Страница:
должен звать к борьбе и создавать органы единого пролетарского фронта.
Во всей социал-демократической печати нельзя найти ни строчки,
свидетельствующей о действительной подготовке к борьбе. Ничего, кроме общих
фраз, ссылок на неопределенное будущее, туманных утешений. "Пусть наци
попробуют, и тогда..." И наци пробуют. Они наступают шаг за шагом, спокойно
завладевают одной позицией за другой. Эти злобные реакционные мелкие буржуа
не любят рисковать. Но им и не приходится рисковать: они заранее уверены,
что противник отступит без бою. И они не ошибаются в своих расчетах.
Иногда, конечно, борцу приходится отступить, чтоб лучше разбежаться и
прыгнуть. Но социал-демократические вожди не собираются прыгнуть. Они не
хотят прыгать. И все их рассуждения сводятся к тому, чтобы прикрыть этот
факт. Сперва они заявляли, что, пока наци не сходят с почвы легальности, для
борьбы нет оснований. Но мы ведь видели эту "легальность": государственный
переворот производится в рассрочку. Это возможно только потому, что
социал-демократические вожди усыпляют рабочих фразами о легальности
переворота, утешают их надеждами на новый рейхстаг, еще более бессильный,
чем предшествующие. Ничего лучшего фашисты не могут и желать.
Сейчас социал-демократия перестала уже говорить о боях даже в
неопределенном будущем. По поводу начавшегося разгрома рабочих организаций и
рабочей печати "Форвертс" "напоминает" правительству: не забывайте, что
рабочие развитой капиталистической страны объединены условиями производства
у себя на заводе. Эти слова означают, что правление социал-демократии уже
заранее мирится с разгромом политических, экономических и культурных
организаций, созданных тремя поколениями пролетариата. Рабочие "все равно"
останутся объединены самими предприятиями. Тогда зачем же вообще
пролетарские организации, если дело решается так просто?
Руководители социал-демократии и профессиональных союзов умывают руки,
отходят к стороне, выжидают. Если сами рабочие, "объединенные
предприятиями", прорвут сеть дисциплины и начнут борьбу, тогда вожди,
конечно, вмешаются, как в 1918 году, в качестве умиротворителей и
посредников, и попытаются на спине рабочих восстановить свои утерянные
позиции.
Свой отказ от борьбы, свой страх перед борьбой вожди маскируют от масс
пустыми разговорами насчет пакта о взаимном ненападении.
Социал-демократические рабочие! Ваши вожди не хотят бороться.
Значит, это маневр?
Здесь социал-демократ снова прервет нас: "Но раз вы не верите в желание
наших вождей бороться против фашизма, значит ваше предложение единого фронта
есть простой маневр?" Дальше он повторит рассуждение "Форвертса" о том, что
рабочим нужно единство, а не "маневр".
Такого рода довод звучит довольно убедительно. Но на самом деле, он
совершенно пуст. Да, мы, коммунисты, не сомневаемся, что
социал-демократические и профсоюзные чиновники будут и дальше изо всех сил
уклоняться от борьбы. Значительная часть рабочей бюрократии в критический
час прямо перебежит к фашистам. Другая часть, успевшая перевести свои
безгрешные "сбережения" за границу, своевременно эмигрирует. Все эти
действия уже начались и неизбежно получат свое дальнейшее развитие. Но мы
совсем не отождествляем эту наиболее сейчас влиятельную часть реформистской
бюрократии с социал-демократической партией или с профессиональными союзами
в целом. Пролетарское ядро партии будет несомненно бороться и увлечет за
собою значительную часть аппарата. Где пройдет разграничительная линия между
перебежчиками, изменниками, дезертирами, с одной стороны, и теми, кто хочет
бороться, с другой? Эту линию можно найти только на опыте. Вот почему, не
питая ни малейшего доверия к социал-демократической бюрократии, коммунисты
не могут не обращаться к партии в целом. Только так можно отделить желающих
бороться от желающих дезертировать. Если мы ошибаемся в оценке Вельса,
Брейтшейда33, Гильфердинга, Криспина и прочих, пусть они опровергнут нас
делом. Мы на всех прощадях покаемся в своей ошибке. Если все это с нашей
стороны "маневр", то правильный, нужный, служащий интересам дела.
Вы, социал-демократы, остаетесь в своей партии, потому что верите ее
программе, ее тактике, ее руководству. Мы считаемся с этим фактом. Вы
считаете нашу критику ложной. Это ваше право. Вы вовсе не обязаны доверять
коммунистам на слово, и ни один разумный коммунист этого от вас не
потребует. Но и коммунисты вправе не доверять чиновникам социал-демократии,
не считать социал-демократов марксистами, революционерами, действительными
социалистами. Иначе коммунисты не создали бы отдельной партии и отдельного
Интернационала. Надо брать факты, как они есть. Единый фронт надо строить не
в облаках, а на том фундаменте, какой создан всем прошлым развитием. Если вы
действительно верите, что ваше правление поведет рабочих на борьбу с
фашизмом, какого же коммунистического маневра вы боитесь? О каком маневре
говорит неустанно "Форвертс"? Вдумайтесь как следует быть в обстановку: нет
ли тут сознательного маневра со стороны ваших вождей, которые хотят запугать
вас пустым словом "маневр" и тем оторвать вас от единого фронта с
коммунистами?
Задачи и методы единого фронта
Единый фронт должен иметь свои органы. Выдумывать тут ничего не нужно:
характер органов диктуется самой обстановкой. Во многих местах рабочие уже
подсказали организационную форму единого фронта в виде оборонительных
картелей, опирающихся на все местные пролетарские организации и предприятия.
Эту инициативу надо подхватить, углубить, закрепить, расширить, покрыть
картелями промышленые центры, связать картели между собой, подготовить
общенемецкий рабочий конгресс обороны.
Возрастающее отчуждение безработных и работающих несет с собой
смертельную опасность не только коллективным договорам, но и
профессиональным союзам, даже и без крестового похода фашистов. Единый фронт
между социал-демократами и коммунистами означает прежде всего единый фронт
занятых рабочих и безработных. Без этого в Германии вообще немыслима
серьезная борьба.
