Страница:
сать этот пункт, но желавший все-таки удостовериться в согласии Нуартье
и дать в нем удостовериться всем свидетелям этой необыкновенной сцены.
Валентина отошла немного в сторону и плакала, опустив голову; старик
взглянул на нее с выражением глубокой нежности; потом, глядя на нотариу-
са, самым выразительным образом замигал.
- Нет? - сказал нотариус. - Как, разве вы не мадемуазель Валентину де
Вильфор назначаете вашей единственной наследницей?
Нуартье сделал знак, что нет.
- Вы не ошибаетесь? - воскликнул удивленный нотариус. - Вы действи-
тельно говорите нет?
- Нет! - повторил Нуартье. - Нет!
Валентина подняла голову; она была поражена не тем, что ее лишают
наследства, но тем, что она могла вызвать то чувство, которое обычно
внушает такие поступки.
Но Нуартье глядел на нее с такой глубокой нежностью, что она восклик-
нула:
- Я понимаю, дедушка, вы лишаете меня только своего состояния, но не
своей любви?
- Да, конечно, - сказали глаза паралитика, так выразительно закрыва-
ясь, что Валентина не могла сомневаться.
- Спасибо, спасибо! - прошептала она.
Между тем этот отказ пробудил в сердце г-жи де Вильфор внезапную на-
дежду, она подошла к старику.
- Значит, дорогой господин Нуартье, вы оставляете свое состояние ва-
шему внуку Эдуарду де Вильфор? - спросила она.
Было что-то ужасное в том, как заморгал старик; его глаза выражали
почти ненависть.
- Нет, - пояснил нотариус. - В таком случае - вашему сыну, здесь при-
сутствующему?
- Нет, - возразил старик.
Оба нотариуса изумленно переглянулись; Вильфор и его жена покраснели:
один от стыда, другая - от злобы.
- Но чем же мы провинились перед вами, дедушка? - сказала Валентина.
- Вы нас больше не любите?
Взгляд старика бегло окинул Вильфора, потом его жену и с выражением
глубокой нежности остановился на Валентине.
- Послушай, дедушка, - сказала она, - если ты меня любишь, то как же
согласовать твою любовь с тем, что ты сейчас делаешь. Ты меня знаешь, ты
знаешь, что я никогда не думала о твоих деньгах. К тому же говорят, что
я получила большое состояние после моей матери, слишком даже большое.
Объясни же, в чем дело?
Нуартье уставился горящим взглядом на руку Валентины.
- Моя рука? - Спросила она.
- Да, - показал Нуартье.
- Ее рука! - повторили все присутствующие.
- Ах, господа, - сказал Вильфор, - вы же видите, что все это беспо-
лезно и что мой бедный отец не в своем уме.
- Я понимаю! - воскликнула вдруг Валентина. - Мое замужество, дедуш-
ка, да?
- Да, да, да, - три раза повторил паралитик, сверкая гневным взором
каждый раз, как он поднимал веки.
- Ты недоволен нами из-за моего замужества, да?
- Да.
- Но это нелепо! - сказал Вильфор.
- Простите, сударь, - сказал нотариус, - все это, напротив, весьма
логично и, на мой взгляд, вполне вытекает одно из другого.
- Ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за Франца д'Эпине?
- Нет, не хочу, - сказал взгляд старика.
- И вы лишаете вашу внучку наследства за то, что она выходит замуж
вопреки вашему желанию? - воскликнул нотариус.
- Да, - ответил Нуартье.
- Так что, не будь этого брака, она была бы вашей наследницей?
- Да.
Вокруг старика воцарилось глубокое молчание.
Нотариусы совещались друг с другом; Валентина с благодарной улыбкой
смотрела на деда; Вильфор кусал свои тонкие губы, его жена не могла по-
давить радость, помимо ее воли выразившуюся на ее лице.
- Но мне кажется, - сказал наконец Вильфор, первым прерывая молчание,
- что я один призван судить, насколько нам подходит этот брак. Я один
распоряжаюсь рукой моей дочери, я хочу, чтобы она вышла замуж за госпо-
дина Франца д'Эпине, и она будет его женой.
Валентина, вся в слезах, опустилась в кресло.
- Сударь, - сказал нотариус, обращаясь к старику, - как вы намерены
распорядиться вашим состоянием в том случае, если мадемуазель Валентина
выйдет замуж за господина д'Эпине?
Старик был недвижим.
- Однако вы намерены им распорядиться?
- Да, - показал Нуартье.
- В пользу кого-нибудь из вашей семьи?
- Нет.
- Так в пользу бедных?
- Да.
- Но вам известно, - сказал нотариус, - что закон не позволит вам
совсем обделить вашего сына?
- Да.
- Так что вы распорядитесь только той частью, которой вы можете рас-
полагать по закону?
Нуартье остался недвижим.
- Вы продолжаете настаивать на том, чтобы распорядиться всем вашим
состоянием?
- Да.
- Но после вашей смерти ваше завещание будет оспорено.
- Нет.
- Мой отец меня знает, сударь, - сказал Вильфор, - он знает, что его
воля для меня священна; притом он понимает, что я в моем положении не
могу судиться с бедными.
Во взгляде Нуартье светилось торжество.
- Как вы решите, сударь? - спросил нотариус Вильфора.
- Никак; мой отец так решил, а я знаю, что он не меняет своих реше-
ний. Мне остается только подчиниться. Эти девятьсот тысяч франков уйдут
из семьи и обогатят приюты; но я не исполню каприза старика и поступлю
согласно своей совести.
И Вильфор удалился в сопровождении жены, предоставляя отцу изъявлять
свою волю, как ему угодно.
В тот же день завещание было составлено; привели свидетелей, оно было
прочитано и одобрено стариком, запечатано при всех и отдано на хранение
г-ну Дешан, нотариусу семьи Вильфор.
Вернувшись к себе, супруги Вильфор узнали, что в гостиной их ждет
приехавший с визитом граф Монте-Кристо; г-жа де Вильфор, слишком взвол-
нованная, чтобы сразу выйти к нему, прошла к себе в спальню, королевский
прокурор, более в себе уверенный, прямо направился в гостиную. Но как он
ни умел держать себя в руках, как ни владел выражением своего лица, он
не был в силах скрыть свою мрачность, и граф, на губах которого сияла
лучезарная улыбка, обратил внимание на его озабоченный и угрюмый вид.
- Что с вами, господин де Вильфор? - спросил он после первых при-
ветствий. - Быть может, я явился как раз в ту минуту, когда вы писали
какой-нибудь нешуточный обвинительный акт?
Вильфор попытался улыбнуться.
- Нет, граф, - сказал он, - в данном случае жертва - я сам. Это я
проиграл дело, а над обвинительным актом работали случай, упрямство и
безумие.
- Что вы хотите сказать? - спросил Монте-Кристо с прекрасно разыгран-
ным участием. - У вас в самом деле серьезные неприятности?
- Не стоит и говорить, граф, - сказал Вильфор с полным горечи спо-
койствием, - пустяки, просто денежная потеря.
