Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

- А вам не будет холодно в этом легком платье, с одним только газовым
шарфом на плечах? - сказал он.
- Знаете, куда я вас веду? - спросила графиня, не отвечая на вопрос.
- Нет, сударыня, - ответил Монте-Кристо, - по, как видите, я не про-
тивлюсь.
- К оранжерее, что виднеется там, в конце этой аллеи.
Граф вопросительно взглянул на Мерседес, но она молча шла дальше, и
Монте-Кристо тоже молчал.
Они дошли до теплицы, полной превосходных плодов, которые к началу
июля уже достигли зрелости в этой температуре, рассчитанной на то, чтобы
заменить солнечное тепло, такое редкое у нас.
Графиня отпустила руку Монте-Кристо и, подойдя к виноградной лозе,
сорвала гроздь муската.
- Возьмите, граф, - сказала ода с такой печальной улыбкой, что, каза-
лось, на глазах у нее готовы выступить слезы. - Я знаю, наш французский
виноград не выдерживает сравнения с вашим сицилианским или кипрским, но
вы, надеюсь, будете снисходительны к нашему бедному северному солнцу.
Граф поклонился и отступил на шаг.
- Вы мне отказываете? - сказала Мерседес дрогнувшим голосом.
- Сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - я смиренно прошу у вас проще-
ния, но я никогда не ем муската.
Мерседес со вздохом уронила гроздь.
На соседней шпалере висел чудесный персик, выращенный, как и виног-
радная лоза, в искусственном тепле оранжереи. Мерседес подошла к барха-
тистому плоду и сорвала его.
- Тогда возьмите этот персик, - сказала она.
Но граф снова повторил жест отказа.
- Как, опять! - сказала она с таким отчаянием в голосе, словно подав-
ляла рыдание. - Право, мне не везет.
Последовало долгое молчание; персик, вслед за гроздью, упал на песок.
- Знаете, граф, - сказала, наконец, Мерседес, с мольбой глядя на Мон-
те-Кристо, - есть такой трогательный арабский обычай: те, что вкусили
под одной кровлей хлеба и соли, становятся навеки друзьями.
- Я это знаю, сударыня, - ответил граф, - но мы во Франции, а не в
Аравии, а во Франции не существует вечной дружбы, так же как и обычая
делить хлеб и соль.
- Но все-таки, - сказала графиня, дрожа и глядя прямо в глаза Мон-
те-Кристо, и почти судорожно схватила обеими руками его руку, - все-таки
мы друзья, не правда ли?
Вся кровь прихлынула к сердцу графа, побледневшего, как смерть, затем
бросилась ему в лицо и на несколько секунд заволокла его глаза туманом,
как бывает с человеком, у которого кружится голова.
- Разумеется, сударыня, - отвечал он, - почему бы нам не быть
друзьями?
Этот тон был так далек от того, чего жаждала Мерседес, что она отвер-
нулась со вздохом, более похожим на стон.
- Благодарю вас, - сказала она.
И она пошла вперед.
Они обошли весь сад, не проронив ни слова.
- Граф, - начала вдруг Мерседес, после десятиминутной молчаливой про-
гулки, - правда ли, что вы много видели, много путешествовали, много
страдали?
- Да, сударыня, я много страдал, - ответил МонтеКристо.
- Но теперь вы счастливы?
- Конечно, - ответил граф, - ведь никто не слышал, чтобы я когда-ни-
будь жаловался.
- И ваше нынешнее счастье смягчает вашу душу?
- Мое нынешнее счастье равно моим прошлым несчастьям.
- Вы не женаты?
- Женат? - вздрогнув, переспросил Монте-Кристо. - Кто мог вам это
сказать?
- Никто не говорил, но вас несколько раз видели в Опере с молодой и
очень красивой женщиной.
- Это невольница, которую я купил в Константинополе, дочь князя, ко-
торая стала моей дочерью, потому что на всем свете у меня нет ни одного
близкого человека.
- Значит, вы живете одиноко?
- Одиноко.
- У вас нет сестры... сына... отца?
- Никого.
- Как вы можете так жить, не имея ничего, что привязывает к жизни?
