Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

хорадочное возбуждение.
- Говорите, - сказал он.
- Наступил вечер, - продолжал Бошан. - Весь Париж ждал, затаив дыха-
ние. Многие утверждали, что вашему отцу стоит только показаться, и обви-
нение рухнет само собой; другие говорили, что ваш отец совсем не явится;
были и такие, которые утверждали, будто видели, как он уезжал в Брюс-
сель, а кое-кто даже справлялся в полиции, верно ли, что он выправил се-
бе паспорт.
Я должен вам сознаться, что сделал все возможное, чтобы уговорить од-
ного из членов комиссии, молодого пэра, провести меня в залу. Он заехал
за мной в семь часов и, прежде чем кто-либо явился, передал меня
курьеру, который и запер меня в какой-то ложе. Я был скрыт за колонной и
окутан полнейшим мраком; я мог надеяться, что увижу и услышу от слова до
слова предстоящую ужасную сцену.
Ровно в восемь все были в сборе.
Господин де Морсер вошел с последним ударом часов. В руках у него бы-
ли какие-то бумаги, и он казался вполне спокойным; вопреки своему обык-
новению, держался он просто, одет был изысканно и строго и, по обычаю
старых военных, застегнут на все пуговицы.
Его появление произвело наилучшее впечатление: члены комиссии были
настроены отнюдь не недоброжелательно, и кое-кто из них подошел к графу
и пожал ему руку.
Альбер чувствовал, что все эти подробности разрывают ему сердце, а
между тем к его мукам примешивалась и доля признательности; ему хотелось
обнять этих людей, выказавших его отцу уважение в час тяжелого испыта-
ния.
В эту минуту вошел курьер и подал председателю письмо.
"Слово принадлежит вам, господин де Морсер", - сказал председатель,
распечатывая письмо.
- Граф начал свою защитительную речь, и, уверяю вас, Альбер, - про-
должал Бошан, - она была построена необычайно красноречиво и искусно. Он
представил документы, удостоверяющие, что визирь Янины до последней ми-
нуты доверял ему всецело и поручил ему вести с самим султаном перегово-
ры, от которых зависела его жизнь или смерть. Он показал перстень, знак
власти, которым Алипаша имел обыкновение запечатывать свои письма и ко-
торый он дал графу, чтобы тот по возвращении мог к нему проникнуть в лю-
бое время дня или ночи, даже в самый гарем. К несчастью, сказал он, пе-
реговоры не увенчались успехом, и когда он вернулся, чтобы защитить сво-
его благодетеля, то нашел его уже мертвым. Но, - сказал граф, - перед
смертью Али-паша, - так велико было его доверие, - поручил ему свою лю-
бимую жену и дочь.
Альбер вздрогнул при этих словах, потому что, по мере того как гово-
рил Бошан, в его уме вставал рассказ Гайде, и он вспоминал все, что
рассказывала прекрасная гречанка об этом поручении, об этом перстне и о
том, как она была продана и уведена в рабство.
- И какое впечатление произвела речь графа? - с тревогой спросил
Альбер.
- Сознаюсь, она меня тронула и всю комиссию также, - сказал Бошан.
- Тем временем председатель стал небрежно проглядывать только что пе-
реданное ему письмо; но с первых же строк оно приковало к себе его вни-
мание; он прочел его, перечел еще раз и остановил взгляд на графе де
Морсер.
"Граф, - сказал он, - вы только что сказали нам, что визирь Янины по-
ручил вам свою жену и дочь?"
"Да, сударь, - отвечал Морсер, - но и в этом, как и во всем ос-
тальном, меня постигла неудача. Когда я возвратился, Василики и ее дочь
Гайде уже исчезли".
"Вы знали их?"
"Благодаря моей близости к паше и его безграничному доверию ко мне я
не раз видел их".
"Имеете ли вы представление о том, что с ними сталось?"
"Да, сударь. Я слышал, что они не вынесли своего горя, а может быть и
бедности. Я не был богат, жизнь моя вечно была в опасности, и я, к вели-
кому моему сожалению, не имел возможности разыскивать их".
Председатель нахмурился.
"Господа, - сказал он, - вы слышали объяснение графа де Морсер. Граф,
можете ли вы в подтверждение ваших слов сослаться на каких-нибудь свиде-
телей?"
