Страница:
— Она и сегодня-то меня за вами послала только потому, что вся прислуга с другими поручениями разбежалась, — быстро продолжал Илье, будто боясь, что Лукас не даст ему закончить. — Я уж отпирался как мог, но она слышать ничего не хотела! Она прямо в бешенстве, смертельно на вас обижена. Говорила сперва всякие… ну, глупости, чтоб я чуть ли не силком вас назад к ней привёл, если что. Вы ей очень нужны сейчас.
— Вот в этом я совершенно не сомневаюсь, — сказал Лукас, больше себе, чем Илье. — И что же, ты не рассказывал ей, где служил, когда она тебя нанимала?
— Да они и не спросила, ей меня из замка рекомендовали, одна из фрейлин королевы…
— Ты, я вижу, времени не терял, — заметил Лукас. В других обстоятельствах он припустил бы в голос уважительности или презрения, смотря по обстоятельствам, но сейчас слишком напряжённо размышлял, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Тем более, похоже, Илье впутался во всё это ничего не подозревая. Но если он в самом деле не рассказывал о нём Селест, как она узнала, что появление Илье вызовет у него такую реакцию? Когда он даже сам этого не знал…
— Вообще-то, — помолчав, тихо проговорил Илье, — я бы лучше к вам вернулся. Пусть бы даже и без рыцарства.
— Отчего так? — рассеяно отозвался Лукас. — Мне казалось, Селест к тебе добра.
— Добра… но только… — он запнулся, и Лукас вскинулся и впился в него взглядом, неведомым образом почувствовав, что через мгновение Илье скажет нечто очень важное. Тот ничего не заметил и, помявшись ещё немного, закончил: — В ваше отсутствие она другого рыцаря принимала. Он и прежде к ней ходил, и вот теперь… я и удивился, когда она после его ухода меня с криками за вами отправила.
Вот. Вот оно, то самое.
— Знаешь, кто этот рыцарь?
— Он представляется Петером из Локрида.
Изумление было столь сильным, что Лукас не смог его сдержать. Поймав во взгляде Илье беспокойство, он рывком поднялся и, скрестив руки на груди, сделал несколько шагов по комнате. Петер из Локрида. Тот мальчишка, что крутился возле Марвина. Ну совсем интересно. Как туго-то все ниточки в клубке завязаны… Ох, Дерек, Дерек, во что же ты со мной играешь?
Но следующая мысль, не имеющая к этим никакого отношения, пронзила его столь остро и внезапно, что Лукас остановился как вкопанный. Повернулся к Илье, взволнованно наблюдающему за ним. И спросил, чувствуя, как твердеют скулы:
— Почему ты мне об этом сказал?
Илье моргнул, кажется, ещё ничего не понимая.
— Ну, я же говорю… Я бы к вам вернулся… если б вы позволили. Я скучал по вас… У меня лучшего хозяина, чем вы, не было никогда. Пусть бы я даже всю жизнь был вашим оруженосцем, пожалуйста, сэйр Лукас, я только…
И тут Лукас сделал это. Сам не понял, что делает и зачем, поэтому не смог остановить руку, метнувшуюся к горлу его оруженосца. Илье ещё говорил, но его глаза уже видели жёстко растопыренную пятерню, летящую на него, и успели лишь расшириться, когда пальцы Лукаса сомкнулись на его горле. Илье захрипел, вцепился в душащую его руку обеими руками, сполз с кресла, умоляюще глядя на Лукаса налившимися кровью глазами. Но Лукаса не волновало, что он пытается ему сказать.
— Сукин ты сын, — проговорил он, медленно опуская всё крепче сжимающуюся руку. — Вот, значит, цена твоей преданности? Я же сказал, что я тебе больше не мессер. Теперь Моллард Наворн — твой мессер, и твоя месстрес — Селест из Наворна. А ты, шавка, лижешь сапоги хозяину, который тебя пинком под зад вышвырнул, и выбалтываешь ему их секреты. Ты и прежнему своему господину рассказывал, с кем да когда я трахаюсь? А может, и не только это, что-нибудь ещё?
Илье хрипел, мотал головой, из его глаз ручьями текли слёзы. Лукас знал, что у него гудит в ушах, что глаза ему затягивает красный морок, что грудь разрывают ржавые крючья — поэтому вряд ли он даже слышит то, что говорит ему Лукас. Да это и не имело значения, потому что слова Лукаса были ложью. Только этой ложью и можно было оправдать то, что он сейчас делал — а сейчас он убивал своего оруженосца, мальчика по имени Илье, убивал его не за предательство, и не по подозрению в двойной игре, а за то, что этот мальчик его любил. И за то, что, наверное, Лукас и сам его любил тоже — и прогнал от себя именно поэтому.
Потому что знал, что надо убивать тех, к кому привязываешься — пока этого не сделал кто-то другой.
Лукас разжал пальцы, отошёл к стене, в которой находилась потайная дверь, положил ладонь на деревянную обшивку, глубоко вздохнул. Илье хрипло всхлипывал у него за спиной. Лукас стиснул прижатую к стене руку в кулак. Его пальцы подрагивали. Таких вспышек у него не было уже очень давно. Так давно, что он даже не мог вспомнить последнюю. Но наверняка ему тогда было года двадцать два, не больше… Как Марвину Фостейну сейчас.
Он обернулся. Илье стоял на четвереньках, пытаясь откашляться. Его волосы сосульками болтались над полом, лица Лукас не видел. Ему захотелось поднять паренька, успокоить, отпоить горячим вином и проследить, чтобы он добрался до постели в безопасности. Но если бы Лукас сделал это, завтра ему пришлось бы действительно убить Илье — за то, что тот пробудил желание позаботиться о нём.
— Вы точно… — прохрипел Илье, потом сухо закашлялся, поднял голову — и в лице его не было ни ненависти, ни страха, только страдание и горькая обида. — Вы точно как этот… ваш… Марвин… в точности как он!
— Что? — забыв всё, о только что чём думал, Лукас бросился к Илье, встал перед ним на одно колено, взял за плечи, поднял, вынуждая смотреть себе в лицо. — Что ты сказал?!
— Как Марвин… ваш… Хватка… — Илье дёрнулся, поднёс руку к горлу, на котором уже начинали багроветь синяки, и — Единый! — попытался улыбнуться. И хотя улыбка вышла жалкой, Лукас похолодел от неё так, как другие, бывало, холодели от его собственной улыбки. — Хватка у вас в точности… одинаковая…
— Когда это тебя душил Марвин?
— Недавно… неделю назад. Я ещё хорошо… помню…
— Ты видел Марвина неделю назад? Здесь, в Таймене?
Илье вымученно кивнул.
— Он думал, я с вами. Чуть меня не убил. А я не с вами… Вы меня сами… чуть не…
Лукас поднял его и усадил в кресло. Илье ещё подрагивал, но, похоже, в целом был невредим. Даже странно.
