Страница:
Монте-Кристо легко выпрыгнул из кареты и подал руку Эмманюелю и Мак-
симилиану, чтобы помочь им выйти.
Максимилиан удержал руку графа в своих.
- Слава богу, - сказал он, - такая рука должна быть у человека, кото-
рый, в сознании своей правоты, спокойно ставит на карту свою жизнь.
- В самом деле, - сказал Эмманюель, - вон там прогуливаются какие-то
молодые люди и, по-видимому, когото ждут.
Монте-Кристо отвел Морреля на несколько шагов в сторону.
- Максимилиан, - спросил он, - свободно ли ваше сердце?
Моррель изумленно взглянул на Монте-Кристо.
- Я не жду от вас признания, дорогой друг, я просто спрашиваю; от-
ветьте мне, да или нет; это все, о чем я вас прошу.
- Я люблю, граф.
- Сильно любите?
- Больше жизни.
- Еще одной надеждой меньше, - сказал Монте-Кристо со вздохом. - Бед-
ная Гайде.
- Право, граф, - воскликнул Моррель, - если бы я вас меньше знал, я
мог бы подумать, что вы малодушны.
- Почему? Потому что я вздыхаю, расставаясь с дорогим мне существом?
Вы солдат, Моррель, вы должны бы лучше знать, что такое мужество. Разве
я жалею о жизни? Не все ли мне равно - жить или умереть, - мне, который
провел двадцать лет между жизнью и смертью. Впрочем, не беспокойтесь,
Моррель: эту слабость, если это слабость, видите только вы один. Я знаю,
что мир - это гостиная, из которой надо уметь уйти учтиво и прилично,
раскланявшись со всеми и заплатив свои карточные долги.
- Ну, слава богу, - сказал Моррель, - вот это хорошо сказано. Кстати,
вы привезли пистолеты?
- Я? Зачем? Я надеюсь, что эти господа привезли свои.
- Пойду узнаю, - сказал Моррель.
- Хорошо, но только никаких переговоров.
- Будьте спокойны.
Моррель направился к Бошану и Шато-Рено. Те, увидав, что Моррель идет
к ним, сделали ему навстречу несколько шагов.
Молодые люди раскланялись друг с другом, если и не приветливо, то со
всей учтивостью.
- Простите, господа, - сказал Моррель, - по я не вижу господина де
Морсер.
- Сегодня утром, - ответил Шато-Рено, он послал предупредить нас, что
встретится с нами на месте дуэли.
- Вот как, - заметил Моррель.
Бошан посмотрел на часы.
- Пять минут девятого; это еще не поздно, господин Моррель, - сказал
он.
- Я вовсе но это имел в виду, - возразил Максимилиан.
- Да вот, кстати, и карета, - прервал Шато-Рено.
По одной из аллей, сходившихся у перекрестка, где они стояли, мчался
экипаж.
- Господа, - сказал Моррель, - я надеюсь, вы позаботились привезти с
собой пистолеты? Граф Монте-Кристо заявил мне, что отказывается от свое-
го права воспользоваться своими.
- Мы предвидели это, - отвечал Бошан, - и я привез пистолеты, которые
я купил с поделю тому назад, предполагая, что они мне понадобятся. Они
совершенно новые и еще ни разу не были в употреблении, не желаете ли их
осмотреть?
- Раз вы говорите, - с поклоном ответил Моррель, - что господин де
Морсер с этими пистолетами не знаком, то мне, разумеется, достаточно ва-
шего слова.
- Господа, - сказал Шато-Рено, - это совсем не Морсор приехал. Смот-
рите-ка!
В самом деле к ним приближались Франц и Дебрэ.
- Каким образом вы здесь, господа? - сказал Шато-Рено, пожимая обоим
руки.
- Мы здесь потому, - сказал Дебрэ, - что Альбер сегодня утром попро-
сил нас приехать на место дуэли.
Бошан и Шато-Рено удивленно переглянулись.
- Господа, - сказал Моррель, - я, кажется, понимаю, в чем дело.
- Так скажите.
- Вчера дном я получил от господина до Морсер письмо, в котором он
просил меня быть вечером в Опере.
- И я, - сказал Дебрэ.
- И я, - сказал Франц.
- И мы, - сказали Шато-Рено и Бошан.
- Он хотел, чтобы вы присутствовали при вызове, - сказал Моррель. -
Теперь он хочет, чтобы вы присутствовали при дуэли.
- Да, - сказали молодые люди, - это так и есть, господин Моррель,
по-видимому, вы угадали.
- Но тем не менее Альбер не едет, - пробормотал Шато-Рено, - он уже
опоздал на десять минут.
- А вот и он, - сказал Бошан, - верхом; смотрите, мчится во весь
опор, и с ним слуга.
- Какая неосторожность, - сказал Шато-Рено, - верхом перед дуэлью на
пистолетах! А сколько я его наставлял!
- И, кроме того, посмотрите, - сказал Бошан, - воротник с галстуком,
открытый сюртук, белый жилет; почему он заодно не нарисовал себе кружок
на животе - и проще, и скорее!
Тем временем Альбер был уже в десяти шагах от них; он остановил ло-
шадь, спрыгнул на землю и бросил поводья слуге.
Он был бледен, веки его покраснели и припухли. Видно было, что он всю
ночь не спал.
На его лице было серьезное и печальное выражение, совершенно ему не
свойственное.
- Благодарю вас, господа, - сказал он, - что вы откликнулись на мое
приглашение; поверьте, что я крайне признателен вам за это дружеское
внимание.
Моррель стоял поодаль; как только Морсер появился, он отошел в сторо-
ну.
- И вам также, господин Моррель, - сказал Альбер. - Подойдите побли-
же, прошу вас, вы здесь но лишний.
- Сударь, - сказал Максимилиан, - вам, быть может, неизвестно, что я
секундант графа Монте-Кристо?
- Я так и предполагал. Тем лучше! Чем больше здесь достойных людей,
тем мне приятнее.
- Господин Моррель, - сказал Шато-Рено, - вы можете объявить графу
Монте-Кристо, что господин де Морсер прибыл и что мы в его распоряжении.
Моррель повернулся, чтобы исполнить это поручение.
Бошан в это время доставал из экипажа ящик с пистолетами.
- Подождите, господа, - сказал Альбер, - мне надо сказать два слова
графу Монте-Кристо.
- Наедине? - спросил Моррель.
- Нет, при всех.
Секунданты Альбера изумленно переглянулись; Франц и Дебрэ обменялись
вполголоса несколькими словами, а Моррель, обрадованный этой неожиданной
задержкой, подошел к графу, который вместе с Эмманюелем расхаживал по
аллее.
- Что ему от меня нужно? - спросил Монте-Кристо.
- Право, не знаю, но он хочет говорить с вами.
- Лучше пусть он не искушает бога каким-нибудь новым оскорблением! -
сказал Монте-Кристо.
- Я не думаю, чтобы у него было такое намерение, - возразил Моррель.
Граф в сопровождении Максимилиана и Эмманюеля направился к Альберу.
Его спокойное и ясное лицо было полной противоположностью взволнованному
лицу Альбера, который шел ему навстречу, сопровождаемый своими друзьями.
В грех шагах друг от друга Альбер и граф остановились.
