Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

поступку, господин королевский прокурор?
- А откуда известно, что его похоронили заживо?
- Зачем же иначе его зарыли здесь? Этот сад никогда не служил кладби-
щем.
- Как у вас во Франции поступают с детоубийцами? - наивно спросил ма-
йор Кавальканти.
- Им попросту отрубают голову, - ответил Данглар.
- Ах, отрубают голову! - повторил Кавальканти.
- Кажется, так. Не правда ли, господин де Вильфор? - спросил Мон-
те-Кристо.
- Да, граф, - ответил тот голосом, в котором уже не было ничего чело-
веческого.
Монте-Кристо понял, что большего не в силах перенести те двое, для
кого он приготовил эту сцену; он не хотел заходить слишком далеко.
- А кофе, господа! - сказал он. - Мы про него совсем забыли.
И он провел своих гостей обратно к столу, поставленному посреди лу-
жайки.
- Право, граф, - сказала г-жа Данглар, - мне стыдно признаться в та-
кой слабости, но все эти ужасные истории вывели меня из равновесия; раз-
решите мне сесть, пожалуйста.
И она упала на стул.
Монте-Кристо поклонился ей и подошел к г-же де Вильфор.
- Мне кажется, госпожа Данглар снова нуждается в вашем флаконе, -
сказал он.
Но раньше, чем г-жа де Вильфор успела подойти к своей приятельнице,
королевский прокурор уже шепнул г-же Данглар:
- Нам нужно поговорить.
- Когда?
- Завтра.
- Где?
- В моем служебном кабинете... в суде, если вы ничего не имеете про-
тив; это, по-моему, самое безопасное место.
- Я приду.
В эту минуту подошла г-жа де Вильфор.
- Благодарю вас, мой друг, - сказала г-жа Данглар, пытаясь улыб-
нуться, - все прошло, и мне гораздо лучше.

VII. НИЩИЙ

Становилось поздно; г-жа де Вильфор заговорила о возвращении в Париж,
чего не посмела сделать г-жа Данглар, несмотря на свое явное недомога-
ние.
Итак, по просьбе своей жены, Вильфор первый подал знак к отъезду. Он
предложил г-же Данглар место в своем ландо, чтобы его жена могла ухажи-
вать за ней. Данглар, погруженный в интереснейший деловой разговор с Ка-
вальканти, не обращал никакого внимания на происходящее.
Прося у г-жи де Вильфор флакон, Монте-Кристо заметил, как Вильфор по-
дошел к г-же Данглар; и, понимая его положение, догадался о том, что он
ей сказал, хотя тот говорил так тихо, что сама г-жа Данглар едва его
расслышала.
Ни во что не вмешиваясь, граф дал сесть на лошадей и уехать Моррелю,
Дебрэ и Шато-Рено, а обеим дамам отбыть в ландо Вильфора; со своей сто-
роны, Данглар, все более приходивший в восторг от Кавальканти-отца, при-
гласил его к себе в карету.
Что касается Андреа Кавальканти, то он направился к ожидавшему его у
ворот тильбюри с запряженной в него громадной темно-серой лошадью, кото-
рую, поднявшись на цыпочки, держал под уздцы чрезмерно англизированный
грум.
За обедом Андреа говорил мало; он был очень смышленый юноша и понево-
ле опасался сказать какую-нибудь глупость в обществе столь богатых и
влиятельных людей; к тому же его широко раскрытые глаза не без тревоги
останавливались на королевском прокуроре.
Затем им завладел Данглар, который, бросив беглый взгляд на старого
чопорного майора и на его довольно робкого сына и сопоставив все эти
признаки с радушием Монте-Кристо, решил, что имеет дело с каким-нибудь
набобом, прибывшим в Париж, чтобы усовершенствовать светское воспитание
своего наследника.
Поэтому он с несказанным благоволением созерцал огромный бриллиант,
сверкавший на мизинце майора, ибо майор, как человек осторожный и опыт-
ный, опасаясь, как бы не случилось чего-нибудь с его ассигнациями, тот-
час же превратил их в ценности. Затем, после обеда, под видом беседы о
промышленности и путешествиях, он расспросил отца и сына об их образе
жизни; а отец и сын, предупрежденные, что именно у Данглара им будет от-
крыт текущий счет, одному на сорок восемь тысяч франков единовременно,
другому - на пятьдесят тысяч ливров ежегодно, были с банкиром очарова-
тельны и преисполнены такой любезности, что готовы были пожать руки его
слугам, лишь бы дать выход переполнявшей их признательности.