— Про Марвина завтра мне расскажешь. Сейчас выпей… выпей, говорю! Горло промочи. Осторожнее. Медленнее, сказано! Блеванёшь сейчас. Вот так…
— Он хотел меня убить, — отдышавшись, сказал Илье. — Я тогда думал, просто так. Ну, за то, что я сторожил, когда вы его в плену держали. А потом… он смотрел на меня… как вы сейчас смотрели. И хватка та же… И… не убил… и вы не убили.
Он дрожал, и Лукас, сняв плащ, накинул его Илье на плечи. Шагнул к двери и кратко постучал сигнальной дробью, сообщавшей, что можно отпирать.
Марвин хотел убить Илье, потому что надеялся причинить Лукасу боль. Он откуда-то знал, что Илье ему дорог. Знал ещё прежде, чем об этом узнал сам Лукас. И также он знал, что при всём том ценность Илье для Лукаса не больше ценности любимой гончей для рыцаря, у которого битком набитые псарни. Поэтому Илье всё ещё жив.
«Так-то, мой маленький верный друг, — подумал Лукас, глядя на синяки, оставленные его пальцами на шее Илье. — Именно поэтому ты всё ещё жив».
— Возвращайся к своей месстрес, — сказал он.
— А вы?
— Я завтра вернусь. С утра. Пусть она меня ждёт.
И, добавил он про себя, пусть она будет готова. Он ей этого желал.
Глава 8. Хозяйка Мекмиллена
— Вот в этом я совершенно не сомневаюсь, — сказал Лукас, больше себе, чем Илье. — И что же, ты не рассказывал ей, где служил, когда она тебя нанимала?
— Да они и не спросила, ей меня из замка рекомендовали, одна из фрейлин королевы…
— Ты, я вижу, времени не терял, — заметил Лукас. В других обстоятельствах он припустил бы в голос уважительности или презрения, смотря по обстоятельствам, но сейчас слишком напряжённо размышлял, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Тем более, похоже, Илье впутался во всё это ничего не подозревая. Но если он в самом деле не рассказывал о нём Селест, как она узнала, что появление Илье вызовет у него такую реакцию? Когда он даже сам этого не знал…
— Вообще-то, — помолчав, тихо проговорил Илье, — я бы лучше к вам вернулся. Пусть бы даже и без рыцарства.
— Отчего так? — рассеяно отозвался Лукас. — Мне казалось, Селест к тебе добра.
— Добра… но только… — он запнулся, и Лукас вскинулся и впился в него взглядом, неведомым образом почувствовав, что через мгновение Илье скажет нечто очень важное. Тот ничего не заметил и, помявшись ещё немного, закончил: — В ваше отсутствие она другого рыцаря принимала. Он и прежде к ней ходил, и вот теперь… я и удивился, когда она после его ухода меня с криками за вами отправила.
Вот. Вот оно, то самое.
— Знаешь, кто этот рыцарь?
— Он представляется Петером из Локрида.
Изумление было столь сильным, что Лукас не смог его сдержать. Поймав во взгляде Илье беспокойство, он рывком поднялся и, скрестив руки на груди, сделал несколько шагов по комнате. Петер из Локрида. Тот мальчишка, что крутился возле Марвина. Ну совсем интересно. Как туго-то все ниточки в клубке завязаны… Ох, Дерек, Дерек, во что же ты со мной играешь?
Но следующая мысль, не имеющая к этим никакого отношения, пронзила его столь остро и внезапно, что Лукас остановился как вкопанный. Повернулся к Илье, взволнованно наблюдающему за ним. И спросил, чувствуя, как твердеют скулы:
— Почему ты мне об этом сказал?
Илье моргнул, кажется, ещё ничего не понимая.
— Ну, я же говорю… Я бы к вам вернулся… если б вы позволили. Я скучал по вас… У меня лучшего хозяина, чем вы, не было никогда. Пусть бы я даже всю жизнь был вашим оруженосцем, пожалуйста, сэйр Лукас, я только…
И тут Лукас сделал это. Сам не понял, что делает и зачем, поэтому не смог остановить руку, метнувшуюся к горлу его оруженосца. Илье ещё говорил, но его глаза уже видели жёстко растопыренную пятерню, летящую на него, и успели лишь расшириться, когда пальцы Лукаса сомкнулись на его горле. Илье захрипел, вцепился в душащую его руку обеими руками, сполз с кресла, умоляюще глядя на Лукаса налившимися кровью глазами. Но Лукаса не волновало, что он пытается ему сказать.
— Сукин ты сын, — проговорил он, медленно опуская всё крепче сжимающуюся руку. — Вот, значит, цена твоей преданности? Я же сказал, что я тебе больше не мессер. Теперь Моллард Наворн — твой мессер, и твоя месстрес — Селест из Наворна. А ты, шавка, лижешь сапоги хозяину, который тебя пинком под зад вышвырнул, и выбалтываешь ему их секреты. Ты и прежнему своему господину рассказывал, с кем да когда я трахаюсь? А может, и не только это, что-нибудь ещё?
Илье хрипел, мотал головой, из его глаз ручьями текли слёзы. Лукас знал, что у него гудит в ушах, что глаза ему затягивает красный морок, что грудь разрывают ржавые крючья — поэтому вряд ли он даже слышит то, что говорит ему Лукас. Да это и не имело значения, потому что слова Лукаса были ложью. Только этой ложью и можно было оправдать то, что он сейчас делал — а сейчас он убивал своего оруженосца, мальчика по имени Илье, убивал его не за предательство, и не по подозрению в двойной игре, а за то, что этот мальчик его любил. И за то, что, наверное, Лукас и сам его любил тоже — и прогнал от себя именно поэтому.
Потому что знал, что надо убивать тех, к кому привязываешься — пока этого не сделал кто-то другой.
Лукас разжал пальцы, отошёл к стене, в которой находилась потайная дверь, положил ладонь на деревянную обшивку, глубоко вздохнул. Илье хрипло всхлипывал у него за спиной. Лукас стиснул прижатую к стене руку в кулак. Его пальцы подрагивали. Таких вспышек у него не было уже очень давно. Так давно, что он даже не мог вспомнить последнюю. Но наверняка ему тогда было года двадцать два, не больше… Как Марвину Фостейну сейчас.
Он обернулся. Илье стоял на четвереньках, пытаясь откашляться. Его волосы сосульками болтались над полом, лица Лукас не видел. Ему захотелось поднять паренька, успокоить, отпоить горячим вином и проследить, чтобы он добрался до постели в безопасности. Но если бы Лукас сделал это, завтра ему пришлось бы действительно убить Илье — за то, что тот пробудил желание позаботиться о нём.
— Вы точно… — прохрипел Илье, потом сухо закашлялся, поднял голову — и в лице его не было ни ненависти, ни страха, только страдание и горькая обида. — Вы точно как этот… ваш… Марвин… в точности как он!