- Господа, - сказал Альбер, - подойдите ближе, я хочу, чтобы не про-
пало ни одно слово из того, что я буду иметь честь сказать графу Мон-
те-Кристо; ибо все, что я буду иметь честь ему сказать, должно быть пов-
торено вами всякому, кто этого пожелает, как бы вам ни казались странны-
ми мои слова.
- Я вас слушаю, сударь, - сказал Монте-Кристо.
- Граф, - начал Альбер, и его голос, вначале дрожавший, становился
более уверенным, по мере того как он говорил. - Я обвинял вас в том, что
вы разгласили поведение господина де Морсер в Эпире, потому что, как бы
ни был виновен граф де Морсер, я все же не считал вас вправе наказывать
его. Но теперь я знаю, что вы имеете на это право. Не предательство, в
котором Фернан Мондего повинен перед Али-пашой, оправдывает вас в моих
глазах, а предательство, в котором рыбак Фернан повинен перед вами, и те
неслыханные несчастья, которые явились следствием этого предательства. И
потому я говорю вам и заявляю во всеуслышание: да, сударь, вы имели пра-
во мстить моему отцу, и я, его сын, благодарю вас за то, что вы не сде-
лали большего!
Если бы молния ударила в свидетелей этой неожиданной сцены, она оше-
ломила бы их меньше, чем заявление Альбера.
Монте-Кристо медленно поднял к небу глаза, в которых светилось выра-
жение беспредельной признательности. Он не мог надивиться, как пылкий
Альбер, показавший себя таким храбрецом среди римских разбойников, пошел
на это неожиданное унижение. И он узнал влияние Мерседес и понял, почему
ее благородное сердце не воспротивилось его жертве.
- Теперь, сударь, - сказал Альбер, - если вы считаем те достаточными
те извинения, которые я вам принес, прошу вас, - вашу руку. После непог-
решимости, редчайшего достоинства, которым обладаете вы, величайшим дос-
тоинством я считаю умение признать свою неправоту. Но это признание -
мое личное дело. Я поступал правильно по божьей воле. Только ангел мог
спасти одного из нас от смерти, и этот ангел спустился на землю не для
того, чтобы мы стали друзьями, - к несчастью, это невозможно, - но для
того, чтобы мы остались людьми, уважающими друг друга.
Монте-Кристо со слезами на глазах, тяжело дыша, протянул Альберу ру-
ку, которую тот схватил и пожал чуть ли не с благоговением.
- Господа, - сказал он, - граф Монте-Кристо согласен принять мои из-
винения. Я поступил по отношению к нему опрометчиво. Опрометчивость -
плохой советчик, Я поступил дурно. Теперь я загладил свою вину. Надеюсь,
что люди не сочтут меня трусом за то, что я поступил так, как мне велела
совесть. Но, во всяком случае, если мой поступок будет превратно понят,
- прибавил он, гордо поднимая голову и как бы посылая вызов всем своим
друзьям и недругам, - я постараюсь изменить их мнение обо мне.
- Что такое произошло сегодня ночью? - спросил Бошан Шато-Рено. -
По-моему, наша роль здесь незавидна.
- Действительно, то, что сделал Альбер, либо очень низко, либо очень
благородно, - ответил барон.
- Что все это значит? - сказал Дебрэ, обращаясь к Францу. - Граф Мон-
те-Кристо обесчестил Морсера, и его сын находит, что он прав! Да если бы
в моей семье было десять Янин, я бы знал только одну обязанность:
драться десять раз.
Монте-Кристо, поникнув головой, бессильно опустив руки, подавленный
тяжестью двадцатичетырехлетних воспоминаний, не думал ни об Альбере, ни
о Бошане, ни о Шато-Рено, ни о ком из присутствующих; он думал о смелой
женщине, которая пришла к нему молить его о жизни сына, которой он пред-
ложил свою и которая спасла ее ценой страшного признания, открыв семей-
ную тайну, быть может, навсегда убившую в этом юноше чувство сыновней
любви.
- Опять рука провидения! - прошептал он. - Да, только теперь я уверо-
вал, что я послан богом!
Граф Монте-Кристо с печальной и полной достоинства улыбкой откланялся
молодым людям и сел в свой экипаж вместе с Максимилианом и Эмманюелем.
Альбер, Бошан и Шато-Рено остались одни на поле битвы.
Альбер смотрел на своих секундантов испытующим взглядом, который,
хоть и не выражал робости, казалось, все же спрашивал их мнение о том,
что произошло.
- Поздравляю, дорогой друг, - первым заговорил Бошан, потому ли, что
он был отзывчивее других, потому ли, что в нем было меньше притворства,
- вот совершенно неожиданная развязка неприятной истории.
Альбер ничего не ответил.
Шато-Рено похлопывал по ботфорту своей гибкой тросточкой.
- Не пора ли нам ехать? - прервал он, наконец, неловкое молчание.
- Как хотите, - отвечал Бошан, - разрешите мне только выразить Морсе-
ру свое восхищение; он выказал сегодня рыцарское великодушие... столь
редкое в наше время!
- Да, - сказал Шато-Рено.
- Можно только удивляться такому самообладанию, - продолжал Бошан.
- Несомненно; во всяком случае я был бы на это не способен, - сказал
Шато-Рено с недвусмысленной холодностью.
- Господа, - прервал Альбер, - мне кажется, вы не поняли, что между
графом Монте-Кристо и мной произошло нечто не совсем обычное...
- Нет, нет, напротив, - возразил Бошан, - но наши сплетники едва ли
сумеют оцепить ваш героизм, и, рано или поздно, вы будете вынуждены
разъяснить им свое поведение, и притом столь энергично, что это может
оказаться во вред вашему здоровью и долголетию. Дать вам дружеский со-
вет? Уезжайте в Неаполь, Гаагу или СанктПетербург - места спокойные, где
более разумно смотрят на вопросы чести, чем в нашем сумасбродном Париже.
А там поусерднее упражняйтесь в стрельбе из пистолета и в фехтовании.
Через несколько лет вас основательно забудут, либо слава о вашем боевом
искусстве дойдет до Парижа, и тогда мирно возвращайтесь во Францию. Вы
согласны со мной, Шато-Рено?
- Вполне разделяю ваше мнение, - сказал барон. - За несостоявшейся
дуэлью обычно следуют дуэли весьма серьезные.
- Благодарю вас, господа, - сухо ответил Альбер, - я принимаю ваш со-
вет, не потому, что вы мне его дали, но потому, что я все равно решил
покинуть Францию. Благодарю вас также за то, что вы согласились быть мо-
ими секундантами. Судите сами, как высоко я ценю эту услугу, если, выс-
лушав ваши слова, я помню только о ней.
Шато-Рено и Бошан переглянулись. Слова Альбера произвели на обоих
одинаковое впечатление, а тон, которым он высказал свою благодарность,
звучал так решительно, что все трое очутились бы в неловком положении,
если бы этот разговор продолжался.
- Прощайте, Альбер! - заторопившись, сказал Бошан и небрежно протянул
руку, но Альбер, по-видимому, глубоко задумался; во всяком случае он ни-
чем не показал, что видит эту протянутую руку.
- Прощайте, - в свою очередь сказал Шато-Рено, держа левой рукой свою
тросточку и делая правой прощальный жест.
