Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

они женились против его воли, довольствовался тем, что давал им тридцать
экю в месяц. Допустим, что Андреа женится согласно воле отца; тогда ма-
йор, быть может, даст ему миллиона два, три. Если это будет, например,
дочь банкира, то он, возможно, примет участие в деле тестя своего сына.
Но допустим, что невестка ему не понравится; тогда прощайте: папаша Ка-
вальканти берет ключ от своей кассы, дважды поворачивает его в замке, и
вот наш Андреа вынужден вести жизнь парижского хлыща, передергивая карты
или плутуя в кости.
- Этот юноша найдет себе баварскую или перуанскую принцессу; он поже-
лает взять за женой княжескую корону, Эльдорадо с Потоси в придачу.
- Ошибаетесь, эти знатные итальянцы нередко женятся на простых смерт-
ных; они, как Юпитер, любят смешивать породы. Но, однако, дорогой барон,
что за вопросы вы мне задаете? Уж не собираетесь ли вы женить Андреа?
- Что ж, - сказал Данглар, - это была бы недурная сделка; а я делец.
- Но не на мадемуазель Данглар, я надеюсь? Не захотите же вы, чтобы
Альбер перерезал горло бедному Андреа?
- Альбер! - сказал, пожимая плечами, Данглар. - Ну, ему это все рав-
но.
- Разве он не помолвлен с вашей дочерью?
- То есть мы с Морсером поговаривали об этом браке; но госпожа де
Морсер и Альбер...
- Неужели вы считаете, что он плохая партия?
- Ну, мне кажется, мадемуазель Данглар стоит не меньше, чем виконт де
Морсер!
- Приданое у мадемуазель Данглар будет действительно недурное, я в
этом не сомневаюсь, особенно если телеграф перестанет дурить.
- Дело не только в приданом. Но скажите, кстати...
- Да?
- Почему вы не пригласили Морсера и его родителей на этот обед?
- Я его приглашал, но он должен был ехать с госпожой де Морсер в
Дьенн; ей советовали подышать морским воздухом.
- Так, так, - сказал, смеясь, Данглар, - этот воздух должен быть ей
полезен.
- Почему это?
- Потому что она дышала им в молодости.
Монте-Кристо пропустил эту колкость мимо ушей.
- По все-таки, - сказал он, - если Альбер и не так богат, как мадему-
азель Данглар, зато, согласитесь, он носит прекрасное имя.
- Что ж, на мой взгляд, и мое не хуже.
- Разумеется, ваше имя пользуется популярностью и само украсило тот
титул, которым думали украсить ею; по вы слишком умный человек, чтобы не
понимать, что некоторые предрассудки весьма прочны и их не искоренить, и
потому пятисотлетнее дворянство выше дворянства, которому двадцать лет.
- Как раз поэтому, - сказал Данглар, пытаясь иронически улыбнуться, -
я и предпочел бы Андреа Кавальканти Альберу де Морсер.
- Однако, мне кажется, Морсеры ни в чем не уступают Кавальканти? -
сказал Монте-Кристо.
- Морсеры!.. Послушайте, дорогой граф, - сказал Данглар, - ведь вы
джентльмен, не так ли?
- Надеюсь.
- И к тому же знаток в гербах?
- Немного.
- Ну, так посмотрите на мой; он надежнее, чем герб Морсера.
- Почему?
- Потому что, хотя я и не барон по рождению, я во всяком случае Данг-
лар.
- И что же?
- А он вовсе не Морсер.
- Как, не Морсер?
- Ничего похожего.
- Что вы говорите!
- Меня кто-то произвел в бароны, так что я действительно барон: он же
сам себя произвел в графы, так что он совсем не граф.
- Не может быть!
- Послушайте, - продолжал Данглар, - Морсер мой друг, вернее, старый
знакомый вот уже тридцать лет; я, знаете, не слишком кичусь своим гер-
бом, потому что никогда не забываю, с чего я начал.
- Это свидетельствует о великом смирении или о великой гордыне, -
сказал Монте-Кристо.
- Ну так вот, когда я был мелким служащим, Морсер был простым рыба-
ком.
- И как его тогда звали?
- Фернан.
- Просто Фернан?