— Что? — забыв всё, о только что чём думал, Лукас бросился к Илье, встал перед ним на одно колено, взял за плечи, поднял, вынуждая смотреть себе в лицо. — Что ты сказал?!
— Как Марвин… ваш… Хватка… — Илье дёрнулся, поднёс руку к горлу, на котором уже начинали багроветь синяки, и — Единый! — попытался улыбнуться. И хотя улыбка вышла жалкой, Лукас похолодел от неё так, как другие, бывало, холодели от его собственной улыбки. — Хватка у вас в точности… одинаковая…
— Когда это тебя душил Марвин?
— Недавно… неделю назад. Я ещё хорошо… помню…
— Ты видел Марвина неделю назад? Здесь, в Таймене?
Илье вымученно кивнул.
— Он думал, я с вами. Чуть меня не убил. А я не с вами… Вы меня сами… чуть не…
Лукас поднял его и усадил в кресло. Илье ещё подрагивал, но, похоже, в целом был невредим. Даже странно.
— Про Марвина завтра мне расскажешь. Сейчас выпей… выпей, говорю! Горло промочи. Осторожнее. Медленнее, сказано! Блеванёшь сейчас. Вот так…
— Он хотел меня убить, — отдышавшись, сказал Илье. — Я тогда думал, просто так. Ну, за то, что я сторожил, когда вы его в плену держали. А потом… он смотрел на меня… как вы сейчас смотрели. И хватка та же… И… не убил… и вы не убили.
Он дрожал, и Лукас, сняв плащ, накинул его Илье на плечи. Шагнул к двери и кратко постучал сигнальной дробью, сообщавшей, что можно отпирать.
Марвин хотел убить Илье, потому что надеялся причинить Лукасу боль. Он откуда-то знал, что Илье ему дорог. Знал ещё прежде, чем об этом узнал сам Лукас. И также он знал, что при всём том ценность Илье для Лукаса не больше ценности любимой гончей для рыцаря, у которого битком набитые псарни. Поэтому Илье всё ещё жив.
«Так-то, мой маленький верный друг, — подумал Лукас, глядя на синяки, оставленные его пальцами на шее Илье. — Именно поэтому ты всё ещё жив».
— Возвращайся к своей месстрес, — сказал он.
— А вы?
— Я завтра вернусь. С утра. Пусть она меня ждёт.
И, добавил он про себя, пусть она будет готова. Он ей этого желал.
Глава 8. Хозяйка Мекмиллена
Было тепло. Не жарко, а тепло, и тихая ноющая боль вяло растекалась по мышцам, успевшим отвыкнуть от подобного ощущения. Это было хорошо, до того хорошо, что Марвин едва не забыл, где находится. И почему находится. И как сюда попал… впрочем, вот этого он уже и впрямь не помнил. Помнил, как вышел из леса и увидел вдалеке огни сторожевых башен Мекмиллена. И ещё увидел, что небо слабо, неуверенно светлеет над тёмным силуэтом замка.
Он не знал, было ли это вчера или много дней назад. Теперь стоял день, яркий, солнечный, заливавший комнату ровным светом, несмотря на витражные стёкла и наполовину задёрнутую портьеру. Марвин повернул голову к свету и смотрел на него сквозь опущенные ресницы. Мгновение назад он спал, и ему всё ещё не хотелось просыпаться окончательно.
— Очень странная рана, месстрес. Очень странная…
— Плохая?
— О нет, нет. Я бы так не сказал. Напротив, можно сказать, хорошая. Совершенно ровный продольный надрез. Он сильно кровоточил, но хорошо затянется. Мне трудно представить обстоятельства, в которых такая рана могла быть нанесена. Разве что пытка…
— Но он будет жить?
— Да, без сомнения.
— Тогда не важно, что это было.
— Воля ваша, месстрес. Но… осмелюсь посоветовать: будьте настороже.
Один голос был мужским, другой женским. В мужском было подозрение. В женском — безмятежность. И когда она справлялась о серьёзности состояния раненого, и когда проявляла в отношении него легкомысленную беспечность. Марвин чётко слышал каждое слово, но не шелохнулся, даже его веки не дрогнули. Хотя он двигался перед этим, и они наверняка заподозрили, что он слышит их. И тем не менее это их не смутило.
Он услыхал удаляющиеся шаги — твёрдые, явно мужские. Потом почувствовал движение рядом с собой: что-то подбирали с его постели. Тогда он открыл глаза и сказал, по-прежнему глядя в сторону окна:
— Откройте шторы.
Женщина выпрямилась, и он почувствовал её улыбку, хотя и не глядел на неё. Ни слова не сказав, женщина обошла кровать и приблизилась к окну. Она была невысокого роста, очень просто одетая, и у неё были длинные каштановые волосы, волнистые, распущенные по плечам. Так волосы носят либо незамужние девицы, либо вдовы. Пока что Марвин видел её только со спины, но его глаза начали расширяться ещё прежде, чем она отдёрнула портьеру и обернулась, лаская его самой солнечной улыбкой из всех, что ему доводилось видеть… до вчерашнего дня, когда он встретил древнего демона на замёрзшем озере.
Сейчас этот демон стоял на фоне лучащегося светом окна и смотрел ему в лицо. Всё, что собирался сказать Марвин, мигом вылетело у него из головы. Он помнил, что гайнели лгать нельзя. А ему нечего было ей сказать, кроме лжи.
Женщина слегка запрокинула голову назад и рассмеялась. Марвин увидел крупную тёмную родинку на её шее.
— О, всеблагие боги! — сказала она, подходя ближе. Марвин, не в силах шевельнуться, смотрел, как она садится на постель и берёт его за руку — таким простым и непринуждённым движением, словно она была его сестрой. — Похоже, мои земли встретили вас ещё более недружелюбно, чем я полагала, благородный мессер. Уж и не знаю, как перед вами извиняться.
И голос тот же. Странно, почему Марвин не понял этого, когда она говорила с лекарем. А теперь слышал явно: та самая язвительность, лёгкая, дразнящая, и при том почти нежная. Так мать говорит с шаловливым ребёнком… и так с ним говорила гайнель, пока не спросила, не несёт ли он в Мекмиллен зла.
— Вы… — проговорил Марвин, сам не зная, что собирается сказать. — Вы…
— Вы видели Хозяйку, — улыбаясь, перебила его женщина. — Верно ведь? Она вас перехватила по дороге и напугала до полусмерти. Но не тронула. А потому я счастлива вам под моей крышей, мессер, хоть вы и попали сюда столь несчастливым путём.
— Кто вы? — только и смог спросить Марвин.
— Ив из Мекмиллена, — ответила женщина и, коротко склонив голову, добавила с нескрываемой насмешкой: — Прошу простить мои манеры, мессер.
