Страница:
Никогда еще Флоре, веселой и юной богине добрых латинских садовников, не
служили так старательно и так чистосердечно, как в этом маленьком сади-
ке.
В самом деле, на двадцати розовых кустах, составлявших цветник, не
было ни одного листочка со следами мушки, ни одной жилки, обезображенной
зеленой тлей, которая опустошает и пожирает растения на сырой почве. А
между тем в саду было достаточно сыро; об этом говорили черная, как са-
жа, земля и густая листва деревьев. Впрочем, естественную влажность
быстро заменила бы искусственная, благодаря врытой в углу сада бочке со
стоячей водой, где на зеленой ряске неизменно пребывали лягушка и жаба,
которые, вероятно, из-за несоответствия характеров, постоянно сидели
друг к другу спиной на противоположных сторонах круга.
При всем том на дорожках не было ни травинки, на клумбах ни одного
сорного побега; ни одна модница не холит и не подрезает так тщательно
герани, кактусы и рододендроны в своей фарфоровой жардиньерке, как это
делал хозяин садика, пока еще незримый.
Закрыв за собой калитку и зацепив веревку за гвоздь, Монте-Кристо ос-
тановился и окинул взглядом все это владение.
- По-видимому, - сказал он, - телеграфист держит садовников или сам
страстный садовод.
Вдруг он наткнулся на что-то, притаившееся за тачкой, наполненной
листьями; это что-то с удивленным восклицанием выпрямилось, и Мон-
те-Кристо очутился лицом к лицу с человечком лет пятидесяти; человечек
был занят собиранием земляники, которую он раскладывал на виноградных
листьях.
У него было двенадцать виноградных листьев и почти столько же ягод
земляники.
Поднимаясь, старичок едва не уронил ягоды, листья и тарелку.
- Собираете урожай? - сказал, улыбаясь, МонтеКристо.
- Простите, сударь, - ответил старичок, поднося руку к фуражке, - я,
правда, не наверху, но я только что сошел оттуда.
- Не беспокойтесь из-за меня, мой друг, - сказал граф, - собирайте
ваши ягоды, если это еще не все.
- Осталось еще десять, - сказал старичок, - видите, вот одиннадцать,
а у меня их двадцать одна, на пять больше, чем в прошлом году. И не уди-
вительно, весна в этом году стояла теплая, а землянике, сударь, если что
нужно, так это солнце. Вот почему вместо шестнадцати, которые были в
прошлом году, у меня теперь, как видите, одиннадцать уже сорванных, две-
надцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать,
восемнадцать... Боже мой, двух не хватает! Они еще вчера были, сударь,
они были здесь, я в этом уверен, я их пересчитал. Это, наверное, сынишка
тетки Симон напроказничал; я видел, как он шнырял здесь сегодня утром!
Маленький негодяй, красть в саду! Видно, он не знает, чем это может кон-
читься!
- Да, это не шутка, - сказал Монте-Кристо. - Но надо принять во вни-
мание молодость преступника и его желание полакомиться.
- Разумеется, - отвечал садовод, - но от этого не легче. Однако еще
раз прошу вас извинить меня, сударь; может быть, я заставляю ждать на-
чальника?
И он боязливо разглядывал графа и его синий фрак.
- Успокойтесь, мой друг, - сказал граф, со своей улыбкой, которая, по
его желанию, могла быть такой страшной и такой доброжелательной и кото-
рая на этот раз выражала одну только доброжелательность, - я совсем не
начальник, явившийся вас ревизовать, а просто путешественник; меня прив-
лекло сюда любопытство, и я начинаю даже сожалеть о своем приходе, так
как вижу, что отнимаю у вас время.
- Мое время недорого стоит, - возразил, грустно улыбаясь, старичок. -
Правда, оно казенное, и мне не следовало бы его расточать; но мне дали
знать, что я могу отдохнуть час (он взглянул на солнечные часы, ибо в
садике при монлерийской башне имелось все что угодно, даже солнечные ча-
сы), видите, у меня осталось еще десять минут, а земляника моя поспела,
и еще один день... К тому же, сударь, поверите ли, у меня ее поедают со-
ни.
- Вот чего бы я никогда не подумал, - серьезно отвечал Монте-Кристо,
- сони - неприятные соседи, раз уж мы не едим их в меду, как это делали
римляне.
- Вот как? Римляне их ели? - спросил садовод. - Ели сонь?
- Я читал об этом у Петрония, - ответил граф.
- Неужели? Не думаю, чтобы это было вкусно, хоть и говорят: жирный,
как соня. Да и не удивительно, что они жирные, раз они спят весь божий
день и просыпаются только для того, чтобы грызть всю ночь. Знаете, в
прошлом году у меня было четыре абрикоса; один они испортили Созрел у
меня и гладкокожий персик, единственный, правда, - это большая редкость,
- ну так вот, сударь, они у него сожрали бок, повернутый к стене, чудный
персик, удивительно вкусный! Я никогда такого не ел.
- Вы его съели? - спросил Монте-Кристо.
- То есть оставшуюся половину, понятно. Это было восхитительно. Да,
эти господа умеют выбирать лакомые куски. Совсем как сынишка тетки Си-
мон, он уж, конечно, выбрал не самые плохие ягоды! Но в этом году, -
продолжал садовод, - будьте спокойны, такого не случится, хотя бы мне
пришлось караулить всю ночь, когда плоды начнут созревать.
Монте-Кристо услышал достаточно. У каждого человека есть своя
страсть, грызущая ему сердце, как у каждого плода есть свой червь,
страстью телеграфиста было садоводство.
Монте-Кристо начал обрывать виноградные листья, заслонявшие солнце, и
этим покорил сердце садовода.
- Вы пришли посмотреть на телеграф, сударь? - спросил он.
- Да, если, конечно, это не запрещено вашими правилами.
- Отнюдь не запрещено, - отвечал садовод, - ведь в этом нет никакой
опасности: никто не знает и не может знать, что мы передаем.
- Мне действительно говорили, - сказал граф, - что вы повторяете сиг-
налы, которых сами не понимаете.
- Разумеется, сударь, и я этим очень доволен, - сказал, смеясь, те-
леграфист.
- Почему же?
- Потому что таким образом я не несу никакой ответственности. Я маши-
на, и только, и раз я действую, то с меня ничего больше не спрашивают.
"Черт побери, - подумал Монте-Кристо, - неужели я натолкнулся на че-
ловека, который ни к чему не стремится? Тогда мне не повезло".
- Сударь, - сказал садовод, бросив взгляд на свои солнечные часы, -
мои десять минут подходят к концу, и я должен вернуться на место. Не же-
лаете ли подняться вместе со мной?
- Я следую за вами.
И Монте-Кристо вошел в башню, разделенную на три этажа; в нижнем на-
ходились кое-какие земледельческие орудия - заступы, грабли, лейки, сто-
явшие у стен, - это было его единственное убранство.