- Фернан Мондего.
- Вы в этом уверены?
- Еще бы! Я купил у него немало рыбы.
- Тогда почему же вы отдаете за его сына свою дочь?
- Потому что Фернан и Данглар - оба выскочки, добились дворянских ти-
тулов, разбогатели и стоят друг друга; а все-таки есть вещи, которые про
него говорились, а про меня никогда.
- Что же именно?
- Так, ничего.
- А, понимаю; ваши слова напомнили мне кое-что, связанное с именем
Фернана Мондего; я уже слышал это имя в Греции.
- В связи с историей Али-паши?
- Совершенно верно.
- Это его тайна, - сказал Данглар, - и, признаюсь, я бы много дал,
чтобы раскрыть ее.
- При большом желании это не так трудно сделать.
- Каким образом?
- У вас, конечно, есть в Греции какой-нибудь корреспондент?
- Еще бы!
- В Янине?
- Где угодно найдется.
- Так напишите вашему корреспонденту в Янине и спросите его, какую
роль сыграл в катастрофе с АлиТебелином француз по имени Фернан.
- Вы совершенно правы! - воскликнул Данглар, порывисто вставая. - Я
сегодня же напишу.
- Напишите.
- Непременно.
- И если узнаете что-нибудь скандальное...
- Я вам сообщу.
- Буду вам очень благодарен.
Данглар выбежал из комнаты и бросился к своему экипажу.

X. КАБИНЕТ КОРОЛЕВСКОГО ПРОКУРОРА

Пока банкир мчится домой, последуем за г-жой Данглар в ее утренней
прогулке.
Мы уже сказали, что в половине первого г-жа Данглар велела подать ло-
шадей и выехала из дому.
Она направилась к Сен-Жерменскому предместью, свернула на улицу Маза-
рини и приказала остановиться у пассажа Нового моста.
Она вышла и пересекла пассаж. Она была одета очень просто, как и по-
добает элегантной женщине, выходящей из дому утром.
На улице Генего она наняла фиакр и велела ехать на улицу Арле.
Оказавшись в экипаже, она тотчас достала из кармана очень густую чер-
ную вуаль и прикрепила ее к своей соломенной шляпке; затем она снова на-
дела шляпку и, взглянув в карманное зеркальце, с радостью убедилась, что
можно разглядеть только ее белую кожу и блестящие глаза.
Фиакр проехал Новый мост и с площади Дофина свернул во двор Арло; ед-
ва кучер открыл дверцу, г-жа Данглар заплатила ему, бросилась к лестни-
це, быстро по ней поднялась и вошла в зал Неслышных Шагов.
Утром в здании суда всегда много дел и много занятых людей; а занятым
людям некогда разглядывать женщин; и г-жа Данглар прошла весь зал Нес-
лышных Шагов, привлекая к себе не больше внимания, чем десяток других
женщин, ожидавших своих адвокатов.
Приемная Вильфора была полна народу; но г-же Данглар даже не понадо-
билось называть себя; как только она появилась, к ней подошел курьер,
осведомился, не она ли та дама, которой господин королевский прокурор
назначил прийти, и, после утвердительного ответа, провел ее особым кори-
дором в кабинет Вильфора.
Королевский прокурор сидел в кресле, спиной к двери, и писал. Он слы-
шал, как открылась дверь, как курьер сказал: "Пожалуйте, сударыня", как
дверь закрылась, и даже не шевельнулся; но едва замерли шаги курьера, он
быстро поднялся, запер дверь на ключ, спустил шторы и заглянул во все
углы кабинета.
Убедившись, что никто не может ни подсмотреть, ни подслушать его, и,
следовательно, окончательно успокоившись, он сказал:
- Благодарю вас, что вы так точны, сударыня.
И он подвинул ей кресло; г-жа Данглар села, ее сердце билось так
сильно, что она едва дышала.
- Давно уже я не имел счастья беседовать с вами наедине, сударыня, -
сказал королевский прокурор, в свою очередь усаживаясь в кресло и пово-
рачивая его так, чтобы очутиться лицом к лицу с г-жой Данглар, - и, к
великому моему сожалению, мы встретились для того, чтобы приступить к
очень тяжелому разговору.