Она по-прежнему держала его за руку. Будь они в южных землях, это могло быть расценено как совершенно недвусмысленный знак, но Марвин не особо хорошо знал обычаи севера, поэтому не рискнул делать преждевременные выводы.
— Почему она так похожа на вас?
— Наша гайнель? О, вы наверняка нездешний. Гайнель всегда принимает облик нынешней месстрес своего родового замка. И облик, и манеры… Надеюсь, она не слишком вам нагрубила? Со мной это иногда бывает, — она снова рассмеялась и наконец отпустила его руку. Марвин понял, каким грубияном был сам, и поспешно приподнялся на локтях, пытаясь не обращать внимания не головокружение.
— Простите меня, месстрес Ив, — пробормотал он. — Я сэйр Марвин из Фостейна, и нет такой цены, которая была бы достаточной, чтобы отплатить за ваше…
— Ш-ш, тихо, вам надо лежать, — прервала его Ив, и её голос наполнился той же безмятежностью, что и во время подслушанного Марвином разговора. Словно она успокаивала ребёнка, который нёс в полубреду всякий вздор. — Вы потеряли много крови. Притт — это наш лекарь — сказал, что вы поправитесь, но вставать вам ещё рано. Мы успеем поговорить позже.
— Давно я здесь?
— Мой егерь нашёл вас у кромки леса вчера утром. Вы спали больше суток и проспите ещё столько же. Вот, выпейте это. И не думайте больше про нашу Хозяйку. Она бывает проказлива и может послать вам дурные сны, даже если отпустила.
Его затылок лёг в её ладонь естественно и удобно, словно это была рука его матери. Марвин плохо помнил свою мать, но сейчас прикосновение женщины, в дом которой он пришёл со злом, неуловимо напоминало о ней. Марвин прикрыл глаза и позволил ей влить в него немного противной тёплой жидкости, тем не менее приятно согревшей его нутро. Рана, аккуратно и плотно стянутая свежей повязкой, почти не давала о себе знать, но он был совершенно обессилен. Марвин подумал о Рыси, о том, что она сделала, когда очнулась. Сейчас он жалел, что не убил её. То, что он и вправду сумеет разыскать её, когда окончит все свои дела в Мекмиллене, теперь казалось куда как менее очевидным, чем прошлой ночью в скальной норе, наполненной ароматом пересмешницы. Воистину, его учитель был прав: дурман делает человека необоснованно самоуверенным…
Необоснованно самоуверенным идиотом, мрачно закончил Марвин, осторожно ощупывая повязку под одеялом. Ладно, как бы там ни было, он в Мекмиллене. И эта женщина…
Этой женщины рядом больше не было, внезапно понял он. Марвин не слышал, как она вышла, и это его встревожило. Стало быть, как она войдёт в следующий раз, он тоже может не услышать. Отчего-то он не сомневался, что её беспечность по отношению к предупреждению лекаря вызвана вовсе не глупостью…
«Чем она меня напоила?» — подумал он, но это стало его последней мыслью, прежде чем его веки сомкнулись окончательно и он уплыл в тёплый мрак.
В следующие два или три дня он больше спал, чем бодрствовал. Самым сложным было притворяться, что ему хуже, чем на самом деле, хотя он почувствовал в себе силы встать уже на следующий день. Его рана в самом деле хорошо заживала. Лекарь приходил ещё несколько раз, менял повязки, осматривал рану и недовольно поджимал губы, но ничего не говорил. Марвин внимательно разглядывал его лицо, раздумывая, следует ли ему убить этого человека прямо сейчас. Потом решил, что не стоит: наверняка он уже успел высказать своей месстрес все подозрения. Сама Ив к Марвину больше не приходила: он видел только лекаря и служанок, приносивших ему поесть. Все эти дни стояла солнечная погода, хотя мороз сковывал оконные витражи витиеватыми узорами, да так плотно, что разглядеть двор замка становилось невозможно. Оставаясь один, Марвин поднимался с постели и разминался, сперва осторожно, потом всё увереннее. Вскоре, убедившись, что рана нисколько не ограничивает его движений, он наконец решился попросить ванну. Слуга, следивший за приготовлением всего необходимого, передал ему, что месстрес Ив просит его присоединиться к ней за ужином сегодня вечером, если, конечно, он чувствует в себе на то достаточно сил. Марвин заверил слугу, что на это его сил хватит.
— А что месстрес, ужинает одна? — небрежно осведомился он, лежа в бадье и поплескивая водой на голые плечи, пока слуга подливал кипяток.
— Нынче вроде бы одна, мессер. Обычно с нею и мессер Эдрик трапезничает, но сегодня вроде бы он у себя отужинает, — охотно ответил тот.
— Мессер Эдрик?..
— Ну да, сын нашей месстрес.
— Так, стало быть, это он владеет Мекмилленом?
— Да нет, ему ж тринадцать годков только, что он в этом смыслит…
Марвин промолчал, удивившись про себя столь необычным традициям землевладения. На юге наследование велось сугубо по мужской линии, и новорожденный младенец мужского пола имел больше прав на родовой замок, чем его мать. Конечно, это было не очень практично, но, с точки зрения Марвина, совершенно правильно. Как странно, неужели здесь совсем не чтят заветов Святого Патрица?
Он нарочито долго отмокал в кипятке, раздумывая, было ли приглашение к ужину простым жестом вежливости, или ему всё-таки не стоит недооценивать хозяйку Мекмиллена. Он видел её всего несколько минут, но что-то в ней уже тогда вынудило его с нею считаться. Она была не слишком молода, но и не стара — может, немного за тридцать. Волосы носит свободными — стало быть, всё-таки вдова. Марвин довольно смутно помнил её лицо — на его месте то и дело всплывали резкие точёные черты гайнели, её бледность, контрастирующая с румяными щеками и алым кушаком… Резкий смех демона совсем не походил на смех Ив из Мекмиллена. И этот демон не тревожил Марвина снами. Почему-то это казалось ему дурным знаком.
Так или иначе, похоже, месстрес Ив одна заправляет этим замком. У неё нет мужчины — иначе слуга, передавая приглашение, упомянул бы о нём. Зато у неё есть сын. Что ж, уже неплохо…
Вытершись, Марвин огляделся в поисках одежды — и увидел свои собственные пожитки, выстиранные и выглаженные, аккуратно сложенные на постели. Марвин застыл. Потом, стараясь двигаться не слишком суетливо (слуга по-прежнему находился здесь), подошёл к кровати и разобрал вещи. Всё было на месте, включая письмо Лукаса Джейдри, по-прежнему бережно завёрнутое в парусину, потемневшую от крови. К сожалению, Марвин совершенно не помнил, как именно была свёрнута ткань, и не мог сказать, разворачивали её или нет. Впрочем, вряд ли это имело большое значение — для постороннего взгляда в этом письме не было ничего особенного… во всяком случае, Марвину хотелось на это надеяться.
