Страница:
— Вы очень умны, месстрес, — сказал он.
— Вы мне льстите, мессер. Это нехорошо с вашей стороны. И явно не стоило усилий, которые вы предприняли, чтобы пробраться сюда. Итак, вы видите, что я одна, и, я полагаю, успели выяснить, насколько защищён мой замок. Что вы намерены делать теперь?
Он задумчиво посмотрел на неё, борясь с желанием ничего не отвечать, а просто положить ладонь ей на шею — лёгким хозяйским движением. На Ив было простое платье провинциального покроя, с глухим воротом, и он мог не бояться осквернить её прикосновением к обнажённой коже. Осквернить?.. Он сам удивился этому слову, но оно показалось ему уместным. Настолько уместным, что он немедленно прогнал кощунственную мысль.
— Знаете, месстрес, — растягивая слова, проговорил Марвин, — когда я входил в этот зал, мне почудилось, будто я увидел кого-то на галерее… ребёнка, если не ошибаюсь. Мальчика. Лет тринадцати. Могу ли я спросить, отчего вы не соблаговолили представить меня мессеру Эдрику? Полагаю, ему следует присутствовать при нашем разговоре…
Ив не шелохнулась.
— Вот так, значит? — резко сказала она, и Марвин изумился горечи, внезапно прорвавшейся в её голосе. — Значит, вот что он приказал тебе сделать? Или ты сам так решил, а он позволил тебе поступать с нами, как вздумается?
— Кто… — начал было Марвин. У него было множество вопросов: кто это «он», и кто это «мы»; мгновение он был уверен, что она говорила о короле или, может быть, графе Алектио, и даже хотел спросить её об этом, но тут Ив шагнула вперёд и с неожиданной силой толкнула его в грудь. И ещё большей неожиданностью для Марвина стало то, что от этого толчка он упал — так, будто всё тело разом отказалось ему подчиняться. Он рухнул в кресло, больно ударившись затылком о деревянный подголовник. Хотел вскочить — и обнаружил, что не может. Он вцепился в подлокотники и попытался подняться, но его тело расползалось, как вата, опора уходила из-под ног и пальцев, конечности наливались свинцом и немели. Голова же оставалась совершенно ясной. Марвин видел, как Ив делает несколько нервных шагов у камина, видел её маленькие белые зубы, крепко прихватившие нижнюю губу, видел, как подрагивают ресницы, прикрывшие глаза, и их тени, отбрасываемые на её скулы. Она порывисто присела, так, что её юбки взметнулись над полом, и стащила с правой ноги Марвина сапог.
— И даже нож в сапоге! Этому тоже он тебя научил? — выкрикнула она и в ярости швырнула кинжал Марвина в камин. Лезвие звякнуло о камень и свалилось вниз, застряв в каминной решётке.
— Простите меня… — с трудом выговорил Марвин. Он понимал, что уже мёртв, и отчего-то впервые в жизни эта мысль не вызвала в нём злости — только сожаление. После неизменной безмятежности, после холодной вежливости в ярости этой женщины было столько отчаяния, что он вправду ощутил себя виноватым. Он чувствовал, что предал её, хотя никогда ей не присягал — более того, на деле предательницей, преступницей, укрывавшей у себя мятежную герцогиню, была именно она.
В ответ на его невнятные извинения Ив разъярилась ещё больше.
— Ты был прав, желая исповедаться. Вот только в Мекмиллене испокон веков чтили древних духов Хандл-Тера, а не бога захватчиков, поэтому на сто миль в округе ты не найдёшь патрицианца. Придётся тебе умереть без исповеди, единобожец. Если только ты не расскажешь мне немедленно, зачем Лукас подослал тебя ко мне.
— Лукас? — он задохнулся от изумления, и её глаза полыхнули яростью.
— Немедленно, я сказала! У тебя не так много времени. Я намазала твой кубок ядом. Пока он только парализовал тебя, но без противоядия ты умрёшь. Богам известно, я надеялась обойтись без этого… до последнего надеялась, хоть Притт меня и предупреждал. Да я и сама всё поняла, едва тебя принесли. Боги всеблагие, я даже сперва… я подумала, что это он сам… — её ладони сжались в кулаки — было странно видеть этот жест у женщины, в её тонких, слабых руках, неспособных нанести хоть какой-то вред. Марвин, с трудом пошевелив головой, посмотрел на собственные руки, безвольно обвисшие на подлокотниках. Мысли у него путались. Но он твёрдо знал одно: она никак не связывает его появление с Артеньей. Почему-то она решила, что он здесь по приказу Лукаса… Лукаса из Джейдри.
И почему-то это так потрясло её, что затмило все другие возможности.
Разум Марвина озарило яркой белой вспышкой — и только паралич спас его от торжествующей улыбки, которая выдала бы его окончательно и бесповоротно, со всеми потрохами. Воистину, его молитвы никогда не пропадали даром, и Единый по-прежнему не оставил его. «А тебя, глупая женщина, давно забыли и предали твои языческие демоны, не только впустившие меня в твой дом, но ещё и позволившие тебе так во мне обмануться… и так себя выдать. Себя и его, вас обоих».
О, Лукас из Джейдри, как же я был прав, что тебя не убил.
— Лукас… не подсылал меня… к вам, — с трудом выговорил Марвин. Паралич уже перекинулся на его лицо и понемногу сковывал губы, но, даже будучи тряпичной куклой, он знал, что победил.
— О, разумеется, — кивнула Ив. — Он подослал тебя к кому-то другому. А ко мне ты заглянул просто по дороге.
— Так вы… читали письмо, которое… — говорить становилось всё труднее. Марвин заторопился: его внезапная победа запросто рассыплется в прах, если он не успеет убедить Ив прежде, чем его парализует окончательно. — Это… не мне. Я… нашёл его… на теле убийцы… которого…
Она пристально смотрела на него. Марвину было трудно сфокусировать на ней взгляд, и он даже не пытался. Он знал только, что она должна ему сейчас поверить.
— Лукас подослал к тебе убийцу? — недоверчиво переспросила Ив. — К тебе? Зачем?
— Спросите… его… сами. Вы… кажется… знаете его лучше… чем… я…
Он опасался, что Ив не разобрала последних слов — но она разобрала. Ещё мгновение Ив стояла неподвижно, потом перед мутнеющим взглядом Марвина мелькнуло светлое пятно — это она метнулась в сторону. И снова он ощутил её ладонь под своим затылком, и опять это было прикосновение матери… его матери, которой он почти не помнил. Сквозь наползающую пелену беспамятства Марвин слышал, как она уговаривает его что-то проглотить. Горло ему свело судорогой, он уже едва мог дышать, но постарался сделать то, о чём она его просила. Да, просила… Она не хотела его смерти. Так же, как он не захотел убивать Рысь: потому, что у него было к ней множество вопросов…
Он всё-таки потерял сознание, хотя и знал, что за этим последует сон, а не смерть. И, засыпая, чувствовал ладони Ив на своих щеках — и ещё странное ощущение, будто всё это уже было с ним прежде.