Красная профсоюзная оппозиция (РГО)34 должна выйти в свободные
профессиональные союзы, в качестве коммунистической фракции. Это одно из
важных условий успеха единого фронта. Коммунисты внутри союзов должны
пользоваться правами рабочей демократии, прежде всего полной свободой
критики. Со своей стороны, они должны соблюдать статуты профессиональных
союзов и их дисциплину.
Оборона против фашизма не стоит особняком. Фашизм только дубина в руках
финансового капитала. Цель разгрома пролетарской демократии - повысить норму
эксплуатации рабочей силы. Здесь открывается широкая арена для единого
пролетарского фронта: борьба за кусок хлеба, расширяясь и углубляясь,
непосредственно ведет к в нынешних условиях к борьбе за рабочий контроль над
производством.
Заводы, шахты, поместья выполняют свои общественные функции только
благодаря труду рабочих. Неужели же рабочие не имеют права знать, куда
собственник направляет предприятие, почему он сокращает производство и
изгоняет рабочих, как он назначает цены и пр.? Нам отвечают на это:
"коммерческая тайна". Что такое коммерческая тайна? Это заговор капиталистов
против рабочих и против всего народа. Как производители и как потребители,
рабочие должны завоевать право проверять все операции своего предприятия,
вскрывать фальшь и обман, чтобы отстаивать свои интересы и интересы всего
народа с фактами в руках. Борьба за рабочий контроль над производством может
и должна будет стать лозунгом единого фронта.
Необходимые организационные формы сотрудничества социал-демократических
рабочих с коммунистами найдутся без труда: нужно только от слов перейти к
делу.
Непримиримость социал-демократической
и коммунистической партий
Но если возможна совместная оборона против наступления капитала, нельзя
ли пойти дальше этого и создать постоянный блок обеих рабочих партий по всем
вопросам? Тогда и полемика между ними приняла бы чисто внутренний, мирный,
товарищеский характер. Некотрые левые социал-демократы, вроде Зейдевица35,
мечтают, как известно, даже о полном объединении социал-демократии с
коммунистической партией. Все это, однако, праздные мечты! Коммунистов
отделяют от социал-демократии противоречия по основным вопросам. Суть
разногласий проще всего выразить короткой фразой: социал-демократия считает
себя демократическим врачом капитализма; мы же являемся его революционным
могильщиком. Как можно при таком различии исторических ролей думать об
объединении?
Непримиримость обеих партий особенно ясна в свете новейшего развития
Германии. Лейпарт36 плачется по поводу того, что, призвав Гитлера к власти,
буржуазные классы прервали "внедрение рабочих в государство", и
предупреждает буржуазию о вытекающей отсюда для нее "опасности" ("Форвертс",
15 февраля 1933 г.). Значит, Лейпарт есть сторож буржуазного государства,
охраняющий его от пролетарской революции. Можно ли думать об объединении с
Лейпартом?
"Форвертс" каждый день хвалится тем, что сотни тысяч социал-демократов
погибли в войне "за идею лучшей, более свободной Германии"... Газета
забывает только объяснить, почему эта лучшая Германия оказалась Германией
Гитлера-Гугенберга. На самом деле немецкие рабочие, как и рабочие других
воюющих стран, погибали как пушечное мясо, как рабы капитала. Идеализировать
этот факт значит продолжать измену 4 августа 1914 года37.
"Форвертс" и сегодня ссылается на Маркса, Энгельса, Вильгельма
Либкнехта, Бебеля, которые в 1848-1871 гг. говорили о борьбе за единство
немецкой нации. Фальшивые ссылки! В ту эпоху дело шло о завершении
буржуазной революции. Всякий пролетарский революционер должен был бороться
против средневекового партикуляризма и провинциализма, во имя создания
национального государства. Сейчас такого рода задача имеет прогрессивный
характер только в Китае, Индокитае, Индии, Индонезии и других отсталых,
колониальных и полуколониальных странах. Для передовых стран Европы
национально-государственные границы стали такими же реакционными оковами,
какими раньше были границы феодальных провинций.
"Нация и демократия - близнецы", - повторяет "Форвертс". Верно! Но эти
близнецы состарились, одряхлели, выжили из ума. Нация, как хозяйственное
целое, и демократия, как форма буржуазного господства, стали оковами
производительных сил и культуры. Еще раз вспомним Гете: "Все возникающее
достойно гибели".
Можно уложить еще несколько миллионов душ из-за "коридора", из-за
Эльзаса-Логарингии38, из-за Мальмеди39. Можно эти спорные куски земли
покрыть сплошь трупами в три, пять, десять рядов. Можно все это назвать
национальной обороной. Но человечество будет при этом не двигаться вперед, а
ползать на четвереньках назад, в варварство. Выход не в "национальном
освобождении" Германии, а в освобождении Европы от государственных
перегородок. Буржуазия этой задачи не может разрешить, как феодалы не могли
в свое время покончить с партикуляризмом. Коалиция с буржуазией поэтому
вдвойне преступна. Нужна пролетарская революция. Нужна федерация
пролетарских республик Европы и всего мира.
Социал-патриотизм есть программа врачей капитализма; интернационализм
-- программа могильщиков буржуазного общества. Это противоречие непримиримо.
Демократия и диктатура
Социал-демократы считают, что демократическая конституция стоит над
классовой борьбой. Для нас классовая борьба стоит над демократической
конституцией. Неужели же опыт послевоенной Германии прошел бесследно, как и
опыт войны? Ноябрьская революция поставила у власти социал-демократию
Социал-демократия перевела могущественное движение масс на путь "права" и
"конституции". Вся дальнейшая политическая жизнь Германии развивалась на
основах и в рамках Веймарской республики. Результаты налицо: буржуазная
демократия, как и фашистская диктатура, являются инструментами одного и того
же класса - эксплуататоров. Помешать замене одного инструмента другим
посредством апелляции к конституции, - лейпцигский верховный суд40, новые
выборы и пр. - совершенно невозможно; необходимо мобилизовать революционные
силы пролетариата. Конституционный фетишизм оказывает лучшую помощь фашизму.
Сейчас это уже не прогноз, не теория, а живой факт. Я спрашиваю тебя,
социал-демократический рабочий: если веймарская демократия проложила дорогу
фашистской диктатуре, как же можно ждать, что она проложит дорогу
социализму?