То уважение - мы бы даже сказали: то благоговение, - которое Ка-
вальканти вызвал в Дангларе, усугублялось еще одним обстоятельством. Ма-
йор, верный принципу Горация: nil admirari [51] удовольствовался, как мы
видели, тем, что показал свою осведомленность, сообщив, в каком озере
ловятся лучшие миноги. Засим он молча съел свою долю этой рыбы. И Данг-
лар сделал вывод, что такие роскошества - обычное дело для славного по-
томка Кавальканти, который, вероятно, у себя в Лукке питается форелями,
выписанными из Швейцарии, и лангустами, доставляемыми из Бретани тем же
способом, каким граф получил миног из озера Фузаро и стерлядей с Волги.
Поэтому он с явной благосклонностью выслушал слова Кавальканти:
- Завтра, сударь, я буду иметь честь явиться к вам по делу.
- А я, сударь, - ответил Данглар, - почту за счастье принять вас.
После этого он предложил Кавальканти, если тот согласен лишиться об-
щества сына, довезти его до гостиницы Принцев.
Кавальканти ответил, что его сын уже давно привык вести жизнь самос-
тоятельного молодого человека, имеет поэтому собственных лошадей и эки-
пажи, и так как сюда они прибыли отдельно, то он не видит, почему бы им
не уехать отсюда порознь.
Итак, майор сел в карету Данглара. Банкир уселся рядом, все более
восхищаясь здравыми суждениями этого человека о бережливости и аккурат-
ности, что, однако, не мешало ему давать сыну пятьдесят тысяч франков в
год, а для этого требовался годовой доход тысяч в пятьсот или шестьсот.
Тем временем Андреа для пущей важности разносил своего грума за то,
что тот не подал лошадь к подъезду, а остался ждать у ворот и тем самым
вынудил его сделать целых тридцать шагов, чтобы дойти до тильбюри.
Грум смиренно выслушал выговор; чтобы удержать лошадь, нетерпеливо
бившую копытом, он схватил ее под уздцы левой рукой, а правой протянул
вожжи Андреа, который взял их и занес ногу в лаковом башмаке на поднож-
ку.
В это время кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся, думая,
что Данглар или Монте-Кристо забыли ему что-нибудь сказать и вспомнили
об этом в последнюю минуту.
Но вместо них он увидал странную физиономию, опаленную солнцем, об-
росшую густой бородой, достойной натурщика, горящие, как уголья, глаза и
насмешливую улыбку, обнажавшую тридцать два блестящих белых зуба, острых
и жадных, как у волка или шакала.
Голова эта, покрытая седеющими, тусклыми волосами, была повязана
красным клетчатым платком; длинное, тощее и костлявое тело было облачено
в неимоверно рваную и грязную блузу, и казалось, что при каждом движении
этого человека его кости должны стучать, как у скелета. Рука, хлопнувшая
Андреа по плечу, - первое, что он увидел, - показалась ему гигантской.
Узнал ли он при свете фонаря своего тильбюри эту физиономию, или же
просто был ошеломлен ужасным видом этого человека, - мы не знаем; во
всяком случае он вздрогнул и отшатнулся.
- Что вам от меня нужно? - сказал он.
- Извините, почтенный, - ответил человек, прикладывая руку к красному
платку, - может быть, я вам помешал, по мне надо вам кое-что сказать.
- По ночам не просят милостыни, - сказал грум, намереваясь избавить
своего хозяина от назойливого бродяги.
- Я не прошу милостыни, красавчик, - иронически улыбаясь, сказал нез-
накомец, и в его улыбке было что-то такое страшное, что слуга отступил,
- я только хочу сказать два слова вашему хозяину, который дал мне одно
поручение недели две тому назад.
- Послушайте, - сказал в свою очередь Андреа достаточно твердым голо-
сом, чтобы слуга не заметил, насколько он взволнован, - что вам нужно?
Говорите скорей, приятель.