- Однако вы видите, я пришла по первому вашему зову, хотя этот разго-
вор должен быть еще тяжелее для меня, чем для вас.
Вильфор горько улыбнулся.
- Так, значит, правда, - сказал он, отвечая скорее на собственные
мысли, чем на слова г-жи Данглар, - значит, правда, что все наши поступ-
ки оставляют на нашем прошлом след, то мрачный, то светлый! Правда, что
наши шаги на жизненном пути похожи на продвижение пресмыкающегося по
песку и проводят борозду! Увы, многие поливают эту борозду слезами!
- Сударь, - сказала г-жа Данглар, - вы понимаете, как я взволнована,
не правда ли? Пощадите же меня, прошу вас. В этой комнате, в этом кресле
побывало столько преступников, трепещущих и пристыженных... и теперь
здесь сижу я, тоже пристыженная и трепещущая!.. Знаете, мне нужно соб-
рать всю свою волю, чтобы не чувствовать себя преступницей и не видеть в
вас грозного судью.
Вильфор покачал головой и тяжело вздохнул.
- А я, - возразил он, - я говорю себе, что мое место не в кресле
судьи, а на скамье подсудимых.
- Ваше? - сказала удивленная г-жа Данглар.
- Да, мое.
- Мне кажется, что вы, с вашими пуританскими взглядами, преувеличива-
ете, - сказала г-жа Данглар, и в ее красивых глазах блеснул огонек. -
Чья пламенная юность не оставила следов, о которых вы говорите? На дне
всех страстей, за всеми наслаждениями лежит раскаяние; потому-то Еванге-
лие - извечное прибежище несчастных - и дало нам, бедным женщинам, как
опору, чудесную притчу о грешной деве и прелюбодейной жене. И, призна-
юсь, вспоминая об увлечениях своей юности, я иногда думаю, что господь
простит мне их, потому что если не оправдание, то искупление, я нашла в
своих страданиях. Но вам-то чего бояться? Вас, мужчин, всегда оправдыва-
ет свет, а скандал окружает ореолом.
- Сударыня, - возразил Вильфор, - вы меня знаете; я не лицемер, во
всяком случае я никогда не лицемерю без оснований. Если мое лицо сурово,
то это потому, что ею омрачили бесконечные несчастья; и если бы мое
сердце не окаменело, как оно вынесло бы все удары, которые я испытал? Не
таков я был в юности, не таков я был в день своего обручения, когда мы
сидели за столом, на улице Гран-Кур, в Марселе. Но с тех пор многое пе-
ременилось и во мне и вокруг меня; всю жизнь я потратил на то, что прео-
долевал препятствия и сокрушал тех, кто вольно или невольно, намеренно
или случайно стоял на моем пути и воздвигал эти препятствия. Редко слу-
чается, чтобы то, чего пламенно желаешь, столь же пламенно не оберегали
другие люди. Хочешь получить от них желаемое, пытаешься вырвать его у
них из рук. И большинство дурных поступков возникает перед людьми под
благовидной личиной необходимости; а после того как в минуту возбужде-
ния, страха или безумия дурной поступок уже совершен, видишь, что ничего
не стоило избежать его. Способ, которым надо было действовать, не заме-
ченный нами в минуту ослепления, оказывается таким простым и легким; и
мы говорим себе: почему я не сделал то, а сделал это? Вас, женщин, нап-
ротив, раскаяние тревожит редко, потому что вы редко сами принимаете ре-
шения; ваши несчастья почти никогда не зависят от вас, вы повинны почти
всегда только в чужих преступлениях.
- Во всяком случае, - отвечала г-жа Данглар, - вы должны признать,
что если я и виновата, если это я ответственна за все, то вчера я понес-
ла жестокое наказание.
- Несчастная женщина! - сказал Вильфор, сжимая ее руку. - Наказание
слишком жестокое, потому что вы дважды готовы были изнемочь под его тя-
жестью, а между тем...
- Между тем?..
- Я должен вам сказать... соберите все свое мужество, сударыня, пото-
му что это еще не конец.
- Боже мой! - воскликнула испуганная г-жа Данглар. - Что же еще?