- Но разве мы, рабочие, не можем завоевать большинства в
демократическом рейхстаге?
- Не можете. Капитализм перестал развиваться, он загнивает. Число
промышленных рабочих не растет. Значительная часть пролетариата разлагается
в постоянной безработице. Уже одни эти социальные факты исключают
возможность устойчивого и планомерного роста рабочей партии в парламенте,
как было до войны. Но если бы даже, наперекор всем вероятиям, рабочее
представительство быстро росло, разве буржуазия стала бы дожидаться мирной
экспроприации? Ведь фактический аппарат власти в ее руках! Наконец, если бы
даже буржуазия упустила время и позволила пролетариату захватить 51%
представительства, разве рейхсвер, полиция, стальная каска вместе с
фашистскими отрядами не разогнали бы этого парламента, как камарилья
разгоняет ныне росчерком пера все те парламенты, которые ей не нравятся?
- Значит, долой рейхстаг и долой выборы?
- Нет, не значит. Мы - марксисты, мы не анархисты. Мы стоим за
использование парламента: это не орудие преобразования общества, но одно из
средств сплочения рабочих. Однако в развитии классовой борьбы наступает
момент, когда приходится решать вопрос о том, кто будет дальше хозяином в
стране: финансовый капитал или пролетариат? Разговоры о нации вообще, о
демократии вообще представляют в этих условиях самый бесчестный обман. На
наших глазах маленькое меньшинство немецкой нации организует и вооружает
чуть ли не половину нации. Вопрос идет сейчас не о второстепенных реформах,
а о жизни и смерти буржуазного общества. Никогда еще такие вопросы не
решались посредством голосования. Кто теперь отсылает к парламенту или к
лейпцигскому верховному суду, тот обманывает рабочих и на деле помогает
фашизму.
Другого пути нет
- Что же остается? - спросит социал-демократический собеседник.
- Пролетарская революция.
- А потом?
- Диктатура пролетариата.
- Как в России? Лишения и жертвы? Полное подавление свободы мнений?
Нет, на это я не согласен.
- Поэтому-то и не может быть у нас единой партии, что ты не согласен
стать на путь революции и диктатуры. Но позволь тебе все же сказать, что
твое возражение недостойно сознательного пролетария. Да, лишения русских
рабочих очень велики. Но, во-первых, русские рабочие знают, во имя чего они
приносят жертвы. Даже если бы они потерпели поражение, человечество многому
научилось бы на их опыте. А во имя чего немецкий рабочий класс приносил
жертвы в годы империалистской войны? Или теперь, в годы безработицы? Куда
ведут эти жертвы, что они дают, чему учат? Только те жертвы достойны
человека, которые прокладывают путь лучшему будущему. Это первое мое
возражение тебе. Первое оно, но не единственное.
Страдания русских трудящихся масс так велики потому, что в России в
силу особых исторических условий возникло первое рабочее государство,
которое вынуждено из чрезвычайной нищеты собственными силами подниматься
вверх. Не забывай: Россия являлась самой отсталой страной в Европе.
Пролетариат составлял в ней небольшое меньшинство населения. В такой стране
диктатура пролетариата должна была принять самые суровые формы. Отсюда
вытекали уже дальнейшие последствия: рост бюрократии, сосредоточивающей в
своих руках власть, и цепь ошибок политического руководства, которое подпало
под влияние бюрократии. Если бы немецкая социал-демократия в конце 1918
года, когда власть была целиком в ее руках, смело стала на путь социализма и
заключила бы нерасторжимый союз с Советской Россией, вся история Европы
получила бы другое направление и человечество пришло бы к социализму в
гораздо более короткий срок и с неизмеримо меньшими жертвами. Не наша вина,
что этого не произошло.
Да, диктатура в Советском Союзе имеет в настоящее время чрезвычайно
бюрократический и уродливый характер. Я лично не раз критиковал в печати
нынешний советский режим, который является извращением рабочего государства.
Тысячи и тысячи моих друзей переполняют тюрьмы и места ссылки в наказание за
свою борьбу против сталинской бюрократии. Но и в оценке отрицательных сторон
нынешнего советского режима нужно соблюдать правильную историческую
перспективу. Если бы германский пролетариат, гораздо более многочисленный и
культурный, чем пролетариат России, взял завтра в свои руки власть, это не
только раскрыло бы необозримые экономические и культурные перспективы перед
народами Европы, но и сразу же привело бы к решительному смягчению диктатуры
в Советском Союзе.
Не надо думать, будто диктатура пролетариата непременно связана с теми
методами красного террора, которые нам приходилось применять в России. Мы
были пионерами. Запятнанные преступлениями, имущие классы России не верили
тому, что новый режим продержится. Буржуазия Европы и Америки поддерживала
русскую контрреволюцию. Устоять в этих условиях можно было только при
страшном напряжении сил и при беспощадной расправе с классовыми врагами.
Победа пролетариата в Германии имела бы совершенно отличный характер.
Немецкая буржуазия, утеряв власть, не имела бы никакой надежды вернуть ее.
Союз советской Германии с советской Россией не удваивал, а удесятерял бы
силы обеих стран. Во всей остальной Европе положение буржуазии так
скомпрометировано, что ей вряд ли удалось бы двинуть свои армии против
пролетарской Германии. Правда, гражданская борьба была бы неизбежна: для
этого достаточно фашизма. Но вооруженный властью немецкий пролетариат, имея
за своей спиною Советский Союз, очень скоро разложил бы фашизм, привлекая на
свою сторону значительные массы мелкой буржуазии. Диктатура пролетариата в
Германии имела бы несравненно более мягкие и культурные формы, чем диктатура
пролетариата в России.
- Зачем же тогда вообще нужна диктатура?
- Чтобы уничтожить эксплуатацию и паразитизм; чтоб подавить
сопротивление эксплуататоров; чтобы отучить их думать о восстановлении
эксплуатации; чтоб обеспечить всю власть, все средства производства, все
ресурсы культуры в руках пролетариата; чтобы дать пролетариату возможность
использовать все силы и средства в интересах социалистического
преобразования общества. Другого пути нет.
