Страница:
немножко, но почаще. Очень хочется узнать о лечении.
Твой
Л.[Троцкий]
Когда движение переходит на новую, более высокую стадию, всегда
находятся элементы, которые отстаивают вчерашний день. Более широкая
перспектива пугает их. Они не видят ничего, кроме трудностей и опасностей.
Товарищи, присутствовавшие на одном из собраний большевиков-ленинцев,
передают мне такую примерно критику одного из участников: "На парижской
конференции мы не сделали никаких завоеваний; дело свелось к переговорам и
соглашениям между верхами; такая политика не может иметь революционного
значения; совместный документ, подписанный "верхушками" четырех организаций,
означает в сущности уклон в сторону социал-демократии..." Так как эта
критика - правда в очень преувеличенной форме - лишь передает сомнения и
тревогу известной части товарищей (по всем данным, небольшого меньшинства),
то надо остановиться на приведенных выше доводах серьезно.
"Переговоры велись только между верхушками". Что означает этот
аргумент? Конференции и съезды всегда состоят только из верхушек, т. е. из
представителей. Свести в одно место всех членов левой оппозиции, САП, РСП,
ОСП задача невыполнимая. Как можно достигать соглашения между организациями
без переговоров между представителями, т. е. "верхами"? В этом пункте
критика явно лишена какого бы то ни было смысла.
Или, может быть, автор критики хотел сказать, что представители
организаций, подписавших общую декларацию, не выражали мнения низов?
Разберем и этот довод. В отношении САП всем известно, что рядовые члены
партии давно стремятся не только к сближению, но даже к полному слиянию с
нами, тогда как верхи уклонялись до последнего времени и тормозили, боясь
оторваться от возможных союзников справа. Что же означает в таком случае тот
факт, что верхи увидели себя вынужденными подписать совместно с нами в
высшей степени ответственный документ? Ответ ясен: давление низов влево, т.
е. в нашу сторону, стало так сильно, что вождям САП пришлось повернуться
лицом в нашу сторону. Кто умеет правильно толковать политические факты и
симптомы, тот скажет: это огромная победа. Вывод этот сохраняет всю свою
силу независимо от того, насколько умело и искусно велись переговоры между
верхами. Не переговоры решили дело, а вся предшествующая работа левой
оппозиции.
С ОСП (Голландия) дело обстоит приблизительно таким же образом. Эта
организация совершенно не была связана с нами. Года два тому назад она
находилась в блоке с Зейдевицем и Розенфельдом. Сегодня она сблизилась с
ними. Ясно, что вожди этой организации никогда бы не пошли на такой шаг,
если бы не было решительной тяги низов влево.
Несколько иначе обстоит дело с РСП (Снивлит). Здесь дружественные
отношения существуют уже довольно давно. Многие товарищи знают, какую
активную поддержку оказывали левой оппозиции Снивлит и его друзья во время
копенгагенского совещания и особенно во время амстердамского конгресса
против войны. Организационно оформить политическую близость мешал вопрос о
Коминтерне226. Когда мы высказались за новый Интернационал, разделявшая нас
перегородка пала. Разве не очевидно, что наша ориентация сразу же дала в
этом случае конкретный и ценный результат?
Месяца три тому назад (15 июня) мы писали гипотетически о том, что в
среде левосоциалистических группировок мы могли бы, вероятно, при более
широкой и решительной политике найти немало союзников. Месяц-полтора тому
назад мы высказывали предположение, что разрыв с Коминтерном должен будет
чрезвычайно облегчить приток в нашу сторону революционных группировок
социал-демократического происхождения. Неужели же не ясно, что парижская
конференция подтвердила оба эти предположения, притом в таких размерах,
каких мы два-три месяца тому назад сами не ожидали? Жаловаться в этих
условиях на то, что все свелось будто бы к переговорам "верхов", и
утверждать, что новый союз не имеет революционного значения, значит
обнаруживать полное непонимание основных процессов, происходящих ныне в
пролетарском авангарде.
Но особенно странно (говоря мягко) звучит довод о том, что мы делаем
поворот в сторону... примирения с социал-демократией! Так клевещут на нас
сталинцы, притом не первый день. Какие основания переносить эти "доводы"
внутрь нашей собственной организации? Присмотримся, однако, ближе к делу.
Парижская конференция была созвана не нами. За ее состав и порядок дня мы не
несем ни малейшей ответственности. Мы явились на эту конференцию, чтобы
изложить там нашу точку зрения. Может быть, наша Декларация заключала
какие-нибудь уступки социал-демократии? Пусть кто-нибудь решится это
сказать! Декларация, подписанная четырьмя организациями, не содержит в себе,
разумеется, нашей программы. Но она ясно намечает путь Четвертого
Интернационала на основе непримиримой борьбы с социал-демократией, полного
разрыва с бюрократическим центризмом и решительного осуждения всяких попыток
в духе Интернационала номер два с половиной. Где же тут уступка
социал-демократии?
Декларация четырех не дает, и по обстоятельствам дела не могла дать,
ответа на все вопросы программы и стратегии. Строить новый Интернационал на
основе одной только этой Декларации, разумеется, невозможно. Но мы и не
собираемся это делать. В самой Декларации ясно сказано, что подписавшиеся
под ней организации обязуются в короткий срок выработать программный
манифест, который должен будет стать основным документом нового
Интернационала. К этой работе должны быть привлечены все наши секции, все
три основные союзные организации, как и все сочувствующие группы и элементы.
Собираемся ли мы в этом Манифесте делать уступки социал-демократии?
Декларация большевиков-ленинцев, оглашенная на конференции, ясно говорит, на
каких основах мы думаем строить Манифест: решения четырех конгрессов
Коминтерна, "21 условие"227, "11 пунктов" левой оппозиции. Будут ли у нас на
этой почве серьезные разногласия с союзниками, покажет будущее. Если
разногласия обнаружатся, мы серьезно поборемся за свои взгляды. В
принципиальных вопросах мы до сих пор не обнаруживали излишней уступчивости.
Где же основание для разговоров о повороте в сторону социал-демократии?