- Вы думаете только о прошлом; нет слов, оно мрачно. Но представьте
себе будущее, еще более мрачное, будущее... несомненно, ужасное... быть
может, обагренное кровью!
Баронесса знала, насколько Вильфор хладнокровен; она была так испуга-
на его словами, что хотела закричать, но крик замер у нее в горле.
- Как воскресло это ужасное прошлое? - воскликнул Вильфор. - Каким
образом из глубины могилы, со дна наших сердец встал этот призрак, чтобы
заставить нас бледнеть от ужаса и краснеть от стыда?
- Это случайность.
- Случайность! - возразил Вильфор. - Нет, нет, сударыня, случайностей
не бывает!
- Да нет же; разве все это не случайность, хотя и роковая? Граф Мон-
те-Кристо случайно купил этот дом, случайно велел копать землю. И разве
не случайность, наконец, что под деревьями откопали этого несчастного
младенца? Мой бедный малютка, я его ни разу не поцеловала, но столько
слез о нем пролила! Вся моя душа рвалась к графу, когда он говорил об
этих дорогих останках, найденных под цветами!
- Нет, сударыня, - глухо промолвил Вильфор, - вот то ужасное, что я
должен вам сказать: под цветами не нашли никаких останков, ребенка не
откопали. Не к чему плакать, не к чему стонать, - надо трепетать!
- Что вы хотите сказать? - воскликнула г-жа Данглар, вся дрожа.
- Я хочу сказать, что граф Монте-Кристо, копая землю под этими де-
ревьями, не мог найти ни детского скелета, ни железных частей ящичка,
потому что там не было ни того, ни другого.
- Ни того, ни другого? - повторила г-жа Данглар, в ужасе глядя на ко-
ролевского прокурора широко раскрытыми глазами. - Ни того, ни другого! -
повторила она еще раз, как человек, который старается словами, звуком
собственного голоса закрепить ускользающую мысль.
- Нет, нет, нет, - проговорил Вильфор, закрывая руками лицо.
- Стало быть, вы не там похоронили несчастного ребенка? Зачем вы об-
манули меня? Скажите, зачем?
- Нет, там. Но выслушайте меня, выслушайте, и вы пожалеете меня.
Двадцать лет, не делясь с вами, я нес это мучительное бремя, но сейчас я
вам все расскажу.
- Боже мой, вы меня пугаете! Но все равно, говорите, я слушаю.
- Вы помните, как прошла та несчастная ночь, когда вы задыхались на
своей постели в этой комнате, обитой красным штофом, а я, почти так же
задыхаясь, как вы, ожидал конца. Ребенок появился на свет и был передан
в мои руки недвижный, бездыханный, безгласный; мы сочли его мертвым.
Госпожа Данглар сделала быстрое движение, словно собираясь вскочить.
Но Вильфор остановил ее, сложив руки, точно умоляя слушать дальше.
- Мы сочли его мертвым, - повторил он, - я положил его в ящичек, ко-
торый должен был заменить гроб, спустился в сад, вырыл могилу и поспешно
его закопал. Едва я успел засыпать его землей, как на меня напал корси-
канец. Передо мной мелькнула чья-то тень, и словно сверкнула молния. Я
почувствовал боль, хотел крикнуть, ледяная дрожь охватила мое тело, сда-
вила горло... Я упал замертво и считал себя убитым. Никогда не забуду
вашего несравненного мужества, когда, придя в себя, я подполз, полумерт-
вый, к лестнице, и вы, сами полумертвая, спустились ко мне. Необходимо
было сохранить в тайне ужасное происшествие; у вас хватило мужества вер-
нуться к себе домой вместе с вашей кормилицей; свою рану я объяснил ду-
элью. Вопреки ожиданию, нам удалось сохранить нашу тайну; меня перевезли
в Версаль; три месяца я боролся со смертью; наконец я медленно стал
возвращаться к жизни, и мне предписали солнце и воздух юга. Четыре чело-
века несли меня из Парижа в Шалон, делая по шести лье в день. Госпожа де
Вильфор следовала за носилками в экипаже. Из Шалона я поплыл по Соне,
оттуда по Роне и спустился по течению до Арля; в Арле меня снова положи-
ли на носилки, и так я добрался до Марселя. Мое выздоровление длилось
полгода; я ничего не слышал о вас, не смел справиться, что с вами. Когда
я вернулся в Париж, я узнал, что вы овдовели и вышли замуж за Данглара.
