Страница:
— Он меня ненавидит.
— Вовсе он тебя не ненавидит. Но ему, как и мне, страшно смотреть на тебя. Он, как и я, хочет, чтобы ты оказался где-нибудь далеко и не отравлял воздух вокруг нас своим дыханием. Но если он позволит своей ярости вырваться, он станет таким, как ты. А я не могу этого допустить. Я не могу и его потерять, как тебя.
Лукас отдал бы половину жизни за право сейчас её обнять. Но он даже не стал просить об этом Бога, зная, что это бесполезно. Однако какая-то часть его — та, которую он всю жизнь считал единственной — была возмущена услышанным и требовала ударить в ответ.
— Ив, ты сама не понимаешь, чего хочешь. Ты говоришь, что он похож на меня, и в то же время хочешь от этого сходства уберечь. Уж признайся, что ты любишь в нём то, что напоминает меня, потому что это так удобно и безопасно — любить волка без клыков и когтей.
Она сгорбилась и утратила все остатки былой красоты. Потом чуть пошевелила плечами, распрямляя их, и сказала с тихой горечью:
— Всё-таки я была права. Ты приехал только затем, чтобы меня помучить. Что ж. Да, ты прав. Я его люблю за то, что он — это ты. Не сходство с тобой. Он и есть ты. Тот, которым ты мог стать, но не стал. Так же, как ты — это то, во что может со временем превратиться он. Но я очень постараюсь этому помешать.
— Ив… — он уже смертельно жалел о своих словах. — Ив, я не это…
— Лукас, — в тон ему повторила она. — Лукас. Марвин спас Эдрика. Он тонул, а Марвин спас его, хотя в тот день я была ему врагом. А ты бы что сделал на его месте? Ты спас бы моего сына, зная, что он не от тебя?
Она знала его.
Ив из Мекмиллена, ты меня знаешь, подумал Лукас, чувствуя, как она удаляется от него в немыслимую даль — куда дальше, чем была все эти годы. Но она знала его лучше, чем кто-либо в его жизни. И потому ему даже не было нужды отвечать на вопрос.
Но он мечтал расплатиться с собой за собственную глупость — за все глупости разом — и сказал:
— Ты не понимаешь, Ив. Он потому-то и спас, что ему всё равно. Он не любит тебя, не ревнует, ему не больно смотреть на чужое дитя от тебя…
— Что ж, тогда я предпочитаю его нелюбовь твоей любви, — сказала Ив, и этим поставила точку в их истории, которая длилась семь недель и один день, но отняла у обоих восемнадцать лет. И хорошо, если не больше. — Ты всё сказал? Тогда я больше тебя не задерживаю.
— Я не уеду, Ив.
— О, ну конечно же… Что тебе нужно?
— Я приехал за Марвином. Я весь этот путь проделал ради него.
«А не ради меня?» — спросили её глаза с улыбкой, и в вопросе не было горечи, только понимание, от которого ему хотелось кричать. В её взгляде промелькнула былая нежность, и Лукас вновь с обжигающей ясностью понял, что она всегда, всегда понимала его, и, несмотря на это, всегда любила.
— Оставь его в покое, Лукас. Оставь нас в покое, наконец.
— Я не могу. Он похитил королевского наследника, сына герцогини Пальмеронской. Мне приказано вернуть их обоих. Я не уеду, пока не поговорю с ним. Но обещаю тебе, что не стану его ни к чему принуждать.
— Ты никогда этого не делал, — с презрением сказала Ив. — Ты же Птицелов.
Она повернулась к столу и задула все свечи, кроме одной.
— Отдохни и поспи. Завтра уедешь. Я не позволю тебе оставаться под одной крышей с моим сыном. Здесь неподалёку есть охотничий домик, мой егерь проводит тебя туда. Там есть всё необходимое. Дождёшься Марвина там. Он уже поправился, но ему надо немного окрепнуть. Через несколько дней я пришлю его к тебе.
— Он знает, что я здесь?
Её улыбка стала колкой.
— А ты как думаешь?
Ив поправила приборы на столе, разгладила подвернувшийся уголок скатерти, будто прилежная служанка. Потом выпрямилась и пошла к двери. Лукас смотрел, как она уходит, и понимал, что ему нечем и незачем её останавливать. И он сказал — не ей, но через неё:
— Скажи ему… Скажи, что я всё равно поймаю его. Теперь я должен. Это единственное, в чём я ещё уверен.
Ив взяла подсвечник с огарком, стоящий на комоде, и обернулась в последний раз.
— Может быть, тебе пора наконец научиться сомневаться, — сказала она и вышла.
Дверь за ней закрылась.
Глава 11. Птицелов
— Вовсе он тебя не ненавидит. Но ему, как и мне, страшно смотреть на тебя. Он, как и я, хочет, чтобы ты оказался где-нибудь далеко и не отравлял воздух вокруг нас своим дыханием. Но если он позволит своей ярости вырваться, он станет таким, как ты. А я не могу этого допустить. Я не могу и его потерять, как тебя.
Лукас отдал бы половину жизни за право сейчас её обнять. Но он даже не стал просить об этом Бога, зная, что это бесполезно. Однако какая-то часть его — та, которую он всю жизнь считал единственной — была возмущена услышанным и требовала ударить в ответ.
— Ив, ты сама не понимаешь, чего хочешь. Ты говоришь, что он похож на меня, и в то же время хочешь от этого сходства уберечь. Уж признайся, что ты любишь в нём то, что напоминает меня, потому что это так удобно и безопасно — любить волка без клыков и когтей.
Она сгорбилась и утратила все остатки былой красоты. Потом чуть пошевелила плечами, распрямляя их, и сказала с тихой горечью:
— Всё-таки я была права. Ты приехал только затем, чтобы меня помучить. Что ж. Да, ты прав. Я его люблю за то, что он — это ты. Не сходство с тобой. Он и есть ты. Тот, которым ты мог стать, но не стал. Так же, как ты — это то, во что может со временем превратиться он. Но я очень постараюсь этому помешать.
— Ив… — он уже смертельно жалел о своих словах. — Ив, я не это…
— Лукас, — в тон ему повторила она. — Лукас. Марвин спас Эдрика. Он тонул, а Марвин спас его, хотя в тот день я была ему врагом. А ты бы что сделал на его месте? Ты спас бы моего сына, зная, что он не от тебя?
Она знала его.
Ив из Мекмиллена, ты меня знаешь, подумал Лукас, чувствуя, как она удаляется от него в немыслимую даль — куда дальше, чем была все эти годы. Но она знала его лучше, чем кто-либо в его жизни. И потому ему даже не было нужды отвечать на вопрос.