Второй этаж представлял обычное или, вернее, ночное жилье служащего;
тут находилась скудная домашняя утварь, кровать, стол, два стула, камен-
ный рукомойник да пучки сухих трав, подвешенные к потолку, граф узнал
душистый горошек и испанские бобы, чьи зерна старичок сохранял вместе со
стручками; все это он, с усердием ученого ботаника, снабдил соответству-
ющими ярлычками.
- Скажите, сударь, много ли времени требуется, чтобы изучить телег-
рафное дело? - спросил МонтеКристо.
- Долго тянется не обучение, а сверхштатная служба.
- А сколько вы получаете жалованья?
- Тысячу франков, сударь.
- Маловато.
- Да, но, как видите, дают квартиру.
Монте-Кристо окинул взглядом комнату.
- Не хватает только, чтобы он дорожил своим помещением, - пробормотал
он.
Поднялись в третий этаж, - тут и помещался телеграф Монте-Кристо
рассмотрел обе железные ручки, с помощью которых чиновник приводил в
движение машину.
- Это чрезвычайно интересно, - сказал Монте-Кристо, - но в конце кон-
цов такая жизнь должна вам казаться скучноватой.
- Вначале, оттого что все время приглядываешься, сводит шею, но через
год-другой привыкаешь, а потом ведь у нас бывают часы отдыха и свободные
дни.
- Свободные дни?
- Да.
- Какие же?
- Когда туман.
- Да, верно.
- Это мои праздники; в такие дни я спускаюсь в сад и сажаю, подрезаю,
подстригаю, обираю гусениц, в общем, время проходит незаметно.
- Давно вы здесь?
- Десять лет да пять лет сверхштатной службы, так что всего пятнад-
цать.
- А от роду вам...
- Пятьдесят пять.
- Сколько лет надо прослужить, чтобы получить пенсию?
- Ах, сударь, двадцать пять лет.
- А как велика пенсия?
- Сто экю.
- Бедное человечество! - пробормотал Монте-Кристо.
- Что вы сказали, сударь? - спросил чиновник.
- Я говорю, что все это чрезвычайно интересно.
- Что именно?
- Все, что вы мне показываете... И вы совсем ничего не понимаете в
ваших сигналах?
- Совсем ничего.
- И никогда не пытались понять?
- Никогда; зачем мне это?
- Но ведь есть сигналы, относящиеся именно к вам?
- Разумеется.
- Их вы понимаете?
- Они всегда одни и те же.
- И они гласят?..
- "Ничего нового"... "У вас свободный час"... или: "До завтра"...
- Да, это сигналы невинные, - сказал граф. - Но посмотрите, кажется,
ваш корреспондент приходит в движение?
- Да, верно; благодарю вас, сударь.
- Что же он вам говорит? Что-нибудь, что вы понимаете?
- Да, он спрашивает, готов ли я.
- И вы отвечаете?..
- Сигналом, который указывает моему корреспонденту справа, что я го-
тов, и в то же время предлагает корреспонденту слева в свою очередь при-
готовиться.
- Остроумно сделано, - сказал граф.
- Вот вы сейчас увидите, - с гордостью продолжал старичок, - через
пять минут он начнет говорить.
- Значит, у меня в распоряжении целых пять минут, - заметил Мон-
те-Кристо, - это больше, чем мне нужно. Дорогой мой, - сказал он, - раз-
решите задать вам один вопрос?
- Пожалуйста.
- Вы любите садоводство?
- Страстно.
- И вам было бы приятно иметь сад я две десятины место площади в
двадцать футов?
- Сударь, я обратил бы его в земной рай.
- Вам плохо живется на тысячу франков?
- Довольно плохо, но как-никак я справляюсь.
- Да, но садик у вас жалкий.
- Вот это верно, садик невелик.
- И к тому же населен сонями, которые все пожирают.
- Да, это мой бич.
- Скажите, что, если бы, на вашу беду, вы отвернулись в ту минуту,
когда задвигается ваш корреспондент справа?
- Я бы не видел его сигналов.
- И что случилось бы?
- Я не мог бы их повторить.
- И тогда?
- Тогда меня оштрафовали бы за то, что я по небрежности не повторил
их.
- На сколько?
- На сто франков.
- На десятую часть годового жалованья; недурно!
- Что поделаешь! - сказал чиновник.
- Это с вами случалось? - спросил Монте-Кристо.
- Однажды случилось, сударь, когда я делал прививку на кусте желтых
роз.
- Ну, а если бы вам вздумалось что-нибудь переменить в сигналах или
передать другие?
- Тогда другое дело; тогда меня сместили бы и я лишился бы пенсии.
- В триста франков?
- Да, сударь, в сто экю; так что, вы понимаете, я никогда не сделаю
ничего подобного.
- Даже за сумму, равную вашему пятнадцатилетнему жалованью? Ведь об
этом стоит подумать, как вы находите?
- За пятнадцать тысяч франков?
- Да.
- Сударь, вы меня пугаете.
- Ну, вот еще!
- Сударь, вы хотите соблазнить меня?
- Вот именно. Понимаете, пятнадцать тысяч франков!
- Сударь, позвольте мне лучше смотреть на моего корреспондента спра-
ва.
- Напротив, не смотрите на него, а посмотрите на это.
- Что это?
- Как? Вы не знаете этих бумажек?
- Кредитные билеты!
- Самые настоящие; и их здесь пятнадцать.
- А чьи они?
- Ваши, если вы пожелаете.
- Мои! - воскликнул, задыхаясь, чиновник.
- Ну да, ваши, в полную собственность.
- Сударь, мой корреспондент справа задвигался.
- Ну, и пусть себе.
- Сударь, вы отвлекли меня, и меня оштрафуют.
- Это вам обойдется в сто франков; вы видите, что в ваших интересах
взять эти пятнадцать тысяч франков.
- Сударь, мой корреспондент справа теряет терпение, он повторяет свои
сигналы.
- Не обращайте на него внимания и берите.
Граф сунул пачку в руку чиновника.
- Но это еще не все, - сказал он. - Вы не сможете жить на пятнадцать
тысяч франков.
- За мной остается еще мое место.
- Нет, вы его потеряете; потому что сейчас вы дадите не тот сигнал,
который вам дал ваш корреспондент.
- О, сударь, что вы мне предлагаете?
- Детскую шалость.
- Сударь, если меня к этому не принудят...
- Я именно и собираюсь вас принудить.
И Монте-Кристо достал из кармана вторую пачку.
- Тут еще десять тысяч франков, - сказал он, - с теми пятнадцатью,
которые у вас в кармане, это составит двадцать пять тысяч. За пять тысяч
вы приобретете хорошенький домик и две десятины земли; остальные двад-
цать тысяч дадут вам тысячу франков годового дохода.
- Сад в две десятины!
- И тысяча франков дохода.
- Боже мой, боже мой!
- Да берите же!
И Монте-Кристо насильно вложил в руку чиновника эти десять тысяч
франков.
- Что я должен сделать?
- Ничего особенного.
- Но все-таки?
- Повторите вот эти сигналы.
Монте-Кристо достал из кармана бумагу, на которой были изображены три
сигнала и номера, указывавшие порядок, в котором их требовалось пере-
дать.