О чем я думал с тех пор, как ко мне вернулось сознание? Все об одном,
о трупике младенца. Каждую ночь мне снилось, что он выходит из могилы и
грозит мне рукой. И вот, едва возвратясь в Париж, я осведомился; в доме
никто не жил с тех пор, как мы его покинули, но его только что сдали на
девять лет. Я отправился к съемщику, сделал вид, что мне очень не хочет-
ся, чтобы дом, принадлежавший родителям моей покойной жены, перешел в
чужие руки, и предложил уплатить неустойку за расторжение договора. С
меня потребовали шесть тысяч франков; я бы готов был заплатить и десять
и двадцать тысяч. Деньги были у меня с собой, и договор тут же расторг-
ли; добившись этого, я поскакал в Отейль. Никто не входил в этот дом с
той минуты, как я из него вышел.
Было пять часов дня; я поднялся в красную комнату и стал ждать нас-
тупления ночи.
Пока я ждал там, все, что я целый год повторял себе в безысходной
тревоге, представилось мне еще более грозным.
Этот корсиканец объявил мне кровную месть; он последовал за мной из
Нима в Париж, он спрятался в саду и ударил меня кинжалом. И этот корси-
канец видел, как я рыл могилу, как хоронил младенца; он мог узнать, кто
вы такая; быть может, он это узнал... Что, если он когданибудь заставит
вас заплатить за сохранение ужасной тайны?.. Для него это будет самой
сладкой местью, когда он узнает, что не убил меня своим кинжалом. Поэто-
му необходимо было, на всякий случай, как можно скорее уничтожить все
следы прошлого, уничтожить все его вещественные улики, достаточно того,
что оно всегда будет живо в моей памяти.
Вот для чего я уничтожил договор, для чего прискакал сюда и теперь
ждал в этой комнате.
Наступила ночь; я ждал, чтобы совсем стемнело; я сидел без света, от
порывов ветра колыхались драпировки, и мне за ними мерещились притаивши-
еся шпионы; я поминутно вздрагивал, за спиной у меня стояла кровать, мне
чудились ваши стоны, и я боялся обернуться. В этом безмолвии я слышал,
как бьется мое сердце; оно билось так сильно, что, казалось, моя рана
снова откроется; наконец, один за другим замерли все звуки в селенье. Я
понял, что мне больше нечего опасаться, что никто не увидит и не услышит
меня, и я решился спуститься в сад.
Знаете, Эрмина, я не трусливей других. Но когда я снял висевший у ме-
ня на груди ключик от лестницы, который нам обоим был так дорог и кото-
рый вы привесили к золотому кольцу, когда я открыл дверь и увидел, как
длинный белый луч луны, скользнув в окно, стелется по витым ступеням,
словно привидение, я схватился за стену и чуть не закричал; мне каза-
лось, что я схожу с ума.
Наконец, мне удалось овладеть собой. Я начал медленно спускаться; я
не мог только побороть странную дрожь в коленях. Я цеплялся за перила,
иначе я упал бы.
Я добрался до нижней двери; за нею оказался заступ, прислоненный к
стене. У меня был с собой потайной фонарь; дойдя до середины лужайки, я
остановился и зажег его, потом пошел дальше.
Был конец ноября, сад стоял оголенный, деревья, словно скелеты, про-
тягивали длинные, иссохшие руки, опавшие листья и песок шуршали у меня
под ногами.
Такой ужас сжимал мое сердце, что, Подходя к рощице, я вынул из кар-
мана пистолет и взвел курок. Мне все время мерещилось, что из-за ветвей
выглядывает корсиканец.
Я осветил кусты потайным фонарем; там никого не было. Я огляделся: я
был совсем один; ни один звук не нарушал безмолвия, только сова кричала
пронзительно и зловеще, словно взывая к призракам ночи.
Я повесил фонарь на раздвоенную ветку, которую заметил еще в прошлом
году как раз над тем местом, где я тогда выкопал могилу.