"К сожалению, нет, - отвечал граф, - все те, кто окружал визиря и
встречал меня при его дворе, либо умерли, либо рассеялись по лицу земли;
насколько я знаю, я единственный из всех моих соотечественников пережил
эту ужасную войну; у меня есть только письма Али-Тебелина, и я предста-
вил их вам; у меня есть лишь перстень, знак его воли, вот он; у меня
есть еще самое убедительное доказательство, а именно, что после аноним-
ного выпада не появилось ни одного свидетельства, которое можно было бы
противопоставить моему слову честного человека и, наконец, моя незапят-
нанная военная карьера".
По собранию пробежал шепот одобрения; в эту минуту, Альбер, не слу-
чись ничего неожиданного, честь вашего отца была бы спасена.
Оставалось только голосовать, но тут председатель взял слово.
"Господа, - сказал он, - и вы, граф, были бы рады, я полагаю, выслу-
шать весьма важного, как он уверяет, свидетеля, который сам пожелал дать
показания; после всего того, что нам сказал граф, мы не сомневаемся, что
этот свидетель только подтвердит полнейшую невиновность нашего коллеги.
Вот письмо, которое я только что получил; желаете ли вы, чтобы я его вам
прочел, или вы примете решение не оглашать его и не задерживаться на
этом?"
Граф де Морсер побледнел и так стиснул бумаги, что они захрустели под
его пальцами.
Комиссия постановила заслушать письмо; граф глубоко задумался и не
выразил своего мнения.
Тогда председатель огласил следующее письмо:
"Господин председатель!
Я могу представить следственной комиссии, призванной расследовать по-
ведение генерал-лейтенанта графа де Морсер в Эпире и Македонии, самые
точные сведения".
Председатель на секунду замолк.
Граф де Морсер побледнел; председатель окинул слушателей вопроси-
тельным взглядом.
"Продолжайте!" - закричали со всех сторон.
Председатель продолжал:
"Али-паша умер при мне, и на моих глазах протекли его последние мину-
ты; я знаю, какая судьба постигла Василики и Гайде; я к услугам комиссии
и даже прошу оказать мне честь и выслушать меня. Когда вам вручат это
письмо, я буду находиться в вестибюле Палаты".
"А кто этот свидетель, или, вернее, этот враг?" - спросил граф изме-
нившимся голосом.
"Мы это сейчас узнаем, - отвечал председатель. - Угодно ли комиссии
выслушать этого свидетеля?"
"Да, да!" - в один голос отвечали все.
Позвали курьера.
"Дожидается ли кто-нибудь в вестибюле?" - спросил председатель.
"Да, господин председатель".
"Кто?"
"Женщина, в сопровождении слуги".
Все переглянулись.
"Пригласите сюда эту женщину", - сказал председатель.
Пять минут спустя курьер вернулся; все глаза были обращены на дверь,
и я также, - прибавил Бошан, - разделял общее напряженное ожидание.
Позади курьера шла женщина, с головы до ног закутанная в покрывало.
По неясным очертаниям фигуры и по запаху духов под этим покрывалом уга-
дывалась молодая и изящная женщина.
Председатель попросил незнакомку приоткрыть покрывало, и глазам при-
сутствующих предстала молодая девушка, одетая в греческий костюм; она
была необычайно красива.
- Это она! - сказал Альбер.
- Кто она?
- Гайде.
- Кто вам сказал?
- Увы, я догадываюсь. Но продолжайте, Бошан, прошу вас. Вы видите, я
спокоен и не теряю присутствия духа, хотя мы, вероятно, приближаемся к
развязке.
- Господин де Морсер глядел на эту девушку с изумлением и ужасом, -
продолжал Бошан. - Слова, готовые слететь с этих прелестных губ, означа-
ли для него жизнь или смерть; остальные были так удивлены и заинтересо-
ваны появлением незнакомки, что спасение или гибель господина де Морсер
уже не столь занимали их мысли.
Председатель предложил девушке сесть, но она покачала головой. Граф
же упал в свое кресло; ноги явно отказывались служить ему.
"Сударыня, - сказал председатель, - вы писали комиссии, что желаете
сообщить сведения о событиях в Янине, и заявляли, что были свидетельни-
цей этих событий".
"Это правда", - отвечала незнакомка с чарующей грустью и той мелодич-
ностью голоса, которая отличает речь всех жителей Востока.
"Однако, - сказал председатель, - разрешите мне вам заметить, что вы
были тогда слишком молоды".