- Да, конечно, - ответил Монте-Кристо, - денежная потеря - пустяки,
если обладать таким состоянием, как ваше, и таким философским и возвы-
шенным умом, как ваш!
- Поэтому, - ответил Вильфор, - я и озабочен не изза денег, хотя
как-никак девятьсот тысяч франков стоят того, чтобы о них пожалеть или
во всяком случае, чтобы подосадовать. Меня огорчает больше всего эта иг-
ра судьбы, случая, предопределения, не знаю, как назвать ту силу, что
обрушила на меня этот удар, уничтожила мои надежды на богатство и, быть
может, разрушила будущность моей дочери из-за каприза впавшего в детство
старика.
- Да что вы! Как же так? - воскликнул граф. - Девятьсот тысяч фран-
ков, вы говорите? Вы правы, эта сумма стоит того, чтобы о ней пожалел
даже философ, но кто же вам доставил такое огорчение?
- Мой отец, о котором я вам рассказывал.
- Господин Нуартье? Неужели? Но вы мне говорили, насколько я помню,
что он совершенно парализован и утратил все свои способности?
- Да, физические способности, потому что он не в состоянии двигаться,
не в состоянии говорить, и, несмотря на это, он мыслит, он желает, он
действует, как видите. Я ушел от него пять минут тому назад; он сейчас
занят тем, что диктует двум нотариусам свое завещание.
- Так, значит, он заговорил?
- Нет, но заставил себя понять.
- Каким образом?
- Взглядом; его глаза продолжают жить и, как видите, убивают.
- Мой друг, - сказала г-жа де Вильфор, входя в комнату, - мне кажет-
ся, вы преувеличиваете.
- Сударыня... - приветствовал ее с поклоном граф.
Госпожа де Вильфор ответила самой очаровательной улыбкой.
- Но что я слышу от господина де Вильфор? - спросил Монте-Кристо. -
Что за непонятная немилость?..
- Непонятная, вот именно! - сказал королевский прокурор, пожимая пле-
чами. - Старческий каприз!
- А разве нет способа заставить его изменить решение?
- Нет, есть, - сказала г-жа де Вильфор, - и только от моего мужа за-
висит, чтобы это завещание было составлено не в ущерб Валентине, а нао-
борот, в ее пользу.
Граф, видя, что супруги начали говорить загадками, принял рассеянный
вид и стал с глубочайшим вниманием и явным одобрением следить за Эдуар-
дом, подливавшим чернила в птичье корытце.
- Дорогая моя, - возразил Вильфор жене, - вы знаете, что я не склонен
разыгрывать у себя в доме патриарха и никогда не воображал, будто судьбы
мира зависят от моего мановения. Но все же необходимо, чтобы моя семья
считалась с моими решениями и чтобы безумие старика и капризы ребенка не
разрушали давно обдуманных мною планов. Барон д'Эпине был моим другом,
вы это знаете, и его сын был бы для нашей дочери наилучшим мужем.
- Так, по-вашему, - сказала г-жа де Вильфор, - Валентина с ним сгово-
рилась?.. В самом деле... она всегда противилась этому браку, и я не
удивлюсь, если все, что мы сейчас видели и слышали, окажется просто вы-
полнением заранее составленного ими плана.
- Поверьте, - сказал Вильфор, - что так не отказываются от капитала в
девятьсот тысяч франков.
- Она отказалась бы и от мира, ведь она год тому назад собиралась уй-
ти в монастырь.
- Все равно, - возразил Вильфор, - говорю вам, этот брак состоится!
- Вопреки воле вашего отца? - сказала г-жа де Вильфор, пробуя играть
на другой струне. - Это не шутка!
Монте-Кристо делал вид, что не слушает, но не пропускал ни одного
слова из этого разговора.
- Сударыня, - возразил Вильфор, - я должен сказать, что всегда почи-
тал своего отца, потому что естественное сыновнее чувство соединялось у
меня с сознанием его нравственного превосходства; наконец, потому, что
отец для нас вдвойне священен: как наш создатель и как наш господин; но
не могу же я считать теперь разумным старика, который, в память своей
ненависти к отцу, ненавидит сына; с моей стороны было бы смешно согласо-
вать свое поведение с его капризами. Я не перестану относиться с глубо-
чайшим почтением к господину Нуартье, я безропотно подчинюсь наложенной
им на меня денежной каре, но решение мое останется непреклонным, и обще-
ство рассудит, на чьей стороне был здравый смысл. Я выдам замуж мою дочь
за барона Франца д'Эпине, так как считаю, что это хороший и почетный
брак, и так как в конечном счете я хочу выдать свою дочь за того, кто
мне подходит.
- Вот как, - сказал граф, у которого королевский прокурор то и дело
взглядом просил одобрения, - вот как! Господин Нуартье, по вашим словам,
лишает мадемуазель Валентину наследства за то, что она выходит замуж за
барона Франца д'Эпине?
- Вот именно в этом вся причина, - сказал Вильфор, пожимая плечами.
- Во всяком случае видимая причина, - прибавила г-жа де Вильфор.
- Действительная причина, сударыня. Поверьте, я знаю своего отца.
- Можете вы это понять? - спросила молодая женщина. - Чем, скажите
пожалуйста, господин д'Эпине хуже всякого другого?
- В самом деле, - сказал граф, - я встречал господина Франца д'Эпине;
это ведь сын генерала де Кенель, впоследствии барона д'Эпине?
- Совершенно верно, - ответил Вильфор.
- Он показался мне очаровательным молодым человеком.
- Поэтому я и уверена, что это только предлог, - сказала г-жа де
Вильфор. - Старики становятся тиранами в отношении тех, кого они любят;
господин Нуартье просто не желает, чтобы его внучка выходила замуж.
- Но, может быть, у этой ненависти есть какая-нибудь причина? - спро-
сил Монте-Кристо.
- Бог мой, откуда же это можно знать?
- Может быть, политическая антипатия?
- Действительно, мой отец и отец господина д'Эпине жили в бурное вре-
мя; я видел лишь последние дни его, - сказал Вильфор.
- Ваш отец, кажется, был бонапартист? - спросил Монте-Кристо. - Мне
помнится, вы говорили что-то в этом роде.
- Мой отец был прежде всего якобинец, - возразил Вильфор, забыв в
своем волнении о всякой осторожности, - и тога сенатора, накинутая на
его плечи Наполеоном, изменила лишь его наряд, но не его самого. Когда
мой отец участвовал в заговорах, он делал это не из любви к императору,
а из ненависти к Бурбонам; самое страшное в нем было то, что он никогда
не сражался за неосуществимые утопии, а всегда лишь за действительно
возможное, и при этом следовал ужасной теории монтаньяров, которые не
останавливались ни перед чем, чтобы достигнуть своей цели.
- Ну, вот видите, - сказал Монте-Кристо, - в этом все дело. Нуартье и
д'Эпине столкнулись на политической почве. Хотя генерал д'Эпине и служил
в войсках Наполеона, но он в душе был роялистом, правда? Ведь это тот
самый, что был убит однажды ночью, при выходе из бонапартистского клуба,
куда его завлекли в надежде найти в нем собрата?