За лето здесь выросла густая трава, а осенью никто ее не косил. Все
же мне бросилось в глаза одно место, не такое заросшее; было очевидно,
что я копал тогда именно здесь. Я принялся за работу.
Наступила, наконец, минута, которой я ждал уже больше года!
Зато как я надеялся, как старательно рыл, как исследовал каждый комок
дерна, когда мне казалось, что заступ на что-то наткнулся! Ничего! А
между тем я вырыл яму вдвое больше первой. Я подумал, что ошибся, не уз-
нал места; я осмотрел местность, вглядывался в деревья, старался припом-
нить все подробности. Холодный, пронизывающий ветер свистел в голых вет-
вях, а с меня градом катился пот. Я помнил, что меня ударили кинжалом в
ту минуту, когда я утаптывал землю на могиле; при этом я опирался рукой
о ракитник; позади меня находилась искусственная скала, служившая
скамьей для гуляющих; и, падая, я рукой задел этот холодный камень. И
теперь ракитник был справа от меня и скала позади; я бросился на землю в
том же положении, как тогда, потом встал и начал снова копать, расширяя
яму. Ничего! Опять ничего! Ящичка не было.
- Не было? - прошептала г-жа Данглар, задыхаясь от ужаса.
- Не думайте, что я ограничился этой попыткой, - продолжал Вильфор, -
нет. Я обшарил всю рощу; я подумал, что убийца, откопав ящичек и думая
найти в нем сокровище, мог взять его и унести, а потом, убедившись в
своей ошибке, мог снова закопать его; но нет, я ничего не нашел. Затем у
меня мелькнула мысль, что он мог и не принимать таких мер предосторож-
ности, а попросту забросить его куда-нибудь. В таком случае, чтобы про-
должать поиски, мне надо было дождаться рассвета. Я вернулся в комнату и
стал ждать.
- О боже мой!
- Как только рассвело, я снова спустился в сад. Первым делом я снова
осмотрел рощу; я надеялся найти там какие-нибудь следы, которых мог не
заметить в темноте. Я перекопал землю на пространстве в двадцать с лиш-
ним футов и на два с лишним фута вглубь. Наемный рабочий за день не сде-
лал бы того, что я проделал в час. И я ничего не нашел, ровно ничего.
Тогда я стал искать ящичек, исходя из предположения, что его куда-ни-
будь закинули. Это могло произойти по дороге к калитке; но и эти поиски
оказались такими же бесплодными, и, скрепя сердце, я вернулся к роще, на
которую тоже не питал больше никаких надежд.
- Было от чего сойти с ума! - воскликнула г-жа Данглар.
- Одну минуту я на это надеялся, - сказал Вильфор, - но это счастье
не было дано мне. Все же я собрал все свои силы, напряг свой ум и спро-
сил себя: зачем этот человек унес бы с собой труп?
- Да вы же сами сказали, - возразила г-жа Данглар, - чтобы иметь в
руках доказательство.
- Нет, сударыня, этого уже не могло быть; труп не скрывают в течение
целого года, его предъявляют властям и дают показания. А ничего такого
не было.
- Но что же тогда? - спросила, дрожа, Эрмина.
- Тогда нечто более ужасное, более роковое, более грозное для нас:
вероятно, младенец был жив и убийца спас его.
Госпожа Данглар дико вскрикнула и схватила Вильфора за руки.
- Мой ребенок был жив! - сказала она. - Вы похоронили моего ребенка
живым! Вы не были уверены, что он мертв, и вы его похоронили!
Госпожа Данглар выпрямилась во весь рост и стояла перед королевским
прокурором, глядя почти с угрозой, стискивая его руки своими тонкими ру-
ками.
- Разве я мог знать? Ведь это только мое предположение, - ответил
Вильфор; его остановившийся взгляд показывал, что этот сильный человек
стоит на грани отчаяния и безумия.
- Мое дитя, мое бедное дитя! - воскликнула баронесса, снова падая в
кресло и стараясь платком заглушить рыдания.
Вильфор пришел в себя и понял, что, для того чтобы отвратить от себя
материнский гнев, ему необходимо внушить г-же Данглар тот же ужас, кото-
рым охвачен он сам.