Когда Лукас вернулся в особняк Наворнов, Селест командовала слугами, счищавшими с крыши снег. Она стояла на кухонном табурете посреди двора, почти у самых ворот, запрокинув голову, чтобы видеть происходящее наверху, и отдавала распоряжения зычным криком, подгоняя слуг выражениями столь крепкими, что Лукас приостановился, заслушавшись. Не то чтобы он никогда не слышал площадной брани из уст благородных месстрес, и не то чтобы это каждый раз приводило его в буйный восторг, но в этот миг он увидел в Селест служанку в грубом платье с глубоким вырезом, подававшую ужин ему и Дереку. И он понял, что именно такой она нравится ему сильнее всего.
И ещё он понял, что она действительно очень опасна.
— Рутгер, мать твою перемать, на кого ты этот сугроб оставил?! Левее! Левее, едрить твою!.. Да что ты делаешь, дармоед?! На задний двор сбрасывай!
— Вижу, вы тут даром времени не теряете, — проговорил Лукас, оказавшись за её спиной.
Он ждал, что Селест картинно пошатнётся и рухнет с табурета прямо в его объятия, но она только свирепо обернулась на него. День выдался холодный, и она обмотала голову шерстяной шалью. Её щёки алели от мороза. Воистину, со спины никто не признал бы в ней высокородную месстрес.
— Вы явились. Как же я польщена. Паттерик! — закричала она снова. — А ну-ка назад! Ты что, думаешь, я совсем слепая?! Это всё вы виноваты, — заявила она, повернувшись к Лукасу.
— И в чём же я виноват? — обречённо поинтересовался он.
— В том, что я стою тут уже битый час и ору на слуг, словно базарная баба!
— Полагаю, на их месте должен быть я?
— Прекратите уже меня оскорблять, сэйр Лукас, мне и так довольно. Я никогда не опущусь до крика на своего любовника. Рутгер! Хватит уже там, переходи к мансарде! Осторожнее с сосульками, вниз поглядывай! Если за ними не смотреть, они снег кидают прямо на головы всем, кто шляется по двору, — раздражённо добавила она.
— Разве следить за этим не обязан ваш управляющий?
— Обязан. Только я его вчера выгнала.
— За что?
— Ни за что. Просто так. Я была на вас зла, мне требовалось выпустить пар. Я же говорю, вы виноваты.
— А, ну тогда, конечно, виноват, — согласился Лукас и добавил: — А почему бы вам не повыгонять и этих ротозеев, месстрес? Я вижу, вы всё ещё гневаетесь…
— Блестящая идея, мессер. А кто тогда будет чистить крышу? — бросила Селест, плотнее запахивая шаль. Она чуть покачнулась на табурете, переступила ногами в меховых сапожках, и Лукас подставил ей руку. Селест оперлась на его плечо, но падать не стала и снова посмотрела вверх.
— Мы с вами, конечно. В качестве епитимьи за прелюбодеяние. Думаю, преподобный Дерек одобрил бы наше рвение. Что скажете?
Она только фыркнула, показывая своё отношение к его шуточкам — вернее, показывая, что воспринимает сказанное как шутку. И Лукас снова подумал, что недооценил её. Она и впрямь знала о нём всё — Ледоруб её раздери, как выяснилось, она знала даже про Ив. Ладонь Селест на плече Лукаса была будто пёрышко, и он прикрыл глаза, вспоминая, как Ив опиралась на него, пока они, хохоча, скользили по заледенелой черепице. Лукас упёр свою лопату в край крыши, ухватился за неё, как за опору, и только тогда притянул Ив к себе. И там, на краю крыши крестьянского дома, нависнув над двадцатью футами пустоты, под полные ужаса вопли старого Уифри, которому парочка юных идиотов помогала разгребать снег, Лукас впервые поцеловал её. Ему было девятнадцать, ей — семнадцать, он думал, что она крестьянка, она считала его безродным бродягой, и у обоих были обветрены губы. С тех пор прошло восемнадцать лет, и за это время Лукас научился забывать, но это было то немногое, что ему хотелось помнить. Отчасти и потому, что они оба тогда притворялись не тем, кем были на самом деле, и делали вид, будто верят друг другу. Потому это воспоминание вполне можно было считать безобидной фантазией, не более.
Селест из Наворна откуда-то прознала про ту деревню, ту крышу, тот день. И если бы она теперь сказала Лукасу: «А что, отличная идея, полеземте!» — он, наверное, сбросил бы её с этой крыши вниз — за то, что она осмелилась вторгнуться в его самые сокровенные воспоминания, оскорбляя то немногое, что было свято для него. Но Селест оказалась то ли достаточно осторожна, то ли слишком умна, чтобы сделать это. Она просто намекнула. Просто напомнила. Поманила — и отняла то, чем он побоялся бы завладеть, даже если бы ему это предлагали безвозмездно.
К слову сказать, о безвозмездности тут и речи не шло.
«Что ж, вы выиграли этот раунд, месстрес», — подумал Лукас и сказал:
— Ну, тогда пора бы вам отдохнуть. И вам, и этим работягам. Вы же их, поди, с самого утра гоняете.
— С рассвета, — ответила Селест. — Ну ладно. Всё, заканчиваем на сегодня! — крикнула она, и с крыши донеслись возгласы, полные усталого облегчения. Ну и шестерят они, наверное, между собой свою месстрес! Лукас даже проникся к ним сочувствием.
Селест спрыгнула наземь, и Лукас поймал её в прыжке. Она сухо поблагодарила, и, лишь только он поставил её на землю, быстро зашагала к дому, на ходу стягивая шаль. Её волосы были завязаны в узел на затылке, в точности как в тот вечер, когда Лукас увидел её впервые.
Уже в доме она остановилась и, развернувшись, в упор посмотрела на него.
— Ждите меня в гостином зале. Я должна переодеться.
— Вы мне нравитесь такой больше.
— Я знаю. Но не забывайте о приличиях.
— И не думал даже! Но именно сейчас вы одеты как нельзя более прилично. К тому же когда вы кричали на слуг…
— Перед слугами соблюдать приличия ни к чему, — сказала она раздражённо, кажется, недовольная этим спором. — Идите в зал и ждите там. Пусть вам пока чего-нибудь нальют.
Не дожидаясь ответа, она подобрала юбки и решительно устремилась вверх по лестнице. Лукас не мог отвести от неё глаз. Конечно, стоило бы сейчас за ней проследить, но он решил не рисковать лишний раз.