Немецкий пролетариат совершит революцию по-немецки, а не по-русски
- Однако же наши коммунисты нередко грозят нам, социал-демократам:
постойте, придем к власти - сразу поставим вас к стенке.
- Швыряться такими угрозами могут только отдельные дураки, болтуны или
хвастуны, которые, наверняка, разбегутся в минуту опасности. Серьезный
революционер, признавая неизбежность революционного насилия и его творческую
роль, понимает в то же время, что применению насилия в социалистическом
преобразовании общества отведены определенные пределы. Готовиться к
революции коммунисты могут, лишь ища взаимного понимания и сближения с
социал-демократическими рабочими. Революционное единодушие подавляющего
большинства немецкого пролетариата сведет к минимуму репрессии революционной
диктатуры. Дело идет не о том, чтобы рабски копировать советскую Россию,
превращая каждую ее нужду в добродетель. Это недостойно марксистов.
Пользоваться опытом Октябрьской революции не значит слепо подражать ей. Надо
учесть разницу в социальной структуре наций, прежде всего в удельном весе и
культурном уровне пролетариата. Думать, будто социалистический переворот
можно совершить конституционно, мирно, с согласия буржуазии и лейпцигского
верховного суда, способны только безнадежные филистеры. Без революции
германский пролетариат не обойдется. Но в своей революции он будет говорить
по-немецки, а не по-русски. Я не сомневаюсь, что он будет говорить гораздо
лучше, чем говорили мы.
Что мы будем оборонять?
- Хорошо. Но ведь мы, социал-демократы, собираемся все же прийти к
социализму через демократию. Вы, коммунисты, считаете это нелепой утопией.
Возможен ли в таком случае единый фронт обороны? Ведь надо ясно знать, что
именно подлежит обороне. Если мы будем защищать одно, а вы - другое, то
совместных действий никак не получится. Согласны ли вы, коммунисты, защищать
веймарскую конституцию?
- Вопрос уместный, и я постараютсь на него ответить начистоту.
Веймарская конституция представляет собою целую систему учреждений, прав и
законов. Начнем сверху. Республика увенчивается президентом. Согласны ли мы,
коммунисты, защищать Гинденбурга от фашистов? В этом, надеюсь, нет никакой
надобности: Гинденбург сам призвал фашистов к власти. Дальше следует
правительство, возглавляемое Гитлером. В защите от фашизма оно не нуждается.
Потом следует парламент. Когда эти строки появятся в печати, судьба
парламента, вышедшего из выборов 5 марта, будет уже, вероятно, решена. Но и
сейчас можно сказать с уверенностью: если состав рейхстага окажется
враждебен правительству; если Гитлер попытается ликвидировать рейхстаг; если
социал-демократия проявит решимость бороться за рейхстаг, - коммунисты
поддержат в этом социал-демократию изо всех сил.
Осуществить диктатуру пролетариата против вас или без вас, рабочих
социал-демократов, мы, коммунисты, не можем и не собираемся. К диктатуре
пролетариата мы хотим прийти вместе с вами. Совместную оборону против
фашизма мы рассматриваем как первый шаг на этом пути. Не рейхстаг, конечно,
является в наших глазах важнейшим историческим завоеванием, которое
пролетариат должен защищать от фашистских вандалов. Есть более высокие
ценности. В рамках буржуазной демократии и в то же время в постоянной борьбе
с нею сложились в течение ряда десятилетий элементы пролетарской демократии:
политические партии, рабочая пресса, профессиональные союзы, заводские
комитеты, клубы, кооперативы, спортивные общества и пр. Задача фашизма
состоит не столько в том, чтобы добить остатки буржуазной демократии,
сколько в том, чтобы разгромить зачатки пролетарской демократии. Наша же
миссия состоит в том, чтобы положить уже созданные элементы пролетарской
демократии в основу советской системы рабочего государства. Для этого надо
разбить скорлупу буржуазной демократии и высвободить из-под нее ядро рабочей
демократии: в этом и заключается суть пролетарской революции. Фашизм
угрожает живому ядру рабочей демократии. Этим самым ясно продиктована
программа единого фронта. Мы готовы оборонять ваши и наши типографии, но
также и демократический принцип свободы печати; ваши и наши рабочие дома, но
также и демократический принцип свободы собраний и союзов. Мы -
материалисты, и потому не отделяем душу от тела. Пока мы еще не в силах
осуществить советскую систему, мы стоим на почве буржуазной демократии. Но
мы не делаем себе на ее счет никаких иллюзий.
О свободе печати
- А что вы сделаете с социал-демократической печатью в случае, если бы
вам удалось завоевать власть: запретите наши газеты, как русские большевики
запретили газеты меньшевиков?
- Вопрос поставлен плохо. Что значит "наши газеты"? В России диктатура
пролетариата оказалась возможной лишь после того, как подавляющее
большинство рабочих-меньшевиков перешло на сторону большевиков, а
мелкобуржуазные остатки меньшевизма принялись помогать буржуазии бороться за
восстановление "демократии", т. е. капитализма. Но и в России мы вовсе не
писали на своем знамени запрещение меньшевистских газет. Мы были приведены к
этому невероятно тяжкими условиями борьбы за спасение и сохранение
революционной диктатуры. В советской Германии положение будет, как я уже
сказал, неизмеримо более благоприятное, и это неизбежно отразится на режиме
печати. Я вообще не думаю, что немецкий пролетариат будет нуждаться в этой
области в репрессиях.
Разумеется, я не хочу сказать, что рабочее государство потерпит хотя бы
в течение одного дня режим буржуазной "свободы печати", т. е. тот порядок,
при котором издавать газеты и книги могут лишь те, кто сосредоточил в своих
руках типографии, бумажные заводы, книжные склады и пр., т. е. капиталисты.
Буржуазная "свобода печати" означает монополию финансового капитала
навязывать народу капиталистические предрассудки при помощи сотен и тысяч
газет, распространяющих яд лжи в наиболее совершенной технической форме.