- Как видите, это не займет много времени.
- Да, но...
- Уж теперь у вас будут гладкокожие персики и все что угодно.
Удар попал в цель: красный от возбуждения и весь в поту, старичок
проделал один за другим все три сигнала, данные ему графом, несмотря на
отчаянные призывы корреспондента справа, который, ничего не понимая в
происходящем, начинал думать, что любитель персиков сошел с ума.
Что касается корреспондента слева, то тот добросовестно повторил его
сигналы, которые в конце концов были приняты министерством внутренних
дел.
- Теперь вы богаты, - сказал Монте-Кристо.
- Да, - сказал чиновник, - но какой ценой?
- Послушайте, друг мой, - сказал Монте-Кристо, - я не хочу, чтобы вас
мучила совесть: поверьте, клянусь вам, вы никому не сделали вреда и
только содействовали божьему промыслу.
Чиновник разглядывал кредитные билеты, ощупывал их, считал; он то
бледнел, то краснел; наконец, он побежал в свою комнату, чтобы выпить
стакан воды, но, не успев добежать до рукомойника, потерял сознание сре-
ди своих сухих бобов.
Через пять минут после того, как телеграфное сообщение достигло ми-
нистерства внутренних дел, Дебрэ приказал запрячь лошадей в карету и
помчался к Дангларам.
- У вашего мужа есть облигации испанского займа? - спросил он у баро-
нессы.
- Еще бы! Миллионов на шесть.
- Пусть он продает их по любой цепе.
- Это почему?
- Потому что Дон Карлос бежал из Буржа и вернулся в Испанию.
- Откуда вам это известно?
- Да оттуда, - сказал, пожимая плечами, Дебрэ, - откуда мне все из-
вестно.
Баронесса не заставила себя упрашивать, она бросилась к мужу; тот
бросился к своему маклеру и велел ему продавать по какой бы то ни было
цене.
Когда увидели, что Данглар продает, испанские бумаги тотчас упали.
Данглар потерял на этом пятьсот тысяч франков, но избавился от всех сво-
их облигаций.
Вечером в "Вестнике" было напечатано:
"Телеграфное сообщение.
Король Дон Карлос, несмотря на установленный за ним надзор, тайно
скрылся из Буржа и вернулся в Испанию через каталонскую границу. Барсе-
лона восстала и перешла на его сторону".
Весь вечер только и было разговоров, что о предусмотрительности Данг-
лара, успевшего продать свои облигации, об удаче этого биржевика, поте-
рявшего всего лишь пятьсот тысяч франков в такой катастрофе.
А те, кто сохранил свои облигации или купил бумаги Данглара, считали
себя разоренными и провели прескверную ночь.
На следующий день в "Официальной газете" было напечатано:
"Вчерашнее сообщение "Вестника" о бегстве Дон Карлоса и о восстании в
Барселоне ни на чем не основано.
Король Дон Карлос не покидал Буржа, и на полуострове царит полное
спокойствие.
Поводом к этой ошибке послужил телеграфный сигнал, неверно понятый
вследствие тумана".
Облигации поднялись вдвое против той цифры, на которую упали. В общей
сложности, считая убыток и упущение возможной прибыли, это составило для
Данглара потерю в миллион.
- Однако! - сказал Монте-Кристо Моррелю, находившемуся у него в то
время, когда пришло известие о странном повороте на бирже, жертвой кото-
рого оказался Данглар. - За двадцать пять тысяч франков я сделал откры-
тие, за которое охотно заплатил бы сто тысяч.
- В чем же заключается ваше открытие? - спросил Максимилиан.
- Я нашел способ избавить одного садовода от сонь, которые поедали
его персики.
По внешнему виду в отейльском доме не было никакой роскоши, ничего
такого, чего можно было бы ожидать от жилища, предназначенного велико-
лепному графу МонтеКристо. Но эта простота объяснялась желанием самого
хозяина: он строго распорядился ничего не менять снаружи; чтобы в этом
убедиться, достаточно было взглянуть на внутреннее убранство. В самом
деле, стоило только переступить порог, как картина сразу менялась.
Убранством комнат и той быстротой, с которой все было сделано, Бер-
туччо превзошел самого себя. Как некогда герцог Антенский приказал выру-
бить в одну ночь целую аллею, которая мешала взору Людовика XIV, так
Бертуччо в три дня засадил совершенно голый двор, и прекрасные тополя и
клены, привезенные вместе с огромными глыбами корней, затеняли главный
фасад дома, перед которым, на месте булыжника, заросшего травой, раски-
нулась лужайка, устланная дерном; пласты его, положенные не далее как
утром, образовали широкий ковер; на нем еще блестели после поливки капли
воды.
Впрочем, все распоряжения исходили от графа; он сам передал Бертуччо
план, где были указаны количество и расположение деревьев, которые сле-
довало посадить, и размеры и форма лужайки, которая должна была заменить
булыжник.
В таком виде дом стал неузнаваем, и сам Бертуччо уверял, что не узна-
ет его в этой зеленой раме.
Управляющий не прочь был бы кстати изменить коечто и в саду, но граф
строго запретил что бы то ни было там трогать. Бертуччо вознаградил себя
тем, что обильно украсил цветами прихожую, лестницы и камины.
Поистине управляющий был одарен необыкновенной способностью выполнять
приказания, а хозяин - чудесным умением заставить себе служить. И вот
дом, уже двадцать лет никем не обитаемый, еще накануне такой мрачный и
печальный, пропитанный тем затхлым запахом, который можно назвать запа-
хом времени, в один день принял живой облик, наполнился теми ароматами,
которые любил хозяин, и даже тем количеством света, которое он предпочи-
тал; едва вступив в него, граф находил у себя под рукой свои книги и
оружие, перед глазами - любимые картины, в прихожих - преданных ему со-
бак и любимых певчих птиц; весь этот дом, проснувшийся от долгого сна,
словно замок спящей красавицы, жил, пел и расцветал, подобно тем жили-
щам, которые давно нам милы и в которых, если мы имеем несчастье их по-
кинуть, мы невольно оставляем частицу нашей души.
По двору весело сновали слуги: одни - занятые в кухнях и бегавшие по
только что починенным лестницам с таким видом, как будто они всегда жили
в этом доме; другие - приставленные к сараям, где экипажи, размещенные
по номерам, стояли словно уже полвека, и к конюшням, где лошади, жуя
овес, отвечали ржаньем своим конюхам, которые разговаривали с ними го-
раздо почтительнее, чем иные слуги со своими хозяевами.
Библиотека помещалась в двух шкафах, вдоль двух стен, и содержала
около двух тысяч томов; целое отделение было предназначено для новейших
романов, - и появившийся накануне уже стоял на месте, красуясь в своем
красном с золотом переплете.
По другую сторону дома, против библиотеки, была устроена оранжерея,
полная редких растений в огромных японских вазах; посередине оранжереи,
чарующей глаз и обоняние, стоял бильярд, словно час тому назад покинутый
игроками, оставившими шары дремать на зеленом сукне.