- Прощайте! - сквозь зубы пробормотал Альбер. Но взгляд его был более
выразителен: в нем была целая гамма сдержанного гнева, презрения, него-
дования.
После того как оба его секунданта сели в экипаж и уехали, он еще не-
которое время стоял неподвижно; затем стремительно отвязал свою лошадь
от деревца, вокруг которого слуга замотал ее поводья, легко вскочил в
седло к поскакал к Парижу. Четверть часа спустя он уже входил в особняк
на улице Эльдер.
Когда он спешивался, ему показалось, что за оконной занавеской
мелькнуло бледное лицо графа де Морсер; он со вздохом отвернулся и про-
шел в свой флигель.
С порога он окинул последним взглядом всю эту роскошь, которая с са-
мого детства услаждала его жизнь; он в последний раз взглянул на свои
картины. Лица на полотнах, казалось, улыбались ему, а пейзажи словно
вспыхнули живыми красками.
Затем он снял с дубового подрамника портрет своей матери и свернул
его, оставив золоченую раму пустой.
После этого он привел в порядок свои прекрасные турецкие сабли, свои
великолепные английские ружья, японский фарфор, отделанные серебром ча-
ши, художественную бронзу с подписями Фешера и Бари; осмотрел шкафы и
запер их все на ключ; бросил в ящик стола, оставив его открытым, все
свои карманные деньги, прибавив к ним множество драгоценных безделушек,
которыми были полны чаши, шкатулки, этажерки; составил точную опись все-
го и положил ее на самое видное место одного из столов, убрав с этого
стола загромождавшие его книги и бумаги.
В начале этой работы его камердинер, вопреки приказанию Альбера не
беспокоить его, вошел в комнату.
- Что вам нужно? - спросил его Альбер, скорее грустно, чем сердито.
- Прошу прощения, сударь, - отвечал камердинер, - правда, вы запрети-
ли мне беспокоить вас, но меня зовет граф де Морсер.
- Ну так что же? - спросил Альбер.
- Я не посмел отправиться к графу без вашего разрешения.
- Почему?
- Потому что граф, вероятно, знает, что я сопровождал вас на место
дуэли.
- Возможно, - сказал Альбер.
- И он меня зовет, наверное, чтобы узнать, что там произошло. Что
прикажете ему ответить?
- Правду.
- Так я должен сказать, что дуэль не состоялась?
- Вы скажете, что я извинился перед графом МонтеКристо; ступайте.
Камердинер поклонился и вышел.
Альбер снова принялся за опись.
Когда он уже заканчивал свою работу, его внимание привлек топот копыт
во дворе и стук колес, от которого задребезжали стекла; он подошел к ок-
ну и увидел, что его отец сел в коляску и уехал.
Не успели ворота особняка закрыться за графом, как Альбер направился
в комнаты своей матери; не найдя никого, чтобы доложить о себе, он про-
шел прямо в спальню Мерседес и остановился на пороге, взволнованный тем,
что он увидел.
Словно у матери и сына была одна душа: Мерседес была занята тем же,
чем только что был занят Альбер.
Все было убрано; кружева, драгоценности, золотые вещи, белье, деньги
были уложены по шкафам, и Мерседес тщательно подбирала к ним ключи.
Альбер увидел эти приготовления; он все понял и, воскликнув: "Мама!",
кинулся на шею Мерседес.
Художник, который сумел бы передать выражение их лиц в эту минуту,
создал бы прекрасную картину.
Готовясь к смелому шагу, Альбер не страшился за себя, но приготовле-
ния матери испугали его.
- Что вы делаете? - спросил он.
- А что делал ты? - ответила она.
- Но я - другое дело! - воскликнул Альбер, задыхаясь от волнения. -
Не может быть, чтобы вы приняли такое же решение, потому что я покидаю
этот дом... я пришел проститься с вами.
- И я тоже, Альбер, - отвечала Мерседес, - я тоже уезжаю. Я думала,
что мой сын будет сопровождать меня, - неужели я ошиблась?
- Матушка, - твердо сказал Альбер, - я не могу позволить вам разде-
лить ту участь, которая ждет меня; отныне у меня не будет ни имени, ни
денег; жизнь моя будет трудная, мне придется вначале принять помощь ко-
гонибудь из друзей, пока я сам не заработаю свой кусок хлеба. Поэтому я
сейчас иду к Францу и попрошу его ссудить меня той небольшой суммой, ко-
торая, по моим расчетам, мне понадобится.
- Бедный мальчик! - воскликнула Мерседес, - ты - и нищета, голод! Не
говори этою, ты заставишь меня отказаться от моего решения!
- Но я не откажусь от своего, - отвечал Альбер. - Я молод, я силен и,
надеюсь, храбр; а вчера я узнал, что значит твердая воля. Есть люди, ко-
торые безмерно страдали - и они не умерли, по построили себе новую жизнь
на развалинах того счастья, которое им сулило небо, на обломках своих
надежд! Я узнал это, матушка, я видел этих людей; я знаю, что из глубины
той бездны, куда их бросил враг, они поднялись полные такой силы и окру-
женные такой славой, что восторжествовали над своим победителем и сами
сбросили его в бездну. Нет, отныне я рву со своим прошлым и ничего от
него не беру, даже имени, потому что, - поймите меня, - ваш сын не может
носить имени человека, который должен краснеть перед людьми.
- Альбер, сын мой, - сказала Мерседес, - будь я сильнее духом, я сама
бы дала тебе этот совет; мой слабый голос молчал, но твоя совесть заго-
ворила. Слушайся голоса твоей совести, Альбер. У тебя были друзья, -
порви на время с ними; но, во имя твоей матери, не отчаивайся! В твои
годы жизнь еще прекрасна, и так как человеку с таким чистым сердцем, как
твое, нужно незапятнанное имя, возьми себе имя моего отца; его звали Эр-
рера. Я знаю тебя, мой Альбер; какое бы поприще ты ни избрал, ты скоро
прославишь это имя. Тогда, мой друг, вернись в Париж, и перенесенные
страдания еще больше возвеличат тебя. Но если, вопреки моим чаяниям, те-
бе это не суждено, оставь мне по крайней мере надежду; только этой
мыслью я и буду жить, ибо для меня нет будущего, и за порогом этого дома
начинается моя смерть.
- Я исполню ваше желание, матушка, - сказал Альбер, - я разделяю ваши
надежды; божий гнев пощадит вашу чистоту и мою невинность... Но раз мы
решились, будем действовать. Господин де Морсер уехал из дому с полчаса
тому назад; это удобный случай избежать шума и объяснений.
- Я буду ждать тебя, сын мой, - сказала Мерседес.
Альбер вышел из дому и вернулся с фиакром; он вспомнил о небольшом
пансионе на улице св. Отцов и намеревался снять там скромное, но прилич-
ное помещение для матери.
Когда фиакр подъехал к воротам и Альбер вышел, к нему приблизился че-
ловек и подал ему письмо.
Альбер узнал Бертуччо.
- От графа, - сказал управляющий.
Альбер взял письмо и вскрыл его.
Кончив читать, он стал искать глазами Бертуччо, но тот исчез.
Тогда Альбер, со слезами на глазах, вернулся к Мерседес и безмолвно
протянул ей письмо.
Мерседес прочла:
"Альбер!