"Мне было четыре года; но, так как для меня это были события необы-
чайной важности, то я не забыла ни одной подробности, ни одна мелочь не
изгладилась из моей памяти".
"Но чем же были важны для вас эти события и кто вы, что эта катастро-
фа произвела на вас такое глубокое впечатление?"
"Дело шло о жизни или смерти моего отца, - отвечала девушка, - я Гай-
де, дочь Али-Тебелиыа, янинского паши, и Василики, его любимой жены".
Скромный и в то же время горделивый румянец, заливший лицо девушки,
ее огненный взор и величавость ее слов произвели невыразимое впечатление
на собрание.
Граф де Морсер с таким ужасом смотрел на нее, словно пропасть внезап-
но разверзлась у его ног.
"Сударыня, - сказал председатель, почтительно ей поклонившись, - раз-
решите мне задать вам один вопрос, отнюдь не означающий с моей стороны
сомнения, и это будет последний мой вопрос: можете ли вы подтвердить ва-
ше заявление?"
"Да, могу, - отвечала Гайде, вынимая из складок своего покрывала бла-
говонный атласный мешочек, - вот свидетельство о моем рождении, состав-
ленное моим отцом и подписанное его военачальниками; вот свидетельство о
моем крещении, ибо мой отец дал свое согласие на то, чтобы я воспитыва-
лась в вере моей матери; на этом свидетельстве стоит печать великого
примаса Македонии и Эпира; вот, наконец (и это, вероятно, самый важный
документ), свидетельство о продаже меня и моей матери армянскому купцу
Эль-Коббиру французским офицером, который в своей гнусной сделке с Пор-
той выговорил себе, как долю добычи, жену и дочь своего благодетеля и
продал их за тысячу кошельков, то есть за четыреста тысяч франков".
Лицо графа покрылось зеленоватой бледностью, а глаза его налились
кровью, когда раздались эти ужасные обвинения, которые собрание выслуша-
ло в зловещем молчании.
Гайде, все такая же спокойная, но более грозная в своем спокойствии,
чем была бы другая в гневе, протянула председателю свидетельство о про-
даже, составленное на арабском языке.
Так как считали возможным, что некоторые из предъявленных документов
могут оказаться составленными на арабском, новогреческом или турецком
языке, то к заседанию был вызван переводчик, состоявший при Палате; за
ним послали.
Один из благородных пэров, которому был знаком арабский язык, изучен-
ный им во время великого египетского похода, следил глазами за чтением
пергамента, в то время как переводчик оглашал его вслух:
"Я, Эль-Коббир, торговец невольниками и поставщик гарема его вели-
чества султана, удостоверяю, что получил от франкского вельможи графа
Монте-Кристо, для вручения падишаху, изумруд, оцененный в две тысячи ко-
шельков, как плату за молодую невольницу-христианку, одиннадцати лет от
роду, но имени Гайде, признанную дочь покойного Али-Тебелина, яиинского
паши, и Василики, его любимой жены, каковая была мне продана, тому семь
лет, вместе со своей матерью, умершей при прибытии ее в Константинополь,
франкским полковником, состоявшим на службе у визиря Али-Тебелина, по
имени Фернан Мондего.
Вышеупомянутая покупка была мною совершена за счет его величества
султана и по его уполномочию за тысячу кошельков.
Составлено в Константинополе, с дозволения его величества, в год 1247
гиджры.
Подписано: Элъ-Коббир.
Настоящее свидетельство, для вящего удостоверения его истинности,
непреложности и подлинности, будет снабжено печатью его величества, на-
ложение каковой продавец обязуется исходатайствовать".
Рядом с подписью торговца действительно стояла печать падишаха.
За этим чтением и за этим зрелищем последовало гробовое молчание;
все, что было живого в графе, сосредоточилось в его глазах, и эти глаза,
как бы помимо его воли прикованные к Гайде, пылали огнем и кровью.
"Сударыня, - сказал председатель, - не можем ли мы попросить разъяс-
нений у графа Монте-Кристо, который, насколько мне известно, вместе с
вами находится в Париже?"
"Сударь, граф Монте-Кристо, мой второй отец, уже три дня как уехал в
Нормандию".
"Но в таком случае, сударыня, - сказал председатель, - кто подал вам
мысль сделать ваше заявление, за которое Палата приносит вам благодар-
ность? Впрочем, принимая во внимание ваше рождение и перенесенные вами
несчастья, ваш поступок вполне естествен".