Пролетарская свобода печати будет означать национализацию типографий,
бумажных фабрик и складов в интересах трудящихся. Мы не отделяем души от
тела. Свобода печати без линотипов, ротационных машин и бумаги есть пустая
фикция. В пролетарском государстве технические средства печати будут
Во всей социал-демократической печати нельзя найти ни строчки,
свидетельствующей о действительной подготовке к борьбе. Ничего, кроме общих
фраз, ссылок на неопределенное будущее, туманных утешений. "Пусть наци
попробуют, и тогда..." И наци пробуют. Они наступают шаг за шагом, спокойно
завладевают одной позицией за другой. Эти злобные реакционные мелкие буржуа
не любят рисковать. Но им и не приходится рисковать: они заранее уверены,
что противник отступит без бою. И они не ошибаются в своих расчетах.
Иногда, конечно, борцу приходится отступить, чтоб лучше разбежаться и
прыгнуть. Но социал-демократические вожди не собираются прыгнуть. Они не
хотят прыгать. И все их рассуждения сводятся к тому, чтобы прикрыть этот
факт. Сперва они заявляли, что, пока наци не сходят с почвы легальности, для
борьбы нет оснований. Но мы ведь видели эту "легальность": государственный
переворот производится в рассрочку. Это возможно только потому, что
социал-демократические вожди усыпляют рабочих фразами о легальности
переворота, утешают их надеждами на новый рейхстаг, еще более бессильный,
чем предшествующие. Ничего лучшего фашисты не могут и желать.
Сейчас социал-демократия перестала уже говорить о боях даже в
неопределенном будущем. По поводу начавшегося разгрома рабочих организаций и
рабочей печати "Форвертс" "напоминает" правительству: не забывайте, что
рабочие развитой капиталистической страны объединены условиями производства
у себя на заводе. Эти слова означают, что правление социал-демократии уже
заранее мирится с разгромом политических, экономических и культурных
организаций, созданных тремя поколениями пролетариата. Рабочие "все равно"
останутся объединены самими предприятиями. Тогда зачем же вообще
пролетарские организации, если дело решается так просто?
Руководители социал-демократии и профессиональных союзов умывают руки,
отходят к стороне, выжидают. Если сами рабочие, "объединенные
предприятиями", прорвут сеть дисциплины и начнут борьбу, тогда вожди,
конечно, вмешаются, как в 1918 году, в качестве умиротворителей и
посредников, и попытаются на спине рабочих восстановить свои утерянные
позиции.
Свой отказ от борьбы, свой страх перед борьбой вожди маскируют от масс
пустыми разговорами насчет пакта о взаимном ненападении.
Социал-демократические рабочие! Ваши вожди не хотят бороться.
Значит, это маневр?
Здесь социал-демократ снова прервет нас: "Но раз вы не верите в желание
наших вождей бороться против фашизма, значит ваше предложение единого фронта
есть простой маневр?" Дальше он повторит рассуждение "Форвертса" о том, что
рабочим нужно единство, а не "маневр".
Такого рода довод звучит довольно убедительно. Но на самом деле, он
совершенно пуст. Да, мы, коммунисты, не сомневаемся, что
социал-демократические и профсоюзные чиновники будут и дальше изо всех сил
уклоняться от борьбы. Значительная часть рабочей бюрократии в критический
час прямо перебежит к фашистам. Другая часть, успевшая перевести свои
безгрешные "сбережения" за границу, своевременно эмигрирует. Все эти
действия уже начались и неизбежно получат свое дальнейшее развитие. Но мы
совсем не отождествляем эту наиболее сейчас влиятельную часть реформистской
бюрократии с социал-демократической партией или с профессиональными союзами
в целом. Пролетарское ядро партии будет несомненно бороться и увлечет за
собою значительную часть аппарата. Где пройдет разграничительная линия между
перебежчиками, изменниками, дезертирами, с одной стороны, и теми, кто хочет
бороться, с другой? Эту линию можно найти только на опыте. Вот почему, не
питая ни малейшего доверия к социал-демократической бюрократии, коммунисты
не могут не обращаться к партии в целом. Только так можно отделить желающих
бороться от желающих дезертировать. Если мы ошибаемся в оценке Вельса,
Брейтшейда33, Гильфердинга, Криспина и прочих, пусть они опровергнут нас
делом. Мы на всех прощадях покаемся в своей ошибке. Если все это с нашей
стороны "маневр", то правильный, нужный, служащий интересам дела.
Вы, социал-демократы, остаетесь в своей партии, потому что верите ее
программе, ее тактике, ее руководству. Мы считаемся с этим фактом. Вы
считаете нашу критику ложной. Это ваше право. Вы вовсе не обязаны доверять
коммунистам на слово, и ни один разумный коммунист этого от вас не
потребует. Но и коммунисты вправе не доверять чиновникам социал-демократии,
не считать социал-демократов марксистами, революционерами, действительными
социалистами. Иначе коммунисты не создали бы отдельной партии и отдельного
Интернационала. Надо брать факты, как они есть. Единый фронт надо строить не
в облаках, а на том фундаменте, какой создан всем прошлым развитием. Если вы
действительно верите, что ваше правление поведет рабочих на борьбу с
фашизмом, какого же коммунистического маневра вы боитесь? О каком маневре
говорит неустанно "Форвертс"? Вдумайтесь как следует быть в обстановку: нет
ли тут сознательного маневра со стороны ваших вождей, которые хотят запугать
вас пустым словом "маневр" и тем оторвать вас от единого фронта с
коммунистами?
Задачи и методы единого фронта
Единый фронт должен иметь свои органы. Выдумывать тут ничего не нужно:
характер органов диктуется самой обстановкой. Во многих местах рабочие уже
подсказали организационную форму единого фронта в виде оборонительных
картелей, опирающихся на все местные пролетарские организации и предприятия.
Эту инициативу надо подхватить, углубить, закрепить, расширить, покрыть
картелями промышленые центры, связать картели между собой, подготовить
общенемецкий рабочий конгресс обороны.
Возрастающее отчуждение безработных и работающих несет с собой
смертельную опасность не только коллективным договорам, но и
профессиональным союзам, даже и без крестового похода фашистов. Единый фронт
между социал-демократами и коммунистами означает прежде всего единый фронт
занятых рабочих и безработных. Без этого в Германии вообще немыслима
серьезная борьба.