Но он мечтал расплатиться с собой за собственную глупость — за все глупости разом — и сказал:
— Ты не понимаешь, Ив. Он потому-то и спас, что ему всё равно. Он не любит тебя, не ревнует, ему не больно смотреть на чужое дитя от тебя…
— Что ж, тогда я предпочитаю его нелюбовь твоей любви, — сказала Ив, и этим поставила точку в их истории, которая длилась семь недель и один день, но отняла у обоих восемнадцать лет. И хорошо, если не больше. — Ты всё сказал? Тогда я больше тебя не задерживаю.
— Я не уеду, Ив.
— О, ну конечно же… Что тебе нужно?
— Я приехал за Марвином. Я весь этот путь проделал ради него.
«А не ради меня?» — спросили её глаза с улыбкой, и в вопросе не было горечи, только понимание, от которого ему хотелось кричать. В её взгляде промелькнула былая нежность, и Лукас вновь с обжигающей ясностью понял, что она всегда, всегда понимала его, и, несмотря на это, всегда любила.
— Оставь его в покое, Лукас. Оставь нас в покое, наконец.
— Я не могу. Он похитил королевского наследника, сына герцогини Пальмеронской. Мне приказано вернуть их обоих. Я не уеду, пока не поговорю с ним. Но обещаю тебе, что не стану его ни к чему принуждать.
— Ты никогда этого не делал, — с презрением сказала Ив. — Ты же Птицелов.
Она повернулась к столу и задула все свечи, кроме одной.
— Отдохни и поспи. Завтра уедешь. Я не позволю тебе оставаться под одной крышей с моим сыном. Здесь неподалёку есть охотничий домик, мой егерь проводит тебя туда. Там есть всё необходимое. Дождёшься Марвина там. Он уже поправился, но ему надо немного окрепнуть. Через несколько дней я пришлю его к тебе.
— Он знает, что я здесь?
Её улыбка стала колкой.
— А ты как думаешь?
Ив поправила приборы на столе, разгладила подвернувшийся уголок скатерти, будто прилежная служанка. Потом выпрямилась и пошла к двери. Лукас смотрел, как она уходит, и понимал, что ему нечем и незачем её останавливать. И он сказал — не ей, но через неё:
— Скажи ему… Скажи, что я всё равно поймаю его. Теперь я должен. Это единственное, в чём я ещё уверен.
Ив взяла подсвечник с огарком, стоящий на комоде, и обернулась в последний раз.
— Может быть, тебе пора наконец научиться сомневаться, — сказала она и вышла.
Дверь за ней закрылась.
Глава 11. Птицелов
Некоторое время — как потом выяснилось, восемь дней — прошло в болезненных падениях из мрака в туман и обратно во мрак.
Туман был холодным и сырым, окунувшееся в него тело бил озноб, а голоса, продиравшиеся сквозь белёсую пелену, хохотали как безумные и несли полную чушь. Марвин трясся от ужаса, а иногда от стыда, если узнавал в говоривших Гвеннет, Робина Дальвонта или Рысь. Он думал, они приходят мучить его за то, что он с ними сделал, но, кажется, они даже не знали, что он здесь.
Во мраке голосов не было, да и ничего не было, кроме самого мрака, душного, плотного, забивавшегося в рот и ноздри, залеплявшего глаза и связывавшего всё тело, так что Марвин не мог даже метаться, только падал и падал сквозь вязкую тьму, будто в болоте тонул. Это было ещё гаже, чем туман, но зато здесь по крайней мере не было голосов.
Между мраком и туманом порой случались краткие проблески ясности, когда Марвин понимал, кто он и где находится. В первый такой проблеск он подумал, что опять попал в Нордем, и твёрдо решил, что это уже в последний раз, поэтому чуть не вышиб глаз человеку, который как раз в этот момент делал ему перевязку. На этот бессмысленный порыв ушли все его силы, и следующий проблеск случился нескоро. Стоял день, Марвин открыл глаза и тут же со стоном закрыл их, ослепнув от ударившего в лицо солнца, поэтому дальше мог только слушать.
— Заражение вот-вот распространится на всё тело. Руку придётся отнять, хотя я не уверен, что и это поможет…
Голос оборвался изумлённым вскриком, когда Марвин стремительно выбросил вперёд руку — ту самую, на которую покушался этот ублюдок — и сгрёб костоправа за грудки.
— Только попробуй, — зловеще предупредил он и снова потерял сознание.
В следующий проблеск Марвин сразу же схватился одной рукой за другую, лихорадочно провёл ладонью по всей её длине, от плеча до пальцев. Облегчённо вздохнул и вдруг почувствовал запах базилика. Этот запах будил в нём какое-то смутное воспоминание, но затопившее Марвина мгновением раньше облегчение было слишком сильно, чтобы думать о чём-то другом, и он снова вздохнул и соскользнул обратно во мрак.
Потом он наконец понял, что пришёл к месстрес Ив из Мекмиллена. Воспоминание об этом было путаным и обрывочным, Марвин не помнил, что говорил ей, но знал, что она его приняла. Он попытался понять, не видел ли её между мраком и туманом, но так и не смог, и это его расстроило. Проблески ясного разума случались всё чаще, и Марвин ждал их с нетерпением, всякий раз всё настойчивее выкарабкиваясь из мрака и мглы и всё сильнее сопротивляясь, когда они звали его назад. Он хотел подольше задержаться в реальности, чтобы увидеть Ив и сказать ей, что он не принёс в Мекмиллен зла.
Недели через две он сообразил, что можно её просто позвать.
— Где твоя хозяйка? — спросил он женщину, которую увидел, когда открыл глаза. И вдруг понял, что лежит в горячей воде, полностью обнажённый, а эта женщина осторожно водит мокрой тканью по его животу. Ткань была мягкая, вода — приятная, живот пощипывало, и в кои-то веки Марвин ощущал что-то, кроме боли, но он всё равно рассвирепел — так, что женщина отшатнулась от одного взгляда на его лицо.
— Это ещё что такое?! Где твоя хозяйка, отвечай! — рявкнул он и, вцепившись обеими руками в края бадьи, рывком поднялся. Вода с шумом ринулась вдоль его тела, заходила в бадье, расплёскиваясь по полу. Под взглядом оторопело хлопающей глазами женщины Марвин выпрямился во весь рост и решительно переступил через край бадьи. Падая, он больно ударился затылком об пол и разозлился ещё сильнее, и злился даже в темноте, которая немедленно воспользовалась ситуацией и, ловко подхватив его, потащила за собой.
Когда Марвин открыл глаза, Ив смотрела на него с укором.
— Ну и что прикажете с вами делать? — поинтересовалась она. Марвин попытался смочить горло слюной, потом долго придумывал достойный ответ. Наконец начал:
— Я не давал своего согласия…
Она быстро и крепко прижала ладонь к его щеке, потом к другой, ко лбу. Покачала головой.
— Ваши раны надо промывать. В воде содержится травяной настой. И совершенно незачем было орать на служанку.
Он почувствовал страшную обиду на неё за то, что она говорит с ним, как с пьяным или дураком, но снова не нашёл слов, чтобы передать своё возмущение. Ив улыбнулась, наблюдая за его мучениями, и опять покачала головой.