Те же критики прибавляют еще и следующий аргумент: новый Интернационал
можно строить только на волне революционного движения; ныне же, в атмосфере
упадка, всякие попытки в этом направлении заранее обречены на крушение. Этот
глубокомысленный исторический довод целиком заимствован у бесплодного
схоласта Суварина (который, - увы! - насколько знаю, успел тем временем
описать дугу в 180 градусов). Необходимость разрыва со Вторым
Интернационалом и необходимость подготовки Третьего была провозглашена
большевиками осенью 1914 года, т. е. в обстановке ужасающего распада
социалистических партий. И тогда было не мало мудрецов, говоривших об
"утопичности" (словом "бюрократизм" тогда еще не злоупотребляли) лозунга
Третьего Интернационала. Каутский пошел даьше в своем знаменитом афоризме:
"Интернационал есть орудие мира, а не войны". По существу дела, ту же мысль
высказывают и цитированные выше критики: "Интернационал есть орудие подъема,
а не упадка". Интернационал нужен пролетариату всегда и при всяких условиях.
Если Интернационала сегодня нет, об этом надо сказать громко и немедленно же
приступить к подготовке нового Интернационала. Как скоро удастся его
поставить на ноги, зависит, конечно, от всего хода классовой борьбы, от
упадка или подъема рабочего движения и проч. Но и во время самого тяжкого
упадка надо готовиться к будущему подъему, давая собственным кадрам
правильную ориентацию. Фаталистические жалобы на объективный упадок чаще
всего отражают собственный субъективный упадок.
Возьмем для сравнения конференции в Циммервальде и Кинтале. Они вошли в
историю, как необходимые ступени между Вторым Интернационалом и Третьим. Что
представляли из себя эти конференции на деле? Они состояли по необходимости
только из "верхов" (всякая конференция состоит из верхов). По количеству
непосредственно представленных рабочих они были слабее парижской
конференции. Большинство в Циммервальде и Кинтале составляли
правоцентристские элементы (Ледебур228, не решавшийся еще голосовать против
военного бюджета, Гофман229, Бурдерон230, Мергейм, Гримм231, Аксельрод,
Мартов и проч.). Ленин счел возможным подписать манифест всей конференции,
несмотря на всю неопределенность этого документа232.
Что касается циммервальдской левой, то она была чрезвычайно слаба.
После разгрома думской фракции большевиков и местных организаций
большевистская партия во время войны не была сильнее нынешней левой
оппозиции. Остальные левые группы были несравненно слабее трех наших
нынешних союзников. Общее положение рабочего движения в условиях войны
казалось совершенно безнадежным. Тем не менее большевики, как и группа
"Нашего слова"233, с самого начала войны взяли курс на Третий Интернационал.
Без этого курса невозможна была бы Октябрьская революция.
Повторяем: Ленин счел возможным в тогдашних условиях подписать вместе с
Ледебуром, Бурдероном, Гриммом и Мартовым манифест против войны.
Большевики-ленинцы не подписали сейчас резолюции большинства парижской
конференции и не возьмут на себя, разумеется, никакой ответствености за это
большинство. Уж не была ли политика Ленина в Циммервальде и Кинтале...
поворотом в сторону социал-патриотизма? Можно возразить, что ныне, в
условиях мира, нужен еще более строгий отбор, чем во время войны. Правильно!
Ледебур и Бурдерон рисковали, подписывая манифест Циммервальда, а Транмель и
К занимаются своими маневрами (правую руку - скандинавской
социал-демократии, мизинец левой руки - парижской конференции) без малейшего
риска. Именно поэтому мы и отказались подписывать бессодержательную
резолюцию парижского большинства. Где уж тут уступки социал-демократии?
Однако два наших союзника - возразит нам критик - подписали резолюцию
большинства, показав тем, что они еще не сделали окончательного выбора.
Совершенно верно! Но мы и не берем на себя ответственности за наших
союзников, как и они не берут на себя ответственности за нас. Условия нашего
соглашения формулированы точно и доступны ныне всем. В какую сторону сделают
свой окончательный выбор наши союзники, покажет будущее. Мы хотим помочь им
сделать правильный выбор. Одно из важнейших правил революционной стратегии
гласит: следи за союзником так же, как и за противником. Такое же право мы
даем, конечно, и союзникам по отношению к нам. Взаимная критика на началах
полного равноправия. В этом нет и следа какой-либо закулисной дипломатии
верхов; все делается и будет делаться на глазах масс, под их контролем, в
целях воспитания масс и в целях воспитания верхов посредством контроля масс.
Других путей и методов революционной политики вообще не существует.
* * *
Есть и другие правила революционной политики, о которых не мешает
напомнить: не пугайся зря и не пугай без основания других; не выдумывай
ложных обвинений; не ищи капитуляции там, где ее нет; не тащи организацию
назад, когда она готовится двинуться вперед; не заменяй марксистское
обсуждение беспринципной склокой. Долгий опыт показывает, что как раз в
такие моменты, когда организация готовится из тесного закоулка выйти на
более широкую арену, всегда находятся элементы, которые приросли к своему
закоулку, знают всех соседей и соседок, привыкли передавать все закоулочные
новости и слухи и заниматься страшно важными делами "низвержения
министерств" в своем собственном закоулке. Эти консервативные и сектантские
элементы страшно боятся, что на более широкой арене их искусство не найдет
себе применения. Они хватают поэтому колесницу за колеса, пытаются повернуть
их назад и оправдывают свою, по существу реакционную работу, страшно
"революционными" и "принципиальными" доводами. Мы пытались выше взвесить эти
доводы на весах марксистской диалектики. Пусть товарищи сами решают, каков
оказался вес.
Г. Гуров
[10 сентября 1933 г.]
11 сент[ября] 1933 [г.]
Милая Наталочка, получил твое второе письмо, и обрадовало, и огорчило
меня. Обрадовало тем, что ты в благополучных условиях, спокойна (физически),
отдыхаешь. Огорчило тем, что ты собираешься уехать, не дождавшись врача.
Ведь придется через 10 дней снова ехать в Париж? Стоит ли возвращаться? Вера
и Жанна справляются, даже дежурят по очереди (приспособились), - так что
успевают читать. Мое состояние без больших перемен (как осенью 1923 и затем
1924 года). Доктор здесь, он очень внимателен, продлил свой отпуск,
выстукивает меня, исследует кровь и все прочее, носит мне лекарства и
фрукты... но теряется в догадках, как и Гетье234, как и берлинские доктора.
Не думаю, чтобы он открыл "секрет". Надо надеяться, что пройдет при более
спокойном образе жизни. Надо уменьшить свидания, переговоры и пр. Я уж
принял меры.