Подумав, меч он оставил в спальне, с собой взял только кинжал, незаметно для прибиравшегося слуги спрятав его в сапоге. Пора было приступать к делу, а у него по-прежнему не было чёткого плана. Он особо-то и не задумывался, что и как предпримет, когда проберётся в Мекмиллен. Знал только, что Мессера здесь — или была здесь, но тогда обитатели замка должны знать, куда она направилась. И в крайнем случае ему просто придётся хорошенько потрясти месстрес Ив из Мекмиллена. Только и всего.
— Сюда, мессер! — сказал провожавший его слуга, услужливо приоткрывая перед ним тяжёлую дубовую дверь гостиного зала.
Замок Мекмиллен был громоздким зданием, и его парадный зал, слишком большой для одной семьи, разделялся гобеленами на несколько небольших помещений. Гобелены свисали с балконов, простираясь от края до края галереи, сохранившейся под потолком. В давние времена, вероятно, поместье принадлежало здешнему владетельному рыцарю, устраивавшему большие аудиенции для вассалов. По традиции, окон в этих залах не было, только ряды бойниц вдоль галереи, почти под самым потолком. Там, должно быть, страшно сквозило, а внизу веяло теплом от прогретых камином гобеленов. Марвин пошёл вперёд, на источник тепла, но, пройдя первый ряд гобеленов, остановился, почувствовав на себе чей-то взгляд.
Он не мог знать, откуда за ним наблюдают, но почему-то посмотрел наверх — туда, где в дымной копоти чадящих вдоль стен факелов терялась галерея. Успел увидеть крохотное бледное лицо, блеснувшие в полумраке глаза — и услышал быстрый топот маленьких ног. Ребёнок? Или карлик? Разглядеть как следует он не успел, но этот взгляд чувствовал на себе по-прежнему, будто за ним продолжали наблюдать…
Марвин твёрдой рукой отодвинул последнюю завесу и, шагнув вперёд, чопорно поклонился Ив из Мекмиллена, немедленно поднявшейся со своего места.
В образованной гобеленами комнате, довольно скупо освещённой (похоже, здесь экономили свечи) умещались только два кресла у жарко полыхавшего камина да длинный обеденный стол. Месстрес Ив сидела у дальнего его конца и при виде Марвина вышла из-за стола. Её реверанс был изящен, но не особенно глубок.
— Добрый вечер, сэйр Марвин. Рада видеть вас в добром здравии. Прошу к моему скромному столу.
Марвин сел, стараясь не вглядываться в неё слишком пристально и всё ещё думая о человеке, тень которого мелькнула на галерее. Он невольно напрягся, готовясь в любой миг поймать затылком стрелу. Не зря, Ледоруб задери, в более поздних постройках отказались от этих галерей… Впрочем, куда как проще было бы прикончить его, пока он валялся без сознания. Марвин рассеяно улыбнулся, глядя Ив в лицо и слушая свист сквозняка, гуляющего над их головами. Пламя свечей дрожало и тянулось вверх.
— Мекмиллен не самое приветливое место, — будто прочтя его мысли, усмехнулась Ив. — Увы, в большинстве других комнат ещё худшие сквозняки. А остальные в такие зимы, как эта, просто невозможно прогреть как следует, хоть весь лес выруби.
По её лицу Марвин напряжённо пытался понять, успела ли она его раскусить, и если да, то чем это может для него закончиться. Если не успела, то всё складывается куда лучше, чем он предполагал. Не похоже, чтобы в замке содержался постоянный гарнизон, да и слуг-то было немного. И здесь не было мужчины. Не то чтобы это могло смутить Марвина, но всё равно упрощало дело: женщина может быть сколь угодно хитра и проницательна, но в критический момент ей почти наверняка недостанет решимости.
Ужинали по-деревенски просто: жареная говядина, луковый суп, пирог из пареных яблок, эль местного производства. Месстрес Ив выпивала с видимым удовольствием. Светскую беседу она вела умело и непринуждённо, и вообще, похоже, была хорошо образована. Она ни словом не спросила Марвина о его ране и о том, что он делал в окрестностях её замка — разговор вёлся так, будто они были случайными соседями по столу на пиру в замке их общего сюзерена. Либо она в самом деле ни в чём его не подозревала и просто радовалась случайному гостю, навестившему её этой долгой зимой, либо чего-то ждала.
Когда эль был выпит, а Ив поняла, что язык у её гостя подвешен хорошо и он может поддерживать светскую беседу часами, она отложила приборы и поднялась. За стрельчатыми окнами к тому времени окончательно стемнело.
— Вам, должно быть, ужасно скучно со мной, — вдруг сказала она, перебив посреди фразы его вежливую болтовню о преимуществах соколиной охоты перед всеми прочими. — Но, согласитесь, это самое малое, что вы должны мне за то, что мой человек спас вам жизнь.
Это не прозвучало резко, но Марвин всё равно напрягся, пытаясь уловить угрозу в её словах. Потом заметил, как странно она выразилась — так, словно за ним ещё оставался какой-то долг. Может быть, это в обычаях северян — требовать платы за гостеприимство?.. Ив коротко улыбнулась ему.
— Я невежлива, да? Ох, простите меня. Всю жизнь прожила в этой глуши. Никогда не выбиралась дальше Уоттерино. У меня даже гостей почти не бывает, вы первый за целый год. Как думаете, это меня извиняет?
— Вам не стоит беспокоиться о таких пустяках, месстрес, — проговорил Марвин, и она чуть заметно покачала головой — то ли возражая, то ли недоумевая. Марвин попытался уловить в ней то, что выдало бы её отношение к нему — либо интерес, либо насмешку, но так и не смог. Она была… как стена для него. Нет, не огорожена стеной — а сама стена, твёрдая, незыблемая, скрывающая что-то важное для них обоих, к чему твёрдо намерена была его не подпустить. Может быть, это была её госпожа, герцогиня Пальмеронская, но в таком случае Марвин не понимал, почему всё ещё жив.
— Идёмте к огню, — предложила Ив. Он безмолвно подчинился. Её густые тёмные волосы слегка колыхались при ходьбе. Он ждал, что она сядет в кресло, но вместо этого Ив остановилась в трёх шагах от камина, до того резко, что Марвин едва не споткнулся. Потом обернулась — и оказалась так близко к Марвину, как никогда прежде. Даже когда он лежал, чуть живой, а она держала его за руку, она не была к нему ближе.
— Нет, мне решительно не хватает воспитания, — ровно проговорила Ив из Мекмиллена. — Я не спросила сегодня, нуждаетесь ли вы в чём-либо.
— Я… — он хотел снова сказать, что нет, ни к чему беспокоиться, но вместо этого неожиданно для самого себя выпалил: — Если можно, я хотел бы исповедаться, месстрес.