В гостином зале было пусто. Лукас выглянул в коридор и, поймав за рукав слугу, велел принести вина. Мимоходом осведомился, дома ли новый стюард месстрес Селест. Слуга не знал. Лукас отпустил его и вернулся в зал.
У камина стоял шахматный столик с незавершённой партией. Белые явно находились в большом затруднении, хотя положение их было небезнадёжно. Лукас задумчиво разглядывал позицию, пока Селест не вышла к нему — в простом, но элегантном платье, с волосами, убранными немного небрежно, но согласно требованиям этикета. Лукас думал, что она заставит его прождать подольше, отплачивая за его вчерашнюю выходку, но она снова его удивила. Воистину, чтобы предсказать ход её действий, стоило предположить самое очевидное — и ждать прямо противоположного.
Исходя из такой логики, Селест не станет его травить. По крайней мере сейчас.
— Я не знал, что вы играете в шахматы, — сказал Лукас, когда она вошла. Селест молча взглянула на него, потом на доску, потом раздражённо подёргала за шнур.
— Вам вина не принесли?
— Я приказал.
— И ещё не несут? Совершенно отбились от рук. Как хорошо, что я прогнала управляющего. Его давно пора сменить.
И, сделав это заявление, Селест решительно направилась к шахматной доске.
— Какими будете играть? Чёрные выигрывают.
— Я вижу. А какими играли вы?
— Обоими. Я играю сама с собой, когда мне не спится.
— Вам сегодня не спалось?
— Вы ещё спрашиваете. Я отдаю вам чёрных.
— Ну что вы, месстрес, меня оскорбляет подобное пренебрежение к моим умственным способностям.
— Мы только и делаем, что оскорбляем друг друга, вы не находите? — сказала Селест и села за стол. Лукасу всё-таки достались белые. Они лишились большинства фигур, в том числе ферзя, король находился в глухой обороне, через несколько ходов грозившей обернуться матом. Впрочем, одна пешка, забравшаяся далеко в тылы противника, при поддержке слона ещё могла поправить положение.
— Ваш ход, — Селест подождала, пока Лукас передвинет коня с белого поля на чёрное, и сказала: — Вы покусали моего стюарда. За что?
— Покусал? — Лукас непонимающе изогнул бровь. — Не понимаю, о чём вы.
— Бросьте прикидываться. Какое вы всё-таки чудовище! Я ведь всего лишь послала мальчика за вами. Разве он грубил?
— Ах это… Нет, он не грубил, — Лукас проследил, как Селест передвигает ладью ещё дальше в его тылы. Чёрные продолжали агрессивно наступать, оставив своего короля почти голым и упорно игнорируя засланца белых. Лукас пока что тоже его игнорировал. У Селест были очень красивые руки.
— Тогда почему вы его покусали?
— Мне непонятен смысл этого слова, месстрес Селест. Когда я кусаю, то не удовольствуюсь оттяпанным пальцем. Обычно сразу раздираю глотку.
— Обычно? — она улыбнулась, как будто не заметив его нарочито прямой угрозы. — Стало быть, моему маленькому Илье ещё повезло. Чем же он так вас прогневил? Он неплохой мальчик. Очень услужливый.
— О, это я знаю, — безмятежно сказал Лукас. Селест не подняла глаза, и он так же спокойно добавил: — Почему вы не спросите, откуда?
— Что за вопрос? Вы же говорили с ним. Он действительно очень услужлив. — Тут она вскинула глаза, и в её взгляде мелькнуло осуждение. — К тому же он служил у вас прежде.
Лукас молча улыбнулся ей. Она передёрнула плечами и добавила:
— И если душить слуг было вашей обыденной манерой, я не удивляюсь, почему мальчик от вас сбежал.
— С чего вы взяли, что он от меня сбежал?
— Значит, вы его сами прогнали? А почему? Он что, воровал? И вы мне не сказали! — она откинулась на спинку кресла и посмотрела на Лукаса с возмущением. А он глядел ей в лицо, по-прежнему не зная, что у неё на уме. Вот что было самым поразительным, и вот почему он всё-таки вернулся. Проклятье, где только Дерек находит таких: сперва Марвин, теперь эта потаскушка… то ведущая себя как полная дура и никудышная интриганка, то походя укладывающая его наповал одним прицельным ударом. Ей просто иногда везло или она вела себя так намеренно, стремясь ещё больше его запутать? Если так — то, бесы её забери, ей это блестяще удавалось.
— Вам шах, — предупредила Селест.
— Вижу, — кивнул Лукас и, отведя короля, сказал: — Нет, он не воровал. Я отослал его по причинам более характера.
— Врал, сплетничал, читал ваши письма, ну, что там ещё?
Лукас посмотрел на неё с сочувствием.
— Похоже, в Таймене трудно найти порядочных слуг.
— Почти невозможно. Так что же? Расскажите мне про вашего оруженосца.
— Сомневаюсь, что есть что-то, чего вы не знаете, — улыбнулся Лукас, спрашивая себя, случайно или намеренно она себя только что выдала. Он же ни словом не обмолвился, кем именно служил ему Илье.
И она опять удивила его, не подумав отпираться.
— Ах, ну да, да, он кое-что сказал мне, когда прибежал от вас чуть живой. Что служил у вас, что вы его отослали, когда у вас появились дела, в которые ему незачем было совать нос, и что вы очень злы.
— На него?
— Этого он не уточнял.
«Интересно, — подумал Лукас, почти машинально передвигая фигуры, — она лжёт?» А если нет? Неужто Илье вправду почувствовал в нём злобу? И если почувствовал — кто из них ошибался: Илье или сам Лукас? Ведь едва не придушил он парнишку явно не из любви… А если и так, то между такой любовью и злобой нет никакой разницы.
— Он сказал мне нечто, меня расстроившее, — проговорил Лукас. Он не глядел на Селест, но знал, что тон его голоса вынудит её присмотреться к нему внимательнее.
— Вот как? И что же именно?
— Что в моё отсутствие вы принимаете некоего рыцаря.
— В ваше отсутствие! — Селест снова откинулась на спинку кресла и гневно хлопнула крышкой стола. — Да вы отлучились-то всего раз, и то после трёх ночей! И вы смеете…
— Вот именно, — вкрадчиво вставил Лукас. — Один раз после трёх ночей, месстрес. А вы изволите думать, будто я явлюсь на первый ваш свист, словно пёс.
— Но вы ведь явились, — заявила она так уверенно, что тут уж он не выдержал и посмотрел на неё — просто посмотрел, ни на что не рассчитывая, да и почти не желая уже рассчитывать. Ему просто хотелось её понять.
Селест из Наворна сидела прямо, прижав позвоночник к спинке кресла и переставляя шахматные фигуры вытянутой рукой. Её губы были крепко сжаты, пламя камина бросало отблески на изгиб обнажённой шеи. Лукас подумал, что хочет её. Просто хочет — её тело, и ещё пить с ней кофе потом, после соития, и не знать ни про Илье, ни про Дерека… ни про Ив.