- Мне нужно... - едва слышно произнес человек в красном платке, - мне
нужно, чтобы вы избавили меня от необходимости возвращаться в Париж пеш-
ком. Я очень устал, и не так хорошо пообедал, как ты, и едва держусь на
ногах.
Андреа вздрогнул, услышав это странное обращение.
- Но чего же вы хотите наконец? - спросил он.
- Хочу, чтобы ты довез меня в твоем славном экипаже.
Андреа побледнел, но ничего не ответил.
- Да, представь себе, - сказал человек в красном платке, засунув руки
в карманы и вызывающе глядя на молодого человека, - мне этого хочется!
Слышишь, мой маленький Бенедетто?
При этом имени Андреа, по-видимому, стал уступчивее; он подошел к
груму и сказал:
- Я действительно давал этому человеку поручение, и он должен дать
мне отчет. Дойдите до заставы пешком, там вы наймете кабриолет, чтобы не
очень опоздать.
Удивленный слуга удалился.
- Дайте мне по крайней мере въехать в тень, - сказал Андреа.
- Ну, что до этого, я сам провожу тебя в подходящее место; вот уви-
дишь, - сказал человек в красном платке.
Он взял лошадь под уздцы и отвел тильбюри в темный угол, где действи-
тельно никто не мог увидеть того почета, который ему оказывал Андреа.
- Это я не ради чести проехаться в хорошем экипаже, - сказал он. -
Нет, я просто устал, а кстати хочу поговорить с тобой о делах.
- Ну, садитесь, - сказал Андреа.
Жаль, что было темно, потому что любопытное зрелище представляли этот
оборванец, восседающий на шелковых подушках, и рядом с ним правящий ло-
шадью элегантный молодой человек.
Андреа проехал все селение, не сказав ни слова; его спутник тоже мол-
чал и только улыбался, как будто очень довольный тем, что пользуется та-
ким превосходным способом передвижения.
Как только они проехали Отейль, Андреа осмотрелся, удостоверяясь, что
их никто не может ни видеть, ни слышать; затем он остановил лошадь и,
скрестив руки на груди, повернулся к человеку в красном платке.
- Послушайте, - сказал он, - что вам от меня надо? Зачем вы нарушаете
мой покой?
- Нет, ты скажи, мальчик, почему ты мне не доверяешь?
- В чем я не доверяю вам?
- В чем? Ты еще спрашиваешь? Мы с тобой расстаемся на Барском мосту,
ты говоришь мне, что отправляешься в Пьемонт и Тоскану, - и ничего по-
добного, ты оказываешься в Париже!
- А чем это вам мешает?
- Да ничем; наоборот, я надеюсь, что это будет мне на пользу.
- Вот как! - сказал Андреа. - Вы, значит, намерены на мне спекулиро-
вать?
- Ну, зачем такие громкие слова!
- Предупреждаю вас, что это напрасно, дядя Кадрусс.
- Да ты не сердись, малыш; ты сам должен знать, что значит несчастье;
ну, а несчастье делает человека завистливым. Я-то воображаю, что ты бро-
дишь по Пьемонту и Тоскане и тянешь лямку чичероне или носильщика; я
всей душой жалею тебя, как жалел бы родного сына. Ты же помнишь, я всег-
да тебя звал сыном.
- Ну, а дальше? Дальше что?
- Ах ты, порох! Потерпи немного.
- Я и так терпелив. Ну, кончайте.
- И вдруг я встречаю тебя у заставы, в тильбюри с грумом, одетого с
иголочки. Ты, что же, нашел золотоносную жилу или купил маклерский па-
тент?
- Значит, вы завидуете?
- Нет, я просто доволен, так доволен, что захотел поздравить тебя,
малыш; но я был недостаточно прилично одет, и потому принял меры предос-
торожности, чтобы не компрометировать тебя.
- Хороши меры предосторожности! - сказал Андреа. - Заговорить со мной
при слуге!
- Что поделаешь, сынок; заговорил, когда удалось встретиться. Лошадь
у тебя быстрая, экипаж легкий, и сам ты скользкий, как угорь; упусти я
тебя сегодня, я бы тебя, пожалуй, уже больше не поймал.
- Вы же видите, я вовсе не прячусь.
- Это твое счастье, я очень бы хотел сказать то же про себя; а вот я
прячусь. К тому же я боялся, что ты меня не узнаешь; но ты меня узнал, -
прибавил Кадру ее с гаденькой улыбочкой, - это очень мило с твоей сторо-
ны.