Вильфор почти с ужасом взглянул на графа.
- Я ошибаюсь? - спросил Монте-Кристо.
- Напротив, - сказала г-жа де Вильфор, - это так и есть; и именно по-
этому мой муж, желая изгладить всякое воспоминание о былой вражде, решил
соединить любовью двух детей, отцы которых ненавидели друг друга.
- Превосходная мысль! - сказал Монте-Кристо. - Мысль, исполненная ми-
лосердия; свет должен рукоплескать ей. В самом деле, было бы прекрасно,
если бы мадемуазель Нуартье де Вильфор стала называться госпожой Франц
д'Эпине.
Вильфор вздрогнул и посмотрел на Монте-Кристо, как бы желая прочесть
в глубине его сердца намерение, которое продиктовало ему эти слова.
Но на губах графа играла обычная приветливая улыбка; и на этот раз
королевский прокурор, несмотря на всю свою проницательность, опять не
увидел ничего, кроме оболочки.
- Поэтому, - продолжал Вильфор, - хотя утрата состояния деда и
большое несчастье для Валентины, я всетаки не думаю, чтобы это могло
расстроить ее брак. Я не думаю, чтобы господина д'Эпине могла смутить
эта денежная потеря; он увидит, что я, пожалуй, стою больше этой суммы,
я, жертвующий ею ради того, чтобы сдержать свое слово; он примет также в
расчет, что Валентина и без того унаследовала после матери большое сос-
тояние; оно находится в распоряжении маркиза и маркизы де СенМеран, ее
деда и бабки с материнской стороны, а они оба ее нежно любят.
- И они заслуживают того, чтобы их любили и за ними ухаживали так же,
как это делает Валентина по отношению к господину Нуартье, - сказала
г-жа де Вильфор. - Впрочем, не позже чем через месяц они приедут в Па-
риж, и Валентине после такого оскорбления не к чему будет вечно сидеть с
Нуартье, как она сидела до сих пор.
Граф благосклонно внимал нестройным голосам оскорбленного самолюбия и
обманутой корысти.
- Я заранее прошу вас простить мне то, что я скажу, - заметил Мон-
те-Кристо после краткого молчания, - но мне кажется, что если господин
Нуартье и лишает наследства мадемуазель де Вильфор, виновную в том, что
она хочет выйти замуж за человека, отца которого он ненавидел, то он не
может сделать подобного упрека нашему милому Эдуарду.
- Ведь правда, граф? - воскликнула г-жа де Вильфор с непередаваемым
выражением. - Правда, это несправедливо, чудовищно несправедливо? Бедный
Эдуард такой же внук господина Нуартье, как и Валентина, а между тем,
если бы она не выходила замуж за Франца д'Эпине, Нуартье оставил бы ей
все свое состояние. Наконец, Эдуард - носитель родового имени, и все же
Валентина, даже если дед лишит ее наследства, окажется втрое богаче, чем
он.
Монте-Кристо не произносил ни слова и только внимательно слушал.
- Знаете, граф, - сказал Вильфор, - не будем больше говорить об этих
семейных неурядицах. Да, правда, мое состояние пойдет на увеличение до-
ходов бедных, а в наше время они-то и являются настоящими богачами. Да,
мой отец лишил меня законных надежд, и притом без всякой моей вины; но я
поступлю, как человек здравомыслящий, как человек благородный. Я обещал
господину д'Эпине доходы с этого капитала - и он их получит, даже если
мне ради этого придется пойти на самые тяжкие лишения.
- А все-таки, - возразила г-жа де Вильфор, неотступно возвращаясь к
преследовавшей ее мысли, - может быть, лучше посвятить д'Эпине в эту
неприятную историю, чтобы он сам возвратил данное ему слово?
- Это было бы большим несчастьем! - воскликнул Вильфор.
- Большим несчастьем? - переспросил Монте-Кристо.
- Разумеется, - сказал несколько спокойнее Вильфор, - расстроившийся,
даже из-за денежных недоразумений, брак бросает тень на невесту; кроме
того, всякие старые слухи, которым я хотел положить конец, возникнут
снова. Но нет, этого не будет. Господин д'Эпине, если он честный чело-
век, сочтет себя еще более связанным тем, что Валентина лишена нас-
ледства, иначе вышло бы, что им руководила только алчность; нет, этого
не может быть.
- Я думаю так же, - сказал Монте-Кристо, пристально глядя на г-жу
Вильфор, - будь я настолько другом господина де Вильфор, чтобы иметь
право давать советы, я сказал бы: так как Франц д'Эпине должен, по-види-
мому, скоро вернуться, надо повести это дело так, чтобы оно уже не могло
расстроиться; словом, я бы начал борьбу, которая может окончиться только
к чести господина де Вильфор.
Этот последний встал, видимо очень обрадованный; жена его слегка поб-
леднела.
- Отлично, - сказал Вильфор, - именно это я хотел услышать, и я вос-
пользуюсь вашим советом, - добавил он, подавая руку Монте-Кристо. -
Итак, прошу всех в этом доме считать, что то, что здесь произошло сегод-
ня, не имеет никакого значения: наши планы остаются неизменными.
- Сударь, - сказал граф, - смею вас уверить, что как бы ни был несп-
раведлив свет, он оценит вашу решимость; ваши друзья будут гордиться ва-
ми, а господин д'Эпине, даже если бы ему пришлось взять мадемуазель де
Вильфор без всякого приданого, хотя это и не так, будет счастлив всту-
пить в семью, где умеют подняться до такого самопожертвования, чтобы
сдержать свое слово и исполнить свой долг.
С этими словами граф встал и собрался уходить.
- Вы нас покидаете, граф? - сказала г-жа де Вильфор.
- Я принужден это сделать, сударыня, я заехал только напомнить вам
ваше обещание быть у меня в субботу.
- Неужели вы могли думать, что мы забудем?
- Вы слишком добры, сударыня, господин де Вильфор занят такими важны-
ми и подчас неотложными делами...
- Мой муж дал слово, граф - сказала г-жа де Вильфор, - а вы могли
убедиться, что он верен ему даже в том случае, когда он многое теряет от
этого, здесь же он может быть только в выигрыше.
- Обед состоится в вашем доме на Елисейских Полях? - спросил Вильфор.
- Нет, - отвечал Монте-Кристо, - тем ценнее ваша самоотверженность:
это будет за городом.
- За городом?
- Да.
- Где же? В окрестностях Парижа?
- У самых ворот, полчаса езды от заставы: в Отейле.
- В Отейле! - воскликнул Вильфор. - Да, правда, жена говорила мне,
что вы живете в Отейле, ей ведь оказали помощь в вашем доме. А в каком
месте Отейля?
- На улице Фонтен.
- На улице Фонтен? - продолжал Вильфор сдавленным голосом. - Какой
номер?
- Двадцать восемь.
- Так это вам продали дом маркиза де Сен-Меран? - воскликнул Вильфор.
- Маркиза де Сен-Меран? - спросил Монте-Кристо. - Разве этот дом при-
надлежал маркизу де СенМеран?