— Спите. Ваша сегодняшняя активность совершено недопустима.
— Я не хочу, чтобы ко мне прикасались, — угрюмо сказал Марвин.
Она взяла его лицо в ладони, блаженно холодные, как святая вода, и на несколько мгновений прижалась губами к его рту. Потом чуть отстранилась и всё с той же улыбкой посмотрела на него. Глаза у Марвина слезились, и от этого ему показалось, что её тоже слезятся.
— Даже я? — спросила она, и он смущённо улыбнулся, прежде чем вырубился снова.
Пробуждаясь, он видел её всё чаще, и даже позволял мыть и кормить себя, когда понял, что не может делать этого сам. Его разум прояснялся с каждым новым днём, но тело оставалось примерно столь же сильным и выносливым, как тело тряпичной куклы. В первый день, прошедший без единого падения во мрак или мглу, Марвин не мог даже оторвать руки от кровати, а малейшее движение головой вызывало вихрь тёмных пятен перед взглядом, грозивший очередным обмороком. Поэтому он лежал тихо, пока Ив промывала раны на его животе — те, которые он получил, пока Ойрек волок его по земле за своим конём. Марвин обнаружил, что именно эти царапины оказались самыми коварными: они плохо заживали, открываясь всякий раз, когда его били в Нордеме, и оказались крайне гостеприимным пристанищем для заразы. В результате его изрядно ввалившийся за последнее время живот превратился в сущий гобелен, изукрашенный сетью багровых полос и серых нитей гноя. Столько шрамов за раз Марвин ещё никогда не умудрялся получать. Он смотрел на собственную плоть с недоумением, и с удивлением — на безмятежное лицо Ив, промывавшей его раны и даже не придерживавшей руку, когда Марвин, скрежеща зубами, вздрагивал и корчился под её безжалостной заботой. Чем дальше отступал туман, тем сильнее он чувствовал боль, и не только на животе — левая рука тоже горела пламенем, а всё тело казалось переломанным, неумело собранным и переломанным заново.
— Руку всё-таки оставили, — сказал Марвин, чтобы хоть как-то отвлечься от ощущения, будто тысячи маленьких злобных муравьёв устроили пиршество на его животе.
Ив кивнула, не поднимая головы.
— Притт сперва решил, что дело в ней. Почти сразу же хотел отнять. Но я не позволила.
— Не позволили? — изумлённо переспросил Марвин. Он как-то не подумал, что это её заслуга, и до этого момента воображал, будто костоправа напугала его угроза.
— Конечно. Я сказала ему, что ты предпочтёшь умереть, чем жить калекой.
Она проговорила это так спокойно и уверенно, что Марвин застыл, на миг даже перестав чувствовать боль, которую причиняли ему её осторожные прикосновения. Она была совершенно права, но Марвин не мог взять в толк, как она об этом узнала. Большинство людей на его месте что угодно променяли бы на жизнь, но после всего, что случилось, Марвину такая жизнь была не нужна, и он знал это совершенно точно. И она тоже знала, хотя любая женщина на её месте предпочла бы спасти его такой ценой, пусть даже потом он навсегда возненавидел бы её за это.
А она рискнула, и они выиграли оба.
— Как ты узнала? — потрясённо спросил он.
Ив остановилась и приложила пальцы к его губам.
— Помолчи. Ты мне мешаешь.
И она снова принялась мучить его истерзанное тело, а он скрипел зубами, но потом заснул так крепко и спокойно, как не спал уже много недель.
Наутро он проснулся в поту и бреду, чувствуя, что совершенно позабыл что-то очень важное. Увидев Ив, схватил её за руку, не думая, что может причинить боль.
— А наследник? Наследник выжил? Ты видела его, ты его взяла?
— Ш-ш, — она попыталась его успокоить, но он не ослабил хватку, просто не мог — пальцы свело судорогой. — Всё в порядке. Да, мальчик жив. Не волнуйся. Он очень крепкий. Покрепче тебя.
Она хотела поддразнить его, но он пропустил шутку мимо ушей.
— Жив? Правда жив? О, Единый… слава тебе. Я думал, помрёт. Он такой был весь синий, и так орал, я чуть с ума не сошёл. Он должен был умереть.
— Ты тоже, — сказала Ив, заставив его прекратить разговор.
Со временем он смог сидеть, потом вставать, но прошёл почти месяц, прежде чем стало ясно, что он всё-таки выживет. Зараза выходила из тела неохотно, будто уже попривыкнув к жилищу и собравшись отхватить его целиком. Но Марвин никому бы не отдал того, что считал своим, без борьбы. Несмотря на все старания Лукаса из Джейдри, проигрывать он так и не научился.
Однажды Марвин стоял у окна, привалившись плечом к стене и вдыхая морозный воздух. Ив отчитала бы его, если бы увидела, но Марвину уже выть хотелось в этой каменной клетке, за порог которой он не ступал с тех самых пор, как очутился в Мекмиллене. Он никогда в жизни не сидел так долго на одном месте, и тосковал, глядя на голубовато-серое небо, клочок которого виднелся из окна его тюрьмы. А ещё из него виднелся двор, и там Марвин заметил юного мессера Эдрика, упражнявшегося с мечом. Когда вошла Ив, она застала Марвина за изрыганием самых изощрённых ругательств, какие только мог изобрести его затуманенный разум. Болезнь сделала его раздражительным.
— Опять ты… — вздохнула Ив и решительно потащила его к постели. Марвин шёл и страшно ругался.
— Кто учил этого щенка держать оружие?! Ему бы на ярмарку с такой стойкой, со скоморохами скакать! И какой кретин дал мальчишке железный меч, он же полена от собственной ноги не отличит!
Ив заставила его лечь, пощупала лоб и осуждающе покачала головой.
— И чего ты так разволновался? Снова весь горишь. Зачем ты пошёл к окну, я же тебя просила! Вот велю заколотить ставни, будешь знать.
Он посмотрел на неё с ужасом, но она только улыбнулась, и он понял, что она не собирается претворять угрозу в жизнь. Внезапно на него накатило такое чёрное, беспробудное отчаяние, какого он не испытывал ни в подземелье Нордема, ни когда находился с Лукасом Джейдри.
— Не могу так больше, — взмолился Марвин. — Не могу! Я с ума тут схожу. Когда ты меня выпустишь?
— Когда ты будешь в состоянии научить моего сына, как правильно обращаться с мечом, — сказала Ив и поцеловала его, заглушив протест. В последнее время такие поцелуи она использовала как последний и решающий аргумент, против которого Марвину решительно нечего было возразить.