— Исповедаться? — она негромко засмеялась, не двигаясь с места. У неё были большие тёмные глаза, чуть раскосые, приподнятые к вискам, и чётко очерченный рот. Она совершенно не напоминала северянку, как привык представлять их себе уроженец юга. От близкого огня щёки Ив раскраснелись, тёмные радужки глаз слились со зрачками в полумраке, и её сходство с гайнелью стало почти невыносимым. — Вы успели сильно нагрешить, прежде чем… были ранены?
— Да, изрядно, — Марвин вспомнил еретические речи Рыси, которым с интересом внимал, пока не приложил её кудрявой башкой о валун, и поёжился. — И хотел бы как можно скорее отбыть епитимью. Я надеюсь, ваш замковый священнослужитель…
— Куда же вы так спешите, сэйр Марвин? — голос Ив из Мекмиллена зазвенел в полупустом зале, будто под ногами и вокруг них был не выстланный коврами камень, а чистый лёд. — Ныне вашей жизни ничто не угрожает. Наш лекарь говорит, у вас очень хорошая рана. Будто тот, кто нанёс её, знал, как резать, чтоб не нанести сильного вреда. Или, может быть, чувствовал это.
Марвин позволил себе беглую улыбку — слабую, но располагающую. Ив вздрогнула, и он подумал, что достиг цели. Они стояли друг против друга и глядели один другому в глаза, в упор, не отводя взгляда. Ив была ниже Марвина на полторы головы, но он чувствовал в ней силу — с первого мгновения, как увидел её, ещё в образе гайнели, но понял это только теперь. Она была красива. И она была хорошим врагом. Он был рад, что она встретилась на его пути.
Он не знал, было ли это вчера или много дней назад. Теперь стоял день, яркий, солнечный, заливавший комнату ровным светом, несмотря на витражные стёкла и наполовину задёрнутую портьеру. Марвин повернул голову к свету и смотрел на него сквозь опущенные ресницы. Мгновение назад он спал, и ему всё ещё не хотелось просыпаться окончательно.
— Очень странная рана, месстрес. Очень странная…
— Плохая?
— О нет, нет. Я бы так не сказал. Напротив, можно сказать, хорошая. Совершенно ровный продольный надрез. Он сильно кровоточил, но хорошо затянется. Мне трудно представить обстоятельства, в которых такая рана могла быть нанесена. Разве что пытка…
— Но он будет жить?
— Да, без сомнения.
— Тогда не важно, что это было.
— Воля ваша, месстрес. Но… осмелюсь посоветовать: будьте настороже.
Один голос был мужским, другой женским. В мужском было подозрение. В женском — безмятежность. И когда она справлялась о серьёзности состояния раненого, и когда проявляла в отношении него легкомысленную беспечность. Марвин чётко слышал каждое слово, но не шелохнулся, даже его веки не дрогнули. Хотя он двигался перед этим, и они наверняка заподозрили, что он слышит их. И тем не менее это их не смутило.
Он услыхал удаляющиеся шаги — твёрдые, явно мужские. Потом почувствовал движение рядом с собой: что-то подбирали с его постели. Тогда он открыл глаза и сказал, по-прежнему глядя в сторону окна:
— Откройте шторы.
Женщина выпрямилась, и он почувствовал её улыбку, хотя и не глядел на неё. Ни слова не сказав, женщина обошла кровать и приблизилась к окну. Она была невысокого роста, очень просто одетая, и у неё были длинные каштановые волосы, волнистые, распущенные по плечам. Так волосы носят либо незамужние девицы, либо вдовы. Пока что Марвин видел её только со спины, но его глаза начали расширяться ещё прежде, чем она отдёрнула портьеру и обернулась, лаская его самой солнечной улыбкой из всех, что ему доводилось видеть… до вчерашнего дня, когда он встретил древнего демона на замёрзшем озере.
Сейчас этот демон стоял на фоне лучащегося светом окна и смотрел ему в лицо. Всё, что собирался сказать Марвин, мигом вылетело у него из головы. Он помнил, что гайнели лгать нельзя. А ему нечего было ей сказать, кроме лжи.
Женщина слегка запрокинула голову назад и рассмеялась. Марвин увидел крупную тёмную родинку на её шее.
— О, всеблагие боги! — сказала она, подходя ближе. Марвин, не в силах шевельнуться, смотрел, как она садится на постель и берёт его за руку — таким простым и непринуждённым движением, словно она была его сестрой. — Похоже, мои земли встретили вас ещё более недружелюбно, чем я полагала, благородный мессер. Уж и не знаю, как перед вами извиняться.
И голос тот же. Странно, почему Марвин не понял этого, когда она говорила с лекарем. А теперь слышал явно: та самая язвительность, лёгкая, дразнящая, и при том почти нежная. Так мать говорит с шаловливым ребёнком… и так с ним говорила гайнель, пока не спросила, не несёт ли он в Мекмиллен зла.
— Вы… — проговорил Марвин, сам не зная, что собирается сказать. — Вы…
— Вы видели Хозяйку, — улыбаясь, перебила его женщина. — Верно ведь? Она вас перехватила по дороге и напугала до полусмерти. Но не тронула. А потому я счастлива вам под моей крышей, мессер, хоть вы и попали сюда столь несчастливым путём.
— Кто вы? — только и смог спросить Марвин.
— Ив из Мекмиллена, — ответила женщина и, коротко склонив голову, добавила с нескрываемой насмешкой: — Прошу простить мои манеры, мессер.
Она по-прежнему держала его за руку. Будь они в южных землях, это могло быть расценено как совершенно недвусмысленный знак, но Марвин не особо хорошо знал обычаи севера, поэтому не рискнул делать преждевременные выводы.
— Почему она так похожа на вас?
— Наша гайнель? О, вы наверняка нездешний. Гайнель всегда принимает облик нынешней месстрес своего родового замка. И облик, и манеры… Надеюсь, она не слишком вам нагрубила? Со мной это иногда бывает, — она снова рассмеялась и наконец отпустила его руку. Марвин понял, каким грубияном был сам, и поспешно приподнялся на локтях, пытаясь не обращать внимания не головокружение.
— Простите меня, месстрес Ив, — пробормотал он. — Я сэйр Марвин из Фостейна, и нет такой цены, которая была бы достаточной, чтобы отплатить за ваше…
— Ш-ш, тихо, вам надо лежать, — прервала его Ив, и её голос наполнился той же безмятежностью, что и во время подслушанного Марвином разговора. Словно она успокаивала ребёнка, который нёс в полубреду всякий вздор. — Вы потеряли много крови. Притт — это наш лекарь — сказал, что вы поправитесь, но вставать вам ещё рано. Мы успеем поговорить позже.
— Давно я здесь?
— Мой егерь нашёл вас у кромки леса вчера утром. Вы спали больше суток и проспите ещё столько же. Вот, выпейте это. И не думайте больше про нашу Хозяйку. Она бывает проказлива и может послать вам дурные сны, даже если отпустила.