- Да, - отвечала г-жа де Вильфор, - и можете себе представить, граф,
какая странность...
- Что именно?
- Вы согласны, что это прелестный дом, не правда ли?
- Очаровательный.
- А мой муж никогда не соглашался поселиться в нем.
- Право, сударь, - сказал Монте-Кристо, - это предубеждение, которого
я не могу понять.
- Я не люблю Отейля, - с усилием ответил королевский прокурор.
- Но, надеюсь, я не буду столь несчастлив, - с беспокойством сказал
Монте-Кристо, - чтобы эта антипатия лишила меня удовольствия видеть вас
у себя.
- Нет, граф... я надеюсь... поверьте, я сделаю все возможное, - про-
бормотал Вильфор.
- Нет, я не принимаю никаких отговорок, - отвечал Монте-Кристо. - В
субботу, в шесть часов, я жду вас, и если вы не приедете, то, знаете, я
могу подумать... что с этим домом, уже двадцать лет необитаемым, связано
нечто зловещее, какая-нибудь кровавая легенда.
- Я приеду, граф, приеду, - поспешно заявил Вильфор.
- Благодарю вас, - сказал Монте-Кристо. - А теперь разрешите откла-
няться.
- В самом деле, граф, вы сказали, что принуждены покинуть нас, - ска-
зала г-жа де Вильфор, - и даже как будто собирались сказать, почему
именно, но как раз заговорили о другом.
- Право, сударыня, - сказал Монте-Кристо, - я боюсь сознаться вам,
куда я еду.
- Все равно, скажите.
- Я, как настоящий ротозей, собираюсь поехать посмотреть на одну
вещь, о которой я нередко мечтал целыми часами.
- Что же это такое?
- Телеграф.
- Телеграф? - повторила г-жа де Вильфор.
- Да, телеграф. Мне иногда приходилось, в яркий день, видеть на краю
дороги, на пригорке, эти вздымающиеся кверху черные суставчатые руки,
похожие на лапы огромного жука, и, уверяю вас, я всегда глядел на них с
волнением. Я думал о том, что эти странные знаки, так четко рассекающие
воздух и передающие за триста лье неведомую волю человека, сидящего за
столом, другому человеку, сидящему в конце линии за другим столом, выри-
совываются на серых тучах или голубом небе только силою желания этого
всемогущего властелина; и я думал о духах, сильфах, гномах - словом, о
тайных силах, - и смеялся. Но у меня никогда не являлось желания поближе
рассмотреть этих огромных насекомых с белым брюшком и тощими черными ла-
пами, потому что я боялся найти под их каменными крыльями маленькое че-
ловеческое существо, очень важное, очень педантичное, напичканное наука-
ми, каббалистикой или колдовством. Но в одно прекрасное утро я узнал,
что всяким телеграфом управляет несчастный служака, получающий в год ты-
сячу двести франков и созерцающий целый день не небо, как астроном, не
воду, как рыболов, не пейзаж, как праздный гуляка, а такое же насекомое
с белым брюшком и черными лапами, своего корреспондента, находящегося за
четыре или пять лье от него. Тогда мне стало любопытно посмотреть вблизи
на эту живую куколку, на то, как она из глубины своего кокона играет с
соседней куколкой, дергая одну веревочку за другой.
- И вы едете туда?
- Я еду туда.
- На какой телеграф? Министерства внутренних дел или Обсерватории?
- Ни в коем случае; там я встречу людей, которые пожелают растолко-
вать мне то, чего я не хочу знать, и станут насильно объяснять мне тай-
ну, которой сами не понимают. Черт возьми, я хочу сохранить свои иллюзии
относительно насекомых; достаточно того, что я утратил иллюзии относи-
тельно людей. Так что я не поеду ни на телеграф министерства внутренних
дел, ни на телеграф Обсерватории. Мне нужен телеграф на вольном воздухе,
чтобы увидеть без прикрас бедного малого, окаменевшего в своей башенке.
- Хоть вы и знатный вельможа, но очень странный человек, - сказал
Вильфор.
- Какую линию вы посоветуете мне осмотреть?
- Ту, где сейчас идет самая усиленная работа.
- Отлично. Значит, испанскую?
- Конечно. Хотите письмо от министра, чтобы вам объяснили...
- Нет, нет, - сказал Монте-Кристо, - наоборот, я же говорю, что ниче-
го не хочу понимать. С той минуты, как я что-нибудь пойму, телеграф пе-
рестанет существовать для меня и останется только знак, посланный госпо-
дином Дюшателем или господином де Монталиве и переданный байоннскому
префекту в виде двух греческих слов. А я хочу оставить во всей их чисто-
те насекомое с черными лапами и страшное слово и сохранить все мое к ним
почтение.
- Так поезжайте, потому что через два часа совсем стемнеет, и вы ни-
чего не увидите.
- Вы меня пугаете! Который из них всего ближе?
- На дороге в Байонну?
- Да, хотя бы на дороге в Байонну.
- Шатильонский.
- А после Шатильонского?
Кажется, на башне Мольери.
Благодарю вас, до свидания! В субботу я скажу вам о своих впечатлени-
ях.
В дверях граф столкнулся с нотариусами, которые только что лишили Ва-
лентину наследства и уходили, очень довольные тем, что составили акт,
делающий им немалую честь.
Не в тот же вечер, как он говорил, а на следующее утро граф Мон-
те-Кристо выехал через заставу Анфер, направился по Орлеанской дороге,
миновал деревню Лина, не останавливаясь около телеграфа, который, как
раз в то время, когда граф проезжал мимо, двигал своими длинными, тощими
руками, и доехал до башни Монлери, расположенной, как всем известно, на
самой возвышенной точке одноименной долины.
У подножия холма граф вышел из экипажа и по узенькой круговой тропин-
ке, шириной в полтора фута, начал подниматься в гору; дойдя до вершины,
он оказался перед изгородью, на которой уже зеленели плоды, сменившие
розовые и белые цветы.
Монте-Кристо принялся искать калитку и не замедлил ее найти. Это была
деревянная решетка, привешенная на ивовых петлях и запирающаяся пос-
редством гвоздя и веревки. Граф тотчас же освоился с этим механизмом, и
калитка отворилась.
Граф очутился в маленьком садике в двадцать шагов длиной и двенадцать
шириной; с одной стороны он был окаймлен той частью изгороди, в которой
было устроено остроумное приспособление, описанное нами под названием
калитки, а с другой примыкал к старой башне, обвитой плющом и усеянной
желтыми левкоями и гвоздиками.
Никто бы не сказал, что эта башня, вся в морщинах и цветах, словно
бабушка, которую пришли поздравить внуки, могла бы поведать немало ужас-
ных драм, если бы У нее нашелся и голос в придачу к тем грозным ушам,
которые старая пословица приписывает стенам.
Через садик можно было пройти по дорожке, посыпанной красным песком и
окаймленной бордюром и многолетнею толстою букса, чьи оттенки привели он
в восхищение взор Делакруа, нашего современного Рубенса. Дорожка эта
имела вид восьмерки и заворачивала, переплетаясь, так что на прост-
ранстве двадцати шагов можно было сделать прогулку в целых шестьдесят.