Дни шли, он набирался сил, а в небе за окном было всё больше голубых красок и всё меньше — серых. Весна возвращается даже на Запястье, и Марвин возвращался вместе с ней, с каждым тёплым днём становясь всё невыносимее. Так что в конце концов Ив позволила ему выйти наружу, и он радовался, как ребёнок, которого выпустили из чулана, где продержали много часов в наказание за шалости. Силы стали восстанавливаться вдвое быстрее — уже через день он гарцевал по двору на самом норовистом коне из конюшен Мекмиллена, потом возобновил упражнения с мечом, и, хотя рубцы на руке и особенно на животе немилосердно тянуло от каждого резкого движения, Марвин быстро понял, что окончательно пришёл в себя. И было так удивительно просыпаться без боли, а засыпая, не слышать хохота и голосов. И смотреть на небо, на чернеющие проталины и грязно-белый снег, на посветлевшие деревья тоже было удивительно. И удивительно было смотреть на Ив. Впрочем, Марвин мало на неё смотрел — по мере его выздоровления она проводила с ним всё меньше времени, а его больше волновал мир вокруг, по которому он так истосковался. Этот мир оживал вместе с ним, и никогда ещё не был таким родным. Марвин прежде не ощущал привязанности к земле — ни к Фостейну, где вырос, ни к Предплечью, где воевал, ни к Таймене, где бездумно тратил отпущенные жизнью дни. А Запястье — суровый недружелюбный край, столько раз пытавшийся свести его в могилу — стало ему родным. Именно поэтому, может быть, и стало.
Сын герцогини Пальмеронской тоже оживал и поправлялся. По словам Ив, это был здоровый крепкий мальчик, он быстро отошёл ото всех потрясений и сейчас только ел и спал, как и положено младенцам одного месяца от роду. По счастью, одна из посудомоек Мекмиллена совсем недавно родила, и молока у неё было достаточно и для своей дочери, и для новорожденного короля. Марвина поразило, что Ив так легко поверила ему, и однажды он спросил её об этом, чувствуя себя полным дураком, а она только засмеялась в ответ.
— Марвин, я же сама сказала тебе, что Артенья ждёт ребёнка. И я уже вижу, что мальчик похож на неё. Кстати, как его зовут?
Марвин сперва растерялся, а потом вспомнил, как освятил младенца, и, отчего-то смущаясь, рассказал об этом Ив. Она слушала, глядя на него с раздражающей его смесью жалости и восхищения, так, как будто он поведал о каком-то невероятном подвиге, который совершил ценой немыслимых жертв. Но когда она услышала, какое имя Марвин дал своему королю, её глаза расширились, а потом она расхохоталась.
— Паттерик?! О боги, Марвин! О чём ты думал?
— О Святом Патрице, — честно признался тот.
— Ну да, и поэтому дал королю имя, которое носит каждый второй крестьянин!
Марвин пожал плечами. Он знал, что лишь сила Единого сохранила жизнь и ему, и младенцу, поэтому ничто другое тогда ему в голову не пришло.
— Ну как бы там ни было, Марвин, ты же теперь названный отец короля.
Он воззрился на неё в изумлении. С этой стороны он на дело не смотрел.
— Я только хотел его спасти, — с трудом сдерживая недовольство и убеждая себя, что вовсе не обязан оправдываться, сказал Марвин. — В руках Ойрека ему грозила опасность. Ты бы видела, как он его держал…
— Ты бы видел, как ты его держал! — воскликнула Ив и снова расхохоталась. Они стояли на террасе, она опиралась рукой на перила, и ветер трепал её волосы, забрасывая кончики ей на пальцы. — Я сперва не поняла, то ли это ребёнок, то ли куль с мукой. Кстати, — её глаза всё ещё смеялись, — ты же так и не видел его с тех пор, как вы сюда прибыли. Хочешь посмотреть?
— Ну… — Марвин посмотрел на неё в замешательстве.
— Пошли! — приказала Ив и, схватив его за руку, повела наверх.
Для ребёнка она выделила отдельную комнату рядом со своей спальней — маленькую, тщательно выложенную гобеленами, так что ледяная тяга от камня не могла проникнуть внутрь. Окно держали распахнутым, в комнате было тепло, но свежо. Здесь хорошо пахло; Марвин не сразу понял, что это запах женского молока. Кормилица короля, на время переведённая из посудомоек в личные служанки месстрес Ив, шила, сидя у колыбели.
— Ну, Олли, как дела? — спросила Ив, входя. Марвин нерешительно остановился на пороге и смотрел, как она склоняется над спящим ребёнком.
— Всё хорошо, моя месстрес, только вот заснул. Наедается за двоих, вот и дрыхнет, — пожаловалась кормилица; впрочем, недовольной жизнью она вовсе не выглядела. Это была пышнотелая крестьянская девица, и, судя по виду, её хватило бы на выкармливание десятерых, а не то что двоих младенцев. Марвин никогда не видел таких огромных женщин и молча пялился на её немыслимую грудь, а когда Ив, не поднимая головы, поманила его к себе, быстро отвёл взгляд и поспешно подошёл.
— Смотри, — сказала она еле слышно, — вот твой король.
Марвин с сомнением посмотрел на младенца, с трудом его узнавая. Ребёнок был пухлым, розовощёким и гладким, похоже, за ним хорошо смотрели и успели откормить. Его крохотные ручки во сне были сжаты в крепкие кулачки. «М-да уж, похоже, вырастет — будет у нас ещё один Артен Могучий», — подумал Марвин и ощутил непонятную гордость.
— Хочешь подержать? — предложила Ив, и он поспешно убрал руки за спину и замотал головой.
— Я?! Нет. Нет уж! Натаскался, спасибо.
Ив и кормилица прыснули хором. Марвин свирепо посмотрел на женщин, и они умолкли, но в тёмных глазах Ив по-прежнему плясали весёлые искры. Она снова взяла Марвина за руку, кивнула кормилице, и они вышли в спальню. Ив плотно прикрыла дверь и повернулась к нему. Её глаза больше не улыбались.
— Марвин, что ты будешь делать теперь?
Он пожал плечами, подавав вздох.
— Не знаю. Тогда я думал только о том, чтобы забрать его у Ойрека. Теперь… не знаю. Я не думаю, что для него безопасно где бы то ни было. Лукас… — он запнулся, потом упрямо закончил: — Лукас сказал, что король мёртв. Если это правда, то вот наш король. Но он… такой… беспомощный, — раздражённо закончил Марвин. — И он сын Артеньи, а не короля Артена. Наверняка это кому-то не понравится. Откуда мне знать, что его не убьют, как только узнают о его существовании? Да и меня с ним заодно?
— И что же ты решил?
«Ничего я не решил», — хотел ответить Марвин и вдруг понял, что это неправда.
— Я оставлю его здесь. С тобой.
Он ждал удивления и возражений, но Ив только кивнула, как будто именно этого и ждала. Это потрясло его.
— Ты согласна?!
— Он мой король, Марвин. Так же, как и твой. К тому же он сын моего сюзерена. Я обязана позаботиться о нём, коль уж древние духи отдали его на моё попечение.