Сегодня Лева уезжает по делам (в Париж), и я хочу послать тебе это
письмецо. Мне кажется, тебе ни в коем случае не возвращаться сюда, если
только не неудобно оставаться дольше. Но ведь вряд ли "неудобно"? Меня очень
огорчает мысль, что ты вернешься преждевременно, и все будет по-старому.
Если ты останешься там, я тоже за это время поправлюсь (наверняка!).
Погода здесь склоняется к осени. Кругом много стреляют: охотники! Есть
пролетная дичь: перепела и пр[очее]. Меня совсем не тянет... Сейчас опять
был доктор (он приходит 3-4 раза в день, фотографирует нас и пр[очее]). Его
план: остаться для уколов (всего 11), - следовательно еще 3-4 дня, затем
составить план дальнейшего лечения (он имеет в виду и клинику). Не знаю,
удастся ли в клинике (со стороны "конспирации")235. Посмотрим...
Милая, милая моя, спокойнее было бы на Принкипо, сейчас уже недавнее
прошлое кажется лучше, чем было, - а ведь мы так надеялись на Францию...
"окончательная" ли это старость, или только временный чересчур крутой спуск,
после которого еще будет подъем (некоторый...). Посмотрим...
Вчера приезжали ко мне двое пожилых рабочих и один учитель. Был и
Навилль (он сегодня вечером уезжает). Я чувствовал себя усталым, и беседа
была малозначительна. Но я с любопытством смотрел [на] пожилых
провинциальных рабочих...
Надо кончать, Наталочка, так как перед отъездом Левы и Навилля еще
предстоят разговоры.
Прилагаю письмецо для А.К. [Клячко]236.
Наталочка, ты в сущности ничего не написала о своем физическом
самочувствии: хоть немного отдохнула? Ты уехала очень усталой и
ослабевшей... Милая, милая... обнимаю крепко твою родную голову, плечи твои
целую и руки...
Твой
[Л.Д.Троцкий]
12 сент[ября] 1933 [г.]
Ната, милая, сегодня получил твое третье письмо (заказное), где ты
настаиваешь на своем возвращении 15-18-го. Не знаю, что и сказать. Доводы ты
приводишь серьезные; с другой стороны, боюсь, что второй раз не скоро
выберешься. Врач наш уезжает отсюда 16-го. Если ты хочешь его застать, то
надо приехать к этому дню. Но это лишь в том случае, если ты решишь вообще
не оставаться там до конца месяца. Доктор делает все, что может, - но он не
может сделать больше того, что сделали Гетье, Александров237, немецкие
профессора. У меня та самая история, к[о]т[о]рая была в 1923-1926 гг. и
которая, если память меня не обманывает, совсем прекратилась в течение
1927-1933 гг. Я хочу - по соглашению с доктором - провести три дня в полном
покое без свиданий, бесед, диктовок и пр[очее]. Не думайте, пожалуйста,
Наталочка, что мое состояние "плохо", - но t нет-нет и дает о себе знать.
Надо прибегнуть к тому решительному средству, о к[о]т[о]ром мы с тобой
говорили, т[о] е[сть] к абсолютному отдыху.
Сегодня у меня был американец, сочувствующий; он был у нас в прошлом
году вместе с другом, Солоу...238 Разговаривали часа три. Сегодня вечером
придет, кажется, Гурбиль239. Но на этом - конец. Завтра с утра - покой.
Жанна и Вера ко мне очень внимательны, я ни в чем не нуждаюсь и не
испытываю никаких неудобств... Только Вас нет, Наталочка, но я себя всегда,
когда тоскливо без Вас, утешаю тем, что ты отдыхаешь и немножко набираешься
сил... Навилль провел здесь два дня, мы поговорили и поспорили изрядно, но
расстались друзьями: он стал, по-моему, гораздо лучше. Ты скажи Дениз
[Навилль], что я был очень рад Навиллю и остался доволен результатами
беседы...
Насчет предположения С. Конст.240, что у меня пот и пр[очее] от нервов,
я с доктором говорил. Конечно, "нервы" поднимают t -у и "бросают в пот". Но
все же должен быть какой-то органический процесс: одни нервы не дают
температуры, это было общее мнение всех врачей, и в Москве, и в Берлине...
Доброе утро, Наталочка, письмо вчера не ушло, слишком поздно было,
уйдет сегодня утром. Я принял адалин, спал хорошо, отдохнул, сегодня буду
лежать и читать... Будь здорова, Наталочка, крепко-крепко обнимаю тебя.
Твой
[Л.Д.Троцкий]
[]13 сент[ября] 1933 [г.]
Милая Наталочка,
только что получил письмецо от Левы, - он пишет, что ты замечательно
поправилась, "никакого сравнения" с тем, что было... А.К.[Клячко] согласна
оставаться с тобой дольше... При этих условиях было бы прямо-таки
преступлением для тебя возвращаться сюда. Поскольку дело идет обо мне, о
моем здоровье, - лучше ухаживать за мной невозможно (сегодня мне приготовили
совсем "необыкновенный" обед, - я уж сердился, сердился...). Сегодня я целый
день лежу, чувствую, что мне это полезно; полежу еще несколько дней (читаю).
Не беспокойся обо мне нисколько, для моего душевного состояния неизмеримо
лучше сознавать, что ты отдыхаешь и крепнешь. Мне было бы теперь неизмеримо
тяжелее, если бы я видел тебя рядом, без сна, с больными руками. Оставайся,
Наталочка, до новой квартиры, отдохни, ты должна упрочить свою поправку.
Ни о чем другом сейчас писать не могу. Крепко-крепко обнимаю тебя.
Твой
[Л.Д.Троцкий]
15 сент[ября 1933 г.]