и дать в нем удостовериться всем свидетелям этой необыкновенной сцены.
Валентина отошла немного в сторону и плакала, опустив голову; старик
взглянул на нее с выражением глубокой нежности; потом, глядя на нотариу-
са, самым выразительным образом замигал.
- Нет? - сказал нотариус. - Как, разве вы не мадемуазель Валентину де
Вильфор назначаете вашей единственной наследницей?
Нуартье сделал знак, что нет.
- Вы не ошибаетесь? - воскликнул удивленный нотариус. - Вы действи-
тельно говорите нет?
- Нет! - повторил Нуартье. - Нет!
Валентина подняла голову; она была поражена не тем, что ее лишают
наследства, но тем, что она могла вызвать то чувство, которое обычно
внушает такие поступки.
Но Нуартье глядел на нее с такой глубокой нежностью, что она восклик-
нула:
- Я понимаю, дедушка, вы лишаете меня только своего состояния, но не
своей любви?
- Да, конечно, - сказали глаза паралитика, так выразительно закрыва-
ясь, что Валентина не могла сомневаться.
- Спасибо, спасибо! - прошептала она.
Между тем этот отказ пробудил в сердце г-жи де Вильфор внезапную на-
дежду, она подошла к старику.
- Значит, дорогой господин Нуартье, вы оставляете свое состояние ва-
шему внуку Эдуарду де Вильфор? - спросила она.
Было что-то ужасное в том, как заморгал старик; его глаза выражали
почти ненависть.
- Нет, - пояснил нотариус. - В таком случае - вашему сыну, здесь при-
сутствующему?
- Нет, - возразил старик.
Оба нотариуса изумленно переглянулись; Вильфор и его жена покраснели:
один от стыда, другая - от злобы.
- Но чем же мы провинились перед вами, дедушка? - сказала Валентина.
- Вы нас больше не любите?
Взгляд старика бегло окинул Вильфора, потом его жену и с выражением
глубокой нежности остановился на Валентине.
- Послушай, дедушка, - сказала она, - если ты меня любишь, то как же
согласовать твою любовь с тем, что ты сейчас делаешь. Ты меня знаешь, ты
знаешь, что я никогда не думала о твоих деньгах. К тому же говорят, что
я получила большое состояние после моей матери, слишком даже большое.
Объясни же, в чем дело?
Нуартье уставился горящим взглядом на руку Валентины.
- Моя рука? - Спросила она.
- Да, - показал Нуартье.
- Ее рука! - повторили все присутствующие.
- Ах, господа, - сказал Вильфор, - вы же видите, что все это беспо-
лезно и что мой бедный отец не в своем уме.
- Я понимаю! - воскликнула вдруг Валентина. - Мое замужество, дедуш-
ка, да?
- Да, да, да, - три раза повторил паралитик, сверкая гневным взором
каждый раз, как он поднимал веки.
- Ты недоволен нами из-за моего замужества, да?
- Да.
- Но это нелепо! - сказал Вильфор.
- Простите, сударь, - сказал нотариус, - все это, напротив, весьма
логично и, на мой взгляд, вполне вытекает одно из другого.
- Ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за Франца д'Эпине?
- Нет, не хочу, - сказал взгляд старика.
- И вы лишаете вашу внучку наследства за то, что она выходит замуж
вопреки вашему желанию? - воскликнул нотариус.
- Да, - ответил Нуартье.
- Так что, не будь этого брака, она была бы вашей наследницей?
- Да.
Вокруг старика воцарилось глубокое молчание.
Нотариусы совещались друг с другом; Валентина с благодарной улыбкой
смотрела на деда; Вильфор кусал свои тонкие губы, его жена не могла по-
давить радость, помимо ее воли выразившуюся на ее лице.
- Но мне кажется, - сказал наконец Вильфор, первым прерывая молчание,
- что я один призван судить, насколько нам подходит этот брак. Я один
распоряжаюсь рукой моей дочери, я хочу, чтобы она вышла замуж за госпо-
дина Франца д'Эпине, и она будет его женой.
Валентина, вся в слезах, опустилась в кресло.
- Сударь, - сказал нотариус, обращаясь к старику, - как вы намерены
распорядиться вашим состоянием в том случае, если мадемуазель Валентина
выйдет замуж за господина д'Эпине?
Старик был недвижим.
- Однако вы намерены им распорядиться?
- Да, - показал Нуартье.
- В пользу кого-нибудь из вашей семьи?
- Нет.
- Так в пользу бедных?
- Да.
- Но вам известно, - сказал нотариус, - что закон не позволит вам
совсем обделить вашего сына?
- Да.
- Так что вы распорядитесь только той частью, которой вы можете рас-
полагать по закону?
Нуартье остался недвижим.
- Вы продолжаете настаивать на том, чтобы распорядиться всем вашим
состоянием?
- Да.
- Но после вашей смерти ваше завещание будет оспорено.
- Нет.
- Мой отец меня знает, сударь, - сказал Вильфор, - он знает, что его
воля для меня священна; притом он понимает, что я в моем положении не
могу судиться с бедными.
Во взгляде Нуартье светилось торжество.
- Как вы решите, сударь? - спросил нотариус Вильфора.
- Никак; мой отец так решил, а я знаю, что он не меняет своих реше-
ний. Мне остается только подчиниться. Эти девятьсот тысяч франков уйдут
из семьи и обогатят приюты; но я не исполню каприза старика и поступлю
согласно своей совести.
И Вильфор удалился в сопровождении жены, предоставляя отцу изъявлять
свою волю, как ему угодно.
В тот же день завещание было составлено; привели свидетелей, оно было
прочитано и одобрено стариком, запечатано при всех и отдано на хранение
г-ну Дешан, нотариусу семьи Вильфор.
Вернувшись к себе, супруги Вильфор узнали, что в гостиной их ждет
приехавший с визитом граф Монте-Кристо; г-жа де Вильфор, слишком взвол-
нованная, чтобы сразу выйти к нему, прошла к себе в спальню, королевский
прокурор, более в себе уверенный, прямо направился в гостиную. Но как он
ни умел держать себя в руках, как ни владел выражением своего лица, он
не был в силах скрыть свою мрачность, и граф, на губах которого сияла
лучезарная улыбка, обратил внимание на его озабоченный и угрюмый вид.
- Что с вами, господин де Вильфор? - спросил он после первых при-
ветствий. - Быть может, я явился как раз в ту минуту, когда вы писали
какой-нибудь нешуточный обвинительный акт?
Вильфор попытался улыбнуться.
- Нет, граф, - сказал он, - в данном случае жертва - я сам. Это я
проиграл дело, а над обвинительным актом работали случай, упрямство и
безумие.
- Что вы хотите сказать? - спросил Монте-Кристо с прекрасно разыгран-
ным участием. - У вас в самом деле серьезные неприятности?
- Не стоит и говорить, граф, - сказал Вильфор с полным горечи спо-
койствием, - пустяки, просто денежная потеря.
- Да, конечно, - ответил Монте-Кристо, - денежная потеря - пустяки,
если обладать таким состоянием, как ваше, и таким философским и возвы-
шенным умом, как ваш!