"Сударь, - отвечала Гайде, - этот поступок внушили мне почтение к
мертвым и мое горе. Хоть я и христианка, но, да простит мне бог, я всег-
да мечтала отомстить за моего доблестного отца. И с тех пор как я ступи-
ла на французскую землю, с тех пор как я узнала, что предатель живет в
Париже, мои глаза и уши были всегда открыты. Я веду уединенную жизнь в
доме моего благородного покровителя, но я живу так потому, что люблю
тень и тишину, которые позволяют мне жить наедине со своими мыслями. Но
граф Монте-Кристо окружает меня отеческими заботами, и ничто в жизни ми-
ра не чуждо мне; правда, я беру от нее только отголоски. Я читаю все га-
зеты, получаю все журналы, знаю новую музыку; и вот, следя, хоть и со
стороны, за жизнью других людей, я узнала, что произошло сегодня утром в
Палате пэров и что должно было произойти сегодня вечером... Тогда я на-
писала письмо".
"И граф Монте-Кристо не знает о вашем поступке?" - спросил председа-
тель.
"Ничего не знает, и я даже опасаюсь, что он его не одобрит, когда уз-
нает; а между тем это великий для меня день, - продолжала девушка, под-
няв к небу взор, полный огня, - день, когда я, наконец, отомстила за
своего отца!"
Граф за все это время не произнес ни слова; его коллеги не без учас-
тия смотрели на этого человека, чья жизнь разбилась от благовонного ды-
хания женщины; несчастье уже чертило зловещие знаки на его челе.
"Господин де Морсер, - сказал председатель, - признаете ли вы в этой
девушке дочь Али-Тебелина, янинского паши?"
"Нет, - сказал граф; с усилием вставая, - все это лишь козни моих
врагов".
Гайде, не отрывавшая глаз от двери, словно она ждала кого-то, быстро
обернулась и, увидя графа, страшно вскрикнула.
"Ты не узнаешь меня, - воскликнула она, - но зато я узнаю тебя! Ты
Фернан Мондего, французский офицер, обучавший войска моего благородного
отца. Это ты предал замки Янины! Это ты, отправленный им в Константино-
поль, чтобы договориться с султаном о жизни или смерти твоего благодете-
ля, привез подложный фирман о полном помиловании! Ты, благодаря этому
фирману, получил перстень паши, чтобы заставить Селима, хранителя огня,
повиноваться тебе! Ты зарезал Селима. Ты продал мою мать и меня купцу
Эль-Коббиру! Убийца! Убийца! Убийца! На лбу у тебя до сих пор кровь тво-
его господина! Смотрите все!"
Эти слова были произнесены с таким страстным убеждением, что все гла-
за обратились на лоб графа, и он сам поднес к нему руку, точно чувство-
вал, что он влажен от крови Али.
"Вы, значит, утверждаете, что вы узнали в графе де Морсер офицера
Фернана Мондего?"
"Узнаю ли я его! - воскликнула Гайде. - Моя мать сказала мне: "Ты бы-
ла свободна; у тебя был отец, который тебя любил, ты могла бы стать поч-
ти королевой! Вглядись в этого человека, это он сделал тебя рабыней, он
надел на копье голову твоего отца, он продал нас, он нас выдал! Посмотри
на его правую руку, на ней большой рубец; если ты когда-нибудь забудешь
его лицо, ты узнаешь его по этой руке, в которую отсчитал червонцы купец
Эль-Коббир!" Узнаю ли я его! Пусть он посмеет теперь сказать, что он ме-
ня не узнает!"
Каждое слово обрушивалось на графа, как удар ножа, лишая его остатка
сил; при последних словах Гайде оп невольно спрятал на груди свою руку,
действительно искалеченную раной, и упал в кресло, сраженный отчаянием.
От виденного и слышанного мысли присутствующих закружились вихрем,
как опавшие листья, подхваченные могучим дыханием северного ветра.
"Граф де Морсер, - сказал председатель, - не поддавайтесь отчаянию,
отвечайте; перед верховным правосудием Палаты все равны, как и перед
господним судом; оно не позволит вашим врагам раздавить вас, не дав вам
возможности сразиться с ними. Может быть, вы желаете нового расследова-
ния? Желаете, чтобы я послал двух членов Палаты в Янину? Говорите!"
Граф ничего не ответил.