Его затылок лёг в её ладонь естественно и удобно, словно это была рука его матери. Марвин плохо помнил свою мать, но сейчас прикосновение женщины, в дом которой он пришёл со злом, неуловимо напоминало о ней. Марвин прикрыл глаза и позволил ей влить в него немного противной тёплой жидкости, тем не менее приятно согревшей его нутро. Рана, аккуратно и плотно стянутая свежей повязкой, почти не давала о себе знать, но он был совершенно обессилен. Марвин подумал о Рыси, о том, что она сделала, когда очнулась. Сейчас он жалел, что не убил её. То, что он и вправду сумеет разыскать её, когда окончит все свои дела в Мекмиллене, теперь казалось куда как менее очевидным, чем прошлой ночью в скальной норе, наполненной ароматом пересмешницы. Воистину, его учитель был прав: дурман делает человека необоснованно самоуверенным…
Необоснованно самоуверенным идиотом, мрачно закончил Марвин, осторожно ощупывая повязку под одеялом. Ладно, как бы там ни было, он в Мекмиллене. И эта женщина…
Этой женщины рядом больше не было, внезапно понял он. Марвин не слышал, как она вышла, и это его встревожило. Стало быть, как она войдёт в следующий раз, он тоже может не услышать. Отчего-то он не сомневался, что её беспечность по отношению к предупреждению лекаря вызвана вовсе не глупостью…
«Чем она меня напоила?» — подумал он, но это стало его последней мыслью, прежде чем его веки сомкнулись окончательно и он уплыл в тёплый мрак.
В следующие два или три дня он больше спал, чем бодрствовал. Самым сложным было притворяться, что ему хуже, чем на самом деле, хотя он почувствовал в себе силы встать уже на следующий день. Его рана в самом деле хорошо заживала. Лекарь приходил ещё несколько раз, менял повязки, осматривал рану и недовольно поджимал губы, но ничего не говорил. Марвин внимательно разглядывал его лицо, раздумывая, следует ли ему убить этого человека прямо сейчас. Потом решил, что не стоит: наверняка он уже успел высказать своей месстрес все подозрения. Сама Ив к Марвину больше не приходила: он видел только лекаря и служанок, приносивших ему поесть. Все эти дни стояла солнечная погода, хотя мороз сковывал оконные витражи витиеватыми узорами, да так плотно, что разглядеть двор замка становилось невозможно. Оставаясь один, Марвин поднимался с постели и разминался, сперва осторожно, потом всё увереннее. Вскоре, убедившись, что рана нисколько не ограничивает его движений, он наконец решился попросить ванну. Слуга, следивший за приготовлением всего необходимого, передал ему, что месстрес Ив просит его присоединиться к ней за ужином сегодня вечером, если, конечно, он чувствует в себе на то достаточно сил. Марвин заверил слугу, что на это его сил хватит.
— А что месстрес, ужинает одна? — небрежно осведомился он, лежа в бадье и поплескивая водой на голые плечи, пока слуга подливал кипяток.
— Нынче вроде бы одна, мессер. Обычно с нею и мессер Эдрик трапезничает, но сегодня вроде бы он у себя отужинает, — охотно ответил тот.
— Мессер Эдрик?..
— Ну да, сын нашей месстрес.
— Так, стало быть, это он владеет Мекмилленом?
— Да нет, ему ж тринадцать годков только, что он в этом смыслит…
Марвин промолчал, удивившись про себя столь необычным традициям землевладения. На юге наследование велось сугубо по мужской линии, и новорожденный младенец мужского пола имел больше прав на родовой замок, чем его мать. Конечно, это было не очень практично, но, с точки зрения Марвина, совершенно правильно. Как странно, неужели здесь совсем не чтят заветов Святого Патрица?
Он нарочито долго отмокал в кипятке, раздумывая, было ли приглашение к ужину простым жестом вежливости, или ему всё-таки не стоит недооценивать хозяйку Мекмиллена. Он видел её всего несколько минут, но что-то в ней уже тогда вынудило его с нею считаться. Она была не слишком молода, но и не стара — может, немного за тридцать. Волосы носит свободными — стало быть, всё-таки вдова. Марвин довольно смутно помнил её лицо — на его месте то и дело всплывали резкие точёные черты гайнели, её бледность, контрастирующая с румяными щеками и алым кушаком… Резкий смех демона совсем не походил на смех Ив из Мекмиллена. И этот демон не тревожил Марвина снами. Почему-то это казалось ему дурным знаком.
Так или иначе, похоже, месстрес Ив одна заправляет этим замком. У неё нет мужчины — иначе слуга, передавая приглашение, упомянул бы о нём. Зато у неё есть сын. Что ж, уже неплохо…
Вытершись, Марвин огляделся в поисках одежды — и увидел свои собственные пожитки, выстиранные и выглаженные, аккуратно сложенные на постели. Марвин застыл. Потом, стараясь двигаться не слишком суетливо (слуга по-прежнему находился здесь), подошёл к кровати и разобрал вещи. Всё было на месте, включая письмо Лукаса Джейдри, по-прежнему бережно завёрнутое в парусину, потемневшую от крови. К сожалению, Марвин совершенно не помнил, как именно была свёрнута ткань, и не мог сказать, разворачивали её или нет. Впрочем, вряд ли это имело большое значение — для постороннего взгляда в этом письме не было ничего особенного… во всяком случае, Марвину хотелось на это надеяться.
Подумав, меч он оставил в спальне, с собой взял только кинжал, незаметно для прибиравшегося слуги спрятав его в сапоге. Пора было приступать к делу, а у него по-прежнему не было чёткого плана. Он особо-то и не задумывался, что и как предпримет, когда проберётся в Мекмиллен. Знал только, что Мессера здесь — или была здесь, но тогда обитатели замка должны знать, куда она направилась. И в крайнем случае ему просто придётся хорошенько потрясти месстрес Ив из Мекмиллена. Только и всего.
— Сюда, мессер! — сказал провожавший его слуга, услужливо приоткрывая перед ним тяжёлую дубовую дверь гостиного зала.
Замок Мекмиллен был громоздким зданием, и его парадный зал, слишком большой для одной семьи, разделялся гобеленами на несколько небольших помещений. Гобелены свисали с балконов, простираясь от края до края галереи, сохранившейся под потолком. В давние времена, вероятно, поместье принадлежало здешнему владетельному рыцарю, устраивавшему большие аудиенции для вассалов. По традиции, окон в этих залах не было, только ряды бойниц вдоль галереи, почти под самым потолком. Там, должно быть, страшно сквозило, а внизу веяло теплом от прогретых камином гобеленов. Марвин пошёл вперёд, на источник тепла, но, пройдя первый ряд гобеленов, остановился, почувствовав на себе чей-то взгляд.