Они сидели в тишине, когда наконец явился слуга с подносом. Селест даже не взглянула на него. Тот поставил вино на стол и удалился на цыпочках. Когда дверь за ним закрылась, Лукас улыбнулся, не сводя с Селест глаз.
— Что смешного? — спросила она.
— Я просто представил, как бы вы сейчас покрыли его бранью. Как слуг на крыше. Он, должно быть, тоже представил.
— Вы бы хотели это услышать?
— Нет, не думаю.
— А что вы думаете? — отрывисто спросила она.
О… неужели? Неужели мы всё-таки пойдём проторенной дорожкой и начнём играть в откровенность? Лукас выпрямился: он наконец почувствовал себя в родной стихии.
— Я думаю, что вы очень странная женщина.
— Странная? Это комплимент?
— Нет. Вовсе нет.
— Слава Единому. В качестве комплимента это прозвучало бы пошло.
— Вы предпочитаете думать, что я снова вас оскорбил?
— Нет, я предпочитаю думать, что вы сказали правду.
Лукас кивнул и перевёл чёрную пешку на восьмую полосу доски.
— Вам мат, месстрес Селест.
Она непонимающе уставилась на доску. Потом пожала плечами.
— В самом деле. Надо же.
— Я не верю, что вы не видели этой пешки.
— Видела, конечно.
— Почему же вы её проигнорировали?
— Не знаю. Задумалась. Или очень хотела поскорее поставить вам мат. Думала, что успею первая.
— Эта игра не терпит суеты.
— Как и любая другая, сэйр Лукас. Я это знаю. Просто иногда хочется проиграть.
— Потому что партия скучная?
— Нет, просто для разнообразия.
Она откинула крышку стола и одним движением смахнула оставшиеся фигуры в ящик. Потом сказала:
— Налейте мне вина.
Лукас наливал стоя, искоса поглядывая на Селест, а она смотрела на огонь и рассеянно крутила локон у шеи. «Что-то будет сейчас, — думал Лукас, поглядывая то на неё, то на тёмную струю, льющуюся в кубок. — Она должна уже понять, что эта тактика не действует. Всё, что ей удалось, — это меня заинтриговать, но этого недостаточно, чтобы я потерял контроль над собой».
Мысль о том, что она этого и не добивается, была слишком обескураживающей, чтобы её допустить.
— Тот рыцарь, что ходит ко мне, — сказала Селест, когда он вложил кубок в её руку, — это Петер из Локрида. Он дальний родственник моего мужа. Довольно беспутный юноша. Сперва болтался при дворе, потом по военным кампаниям, но всё без особого толку. Я собираюсь пристроить его королевским конюшим. Он всё время пытается меня отблагодарить, я так от него устала. Мне не хотелось говорить вам об этом.
— Вы и не должны, — заверил её Лукас, даже не пытаясь определить, какая часть из этого правда. Каждое слово могло быть хоть святой истиной, хоть наглой ложью. Какая эффективная методика, отметил он про себя. Иногда лгать, иногда нет — чтобы жертва ни в чём не могла быть уверена. Для него это было чем-то новым. Сам он обычно лгал.
— Конечно, не должна, — сказала Селест и взглянула на него снизу вверх. Такого прямого взгляда он от неё никогда ещё не получал. — Но, знаете ли, весьма утомляет необходимость всегда говорить только то, что надо.
Вот и приглашение к задушевной беседе. Не в самой лучшей форме, но и не совсем провальное. Для простачка вполне бы сошло. Неужели она считает его простачком? Или проверяет, не является ли он таковым? Или хочет, чтобы он думал, будто она его таковым считает? Проклятье, столько предположений — а её поведение было слишком противоречивым, чтобы он мог остановиться на одном из них…
И тут Селест из Наворна встала, отняла у Лукаса кубок и поставила его на шахматную доску.
— Хватит, — сказала она. — Прекратите, хватит. Вы с ума меня сводите. Вы и сами сумасшедший, вы это знаете или нет?
Вот к такому повороту Лукас был не готов. То есть совершенно. Он сумел сохранить выражение лица неизменным, но внутри у него всё перевернулось.
— О чём вы говорите?
— Вы прекрасно знаете, о чём. С первой нашей ночи вы всё время меня в чём-то подозреваете. Ну, может быть, не с первой, но со второй точно. Вы превосходно владеете собой, да, но неужели вправду думаете, что ваше тело вас не выдаёт? — прежде, чем он успел ответить, она оказалась за его спиной и положила руки ему на плечи. — Вы ведь страшно напряжены. Вот здесь, — её пальцы скользнули под воротник его сорочки, — у вас будто камнями набито. И чем спокойнее ваше лицо и голос, тем напряженнее ваше тело. Вы ведь обычно не спите с теми, кого подозреваете во всех грехах? Если бы спали, знали бы…
А ведь она права. Он никогда не использовал постель как средство управления другими. Возможно, потому, что предпочитал влиять на мужчин — это было сложнее, а потому забавнее. А может, дело в том, что он никогда не оставался в женской постели достаточно долго, чтобы его партнёрша успевала что-то почувствовать.
И вот последствия. Такой провал. Оглушительный, с треском, который должен быть слышен аж до самого побережья. Позор на твою голову, Лукас Джейдри. Как бы Марвин этому порадовался.
— Уж не знаю, что вы там думаете, — продолжала Селест: в её голосе не было ни обиды, ни злости, ни сочувствия — ничего, что могло бы уверить Лукаса, будто она по-прежнему играет. Конечно, она могла играть… а могла и нет. — Что я хочу вас отравить? Так ведь я всегда пью и ем вместе с вами. Вытянуть какие-то сведения?.. Ох, я не знаю. Неужели вы думаете, что мне бы это и вправду удалось? И что Дерек этого не понимает?
— Так Дерек всё-таки… — резко начал Лукас, но Селест перебила его.
— Он мой старый друг. Настолько, насколько может быть другом исповедник. И я знаю, что безопаснее для меня не задавать ему вопросов. У меня трое детей, сэйр Лукас. Я хочу им добра. И я не стала бы делать то, что заведомо обречено на провал.
Лукасу хотелось ей верить. И это было ужасно. Ужасно, возмутительно, он не понимал, как мог настолько размякнуть, — но он в самом деле хотел ей доверять. И у него не было неопровержимых улик её вины.
— Вы можете покинуть мой дом немедленно… если хотите этого. Может, так даже будет лучше. Я подумать боюсь, что вы там себе успели навоображать. И это… не делает вас хорошим любовником, сэйр Лукас.
Если это был очередной ход — то шокирующе рискованный. Сам Лукас на такое мог бы и не решиться. А она была либо отчаянно смела, либо невиновна.