Только одной комнаты не коснулся волшебник Бертуччо. Она была распо-
ложена в левом углу второго этажа, и в нее можно было войти по главной
лестнице, а выйти по потайной; мимо этой комнаты слуги проходили с любо-
пытством, а Бертуччо с ужасом.
Ровно в пять часов граф, в сопровождении Али, подъехал к отейльскому
дому. Бертуччо ждал его прибытия с тревожным нетерпением; он надеялся
услышать похвалу и в то же время опасался увидеть нахмуренные брови.
Монте-Кристо вышел из экипажа, прошел по всему дому и обошел сад, не
проронив ни слова и ничем не выказав ни одобрения, ни недовольства.
Только войдя в свою спальню, помещавшуюся в конце, противоположном
запертой комнате, он указал рукой на маленький шкафчик из розового дере-
ва, на который обратил внимание уже в первое свое посещение.
- Он годится только для перчаток, - заметил он.
- Совершенно верно, ваше сиятельство, - ответил восхищенный Бертуччо,
- откройте его: в нем перчатки.
В других шкафчиках точно так же оказалось именно то, что граф и ожи-
дал в них найти: флаконы с духами, сигары, драгоценности.
- Хорошо! - сказал он наконец.
И Бертуччо удалился, осчастливленный до глубины души, настолько вели-
ко и могущественно было влияние этого человека на все окружающее.
Ровно в шесть часов у подъезда раздался конский топот. Это прибыл
верхом на Медеа наш капитан спаги.
Монте-Кристо, приветливо улыбаясь, ждал его в дверях.
- Я уверен, что я первый, - крикнул ему Моррель, - я нарочно спешил,
чтобы побыть с вами хоть минуту вдвоем, пока не соберутся остальные. Жю-
ли и Эмманюель просили меня передать вам тысячу приветствий. А знаете, у
вас здесь великолепно! Скажите, граф, ваши люди хорошо присмотрят за мо-
ей лошадью?
- Не беспокойтесь, дорогой Максимилиан, они знают свое дело.
- Ведь ее нужно хорошенько обтереть. Если бы вы видели, как она нес-
лась! Настоящий вихрь!
- Еще бы, я думаю, лошадь, стоящая пять тысяч франков! - сказал Мон-
те-Кристо тоном отца, говорящего со своим сыном.
- Вы о них жалеете? - спросил Моррель со своей открытой улыбкой.
- Я? Боже меня упаси! - ответил граф. - Нет. Мне было бы жаль только,
если бы лошадь оказалась плоха.
- Она так хороша, дорогой граф, что Шато-Рено, первый знаток во Фран-
ции, и Дебрэ, пользующийся арабскими конями министерства, гонятся за
мной сейчас и, как видите, отстают, а за ними мчатся по пятам лошади ба-
ронессы Данглар, которые делают не более не менее как шесть лье в час.
- Так, значит, они сейчас будут здесь? - спросил Монте-Кристо.
- Да. Да вот и они.
И действительно, у ворот, немедленно распахнувшихся, показались взмы-
ленная пара и две тяжело дышащие верховые лошади. Карета, описав круг,
остановилась у подъезда, в сопровождении обоих всадников.
Дебрэ мигом соскочил с седла и открыл дверцу кареты. Он подал руку
баронессе, которая, выходя, сделала движение, не замеченное никем, кроме
Монте-Кристо. Но от взгляда графа ничто не могло укрыться; он заметил,
как при этом движении мелькнула белая записочка, столь же незаметная,
как и самый жест, и с легкостью, говорившей о привычке, перешла из руки
г-жи Данглар в руку секретаря министра.
Вслед за женой появился банкир, такой бледный, как будто он выходил
не из кареты, а из могилы.
Быстрым, пытливым взглядом, понятным одному только Монте-Кристо, г-жа
Данглар окинула двор, подъезд и фасад дома; затем, подавляя легкое вол-
нение, которое, несомненно, отразилось бы на ее лице, если бы это лицо
было способно бледнеть, она поднялась по ступеням, говоря Моррелю:
- Сударь, если бы вы были моим другом, я спросила бы вас, не продади-
те ли вы вашу лошадь.
Моррель изобразил улыбку, больше похожую на гримасу, и взглянул на
Монте-Кристо, как бы умоляя выручить его из затруднительного положения.
Граф понял его.
- Ах, сударыня, - сказал он, - почему не ко мне относится ваш вопрос?
- Когда имеешь дело с вами, граф, - отвечала баронесса, - чувствуешь
себя не вправе что-либо желать, потому что тогда наверно это получишь.
Вот почему я и обратилась к господину Моррелю.
- К сожалению, - сказал граф, - я могу удостоверить, что господин
Моррель не может уступить свою лошадь: оставить ее у себя - для него
вопрос чести.
- Как так?
- Он держал пари, что объездит Медеа в полгода. Вы понимаете, баро-
несса, если он расстанется с ней до истечения срока пари, то он не
только проиграет его, но будут говорить еще, что он испугался. А капитан
спаги, даже ради прихоти хорошенькой женщины, - хотя это, на мой взгляд,
одна из величайших святынь в нашем мире, - не может допустить, чтобы о
нем пошли такие слухи.
- Вы видите, баронесса, - сказал Моррель, с благодарностью улыбаясь
графу.
- Притом же, мне кажется, - сказал Данглар, с насильственной улыбкой,
плохо скрывавшей его хмурый тон, - у вас и так достаточно лошадей.
Было не в обычае г-жи Данглар безнаказанно спускать подобные выходки,
однако, к немалому удивлению молодых людей, она сделала вид, что не слы-
шит, и ничего не ответила.
Монте-Кристо, у которого это молчание вызвало улыбку, ибо свиде-
тельствовало о непривычном смирении, показывал баронессе две исполинские
вазы китайского фарфора, на них извивались морские водоросли такой вели-
чины и такой работы, что, казалось, только сама природа могла создать их
такими могучими, сочными и хитроумно сплетенными.
Баронесса была в восхищении.
- Да в них можно посадить каштановое дерево из Тюильри! - сказала
она. - Как только ухитрились обжечь эти громадины?
- Сударыня, - сказал Монте-Кристо, - разве можем ответить на это мы,
умеющие мастерить статуэтки и стекло тоньше кисеи? Это работа других ве-
ков, в некотором роде создание гениев земли и моря.
- Вот как? И к какой примерно эпохе они относятся?
- Этого я не знаю; я слышал только, что какой-то китайский император
велел построить особую обжигательную печь; в этой печи обожгли, одну за
другой, двенадцать таких ваз. Две из них лопнули в огне; десять ос-
тальных спустили в море на глубину трехсот саженей. Море, зная, что от
него требуется, обволокло их своими водорослями, покрыло кораллами, вре-
зало в них раковины; на невероятной глубине все это спаяли вместе два
столетия, потому что император, который хотел проделать этот опыт, был
сметен революцией, и после него осталась только запись, свидетельствую-
щая о том, что вазы были обожжены и спущены на морское дно. Через двести
лет нашли эту запись и решили извлечь вазы. Водолазы в особо устроенных
приспособлениях начали поиски в той бухте, куда их опустили; но из деся-
служили так старательно и так чистосердечно, как в этом маленьком сади-
ке.