Родненькая Наталочка, сегодня получил твое (четвертое) письмо от 12
сент[ября] с "разговором" С.К. по поводу необходимости для тебя поехать на
15 дней в Нормандию. Я отправил тебе телеграмму о своем самочувствии:
гораздо лучше. Я переселился совсем в твою комнату и сейчас (8 ч[асов]
вечера) пишу на маленьком столике у кровати, с той стороны, где я сплю. Три
дня лежу (одетым), читаю, дремлю, выхожу только собак покормить, но и тут
все готовят для меня Жанна, Вера, Крепо241. 13-го самая высокая t вечером -
37 , 14-го - 36,8 , сегодня, 15-го - 36,6 , я перестал потеть, аппетит
хороший, кормят меня изысканно (они обе мастерицы и щеголяют своим
искусством). Доктор по коже на животе определил, что я сильно исхудал и
требует, чтобы я пополнел, рекомендует мучные блюда и пр[очее], это-де нужно
для повышения сопротивляемости организма. Ем много фруктов, д[окто]р
разрешил персики и груши... Уколы мышьяка и стрихнина заканчиваются (завтра,
кажись, последний раз). Словом, все идет благополучно. Нужно будет лишь
постепенно входить в работу, с перерывами для отдыха.
16 сент[ября]. Сегодня у меня день не очень хороший, но не в смысле
температуры, пота и пр[очее] (этого совершенно нет), - скорее малярийное
состояние: хуже спал, легкая головная боль, - сейчас лучше. Я себя совсем не
принуждаю к работе, целый день почти лежал, отчасти в твоей комнате, отчасти
в саду. Доктор собирается уезжать. Он уже пробыл здесь 12 дней.
Надо сдавать на почту. Крепко-крепко тебя обнимаю, Наталочка, будь
здорова, поправляйся, набирайся сил.
Письмо тебя застигнет, очевидно, уже в Нормандии.
Твой, крепко твой, Наталочка.
[Л.Д.Троцкий]
Дорогие товарищи,
Я еще не имею вашего письма, в котором вы мотивируете ваше
отрицательное отношение ко вступлению в НРП. Но я хочу, не откладывая дела,
попытаться рассмотреть принципиальные соображения за и против вхождения.
Если окажется, что письмо ваше дает дополнительные доводы, я напишу вам
вторично.
НРП в нынешнем своем состоянии является левоцентристской партией. Она
состоит из ряда фракций и оттенков, которые знаменуют разные этапы эволюции
от реформизма к коммунизму. Могут ли большевики-ленинцы входить в состав
центристской партии? На такой общий вопрос отрицательный ответ напрашивается
сам собой. Между тем большевики-ленинцы входят в состав официальных
компартий, которые мы давно уже, и с полным основанием, объявили
центристскими организациями. В течение ряда лет мы считали себя
марксистскими фракциями центристских партий. Категорический ответ: да, да -
нет, нет, оказывается недостаточен и в данном случае. Марксистская партия
должна, разумеется, стремиться к полной независимости и к высшей
однородности. Но в процессе своего формирования марксистской партии
приходится нередко действовать в качестве фракции центристской и даже
реформистской партии. Так, большевики в течение ряда лет принадлежали к
одной партии с меньшевиками. Так, Третий Интернационал лишь постепенно вышел
из недр Второго.
Центризм, как мы уже не раз говорили, представляет собой общее
наименование для крайне разнообразных течений и группировок, располагающихся
между реформизмом и марксизмом. При каждой центристской группировке надо
мысленно ставить стрелку, указывающую направление ее развития: справа налево
или слева направо. Бюрократический центризм при всех своих зигзагах имеет
крайне консервативный характер, отвечающий его социальной опоре: советской
бюрократии. В течение десятилетнего опыта мы пришли к выводу, что
бюрократический центризм не приближается и не способен приблизиться к
марксизму, из рядов которого он вышел. Именно поэтому мы порвали с
Коминтерном.
В то время как официальные компартии ослабевали и разлагались, от
реформистского лагеря, численно чрезвычайно выросшего, отделились в ряде
стран левые фланги. Они тоже имеют центристский характер, но они движутся
влево и, как свидетельствует опыт, способны к развитию и поддаются
марксистскому воздействию. Не забудем еще раз, что из такого рода
организаций возник в свое время Третий Интернационал.
Ярким примером сказанного выше является история германской САП.
Несколько сот коммунистов, отколовшихся от брандлерианской оппозиции и
вступивших в САП, в течение сравнительно короткого времени оказались во
главе этой организации, состоящей преимущественно из бывших
социал-демократических рабочих. Мы критиковали в свое время группу
Вальхера242-Фрелиха243, Томаса244 и других не за то, что они решились
вступить в левоцентристскую партию, а за то, что они вступили в нее без
законченной программы и без собственного органа. Наша критика была и
остается правильной. САП и сейчас еще несет на себе следы неоформленности.
Некоторые ее вожди и сейчас еще считают марксистскую непримиримость
"сектантством". На самом деле, если бы рядом с САП не стояла левая оппозиция
со своей принципиальной критикой, положение коммунистов внутри САП было бы
несравненно более трудным: без постоянно действующей идеологической
лаборатории ни одна революционная группа жить не может. Но факт все же
остается фактом: движение центристской партии (САП) влево было настолько
решительным, что коммунистическая группа, даже без законченной платформы и
собственного органа, оказалась во главе партии.
История САП - не случайность и не исключение. В течение ряда лет
Коминтерн всей своей политикой преграждал социал-демократическим рабочим
выход на революционную дорогу. Ужасающий кризис капитализма и триумфальное
шествие фашизма при абсолютном бессилии обоих Интернационалов дали толчок
левоцентристским организациям в сторону коммунизма: это одна из важнейших
предпосылок для создания новых партий и нового Интернационала.
НРП теоретически совершенно беспомощна. Это дает перевес официальной
компартии. В этом опасность. Здесь открывается поле для вмешательства нашей
британской секции. Мало иметь правильные идеи. Надо уметь в решительный
момент показать их силу передовым рабочим. Насколько я могу судить отсюда,
возможность воздействия на дальнейшее развитие НРП в целом еще не упущена.
Но еще несколько месяцев - НРП окончательно попадет в зубчатые колеса
сталинской бюрократии и погибнет, оставив тысячи разочарованных рабочих.
Надо действовать, и притом немедленно!
Входить в НРП имеет смысл лишь в том случае, если поставить себе целью
помочь этой партии, т. е. революционному большинству ее, превратиться в
подлинно марксистскую партию. Разумеется, такое вхождение было бы
недопустимым, если бы Центральный комитет НРП потребовал от наших друзей
отречения то своих идей или от открытой борьбы за эти идеи в партии. Но
вполне допустимо взять на себя обязательство бороться за свои взгляды на
основе партийного устава и в рамках партийной дисциплины. Огромное
преимущество левой оппозиции в том, что у нее есть теоретически
разработанная платформа, мировой опыт и международный контроль. Опасаться,
Твой
Л.[Троцкий]
Когда движение переходит на новую, более высокую стадию, всегда
находятся элементы, которые отстаивают вчерашний день. Более широкая
перспектива пугает их. Они не видят ничего, кроме трудностей и опасностей.
