обернулся. Лукас ничего не ответил.
   Оказавшись на улице, он подумал, что не знает, стоило ли благодарности такое пожелание.
   Первым чувством, которое охватило Марвина, когда он снова увидел Нордем, было изумление. Ворота форта были распахнуты, на небольшом пространстве перед ними толклись люди, выводившие коней. А сам форт по-прежнему горел. Алое зарево колыхалось над стенами, и треск пламени доносился до самого леса.
   Марвин какое-то время стоял, глядя на эту невероятную картину, и пытался понять, что происходит, почему Нордем снова горит. А потом понял, что прошло самое большее несколько часов с той минуты, когда Лукас вытолкал его за стену форта. Марвин вспомнил, как падал, каким застывшим казалось время и пространство в тот миг, и крепко зажмурился. Потом открыл глаза и, стараясь держаться в тени леса, шатко побежал к форту.
   Стояла ночь, небо было затянуто тучами, и мрак разрывало только зарево пожара. Похоже, обитатели форта много часов боролись с пламенем, охватившим часовню и перекинувшимся на остальные помещения, но в конце концов проиграли эту битву. «А вот я, в отличие от них, никогда не проигрываю, — с сумасшедшей улыбкой подумал Марвин. — Меня бы позвали на подмогу. Впрочем, я и так пришёл».
   Он прокрался вдоль крепостного рва, низко пригнувшись и стараясь ступать потише, но на него и так никто не обратил бы внимания. Люди у форта кричали и переругивались, бегали туда-сюда, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Вблизи за грохотом выталкиваемых из ворот повозок и ржанием перепуганных лошадей треска пламени почти не было слышно. Марвин попытался найти среди людей Лайама или Ойрека, но ни того, ни другого не увидел. И никто из этих людей не держал ребёнка. Марвин отчаянно выхватывал взглядом лица, но не узнавал ни одного. Возможно, среди них были насильники Рыси или их сторожа, но если и так, дым и туман перед взглядом скрыли их от Марвина. Он стиснул зубы. Единому, видать, неугодно, чтобы они были покараны… а впрочем, может быть, он не видит их теперь, потому что Единый уже сам покарал их — через огонь? Может, он не видит здесь никого из этих ублюдков, потому что они мертвы?
   Если и так, Марвин надеялся, что не все.
   Сквозь открытый проём виднелась пляска огня, от ворот тянуло жаром, казалось, даже каменные стены форта успели прогреться. Но люди — самые отчаянные или самые жадные — продолжали входить и выходить; стало быть, там внутри ещё не всё успело обвалиться. Марвин набрал полную грудь воздуха, выпрямился и вышел из тени на освещённый участок. Затеряться среди мечущихся людей оказалось проще простого. Если его кто-то и узнал, им сейчас явно было не до него.
   Во внутреннем дворе царил полный хаос. Прямо перед воротами кто-то пытался утихомирить обезумевшую лошадь, уговаривал её и тянул за повод, а животное яростно ржало и упиралось, вращая вылезающими из орбит глазами. Потом лошадь взбрыкнула передними копытами, и стоящий перед ней человек завалился навзничь. Мотая головой, лошадь проскакала по телу хозяина и ринулась к воротам, от которых тут же раздались крики боли.
   Не заботясь больше о том, что происходит у него за спиной, Марвин бросился вперёд. Восточная часть форта полыхала вовсю, донжон почернел и был почти неразличим за пеленой дыма; только безумец остался бы там. Поэтому Марвин, как и любой на его месте, выбрал западное крыло, куда огонь тоже успел добраться, но ещё не вступил в свои права в полной мере. Марвин сам не знал, что ищет, что собирается сделать, чьи поступки пытается просчитать — да у него и времени не было думать об этом. Он сделал ещё несколько шагов и едва не споткнулся о тело, лежащее поперёк входа в западную часть гарнизона. На мгновение он решил, что это тело Рыси, и его будто ледяной водой окатило от этой мысли, но тут он понял, что тело мужское. Марвин перешагнул через него и, поскользнувшись, растянулся на земле в луже крови, собравшейся вокруг трупа. Поднимаясь, он опёрся ладонью о грудь мертвеца и увидел прямо перед собой его лицо.
   Лайам.
   Марвин перевернул его на спину. Грудь отца будущего короля была располосована мечом. Ударили наотмашь, одним ударом разрубив человека чуть ли не пополам. Марвин видел не всех солдат, состоявших в гарнизоне Нордема, но знал, что по меньшей мере у одного из них хватило бы и силы, и дерзости на такой удар. «Неужели Лукас всё-таки был прав? А если и так, что это меняет?» — подумал Марвин с ненавистью к самому себе и, подобрав с земли меч сэйра Лайама, бросился в дом. Дверь была распахнута, ни огня, ни света факелов внутри не виднелось, и Марвин ступил во тьму.