- Поэтому, - ответил Вильфор, - я и озабочен не изза денег, хотя
как-никак девятьсот тысяч франков стоят того, чтобы о них пожалеть или
во всяком случае, чтобы подосадовать. Меня огорчает больше всего эта иг-
ра судьбы, случая, предопределения, не знаю, как назвать ту силу, что
обрушила на меня этот удар, уничтожила мои надежды на богатство и, быть
может, разрушила будущность моей дочери из-за каприза впавшего в детство
старика.
- Да что вы! Как же так? - воскликнул граф. - Девятьсот тысяч фран-
ков, вы говорите? Вы правы, эта сумма стоит того, чтобы о ней пожалел
даже философ, но кто же вам доставил такое огорчение?
- Мой отец, о котором я вам рассказывал.
- Господин Нуартье? Неужели? Но вы мне говорили, насколько я помню,
что он совершенно парализован и утратил все свои способности?
- Да, физические способности, потому что он не в состоянии двигаться,
не в состоянии говорить, и, несмотря на это, он мыслит, он желает, он
действует, как видите. Я ушел от него пять минут тому назад; он сейчас
занят тем, что диктует двум нотариусам свое завещание.
- Так, значит, он заговорил?
- Нет, но заставил себя понять.
- Каким образом?
- Взглядом; его глаза продолжают жить и, как видите, убивают.
- Мой друг, - сказала г-жа де Вильфор, входя в комнату, - мне кажет-
ся, вы преувеличиваете.
- Сударыня... - приветствовал ее с поклоном граф.
Госпожа де Вильфор ответила самой очаровательной улыбкой.
- Но что я слышу от господина де Вильфор? - спросил Монте-Кристо. -
Что за непонятная немилость?..
- Непонятная, вот именно! - сказал королевский прокурор, пожимая пле-
чами. - Старческий каприз!
- А разве нет способа заставить его изменить решение?
- Нет, есть, - сказала г-жа де Вильфор, - и только от моего мужа за-
висит, чтобы это завещание было составлено не в ущерб Валентине, а нао-
борот, в ее пользу.
Граф, видя, что супруги начали говорить загадками, принял рассеянный
вид и стал с глубочайшим вниманием и явным одобрением следить за Эдуар-
дом, подливавшим чернила в птичье корытце.
- Дорогая моя, - возразил Вильфор жене, - вы знаете, что я не склонен
разыгрывать у себя в доме патриарха и никогда не воображал, будто судьбы
мира зависят от моего мановения. Но все же необходимо, чтобы моя семья
считалась с моими решениями и чтобы безумие старика и капризы ребенка не
разрушали давно обдуманных мною планов. Барон д'Эпине был моим другом,
вы это знаете, и его сын был бы для нашей дочери наилучшим мужем.
- Так, по-вашему, - сказала г-жа де Вильфор, - Валентина с ним сгово-
рилась?.. В самом деле... она всегда противилась этому браку, и я не
удивлюсь, если все, что мы сейчас видели и слышали, окажется просто вы-
полнением заранее составленного ими плана.
- Поверьте, - сказал Вильфор, - что так не отказываются от капитала в
девятьсот тысяч франков.
- Она отказалась бы и от мира, ведь она год тому назад собиралась уй-
ти в монастырь.
- Все равно, - возразил Вильфор, - говорю вам, этот брак состоится!
- Вопреки воле вашего отца? - сказала г-жа де Вильфор, пробуя играть
на другой струне. - Это не шутка!
Монте-Кристо делал вид, что не слушает, но не пропускал ни одного
слова из этого разговора.
- Сударыня, - возразил Вильфор, - я должен сказать, что всегда почи-
тал своего отца, потому что естественное сыновнее чувство соединялось у
меня с сознанием его нравственного превосходства; наконец, потому, что
отец для нас вдвойне священен: как наш создатель и как наш господин; но
не могу же я считать теперь разумным старика, который, в память своей
ненависти к отцу, ненавидит сына; с моей стороны было бы смешно согласо-
вать свое поведение с его капризами. Я не перестану относиться с глубо-
чайшим почтением к господину Нуартье, я безропотно подчинюсь наложенной
им на меня денежной каре, но решение мое останется непреклонным, и обще-
ство рассудит, на чьей стороне был здравый смысл. Я выдам замуж мою дочь
за барона Франца д'Эпине, так как считаю, что это хороший и почетный
брак, и так как в конечном счете я хочу выдать свою дочь за того, кто
мне подходит.
- Вот как, - сказал граф, у которого королевский прокурор то и дело
взглядом просил одобрения, - вот как! Господин Нуартье, по вашим словам,
лишает мадемуазель Валентину наследства за то, что она выходит замуж за
барона Франца д'Эпине?
- Вот именно в этом вся причина, - сказал Вильфор, пожимая плечами.
- Во всяком случае видимая причина, - прибавила г-жа де Вильфор.
- Действительная причина, сударыня. Поверьте, я знаю своего отца.
- Можете вы это понять? - спросила молодая женщина. - Чем, скажите
пожалуйста, господин д'Эпине хуже всякого другого?
- В самом деле, - сказал граф, - я встречал господина Франца д'Эпине;
это ведь сын генерала де Кенель, впоследствии барона д'Эпине?
- Совершенно верно, - ответил Вильфор.
- Он показался мне очаровательным молодым человеком.
- Поэтому я и уверена, что это только предлог, - сказала г-жа де
Вильфор. - Старики становятся тиранами в отношении тех, кого они любят;
господин Нуартье просто не желает, чтобы его внучка выходила замуж.
- Но, может быть, у этой ненависти есть какая-нибудь причина? - спро-
сил Монте-Кристо.
- Бог мой, откуда же это можно знать?
- Может быть, политическая антипатия?
- Действительно, мой отец и отец господина д'Эпине жили в бурное вре-
мя; я видел лишь последние дни его, - сказал Вильфор.
- Ваш отец, кажется, был бонапартист? - спросил Монте-Кристо. - Мне
помнится, вы говорили что-то в этом роде.
- Мой отец был прежде всего якобинец, - возразил Вильфор, забыв в
своем волнении о всякой осторожности, - и тога сенатора, накинутая на
его плечи Наполеоном, изменила лишь его наряд, но не его самого. Когда
мой отец участвовал в заговорах, он делал это не из любви к императору,
а из ненависти к Бурбонам; самое страшное в нем было то, что он никогда
не сражался за неосуществимые утопии, а всегда лишь за действительно
возможное, и при этом следовал ужасной теории монтаньяров, которые не
останавливались ни перед чем, чтобы достигнуть своей цели.
- Ну, вот видите, - сказал Монте-Кристо, - в этом все дело. Нуартье и
д'Эпине столкнулись на политической почве. Хотя генерал д'Эпине и служил
в войсках Наполеона, но он в душе был роялистом, правда? Ведь это тот
самый, что был убит однажды ночью, при выходе из бонапартистского клуба,
куда его завлекли в надежде найти в нем собрата?
Вильфор почти с ужасом взглянул на графа.