Я угадал намерение, которое вы сейчас приводите в исполнение, - вы
видите, что и я не чужд душевной чуткости. Вы свободны, вы покидаете дом
графа и увозите с собой свою мать, свободную, как вы. Но подумайте, Аль-
бер: вы обязаны ей большим, чем можете ей дать, бедный, благородный юно-
ша! Возьмите на себя борьбу и страдание, но избавьте ее от нищеты, кото-
рая вас неизбежно ждет на первых порах; ибо она не заслуживает даже тени
того несчастья, которое ее постигло, и провидение не допустит, чтобы не-
винный расплачивался за виновного.
Я знаю, вы оба покидаете дом на улице Эльдер, ничего оттуда не взяв.
Не допытывайтесь, как я это узнал. Я знаю; этого довольно.
Слушайте, Альбер.
Двадцать четыре года тому назад я, радостный и гордый, возвращался на
родину. У меня была невеста, Альбер, святая девушка, которую я боготво-
рил, и я вез своей невесте сто пятьдесят луидоров, скопленных неустан-
ной, тяжелой работой. Эти деньги были ее, я ей их предназначал и, зная,
как вероломно море, я зарыл наше сокровище в маленьком садике того дома
в Марселе, где жил мой отец, на Мельянских аллеях.
Ваша матушка, Альбер, хорошо знает этот бедный, милый дом.
Не так давно, по дороге в Париж, я был проездом в Марселе. Я пошел
взглянуть на этот дом, полный горьких воспоминаний; и вечером, с засту-
пом в руках, я отправился в тот уголок, где зарыл свой клад. Железный
ящичек все еще был на том же месте, никто его не тронул; он зарыт в уг-
лу, в тени прекрасною фигового дерева, которое в день моего рождения по-
садил мой отец.
Эти деньги некогда должны были обеспечить жизнь и покой той женщине,
которую я боготворил, и ныне, но странной и горестной прихоти случая,
они нашли себе то же применение. Поймите меня, Альбер: я мог бы предло-
жить этой несчастной женщине миллионы, но я возвращаю ей лишь кусок хле-
ба, забытый под моей убогой кровлей в тот самый день, когда меня разлу-
чили с той, кого я любил.
Вы человек великодушный, Альбер, но, может быть, вас еще ослепляет
гордость или обида; если вы мне откажете, если вы возьмете от другого
то, что я вправе вам предложить, я скажу, что с вашей стороны жестоко
отвергать кусок хлеба для вашей матери, когда его предлагает человек,
чей отец, по вине вашего отца, умер в муках голода и отчаяния".
Альбер стоял бледный и неподвижный, ожидая решения матери.
Мерседес подняла к небу растроганный взгляд.
- Я принимаю, - сказала она, - он имеет право предложить мне эти
деньги.
И, спрятав на груди письмо, она взяла сына под руку и поступью, более
твердой, чем, может быть, сама ожидала, вышла на лестницу.
Тем временем Монте-Кристо вместе с Эмманюелем и Максимилианом тоже
вернулся в город.
Возвращение их было веселое. Эмманюель не скрывал своей радости, что
все окончилось так благополучно, и откровенно заявлял о своих миролюби-
вых вкусах. Моррель, сидя в углу кареты, не мешал зятю изливать свою ве-
селость в словах и молча переживал радость, не менее искреннюю, хоть она
и светилась только в его взгляде.
У заставы Трон они встретили Бертуччо; он ждал их, неподвижный, как
часовой на посту.
Монте-Кристо высунулся из окна кареты, вполголоса обменялся с ним
несколькими словами, и управляющий быстро удалился.
- Граф, - сказал Эмманюель, когда они подъезжали к Пляс-Рояль, - ос-
тановите, пожалуйста, карету у моего дома, чтобы моя жена ни одной лиш-
ней минуты не волновалась за вас и за меня.
- Если бы не было смешно кичиться своим торжеством, - сказал Моррель,
- я пригласил бы графа зайти к нам; но, вероятно, графу тоже надо успо-
коить чьи-нибудь тревожно бьющиеся сердца. Вот мы и приехали, Эмманюель;
простимся с нашим другом и дадим ему возможность продолжать свой путь.
- Погодите, - сказал Монте-Кристо, - я не хочу лишиться так сразу
обоих спутников; идите к вашей прелестной жене и передайте ей от меня
искренний привет; а вы, Моррель, проводите меня до Елисейских Полей.
- Чудесно, - сказал Максимилиан, - тем более что мне и самому нужно в
вашу сторону, граф.
- Ждать тебя к завтраку? - спросил Эмманюель.
- Нет, - отвечал Максимилиан.
Дверца захлопнулась, и карета покатила дальше.
- Видите, я принес вам счастье, - сказал Моррель, оставшись наедине с
графом. - Вы не думали об этом?
- Думал, - сказал Монте-Кристо, - потому-то мне и хотелось бы никогда
с вами не расставаться.
- Это просто чудо! - продолжал Моррель, отвечая на собственные мысли.
- Что именно? - спросил Монте-Кристо.
- То, что произошло.
- Да, - отвечал с улыбкой граф, - вы верно сказали, Моррель, это
просто чудо!
- Как-никак, - продолжал Моррель, - Альбер человек храбрый.
- Очень храбрый, - сказал Монте-Кристо, - я сам видел, как он мирно
спал, когда над его головой был занесен кинжал.
- А я знаю, что он два раза дрался на дуэли, и дрался очень хорошо;
как же все это вяжется с сегодняшним его поведением?
- Это ваше влияние, - улыбаясь, заметил МонтеКристо.
- Счастье для Альбера, что он не военный! - сказал Моррель.
- Почему?
- Принести извинение у барьера! - и молодой капитан покачал головой.
- Послушайте, Моррель! - мягко сказал граф. - Неужели и вы разделяете
предрассудки обыкновенных людей? Ведь согласитесь, что если Альбер
храбр, то он не мог сделать это из трусости; у пего, несомненно, была
причина поступить так, как он поступил сегодня, и, таким образом, его
поведение скорее всего можно назвать геройским.
- Да, конечно, - отвечал Моррель, - но я скажу, как говорят испанцы:
сегодня он был менее храбр, чем вчера.
- Вы позавтракаете со мной, правда, Моррель? - сказал граф, меняя
разговор.
- Нет, я расстанусь с вами в десять часов.
- Вы условились с кем-нибудь завтракать вместе?
Моррель улыбнулся и покачал головой.
- Но ведь где-нибудь позавтракать вам надо.
- Я не голоден, - возразил Максимилиан.
- Мне известны только два чувства, от которых человек лишается аппе-
тита, - заметил граф: - горе и любовь.
Я вижу, к счастью, что вы в очень веселом настроении, - значит, это
не горе... Итак, судя по тому, что вы мне сказали сегодня утром, я поз-
волю себе думать...
- Ну что ж, граф, - весело отвечал Моррель, - я не отрицаю.
- И вы ничего мне об этом не расскажете, Максимилиан? - сказал граф с
такой живостью, что было ясно, как бы ему хотелось узнать тайну Морреля.
- Сегодня утром, граф, вы могли убедиться в том, что у меня есть
сердце, не так ли?
Вместо ответа Монте-Кристо протянул Моррелю руку.