- Это произошло не по моей вине, сударыня. Когда я жил на Мальте, я
любил одну девушку и должен был на ней жениться, но налетела война и ум-
чала меня от нее, как вихрь. Я думал, что она достаточно любит меня,
чтобы ждать, чтобы остаться верной даже моей могиле. Когда я вернулся,
она была уже замужем. Это обычная история каждого мужчины старше двадца-
ти лет. Быть может, у меня было более чувствительное сердце, чем у дру-
гих, и я страдал больше, чем страдал бы другой на моем месте, вот и все.
Графиня приостановилась, словно ей не хватило дыхания.
- Да, - сказала она, - и эта любовь осталась лежать камнем на вашем
сердце... Любишь по-настоящему только раз в жизни... И вы не виделись
больше с этой женщиной?
- Никогда.
- Никогда!
- Я больше не возвращался туда, где она жила.
- На Мальту?
- Да, на Мальту.
- Она и теперь на Мальте?
- Вероятно.
- И вы простили ей ваши страдания?
- Ей - да.
- Но только ей; вы все еще ненавидите тех, кто вас с ней разлучил?
- Нисколько. За что мне их ненавидеть?
Графиня остановилась перед Монте-Кристо; в руке она все еще держала
обрывок ароматной грозди.
- Возьмите, - сказала она.
- Я никогда не ем муската, сударыня, - ответил Монте-Кристо, как буд-
то между ними не было никакого разговора на эту тему.
Графиня жестом, полным отчаяния, отбросила кисть винограда в ближай-
шие кусты.
- Непреклонный! - прошептала она.
Монте-Кристо остался столь же невозмутим, как если бы этот упрек от-
носился не к нему.
В эту минуту к ним подбежал Альбер.
- Матушка, - сказал он, - большое несчастье!
- Что такое? Что случилось? - спросила графиня, выпрямляясь во весь
рост, словно возвращаясь от сна к действительности. - Несчастье, ты го-
воришь? В самом деле, теперь должны начаться несчастья!
- Приехал господин де Вильфор.
- И что же?
- Он приехал за женой и дочерью.
- Почему?
- В Париж прибыла маркиза де Сен-Меран и привезла известие, что мар-
киз де Сен-Меран умер на пути из Марселя, на первой остановке. Госпожа
де Вильфор была так весела, что долго не могла понять и поверить; но
мадемуазель Валентина при первых же словах, несмотря на всю осторожность
ее отца, все угадала; этот удар поразил ее, как громом, и она упала в
обморок.
- А кем маркиз де Сен-Меран приходится мадемуазель Валентине де
Вильфор? - спросил граф.
- Это ее дед по матери. Он ехал сюда, чтобы ускорить брак своей внуч-
ки с Францем.
- Ах, вот как!
- Теперь Францу придется подождать. Жаль, что маркиз де Сен-Меран не
приходится также дедом мадемуазель Данглар!
- Альбер, Альбер! Ну, что ты говоришь? - с нежным упреком сказала
г-жа де Морсер. - Он вас так уважает, граф, скажите ему, что так не сле-
дует говорить!
Она отошла на несколько шагов.
Монте-Кристо взглянул на нее так странно, с такой задумчивой и вос-
торженной нежностью, что она вернулась назад.
Она взяла его руку, сжала в то же время руку сына и соединила их.
- Мы ведь друзья, правда? - сказала она.
- Я не смею притязать на вашу дружбу, сударыня, - сказал граф, - но
во всяком случае я ваш почтительнейший слуга.
Графиня удалилась с невыразимой тяжестью на сердце; она не отошла и
десяти шагов, как граф увидел, что она поднесла к глазам платок.
- У вас с матушкой вышла размолвка? - удивленно спросил Альбер.
- Напротив, - ответил граф, - ведь она сейчас при вас сказала, что мы
друзья.
И они вернулись в гостиную, которую только что покинула Валентина и
супруги де Вильфор.
Моррель, понятно, вышел вслед за ними.

XV. МАРКИЗА ДЕ СЕН-МЕРАН

Действительно, в доме Вильфора незадолго перед тем произошла пе-
чальная сцена.