— Древние духи тут не при чём, — резко сказал Марвин; её покровительственный тон выводил его из себя.
— Разве? Ты же видел одного из них, пока ехал ко мне?
Марвин стиснул зубы. Потом понял, что пререкаться глупо.
— Ты станешь выдавать его за сына этой женщины, Олли?
— Нет. Ведь когда-нибудь он станет королём. Он должен расти как дворянин и получить воспитание, какое подобает дворянину, раз уж мы не можем дать ему большего. Я буду растить и учить его, как своего сына.
— Не надо как своего! — взъярился Марвин и, увидев потрясение и обиду в её глазах, тут же смягчился. — Я хочу сказать… ох, кто только занимается с твоим мальчишкой!
— Замковый мастер фехтования, — холодно ответила Ив. — Он учил моего мужа.
— Ну, твоего мужа я не знал, — растерянно ответил Марвин, проклиная всё на свете. Ему совсем не хотелось огорчать её, он был обязан ей слишком многим… да и вообще, он просто не хотел её огорчать, вот и всё.
Она, кажется, поняла это и, чуть улыбнувшись, снова взяла его за руку. Марвин всегда терялся, когда она это делала — он никак не мог понять, что значит этот жест.
— Может, ты и прав, — вздохнула Ив. — Рэйдель никогда не был особо хорошим воином. У него куда лучше получались песни… Что ж, в таком случае необходимо, чтобы здесь был кто-нибудь, кто научит короля воинским премудростям. И ты же понимаешь, я не могу позвать человека со стороны.
Он долго не мог понять, к чему она ведёт. Потом приготовился отпираться — и неожиданно осознал, что у него нет для этого оснований. В конце концов, что он оставил на Предплечье? Мёртвого короля, мёртвую невесту, свою глупость и свой позор? Вряд ли это то, за чем стоит возвращаться. А здесь его король. И ещё здесь Ив.
Последняя мысль его страшно удивила.
Марвин обнаружил, что обнимает её, и что одежды на них уже намного меньше, чем когда они вошли в спальню. Он ждал, что она снова начнёт управлять его движениями, и приготовился с этим смириться, но на сей раз Ив позволила ему принять инициативу на себя. И он сделал это с благодарностью, нежностью и страстью, которые прежде казались всего лишь средством достижения мимолётного удовольствия, но теперь по какой-то необъяснимой причине приносили удовольствие сами по себе.
Потом, правда, он позорно уснул, а когда проснулся, Ив лежала рядом с ним, подперев голову рукой, и смотрела на него задумчивым непроницаемым взглядом.
— Лукас был здесь, — сказала она.
Какое-то время Марвин смотрел на неё, пытаясь понять, зачем и как она это сказала. Потом неловко сел, морщась от боли в заживающих рубцах.
— Когда?
— Около недели назад. Когда ты только начал вставать.
— Чего он хотел? — спросил Марвин и тут же добавил: — Он тебе ничего не сделал?
— Нет, — сказала Ив и замолчала. Она пропускала сквозь пальцы прядь волос, переброшенную через плечо, и этот жест казался Марвину нервным, но её взгляд был всё так же непроницаем. Марвин уже собирался спросить, какого хрена она скрыла от него этот немаловажный визит, когда она проговорила: — Я отправила его в свой охотничий домик. Сказала, что пришлю тебя к нему, когда смогу. Ты пойдёшь?
Марвин хотел ответить: «Да, ещё бы, мать-перемать!» Он весь кипел. Он даже сам не знал, что его разозлило больше: то, что это ублюдок заявился сюда, или что Ив умудрилась так долго это скрывать.
Но он ничего не сказал, только сбросил ноги с кровати, переждал короткий приступ головокружения и стал одеваться.
— Ты убьёшь его?
Он обернулся, несмотря на то, что решил не делать этого — её надо было хоть как-то наказать. Но теперь он видел, что она и так достаточно наказана.
— А ты хотела бы, чтобы убил? — ядовито спросил Марвин.
Ив прикрыла глаза, её губы дрогнули, меж бровей пролегла складка. Потом она сглотнула и чуть заметно покачала головой. Её голос был хриплым.
— Иногда ты пугаешь меня… так же, как он. Марвин, пожалуйста, будь осторожен. Будь очень осторожен с ним.
— У меня это никогда не получалось, — сказал Марвин и снова отвернулся. Он натянул рубашку и принялся возиться со шнуровкой, и вдруг обнаружил, что пальцы его плохо слушаются. Шнуровка скользила меж них и путалась, он никак не мог с ней разобраться, и чем дольше возился, тем сильнее злился. Только когда тёплые ладони Ив легли ему на плечи, а её подбородок прижался к его шее, Марвин понял, что его трясёт.
Туман был холодным и сырым, окунувшееся в него тело бил озноб, а голоса, продиравшиеся сквозь белёсую пелену, хохотали как безумные и несли полную чушь. Марвин трясся от ужаса, а иногда от стыда, если узнавал в говоривших Гвеннет, Робина Дальвонта или Рысь. Он думал, они приходят мучить его за то, что он с ними сделал, но, кажется, они даже не знали, что он здесь.
Во мраке голосов не было, да и ничего не было, кроме самого мрака, душного, плотного, забивавшегося в рот и ноздри, залеплявшего глаза и связывавшего всё тело, так что Марвин не мог даже метаться, только падал и падал сквозь вязкую тьму, будто в болоте тонул. Это было ещё гаже, чем туман, но зато здесь по крайней мере не было голосов.
Между мраком и туманом порой случались краткие проблески ясности, когда Марвин понимал, кто он и где находится. В первый такой проблеск он подумал, что опять попал в Нордем, и твёрдо решил, что это уже в последний раз, поэтому чуть не вышиб глаз человеку, который как раз в этот момент делал ему перевязку. На этот бессмысленный порыв ушли все его силы, и следующий проблеск случился нескоро. Стоял день, Марвин открыл глаза и тут же со стоном закрыл их, ослепнув от ударившего в лицо солнца, поэтому дальше мог только слушать.
— Заражение вот-вот распространится на всё тело. Руку придётся отнять, хотя я не уверен, что и это поможет…
Голос оборвался изумлённым вскриком, когда Марвин стремительно выбросил вперёд руку — ту самую, на которую покушался этот ублюдок — и сгрёб костоправа за грудки.
— Только попробуй, — зловеще предупредил он и снова потерял сознание.
В следующий проблеск Марвин сразу же схватился одной рукой за другую, лихорадочно провёл ладонью по всей её длине, от плеча до пальцев. Облегчённо вздохнул и вдруг почувствовал запах базилика. Этот запах будил в нём какое-то смутное воспоминание, но затопившее Марвина мгновением раньше облегчение было слишком сильно, чтобы думать о чём-то другом, и он снова вздохнул и соскользнул обратно во мрак.