- Теперь, - продолжал тот, - когда мое сердце уже больше не в Вен-
симилиану, чтобы помочь им выйти.
Максимилиан удержал руку графа в своих.
- Слава богу, - сказал он, - такая рука должна быть у человека, кото-
рый, в сознании своей правоты, спокойно ставит на карту свою жизнь.
- В самом деле, - сказал Эмманюель, - вон там прогуливаются какие-то
молодые люди и, по-видимому, когото ждут.
Монте-Кристо отвел Морреля на несколько шагов в сторону.
- Максимилиан, - спросил он, - свободно ли ваше сердце?
Моррель изумленно взглянул на Монте-Кристо.
- Я не жду от вас признания, дорогой друг, я просто спрашиваю; от-
ветьте мне, да или нет; это все, о чем я вас прошу.
- Я люблю, граф.
- Сильно любите?
- Больше жизни.
- Еще одной надеждой меньше, - сказал Монте-Кристо со вздохом. - Бед-
ная Гайде.
- Право, граф, - воскликнул Моррель, - если бы я вас меньше знал, я
мог бы подумать, что вы малодушны.
- Почему? Потому что я вздыхаю, расставаясь с дорогим мне существом?
Вы солдат, Моррель, вы должны бы лучше знать, что такое мужество. Разве
я жалею о жизни? Не все ли мне равно - жить или умереть, - мне, который
провел двадцать лет между жизнью и смертью. Впрочем, не беспокойтесь,
Моррель: эту слабость, если это слабость, видите только вы один. Я знаю,
что мир - это гостиная, из которой надо уметь уйти учтиво и прилично,
раскланявшись со всеми и заплатив свои карточные долги.
- Ну, слава богу, - сказал Моррель, - вот это хорошо сказано. Кстати,
вы привезли пистолеты?
- Я? Зачем? Я надеюсь, что эти господа привезли свои.
- Пойду узнаю, - сказал Моррель.
- Хорошо, но только никаких переговоров.
- Будьте спокойны.
Моррель направился к Бошану и Шато-Рено. Те, увидав, что Моррель идет
к ним, сделали ему навстречу несколько шагов.
Молодые люди раскланялись друг с другом, если и не приветливо, то со
всей учтивостью.
- Простите, господа, - сказал Моррель, - по я не вижу господина де
Морсер.
- Сегодня утром, - ответил Шато-Рено, он послал предупредить нас, что
встретится с нами на месте дуэли.
- Вот как, - заметил Моррель.
Бошан посмотрел на часы.
- Пять минут девятого; это еще не поздно, господин Моррель, - сказал
он.
- Я вовсе но это имел в виду, - возразил Максимилиан.
- Да вот, кстати, и карета, - прервал Шато-Рено.
По одной из аллей, сходившихся у перекрестка, где они стояли, мчался
экипаж.
- Господа, - сказал Моррель, - я надеюсь, вы позаботились привезти с
собой пистолеты? Граф Монте-Кристо заявил мне, что отказывается от свое-
го права воспользоваться своими.
- Мы предвидели это, - отвечал Бошан, - и я привез пистолеты, которые
я купил с поделю тому назад, предполагая, что они мне понадобятся. Они
совершенно новые и еще ни разу не были в употреблении, не желаете ли их
осмотреть?
- Раз вы говорите, - с поклоном ответил Моррель, - что господин де
Морсер с этими пистолетами не знаком, то мне, разумеется, достаточно ва-
шего слова.
- Господа, - сказал Шато-Рено, - это совсем не Морсор приехал. Смот-
рите-ка!
В самом деле к ним приближались Франц и Дебрэ.
- Каким образом вы здесь, господа? - сказал Шато-Рено, пожимая обоим
руки.
- Мы здесь потому, - сказал Дебрэ, - что Альбер сегодня утром попро-
сил нас приехать на место дуэли.
Бошан и Шато-Рено удивленно переглянулись.
- Господа, - сказал Моррель, - я, кажется, понимаю, в чем дело.
- Так скажите.
- Вчера дном я получил от господина до Морсер письмо, в котором он
просил меня быть вечером в Опере.
- И я, - сказал Дебрэ.
- И я, - сказал Франц.
- И мы, - сказали Шато-Рено и Бошан.
- Он хотел, чтобы вы присутствовали при вызове, - сказал Моррель. -
Теперь он хочет, чтобы вы присутствовали при дуэли.
- Да, - сказали молодые люди, - это так и есть, господин Моррель,
по-видимому, вы угадали.
- Но тем не менее Альбер не едет, - пробормотал Шато-Рено, - он уже
опоздал на десять минут.
- А вот и он, - сказал Бошан, - верхом; смотрите, мчится во весь
опор, и с ним слуга.
- Какая неосторожность, - сказал Шато-Рено, - верхом перед дуэлью на
пистолетах! А сколько я его наставлял!
- И, кроме того, посмотрите, - сказал Бошан, - воротник с галстуком,
открытый сюртук, белый жилет; почему он заодно не нарисовал себе кружок
на животе - и проще, и скорее!
Тем временем Альбер был уже в десяти шагах от них; он остановил ло-
шадь, спрыгнул на землю и бросил поводья слуге.
Он был бледен, веки его покраснели и припухли. Видно было, что он всю
ночь не спал.
На его лице было серьезное и печальное выражение, совершенно ему не
свойственное.
- Благодарю вас, господа, - сказал он, - что вы откликнулись на мое
приглашение; поверьте, что я крайне признателен вам за это дружеское
внимание.
Моррель стоял поодаль; как только Морсер появился, он отошел в сторо-
ну.
- И вам также, господин Моррель, - сказал Альбер. - Подойдите побли-
же, прошу вас, вы здесь но лишний.
- Сударь, - сказал Максимилиан, - вам, быть может, неизвестно, что я
секундант графа Монте-Кристо?
- Я так и предполагал. Тем лучше! Чем больше здесь достойных людей,
тем мне приятнее.
- Господин Моррель, - сказал Шато-Рено, - вы можете объявить графу
Монте-Кристо, что господин де Морсер прибыл и что мы в его распоряжении.
Моррель повернулся, чтобы исполнить это поручение.
Бошан в это время доставал из экипажа ящик с пистолетами.
- Подождите, господа, - сказал Альбер, - мне надо сказать два слова
графу Монте-Кристо.
- Наедине? - спросил Моррель.
- Нет, при всех.
Секунданты Альбера изумленно переглянулись; Франц и Дебрэ обменялись
вполголоса несколькими словами, а Моррель, обрадованный этой неожиданной
задержкой, подошел к графу, который вместе с Эмманюелем расхаживал по
аллее.
- Что ему от меня нужно? - спросил Монте-Кристо.
- Право, не знаю, но он хочет говорить с вами.
- Лучше пусть он не искушает бога каким-нибудь новым оскорблением! -
сказал Монте-Кристо.
- Я не думаю, чтобы у него было такое намерение, - возразил Моррель.
Граф в сопровождении Максимилиана и Эмманюеля направился к Альберу.
Его спокойное и ясное лицо было полной противоположностью взволнованному
лицу Альбера, который шел ему навстречу, сопровождаемый своими друзьями.
В грех шагах друг от друга Альбер и граф остановились.