Тогда члены комиссии с ужасом переглянулись. Все знали властный и
непреклонный нрав генерала. Нужен был страшный упадок сил, чтобы этот
человек перестал обороняться; и все думали, что за этим безмолвием, по-
хожим на сон, последует пробуждение, подобное грозе.
"Ну, что же, - сказал председатель, - что вы решаете? "
"Ничего", - глухо ответил граф, поднимаясь с места.
"Значит, дочь Али-Тебелина действительно сказала правду? - спросил
председатель. - Значит, она и есть тот страшный свидетель, которому ви-
новный не смеет ответить "нет"? Значит, вы действительно совершили все,
в чем вас обвиняют?"
Граф обвел окружающих взглядом, отчаянное выражение которого разжало-
било бы тигров, но не могло смягчить судей; затем он поднял глаза вверх,
но сейчас же опустил их, как бы страшась, что своды разверзнутся и явят
во всем его блеске другое, небесное судилище, другого, всевышнего судью.
И вдруг резким движением он разорвал душивший его воротник и вышел из
залы в мрачном безумии; его шаги зловеще отдались под сводами, и вслед
за тем грохот кареты, вскачь уносившей его, потряс колонны флорентийско-
го портика.
"Господа, - сказал председатель, когда воцарилась тишина, - виновен
ли граф де Морсер в вероломстве, предательстве и бесчестии?"
"Да!" - единогласно ответили члены следственной комиссии.
Гайде оставалась до конца заседания; она выслушала приговор графу, и
ни одна черта ее лица не выразила ни радости, ни сострадания.
Потом, опустив покрывало на лицо, она величаво поклонилась членам
собрания и вышла той поступью, которой Виргилий наделял богинь.

X. ВЫЗОВ

- Я воспользовался общим молчанием и темнотой залы, чтобы выйти неза-
меченным, - продолжал Бошан. - У дверей меня ждал тот самый курьер, ко-
торый отворил мне ложу. Он довел меня по коридорам до маленькой двери,
выходящей на улицу Вожирар. Я вышел истерзанный и в то же время восхи-
щенный, - простите меня, Альбер, - истерзанный за вас, восхищенный бла-
городством этой девушки, мстящей за своего отца. Да, клянусь, Альбер,
откуда бы ни шло это разоблачение, я скажу одно: быть может, оно исходит
от врага, но этот враг только орудие провидения.
Альбер сидел, уронив голову на руки; он поднял лицо, пылающее от сты-
да и мокрое от слез, и схватил Бошана за руку.
- Друг, - сказал он, - моя жизнь кончена; мне остается не повторять,
конечно, вслед за вами, что этот удар мне нанесло провидение, а искать
человека, который преследует меня своей ненавистью; когда я его найду, я
его убью, или он убьет меня; и я рассчитываю на вашу дружескую помощь,
Бошан, если только презрение не изгнало дружбу из вашего сердца.
- Презрение, друг мой? Чем вы виноват в этом несчастье? Нет, слава
богу, прошли те времена, когда несправедливый предрассудок заставлял сы-
новей отвечать за действия отцов. Припомните всю свою жизнь, Альбер;
правда, она очень юна, но не было зари более чистой, чем ваш рассвет!
Нет, Альбер, поверьте мне: вы молоды, богаты, уезжайте из Франции! Все
быстро забывается в этом огромном Вавилоне, где жизнь кипит и вкусы из-
менчивы; вы вернетесь года через три, женатый на какой-нибудь русской
княжне, и никто не вспомнит о том, что было вчера, а тем более о том,
что было шестнадцать лет тому назад.
- Благодарю вас, мой дорогой Бошан, благодарю вас за добрые чувства,
которые подсказали вам этот совет, но это невозможно. Я высказал вам
свое желание, а теперь, если нужно, я заменю слово "желание" словом "во-
ля". Вы должны понять, что это слишком близко меня касается, и я не могу
смотреть на вещи, как вы. То, что, по-вашему, имеет своим источником во-
лю неба, по-моему, исходит из источника менее чистого. Мне представляет-
ся, должен сознаться, что провидение здесь ни при чем, и это к счастью,
потому что вместо невидимого и неосязаемого вестника небесных наград и
кар я найду видимое и осязаемое существо, которому я отомщу, клянусь, за
все, что я пережил в течение этого месяца. Теперь, повторяю вам, Бошан,
я хочу вернуться в мир людей, мир материальный, и, если вы, как вы гово-
рите, все еще мой друг, помогите мне отыскать ту руку, которая нанесла
удар.