- Я ошибаюсь? - спросил Монте-Кристо.
- Напротив, - сказала г-жа де Вильфор, - это так и есть; и именно по-
этому мой муж, желая изгладить всякое воспоминание о былой вражде, решил
соединить любовью двух детей, отцы которых ненавидели друг друга.
- Превосходная мысль! - сказал Монте-Кристо. - Мысль, исполненная ми-
лосердия; свет должен рукоплескать ей. В самом деле, было бы прекрасно,
если бы мадемуазель Нуартье де Вильфор стала называться госпожой Франц
д'Эпине.
Вильфор вздрогнул и посмотрел на Монте-Кристо, как бы желая прочесть
в глубине его сердца намерение, которое продиктовало ему эти слова.
Но на губах графа играла обычная приветливая улыбка; и на этот раз
королевский прокурор, несмотря на всю свою проницательность, опять не
увидел ничего, кроме оболочки.
- Поэтому, - продолжал Вильфор, - хотя утрата состояния деда и
большое несчастье для Валентины, я всетаки не думаю, чтобы это могло
расстроить ее брак. Я не думаю, чтобы господина д'Эпине могла смутить
эта денежная потеря; он увидит, что я, пожалуй, стою больше этой суммы,
я, жертвующий ею ради того, чтобы сдержать свое слово; он примет также в
расчет, что Валентина и без того унаследовала после матери большое сос-
тояние; оно находится в распоряжении маркиза и маркизы де СенМеран, ее
деда и бабки с материнской стороны, а они оба ее нежно любят.
- И они заслуживают того, чтобы их любили и за ними ухаживали так же,
как это делает Валентина по отношению к господину Нуартье, - сказала
г-жа де Вильфор. - Впрочем, не позже чем через месяц они приедут в Па-
риж, и Валентине после такого оскорбления не к чему будет вечно сидеть с
Нуартье, как она сидела до сих пор.
Граф благосклонно внимал нестройным голосам оскорбленного самолюбия и
обманутой корысти.
- Я заранее прошу вас простить мне то, что я скажу, - заметил Мон-
те-Кристо после краткого молчания, - но мне кажется, что если господин
Нуартье и лишает наследства мадемуазель де Вильфор, виновную в том, что
она хочет выйти замуж за человека, отца которого он ненавидел, то он не
может сделать подобного упрека нашему милому Эдуарду.
- Ведь правда, граф? - воскликнула г-жа де Вильфор с непередаваемым
выражением. - Правда, это несправедливо, чудовищно несправедливо? Бедный
Эдуард такой же внук господина Нуартье, как и Валентина, а между тем,
если бы она не выходила замуж за Франца д'Эпине, Нуартье оставил бы ей
все свое состояние. Наконец, Эдуард - носитель родового имени, и все же
Валентина, даже если дед лишит ее наследства, окажется втрое богаче, чем
он.
Монте-Кристо не произносил ни слова и только внимательно слушал.
- Знаете, граф, - сказал Вильфор, - не будем больше говорить об этих
семейных неурядицах. Да, правда, мое состояние пойдет на увеличение до-
ходов бедных, а в наше время они-то и являются настоящими богачами. Да,
мой отец лишил меня законных надежд, и притом без всякой моей вины; но я
поступлю, как человек здравомыслящий, как человек благородный. Я обещал
господину д'Эпине доходы с этого капитала - и он их получит, даже если
мне ради этого придется пойти на самые тяжкие лишения.
- А все-таки, - возразила г-жа де Вильфор, неотступно возвращаясь к
преследовавшей ее мысли, - может быть, лучше посвятить д'Эпине в эту
неприятную историю, чтобы он сам возвратил данное ему слово?
- Это было бы большим несчастьем! - воскликнул Вильфор.
- Большим несчастьем? - переспросил Монте-Кристо.
- Разумеется, - сказал несколько спокойнее Вильфор, - расстроившийся,
даже из-за денежных недоразумений, брак бросает тень на невесту; кроме
того, всякие старые слухи, которым я хотел положить конец, возникнут
снова. Но нет, этого не будет. Господин д'Эпине, если он честный чело-
век, сочтет себя еще более связанным тем, что Валентина лишена нас-
ледства, иначе вышло бы, что им руководила только алчность; нет, этого
не может быть.
- Я думаю так же, - сказал Монте-Кристо, пристально глядя на г-жу
Вильфор, - будь я настолько другом господина де Вильфор, чтобы иметь
право давать советы, я сказал бы: так как Франц д'Эпине должен, по-види-
мому, скоро вернуться, надо повести это дело так, чтобы оно уже не могло
расстроиться; словом, я бы начал борьбу, которая может окончиться только
к чести господина де Вильфор.
Этот последний встал, видимо очень обрадованный; жена его слегка поб-
леднела.
- Отлично, - сказал Вильфор, - именно это я хотел услышать, и я вос-
пользуюсь вашим советом, - добавил он, подавая руку Монте-Кристо. -
Итак, прошу всех в этом доме считать, что то, что здесь произошло сегод-
ня, не имеет никакого значения: наши планы остаются неизменными.
- Сударь, - сказал граф, - смею вас уверить, что как бы ни был несп-
раведлив свет, он оценит вашу решимость; ваши друзья будут гордиться ва-
ми, а господин д'Эпине, даже если бы ему пришлось взять мадемуазель де
Вильфор без всякого приданого, хотя это и не так, будет счастлив всту-
пить в семью, где умеют подняться до такого самопожертвования, чтобы
сдержать свое слово и исполнить свой долг.
С этими словами граф встал и собрался уходить.
- Вы нас покидаете, граф? - сказала г-жа де Вильфор.
- Я принужден это сделать, сударыня, я заехал только напомнить вам
ваше обещание быть у меня в субботу.
- Неужели вы могли думать, что мы забудем?
- Вы слишком добры, сударыня, господин де Вильфор занят такими важны-
ми и подчас неотложными делами...
- Мой муж дал слово, граф - сказала г-жа де Вильфор, - а вы могли
убедиться, что он верен ему даже в том случае, когда он многое теряет от
этого, здесь же он может быть только в выигрыше.
- Обед состоится в вашем доме на Елисейских Полях? - спросил Вильфор.
- Нет, - отвечал Монте-Кристо, - тем ценнее ваша самоотверженность:
это будет за городом.
- За городом?
- Да.
- Где же? В окрестностях Парижа?
- У самых ворот, полчаса езды от заставы: в Отейле.
- В Отейле! - воскликнул Вильфор. - Да, правда, жена говорила мне,
что вы живете в Отейле, ей ведь оказали помощь в вашем доме. А в каком
месте Отейля?
- На улице Фонтен.
- На улице Фонтен? - продолжал Вильфор сдавленным голосом. - Какой
номер?
- Двадцать восемь.
- Так это вам продали дом маркиза де Сен-Меран? - воскликнул Вильфор.
- Маркиза де Сен-Меран? - спросил Монте-Кристо. - Разве этот дом при-
надлежал маркизу де СенМеран?
- Да, - отвечала г-жа де Вильфор, - и можете себе представить, граф,
какая странность...