— Вы мне льстите, мессер. Это нехорошо с вашей стороны. И явно не стоило усилий, которые вы предприняли, чтобы пробраться сюда. Итак, вы видите, что я одна, и, я полагаю, успели выяснить, насколько защищён мой замок. Что вы намерены делать теперь?
Он задумчиво посмотрел на неё, борясь с желанием ничего не отвечать, а просто положить ладонь ей на шею — лёгким хозяйским движением. На Ив было простое платье провинциального покроя, с глухим воротом, и он мог не бояться осквернить её прикосновением к обнажённой коже. Осквернить?.. Он сам удивился этому слову, но оно показалось ему уместным. Настолько уместным, что он немедленно прогнал кощунственную мысль.
— Знаете, месстрес, — растягивая слова, проговорил Марвин, — когда я входил в этот зал, мне почудилось, будто я увидел кого-то на галерее… ребёнка, если не ошибаюсь. Мальчика. Лет тринадцати. Могу ли я спросить, отчего вы не соблаговолили представить меня мессеру Эдрику? Полагаю, ему следует присутствовать при нашем разговоре…
Ив не шелохнулась.
— Вот так, значит? — резко сказала она, и Марвин изумился горечи, внезапно прорвавшейся в её голосе. — Значит, вот что он приказал тебе сделать? Или ты сам так решил, а он позволил тебе поступать с нами, как вздумается?
— Кто… — начал было Марвин. У него было множество вопросов: кто это «он», и кто это «мы»; мгновение он был уверен, что она говорила о короле или, может быть, графе Алектио, и даже хотел спросить её об этом, но тут Ив шагнула вперёд и с неожиданной силой толкнула его в грудь. И ещё большей неожиданностью для Марвина стало то, что от этого толчка он упал — так, будто всё тело разом отказалось ему подчиняться. Он рухнул в кресло, больно ударившись затылком о деревянный подголовник. Хотел вскочить — и обнаружил, что не может. Он вцепился в подлокотники и попытался подняться, но его тело расползалось, как вата, опора уходила из-под ног и пальцев, конечности наливались свинцом и немели. Голова же оставалась совершенно ясной. Марвин видел, как Ив делает несколько нервных шагов у камина, видел её маленькие белые зубы, крепко прихватившие нижнюю губу, видел, как подрагивают ресницы, прикрывшие глаза, и их тени, отбрасываемые на её скулы. Она порывисто присела, так, что её юбки взметнулись над полом, и стащила с правой ноги Марвина сапог.
— И даже нож в сапоге! Этому тоже он тебя научил? — выкрикнула она и в ярости швырнула кинжал Марвина в камин. Лезвие звякнуло о камень и свалилось вниз, застряв в каминной решётке.
— Простите меня… — с трудом выговорил Марвин. Он понимал, что уже мёртв, и отчего-то впервые в жизни эта мысль не вызвала в нём злости — только сожаление. После неизменной безмятежности, после холодной вежливости в ярости этой женщины было столько отчаяния, что он вправду ощутил себя виноватым. Он чувствовал, что предал её, хотя никогда ей не присягал — более того, на деле предательницей, преступницей, укрывавшей у себя мятежную герцогиню, была именно она.
В ответ на его невнятные извинения Ив разъярилась ещё больше.
— Ты был прав, желая исповедаться. Вот только в Мекмиллене испокон веков чтили древних духов Хандл-Тера, а не бога захватчиков, поэтому на сто миль в округе ты не найдёшь патрицианца. Придётся тебе умереть без исповеди, единобожец. Если только ты не расскажешь мне немедленно, зачем Лукас подослал тебя ко мне.
— Лукас? — он задохнулся от изумления, и её глаза полыхнули яростью.
— Немедленно, я сказала! У тебя не так много времени. Я намазала твой кубок ядом. Пока он только парализовал тебя, но без противоядия ты умрёшь. Богам известно, я надеялась обойтись без этого… до последнего надеялась, хоть Притт меня и предупреждал. Да я и сама всё поняла, едва тебя принесли. Боги всеблагие, я даже сперва… я подумала, что это он сам… — её ладони сжались в кулаки — было странно видеть этот жест у женщины, в её тонких, слабых руках, неспособных нанести хоть какой-то вред. Марвин, с трудом пошевелив головой, посмотрел на собственные руки, безвольно обвисшие на подлокотниках. Мысли у него путались. Но он твёрдо знал одно: она никак не связывает его появление с Артеньей. Почему-то она решила, что он здесь по приказу Лукаса… Лукаса из Джейдри.
И почему-то это так потрясло её, что затмило все другие возможности.
Разум Марвина озарило яркой белой вспышкой — и только паралич спас его от торжествующей улыбки, которая выдала бы его окончательно и бесповоротно, со всеми потрохами. Воистину, его молитвы никогда не пропадали даром, и Единый по-прежнему не оставил его. «А тебя, глупая женщина, давно забыли и предали твои языческие демоны, не только впустившие меня в твой дом, но ещё и позволившие тебе так во мне обмануться… и так себя выдать. Себя и его, вас обоих».
О, Лукас из Джейдри, как же я был прав, что тебя не убил.
— Лукас… не подсылал меня… к вам, — с трудом выговорил Марвин. Паралич уже перекинулся на его лицо и понемногу сковывал губы, но, даже будучи тряпичной куклой, он знал, что победил.
— О, разумеется, — кивнула Ив. — Он подослал тебя к кому-то другому. А ко мне ты заглянул просто по дороге.
— Так вы… читали письмо, которое… — говорить становилось всё труднее. Марвин заторопился: его внезапная победа запросто рассыплется в прах, если он не успеет убедить Ив прежде, чем его парализует окончательно. — Это… не мне. Я… нашёл его… на теле убийцы… которого…
Она пристально смотрела на него. Марвину было трудно сфокусировать на ней взгляд, и он даже не пытался. Он знал только, что она должна ему сейчас поверить.
— Лукас подослал к тебе убийцу? — недоверчиво переспросила Ив. — К тебе? Зачем?
— Спросите… его… сами. Вы… кажется… знаете его лучше… чем… я…
Он опасался, что Ив не разобрала последних слов — но она разобрала. Ещё мгновение Ив стояла неподвижно, потом перед мутнеющим взглядом Марвина мелькнуло светлое пятно — это она метнулась в сторону. И снова он ощутил её ладонь под своим затылком, и опять это было прикосновение матери… его матери, которой он почти не помнил. Сквозь наползающую пелену беспамятства Марвин слышал, как она уговаривает его что-то проглотить. Горло ему свело судорогой, он уже едва мог дышать, но постарался сделать то, о чём она его просила. Да, просила… Она не хотела его смерти. Так же, как он не захотел убивать Рысь: потому, что у него было к ней множество вопросов…
Он всё-таки потерял сознание, хотя и знал, что за этим последует сон, а не смерть. И, засыпая, чувствовал ладони Ив на своих щеках — и ещё странное ощущение, будто всё это уже было с ним прежде.