После отъезда обеих дам на бал, куда, несмотря на все старания и уго-
воры, г-же де Вильфор так и не удалось увезти мужа, королевский проку-
рор, по обыкновению, заперся у себя в кабинете, окруженный кипами дел;
количество их привело бы в ужас всякого другого, но в обычное время их
едва хватало на то, чтобы утолить его жажду деятельности.
Но на этот раз дела были только предлогом, Вильфор заперся не для то-
го, чтобы работать, а для того, чтобы поразмыслить на свободе; удалив-
шись в свой кабинет и приказав не беспокоить его, если ничего важного не
случится, он погрузился в кресло и снова начал перебирать в памяти все,
что за последнюю неделю переполняло чашу его мрачной печали и горьких
воспоминаний.
И вот, вместо того чтобы приняться за наваленные перед ним дела, он
открыл ящик письменного стола, нажал секретную пружину и вытащил связку
своих личных записей; в этих драгоценных рукописях в строгом порядке,
ему одному известным шифром были записаны имена всех, кто на политичес-
ком его поприще, в денежных делах, в судебных процессах или в тайных лю-
бовных интригах стал ему врагом.
Теперь, когда ему было страшно, число их казалось несметным; а между
тем все эти имена, даже самые могущественные и грозные, не раз вызывали
на его лице улыбку, подобную улыбке путника, который, взобравшись на
вершину горы, видит у себя под ногами остроконечные скалы, непроходимые
пути и края пропастей, - все, что он преодолел в своем долгом, мучи-
тельном восхождении.
Он старательно возобновил эти имена в своей памяти, внимательно пере-
читал, изучил, проверил их по своим записям и, наконец, покачал головой.
- Нет, - прошептал он, - ни один из них не ждал он так долго и терпе-
ливо, чтобы теперь уничтожить меня этой тайной. Иногда, как говорит Гам-
лет, из-под земли поднимается гул того, что было в ней глубоко погребе-
но, и, словно фосфорический свет, блуждает по воздуху; но эти огни мимо-
летны и только сбивают с пути. Вероятно, корсиканец рассказал эту исто-
рию какому-нибудь священнику, а тот в свою очередь говорил о ней. Госпо-
дин МонтеКристо услышал ее и чтобы проверить...
- Но на что ему проверять? - продолжал Вильфор, после минутного раз-
думья. - Зачем нужно господину МонтеКристо, господину Дзакконе, сыну
мальтийского арматора, владельцу серебряных рудников в Фессалии, впервые
приехавшему во Францию, проверять такой темный, таинственный и бесполез-
ный факт? Из всего, что рассказали мне этот аббат Бузони и этот лорд
Уилмор, друг и недруг, для меня ясно, очевидно и несомненно одно: ни в
какое время, ни в каком случае, ни при каких обстоятельствах у меня не
могло быть с ним ничего общего.
Но Вильфор повторял себе все это, сам не веря своим словам. Страшнее
всего для него было не самое разоблачение, потому что он мог отрицать, а
то и ответить; его мало беспокоило это "Мене, Текел, Фарес" [54], крова-
выми буквами внезапно возникшее на стене; но он мучительно хотел узнать,
кому принадлежит рука, начертавшая эти слова.
В ту минуту, когда он пытался себя успокоить и когда, вместо того по-
литического будущего, которое ему порой рисовалось в честолюбивых меч-
тах, он, чтобы не разбудить этого так долго спавшего врага, подумывал о
будущем, ограниченном семейными радостями, во дворе раздался стук колес.
Затем на лестнице послышались медленные старческие шаги, потом рыдания и
горестные возгласы, которые так удаются прислуге, когда она хочет пока-
зать сочувствие своим господам.
Он поспешно отпер дверь кабинета, и почти сейчас же к нему, без док-
лада, вошла старая дама с шалью и шляпой в руке. Ее седые волосы обрам-
ляли лоб, матовый, как пожелтевшая слоновая кость, а глаза, которые вре-
мя окружило глубокими морщинами, опухли от слез.
- О, какое несчастье, - произнесла она, - какое несчастье! Я не пере-
живу! Нет, конечно, я этого не переживу!
И, упав в кресло у самой двери, она разразилась рыданиями.
Слуги столпились на пороге и, не смея двинуться дальше, поглядывали
на старого камердинера Нуартье, который, услышав из комнаты своего хозя-
ина весь этот шум, тоже прибежал вниз и стоял позади остальных.