- Господа, - сказал Альбер, - подойдите ближе, я хочу, чтобы не про-
пало ни одно слово из того, что я буду иметь честь сказать графу Мон-
те-Кристо; ибо все, что я буду иметь честь ему сказать, должно быть пов-
торено вами всякому, кто этого пожелает, как бы вам ни казались странны-
ми мои слова.
- Я вас слушаю, сударь, - сказал Монте-Кристо.
- Граф, - начал Альбер, и его голос, вначале дрожавший, становился
более уверенным, по мере того как он говорил. - Я обвинял вас в том, что
вы разгласили поведение господина де Морсер в Эпире, потому что, как бы
ни был виновен граф де Морсер, я все же не считал вас вправе наказывать
его. Но теперь я знаю, что вы имеете на это право. Не предательство, в
котором Фернан Мондего повинен перед Али-пашой, оправдывает вас в моих
глазах, а предательство, в котором рыбак Фернан повинен перед вами, и те
неслыханные несчастья, которые явились следствием этого предательства. И
потому я говорю вам и заявляю во всеуслышание: да, сударь, вы имели пра-
во мстить моему отцу, и я, его сын, благодарю вас за то, что вы не сде-
лали большего!
Если бы молния ударила в свидетелей этой неожиданной сцены, она оше-
ломила бы их меньше, чем заявление Альбера.
Монте-Кристо медленно поднял к небу глаза, в которых светилось выра-
жение беспредельной признательности. Он не мог надивиться, как пылкий
Альбер, показавший себя таким храбрецом среди римских разбойников, пошел
на это неожиданное унижение. И он узнал влияние Мерседес и понял, почему
ее благородное сердце не воспротивилось его жертве.
- Теперь, сударь, - сказал Альбер, - если вы считаем те достаточными
те извинения, которые я вам принес, прошу вас, - вашу руку. После непог-
решимости, редчайшего достоинства, которым обладаете вы, величайшим дос-
тоинством я считаю умение признать свою неправоту. Но это признание -
мое личное дело. Я поступал правильно по божьей воле. Только ангел мог
спасти одного из нас от смерти, и этот ангел спустился на землю не для
того, чтобы мы стали друзьями, - к несчастью, это невозможно, - но для
того, чтобы мы остались людьми, уважающими друг друга.
Монте-Кристо со слезами на глазах, тяжело дыша, протянул Альберу ру-
ку, которую тот схватил и пожал чуть ли не с благоговением.
- Господа, - сказал он, - граф Монте-Кристо согласен принять мои из-
винения. Я поступил по отношению к нему опрометчиво. Опрометчивость -
плохой советчик, Я поступил дурно. Теперь я загладил свою вину. Надеюсь,
что люди не сочтут меня трусом за то, что я поступил так, как мне велела
совесть. Но, во всяком случае, если мой поступок будет превратно понят,
- прибавил он, гордо поднимая голову и как бы посылая вызов всем своим
друзьям и недругам, - я постараюсь изменить их мнение обо мне.
- Что такое произошло сегодня ночью? - спросил Бошан Шато-Рено. -
По-моему, наша роль здесь незавидна.
- Действительно, то, что сделал Альбер, либо очень низко, либо очень
благородно, - ответил барон.
- Что все это значит? - сказал Дебрэ, обращаясь к Францу. - Граф Мон-
те-Кристо обесчестил Морсера, и его сын находит, что он прав! Да если бы
в моей семье было десять Янин, я бы знал только одну обязанность:
драться десять раз.
Монте-Кристо, поникнув головой, бессильно опустив руки, подавленный
тяжестью двадцатичетырехлетних воспоминаний, не думал ни об Альбере, ни
о Бошане, ни о Шато-Рено, ни о ком из присутствующих; он думал о смелой
женщине, которая пришла к нему молить его о жизни сына, которой он пред-
ложил свою и которая спасла ее ценой страшного признания, открыв семей-
ную тайну, быть может, навсегда убившую в этом юноше чувство сыновней
любви.
- Опять рука провидения! - прошептал он. - Да, только теперь я уверо-
вал, что я послан богом!
Граф Монте-Кристо с печальной и полной достоинства улыбкой откланялся
молодым людям и сел в свой экипаж вместе с Максимилианом и Эмманюелем.
Альбер, Бошан и Шато-Рено остались одни на поле битвы.
Альбер смотрел на своих секундантов испытующим взглядом, который,
хоть и не выражал робости, казалось, все же спрашивал их мнение о том,
что произошло.
- Поздравляю, дорогой друг, - первым заговорил Бошан, потому ли, что
он был отзывчивее других, потому ли, что в нем было меньше притворства,
- вот совершенно неожиданная развязка неприятной истории.
Альбер ничего не ответил.
Шато-Рено похлопывал по ботфорту своей гибкой тросточкой.
- Не пора ли нам ехать? - прервал он, наконец, неловкое молчание.
- Как хотите, - отвечал Бошан, - разрешите мне только выразить Морсе-
ру свое восхищение; он выказал сегодня рыцарское великодушие... столь
редкое в наше время!
- Да, - сказал Шато-Рено.
- Можно только удивляться такому самообладанию, - продолжал Бошан.
- Несомненно; во всяком случае я был бы на это не способен, - сказал
Шато-Рено с недвусмысленной холодностью.
- Господа, - прервал Альбер, - мне кажется, вы не поняли, что между
графом Монте-Кристо и мной произошло нечто не совсем обычное...
- Нет, нет, напротив, - возразил Бошан, - но наши сплетники едва ли
сумеют оцепить ваш героизм, и, рано или поздно, вы будете вынуждены
разъяснить им свое поведение, и притом столь энергично, что это может
оказаться во вред вашему здоровью и долголетию. Дать вам дружеский со-
вет? Уезжайте в Неаполь, Гаагу или СанктПетербург - места спокойные, где
более разумно смотрят на вопросы чести, чем в нашем сумасбродном Париже.
А там поусерднее упражняйтесь в стрельбе из пистолета и в фехтовании.
Через несколько лет вас основательно забудут, либо слава о вашем боевом
искусстве дойдет до Парижа, и тогда мирно возвращайтесь во Францию. Вы
согласны со мной, Шато-Рено?
- Вполне разделяю ваше мнение, - сказал барон. - За несостоявшейся
дуэлью обычно следуют дуэли весьма серьезные.
- Благодарю вас, господа, - сухо ответил Альбер, - я принимаю ваш со-
вет, не потому, что вы мне его дали, но потому, что я все равно решил
покинуть Францию. Благодарю вас также за то, что вы согласились быть мо-
ими секундантами. Судите сами, как высоко я ценю эту услугу, если, выс-
лушав ваши слова, я помню только о ней.
Шато-Рено и Бошан переглянулись. Слова Альбера произвели на обоих
одинаковое впечатление, а тон, которым он высказал свою благодарность,
звучал так решительно, что все трое очутились бы в неловком положении,
если бы этот разговор продолжался.
- Прощайте, Альбер! - заторопившись, сказал Бошан и небрежно протянул
руку, но Альбер, по-видимому, глубоко задумался; во всяком случае он ни-
чем не показал, что видит эту протянутую руку.
- Прощайте, - в свою очередь сказал Шато-Рено, держа левой рукой свою
тросточку и делая правой прощальный жест.