Красная профсоюзная оппозиция (РГО)34 должна выйти в свободные
профессиональные союзы, в качестве коммунистической фракции. Это одно из
важных условий успеха единого фронта. Коммунисты внутри союзов должны
пользоваться правами рабочей демократии, прежде всего полной свободой
критики. Со своей стороны, они должны соблюдать статуты профессиональных
союзов и их дисциплину.
Оборона против фашизма не стоит особняком. Фашизм только дубина в руках
финансового капитала. Цель разгрома пролетарской демократии - повысить норму
эксплуатации рабочей силы. Здесь открывается широкая арена для единого
пролетарского фронта: борьба за кусок хлеба, расширяясь и углубляясь,
непосредственно ведет к в нынешних условиях к борьбе за рабочий контроль над
производством.
Заводы, шахты, поместья выполняют свои общественные функции только
благодаря труду рабочих. Неужели же рабочие не имеют права знать, куда
собственник направляет предприятие, почему он сокращает производство и
изгоняет рабочих, как он назначает цены и пр.? Нам отвечают на это:
"коммерческая тайна". Что такое коммерческая тайна? Это заговор капиталистов
против рабочих и против всего народа. Как производители и как потребители,
рабочие должны завоевать право проверять все операции своего предприятия,
вскрывать фальшь и обман, чтобы отстаивать свои интересы и интересы всего
народа с фактами в руках. Борьба за рабочий контроль над производством может
и должна будет стать лозунгом единого фронта.
Необходимые организационные формы сотрудничества социал-демократических
рабочих с коммунистами найдутся без труда: нужно только от слов перейти к
делу.
Непримиримость социал-демократической
и коммунистической партий
Но если возможна совместная оборона против наступления капитала, нельзя
ли пойти дальше этого и создать постоянный блок обеих рабочих партий по всем
вопросам? Тогда и полемика между ними приняла бы чисто внутренний, мирный,
товарищеский характер. Некотрые левые социал-демократы, вроде Зейдевица35,
мечтают, как известно, даже о полном объединении социал-демократии с
коммунистической партией. Все это, однако, праздные мечты! Коммунистов
отделяют от социал-демократии противоречия по основным вопросам. Суть
разногласий проще всего выразить короткой фразой: социал-демократия считает
себя демократическим врачом капитализма; мы же являемся его революционным
могильщиком. Как можно при таком различии исторических ролей думать об
объединении?
Непримиримость обеих партий особенно ясна в свете новейшего развития
Германии. Лейпарт36 плачется по поводу того, что, призвав Гитлера к власти,
буржуазные классы прервали "внедрение рабочих в государство", и
предупреждает буржуазию о вытекающей отсюда для нее "опасности" ("Форвертс",
15 февраля 1933 г.). Значит, Лейпарт есть сторож буржуазного государства,
охраняющий его от пролетарской революции. Можно ли думать об объединении с
Лейпартом?
"Форвертс" каждый день хвалится тем, что сотни тысяч социал-демократов
погибли в войне "за идею лучшей, более свободной Германии"... Газета
забывает только объяснить, почему эта лучшая Германия оказалась Германией
Гитлера-Гугенберга. На самом деле немецкие рабочие, как и рабочие других
воюющих стран, погибали как пушечное мясо, как рабы капитала. Идеализировать
этот факт значит продолжать измену 4 августа 1914 года37.
"Форвертс" и сегодня ссылается на Маркса, Энгельса, Вильгельма
Либкнехта, Бебеля, которые в 1848-1871 гг. говорили о борьбе за единство
немецкой нации. Фальшивые ссылки! В ту эпоху дело шло о завершении
буржуазной революции. Всякий пролетарский революционер должен был бороться
против средневекового партикуляризма и провинциализма, во имя создания
национального государства. Сейчас такого рода задача имеет прогрессивный
характер только в Китае, Индокитае, Индии, Индонезии и других отсталых,
колониальных и полуколониальных странах. Для передовых стран Европы
национально-государственные границы стали такими же реакционными оковами,
какими раньше были границы феодальных провинций.
"Нация и демократия - близнецы", - повторяет "Форвертс". Верно! Но эти
близнецы состарились, одряхлели, выжили из ума. Нация, как хозяйственное
целое, и демократия, как форма буржуазного господства, стали оковами
производительных сил и культуры. Еще раз вспомним Гете: "Все возникающее
достойно гибели".
Можно уложить еще несколько миллионов душ из-за "коридора", из-за
Эльзаса-Логарингии38, из-за Мальмеди39. Можно эти спорные куски земли
покрыть сплошь трупами в три, пять, десять рядов. Можно все это назвать
национальной обороной. Но человечество будет при этом не двигаться вперед, а
ползать на четвереньках назад, в варварство. Выход не в "национальном
освобождении" Германии, а в освобождении Европы от государственных
перегородок. Буржуазия этой задачи не может разрешить, как феодалы не могли
в свое время покончить с партикуляризмом. Коалиция с буржуазией поэтому
вдвойне преступна. Нужна пролетарская революция. Нужна федерация
пролетарских республик Европы и всего мира.
Социал-патриотизм есть программа врачей капитализма; интернационализм
-- программа могильщиков буржуазного общества. Это противоречие непримиримо.
Демократия и диктатура
Социал-демократы считают, что демократическая конституция стоит над
классовой борьбой. Для нас классовая борьба стоит над демократической
конституцией. Неужели же опыт послевоенной Германии прошел бесследно, как и
опыт войны? Ноябрьская революция поставила у власти социал-демократию
Социал-демократия перевела могущественное движение масс на путь "права" и
"конституции". Вся дальнейшая политическая жизнь Германии развивалась на
основах и в рамках Веймарской республики. Результаты налицо: буржуазная
демократия, как и фашистская диктатура, являются инструментами одного и того
же класса - эксплуататоров. Помешать замене одного инструмента другим
посредством апелляции к конституции, - лейпцигский верховный суд40, новые
выборы и пр. - совершенно невозможно; необходимо мобилизовать революционные
силы пролетариата. Конституционный фетишизм оказывает лучшую помощь фашизму.
Сейчас это уже не прогноз, не теория, а живой факт. Я спрашиваю тебя,
социал-демократический рабочий: если веймарская демократия проложила дорогу
фашистской диктатуре, как же можно ждать, что она проложит дорогу
социализму?