Потом он наконец понял, что пришёл к месстрес Ив из Мекмиллена. Воспоминание об этом было путаным и обрывочным, Марвин не помнил, что говорил ей, но знал, что она его приняла. Он попытался понять, не видел ли её между мраком и туманом, но так и не смог, и это его расстроило. Проблески ясного разума случались всё чаще, и Марвин ждал их с нетерпением, всякий раз всё настойчивее выкарабкиваясь из мрака и мглы и всё сильнее сопротивляясь, когда они звали его назад. Он хотел подольше задержаться в реальности, чтобы увидеть Ив и сказать ей, что он не принёс в Мекмиллен зла.
Недели через две он сообразил, что можно её просто позвать.
— Где твоя хозяйка? — спросил он женщину, которую увидел, когда открыл глаза. И вдруг понял, что лежит в горячей воде, полностью обнажённый, а эта женщина осторожно водит мокрой тканью по его животу. Ткань была мягкая, вода — приятная, живот пощипывало, и в кои-то веки Марвин ощущал что-то, кроме боли, но он всё равно рассвирепел — так, что женщина отшатнулась от одного взгляда на его лицо.
— Это ещё что такое?! Где твоя хозяйка, отвечай! — рявкнул он и, вцепившись обеими руками в края бадьи, рывком поднялся. Вода с шумом ринулась вдоль его тела, заходила в бадье, расплёскиваясь по полу. Под взглядом оторопело хлопающей глазами женщины Марвин выпрямился во весь рост и решительно переступил через край бадьи. Падая, он больно ударился затылком об пол и разозлился ещё сильнее, и злился даже в темноте, которая немедленно воспользовалась ситуацией и, ловко подхватив его, потащила за собой.
Когда Марвин открыл глаза, Ив смотрела на него с укором.
— Ну и что прикажете с вами делать? — поинтересовалась она. Марвин попытался смочить горло слюной, потом долго придумывал достойный ответ. Наконец начал:
— Я не давал своего согласия…
Она быстро и крепко прижала ладонь к его щеке, потом к другой, ко лбу. Покачала головой.
— Ваши раны надо промывать. В воде содержится травяной настой. И совершенно незачем было орать на служанку.
Он почувствовал страшную обиду на неё за то, что она говорит с ним, как с пьяным или дураком, но снова не нашёл слов, чтобы передать своё возмущение. Ив улыбнулась, наблюдая за его мучениями, и опять покачала головой.
— Спите. Ваша сегодняшняя активность совершено недопустима.
— Я не хочу, чтобы ко мне прикасались, — угрюмо сказал Марвин.
Она взяла его лицо в ладони, блаженно холодные, как святая вода, и на несколько мгновений прижалась губами к его рту. Потом чуть отстранилась и всё с той же улыбкой посмотрела на него. Глаза у Марвина слезились, и от этого ему показалось, что её тоже слезятся.
— Даже я? — спросила она, и он смущённо улыбнулся, прежде чем вырубился снова.
Пробуждаясь, он видел её всё чаще, и даже позволял мыть и кормить себя, когда понял, что не может делать этого сам. Его разум прояснялся с каждым новым днём, но тело оставалось примерно столь же сильным и выносливым, как тело тряпичной куклы. В первый день, прошедший без единого падения во мрак или мглу, Марвин не мог даже оторвать руки от кровати, а малейшее движение головой вызывало вихрь тёмных пятен перед взглядом, грозивший очередным обмороком. Поэтому он лежал тихо, пока Ив промывала раны на его животе — те, которые он получил, пока Ойрек волок его по земле за своим конём. Марвин обнаружил, что именно эти царапины оказались самыми коварными: они плохо заживали, открываясь всякий раз, когда его били в Нордеме, и оказались крайне гостеприимным пристанищем для заразы. В результате его изрядно ввалившийся за последнее время живот превратился в сущий гобелен, изукрашенный сетью багровых полос и серых нитей гноя. Столько шрамов за раз Марвин ещё никогда не умудрялся получать. Он смотрел на собственную плоть с недоумением, и с удивлением — на безмятежное лицо Ив, промывавшей его раны и даже не придерживавшей руку, когда Марвин, скрежеща зубами, вздрагивал и корчился под её безжалостной заботой. Чем дальше отступал туман, тем сильнее он чувствовал боль, и не только на животе — левая рука тоже горела пламенем, а всё тело казалось переломанным, неумело собранным и переломанным заново.
— Руку всё-таки оставили, — сказал Марвин, чтобы хоть как-то отвлечься от ощущения, будто тысячи маленьких злобных муравьёв устроили пиршество на его животе.
Ив кивнула, не поднимая головы.
— Притт сперва решил, что дело в ней. Почти сразу же хотел отнять. Но я не позволила.
— Не позволили? — изумлённо переспросил Марвин. Он как-то не подумал, что это её заслуга, и до этого момента воображал, будто костоправа напугала его угроза.
— Конечно. Я сказала ему, что ты предпочтёшь умереть, чем жить калекой.
Она проговорила это так спокойно и уверенно, что Марвин застыл, на миг даже перестав чувствовать боль, которую причиняли ему её осторожные прикосновения. Она была совершенно права, но Марвин не мог взять в толк, как она об этом узнала. Большинство людей на его месте что угодно променяли бы на жизнь, но после всего, что случилось, Марвину такая жизнь была не нужна, и он знал это совершенно точно. И она тоже знала, хотя любая женщина на её месте предпочла бы спасти его такой ценой, пусть даже потом он навсегда возненавидел бы её за это.
А она рискнула, и они выиграли оба.
— Как ты узнала? — потрясённо спросил он.
Ив остановилась и приложила пальцы к его губам.
— Помолчи. Ты мне мешаешь.
И она снова принялась мучить его истерзанное тело, а он скрипел зубами, но потом заснул так крепко и спокойно, как не спал уже много недель.
Наутро он проснулся в поту и бреду, чувствуя, что совершенно позабыл что-то очень важное. Увидев Ив, схватил её за руку, не думая, что может причинить боль.
— А наследник? Наследник выжил? Ты видела его, ты его взяла?
— Ш-ш, — она попыталась его успокоить, но он не ослабил хватку, просто не мог — пальцы свело судорогой. — Всё в порядке. Да, мальчик жив. Не волнуйся. Он очень крепкий. Покрепче тебя.
Она хотела поддразнить его, но он пропустил шутку мимо ушей.
— Жив? Правда жив? О, Единый… слава тебе. Я думал, помрёт. Он такой был весь синий, и так орал, я чуть с ума не сошёл. Он должен был умереть.
— Ты тоже, — сказала Ив, заставив его прекратить разговор.
Со временем он смог сидеть, потом вставать, но прошёл почти месяц, прежде чем стало ясно, что он всё-таки выживет. Зараза выходила из тела неохотно, будто уже попривыкнув к жилищу и собравшись отхватить его целиком. Но Марвин никому бы не отдал того, что считал своим, без борьбы. Несмотря на все старания Лукаса из Джейдри, проигрывать он так и не научился.