Вильфор, узнав свою тещу, вскочил и бросился к ней.
- Боже мой, сударыня, что случилось? - спросил он. - Почему вы в та-
ком отчаянии? А маркиз де СенМеран разве не с вами?
- Маркиз де Сен-Меран умер, - сказала старая маркиза без предисловий,
без всякого выражения, словно в каком-то столбняке.
Вильфор отступил на шаг и всплеснул руками.
- Умер!.. - пролепетал он. - Умер так... внезапно?
- Неделю тому назад мы после обеда собрались в дорогу, - продолжала
г-жа де Сен-Меран. - Маркиз уже несколько дней прихварывал; но мысль,
что мы скоро увидим нашу дорогую Валентину, придавала ему мужества, и,
несмотря на свое недомогание, он решил тронуться в путь. Не успели мы
отъехать и шести лье от Марселя, как он принял, по обыкновению, свои пи-
люли и потом заснул так крепко, что это показалось мне неестественным.
Но я не решилась его разбудить. Вдруг я увидела, что лицо его побагрове-
ло и жилы на висках как-то особенно вздулись. Все же я не стала его бу-
дить; наступила ночь и ничего уже не было видно. Вскоре он глухо, отча-
янно вскрикнул, словно ему стало больно во сне, и голова его резко отки-
нулась назад. Я крикнула камердинера, велела кучеру остановиться, я ста-
ла будить маркиза, поднесла к его носу флакон с солью, но все было кон-
чено, он был мертв. Я доехала до Экса, сидя рядом с его телом.
Вильфор стоял и слушал, пораженный.
- Вы, конечно, сейчас же позвали доктора?
- Немедленно. Но я уже сказала вам, - это был конец.
- Разумеется, но доктор по крайней мере определил, от какой болезни
скончался бедный маркиз?
- О господи, конечно, он мне сказал, очевидно, это был апоплексичес-
кий удар.
- Что же вы сделали?
- Господин де Сен-Меран всегда говорил, что если он умрет не в Пари-
же, его тело должно быть перевезено в семейный склеп. Я велела его поло-
жить в свинцовый гроб и лишь на несколько дней опередила его.
- Бедная матушка! - сказал Вильфор. - Такие хлопоты после такого пот-
рясения, и в вашем возрасте!
- Бог дал мне силы вынести все; впрочем, мой муж сделал бы для меня
то же, что я сделала для него. Но с тех пор как я его там оставила, мне
все кажется, что я лишилась рассудка. Я больше не могу плакать Правда,
люди говорят, что в мои годы уже не бывает слез, но, мне кажется, пока
страдаешь, до тех пор должны быть и слезы. А где Валентина? Ведь мы сюда
ехали ради нее. Я хочу видеть Валентину.
Вильфор понимал, как жестоко было бы сказать, что Валентина на балу,
он просто ответил, что ее нет дома, что она вышла вместе с мачехой и что
ей сейчас дадут знать.
- Сию же минуту, сию же минуту, умоляю вас, - сказала старая маркиза.
Вильфор взял ее под руку и отвел в ее комнату.
- Отдохните, матушка, - сказал он.
Маркиза взглянула на этого человека, напоминавшего ей горячо оплаки-
ваемую дочь, ожившую для нее в Валентине, потрясенная словом "матушка",
разразилась слезами, упала на колени перед креслом и прижалась к нему
седой головой.
Вильфор поручил ее заботам женщин, а старик Барруа поднялся к своему
хозяину, взволнованный до глубины души; больше всего пугает стариков,
когда смерть на минуту отходит от них, чтобы поразить другого старика.
Затем, пока г-жа де Сен-Меран, все так же на коленях, горячо молилась,
Вильфор послал за наемной каретой и сам поехал за женой и дочерью к г-же
де Морсер, чтобы отвезти их домой.
Он был так бледен, когда появился в дверях гостиной, что Валентина
бросилась к нему с криком:
- Что случилось, отец? Несчастье?
- Приехала ваша бабушка, Валентина, - сказал Вильфор.
- А дедушка? - спросила она, вся дрожа.
Вильфор вместо ответа взял дочь под руку.