Товарищи, присутствовавшие на одном из собраний большевиков-ленинцев,
передают мне такую примерно критику одного из участников: "На парижской
конференции мы не сделали никаких завоеваний; дело свелось к переговорам и
соглашениям между верхами; такая политика не может иметь революционного
значения; совместный документ, подписанный "верхушками" четырех организаций,
означает в сущности уклон в сторону социал-демократии..." Так как эта
критика - правда в очень преувеличенной форме - лишь передает сомнения и
тревогу известной части товарищей (по всем данным, небольшого меньшинства),
то надо остановиться на приведенных выше доводах серьезно.
"Переговоры велись только между верхушками". Что означает этот
аргумент? Конференции и съезды всегда состоят только из верхушек, т. е. из
представителей. Свести в одно место всех членов левой оппозиции, САП, РСП,
ОСП задача невыполнимая. Как можно достигать соглашения между организациями
без переговоров между представителями, т. е. "верхами"? В этом пункте
критика явно лишена какого бы то ни было смысла.
Или, может быть, автор критики хотел сказать, что представители
организаций, подписавших общую декларацию, не выражали мнения низов?
Разберем и этот довод. В отношении САП всем известно, что рядовые члены
партии давно стремятся не только к сближению, но даже к полному слиянию с
нами, тогда как верхи уклонялись до последнего времени и тормозили, боясь
оторваться от возможных союзников справа. Что же означает в таком случае тот
факт, что верхи увидели себя вынужденными подписать совместно с нами в
высшей степени ответственный документ? Ответ ясен: давление низов влево, т.
е. в нашу сторону, стало так сильно, что вождям САП пришлось повернуться
лицом в нашу сторону. Кто умеет правильно толковать политические факты и
симптомы, тот скажет: это огромная победа. Вывод этот сохраняет всю свою
силу независимо от того, насколько умело и искусно велись переговоры между
верхами. Не переговоры решили дело, а вся предшествующая работа левой
оппозиции.
С ОСП (Голландия) дело обстоит приблизительно таким же образом. Эта
организация совершенно не была связана с нами. Года два тому назад она
находилась в блоке с Зейдевицем и Розенфельдом. Сегодня она сблизилась с
ними. Ясно, что вожди этой организации никогда бы не пошли на такой шаг,
если бы не было решительной тяги низов влево.
Несколько иначе обстоит дело с РСП (Снивлит). Здесь дружественные
отношения существуют уже довольно давно. Многие товарищи знают, какую
активную поддержку оказывали левой оппозиции Снивлит и его друзья во время
копенгагенского совещания и особенно во время амстердамского конгресса
против войны. Организационно оформить политическую близость мешал вопрос о
Коминтерне226. Когда мы высказались за новый Интернационал, разделявшая нас
перегородка пала. Разве не очевидно, что наша ориентация сразу же дала в
этом случае конкретный и ценный результат?
Месяца три тому назад (15 июня) мы писали гипотетически о том, что в
среде левосоциалистических группировок мы могли бы, вероятно, при более
широкой и решительной политике найти немало союзников. Месяц-полтора тому
назад мы высказывали предположение, что разрыв с Коминтерном должен будет
чрезвычайно облегчить приток в нашу сторону революционных группировок
социал-демократического происхождения. Неужели же не ясно, что парижская
конференция подтвердила оба эти предположения, притом в таких размерах,
каких мы два-три месяца тому назад сами не ожидали? Жаловаться в этих
условиях на то, что все свелось будто бы к переговорам "верхов", и
утверждать, что новый союз не имеет революционного значения, значит
обнаруживать полное непонимание основных процессов, происходящих ныне в
пролетарском авангарде.
Но особенно странно (говоря мягко) звучит довод о том, что мы делаем
поворот в сторону... примирения с социал-демократией! Так клевещут на нас
сталинцы, притом не первый день. Какие основания переносить эти "доводы"
внутрь нашей собственной организации? Присмотримся, однако, ближе к делу.
Парижская конференция была созвана не нами. За ее состав и порядок дня мы не
несем ни малейшей ответственности. Мы явились на эту конференцию, чтобы
изложить там нашу точку зрения. Может быть, наша Декларация заключала
какие-нибудь уступки социал-демократии? Пусть кто-нибудь решится это
сказать! Декларация, подписанная четырьмя организациями, не содержит в себе,
разумеется, нашей программы. Но она ясно намечает путь Четвертого
Интернационала на основе непримиримой борьбы с социал-демократией, полного
разрыва с бюрократическим центризмом и решительного осуждения всяких попыток
в духе Интернационала номер два с половиной. Где же тут уступка
социал-демократии?
Декларация четырех не дает, и по обстоятельствам дела не могла дать,
ответа на все вопросы программы и стратегии. Строить новый Интернационал на
основе одной только этой Декларации, разумеется, невозможно. Но мы и не
собираемся это делать. В самой Декларации ясно сказано, что подписавшиеся
под ней организации обязуются в короткий срок выработать программный
манифест, который должен будет стать основным документом нового
Интернационала. К этой работе должны быть привлечены все наши секции, все
три основные союзные организации, как и все сочувствующие группы и элементы.
Собираемся ли мы в этом Манифесте делать уступки социал-демократии?
Декларация большевиков-ленинцев, оглашенная на конференции, ясно говорит, на
каких основах мы думаем строить Манифест: решения четырех конгрессов
Коминтерна, "21 условие"227, "11 пунктов" левой оппозиции. Будут ли у нас на
этой почве серьезные разногласия с союзниками, покажет будущее. Если
разногласия обнаружатся, мы серьезно поборемся за свои взгляды. В
принципиальных вопросах мы до сих пор не обнаруживали излишней уступчивости.
Где же основание для разговоров о повороте в сторону социал-демократии?