- Что именно?
- Вы согласны, что это прелестный дом, не правда ли?
- Очаровательный.
- А мой муж никогда не соглашался поселиться в нем.
- Право, сударь, - сказал Монте-Кристо, - это предубеждение, которого
я не могу понять.
- Я не люблю Отейля, - с усилием ответил королевский прокурор.
- Но, надеюсь, я не буду столь несчастлив, - с беспокойством сказал
Монте-Кристо, - чтобы эта антипатия лишила меня удовольствия видеть вас
у себя.
- Нет, граф... я надеюсь... поверьте, я сделаю все возможное, - про-
бормотал Вильфор.
- Нет, я не принимаю никаких отговорок, - отвечал Монте-Кристо. - В
субботу, в шесть часов, я жду вас, и если вы не приедете, то, знаете, я
могу подумать... что с этим домом, уже двадцать лет необитаемым, связано
нечто зловещее, какая-нибудь кровавая легенда.
- Я приеду, граф, приеду, - поспешно заявил Вильфор.
- Благодарю вас, - сказал Монте-Кристо. - А теперь разрешите откла-
няться.
- В самом деле, граф, вы сказали, что принуждены покинуть нас, - ска-
зала г-жа де Вильфор, - и даже как будто собирались сказать, почему
именно, но как раз заговорили о другом.
- Право, сударыня, - сказал Монте-Кристо, - я боюсь сознаться вам,
куда я еду.
- Все равно, скажите.
- Я, как настоящий ротозей, собираюсь поехать посмотреть на одну
вещь, о которой я нередко мечтал целыми часами.
- Что же это такое?
- Телеграф.
- Телеграф? - повторила г-жа де Вильфор.
- Да, телеграф. Мне иногда приходилось, в яркий день, видеть на краю
дороги, на пригорке, эти вздымающиеся кверху черные суставчатые руки,
похожие на лапы огромного жука, и, уверяю вас, я всегда глядел на них с
волнением. Я думал о том, что эти странные знаки, так четко рассекающие
воздух и передающие за триста лье неведомую волю человека, сидящего за
столом, другому человеку, сидящему в конце линии за другим столом, выри-
совываются на серых тучах или голубом небе только силою желания этого
всемогущего властелина; и я думал о духах, сильфах, гномах - словом, о
тайных силах, - и смеялся. Но у меня никогда не являлось желания поближе
рассмотреть этих огромных насекомых с белым брюшком и тощими черными ла-
пами, потому что я боялся найти под их каменными крыльями маленькое че-
ловеческое существо, очень важное, очень педантичное, напичканное наука-
ми, каббалистикой или колдовством. Но в одно прекрасное утро я узнал,
что всяким телеграфом управляет несчастный служака, получающий в год ты-
сячу двести франков и созерцающий целый день не небо, как астроном, не
воду, как рыболов, не пейзаж, как праздный гуляка, а такое же насекомое
с белым брюшком и черными лапами, своего корреспондента, находящегося за
четыре или пять лье от него. Тогда мне стало любопытно посмотреть вблизи
на эту живую куколку, на то, как она из глубины своего кокона играет с
соседней куколкой, дергая одну веревочку за другой.
- И вы едете туда?
- Я еду туда.
- На какой телеграф? Министерства внутренних дел или Обсерватории?
- Ни в коем случае; там я встречу людей, которые пожелают растолко-
вать мне то, чего я не хочу знать, и станут насильно объяснять мне тай-
ну, которой сами не понимают. Черт возьми, я хочу сохранить свои иллюзии
относительно насекомых; достаточно того, что я утратил иллюзии относи-
тельно людей. Так что я не поеду ни на телеграф министерства внутренних
дел, ни на телеграф Обсерватории. Мне нужен телеграф на вольном воздухе,
чтобы увидеть без прикрас бедного малого, окаменевшего в своей башенке.
- Хоть вы и знатный вельможа, но очень странный человек, - сказал
Вильфор.
- Какую линию вы посоветуете мне осмотреть?
- Ту, где сейчас идет самая усиленная работа.
- Отлично. Значит, испанскую?
- Конечно. Хотите письмо от министра, чтобы вам объяснили...
- Нет, нет, - сказал Монте-Кристо, - наоборот, я же говорю, что ниче-
го не хочу понимать. С той минуты, как я что-нибудь пойму, телеграф пе-
рестанет существовать для меня и останется только знак, посланный госпо-
дином Дюшателем или господином де Монталиве и переданный байоннскому
префекту в виде двух греческих слов. А я хочу оставить во всей их чисто-
те насекомое с черными лапами и страшное слово и сохранить все мое к ним
почтение.
- Так поезжайте, потому что через два часа совсем стемнеет, и вы ни-
чего не увидите.
- Вы меня пугаете! Который из них всего ближе?
- На дороге в Байонну?
- Да, хотя бы на дороге в Байонну.
- Шатильонский.
- А после Шатильонского?
Кажется, на башне Мольери.
Благодарю вас, до свидания! В субботу я скажу вам о своих впечатлени-
ях.
В дверях граф столкнулся с нотариусами, которые только что лишили Ва-
лентину наследства и уходили, очень довольные тем, что составили акт,
делающий им немалую честь.
Не в тот же вечер, как он говорил, а на следующее утро граф Мон-
те-Кристо выехал через заставу Анфер, направился по Орлеанской дороге,
миновал деревню Лина, не останавливаясь около телеграфа, который, как
раз в то время, когда граф проезжал мимо, двигал своими длинными, тощими
руками, и доехал до башни Монлери, расположенной, как всем известно, на
самой возвышенной точке одноименной долины.
У подножия холма граф вышел из экипажа и по узенькой круговой тропин-
ке, шириной в полтора фута, начал подниматься в гору; дойдя до вершины,
он оказался перед изгородью, на которой уже зеленели плоды, сменившие
розовые и белые цветы.
Монте-Кристо принялся искать калитку и не замедлил ее найти. Это была
деревянная решетка, привешенная на ивовых петлях и запирающаяся пос-
редством гвоздя и веревки. Граф тотчас же освоился с этим механизмом, и
калитка отворилась.
Граф очутился в маленьком садике в двадцать шагов длиной и двенадцать
шириной; с одной стороны он был окаймлен той частью изгороди, в которой
было устроено остроумное приспособление, описанное нами под названием
калитки, а с другой примыкал к старой башне, обвитой плющом и усеянной
желтыми левкоями и гвоздиками.
Никто бы не сказал, что эта башня, вся в морщинах и цветах, словно
бабушка, которую пришли поздравить внуки, могла бы поведать немало ужас-
ных драм, если бы У нее нашелся и голос в придачу к тем грозным ушам,
которые старая пословица приписывает стенам.
Через садик можно было пройти по дорожке, посыпанной красным песком и
окаймленной бордюром и многолетнею толстою букса, чьи оттенки привели он
в восхищение взор Делакруа, нашего современного Рубенса. Дорожка эта
имела вид восьмерки и заворачивала, переплетаясь, так что на прост-
ранстве двадцати шагов можно было сделать прогулку в целых шестьдесят.