Это было как раз вовремя: Валентине сделалось дурно, и она зашата-
лась; г-жа де Вильфор подхватила ее и помогла мужу усадить в карету,
повторяя:
- Как это странно! Кто бы мог подумать! Право, это очень странно!
И огорченное семейство быстро удалилось, набросив свою печаль, как
траурный покров, на весь остаток вечера.
Внизу лестницы Валентина встретила поджидавшего ее Барруа.
- Господин Нуартье желает вас видеть сегодня, - тихо сказал он ей.
- Скажите ему, что я зайду к нему, как только повидаюсь с бабушкой, -
сказала Валентина.
Своим чутким сердцем она поняла, что г-жа де СенМеран всех более нуж-
далась в ней в этот час.
Валентина нашла свою бабушку в постели. Безмолвные ласки, скорбь, пе-
реполняющая сердце, прерывистые вздохи, жгучие слезы - вот единственные
подробности этого свидания; при нем присутствовала, под руку со своим
мужем, г-жа де Вильфор, полная почтительного сочувствия, по крайней мере
наружного, к бедной вдове.
Спустя некоторое время она наклонилась к уху мужа.
- Если позволите, - сказала она, - мне лучше уйти, потому что мой
вид, кажется, еще больше огорчает вашу тещу.
Госпожа де Сен-Меран услышала ее слова.
- Да, да, - шепнула она Валентине, - пусть он уходит; но ты останься,
останься непременно.
Госпожа де Вильфор удалилась, и Валентина осталась одна у постели
своей бабушки, так как королевский прокурор, удрученный этой нежданной
смертью, вышел вместе с женой.
Между тем Барруа вернулся наверх к господину Нуартье; тот слышал под-
нявшийся в доме шум и, как мы уже сказали, послал старого слугу узнать,
в чем дело.
По его возвращении взгляд старика, такой живой, а главное такой ра-
зумный, вопросительно остановился на посланном.
- Случилось большое несчастье, сударь, - сказал Барруа, - госпожа де
Сен-Меран приехала одна, и муж ее скончался.
Сен-Меран и Нуартье никогда не были особенно дружны; но известно, ка-
кое впечатление производит на всякого старика весть о смерти сверстника.
Нуартье замер, как человек, удрученный горем или погруженный в свои мыс-
ли; затем он закрыл один глаз.
- Мадемуазель Валентину? - спросил Барруа.
Нуартье сделал знак, что да.
- Она на балу, вы ведь знаете, она еще приходила к вам проститься в
бальном платье.
Нуартье снова закрыл левый глаз.
- Вы хотите ее видеть?
Нуартье подтвердил это.
- За ней, наверно, сейчас поедут к госпоже де Морсер; я подожду ее
возвращения и попрошу ее пройти к вам. Так?
- Да, - ответил паралитик.
Барруа подстерег Валентину и, как мы уже видели, лишь только она вер-
нулась, сообщил ей о желании деда.
Поэтому Валентина поднялась к Нуартье, как только вышла от г-жи де
Сен-Меран, которая, как ни была взволнована, в конце концов, сраженная
усталостью, уснула беспокойным сном.
К ее изголовью придвинули столик, на который поставили графин с оран-
жадом - ее обычное питье - и стакан.
Затем, как мы уже сказали, Валентина оставила спящую маркизу и подня-
лась к Нуартье.
Валентина поцеловала деда, и он посмотрел на нее так нежно, что из
глаз у нее снова брызнули слезы, которые она считала уже иссякшими.
Старик настойчиво смотрел на нее.
- Да, да, - сказала Валентина, - ты хочешь сказать, что у меня еще
остался добрый дедушка, правда?
Старик показал, что он именно это и хотел выразить своим взглядом.
- Да, это большое счастье, - продолжала Валентина. - Что бы со мной
было иначе, господи!
Был уже час ночи; Барруа, которому хотелось спать, заметил, что после
такого горестного вечера всем необходим покой. Старик не захотел ска-
зать, что его покой состоит в том, чтобы видеть свое дитя. Он простился
с Валентиной, которая действительно от утомления и горя еле стояла на
ногах.