Те же критики прибавляют еще и следующий аргумент: новый Интернационал
можно строить только на волне революционного движения; ныне же, в атмосфере
упадка, всякие попытки в этом направлении заранее обречены на крушение. Этот
глубокомысленный исторический довод целиком заимствован у бесплодного
схоласта Суварина (который, - увы! - насколько знаю, успел тем временем
описать дугу в 180 градусов). Необходимость разрыва со Вторым
Интернационалом и необходимость подготовки Третьего была провозглашена
большевиками осенью 1914 года, т. е. в обстановке ужасающего распада
социалистических партий. И тогда было не мало мудрецов, говоривших об
"утопичности" (словом "бюрократизм" тогда еще не злоупотребляли) лозунга
Третьего Интернационала. Каутский пошел даьше в своем знаменитом афоризме:
"Интернационал есть орудие мира, а не войны". По существу дела, ту же мысль
высказывают и цитированные выше критики: "Интернационал есть орудие подъема,
а не упадка". Интернационал нужен пролетариату всегда и при всяких условиях.
Если Интернационала сегодня нет, об этом надо сказать громко и немедленно же
приступить к подготовке нового Интернационала. Как скоро удастся его
поставить на ноги, зависит, конечно, от всего хода классовой борьбы, от
упадка или подъема рабочего движения и проч. Но и во время самого тяжкого
упадка надо готовиться к будущему подъему, давая собственным кадрам
правильную ориентацию. Фаталистические жалобы на объективный упадок чаще
всего отражают собственный субъективный упадок.
Возьмем для сравнения конференции в Циммервальде и Кинтале. Они вошли в
историю, как необходимые ступени между Вторым Интернационалом и Третьим. Что
представляли из себя эти конференции на деле? Они состояли по необходимости
только из "верхов" (всякая конференция состоит из верхов). По количеству
непосредственно представленных рабочих они были слабее парижской
конференции. Большинство в Циммервальде и Кинтале составляли
правоцентристские элементы (Ледебур228, не решавшийся еще голосовать против
военного бюджета, Гофман229, Бурдерон230, Мергейм, Гримм231, Аксельрод,
Мартов и проч.). Ленин счел возможным подписать манифест всей конференции,
несмотря на всю неопределенность этого документа232.
Что касается циммервальдской левой, то она была чрезвычайно слаба.
После разгрома думской фракции большевиков и местных организаций
большевистская партия во время войны не была сильнее нынешней левой
оппозиции. Остальные левые группы были несравненно слабее трех наших
нынешних союзников. Общее положение рабочего движения в условиях войны
казалось совершенно безнадежным. Тем не менее большевики, как и группа
"Нашего слова"233, с самого начала войны взяли курс на Третий Интернационал.
Без этого курса невозможна была бы Октябрьская революция.
Повторяем: Ленин счел возможным в тогдашних условиях подписать вместе с
Ледебуром, Бурдероном, Гриммом и Мартовым манифест против войны.
Большевики-ленинцы не подписали сейчас резолюции большинства парижской
конференции и не возьмут на себя, разумеется, никакой ответствености за это
большинство. Уж не была ли политика Ленина в Циммервальде и Кинтале...
поворотом в сторону социал-патриотизма? Можно возразить, что ныне, в
условиях мира, нужен еще более строгий отбор, чем во время войны. Правильно!
Ледебур и Бурдерон рисковали, подписывая манифест Циммервальда, а Транмель и
К занимаются своими маневрами (правую руку - скандинавской
социал-демократии, мизинец левой руки - парижской конференции) без малейшего
риска. Именно поэтому мы и отказались подписывать бессодержательную
резолюцию парижского большинства. Где уж тут уступки социал-демократии?
Однако два наших союзника - возразит нам критик - подписали резолюцию
большинства, показав тем, что они еще не сделали окончательного выбора.
Совершенно верно! Но мы и не берем на себя ответственности за наших
союзников, как и они не берут на себя ответственности за нас. Условия нашего
соглашения формулированы точно и доступны ныне всем. В какую сторону сделают
свой окончательный выбор наши союзники, покажет будущее. Мы хотим помочь им
сделать правильный выбор. Одно из важнейших правил революционной стратегии
гласит: следи за союзником так же, как и за противником. Такое же право мы
даем, конечно, и союзникам по отношению к нам. Взаимная критика на началах
полного равноправия. В этом нет и следа какой-либо закулисной дипломатии
верхов; все делается и будет делаться на глазах масс, под их контролем, в
целях воспитания масс и в целях воспитания верхов посредством контроля масс.
Других путей и методов революционной политики вообще не существует.
* * *
Есть и другие правила революционной политики, о которых не мешает
напомнить: не пугайся зря и не пугай без основания других; не выдумывай
ложных обвинений; не ищи капитуляции там, где ее нет; не тащи организацию
назад, когда она готовится двинуться вперед; не заменяй марксистское
обсуждение беспринципной склокой. Долгий опыт показывает, что как раз в
такие моменты, когда организация готовится из тесного закоулка выйти на
более широкую арену, всегда находятся элементы, которые приросли к своему
закоулку, знают всех соседей и соседок, привыкли передавать все закоулочные
новости и слухи и заниматься страшно важными делами "низвержения
министерств" в своем собственном закоулке. Эти консервативные и сектантские
элементы страшно боятся, что на более широкой арене их искусство не найдет
себе применения. Они хватают поэтому колесницу за колеса, пытаются повернуть
их назад и оправдывают свою, по существу реакционную работу, страшно
"революционными" и "принципиальными" доводами. Мы пытались выше взвесить эти
доводы на весах марксистской диалектики. Пусть товарищи сами решают, каков
оказался вес.
Г. Гуров
[10 сентября 1933 г.]
11 сент[ября] 1933 [г.]
Милая Наталочка, получил твое второе письмо, и обрадовало, и огорчило
меня. Обрадовало тем, что ты в благополучных условиях, спокойна (физически),
отдыхаешь. Огорчило тем, что ты собираешься уехать, не дождавшись врача.
Ведь придется через 10 дней снова ехать в Париж? Стоит ли возвращаться? Вера
и Жанна справляются, даже дежурят по очереди (приспособились), - так что
успевают читать. Мое состояние без больших перемен (как осенью 1923 и затем
1924 года). Доктор здесь, он очень внимателен, продлил свой отпуск,
выстукивает меня, исследует кровь и все прочее, носит мне лекарства и
фрукты... но теряется в догадках, как и Гетье234, как и берлинские доктора.
Не думаю, чтобы он открыл "секрет". Надо надеяться, что пройдет при более
спокойном образе жизни. Надо уменьшить свидания, переговоры и пр. Я уж
принял меры.