Однажды Марвин стоял у окна, привалившись плечом к стене и вдыхая морозный воздух. Ив отчитала бы его, если бы увидела, но Марвину уже выть хотелось в этой каменной клетке, за порог которой он не ступал с тех самых пор, как очутился в Мекмиллене. Он никогда в жизни не сидел так долго на одном месте, и тосковал, глядя на голубовато-серое небо, клочок которого виднелся из окна его тюрьмы. А ещё из него виднелся двор, и там Марвин заметил юного мессера Эдрика, упражнявшегося с мечом. Когда вошла Ив, она застала Марвина за изрыганием самых изощрённых ругательств, какие только мог изобрести его затуманенный разум. Болезнь сделала его раздражительным.
— Опять ты… — вздохнула Ив и решительно потащила его к постели. Марвин шёл и страшно ругался.
— Кто учил этого щенка держать оружие?! Ему бы на ярмарку с такой стойкой, со скоморохами скакать! И какой кретин дал мальчишке железный меч, он же полена от собственной ноги не отличит!
Ив заставила его лечь, пощупала лоб и осуждающе покачала головой.
— И чего ты так разволновался? Снова весь горишь. Зачем ты пошёл к окну, я же тебя просила! Вот велю заколотить ставни, будешь знать.
Он посмотрел на неё с ужасом, но она только улыбнулась, и он понял, что она не собирается претворять угрозу в жизнь. Внезапно на него накатило такое чёрное, беспробудное отчаяние, какого он не испытывал ни в подземелье Нордема, ни когда находился с Лукасом Джейдри.
— Не могу так больше, — взмолился Марвин. — Не могу! Я с ума тут схожу. Когда ты меня выпустишь?
— Когда ты будешь в состоянии научить моего сына, как правильно обращаться с мечом, — сказала Ив и поцеловала его, заглушив протест. В последнее время такие поцелуи она использовала как последний и решающий аргумент, против которого Марвину решительно нечего было возразить.
Дни шли, он набирался сил, а в небе за окном было всё больше голубых красок и всё меньше — серых. Весна возвращается даже на Запястье, и Марвин возвращался вместе с ней, с каждым тёплым днём становясь всё невыносимее. Так что в конце концов Ив позволила ему выйти наружу, и он радовался, как ребёнок, которого выпустили из чулана, где продержали много часов в наказание за шалости. Силы стали восстанавливаться вдвое быстрее — уже через день он гарцевал по двору на самом норовистом коне из конюшен Мекмиллена, потом возобновил упражнения с мечом, и, хотя рубцы на руке и особенно на животе немилосердно тянуло от каждого резкого движения, Марвин быстро понял, что окончательно пришёл в себя. И было так удивительно просыпаться без боли, а засыпая, не слышать хохота и голосов. И смотреть на небо, на чернеющие проталины и грязно-белый снег, на посветлевшие деревья тоже было удивительно. И удивительно было смотреть на Ив. Впрочем, Марвин мало на неё смотрел — по мере его выздоровления она проводила с ним всё меньше времени, а его больше волновал мир вокруг, по которому он так истосковался. Этот мир оживал вместе с ним, и никогда ещё не был таким родным. Марвин прежде не ощущал привязанности к земле — ни к Фостейну, где вырос, ни к Предплечью, где воевал, ни к Таймене, где бездумно тратил отпущенные жизнью дни. А Запястье — суровый недружелюбный край, столько раз пытавшийся свести его в могилу — стало ему родным. Именно поэтому, может быть, и стало.
Сын герцогини Пальмеронской тоже оживал и поправлялся. По словам Ив, это был здоровый крепкий мальчик, он быстро отошёл ото всех потрясений и сейчас только ел и спал, как и положено младенцам одного месяца от роду. По счастью, одна из посудомоек Мекмиллена совсем недавно родила, и молока у неё было достаточно и для своей дочери, и для новорожденного короля. Марвина поразило, что Ив так легко поверила ему, и однажды он спросил её об этом, чувствуя себя полным дураком, а она только засмеялась в ответ.
— Марвин, я же сама сказала тебе, что Артенья ждёт ребёнка. И я уже вижу, что мальчик похож на неё. Кстати, как его зовут?
Марвин сперва растерялся, а потом вспомнил, как освятил младенца, и, отчего-то смущаясь, рассказал об этом Ив. Она слушала, глядя на него с раздражающей его смесью жалости и восхищения, так, как будто он поведал о каком-то невероятном подвиге, который совершил ценой немыслимых жертв. Но когда она услышала, какое имя Марвин дал своему королю, её глаза расширились, а потом она расхохоталась.
— Паттерик?! О боги, Марвин! О чём ты думал?
— О Святом Патрице, — честно признался тот.
— Ну да, и поэтому дал королю имя, которое носит каждый второй крестьянин!
Марвин пожал плечами. Он знал, что лишь сила Единого сохранила жизнь и ему, и младенцу, поэтому ничто другое тогда ему в голову не пришло.
— Ну как бы там ни было, Марвин, ты же теперь названный отец короля.
Он воззрился на неё в изумлении. С этой стороны он на дело не смотрел.
— Я только хотел его спасти, — с трудом сдерживая недовольство и убеждая себя, что вовсе не обязан оправдываться, сказал Марвин. — В руках Ойрека ему грозила опасность. Ты бы видела, как он его держал…
— Ты бы видел, как ты его держал! — воскликнула Ив и снова расхохоталась. Они стояли на террасе, она опиралась рукой на перила, и ветер трепал её волосы, забрасывая кончики ей на пальцы. — Я сперва не поняла, то ли это ребёнок, то ли куль с мукой. Кстати, — её глаза всё ещё смеялись, — ты же так и не видел его с тех пор, как вы сюда прибыли. Хочешь посмотреть?
— Ну… — Марвин посмотрел на неё в замешательстве.
— Пошли! — приказала Ив и, схватив его за руку, повела наверх.
Для ребёнка она выделила отдельную комнату рядом со своей спальней — маленькую, тщательно выложенную гобеленами, так что ледяная тяга от камня не могла проникнуть внутрь. Окно держали распахнутым, в комнате было тепло, но свежо. Здесь хорошо пахло; Марвин не сразу понял, что это запах женского молока. Кормилица короля, на время переведённая из посудомоек в личные служанки месстрес Ив, шила, сидя у колыбели.
— Ну, Олли, как дела? — спросила Ив, входя. Марвин нерешительно остановился на пороге и смотрел, как она склоняется над спящим ребёнком.
— Всё хорошо, моя месстрес, только вот заснул. Наедается за двоих, вот и дрыхнет, — пожаловалась кормилица; впрочем, недовольной жизнью она вовсе не выглядела. Это была пышнотелая крестьянская девица, и, судя по виду, её хватило бы на выкармливание десятерых, а не то что двоих младенцев. Марвин никогда не видел таких огромных женщин и молча пялился на её немыслимую грудь, а когда Ив, не поднимая головы, поманила его к себе, быстро отвёл взгляд и поспешно подошёл.