Он не мог знать, откуда за ним наблюдают, но почему-то посмотрел наверх — туда, где в дымной копоти чадящих вдоль стен факелов терялась галерея. Успел увидеть крохотное бледное лицо, блеснувшие в полумраке глаза — и услышал быстрый топот маленьких ног. Ребёнок? Или карлик? Разглядеть как следует он не успел, но этот взгляд чувствовал на себе по-прежнему, будто за ним продолжали наблюдать…
Марвин твёрдой рукой отодвинул последнюю завесу и, шагнув вперёд, чопорно поклонился Ив из Мекмиллена, немедленно поднявшейся со своего места.
В образованной гобеленами комнате, довольно скупо освещённой (похоже, здесь экономили свечи) умещались только два кресла у жарко полыхавшего камина да длинный обеденный стол. Месстрес Ив сидела у дальнего его конца и при виде Марвина вышла из-за стола. Её реверанс был изящен, но не особенно глубок.
— Добрый вечер, сэйр Марвин. Рада видеть вас в добром здравии. Прошу к моему скромному столу.
Марвин сел, стараясь не вглядываться в неё слишком пристально и всё ещё думая о человеке, тень которого мелькнула на галерее. Он невольно напрягся, готовясь в любой миг поймать затылком стрелу. Не зря, Ледоруб задери, в более поздних постройках отказались от этих галерей… Впрочем, куда как проще было бы прикончить его, пока он валялся без сознания. Марвин рассеяно улыбнулся, глядя Ив в лицо и слушая свист сквозняка, гуляющего над их головами. Пламя свечей дрожало и тянулось вверх.
— Мекмиллен не самое приветливое место, — будто прочтя его мысли, усмехнулась Ив. — Увы, в большинстве других комнат ещё худшие сквозняки. А остальные в такие зимы, как эта, просто невозможно прогреть как следует, хоть весь лес выруби.
По её лицу Марвин напряжённо пытался понять, успела ли она его раскусить, и если да, то чем это может для него закончиться. Если не успела, то всё складывается куда лучше, чем он предполагал. Не похоже, чтобы в замке содержался постоянный гарнизон, да и слуг-то было немного. И здесь не было мужчины. Не то чтобы это могло смутить Марвина, но всё равно упрощало дело: женщина может быть сколь угодно хитра и проницательна, но в критический момент ей почти наверняка недостанет решимости.
Ужинали по-деревенски просто: жареная говядина, луковый суп, пирог из пареных яблок, эль местного производства. Месстрес Ив выпивала с видимым удовольствием. Светскую беседу она вела умело и непринуждённо, и вообще, похоже, была хорошо образована. Она ни словом не спросила Марвина о его ране и о том, что он делал в окрестностях её замка — разговор вёлся так, будто они были случайными соседями по столу на пиру в замке их общего сюзерена. Либо она в самом деле ни в чём его не подозревала и просто радовалась случайному гостю, навестившему её этой долгой зимой, либо чего-то ждала.
Когда эль был выпит, а Ив поняла, что язык у её гостя подвешен хорошо и он может поддерживать светскую беседу часами, она отложила приборы и поднялась. За стрельчатыми окнами к тому времени окончательно стемнело.
— Вам, должно быть, ужасно скучно со мной, — вдруг сказала она, перебив посреди фразы его вежливую болтовню о преимуществах соколиной охоты перед всеми прочими. — Но, согласитесь, это самое малое, что вы должны мне за то, что мой человек спас вам жизнь.
Это не прозвучало резко, но Марвин всё равно напрягся, пытаясь уловить угрозу в её словах. Потом заметил, как странно она выразилась — так, словно за ним ещё оставался какой-то долг. Может быть, это в обычаях северян — требовать платы за гостеприимство?.. Ив коротко улыбнулась ему.
— Я невежлива, да? Ох, простите меня. Всю жизнь прожила в этой глуши. Никогда не выбиралась дальше Уоттерино. У меня даже гостей почти не бывает, вы первый за целый год. Как думаете, это меня извиняет?
— Вам не стоит беспокоиться о таких пустяках, месстрес, — проговорил Марвин, и она чуть заметно покачала головой — то ли возражая, то ли недоумевая. Марвин попытался уловить в ней то, что выдало бы её отношение к нему — либо интерес, либо насмешку, но так и не смог. Она была… как стена для него. Нет, не огорожена стеной — а сама стена, твёрдая, незыблемая, скрывающая что-то важное для них обоих, к чему твёрдо намерена была его не подпустить. Может быть, это была её госпожа, герцогиня Пальмеронская, но в таком случае Марвин не понимал, почему всё ещё жив.
— Идёмте к огню, — предложила Ив. Он безмолвно подчинился. Её густые тёмные волосы слегка колыхались при ходьбе. Он ждал, что она сядет в кресло, но вместо этого Ив остановилась в трёх шагах от камина, до того резко, что Марвин едва не споткнулся. Потом обернулась — и оказалась так близко к Марвину, как никогда прежде. Даже когда он лежал, чуть живой, а она держала его за руку, она не была к нему ближе.
— Нет, мне решительно не хватает воспитания, — ровно проговорила Ив из Мекмиллена. — Я не спросила сегодня, нуждаетесь ли вы в чём-либо.
— Я… — он хотел снова сказать, что нет, ни к чему беспокоиться, но вместо этого неожиданно для самого себя выпалил: — Если можно, я хотел бы исповедаться, месстрес.
— Исповедаться? — она негромко засмеялась, не двигаясь с места. У неё были большие тёмные глаза, чуть раскосые, приподнятые к вискам, и чётко очерченный рот. Она совершенно не напоминала северянку, как привык представлять их себе уроженец юга. От близкого огня щёки Ив раскраснелись, тёмные радужки глаз слились со зрачками в полумраке, и её сходство с гайнелью стало почти невыносимым. — Вы успели сильно нагрешить, прежде чем… были ранены?
— Да, изрядно, — Марвин вспомнил еретические речи Рыси, которым с интересом внимал, пока не приложил её кудрявой башкой о валун, и поёжился. — И хотел бы как можно скорее отбыть епитимью. Я надеюсь, ваш замковый священнослужитель…
— Куда же вы так спешите, сэйр Марвин? — голос Ив из Мекмиллена зазвенел в полупустом зале, будто под ногами и вокруг них был не выстланный коврами камень, а чистый лёд. — Ныне вашей жизни ничто не угрожает. Наш лекарь говорит, у вас очень хорошая рана. Будто тот, кто нанёс её, знал, как резать, чтоб не нанести сильного вреда. Или, может быть, чувствовал это.
Марвин позволил себе беглую улыбку — слабую, но располагающую. Ив вздрогнула, и он подумал, что достиг цели. Они стояли друг против друга и глядели один другому в глаза, в упор, не отводя взгляда. Ив была ниже Марвина на полторы головы, но он чувствовал в ней силу — с первого мгновения, как увидел её, ещё в образе гайнели, но понял это только теперь. Она была красива. И она была хорошим врагом. Он был рад, что она встретилась на его пути.