- Ну, хорошо, - сказал Андреа, - что же вы хотите?
- Ты говоришь мне "вы"; это нехорошо, Бенедетто, ведь я твой старый
товарищ; смотри, я стану требовательным.
Эта угроза охладила гнев Андреа; он чувствовал, что вынужден усту-
пить.
Он снова пустил лошадь рысью.
- С твоей стороны нехорошо так обращаться со мной, Кадрусс, - сказал
он. - Ты сам говоришь, что мы старые товарищи, ты марселей, я...
- Так ты теперь знаешь, кто ты?
- Нет, но я вырос на Корсике. Ты стар и упрям, я молод и неуступчив.
Плохо, если мы начнем угрожать друг другу, нам лучше все решать полюбов-
но. Чем я виноват, что судьба мне улыбнулась, а тебе по-прежнему не ве-
зет?
- Так тебе вправду повезло? Значит, и этот грум, и тильбюри, и платье
не взяты напрокат? Что ж, тем лучше! - сказал Кадрусс с блестящими от
жадности глазами.
- Ты сам это отлично видишь и понимаешь, раз ты заговорил со мной, -
сказал Андреа, все больше волнуясь. - Будь у меня на голове платок, как
у тебя, грязная блуза на плечах и дырявые башмаки на ногах, ты не стре-
мился бы узнать меня.
- Вот видишь, как ты меня презираешь, малыш. Нехорошо! Теперь, когда
я тебя нашел, ничто не мешает мне одеться в лучшее сукно. Я же знаю твое
доброе сердце: если у тебя два костюма, ты отдашь один мне; ведь я отда-
вал тебе свою порцию супа и бобов, когда ты уж очень хотел есть.
- Это верно, - сказал Андреа.
- И аппетит же у тебя был! У тебя все еще хороший аппетит?
- Ну, конечно, - сказал, смеясь, Андреа.
- Воображаю, как ты пообедал сейчас у этого князя!
- Он не князь, он только граф.
- Граф? Богатый?
- Да, но не рассчитывай на него; с этим господином не так легко иметь
дело.
- Да ты не беспокойся! Твоего графа никто не трогает, можешь оставить
его себе. Но, конечно, - прибавил Кадрусс, на губах которого снова поя-
вилась та же отвратительная улыбка, - за это тебе придется раскоше-
литься.
- Ну, сколько же тебе нужно?
- Думаю, что на сто франков в месяц...
- Ну?
- Я смогу существовать...
- На сто франков?
- Плохо, конечно, ты сам понимаешь, но...
- Но?
- На сто пятьдесят франков я отлично устроюсь.
- Вот тебе двести, - сказал Андреа.
И он положил в руку Кадрусса десять луидоров.
- Хорошо, - сказал Кадрусс.
- Заходи к швейцару каждое первое число, и ты будешь получать столько
же.
- Ну вот, ты опять меня унижаешь!
- Как так?
- Заставляешь меня обращаться к челяди. Нет, знаешь, ли, я хочу иметь
дело только с тобой.
- Хорошо, приходи ко мне, и каждое первое число, во всяком случае по-
ка мне будут выплачивать мои доходы, ты будешь получать свое.
- Ну, ну, я вижу, что не ошибся в тебе. Ты славный малый, хорошо,
когда удача выпадает на долю таких людей. А расскажи, каким образом тебе
повезло?
- Зачем тебе это знать? - спросил Кавальканти.
- Опять недоверие!
- Нисколько. Я разыскал своего отца.
- Настоящего отца?
- Ну... поскольку он дает мне деньги...
- Постольку ты веришь и уважаешь, правильно. А как зовут твоего отца?
- Майор Кавальканти.
- И он тобой доволен?
- Пока что, видимо, доволен.
- А кто тебе помог разыскать его?
- Граф Монте-Кристо.
- У которого ты сейчас был?
- Да.
- Послушай, постарайся пристроить меня к нему дедушкой, раз он этим
занимается.
- Пожалуй, я поговорю с ним о тебе; а пока что ты будешь делать?
- Я?
- Да, ты.
- Очень мило, что ты беспокоишься об этом, - сказал Кадрусс.
- Мне кажется, - возразил Андреа, - раз ты интересуешься мною, я тоже
имею право кое о чем спросить.