- Но разве мы, рабочие, не можем завоевать большинства в
демократическом рейхстаге?
- Не можете. Капитализм перестал развиваться, он загнивает. Число
промышленных рабочих не растет. Значительная часть пролетариата разлагается
в постоянной безработице. Уже одни эти социальные факты исключают
возможность устойчивого и планомерного роста рабочей партии в парламенте,
как было до войны. Но если бы даже, наперекор всем вероятиям, рабочее
представительство быстро росло, разве буржуазия стала бы дожидаться мирной
экспроприации? Ведь фактический аппарат власти в ее руках! Наконец, если бы
даже буржуазия упустила время и позволила пролетариату захватить 51%
представительства, разве рейхсвер, полиция, стальная каска вместе с
фашистскими отрядами не разогнали бы этого парламента, как камарилья
разгоняет ныне росчерком пера все те парламенты, которые ей не нравятся?
- Значит, долой рейхстаг и долой выборы?
- Нет, не значит. Мы - марксисты, мы не анархисты. Мы стоим за
использование парламента: это не орудие преобразования общества, но одно из
средств сплочения рабочих. Однако в развитии классовой борьбы наступает
момент, когда приходится решать вопрос о том, кто будет дальше хозяином в
стране: финансовый капитал или пролетариат? Разговоры о нации вообще, о
демократии вообще представляют в этих условиях самый бесчестный обман. На
наших глазах маленькое меньшинство немецкой нации организует и вооружает
чуть ли не половину нации. Вопрос идет сейчас не о второстепенных реформах,
а о жизни и смерти буржуазного общества. Никогда еще такие вопросы не
решались посредством голосования. Кто теперь отсылает к парламенту или к
лейпцигскому верховному суду, тот обманывает рабочих и на деле помогает
фашизму.
Другого пути нет
- Что же остается? - спросит социал-демократический собеседник.
- Пролетарская революция.
- А потом?
- Диктатура пролетариата.
- Как в России? Лишения и жертвы? Полное подавление свободы мнений?
Нет, на это я не согласен.
- Поэтому-то и не может быть у нас единой партии, что ты не согласен
стать на путь революции и диктатуры. Но позволь тебе все же сказать, что
твое возражение недостойно сознательного пролетария. Да, лишения русских
рабочих очень велики. Но, во-первых, русские рабочие знают, во имя чего они
приносят жертвы. Даже если бы они потерпели поражение, человечество многому
научилось бы на их опыте. А во имя чего немецкий рабочий класс приносил
жертвы в годы империалистской войны? Или теперь, в годы безработицы? Куда
ведут эти жертвы, что они дают, чему учат? Только те жертвы достойны
человека, которые прокладывают путь лучшему будущему. Это первое мое
возражение тебе. Первое оно, но не единственное.
Страдания русских трудящихся масс так велики потому, что в России в
силу особых исторических условий возникло первое рабочее государство,
которое вынуждено из чрезвычайной нищеты собственными силами подниматься
вверх. Не забывай: Россия являлась самой отсталой страной в Европе.
Пролетариат составлял в ней небольшое меньшинство населения. В такой стране
диктатура пролетариата должна была принять самые суровые формы. Отсюда
вытекали уже дальнейшие последствия: рост бюрократии, сосредоточивающей в
своих руках власть, и цепь ошибок политического руководства, которое подпало
под влияние бюрократии. Если бы немецкая социал-демократия в конце 1918
года, когда власть была целиком в ее руках, смело стала на путь социализма и
заключила бы нерасторжимый союз с Советской Россией, вся история Европы
получила бы другое направление и человечество пришло бы к социализму в
гораздо более короткий срок и с неизмеримо меньшими жертвами. Не наша вина,
что этого не произошло.
Да, диктатура в Советском Союзе имеет в настоящее время чрезвычайно
бюрократический и уродливый характер. Я лично не раз критиковал в печати
нынешний советский режим, который является извращением рабочего государства.
Тысячи и тысячи моих друзей переполняют тюрьмы и места ссылки в наказание за
свою борьбу против сталинской бюрократии. Но и в оценке отрицательных сторон
нынешнего советского режима нужно соблюдать правильную историческую
перспективу. Если бы германский пролетариат, гораздо более многочисленный и
культурный, чем пролетариат России, взял завтра в свои руки власть, это не
только раскрыло бы необозримые экономические и культурные перспективы перед
народами Европы, но и сразу же привело бы к решительному смягчению диктатуры
в Советском Союзе.
Не надо думать, будто диктатура пролетариата непременно связана с теми
методами красного террора, которые нам приходилось применять в России. Мы
были пионерами. Запятнанные преступлениями, имущие классы России не верили
тому, что новый режим продержится. Буржуазия Европы и Америки поддерживала
русскую контрреволюцию. Устоять в этих условиях можно было только при
страшном напряжении сил и при беспощадной расправе с классовыми врагами.
Победа пролетариата в Германии имела бы совершенно отличный характер.
Немецкая буржуазия, утеряв власть, не имела бы никакой надежды вернуть ее.
Союз советской Германии с советской Россией не удваивал, а удесятерял бы
силы обеих стран. Во всей остальной Европе положение буржуазии так
скомпрометировано, что ей вряд ли удалось бы двинуть свои армии против
пролетарской Германии. Правда, гражданская борьба была бы неизбежна: для
этого достаточно фашизма. Но вооруженный властью немецкий пролетариат, имея
за своей спиною Советский Союз, очень скоро разложил бы фашизм, привлекая на
свою сторону значительные массы мелкой буржуазии. Диктатура пролетариата в
Германии имела бы несравненно более мягкие и культурные формы, чем диктатура
пролетариата в России.
- Зачем же тогда вообще нужна диктатура?
- Чтобы уничтожить эксплуатацию и паразитизм; чтоб подавить
сопротивление эксплуататоров; чтобы отучить их думать о восстановлении
эксплуатации; чтоб обеспечить всю власть, все средства производства, все
ресурсы культуры в руках пролетариата; чтобы дать пролетариату возможность
использовать все силы и средства в интересах социалистического
преобразования общества. Другого пути нет.