Сегодня Лева уезжает по делам (в Париж), и я хочу послать тебе это
письмецо. Мне кажется, тебе ни в коем случае не возвращаться сюда, если
только не неудобно оставаться дольше. Но ведь вряд ли "неудобно"? Меня очень
огорчает мысль, что ты вернешься преждевременно, и все будет по-старому.
Если ты останешься там, я тоже за это время поправлюсь (наверняка!).
Погода здесь склоняется к осени. Кругом много стреляют: охотники! Есть
пролетная дичь: перепела и пр[очее]. Меня совсем не тянет... Сейчас опять
был доктор (он приходит 3-4 раза в день, фотографирует нас и пр[очее]). Его
план: остаться для уколов (всего 11), - следовательно еще 3-4 дня, затем
составить план дальнейшего лечения (он имеет в виду и клинику). Не знаю,
удастся ли в клинике (со стороны "конспирации")235. Посмотрим...
Милая, милая моя, спокойнее было бы на Принкипо, сейчас уже недавнее
прошлое кажется лучше, чем было, - а ведь мы так надеялись на Францию...
"окончательная" ли это старость, или только временный чересчур крутой спуск,
после которого еще будет подъем (некоторый...). Посмотрим...
Вчера приезжали ко мне двое пожилых рабочих и один учитель. Был и
Навилль (он сегодня вечером уезжает). Я чувствовал себя усталым, и беседа
была малозначительна. Но я с любопытством смотрел [на] пожилых
провинциальных рабочих...
Надо кончать, Наталочка, так как перед отъездом Левы и Навилля еще
предстоят разговоры.
Прилагаю письмецо для А.К. [Клячко]236.
Наталочка, ты в сущности ничего не написала о своем физическом
самочувствии: хоть немного отдохнула? Ты уехала очень усталой и
ослабевшей... Милая, милая... обнимаю крепко твою родную голову, плечи твои
целую и руки...
Твой
[Л.Д.Троцкий]
12 сент[ября] 1933 [г.]
Ната, милая, сегодня получил твое третье письмо (заказное), где ты
настаиваешь на своем возвращении 15-18-го. Не знаю, что и сказать. Доводы ты
приводишь серьезные; с другой стороны, боюсь, что второй раз не скоро
выберешься. Врач наш уезжает отсюда 16-го. Если ты хочешь его застать, то
надо приехать к этому дню. Но это лишь в том случае, если ты решишь вообще
не оставаться там до конца месяца. Доктор делает все, что может, - но он не
может сделать больше того, что сделали Гетье, Александров237, немецкие
профессора. У меня та самая история, к[о]т[о]рая была в 1923-1926 гг. и
которая, если память меня не обманывает, совсем прекратилась в течение
1927-1933 гг. Я хочу - по соглашению с доктором - провести три дня в полном
покое без свиданий, бесед, диктовок и пр[очее]. Не думайте, пожалуйста,
Наталочка, что мое состояние "плохо", - но t нет-нет и дает о себе знать.
Надо прибегнуть к тому решительному средству, о к[о]т[о]ром мы с тобой
говорили, т[о] е[сть] к абсолютному отдыху.
Сегодня у меня был американец, сочувствующий; он был у нас в прошлом
году вместе с другом, Солоу...238 Разговаривали часа три. Сегодня вечером
придет, кажется, Гурбиль239. Но на этом - конец. Завтра с утра - покой.
Жанна и Вера ко мне очень внимательны, я ни в чем не нуждаюсь и не
испытываю никаких неудобств... Только Вас нет, Наталочка, но я себя всегда,
когда тоскливо без Вас, утешаю тем, что ты отдыхаешь и немножко набираешься
сил... Навилль провел здесь два дня, мы поговорили и поспорили изрядно, но
расстались друзьями: он стал, по-моему, гораздо лучше. Ты скажи Дениз
[Навилль], что я был очень рад Навиллю и остался доволен результатами
беседы...
Насчет предположения С. Конст.240, что у меня пот и пр[очее] от нервов,
я с доктором говорил. Конечно, "нервы" поднимают t -у и "бросают в пот". Но
все же должен быть какой-то органический процесс: одни нервы не дают
температуры, это было общее мнение всех врачей, и в Москве, и в Берлине...
Доброе утро, Наталочка, письмо вчера не ушло, слишком поздно было,
уйдет сегодня утром. Я принял адалин, спал хорошо, отдохнул, сегодня буду
лежать и читать... Будь здорова, Наталочка, крепко-крепко обнимаю тебя.
Твой
[Л.Д.Троцкий]
[]13 сент[ября] 1933 [г.]
Милая Наталочка,
только что получил письмецо от Левы, - он пишет, что ты замечательно
поправилась, "никакого сравнения" с тем, что было... А.К.[Клячко] согласна
оставаться с тобой дольше... При этих условиях было бы прямо-таки
преступлением для тебя возвращаться сюда. Поскольку дело идет обо мне, о
моем здоровье, - лучше ухаживать за мной невозможно (сегодня мне приготовили
совсем "необыкновенный" обед, - я уж сердился, сердился...). Сегодня я целый
день лежу, чувствую, что мне это полезно; полежу еще несколько дней (читаю).
Не беспокойся обо мне нисколько, для моего душевного состояния неизмеримо
лучше сознавать, что ты отдыхаешь и крепнешь. Мне было бы теперь неизмеримо
тяжелее, если бы я видел тебя рядом, без сна, с больными руками. Оставайся,
Наталочка, до новой квартиры, отдохни, ты должна упрочить свою поправку.
Ни о чем другом сейчас писать не могу. Крепко-крепко обнимаю тебя.
Твой
[Л.Д.Троцкий]
15 сент[ября 1933 г.]
Родненькая Наталочка, сегодня получил твое (четвертое) письмо от 12
сент[ября] с "разговором" С.К. по поводу необходимости для тебя поехать на
15 дней в Нормандию. Я отправил тебе телеграмму о своем самочувствии:
гораздо лучше. Я переселился совсем в твою комнату и сейчас (8 ч[асов]
вечера) пишу на маленьком столике у кровати, с той стороны, где я сплю. Три
дня лежу (одетым), читаю, дремлю, выхожу только собак покормить, но и тут
все готовят для меня Жанна, Вера, Крепо241. 13-го самая высокая t вечером -
37 , 14-го - 36,8 , сегодня, 15-го - 36,6 , я перестал потеть, аппетит
хороший, кормят меня изысканно (они обе мастерицы и щеголяют своим
искусством). Доктор по коже на животе определил, что я сильно исхудал и
требует, чтобы я пополнел, рекомендует мучные блюда и пр[очее], это-де нужно
для повышения сопротивляемости организма. Ем много фруктов, д[окто]р
разрешил персики и груши... Уколы мышьяка и стрихнина заканчиваются (завтра,
кажись, последний раз). Словом, все идет благополучно. Нужно будет лишь
постепенно входить в работу, с перерывами для отдыха.