В самом деле, на двадцати розовых кустах, составлявших цветник, не
было ни одного листочка со следами мушки, ни одной жилки, обезображенной
зеленой тлей, которая опустошает и пожирает растения на сырой почве. А
между тем в саду было достаточно сыро; об этом говорили черная, как са-
жа, земля и густая листва деревьев. Впрочем, естественную влажность
быстро заменила бы искусственная, благодаря врытой в углу сада бочке со
стоячей водой, где на зеленой ряске неизменно пребывали лягушка и жаба,
которые, вероятно, из-за несоответствия характеров, постоянно сидели
друг к другу спиной на противоположных сторонах круга.
При всем том на дорожках не было ни травинки, на клумбах ни одного
сорного побега; ни одна модница не холит и не подрезает так тщательно
герани, кактусы и рододендроны в своей фарфоровой жардиньерке, как это
делал хозяин садика, пока еще незримый.
Закрыв за собой калитку и зацепив веревку за гвоздь, Монте-Кристо ос-
тановился и окинул взглядом все это владение.
- По-видимому, - сказал он, - телеграфист держит садовников или сам
страстный садовод.
Вдруг он наткнулся на что-то, притаившееся за тачкой, наполненной
листьями; это что-то с удивленным восклицанием выпрямилось, и Мон-
те-Кристо очутился лицом к лицу с человечком лет пятидесяти; человечек
был занят собиранием земляники, которую он раскладывал на виноградных
листьях.
У него было двенадцать виноградных листьев и почти столько же ягод
земляники.
Поднимаясь, старичок едва не уронил ягоды, листья и тарелку.
- Собираете урожай? - сказал, улыбаясь, МонтеКристо.
- Простите, сударь, - ответил старичок, поднося руку к фуражке, - я,
правда, не наверху, но я только что сошел оттуда.
- Не беспокойтесь из-за меня, мой друг, - сказал граф, - собирайте
ваши ягоды, если это еще не все.
- Осталось еще десять, - сказал старичок, - видите, вот одиннадцать,
а у меня их двадцать одна, на пять больше, чем в прошлом году. И не уди-
вительно, весна в этом году стояла теплая, а землянике, сударь, если что
нужно, так это солнце. Вот почему вместо шестнадцати, которые были в
прошлом году, у меня теперь, как видите, одиннадцать уже сорванных, две-
надцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать,
восемнадцать... Боже мой, двух не хватает! Они еще вчера были, сударь,
они были здесь, я в этом уверен, я их пересчитал. Это, наверное, сынишка
тетки Симон напроказничал; я видел, как он шнырял здесь сегодня утром!
Маленький негодяй, красть в саду! Видно, он не знает, чем это может кон-
читься!
- Да, это не шутка, - сказал Монте-Кристо. - Но надо принять во вни-
мание молодость преступника и его желание полакомиться.
- Разумеется, - отвечал садовод, - но от этого не легче. Однако еще
раз прошу вас извинить меня, сударь; может быть, я заставляю ждать на-
чальника?
И он боязливо разглядывал графа и его синий фрак.
- Успокойтесь, мой друг, - сказал граф, со своей улыбкой, которая, по
его желанию, могла быть такой страшной и такой доброжелательной и кото-
рая на этот раз выражала одну только доброжелательность, - я совсем не
начальник, явившийся вас ревизовать, а просто путешественник; меня прив-
лекло сюда любопытство, и я начинаю даже сожалеть о своем приходе, так
как вижу, что отнимаю у вас время.
- Мое время недорого стоит, - возразил, грустно улыбаясь, старичок. -
Правда, оно казенное, и мне не следовало бы его расточать; но мне дали
знать, что я могу отдохнуть час (он взглянул на солнечные часы, ибо в
садике при монлерийской башне имелось все что угодно, даже солнечные ча-
сы), видите, у меня осталось еще десять минут, а земляника моя поспела,
и еще один день... К тому же, сударь, поверите ли, у меня ее поедают со-
ни.
- Вот чего бы я никогда не подумал, - серьезно отвечал Монте-Кристо,
- сони - неприятные соседи, раз уж мы не едим их в меду, как это делали
римляне.
- Вот как? Римляне их ели? - спросил садовод. - Ели сонь?
- Я читал об этом у Петрония, - ответил граф.
- Неужели? Не думаю, чтобы это было вкусно, хоть и говорят: жирный,
как соня. Да и не удивительно, что они жирные, раз они спят весь божий
день и просыпаются только для того, чтобы грызть всю ночь. Знаете, в
прошлом году у меня было четыре абрикоса; один они испортили Созрел у
меня и гладкокожий персик, единственный, правда, - это большая редкость,
- ну так вот, сударь, они у него сожрали бок, повернутый к стене, чудный
персик, удивительно вкусный! Я никогда такого не ел.
- Вы его съели? - спросил Монте-Кристо.
- То есть оставшуюся половину, понятно. Это было восхитительно. Да,
эти господа умеют выбирать лакомые куски. Совсем как сынишка тетки Си-
мон, он уж, конечно, выбрал не самые плохие ягоды! Но в этом году, -
продолжал садовод, - будьте спокойны, такого не случится, хотя бы мне
пришлось караулить всю ночь, когда плоды начнут созревать.
Монте-Кристо услышал достаточно. У каждого человека есть своя
страсть, грызущая ему сердце, как у каждого плода есть свой червь,
страстью телеграфиста было садоводство.
Монте-Кристо начал обрывать виноградные листья, заслонявшие солнце, и
этим покорил сердце садовода.
- Вы пришли посмотреть на телеграф, сударь? - спросил он.
- Да, если, конечно, это не запрещено вашими правилами.
- Отнюдь не запрещено, - отвечал садовод, - ведь в этом нет никакой
опасности: никто не знает и не может знать, что мы передаем.
- Мне действительно говорили, - сказал граф, - что вы повторяете сиг-
налы, которых сами не понимаете.
- Разумеется, сударь, и я этим очень доволен, - сказал, смеясь, те-
леграфист.
- Почему же?
- Потому что таким образом я не несу никакой ответственности. Я маши-
на, и только, и раз я действую, то с меня ничего больше не спрашивают.
"Черт побери, - подумал Монте-Кристо, - неужели я натолкнулся на че-
ловека, который ни к чему не стремится? Тогда мне не повезло".
- Сударь, - сказал садовод, бросив взгляд на свои солнечные часы, -
мои десять минут подходят к концу, и я должен вернуться на место. Не же-
лаете ли подняться вместе со мной?
- Я следую за вами.
И Монте-Кристо вошел в башню, разделенную на три этажа; в нижнем на-
ходились кое-какие земледельческие орудия - заступы, грабли, лейки, сто-
явшие у стен, - это было его единственное убранство.
Второй этаж представлял обычное или, вернее, ночное жилье служащего;
тут находилась скудная домашняя утварь, кровать, стол, два стула, камен-
ный рукомойник да пучки сухих трав, подвешенные к потолку, граф узнал
душистый горошек и испанские бобы, чьи зерна старичок сохранял вместе со
стручками; все это он, с усердием ученого ботаника, снабдил соответству-
ющими ярлычками.