Когда Лукас вернулся в особняк Наворнов, Селест командовала слугами, счищавшими с крыши снег. Она стояла на кухонном табурете посреди двора, почти у самых ворот, запрокинув голову, чтобы видеть происходящее наверху, и отдавала распоряжения зычным криком, подгоняя слуг выражениями столь крепкими, что Лукас приостановился, заслушавшись. Не то чтобы он никогда не слышал площадной брани из уст благородных месстрес, и не то чтобы это каждый раз приводило его в буйный восторг, но в этот миг он увидел в Селест служанку в грубом платье с глубоким вырезом, подававшую ужин ему и Дереку. И он понял, что именно такой она нравится ему сильнее всего.
И ещё он понял, что она действительно очень опасна.
— Рутгер, мать твою перемать, на кого ты этот сугроб оставил?! Левее! Левее, едрить твою!.. Да что ты делаешь, дармоед?! На задний двор сбрасывай!
— Вижу, вы тут даром времени не теряете, — проговорил Лукас, оказавшись за её спиной.
Он ждал, что Селест картинно пошатнётся и рухнет с табурета прямо в его объятия, но она только свирепо обернулась на него. День выдался холодный, и она обмотала голову шерстяной шалью. Её щёки алели от мороза. Воистину, со спины никто не признал бы в ней высокородную месстрес.
— Вы явились. Как же я польщена. Паттерик! — закричала она снова. — А ну-ка назад! Ты что, думаешь, я совсем слепая?! Это всё вы виноваты, — заявила она, повернувшись к Лукасу.
— И в чём же я виноват? — обречённо поинтересовался он.
— В том, что я стою тут уже битый час и ору на слуг, словно базарная баба!
— Полагаю, на их месте должен быть я?
— Прекратите уже меня оскорблять, сэйр Лукас, мне и так довольно. Я никогда не опущусь до крика на своего любовника. Рутгер! Хватит уже там, переходи к мансарде! Осторожнее с сосульками, вниз поглядывай! Если за ними не смотреть, они снег кидают прямо на головы всем, кто шляется по двору, — раздражённо добавила она.
— Разве следить за этим не обязан ваш управляющий?
— Обязан. Только я его вчера выгнала.
— За что?
— Ни за что. Просто так. Я была на вас зла, мне требовалось выпустить пар. Я же говорю, вы виноваты.
— А, ну тогда, конечно, виноват, — согласился Лукас и добавил: — А почему бы вам не повыгонять и этих ротозеев, месстрес? Я вижу, вы всё ещё гневаетесь…
— Блестящая идея, мессер. А кто тогда будет чистить крышу? — бросила Селест, плотнее запахивая шаль. Она чуть покачнулась на табурете, переступила ногами в меховых сапожках, и Лукас подставил ей руку. Селест оперлась на его плечо, но падать не стала и снова посмотрела вверх.
— Мы с вами, конечно. В качестве епитимьи за прелюбодеяние. Думаю, преподобный Дерек одобрил бы наше рвение. Что скажете?
Она только фыркнула, показывая своё отношение к его шуточкам — вернее, показывая, что воспринимает сказанное как шутку. И Лукас снова подумал, что недооценил её. Она и впрямь знала о нём всё — Ледоруб её раздери, как выяснилось, она знала даже про Ив. Ладонь Селест на плече Лукаса была будто пёрышко, и он прикрыл глаза, вспоминая, как Ив опиралась на него, пока они, хохоча, скользили по заледенелой черепице. Лукас упёр свою лопату в край крыши, ухватился за неё, как за опору, и только тогда притянул Ив к себе. И там, на краю крыши крестьянского дома, нависнув над двадцатью футами пустоты, под полные ужаса вопли старого Уифри, которому парочка юных идиотов помогала разгребать снег, Лукас впервые поцеловал её. Ему было девятнадцать, ей — семнадцать, он думал, что она крестьянка, она считала его безродным бродягой, и у обоих были обветрены губы. С тех пор прошло восемнадцать лет, и за это время Лукас научился забывать, но это было то немногое, что ему хотелось помнить. Отчасти и потому, что они оба тогда притворялись не тем, кем были на самом деле, и делали вид, будто верят друг другу. Потому это воспоминание вполне можно было считать безобидной фантазией, не более.
Селест из Наворна откуда-то прознала про ту деревню, ту крышу, тот день. И если бы она теперь сказала Лукасу: «А что, отличная идея, полеземте!» — он, наверное, сбросил бы её с этой крыши вниз — за то, что она осмелилась вторгнуться в его самые сокровенные воспоминания, оскорбляя то немногое, что было свято для него. Но Селест оказалась то ли достаточно осторожна, то ли слишком умна, чтобы сделать это. Она просто намекнула. Просто напомнила. Поманила — и отняла то, чем он побоялся бы завладеть, даже если бы ему это предлагали безвозмездно.
К слову сказать, о безвозмездности тут и речи не шло.
«Что ж, вы выиграли этот раунд, месстрес», — подумал Лукас и сказал:
— Ну, тогда пора бы вам отдохнуть. И вам, и этим работягам. Вы же их, поди, с самого утра гоняете.
— С рассвета, — ответила Селест. — Ну ладно. Всё, заканчиваем на сегодня! — крикнула она, и с крыши донеслись возгласы, полные усталого облегчения. Ну и шестерят они, наверное, между собой свою месстрес! Лукас даже проникся к ним сочувствием.
Селест спрыгнула наземь, и Лукас поймал её в прыжке. Она сухо поблагодарила, и, лишь только он поставил её на землю, быстро зашагала к дому, на ходу стягивая шаль. Её волосы были завязаны в узел на затылке, в точности как в тот вечер, когда Лукас увидел её впервые.
Уже в доме она остановилась и, развернувшись, в упор посмотрела на него.
— Ждите меня в гостином зале. Я должна переодеться.
— Вы мне нравитесь такой больше.
— Я знаю. Но не забывайте о приличиях.
— И не думал даже! Но именно сейчас вы одеты как нельзя более прилично. К тому же когда вы кричали на слуг…
— Перед слугами соблюдать приличия ни к чему, — сказала она раздражённо, кажется, недовольная этим спором. — Идите в зал и ждите там. Пусть вам пока чего-нибудь нальют.
Не дожидаясь ответа, она подобрала юбки и решительно устремилась вверх по лестнице. Лукас не мог отвести от неё глаз. Конечно, стоило бы сейчас за ней проследить, но он решил не рисковать лишний раз.