- Верно... Я сниму комнату в приличном доме, оденусь как следует, бу-
ду каждый день бриться и ходить в кафе читать газеты. По вечерам буду
ходить в театр с какой-нибудь компанией клакеров. Вообще приму вид бу-
лочника, удалившегося на покой; я всегда мечтал об этом.
- Что ж, это хорошо. Если ты исполнишь свое намерение и будешь благо-
разумен, все пойдет чудесно.
- Посмотрите на этого Боссюэ!..[52] Ну, а ты кем станешь? Пэром Фран-
ции?
- Все возможно! - сказал Андреа.
- Майор Кавальканти, может быть, и пэр... но, к сожалению, нас-
ледственность в этом деле упразднена.
- Пожалуйста, без политики, Кадрусс!.. Ну вот, ты получил, что хотел,
и мы приехали, а потому вылезай и исчезни.
- Ни в коем случае, милый друг!
- То есть как?
- Посуди сам, малыш; на голове красный платок, сапоги без подметок,
никаких документов - ив кармане десять луидоров, не считая того, что там
уже было; в общем ровно двести франков. Да меня у заставы непременно
арестуют! Чтобы оправдаться, я должен буду заявить, что это ты дал мне
десять луидоров; начнется дознание, следствие; узнают, что я покинул Ту-
лон, ни у кого не спросясь, и меня погонят по этапу до самого Средизем-
ного моря. И я снова стану просто номер сто шесть, и прощай мои мечты
походить на булочника, удалившегося на покой! Ни в коем случае, сынок; я
предпочитаю достойно жить в столице.
Андреа нахмурился; милый сын майора Кавальканти был, как он сам приз-
нался, очень упрям. Он остановил лошадь, быстро огляделся, и, пока его
взор пытливо скользил по сторонам, рука его точно ненароком опустилась в
карман и нащупала курок карманного пистолета.
Но в то же время Кадрусс, ни на минуту не спускавший глаз со своего
спутника, заложил руки за спину и тихонько раскрыл длинный испанский
нож, который он на всякий случай всегда носил с собой.
Приятели явно были достойны друг друга и поняли это; Андреа мирно
извлек руку из кармана и стал поглаживать свои рыжие усы.
- Наконец-то ты заживешь счастливо, дружище Кадрусс, - сказал он.
- Постараюсь сделать все возможное для этого, - ответил трактирщик с
Гарского моста, снова складывая нож.
- Ладно, едем в Париж. Но как ты проедешь заставу, не вызывая подоз-
рений? Мне кажется, в таком костюме ты еще больше рискуешь, сидя в эки-
паже, чем шагая пешком.
- Погоди, - сказал Кадрусс, - сейчас увидишь.
Он надел шляпу Андреа, накинул плащ с большим воротником, оставленный
грумом в экипаже, и принял сосредоточенный вид, подобающий слуге из хо-
рошего дома, когда хозяин сам правит лошадью.
- А я что же, так и поеду с непокрытой головой? - сказал Андреа.
- Эка важность! - фыркнул Кадрусс. - Сегодня такой ветер, что у тебя
могла слететь шляпа.
- Ладно, - сказал Андреа, - покончим с этим.
- Да кто ж тебе мешает? - сказал Кадрусс. - Не я, надеюсь?
- Шш... - прошептал Кавальканти.
Заставу миновали благополучно.
Доехав до первой улицы, Андреа остановил лошадь, и Кадрусс спрыгнул
на землю.
- Позволь, - сказал Андреа, - а плащ, а моя шляпа?
- Ты же не хочешь, чтобы я простудился, - отвечал Кадрусс.
- А как же я?
- Ты молод, а я уже становлюсь стар: до свидания, Бенедетто!
И он исчез в переулке.
- Увы, - сказал со вздохом Андреа, - неужели на земле невозможно пол-
ное счастье?

VIII. СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА

Доехав до площади Людовика XV, молодые люди расстались: Моррель нап-
равился к бульварам, Шато-Рено к мосту Революции, а Дебрэ поехал по на-
бережной.