- Скажите, сударь, много ли времени требуется, чтобы изучить телег-
рафное дело? - спросил МонтеКристо.
- Долго тянется не обучение, а сверхштатная служба.
- А сколько вы получаете жалованья?
- Тысячу франков, сударь.
- Маловато.
- Да, но, как видите, дают квартиру.
Монте-Кристо окинул взглядом комнату.
- Не хватает только, чтобы он дорожил своим помещением, - пробормотал
он.
Поднялись в третий этаж, - тут и помещался телеграф Монте-Кристо
рассмотрел обе железные ручки, с помощью которых чиновник приводил в
движение машину.
- Это чрезвычайно интересно, - сказал Монте-Кристо, - но в конце кон-
цов такая жизнь должна вам казаться скучноватой.
- Вначале, оттого что все время приглядываешься, сводит шею, но через
год-другой привыкаешь, а потом ведь у нас бывают часы отдыха и свободные
дни.
- Свободные дни?
- Да.
- Какие же?
- Когда туман.
- Да, верно.
- Это мои праздники; в такие дни я спускаюсь в сад и сажаю, подрезаю,
подстригаю, обираю гусениц, в общем, время проходит незаметно.
- Давно вы здесь?
- Десять лет да пять лет сверхштатной службы, так что всего пятнад-
цать.
- А от роду вам...
- Пятьдесят пять.
- Сколько лет надо прослужить, чтобы получить пенсию?
- Ах, сударь, двадцать пять лет.
- А как велика пенсия?
- Сто экю.
- Бедное человечество! - пробормотал Монте-Кристо.
- Что вы сказали, сударь? - спросил чиновник.
- Я говорю, что все это чрезвычайно интересно.
- Что именно?
- Все, что вы мне показываете... И вы совсем ничего не понимаете в
ваших сигналах?
- Совсем ничего.
- И никогда не пытались понять?
- Никогда; зачем мне это?
- Но ведь есть сигналы, относящиеся именно к вам?
- Разумеется.
- Их вы понимаете?
- Они всегда одни и те же.
- И они гласят?..
- "Ничего нового"... "У вас свободный час"... или: "До завтра"...
- Да, это сигналы невинные, - сказал граф. - Но посмотрите, кажется,
ваш корреспондент приходит в движение?
- Да, верно; благодарю вас, сударь.
- Что же он вам говорит? Что-нибудь, что вы понимаете?
- Да, он спрашивает, готов ли я.
- И вы отвечаете?..
- Сигналом, который указывает моему корреспонденту справа, что я го-
тов, и в то же время предлагает корреспонденту слева в свою очередь при-
готовиться.
- Остроумно сделано, - сказал граф.
- Вот вы сейчас увидите, - с гордостью продолжал старичок, - через
пять минут он начнет говорить.
- Значит, у меня в распоряжении целых пять минут, - заметил Мон-
те-Кристо, - это больше, чем мне нужно. Дорогой мой, - сказал он, - раз-
решите задать вам один вопрос?
- Пожалуйста.
- Вы любите садоводство?
- Страстно.
- И вам было бы приятно иметь сад я две десятины место площади в
двадцать футов?
- Сударь, я обратил бы его в земной рай.
- Вам плохо живется на тысячу франков?
- Довольно плохо, но как-никак я справляюсь.
- Да, но садик у вас жалкий.
- Вот это верно, садик невелик.
- И к тому же населен сонями, которые все пожирают.
- Да, это мой бич.
- Скажите, что, если бы, на вашу беду, вы отвернулись в ту минуту,
когда задвигается ваш корреспондент справа?
- Я бы не видел его сигналов.
- И что случилось бы?
- Я не мог бы их повторить.
- И тогда?
- Тогда меня оштрафовали бы за то, что я по небрежности не повторил
их.
- На сколько?
- На сто франков.
- На десятую часть годового жалованья; недурно!
- Что поделаешь! - сказал чиновник.
- Это с вами случалось? - спросил Монте-Кристо.
- Однажды случилось, сударь, когда я делал прививку на кусте желтых
роз.
- Ну, а если бы вам вздумалось что-нибудь переменить в сигналах или
передать другие?
- Тогда другое дело; тогда меня сместили бы и я лишился бы пенсии.
- В триста франков?
- Да, сударь, в сто экю; так что, вы понимаете, я никогда не сделаю
ничего подобного.
- Даже за сумму, равную вашему пятнадцатилетнему жалованью? Ведь об
этом стоит подумать, как вы находите?
- За пятнадцать тысяч франков?
- Да.
- Сударь, вы меня пугаете.
- Ну, вот еще!
- Сударь, вы хотите соблазнить меня?
- Вот именно. Понимаете, пятнадцать тысяч франков!
- Сударь, позвольте мне лучше смотреть на моего корреспондента спра-
ва.
- Напротив, не смотрите на него, а посмотрите на это.
- Что это?
- Как? Вы не знаете этих бумажек?
- Кредитные билеты!
- Самые настоящие; и их здесь пятнадцать.
- А чьи они?
- Ваши, если вы пожелаете.
- Мои! - воскликнул, задыхаясь, чиновник.
- Ну да, ваши, в полную собственность.
- Сударь, мой корреспондент справа задвигался.
- Ну, и пусть себе.
- Сударь, вы отвлекли меня, и меня оштрафуют.
- Это вам обойдется в сто франков; вы видите, что в ваших интересах
взять эти пятнадцать тысяч франков.
- Сударь, мой корреспондент справа теряет терпение, он повторяет свои
сигналы.
- Не обращайте на него внимания и берите.
Граф сунул пачку в руку чиновника.
- Но это еще не все, - сказал он. - Вы не сможете жить на пятнадцать
тысяч франков.
- За мной остается еще мое место.
- Нет, вы его потеряете; потому что сейчас вы дадите не тот сигнал,
который вам дал ваш корреспондент.
- О, сударь, что вы мне предлагаете?
- Детскую шалость.
- Сударь, если меня к этому не принудят...
- Я именно и собираюсь вас принудить.
И Монте-Кристо достал из кармана вторую пачку.
- Тут еще десять тысяч франков, - сказал он, - с теми пятнадцатью,
которые у вас в кармане, это составит двадцать пять тысяч. За пять тысяч
вы приобретете хорошенький домик и две десятины земли; остальные двад-
цать тысяч дадут вам тысячу франков годового дохода.
- Сад в две десятины!
- И тысяча франков дохода.
- Боже мой, боже мой!
- Да берите же!
И Монте-Кристо насильно вложил в руку чиновника эти десять тысяч
франков.
- Что я должен сделать?
- Ничего особенного.
- Но все-таки?
- Повторите вот эти сигналы.
Монте-Кристо достал из кармана бумагу, на которой были изображены три
сигнала и номера, указывавшие порядок, в котором их требовалось пере-
дать.
- Как видите, это не займет много времени.
- Да, но...