   Он почти сразу понял, что эта часть форта тоже пуста. Гвалт и топот остались снаружи, во дворе, — солдаты продолжали спасать лошадей и оружие, бросив жилые помещения на произвол судьбы, благо ничего ценного тут всё равно не было. Тут и там валялись перевёрнутые вёдра — пытались всё-таки тушить, да не вышло. Ближе к центру крыла начинал ощущаться запах дыма и гари — полыхали пока только верхние этажи. Ойрек с ребёнком не могли скрываться там, значит, они где-то здесь или этажом выше…
   Или, может, в подземельях.
   Подземный ход, отрешённо подумал Марвин. Он есть в любом форте. Знал ли о нём Ойрек? Если знал он, почему не знали остальные? А может, и знали? Может, бросились в погоню? А может, после нашего с Лукасом постыдного побега и убийства Рыси в гарнизоне произошёл предрекаемый Лукасом бунт, Ойрек отнял у Лайама ребёнка и увёл с собой поддержавших его людей? Потому-то огонь и распространился так сильно — им было недосуг его тушить, они были заняты сварой из-за наследника…
   Эта мысль пронеслась у Марвина, когда он уже снова был во дворе — и, вновь оказавшись перед телом Лайама, с трудом удержался от желания пнуть его. Но он не стал тратить на это время и бросился туда, куда, как ему прежде казалось, по доброй воле не ступил бы ни за что на свете — ко входу в темницу форта.
   Огонь туда ещё не добрался, людей тоже не было. Марвин сбежал по ступеням, по которым его столько раз волокли то вверх, то вниз, и оказался в узком коридоре между двумя камерами, обе из которых были распахнуты и пусты. Он ещё наверху дал себе слово ни на миг здесь не задерживаться, но теперь невольно покачнулся от жуткой вони и пронизывающего холода. Да нет, тут же вроде бы не было настолько холодно, и сквозняки не гуляли — это же подвал, какие тут сквозняки…
   Он круто развернулся туда, откуда чувствовал тягу. Схватил криво висящий на стене факел, уже почти погасший, выставил руку вперёд, напряжённо следя за направлением, в котором отклонилось пламя. Услышал тяжёлый, надсадный, хриплый звук. И лишь через несколько мгновений понял, что это его собственное дыхание.
   Марвин прерывисто выдохнул и, вытянув руку, шагнул вперёд.
   Там, где дальше по коридору должна была находиться стена, его рука встретила пустоту.
   Ойрек успел уйти совсем недалеко. Видимо, его никто не преследовал, но и с собой он взял только ребёнка, тоненький задушенный писк которого Марвин услышал очень скоро — он далеко разносился по узкому, будто выдолбленному прямо в камне коридору. Марвин с трудом протискивался в нём — каково было Ойреку, он даже представить себе не мог. Чем ближе становился детский крик, тем медленнее и тише ступал Марвин, хотя вряд ли от этого было много проку — каждый его шаг гудел в этом длинном каменном гробу, да и свет факела наверняка был виден издалека — проход оказался прямым, без сколько-нибудь заметных изгибов. Только полный идиот не заметил бы приближения Марвина. Полный идиот — или человек, уверенный, что оторвался от всякого преследования.
   — Заткнись! Да заткнись ты, сучье отродье! Не то башку твою сраную о стену раздолблю!
   Злобные крики Ойрека раздались так внезапно и звучали так близко, что Марвин замер. Он вдруг понял, что ему несказанно повезло. Совсем недалеко проход наконец поворачивал, так что Ойрек ещё не мог видеть свет факела, а собственное местонахождение выдал как нельзя более кстати. Марвин несколько мгновений колебался, размышляя, не погасить ли факел, потом отказался от этой мысли и, перехватив меч покрепче, пошёл вперёд.
   Бить Ойрека в спину он всё равно не собирался.
   — Заткнись, Ледорубово отродье! Закрой пасть, сказано тебе!
   — Как ты смеешь так разговаривать со своим королём? — спросил Марвин.
   За поворотом проход делался чуть свободнее — ровно настолько, чтобы отставить локти и тут же упереться ими в стену. Ойрек стоял к Марвину спиной, и, к немалому его изумлению, обернулся именно на голос, а не на свет. Когда он развернулся, Марвин понял, почему: через лоб и левый глаз Ойрека шла рубленая рана, другой глаз он жмурил, яростно отирая заливавшую его кровь. Похоже, сэйр Лайам не отдал своего сына без боя.
   Правой рукой Ойрек грубо прижимал к себе побагровевшего от крика младенца. В левой он держал факел, свет от которого и помешал ему, полуослепшему, вовремя заметить Марвина. Но, впрочем, узнать его — не помешал.
   — Ты… — прохрипел Ойрек и попытался сплюнуть, но вышло убого — во рту, видать, пересохло, слюны для смачного плевка не набралось. — Снова ты… щенок. Ну давай, иди сюда. Иди, я и тебе башку сверну, как твоей сучьей сестрёнке.