- Ведь вы понимаете, что, если это так, мы погибли, - сказал он,
вставая и подходя к баронессе, чтобы иметь возможность говорить еще ти-
ше. - Этот ребенок жив, и кто-то знает об этом, кто-то владеет нашей
тайной; а раз Монте-Кристо говорит при нас об откопанном ребенке, когда
этого ребенка там уже не было, - значит, этой тайной владеет он.
- Боже справедливый! Это твоя месть, - прошептала г-жа Данглар.
Вильфор ответил каким-то рычанием.
- Но ребенок, где ребенок? - твердила мать.
- О, как я искал его! - сказал Вильфор, ломая руки. - Как я призывал
его в долгие бессонные ночи! Я жаждал обладать королевскими сокровищами,
чтобы у миллионов людей купить их тайны и среди этих тайн разыскать
свою! Наконец однажды, когда я в сотый раз взялся за заступ, я в сотый
раз спросил себя, что же мог сделать с ребенком этот корсиканец; ведь
ребенок обуза для беглеца; быть может, видя, что он еще жив, он бросил
его в реку?
- Не может быть! - воскликнула г-жа Данглар. - Из мести можно убить
человека, но нельзя хладнокровно утопить ребенка!
- Быть может, - продолжал Вильфор, - он снес его в Воспитательный
дом?
- Да, да, - воскликнула баронесса, - конечно, он там!
- Я бросился в Воспитательный дом и узнал, что в эту самую ночь, на
двадцатое сентября, у входа был положен ребенок; он был завернут в поло-
вину пеленки из топкого полотна; пеленка, видимо, нарочно была разорвана
так, что на этом куске остались половина баронской короны и буква Н.
- Так и есть, - воскликнула г-жа Данглар, - все мое белье было поме-
чено так; де Наргон был бароном, это мои инициалы. Слава богу! Мой ребе-
нок не умер.
- Нет, не умер.
- И вы говорите это! Вы не боитесь, что я умру от радости? Где же он?
Где мое дитя?
Вильфор пожал плечами.
- Да разве я знаю! - сказал он. - Неужели вы думаете, что, если бы я
знал, я бы заставил вас пройти через все эти волнения, как делают драма-
турги и романисты? Увы, я не знаю. За шесть месяцев до того за ребенком
пришла какая-то женщина и принесла другую половину пеленки. Эта женщина
представила все требуемые законом доказательства, и ей отдали ребенка.
- Вы должны были узнать, кто эта женщина, разыскать ее.
- А что же я, по-вашему, делал? Под видом судебного следствия я пус-
тил по ее следам самых ловких сыщиков, самых опытных полицейских аген-
тов. Ее путь проследили до Шалона; там след потерялся.
- Потерялся?
- Да, навсегда.
Госпожа Данглар выслушала рассказ Вильфора, отвечая на каждое событие
то вздохом, то слезой, то восклицанием.
- И это все? - сказала она. - И вы этим ограничились?
- Нет, - сказал Вильфор, - я никогда не переставал искать, разузна-
вать, собирать сведения. Правда, последние два-три года я дал себе неко-
торую передышку. Но теперь я снова примусь еще настойчивей, еще упорней,
чем когда-либо. И я добьюсь успеха, слышите; потому что теперь меня под-
гоняет уже не совесть, а страх.
- Я думаю, граф Монте-Кристо ничего не знает, - сказала г-жа Данглар,
- иначе, мне кажется, он не стремился бы сблизиться с нами, как он это
делает.
- Людская злоба не имеет границ, - сказал Вильфор, - она безгранич-
нее, чем божье милосердие. Обратили вы внимание на глаза этого человека,
когда он говорил с нами?
- Нет.
- А вы когда-нибудь смотрели на него внимательно?
- Конечно. Он очень странный человек, но и только. Одно меня порази-
ло: за этим изысканным обедом, которым он нас угощал, он ни до чего не
дотронулся, не попробовал ни одного кушанья.
- Да, да, - сказал Вильфор, - я тоже заметил. Если бы я тогда знал
то, что знаю теперь, я бы тоже ни до чего не дотронулся; я бы думал, что
он собирается нас отравить.