- Уж теперь у вас будут гладкокожие персики и все что угодно.
Удар попал в цель: красный от возбуждения и весь в поту, старичок
проделал один за другим все три сигнала, данные ему графом, несмотря на
отчаянные призывы корреспондента справа, который, ничего не понимая в
происходящем, начинал думать, что любитель персиков сошел с ума.
Что касается корреспондента слева, то тот добросовестно повторил его
сигналы, которые в конце концов были приняты министерством внутренних
дел.
- Теперь вы богаты, - сказал Монте-Кристо.
- Да, - сказал чиновник, - но какой ценой?
- Послушайте, друг мой, - сказал Монте-Кристо, - я не хочу, чтобы вас
мучила совесть: поверьте, клянусь вам, вы никому не сделали вреда и
только содействовали божьему промыслу.
Чиновник разглядывал кредитные билеты, ощупывал их, считал; он то
бледнел, то краснел; наконец, он побежал в свою комнату, чтобы выпить
стакан воды, но, не успев добежать до рукомойника, потерял сознание сре-
ди своих сухих бобов.
Через пять минут после того, как телеграфное сообщение достигло ми-
нистерства внутренних дел, Дебрэ приказал запрячь лошадей в карету и
помчался к Дангларам.
- У вашего мужа есть облигации испанского займа? - спросил он у баро-
нессы.
- Еще бы! Миллионов на шесть.
- Пусть он продает их по любой цепе.
- Это почему?
- Потому что Дон Карлос бежал из Буржа и вернулся в Испанию.
- Откуда вам это известно?
- Да оттуда, - сказал, пожимая плечами, Дебрэ, - откуда мне все из-
вестно.
Баронесса не заставила себя упрашивать, она бросилась к мужу; тот
бросился к своему маклеру и велел ему продавать по какой бы то ни было
цене.
Когда увидели, что Данглар продает, испанские бумаги тотчас упали.
Данглар потерял на этом пятьсот тысяч франков, но избавился от всех сво-
их облигаций.
Вечером в "Вестнике" было напечатано:
"Телеграфное сообщение.
Король Дон Карлос, несмотря на установленный за ним надзор, тайно
скрылся из Буржа и вернулся в Испанию через каталонскую границу. Барсе-
лона восстала и перешла на его сторону".
Весь вечер только и было разговоров, что о предусмотрительности Данг-
лара, успевшего продать свои облигации, об удаче этого биржевика, поте-
рявшего всего лишь пятьсот тысяч франков в такой катастрофе.
А те, кто сохранил свои облигации или купил бумаги Данглара, считали
себя разоренными и провели прескверную ночь.
На следующий день в "Официальной газете" было напечатано:
"Вчерашнее сообщение "Вестника" о бегстве Дон Карлоса и о восстании в
Барселоне ни на чем не основано.
Король Дон Карлос не покидал Буржа, и на полуострове царит полное
спокойствие.
Поводом к этой ошибке послужил телеграфный сигнал, неверно понятый
вследствие тумана".
Облигации поднялись вдвое против той цифры, на которую упали. В общей
сложности, считая убыток и упущение возможной прибыли, это составило для
Данглара потерю в миллион.
- Однако! - сказал Монте-Кристо Моррелю, находившемуся у него в то
время, когда пришло известие о странном повороте на бирже, жертвой кото-
рого оказался Данглар. - За двадцать пять тысяч франков я сделал откры-
тие, за которое охотно заплатил бы сто тысяч.
- В чем же заключается ваше открытие? - спросил Максимилиан.
- Я нашел способ избавить одного садовода от сонь, которые поедали
его персики.
По внешнему виду в отейльском доме не было никакой роскоши, ничего
такого, чего можно было бы ожидать от жилища, предназначенного велико-
лепному графу МонтеКристо. Но эта простота объяснялась желанием самого
хозяина: он строго распорядился ничего не менять снаружи; чтобы в этом
убедиться, достаточно было взглянуть на внутреннее убранство. В самом
деле, стоило только переступить порог, как картина сразу менялась.
Убранством комнат и той быстротой, с которой все было сделано, Бер-
туччо превзошел самого себя. Как некогда герцог Антенский приказал выру-
бить в одну ночь целую аллею, которая мешала взору Людовика XIV, так
Бертуччо в три дня засадил совершенно голый двор, и прекрасные тополя и
клены, привезенные вместе с огромными глыбами корней, затеняли главный
фасад дома, перед которым, на месте булыжника, заросшего травой, раски-
нулась лужайка, устланная дерном; пласты его, положенные не далее как
утром, образовали широкий ковер; на нем еще блестели после поливки капли
воды.
Впрочем, все распоряжения исходили от графа; он сам передал Бертуччо
план, где были указаны количество и расположение деревьев, которые сле-
довало посадить, и размеры и форма лужайки, которая должна была заменить
булыжник.
В таком виде дом стал неузнаваем, и сам Бертуччо уверял, что не узна-
ет его в этой зеленой раме.
Управляющий не прочь был бы кстати изменить коечто и в саду, но граф
строго запретил что бы то ни было там трогать. Бертуччо вознаградил себя
тем, что обильно украсил цветами прихожую, лестницы и камины.
Поистине управляющий был одарен необыкновенной способностью выполнять
приказания, а хозяин - чудесным умением заставить себе служить. И вот
дом, уже двадцать лет никем не обитаемый, еще накануне такой мрачный и
печальный, пропитанный тем затхлым запахом, который можно назвать запа-
хом времени, в один день принял живой облик, наполнился теми ароматами,
которые любил хозяин, и даже тем количеством света, которое он предпочи-
тал; едва вступив в него, граф находил у себя под рукой свои книги и
оружие, перед глазами - любимые картины, в прихожих - преданных ему со-
бак и любимых певчих птиц; весь этот дом, проснувшийся от долгого сна,
словно замок спящей красавицы, жил, пел и расцветал, подобно тем жили-
щам, которые давно нам милы и в которых, если мы имеем несчастье их по-
кинуть, мы невольно оставляем частицу нашей души.
По двору весело сновали слуги: одни - занятые в кухнях и бегавшие по
только что починенным лестницам с таким видом, как будто они всегда жили
в этом доме; другие - приставленные к сараям, где экипажи, размещенные
по номерам, стояли словно уже полвека, и к конюшням, где лошади, жуя
овес, отвечали ржаньем своим конюхам, которые разговаривали с ними го-
раздо почтительнее, чем иные слуги со своими хозяевами.
Библиотека помещалась в двух шкафах, вдоль двух стен, и содержала
около двух тысяч томов; целое отделение было предназначено для новейших
романов, - и появившийся накануне уже стоял на месте, красуясь в своем
красном с золотом переплете.
По другую сторону дома, против библиотеки, была устроена оранжерея,
полная редких растений в огромных японских вазах; посередине оранжереи,
чарующей глаз и обоняние, стоял бильярд, словно час тому назад покинутый
игроками, оставившими шары дремать на зеленом сукне.