Немецкий пролетариат совершит революцию по-немецки, а не по-русски
- Однако же наши коммунисты нередко грозят нам, социал-демократам:
постойте, придем к власти - сразу поставим вас к стенке.
- Швыряться такими угрозами могут только отдельные дураки, болтуны или
хвастуны, которые, наверняка, разбегутся в минуту опасности. Серьезный
революционер, признавая неизбежность революционного насилия и его творческую
роль, понимает в то же время, что применению насилия в социалистическом
преобразовании общества отведены определенные пределы. Готовиться к
революции коммунисты могут, лишь ища взаимного понимания и сближения с
социал-демократическими рабочими. Революционное единодушие подавляющего
большинства немецкого пролетариата сведет к минимуму репрессии революционной
диктатуры. Дело идет не о том, чтобы рабски копировать советскую Россию,
превращая каждую ее нужду в добродетель. Это недостойно марксистов.
Пользоваться опытом Октябрьской революции не значит слепо подражать ей. Надо
учесть разницу в социальной структуре наций, прежде всего в удельном весе и
культурном уровне пролетариата. Думать, будто социалистический переворот
можно совершить конституционно, мирно, с согласия буржуазии и лейпцигского
верховного суда, способны только безнадежные филистеры. Без революции
германский пролетариат не обойдется. Но в своей революции он будет говорить
по-немецки, а не по-русски. Я не сомневаюсь, что он будет говорить гораздо
лучше, чем говорили мы.
Что мы будем оборонять?
- Хорошо. Но ведь мы, социал-демократы, собираемся все же прийти к
социализму через демократию. Вы, коммунисты, считаете это нелепой утопией.
Возможен ли в таком случае единый фронт обороны? Ведь надо ясно знать, что
именно подлежит обороне. Если мы будем защищать одно, а вы - другое, то
совместных действий никак не получится. Согласны ли вы, коммунисты, защищать
веймарскую конституцию?
- Вопрос уместный, и я постараютсь на него ответить начистоту.
Веймарская конституция представляет собою целую систему учреждений, прав и
законов. Начнем сверху. Республика увенчивается президентом. Согласны ли мы,
коммунисты, защищать Гинденбурга от фашистов? В этом, надеюсь, нет никакой
надобности: Гинденбург сам призвал фашистов к власти. Дальше следует
правительство, возглавляемое Гитлером. В защите от фашизма оно не нуждается.
Потом следует парламент. Когда эти строки появятся в печати, судьба
парламента, вышедшего из выборов 5 марта, будет уже, вероятно, решена. Но и
сейчас можно сказать с уверенностью: если состав рейхстага окажется
враждебен правительству; если Гитлер попытается ликвидировать рейхстаг; если
социал-демократия проявит решимость бороться за рейхстаг, - коммунисты
поддержат в этом социал-демократию изо всех сил.
Осуществить диктатуру пролетариата против вас или без вас, рабочих
социал-демократов, мы, коммунисты, не можем и не собираемся. К диктатуре
пролетариата мы хотим прийти вместе с вами. Совместную оборону против
фашизма мы рассматриваем как первый шаг на этом пути. Не рейхстаг, конечно,
является в наших глазах важнейшим историческим завоеванием, которое
пролетариат должен защищать от фашистских вандалов. Есть более высокие
ценности. В рамках буржуазной демократии и в то же время в постоянной борьбе
с нею сложились в течение ряда десятилетий элементы пролетарской демократии:
политические партии, рабочая пресса, профессиональные союзы, заводские
комитеты, клубы, кооперативы, спортивные общества и пр. Задача фашизма
состоит не столько в том, чтобы добить остатки буржуазной демократии,
сколько в том, чтобы разгромить зачатки пролетарской демократии. Наша же
миссия состоит в том, чтобы положить уже созданные элементы пролетарской
демократии в основу советской системы рабочего государства. Для этого надо
разбить скорлупу буржуазной демократии и высвободить из-под нее ядро рабочей
демократии: в этом и заключается суть пролетарской революции. Фашизм
угрожает живому ядру рабочей демократии. Этим самым ясно продиктована
программа единого фронта. Мы готовы оборонять ваши и наши типографии, но
также и демократический принцип свободы печати; ваши и наши рабочие дома, но
также и демократический принцип свободы собраний и союзов. Мы -
материалисты, и потому не отделяем душу от тела. Пока мы еще не в силах
осуществить советскую систему, мы стоим на почве буржуазной демократии. Но
мы не делаем себе на ее счет никаких иллюзий.
О свободе печати
- А что вы сделаете с социал-демократической печатью в случае, если бы
вам удалось завоевать власть: запретите наши газеты, как русские большевики
запретили газеты меньшевиков?
- Вопрос поставлен плохо. Что значит "наши газеты"? В России диктатура
пролетариата оказалась возможной лишь после того, как подавляющее
большинство рабочих-меньшевиков перешло на сторону большевиков, а
мелкобуржуазные остатки меньшевизма принялись помогать буржуазии бороться за
восстановление "демократии", т. е. капитализма. Но и в России мы вовсе не
писали на своем знамени запрещение меньшевистских газет. Мы были приведены к
этому невероятно тяжкими условиями борьбы за спасение и сохранение
революционной диктатуры. В советской Германии положение будет, как я уже
сказал, неизмеримо более благоприятное, и это неизбежно отразится на режиме
печати. Я вообще не думаю, что немецкий пролетариат будет нуждаться в этой
области в репрессиях.
Разумеется, я не хочу сказать, что рабочее государство потерпит хотя бы
в течение одного дня режим буржуазной "свободы печати", т. е. тот порядок,
при котором издавать газеты и книги могут лишь те, кто сосредоточил в своих
руках типографии, бумажные заводы, книжные склады и пр., т. е. капиталисты.
Буржуазная "свобода печати" означает монополию финансового капитала
навязывать народу капиталистические предрассудки при помощи сотен и тысяч
газет, распространяющих яд лжи в наиболее совершенной технической форме.
Пролетарская свобода печати будет означать национализацию типографий,
бумажных фабрик и складов в интересах трудящихся. Мы не отделяем души от
тела. Свобода печати без линотипов, ротационных машин и бумаги есть пустая
фикция. В пролетарском государстве технические средства печати будут