На следующий день, придя к бабушке, Валентина застала ее в постели;
лихорадка не утихала; напротив, глаза старой маркизы горели мрачным ог-
нем, и она была, видимо, охвачена сильным нервным возбуждением.
- Что с вами, бабушка, вам хуже? - воскликнула Валентина, заметив ее
состояние.
- Нет, дитя мое, нет, - сказала г-жа де Сен-Меран, - но я очень ждала
тебя. Я хочу послать за твоим отцом.
- За отцом? - спросила обеспокоенная Валентина.
- Да, мне надо с ним поговорить.
Валентина не посмела противоречить желанию бабушки, да и не знала,
чем оно вызвано; через минуту в комнату вошел Вильфор.
- Сударь, - начала, без всяких околичностей, г-жа де Сен-Меран, слов-
но опасаясь, что у нее не хватит времени, - вы мне писали, что намерены
выдать нашу девочку замуж?
- Да, сударыня, - отвечал Вильфор, - это даже уже не намерение, это
дело решенное.
- Вашего будущего зятя зовут Франц д'Эпине?
- Да, сударыня.
- Его отец был генерал д'Эпине, наш единомышленник? Его, кажется,
убили за несколько дней до того, как узурпатор вернулся с Эльбы?
- Совершенно верно.
- Его не смущает женитьба на внучке якобинца?
- Наши политические разногласия, к счастью, прекратились, - сказал
Вильфор, - Франц д'Эпине был почти младенец, когда умер его отец; он
очень мало знает господина Нуартье и встретится с ним если и без удо-
вольствия, то, во всяком случае, равнодушно.
- Это приличная партия?
- Во всех отношениях.
- И этот молодой человек...
- Пользуется всеобщим уважением.
- Он хорошо воспитан?
- Это один из самых достойных людей, которых я знаю.
В продолжение всего этого разговора Валентина не проронила ни слова.
- В таком случае, сударь, - после краткого размышления сказала г-жа
де Сен-Меран, - вам надо поторопиться, потому что мне недолго осталось
жить.
- Вам, сударыня! Вам, бабушка! - воскликнули в один голос Вильфор и
Валентина.
- Я знаю, что говорю, - продолжала маркиза, - вы должны поспешить,
чтобы хоть бабушка могла благословить ее брак, раз у нее нет матери. Я
одна у нее осталась со стороны моей бедной Рене, которую вы так скоро
забыли, сударь.
- Вы забываете, сударыня, - сказал Вильфор, - что этой бедной девочке
была нужна мать.
- Мачеха никогда не заменит матери, сударь! Но это к делу не относит-
ся, мы говорим о Валентине; оставим мертвых в покое.
Маркиза говорила все это с такой быстротой и таким голосом, что ее
речь становилась похожа на бред.
- Ваше желание будет исполнено, сударыня, - сказал Вильфор, - тем бо-
лее что оно вполне совпадает с моим, и как только приедет господин
д'Эпине...
- Но, бабушка, - сказала Валентина, - так не принято, ведь у нас тра-
ур... И неужели вы хотите, чтобы я вышла замуж при таких печальных
предзнаменованиях?
- Дитя мое, - быстро прервала старуха, - не говори об этом, эти ба-
нальности только мешают слабым душам 9прочно строить свое будущее. Меня
тоже выдали замуж, когда моя мать лежала при смерти, и я не стала от
этого несчастной.
- Опять вы говорите о смерти, сударыня! - заметил Вильфор.
- Опять? Все время!.. Говорю вам, что я скоро умру, слышите! Но
раньше я хочу видеть моего зятя; я хочу потребовать от него, чтобы он
сделал мою внучку счастливой; я хочу прочитать в его глазах, исполнит ли
он мое требование; словом, я хочу его знать, да, продолжала старуха, и
лицо ее стало страшным, - я приду к нему из глубины могилы, если он бу-
дет не тем, чем должен быть, не тем, чем ему надо быть.
- Сударыня, - возразил Вильфор, - вы должны гнать от себя эти мысли,
это почти безумие. Мертвые спят в своих могилах и не встают никогда.
- Да, да, бабушка, успокойтесь! - сказала Валентина.