— Смотри, — сказала она еле слышно, — вот твой король.
Марвин с сомнением посмотрел на младенца, с трудом его узнавая. Ребёнок был пухлым, розовощёким и гладким, похоже, за ним хорошо смотрели и успели откормить. Его крохотные ручки во сне были сжаты в крепкие кулачки. «М-да уж, похоже, вырастет — будет у нас ещё один Артен Могучий», — подумал Марвин и ощутил непонятную гордость.
— Хочешь подержать? — предложила Ив, и он поспешно убрал руки за спину и замотал головой.
— Я?! Нет. Нет уж! Натаскался, спасибо.
Ив и кормилица прыснули хором. Марвин свирепо посмотрел на женщин, и они умолкли, но в тёмных глазах Ив по-прежнему плясали весёлые искры. Она снова взяла Марвина за руку, кивнула кормилице, и они вышли в спальню. Ив плотно прикрыла дверь и повернулась к нему. Её глаза больше не улыбались.
— Марвин, что ты будешь делать теперь?
Он пожал плечами, подавав вздох.
— Не знаю. Тогда я думал только о том, чтобы забрать его у Ойрека. Теперь… не знаю. Я не думаю, что для него безопасно где бы то ни было. Лукас… — он запнулся, потом упрямо закончил: — Лукас сказал, что король мёртв. Если это правда, то вот наш король. Но он… такой… беспомощный, — раздражённо закончил Марвин. — И он сын Артеньи, а не короля Артена. Наверняка это кому-то не понравится. Откуда мне знать, что его не убьют, как только узнают о его существовании? Да и меня с ним заодно?
— И что же ты решил?
«Ничего я не решил», — хотел ответить Марвин и вдруг понял, что это неправда.
— Я оставлю его здесь. С тобой.
Он ждал удивления и возражений, но Ив только кивнула, как будто именно этого и ждала. Это потрясло его.
— Ты согласна?!
— Он мой король, Марвин. Так же, как и твой. К тому же он сын моего сюзерена. Я обязана позаботиться о нём, коль уж древние духи отдали его на моё попечение.
— Древние духи тут не при чём, — резко сказал Марвин; её покровительственный тон выводил его из себя.
— Разве? Ты же видел одного из них, пока ехал ко мне?
Марвин стиснул зубы. Потом понял, что пререкаться глупо.
— Ты станешь выдавать его за сына этой женщины, Олли?
— Нет. Ведь когда-нибудь он станет королём. Он должен расти как дворянин и получить воспитание, какое подобает дворянину, раз уж мы не можем дать ему большего. Я буду растить и учить его, как своего сына.
— Не надо как своего! — взъярился Марвин и, увидев потрясение и обиду в её глазах, тут же смягчился. — Я хочу сказать… ох, кто только занимается с твоим мальчишкой!
— Замковый мастер фехтования, — холодно ответила Ив. — Он учил моего мужа.
— Ну, твоего мужа я не знал, — растерянно ответил Марвин, проклиная всё на свете. Ему совсем не хотелось огорчать её, он был обязан ей слишком многим… да и вообще, он просто не хотел её огорчать, вот и всё.
Она, кажется, поняла это и, чуть улыбнувшись, снова взяла его за руку. Марвин всегда терялся, когда она это делала — он никак не мог понять, что значит этот жест.
— Может, ты и прав, — вздохнула Ив. — Рэйдель никогда не был особо хорошим воином. У него куда лучше получались песни… Что ж, в таком случае необходимо, чтобы здесь был кто-нибудь, кто научит короля воинским премудростям. И ты же понимаешь, я не могу позвать человека со стороны.
Он долго не мог понять, к чему она ведёт. Потом приготовился отпираться — и неожиданно осознал, что у него нет для этого оснований. В конце концов, что он оставил на Предплечье? Мёртвого короля, мёртвую невесту, свою глупость и свой позор? Вряд ли это то, за чем стоит возвращаться. А здесь его король. И ещё здесь Ив.
Последняя мысль его страшно удивила.
Марвин обнаружил, что обнимает её, и что одежды на них уже намного меньше, чем когда они вошли в спальню. Он ждал, что она снова начнёт управлять его движениями, и приготовился с этим смириться, но на сей раз Ив позволила ему принять инициативу на себя. И он сделал это с благодарностью, нежностью и страстью, которые прежде казались всего лишь средством достижения мимолётного удовольствия, но теперь по какой-то необъяснимой причине приносили удовольствие сами по себе.
Потом, правда, он позорно уснул, а когда проснулся, Ив лежала рядом с ним, подперев голову рукой, и смотрела на него задумчивым непроницаемым взглядом.
— Лукас был здесь, — сказала она.
Какое-то время Марвин смотрел на неё, пытаясь понять, зачем и как она это сказала. Потом неловко сел, морщась от боли в заживающих рубцах.
— Когда?
— Около недели назад. Когда ты только начал вставать.
— Чего он хотел? — спросил Марвин и тут же добавил: — Он тебе ничего не сделал?
— Нет, — сказала Ив и замолчала. Она пропускала сквозь пальцы прядь волос, переброшенную через плечо, и этот жест казался Марвину нервным, но её взгляд был всё так же непроницаем. Марвин уже собирался спросить, какого хрена она скрыла от него этот немаловажный визит, когда она проговорила: — Я отправила его в свой охотничий домик. Сказала, что пришлю тебя к нему, когда смогу. Ты пойдёшь?
Марвин хотел ответить: «Да, ещё бы, мать-перемать!» Он весь кипел. Он даже сам не знал, что его разозлило больше: то, что это ублюдок заявился сюда, или что Ив умудрилась так долго это скрывать.
Но он ничего не сказал, только сбросил ноги с кровати, переждал короткий приступ головокружения и стал одеваться.
— Ты убьёшь его?
Он обернулся, несмотря на то, что решил не делать этого — её надо было хоть как-то наказать. Но теперь он видел, что она и так достаточно наказана.
— А ты хотела бы, чтобы убил? — ядовито спросил Марвин.
Ив прикрыла глаза, её губы дрогнули, меж бровей пролегла складка. Потом она сглотнула и чуть заметно покачала головой. Её голос был хриплым.
— Иногда ты пугаешь меня… так же, как он. Марвин, пожалуйста, будь осторожен. Будь очень осторожен с ним.
— У меня это никогда не получалось, — сказал Марвин и снова отвернулся. Он натянул рубашку и принялся возиться со шнуровкой, и вдруг обнаружил, что пальцы его плохо слушаются. Шнуровка скользила меж них и путалась, он никак не мог с ней разобраться, и чем дольше возился, тем сильнее злился. Только когда тёплые ладони Ив легли ему на плечи, а её подбородок прижался к его шее, Марвин понял, что его трясёт.