- Прощайте! - сквозь зубы пробормотал Альбер. Но взгляд его был более
выразителен: в нем была целая гамма сдержанного гнева, презрения, него-
дования.
После того как оба его секунданта сели в экипаж и уехали, он еще не-
которое время стоял неподвижно; затем стремительно отвязал свою лошадь
от деревца, вокруг которого слуга замотал ее поводья, легко вскочил в
седло к поскакал к Парижу. Четверть часа спустя он уже входил в особняк
на улице Эльдер.
Когда он спешивался, ему показалось, что за оконной занавеской
мелькнуло бледное лицо графа де Морсер; он со вздохом отвернулся и про-
шел в свой флигель.
С порога он окинул последним взглядом всю эту роскошь, которая с са-
мого детства услаждала его жизнь; он в последний раз взглянул на свои
картины. Лица на полотнах, казалось, улыбались ему, а пейзажи словно
вспыхнули живыми красками.
Затем он снял с дубового подрамника портрет своей матери и свернул
его, оставив золоченую раму пустой.
После этого он привел в порядок свои прекрасные турецкие сабли, свои
великолепные английские ружья, японский фарфор, отделанные серебром ча-
ши, художественную бронзу с подписями Фешера и Бари; осмотрел шкафы и
запер их все на ключ; бросил в ящик стола, оставив его открытым, все
свои карманные деньги, прибавив к ним множество драгоценных безделушек,
которыми были полны чаши, шкатулки, этажерки; составил точную опись все-
го и положил ее на самое видное место одного из столов, убрав с этого
стола загромождавшие его книги и бумаги.
В начале этой работы его камердинер, вопреки приказанию Альбера не
беспокоить его, вошел в комнату.
- Что вам нужно? - спросил его Альбер, скорее грустно, чем сердито.
- Прошу прощения, сударь, - отвечал камердинер, - правда, вы запрети-
ли мне беспокоить вас, но меня зовет граф де Морсер.
- Ну так что же? - спросил Альбер.
- Я не посмел отправиться к графу без вашего разрешения.
- Почему?
- Потому что граф, вероятно, знает, что я сопровождал вас на место
дуэли.
- Возможно, - сказал Альбер.
- И он меня зовет, наверное, чтобы узнать, что там произошло. Что
прикажете ему ответить?
- Правду.
- Так я должен сказать, что дуэль не состоялась?
- Вы скажете, что я извинился перед графом МонтеКристо; ступайте.
Камердинер поклонился и вышел.
Альбер снова принялся за опись.
Когда он уже заканчивал свою работу, его внимание привлек топот копыт
во дворе и стук колес, от которого задребезжали стекла; он подошел к ок-
ну и увидел, что его отец сел в коляску и уехал.
Не успели ворота особняка закрыться за графом, как Альбер направился
в комнаты своей матери; не найдя никого, чтобы доложить о себе, он про-
шел прямо в спальню Мерседес и остановился на пороге, взволнованный тем,
что он увидел.
Словно у матери и сына была одна душа: Мерседес была занята тем же,
чем только что был занят Альбер.
Все было убрано; кружева, драгоценности, золотые вещи, белье, деньги
были уложены по шкафам, и Мерседес тщательно подбирала к ним ключи.
Альбер увидел эти приготовления; он все понял и, воскликнув: "Мама!",
кинулся на шею Мерседес.
Художник, который сумел бы передать выражение их лиц в эту минуту,
создал бы прекрасную картину.
Готовясь к смелому шагу, Альбер не страшился за себя, но приготовле-
ния матери испугали его.
- Что вы делаете? - спросил он.
- А что делал ты? - ответила она.
- Но я - другое дело! - воскликнул Альбер, задыхаясь от волнения. -
Не может быть, чтобы вы приняли такое же решение, потому что я покидаю
этот дом... я пришел проститься с вами.
- И я тоже, Альбер, - отвечала Мерседес, - я тоже уезжаю. Я думала,
что мой сын будет сопровождать меня, - неужели я ошиблась?
- Матушка, - твердо сказал Альбер, - я не могу позволить вам разде-
лить ту участь, которая ждет меня; отныне у меня не будет ни имени, ни
денег; жизнь моя будет трудная, мне придется вначале принять помощь ко-
гонибудь из друзей, пока я сам не заработаю свой кусок хлеба. Поэтому я
сейчас иду к Францу и попрошу его ссудить меня той небольшой суммой, ко-
торая, по моим расчетам, мне понадобится.
- Бедный мальчик! - воскликнула Мерседес, - ты - и нищета, голод! Не
говори этою, ты заставишь меня отказаться от моего решения!
- Но я не откажусь от своего, - отвечал Альбер. - Я молод, я силен и,
надеюсь, храбр; а вчера я узнал, что значит твердая воля. Есть люди, ко-
торые безмерно страдали - и они не умерли, по построили себе новую жизнь
на развалинах того счастья, которое им сулило небо, на обломках своих
надежд! Я узнал это, матушка, я видел этих людей; я знаю, что из глубины
той бездны, куда их бросил враг, они поднялись полные такой силы и окру-
женные такой славой, что восторжествовали над своим победителем и сами
сбросили его в бездну. Нет, отныне я рву со своим прошлым и ничего от
него не беру, даже имени, потому что, - поймите меня, - ваш сын не может
носить имени человека, который должен краснеть перед людьми.
- Альбер, сын мой, - сказала Мерседес, - будь я сильнее духом, я сама
бы дала тебе этот совет; мой слабый голос молчал, но твоя совесть заго-
ворила. Слушайся голоса твоей совести, Альбер. У тебя были друзья, -
порви на время с ними; но, во имя твоей матери, не отчаивайся! В твои
годы жизнь еще прекрасна, и так как человеку с таким чистым сердцем, как
твое, нужно незапятнанное имя, возьми себе имя моего отца; его звали Эр-
рера. Я знаю тебя, мой Альбер; какое бы поприще ты ни избрал, ты скоро
прославишь это имя. Тогда, мой друг, вернись в Париж, и перенесенные
страдания еще больше возвеличат тебя. Но если, вопреки моим чаяниям, те-
бе это не суждено, оставь мне по крайней мере надежду; только этой
мыслью я и буду жить, ибо для меня нет будущего, и за порогом этого дома
начинается моя смерть.
- Я исполню ваше желание, матушка, - сказал Альбер, - я разделяю ваши
надежды; божий гнев пощадит вашу чистоту и мою невинность... Но раз мы
решились, будем действовать. Господин де Морсер уехал из дому с полчаса
тому назад; это удобный случай избежать шума и объяснений.
- Я буду ждать тебя, сын мой, - сказала Мерседес.
Альбер вышел из дому и вернулся с фиакром; он вспомнил о небольшом
пансионе на улице св. Отцов и намеревался снять там скромное, но прилич-
ное помещение для матери.
Когда фиакр подъехал к воротам и Альбер вышел, к нему приблизился че-
ловек и подал ему письмо.
Альбер узнал Бертуччо.
- От графа, - сказал управляющий.
Альбер взял письмо и вскрыл его.
Кончив читать, он стал искать глазами Бертуччо, но тот исчез.
Тогда Альбер, со слезами на глазах, вернулся к Мерседес и безмолвно
протянул ей письмо.
Мерседес прочла:
"Альбер!