   Марвин хотел сказать ему, чтобы он вынул меч и сражался. И уже собирался заговорить, когда понял, до чего же нелепо всё это выглядит. Ойреку, чтобы биться с ним, надо бросить или ребёнка, или факел. Если он бросит факел, Марвин сможет драться с огнём и получит преимущество, к тому же, держа на руках надрывающегося криком младенца, особо не пофехтуешь. Поэтому Ойрек бросит ребёнка. Просто бросит наземь, потому что ничего другого ему не позволяет сделать ни ситуация, ни его представления о том, что правильно, а что нет. Так уж сталось, что у Марвина на этот счёт также имелись свои представления.
   Поэтому он не стал ждать, пока Ойрек бросит ребёнка.
   Если бы было побольше места, он замахнулся бы шире и располосовал ублюдка так же, как тот — сэйра Лайама, но замахнуться было попросту негде (как позже сообразил Марвин — к счастью, иначе он почти наверняка задел бы и младенца). Поэтому он просто всадил меч Лайама в живот Ойреку — снизу вверх, насадив его на клинок, будто заячью тушку на вертел. Потом выпустил рукоять меча и схватил младенца. Ойрек захрипел и осел вниз. Он не умер сразу, вцепился обеими руками в рукоять клинка, торчащую из его солнечного сплетения, потянул и закричал. От вопля, помчавшегося вдоль туннеля, у Марвина заложило уши. Он отступил назад, прижимая младенца к своей залитой кровью груди. Ойрек рухнул на колени, попытался ползти, его вырвало, он снова закричал, хотя теперь крик больше походил на хрип. Марвин смотрел на него и понимал, что надо добить, но для этого следовало вытащить меч из его тела, а чтобы вытащить, пришлось бы бросить факел и держать младенца одной рукой — а Марвин не мог. Он и так его едва удерживал — руки ослабли, налились свинцом от пальцев до плеч, и он думал только о том, чтобы не сдавить их слишком сильно, не дёрнуться, не причинить этому пищащему комочку красной плоти ещё больше вреда, если только это вообще возможно…
   Он протиснулся мимо Ойрека, споткнувшись о рукоять меча, упиравшуюся в пол; Ойрек повис на ней, стоя на коленях, и тихо сипел, капая на землю кровью изо рта. Марвин шагнул в сторону, прижавшись спиной к стене. Скрюченные пальцы Ойрека царапнули по его сапогу. Марвин сделал ещё шаг и наконец оказался за его спиной.
   Тогда он развернулся и пошёл вперёд, прочь от места, где пахло дымом и кровью. Сердце гулко билось в горле.
   Факел погас за несколько ярдов от выхода из туннеля — пламя и так еле теплилось, и на сильном сквозняке его просто задуло. Марвин вышел на морозный воздух, сделал два шага по скрипучему снежному насту и обернулся. Тоннель вывел на склон холма, Нордем остался далеко позади, за лесом, густо облепившем холм — даже зарева пожара здесь не было видно. Тучи немного расползлись, и Марвин поискал взглядом луну, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Через мгновение он понял, что вышел с северной стороны форта. А это значит, что впереди — только язычницкие деревни, замки сторонников герцогини и всё более суровая зима. Марвин отстранённо посмотрел на ребёнка, примостившегося на сгибе его локтя. Крохотное сморщенное личико младенца, казалось, не имело ничего общего с человеческими чертами — диковинная зверушка, да и только. Марвин какое-то время с удивлением разглядывал его, потом осторожно коснулся пальцем выпуклого лба ребёнка. Тот немедленно шевельнулся и снова запищал, хрипло и еле слышно. По правде говоря, было немыслимым чудом, что он всё ещё жив.
   — Ну и что мне теперь делать с… вами, ваше величество? — изумлённо проговорил Марвин, и несколько секунд ему казалось, что он вот-вот разразится безумным хохотом. Потом он справился с собой и вяло подумал, что у него самого шансов выжить примерно столько же, сколько и у его будущего короля.
   Он почувствовал на себе взгляд и обернулся, абсурдно уверенный, что Ойрек выжил и теперь ползёт за ними с одним мечом в руке и другим — торчащим из живота. Долю мгновения Марвин даже видел его в ореоле несуществующего света, выпрямившегося во весь рост и занесшего над головой огромный кулак, и, застыв, смотрел, как этот кулак несётся на него, но потом понял, что глядит в пустоту. Или то была не пустота?.. Там, где только что высился призрак Ойрека, мелькнула сухонькая фигурка скрюченного горбатого старика, хитро глядящего на Марвина и скалящего два ряда острых мелких зубов, крепких, как у здорового юноши. Марвин заморгал, и это видение тоже пропало. Было очень темно и очень тихо, только хныкал младенец и волки выли где-то далеко в лесу.