- А я говорю вам, сударь, что все это не так, как вы думаете. Эту
ночь я провела ужасно. Я сама себя видела спящему как будто душа моя уже
отлетела от меня; я старалась открыть глаза, но они сами закрывались; и
вот - я знаю, вам это покажется невозможным, особенно вам, сударь, - но,
лежа с закрытыми глазами, я увидела, как в эту комнату из угла, где на-
ходится дверь в уборную госпожи де Вильфор, тихо вошла белая фигура.
Валентина вскрикнула.
- У вас был жар, сударыня, - сказал Вильфор.
- Можете не верить, но я знаю, что говорю; я видела белую фигуру; и
словно господь опасался, что я не поверю одному зрению, я услышала, как
стукнул мой стакан, да, да, вот этот самый, на столике.
- Это вам приснилось, бабушка.
- Нет, не приснилось, потому что я протянула руку к звонку, и тень
сразу исчезла. Тут вошла горничная со свечой.
- И никого не оказалось?
- Привидения являются только тем, кто должен их видеть; это был дух
моего мужа. Так вот, если дух моего мужа приходил за мной, почему мой
дух не явится, чтобы защитить мое дитя? Наша связь, мне кажется, еще
сильнее.
- Прошу вас, сударыня, - сказал Вильфор, невольно взволнованный до
глубины души, - не давайте воли этим мрачным мыслям; вы будете жить с
нами, жить долго, счастливая, любимая, почитаемая, и мы заставим вас за-
быть...
- Нет, нет, никогда! - прорвала маркиза. - Когда возвращается госпо-
дин д'Эпине?
- Мы ждем его с минуты на минуту.
- Хорошо. Как только он приедет, скажите мне. Надо скорее, скорее. И
я хочу видеть нотариуса. Я хочу быть уверенной, что все наше состояние
перейдет к Валентине.
- Ах, бабушка, - прошептала Валентина, прикасаясь губами к пылающему
лбу старухи, - я этого не вынесу! Боже мой, вы вся горите. Надо звать не
нотариуса, а доктора.
- Доктора? - сказала та, пожимая плечами. - Я но больна; я хочу пить,
больше ничего.
- Что вы пьете, бабушка?
- Как всегда, оранжад, ты же знаешь. Стакан тут на столике; дай его
мне.
Валентина налила оранжад из графина в стакан и передала бабушке с не-
которым страхом, потому что до этого самого стакана, по словам маркизы,
дотронулся призрак.
Маркиза сразу выпила все.
Потом она откинулась на подушки, повторяя:
- Нотариуса, нотариуса!
Вильфор вышел из комнаты. Валентина села около бабушки. Она, каза-
лось, сама нуждалась в докторе, которого она советовала позвать маркизе.
Щеки ее пылали, она дышала быстро и прерывисто, пульс бился лихорадочно.
Бедная девушка думала о том, в каком отчаянии будет Максимилиан, ког-
да узнает, что г-жа де Сен-Меран, вместо того чтобы стать его союзницей,
действует, не зная его, как его злейший враг.
Валентина не раз думала о том, чтобы все сказать бабушке. Она не ко-
лебалась бы ни минуты, если бы Максимилиана Морреля звали Альбером де
Морсер или Раулем де Шато-Рено. Но Моррель был плебей по происхождению,
а Валентина знала, как презирает гордая маркиза де Сен-Меран людей не
родовитых. И всякий раз ее тайна, уже готовая сорваться с губ, остава-
лась у нее на сердце из-за грустной уверенности, что она выдала бы ее
напрасно и что, едва эту тайну узнают отец и мачеха, всему настанет ко-
нец.
Так прошло около двух часов. Г-жа де Сен-Меран была погружена в бес-
покойный, лихорадочный сон. Доложили о приходе нотариуса.
Хотя об этом сообщили едва слышно, г-жа де СенМеран подняла голову с
подушки.
- Нотариус? - сказала она. - Пусть войдет, пусть войдет!
Нотариус был у дверей; он вошел.
- Ступай, Валентина, - сказала г-жа де Сен-Меран, - оставь меня одну
с этим господином.
- Но, бабушка...
- Ступай, ступай.
Валентина поцеловала бабушку в лоб и вышла, прижимая к глазам платок.
За дверью она встретила камердинера, который сообщил ей, что в гости-