Только одной комнаты не коснулся волшебник Бертуччо. Она была распо-
ложена в левом углу второго этажа, и в нее можно было войти по главной
лестнице, а выйти по потайной; мимо этой комнаты слуги проходили с любо-
пытством, а Бертуччо с ужасом.
Ровно в пять часов граф, в сопровождении Али, подъехал к отейльскому
дому. Бертуччо ждал его прибытия с тревожным нетерпением; он надеялся
услышать похвалу и в то же время опасался увидеть нахмуренные брови.
Монте-Кристо вышел из экипажа, прошел по всему дому и обошел сад, не
проронив ни слова и ничем не выказав ни одобрения, ни недовольства.
Только войдя в свою спальню, помещавшуюся в конце, противоположном
запертой комнате, он указал рукой на маленький шкафчик из розового дере-
ва, на который обратил внимание уже в первое свое посещение.
- Он годится только для перчаток, - заметил он.
- Совершенно верно, ваше сиятельство, - ответил восхищенный Бертуччо,
- откройте его: в нем перчатки.
В других шкафчиках точно так же оказалось именно то, что граф и ожи-
дал в них найти: флаконы с духами, сигары, драгоценности.
- Хорошо! - сказал он наконец.
И Бертуччо удалился, осчастливленный до глубины души, настолько вели-
ко и могущественно было влияние этого человека на все окружающее.
Ровно в шесть часов у подъезда раздался конский топот. Это прибыл
верхом на Медеа наш капитан спаги.
Монте-Кристо, приветливо улыбаясь, ждал его в дверях.
- Я уверен, что я первый, - крикнул ему Моррель, - я нарочно спешил,
чтобы побыть с вами хоть минуту вдвоем, пока не соберутся остальные. Жю-
ли и Эмманюель просили меня передать вам тысячу приветствий. А знаете, у
вас здесь великолепно! Скажите, граф, ваши люди хорошо присмотрят за мо-
ей лошадью?
- Не беспокойтесь, дорогой Максимилиан, они знают свое дело.
- Ведь ее нужно хорошенько обтереть. Если бы вы видели, как она нес-
лась! Настоящий вихрь!
- Еще бы, я думаю, лошадь, стоящая пять тысяч франков! - сказал Мон-
те-Кристо тоном отца, говорящего со своим сыном.
- Вы о них жалеете? - спросил Моррель со своей открытой улыбкой.
- Я? Боже меня упаси! - ответил граф. - Нет. Мне было бы жаль только,
если бы лошадь оказалась плоха.
- Она так хороша, дорогой граф, что Шато-Рено, первый знаток во Фран-
ции, и Дебрэ, пользующийся арабскими конями министерства, гонятся за
мной сейчас и, как видите, отстают, а за ними мчатся по пятам лошади ба-
ронессы Данглар, которые делают не более не менее как шесть лье в час.
- Так, значит, они сейчас будут здесь? - спросил Монте-Кристо.
- Да. Да вот и они.
И действительно, у ворот, немедленно распахнувшихся, показались взмы-
ленная пара и две тяжело дышащие верховые лошади. Карета, описав круг,
остановилась у подъезда, в сопровождении обоих всадников.
Дебрэ мигом соскочил с седла и открыл дверцу кареты. Он подал руку
баронессе, которая, выходя, сделала движение, не замеченное никем, кроме
Монте-Кристо. Но от взгляда графа ничто не могло укрыться; он заметил,
как при этом движении мелькнула белая записочка, столь же незаметная,
как и самый жест, и с легкостью, говорившей о привычке, перешла из руки
г-жи Данглар в руку секретаря министра.
Вслед за женой появился банкир, такой бледный, как будто он выходил
не из кареты, а из могилы.
Быстрым, пытливым взглядом, понятным одному только Монте-Кристо, г-жа
Данглар окинула двор, подъезд и фасад дома; затем, подавляя легкое вол-
нение, которое, несомненно, отразилось бы на ее лице, если бы это лицо
было способно бледнеть, она поднялась по ступеням, говоря Моррелю:
- Сударь, если бы вы были моим другом, я спросила бы вас, не продади-
те ли вы вашу лошадь.
Моррель изобразил улыбку, больше похожую на гримасу, и взглянул на
Монте-Кристо, как бы умоляя выручить его из затруднительного положения.
Граф понял его.
- Ах, сударыня, - сказал он, - почему не ко мне относится ваш вопрос?
- Когда имеешь дело с вами, граф, - отвечала баронесса, - чувствуешь
себя не вправе что-либо желать, потому что тогда наверно это получишь.
Вот почему я и обратилась к господину Моррелю.
- К сожалению, - сказал граф, - я могу удостоверить, что господин
Моррель не может уступить свою лошадь: оставить ее у себя - для него
вопрос чести.
- Как так?
- Он держал пари, что объездит Медеа в полгода. Вы понимаете, баро-
несса, если он расстанется с ней до истечения срока пари, то он не
только проиграет его, но будут говорить еще, что он испугался. А капитан
спаги, даже ради прихоти хорошенькой женщины, - хотя это, на мой взгляд,
одна из величайших святынь в нашем мире, - не может допустить, чтобы о
нем пошли такие слухи.
- Вы видите, баронесса, - сказал Моррель, с благодарностью улыбаясь
графу.
- Притом же, мне кажется, - сказал Данглар, с насильственной улыбкой,
плохо скрывавшей его хмурый тон, - у вас и так достаточно лошадей.
Было не в обычае г-жи Данглар безнаказанно спускать подобные выходки,
однако, к немалому удивлению молодых людей, она сделала вид, что не слы-
шит, и ничего не ответила.
Монте-Кристо, у которого это молчание вызвало улыбку, ибо свиде-
тельствовало о непривычном смирении, показывал баронессе две исполинские
вазы китайского фарфора, на них извивались морские водоросли такой вели-
чины и такой работы, что, казалось, только сама природа могла создать их
такими могучими, сочными и хитроумно сплетенными.
Баронесса была в восхищении.
- Да в них можно посадить каштановое дерево из Тюильри! - сказала
она. - Как только ухитрились обжечь эти громадины?
- Сударыня, - сказал Монте-Кристо, - разве можем ответить на это мы,
умеющие мастерить статуэтки и стекло тоньше кисеи? Это работа других ве-
ков, в некотором роде создание гениев земли и моря.
- Вот как? И к какой примерно эпохе они относятся?
- Этого я не знаю; я слышал только, что какой-то китайский император
велел построить особую обжигательную печь; в этой печи обожгли, одну за
другой, двенадцать таких ваз. Две из них лопнули в огне; десять ос-
тальных спустили в море на глубину трехсот саженей. Море, зная, что от
него требуется, обволокло их своими водорослями, покрыло кораллами, вре-
зало в них раковины; на невероятной глубине все это спаяли вместе два
столетия, потому что император, который хотел проделать этот опыт, был
сметен революцией, и после него осталась только запись, свидетельствую-
щая о том, что вазы были обожжены и спущены на морское дно. Через двести
лет нашли эту запись и решили извлечь вазы. Водолазы в особо устроенных
приспособлениях начали поиски в той бухте, куда их опустили; но из деся-