Моррель и Шато-Рено, по всей вероятности, вернулись к своим домашним
очагам, как еще до сих пор говорят с трибуны Палаты в красиво построен-
ных речах и на сцене театра улицы Ришелье в красиво написанных пьесах,
но Дебрэ поступил иначе. У ворот Лувра он повернул налево, рысью пересек
Карусельную площадь, направился по улице Сен-Рок, повернул на улицу Ми-
шодьер и подъехал к дому Данглара как раз в ту минуту, когда ландо
Вильфора, завезя его самого с женой в предместье Сент-Оноре, доставило
домой баронессу.
Дебрэ, как свой человек в доме, первый въехал во двор, бросил поводья
лакею, а сам вернулся - к экипажу, помог г-же Данглар сойти и взял ее
под руку, чтобы проводить в комнаты.
Как только ворота закрылись и баронесса вместе с Дебрэ очутились во
дворе, он сказал:
- Что с вами, Эрмина? Почему вам стало дурно, когда граф рассказывал
эту историю, или, вернее, эту сказку?
- Потому, что я вообще отвратительно себя чувствовала сегодня, мой
друг, - ответила баронесса.
- Да нет же, Эрмина, - возразил Дебрэ, - я никогда этому не поверю.
Наоборот, вы были прекрасно настроены, когда приехали к графу. Правда,
господин Данглар был немного не в духе; но я ведь знаю, как мало вы об-
ращаете внимания на его дурное настроение. Кто-то вас расстроил. Расска-
жите мне, в чем дело, вы же знаете, я не потерплю, чтобы вас обидели.
- Уверяю вас, Люсьен, вы ошибаетесь, - сказала госпожа Данглар, - все
дело просто в самочувствии, как я вам сказала, да еще в дурном настрое-
нии, которое вы заметили и о котором я не считала нужным вам говорить.
Было очевидно, что г-жа Данглар находится во власти того нервного
возбуждения, в котором женщины часто сами не отдают себе отчета, или же
что она, как угадал Дебрэ, испытала какое-нибудь скрытое потрясение, в
котором не хотела никому сознаться. Дебрэ, привыкший считаться с беспри-
чинной нервозностью, как с одним из элементов женской натуры, перестал
настаивать и решил ждать благоприятной минуты, когда можно будет снова
задать этот вопрос или когда ей самой вздумается признаться.
У дверей своей спальни баронесса встретила мадемуазель Корнели, свою
доверенную камеристку.
- Что делает моя дочь? - спросила г-жа Данглар.
- Весь вечер занималась, а потом легла, - ответила мадемуазель Корне-
ли.
- Но, мне кажется, кто-то играет на рояле?
- Это играет мадемуазель д'Армильи, а мадемуазель Эжени лежит в пос-
тели.
- Хорошо, - сказала г-жа Данглар, - помогите мне раздеться.
Вошли в спальню. Дебрэ растянулся на широком диване, а г-жа Данглар
вместе с мадемуазель Корнели прошла в свою уборную.
- Скажите, Люсьен, - спросила через дверь г-жа Данглар, - Эжени
по-прежнему не желает с вами разговаривать?
- Не я один на это жалуюсь, сударыня, - сказал Люсьен, играя с собач-
кой баронессы; она признавала его за друга дома и всегда ласкалась к не-
му. - Помнится, я слышал на днях у вас, как Морсер сетовал, что не может
добиться ни слова от своей невесты.
- Это верно, - сказала г-жа Данглар, - но я думаю, что скоро все из-
менится и Эжени явится к вам в кабинет.
- Ко мне в кабинет?
- Я хочу сказать - в кабинет министра.
- Зачем?
- Чтобы попросить вас устроить ей ангажемент в оперу. Право, я никог-
да не видела такого пристрастия к музыке. Для девушки из общества это
смешно!
Дебрэ улыбнулся.
- Ну что ж, - сказал он, - пусть приходит, раз вы и барон согласны.
Мы устроим ей этот ангажемент и постараемся, чтобы он соответствовал ее
достоинствам, хотя мы слишком бедны, чтобы оплачивать такой талант, как
у нее.
- Можете идти, Корнели, - сказала г-жа Данглар, - вы мне больше не
нужны.
Корнели удалилась, и через минуту г-жа Данглар вышла из уборной в
очаровательном неглиже. Она села рядом с Люсьеном и стала задумчиво гла-
дить болонку.
Люсьен молча смотрел на нее.