Я угадал намерение, которое вы сейчас приводите в исполнение, - вы
видите, что и я не чужд душевной чуткости. Вы свободны, вы покидаете дом
графа и увозите с собой свою мать, свободную, как вы. Но подумайте, Аль-
бер: вы обязаны ей большим, чем можете ей дать, бедный, благородный юно-
ша! Возьмите на себя борьбу и страдание, но избавьте ее от нищеты, кото-
рая вас неизбежно ждет на первых порах; ибо она не заслуживает даже тени
того несчастья, которое ее постигло, и провидение не допустит, чтобы не-
винный расплачивался за виновного.
Я знаю, вы оба покидаете дом на улице Эльдер, ничего оттуда не взяв.
Не допытывайтесь, как я это узнал. Я знаю; этого довольно.
Слушайте, Альбер.
Двадцать четыре года тому назад я, радостный и гордый, возвращался на
родину. У меня была невеста, Альбер, святая девушка, которую я боготво-
рил, и я вез своей невесте сто пятьдесят луидоров, скопленных неустан-
ной, тяжелой работой. Эти деньги были ее, я ей их предназначал и, зная,
как вероломно море, я зарыл наше сокровище в маленьком садике того дома
в Марселе, где жил мой отец, на Мельянских аллеях.
Ваша матушка, Альбер, хорошо знает этот бедный, милый дом.
Не так давно, по дороге в Париж, я был проездом в Марселе. Я пошел
взглянуть на этот дом, полный горьких воспоминаний; и вечером, с засту-
пом в руках, я отправился в тот уголок, где зарыл свой клад. Железный
ящичек все еще был на том же месте, никто его не тронул; он зарыт в уг-
лу, в тени прекрасною фигового дерева, которое в день моего рождения по-
садил мой отец.
Эти деньги некогда должны были обеспечить жизнь и покой той женщине,
которую я боготворил, и ныне, но странной и горестной прихоти случая,
они нашли себе то же применение. Поймите меня, Альбер: я мог бы предло-
жить этой несчастной женщине миллионы, но я возвращаю ей лишь кусок хле-
ба, забытый под моей убогой кровлей в тот самый день, когда меня разлу-
чили с той, кого я любил.
Вы человек великодушный, Альбер, но, может быть, вас еще ослепляет
гордость или обида; если вы мне откажете, если вы возьмете от другого
то, что я вправе вам предложить, я скажу, что с вашей стороны жестоко
отвергать кусок хлеба для вашей матери, когда его предлагает человек,
чей отец, по вине вашего отца, умер в муках голода и отчаяния".
Альбер стоял бледный и неподвижный, ожидая решения матери.
Мерседес подняла к небу растроганный взгляд.
- Я принимаю, - сказала она, - он имеет право предложить мне эти
деньги.
И, спрятав на груди письмо, она взяла сына под руку и поступью, более
твердой, чем, может быть, сама ожидала, вышла на лестницу.
Тем временем Монте-Кристо вместе с Эмманюелем и Максимилианом тоже
вернулся в город.
Возвращение их было веселое. Эмманюель не скрывал своей радости, что
все окончилось так благополучно, и откровенно заявлял о своих миролюби-
вых вкусах. Моррель, сидя в углу кареты, не мешал зятю изливать свою ве-
селость в словах и молча переживал радость, не менее искреннюю, хоть она
и светилась только в его взгляде.
У заставы Трон они встретили Бертуччо; он ждал их, неподвижный, как
часовой на посту.
Монте-Кристо высунулся из окна кареты, вполголоса обменялся с ним
несколькими словами, и управляющий быстро удалился.
- Граф, - сказал Эмманюель, когда они подъезжали к Пляс-Рояль, - ос-
тановите, пожалуйста, карету у моего дома, чтобы моя жена ни одной лиш-
ней минуты не волновалась за вас и за меня.
- Если бы не было смешно кичиться своим торжеством, - сказал Моррель,
- я пригласил бы графа зайти к нам; но, вероятно, графу тоже надо успо-
коить чьи-нибудь тревожно бьющиеся сердца. Вот мы и приехали, Эмманюель;
простимся с нашим другом и дадим ему возможность продолжать свой путь.
- Погодите, - сказал Монте-Кристо, - я не хочу лишиться так сразу
обоих спутников; идите к вашей прелестной жене и передайте ей от меня
искренний привет; а вы, Моррель, проводите меня до Елисейских Полей.
- Чудесно, - сказал Максимилиан, - тем более что мне и самому нужно в
вашу сторону, граф.
- Ждать тебя к завтраку? - спросил Эмманюель.
- Нет, - отвечал Максимилиан.
Дверца захлопнулась, и карета покатила дальше.
- Видите, я принес вам счастье, - сказал Моррель, оставшись наедине с
графом. - Вы не думали об этом?
- Думал, - сказал Монте-Кристо, - потому-то мне и хотелось бы никогда
с вами не расставаться.
- Это просто чудо! - продолжал Моррель, отвечая на собственные мысли.
- Что именно? - спросил Монте-Кристо.
- То, что произошло.
- Да, - отвечал с улыбкой граф, - вы верно сказали, Моррель, это
просто чудо!
- Как-никак, - продолжал Моррель, - Альбер человек храбрый.
- Очень храбрый, - сказал Монте-Кристо, - я сам видел, как он мирно
спал, когда над его головой был занесен кинжал.
- А я знаю, что он два раза дрался на дуэли, и дрался очень хорошо;
как же все это вяжется с сегодняшним его поведением?
- Это ваше влияние, - улыбаясь, заметил МонтеКристо.
- Счастье для Альбера, что он не военный! - сказал Моррель.
- Почему?
- Принести извинение у барьера! - и молодой капитан покачал головой.
- Послушайте, Моррель! - мягко сказал граф. - Неужели и вы разделяете
предрассудки обыкновенных людей? Ведь согласитесь, что если Альбер
храбр, то он не мог сделать это из трусости; у пего, несомненно, была
причина поступить так, как он поступил сегодня, и, таким образом, его
поведение скорее всего можно назвать геройским.
- Да, конечно, - отвечал Моррель, - но я скажу, как говорят испанцы:
сегодня он был менее храбр, чем вчера.
- Вы позавтракаете со мной, правда, Моррель? - сказал граф, меняя
разговор.
- Нет, я расстанусь с вами в десять часов.
- Вы условились с кем-нибудь завтракать вместе?
Моррель улыбнулся и покачал головой.
- Но ведь где-нибудь позавтракать вам надо.
- Я не голоден, - возразил Максимилиан.
- Мне известны только два чувства, от которых человек лишается аппе-
тита, - заметил граф: - горе и любовь.
Я вижу, к счастью, что вы в очень веселом настроении, - значит, это
не горе... Итак, судя по тому, что вы мне сказали сегодня утром, я поз-
волю себе думать...
- Ну что ж, граф, - весело отвечал Моррель, - я не отрицаю.
- И вы ничего мне об этом не расскажете, Максимилиан? - сказал граф с
такой живостью, что было ясно, как бы ему хотелось узнать тайну Морреля.
- Сегодня утром, граф, вы могли убедиться в том, что у меня есть
сердце, не так ли?
Вместо ответа Монте-Кристо протянул Моррелю руку.
- Теперь, - продолжал тот, - когда мое сердце уже больше не в Вен-