В гостином зале было пусто. Лукас выглянул в коридор и, поймав за рукав слугу, велел принести вина. Мимоходом осведомился, дома ли новый стюард месстрес Селест. Слуга не знал. Лукас отпустил его и вернулся в зал.
У камина стоял шахматный столик с незавершённой партией. Белые явно находились в большом затруднении, хотя положение их было небезнадёжно. Лукас задумчиво разглядывал позицию, пока Селест не вышла к нему — в простом, но элегантном платье, с волосами, убранными немного небрежно, но согласно требованиям этикета. Лукас думал, что она заставит его прождать подольше, отплачивая за его вчерашнюю выходку, но она снова его удивила. Воистину, чтобы предсказать ход её действий, стоило предположить самое очевидное — и ждать прямо противоположного.
Исходя из такой логики, Селест не станет его травить. По крайней мере сейчас.
— Я не знал, что вы играете в шахматы, — сказал Лукас, когда она вошла. Селест молча взглянула на него, потом на доску, потом раздражённо подёргала за шнур.
— Вам вина не принесли?
— Я приказал.
— И ещё не несут? Совершенно отбились от рук. Как хорошо, что я прогнала управляющего. Его давно пора сменить.
И, сделав это заявление, Селест решительно направилась к шахматной доске.
— Какими будете играть? Чёрные выигрывают.
— Я вижу. А какими играли вы?
— Обоими. Я играю сама с собой, когда мне не спится.
— Вам сегодня не спалось?
— Вы ещё спрашиваете. Я отдаю вам чёрных.
— Ну что вы, месстрес, меня оскорбляет подобное пренебрежение к моим умственным способностям.
— Мы только и делаем, что оскорбляем друг друга, вы не находите? — сказала Селест и села за стол. Лукасу всё-таки достались белые. Они лишились большинства фигур, в том числе ферзя, король находился в глухой обороне, через несколько ходов грозившей обернуться матом. Впрочем, одна пешка, забравшаяся далеко в тылы противника, при поддержке слона ещё могла поправить положение.
— Ваш ход, — Селест подождала, пока Лукас передвинет коня с белого поля на чёрное, и сказала: — Вы покусали моего стюарда. За что?
— Покусал? — Лукас непонимающе изогнул бровь. — Не понимаю, о чём вы.
— Бросьте прикидываться. Какое вы всё-таки чудовище! Я ведь всего лишь послала мальчика за вами. Разве он грубил?
— Ах это… Нет, он не грубил, — Лукас проследил, как Селест передвигает ладью ещё дальше в его тылы. Чёрные продолжали агрессивно наступать, оставив своего короля почти голым и упорно игнорируя засланца белых. Лукас пока что тоже его игнорировал. У Селест были очень красивые руки.
— Тогда почему вы его покусали?
— Мне непонятен смысл этого слова, месстрес Селест. Когда я кусаю, то не удовольствуюсь оттяпанным пальцем. Обычно сразу раздираю глотку.
— Обычно? — она улыбнулась, как будто не заметив его нарочито прямой угрозы. — Стало быть, моему маленькому Илье ещё повезло. Чем же он так вас прогневил? Он неплохой мальчик. Очень услужливый.
— О, это я знаю, — безмятежно сказал Лукас. Селест не подняла глаза, и он так же спокойно добавил: — Почему вы не спросите, откуда?
— Что за вопрос? Вы же говорили с ним. Он действительно очень услужлив. — Тут она вскинула глаза, и в её взгляде мелькнуло осуждение. — К тому же он служил у вас прежде.
Лукас молча улыбнулся ей. Она передёрнула плечами и добавила:
— И если душить слуг было вашей обыденной манерой, я не удивляюсь, почему мальчик от вас сбежал.
— С чего вы взяли, что он от меня сбежал?
— Значит, вы его сами прогнали? А почему? Он что, воровал? И вы мне не сказали! — она откинулась на спинку кресла и посмотрела на Лукаса с возмущением. А он глядел ей в лицо, по-прежнему не зная, что у неё на уме. Вот что было самым поразительным, и вот почему он всё-таки вернулся. Проклятье, где только Дерек находит таких: сперва Марвин, теперь эта потаскушка… то ведущая себя как полная дура и никудышная интриганка, то походя укладывающая его наповал одним прицельным ударом. Ей просто иногда везло или она вела себя так намеренно, стремясь ещё больше его запутать? Если так — то, бесы её забери, ей это блестяще удавалось.
— Вам шах, — предупредила Селест.
— Вижу, — кивнул Лукас и, отведя короля, сказал: — Нет, он не воровал. Я отослал его по причинам более характера.
— Врал, сплетничал, читал ваши письма, ну, что там ещё?
Лукас посмотрел на неё с сочувствием.
— Похоже, в Таймене трудно найти порядочных слуг.
— Почти невозможно. Так что же? Расскажите мне про вашего оруженосца.
— Сомневаюсь, что есть что-то, чего вы не знаете, — улыбнулся Лукас, спрашивая себя, случайно или намеренно она себя только что выдала. Он же ни словом не обмолвился, кем именно служил ему Илье.
И она опять удивила его, не подумав отпираться.
— Ах, ну да, да, он кое-что сказал мне, когда прибежал от вас чуть живой. Что служил у вас, что вы его отослали, когда у вас появились дела, в которые ему незачем было совать нос, и что вы очень злы.
— На него?
— Этого он не уточнял.
«Интересно, — подумал Лукас, почти машинально передвигая фигуры, — она лжёт?» А если нет? Неужто Илье вправду почувствовал в нём злобу? И если почувствовал — кто из них ошибался: Илье или сам Лукас? Ведь едва не придушил он парнишку явно не из любви… А если и так, то между такой любовью и злобой нет никакой разницы.
— Он сказал мне нечто, меня расстроившее, — проговорил Лукас. Он не глядел на Селест, но знал, что тон его голоса вынудит её присмотреться к нему внимательнее.
— Вот как? И что же именно?
— Что в моё отсутствие вы принимаете некоего рыцаря.
— В ваше отсутствие! — Селест снова откинулась на спинку кресла и гневно хлопнула крышкой стола. — Да вы отлучились-то всего раз, и то после трёх ночей! И вы смеете…
— Вот именно, — вкрадчиво вставил Лукас. — Один раз после трёх ночей, месстрес. А вы изволите думать, будто я явлюсь на первый ваш свист, словно пёс.
— Но вы ведь явились, — заявила она так уверенно, что тут уж он не выдержал и посмотрел на неё — просто посмотрел, ни на что не рассчитывая, да и почти не желая уже рассчитывать. Ему просто хотелось её понять.
Селест из Наворна сидела прямо, прижав позвоночник к спинке кресла и переставляя шахматные фигуры вытянутой рукой. Её губы были крепко сжаты, пламя камина бросало отблески на изгиб обнажённой шеи. Лукас подумал, что хочет её. Просто хочет — её тело, и ещё пить с ней кофе потом, после соития, и не знать ни про Илье, ни про Дерека… ни про Ив.