- Слушайте, Эрмина, - сказал он наконец, - скажите откровенно: вы
чем-то огорчены, правда?
- Нет, ничем, - возразила баронесса.
Но ей было душно, она встала, попыталась вздохнуть полной грудью и
подошла к зеркалу.
- Я сегодня похожа на пугало, - сказала она.
Дебрэ, улыбаясь, встал, чтобы подойти к баронессе и успокоить ее на
этот счет, как вдруг дверь открылась.
Вошел Данглар; Дебрэ снова опустился на диван.
Услышав шум открывающейся двери, г-жа Данглар обернулась и взглянула
на своего мужа с удивлением, которое даже не старалась скрыть.
- Добрый вечер, сударыня, - сказал банкир. - Добрый вечер, господин
Дебрэ.
По-видимому, баронесса объяснила себе это неожиданное посещение тем,
что барон пожелал загладить колкости, которые несколько раз за этот день
вырывались у него.
Она приняла гордый вид и, не отвечая мужу, обернулась к Люсьену.
- Почитайте мне что-нибудь, господин Дебрэ, - сказала она.
Дебрэ, которого этот визит сначала несколько встревожил, успокоился,
видя невозмутимость баронессы, и протянул руку к книге, заложенной пер-
ламутровым ножом с золотой инкрустацией.
- Прошу прощения, - сказал банкир, - но вы утомлены, баронесса, и вам
пора отдохнуть; уже одиннадцать часов, а господин Дебрэ живет очень да-
леко.
Дебрэ остолбенел; и не потому, чтобы тон Данглара не был вежливым и
спокойным, - но за этой вежливостью и спокойствием сквозила непривычная
готовность не считаться на сей раз с желаниями жены.
Баронесса тоже была изумлена и выразила свое удивление взглядом, ко-
торый, вероятно, заставил бы ее мужа задуматься, если бы его глаза не
были устремлены на газету, где он искал биржевой бюллетень.
Таким образом, этот гордый взгляд пропал даром и совершенно не достиг
цели.
- Господин Дебрэ, - сказала баронесса, - имейте в виду, что у меня
нет ни малейшей охоты спать, что мне о многом надо рассказать вам и что
вам придется слушать меня всю ночь, как бы вас ни клонило ко сну.
- К вашим услугам, сударыня, - флегматично ответил Люсьен.
- Дорогой господин Дебрэ, - вмешался банкир, - прошу вас, избавьте
себя сегодня от болтовни г-жи Данглар; вы с таким же успехом можете выс-
лушать ее и завтра. Но сегодняшний вечер принадлежит мне, я оставляю его
за собой и посвящу его, с вашего разрешения, серьезному разговору с моей
женой.
На этот раз удар был такой прямой и направлен так метко, что он оше-
ломил Люсьена и баронессу; они переглянулись, как бы желая найти друг в
друге опору против этого нападения; но непререкаемая власть хозяина дома
восторжествовала, и победа осталась за мужем.
- Не подумайте только, что я вас гоню, дорогой Дебрэ, - продолжал
Данглар, - вовсе нет, ни в коем случае! Но ввиду непредвиденных обстоя-
тельств мне необходимо сегодня же переговорить с баронессой: это случа-
ется не так часто, чтобы на меня за это сердиться.
Дебрэ пробормотал несколько слов, раскланялся и вышел, наталкиваясь
на мебель, как Натан в "Аталии".
- Просто удивительно, - сказал он себе, когда за ним закрылась дверь,
- до чего эти мужья, которых мы всегда высмеиваем, легко берут над нами
верх!
Когда Люсьен ушел, Данглар занял его место на диване, захлопнул кни-
гу, оставшуюся открытой, и, приняв невероятно натянутую позу, тоже стал
играть с собачкой. Но так как собачка, не относившаяся к нему с такой
симпатией, как к Дебрэ, хотела его укусить, он взял ее за загривок и
отшвырнул в противоположный конец комнаты на кушетку.
Собачка на лету завизжала, но, оказавшись на кушетке, забилась за по-
душку и, изумленная таким непривычным обращением, замолкла и не шевели-
лась.
- Вы делаете успехи, сударь, - сказала, не сморгнув, баронесса. -
Обычно вы просто грубы, но сегодня вы ведете себя, как животное.
- Это оттого, что у меня сегодня настроение хуже, чем обычно, - отве-