16 сент[ября]. Сегодня у меня день не очень хороший, но не в смысле
температуры, пота и пр[очее] (этого совершенно нет), - скорее малярийное
состояние: хуже спал, легкая головная боль, - сейчас лучше. Я себя совсем не
принуждаю к работе, целый день почти лежал, отчасти в твоей комнате, отчасти
в саду. Доктор собирается уезжать. Он уже пробыл здесь 12 дней.
Надо сдавать на почту. Крепко-крепко тебя обнимаю, Наталочка, будь
здорова, поправляйся, набирайся сил.
Письмо тебя застигнет, очевидно, уже в Нормандии.
Твой, крепко твой, Наталочка.
[Л.Д.Троцкий]
Дорогие товарищи,
Я еще не имею вашего письма, в котором вы мотивируете ваше
отрицательное отношение ко вступлению в НРП. Но я хочу, не откладывая дела,
попытаться рассмотреть принципиальные соображения за и против вхождения.
Если окажется, что письмо ваше дает дополнительные доводы, я напишу вам
вторично.
НРП в нынешнем своем состоянии является левоцентристской партией. Она
состоит из ряда фракций и оттенков, которые знаменуют разные этапы эволюции
от реформизма к коммунизму. Могут ли большевики-ленинцы входить в состав
центристской партии? На такой общий вопрос отрицательный ответ напрашивается
сам собой. Между тем большевики-ленинцы входят в состав официальных
компартий, которые мы давно уже, и с полным основанием, объявили
центристскими организациями. В течение ряда лет мы считали себя
марксистскими фракциями центристских партий. Категорический ответ: да, да -
нет, нет, оказывается недостаточен и в данном случае. Марксистская партия
должна, разумеется, стремиться к полной независимости и к высшей
однородности. Но в процессе своего формирования марксистской партии
приходится нередко действовать в качестве фракции центристской и даже
реформистской партии. Так, большевики в течение ряда лет принадлежали к
одной партии с меньшевиками. Так, Третий Интернационал лишь постепенно вышел
из недр Второго.
Центризм, как мы уже не раз говорили, представляет собой общее
наименование для крайне разнообразных течений и группировок, располагающихся
между реформизмом и марксизмом. При каждой центристской группировке надо
мысленно ставить стрелку, указывающую направление ее развития: справа налево
или слева направо. Бюрократический центризм при всех своих зигзагах имеет
крайне консервативный характер, отвечающий его социальной опоре: советской
бюрократии. В течение десятилетнего опыта мы пришли к выводу, что
бюрократический центризм не приближается и не способен приблизиться к
марксизму, из рядов которого он вышел. Именно поэтому мы порвали с
Коминтерном.
В то время как официальные компартии ослабевали и разлагались, от
реформистского лагеря, численно чрезвычайно выросшего, отделились в ряде
стран левые фланги. Они тоже имеют центристский характер, но они движутся
влево и, как свидетельствует опыт, способны к развитию и поддаются
марксистскому воздействию. Не забудем еще раз, что из такого рода
организаций возник в свое время Третий Интернационал.
Ярким примером сказанного выше является история германской САП.
Несколько сот коммунистов, отколовшихся от брандлерианской оппозиции и
вступивших в САП, в течение сравнительно короткого времени оказались во
главе этой организации, состоящей преимущественно из бывших
социал-демократических рабочих. Мы критиковали в свое время группу
Вальхера242-Фрелиха243, Томаса244 и других не за то, что они решились
вступить в левоцентристскую партию, а за то, что они вступили в нее без
законченной программы и без собственного органа. Наша критика была и
остается правильной. САП и сейчас еще несет на себе следы неоформленности.
Некоторые ее вожди и сейчас еще считают марксистскую непримиримость
"сектантством". На самом деле, если бы рядом с САП не стояла левая оппозиция
со своей принципиальной критикой, положение коммунистов внутри САП было бы
несравненно более трудным: без постоянно действующей идеологической
лаборатории ни одна революционная группа жить не может. Но факт все же
остается фактом: движение центристской партии (САП) влево было настолько
решительным, что коммунистическая группа, даже без законченной платформы и
собственного органа, оказалась во главе партии.
История САП - не случайность и не исключение. В течение ряда лет
Коминтерн всей своей политикой преграждал социал-демократическим рабочим
выход на революционную дорогу. Ужасающий кризис капитализма и триумфальное
шествие фашизма при абсолютном бессилии обоих Интернационалов дали толчок
левоцентристским организациям в сторону коммунизма: это одна из важнейших
предпосылок для создания новых партий и нового Интернационала.
НРП теоретически совершенно беспомощна. Это дает перевес официальной
компартии. В этом опасность. Здесь открывается поле для вмешательства нашей
британской секции. Мало иметь правильные идеи. Надо уметь в решительный
момент показать их силу передовым рабочим. Насколько я могу судить отсюда,
возможность воздействия на дальнейшее развитие НРП в целом еще не упущена.
Но еще несколько месяцев - НРП окончательно попадет в зубчатые колеса
сталинской бюрократии и погибнет, оставив тысячи разочарованных рабочих.
Надо действовать, и притом немедленно!
Входить в НРП имеет смысл лишь в том случае, если поставить себе целью
помочь этой партии, т. е. революционному большинству ее, превратиться в
подлинно марксистскую партию. Разумеется, такое вхождение было бы
недопустимым, если бы Центральный комитет НРП потребовал от наших друзей
отречения то своих идей или от открытой борьбы за эти идеи в партии. Но
вполне допустимо взять на себя обязательство бороться за свои взгляды на
основе партийного устава и в рамках партийной дисциплины. Огромное
преимущество левой оппозиции в том, что у нее есть теоретически
разработанная платформа, мировой опыт и международный контроль. Опасаться,