Они сидели в тишине, когда наконец явился слуга с подносом. Селест даже не взглянула на него. Тот поставил вино на стол и удалился на цыпочках. Когда дверь за ним закрылась, Лукас улыбнулся, не сводя с Селест глаз.
— Что смешного? — спросила она.
— Я просто представил, как бы вы сейчас покрыли его бранью. Как слуг на крыше. Он, должно быть, тоже представил.
— Вы бы хотели это услышать?
— Нет, не думаю.
— А что вы думаете? — отрывисто спросила она.
О… неужели? Неужели мы всё-таки пойдём проторенной дорожкой и начнём играть в откровенность? Лукас выпрямился: он наконец почувствовал себя в родной стихии.
— Я думаю, что вы очень странная женщина.
— Странная? Это комплимент?
— Нет. Вовсе нет.
— Слава Единому. В качестве комплимента это прозвучало бы пошло.
— Вы предпочитаете думать, что я снова вас оскорбил?
— Нет, я предпочитаю думать, что вы сказали правду.
Лукас кивнул и перевёл чёрную пешку на восьмую полосу доски.
— Вам мат, месстрес Селест.
Она непонимающе уставилась на доску. Потом пожала плечами.
— В самом деле. Надо же.
— Я не верю, что вы не видели этой пешки.
— Видела, конечно.
— Почему же вы её проигнорировали?
— Не знаю. Задумалась. Или очень хотела поскорее поставить вам мат. Думала, что успею первая.
— Эта игра не терпит суеты.
— Как и любая другая, сэйр Лукас. Я это знаю. Просто иногда хочется проиграть.
— Потому что партия скучная?
— Нет, просто для разнообразия.
Она откинула крышку стола и одним движением смахнула оставшиеся фигуры в ящик. Потом сказала:
— Налейте мне вина.
Лукас наливал стоя, искоса поглядывая на Селест, а она смотрела на огонь и рассеянно крутила локон у шеи. «Что-то будет сейчас, — думал Лукас, поглядывая то на неё, то на тёмную струю, льющуюся в кубок. — Она должна уже понять, что эта тактика не действует. Всё, что ей удалось, — это меня заинтриговать, но этого недостаточно, чтобы я потерял контроль над собой».
Мысль о том, что она этого и не добивается, была слишком обескураживающей, чтобы её допустить.
— Тот рыцарь, что ходит ко мне, — сказала Селест, когда он вложил кубок в её руку, — это Петер из Локрида. Он дальний родственник моего мужа. Довольно беспутный юноша. Сперва болтался при дворе, потом по военным кампаниям, но всё без особого толку. Я собираюсь пристроить его королевским конюшим. Он всё время пытается меня отблагодарить, я так от него устала. Мне не хотелось говорить вам об этом.
— Вы и не должны, — заверил её Лукас, даже не пытаясь определить, какая часть из этого правда. Каждое слово могло быть хоть святой истиной, хоть наглой ложью. Какая эффективная методика, отметил он про себя. Иногда лгать, иногда нет — чтобы жертва ни в чём не могла быть уверена. Для него это было чем-то новым. Сам он обычно лгал.
— Конечно, не должна, — сказала Селест и взглянула на него снизу вверх. Такого прямого взгляда он от неё никогда ещё не получал. — Но, знаете ли, весьма утомляет необходимость всегда говорить только то, что надо.
Вот и приглашение к задушевной беседе. Не в самой лучшей форме, но и не совсем провальное. Для простачка вполне бы сошло. Неужели она считает его простачком? Или проверяет, не является ли он таковым? Или хочет, чтобы он думал, будто она его таковым считает? Проклятье, столько предположений — а её поведение было слишком противоречивым, чтобы он мог остановиться на одном из них…
И тут Селест из Наворна встала, отняла у Лукаса кубок и поставила его на шахматную доску.
— Хватит, — сказала она. — Прекратите, хватит. Вы с ума меня сводите. Вы и сами сумасшедший, вы это знаете или нет?
Вот к такому повороту Лукас был не готов. То есть совершенно. Он сумел сохранить выражение лица неизменным, но внутри у него всё перевернулось.
— О чём вы говорите?
— Вы прекрасно знаете, о чём. С первой нашей ночи вы всё время меня в чём-то подозреваете. Ну, может быть, не с первой, но со второй точно. Вы превосходно владеете собой, да, но неужели вправду думаете, что ваше тело вас не выдаёт? — прежде, чем он успел ответить, она оказалась за его спиной и положила руки ему на плечи. — Вы ведь страшно напряжены. Вот здесь, — её пальцы скользнули под воротник его сорочки, — у вас будто камнями набито. И чем спокойнее ваше лицо и голос, тем напряженнее ваше тело. Вы ведь обычно не спите с теми, кого подозреваете во всех грехах? Если бы спали, знали бы…
А ведь она права. Он никогда не использовал постель как средство управления другими. Возможно, потому, что предпочитал влиять на мужчин — это было сложнее, а потому забавнее. А может, дело в том, что он никогда не оставался в женской постели достаточно долго, чтобы его партнёрша успевала что-то почувствовать.
И вот последствия. Такой провал. Оглушительный, с треском, который должен быть слышен аж до самого побережья. Позор на твою голову, Лукас Джейдри. Как бы Марвин этому порадовался.
— Уж не знаю, что вы там думаете, — продолжала Селест: в её голосе не было ни обиды, ни злости, ни сочувствия — ничего, что могло бы уверить Лукаса, будто она по-прежнему играет. Конечно, она могла играть… а могла и нет. — Что я хочу вас отравить? Так ведь я всегда пью и ем вместе с вами. Вытянуть какие-то сведения?.. Ох, я не знаю. Неужели вы думаете, что мне бы это и вправду удалось? И что Дерек этого не понимает?
— Так Дерек всё-таки… — резко начал Лукас, но Селест перебила его.
— Он мой старый друг. Настолько, насколько может быть другом исповедник. И я знаю, что безопаснее для меня не задавать ему вопросов. У меня трое детей, сэйр Лукас. Я хочу им добра. И я не стала бы делать то, что заведомо обречено на провал.
Лукасу хотелось ей верить. И это было ужасно. Ужасно, возмутительно, он не понимал, как мог настолько размякнуть, — но он в самом деле хотел ей доверять. И у него не было неопровержимых улик её вины.
— Вы можете покинуть мой дом немедленно… если хотите этого. Может, так даже будет лучше. Я подумать боюсь, что вы там себе успели навоображать. И это… не делает вас хорошим любовником, сэйр Лукас.
Если это был очередной ход — то шокирующе рискованный. Сам Лукас на такое мог бы и не решиться. А она была либо отчаянно смела, либо невиновна.