- Хорошо! - сказал Бошан. - Если вам так хочется, чтобы я спустился
на землю, я это сделаю; если вы хотите начать розыски врага, я буду ра-
зыскивать его вместе с вами. И я найду его; потому что моя честь требует
почти в такой же мере, как и ваша, чтобы мы его нашли.
- В таком случае, Бошан, мы должны начать розыски немедленно, сейчас
же. Каждая минута промедления кажется мне вечностью; доносчик еще не по-
нес наказания; следовательно, он может надеяться, что и не понесет его;
но, клянусь честью, он жестоко ошибается!
- Послушайте, Морсер...
- Я вижу, Бошан, вы что-то знаете; вы возвращаете мне жизнь!
- Я ничего не знаю точно, Альбер; но все же это луч cвета во тьме; и
если мы пойдем за этим лучом, он, быть может, выведет нас к цели.
- Да говорите же! Я сгораю от нетерпения.
- Я расскажу вам то, чего не хотел говорить, когда вернулся из Янины.
- Я слушаю.
- Вот что произошло, Альбер. Я, естественно, обратился за справками к
первому банкиру в городе; как только я заговорил об этом деле и даже
прежде, чем я успел назвать вашего отца, он сказал:
"Я догадываюсь, что вас привело ко мне".
"Каким образом?"
"Нет еще двух недель, как меня запрашивали по этому самому делу".
"Кто?"
"Один парижский банкир, мой корреспондент".
"Его имя?"
"Данглар".
- Данглар! - воскликнул Альбер. - Верно, он уже давно преследует мое-
го несчастного отца своей завистливой злобой; он считает себя демокра-
том, но не может простить графу де Морсер его пэрства. И этот неизвестно
почему не состоявшийся брак... да, это так!
- Расследуйте это, Альбер, только не горячитесь заранее, и если это
так...
- Если это так, - воскликнул Альбер, - он заплатит мне за все, что я
выстрадал.
- Не увлекайтесь, ведь он уже пожилой человек.
- Я буду считаться с его возрастом так, как он считался с честью моей
семьи. Если он враг моего отца, почему он не напал на него открыто? Он
побоялся встретиться лицом к лицу с мужчиной!
- Альбер, я не осуждаю, я только сдерживаю вас; будьте осторожны.
- Не бойтесь; впрочем, вы будете меня сопровождать, Бошан: о таких
вещах говорят при свидетелях. Сегодня же, если виновен Данглар, Данглар
умрет, или умру я. Черт возьми, Бошан, я устрою пышные похороны своей
чести!
- Хорошо, Альбер. Когда принимают такое решение, надо немедленно ис-
полнить его. Вы хотите ехать к Данглару? Едем.
Они послали за наемным кабриолетом. Подъезжая к дому банкира, они
увидели у ворот фаэтон и слугу Андреа Кавальканти.
- Вот это удачно! - угрюмо произнес Альбер. - Если Данглар откажется
принять вызов, я убью его зятя. Князь Кавальканти - как же ему не
драться!
Банкиру доложили об их приходе, и он, услышав имя Альбера и зная все,
что произошло накануне, велел сказать, что не принимает. Но было уже
поздно, Альбер шел следом за лакеем; он услышал ответ, распахнул дверь и
вместе с Бошаном вошел в кабинет банкира.
- Позвольте, сударь! - воскликнул тот. - Разве я уже не хозяин в сво-
ем доме и не властен принимать или не принимать, кого мне угодно? Мне
кажется, вы забываетесь.
- Нет, сударь, - холодно отвечал Альбер, - бывают обстоятельства,
когда некоторых посетителей нельзя не принимать, если не хочешь прослыть
трусом, - этот выход вам, разумеется, открыт.
- Что вам от меня угодно, сударь?
- Мне угодно, - сказал Альбер, подходя к нему и делая вид, что не за-
мечает Кавальканти, стоявшего у камина, - предложить вам встретиться со
мной в уединенном месте, где нас никто не побеспокоит в течение десяти
минут; большего я у вас не прошу; и из двух людей, которые там встретят-
ся, один останется на месте.
Данглар побледнел. Кавальканти сделал движение. Альбер обернулся к
нему.
- Пожалуйста, - сказал он, - если желаете, граф, приходите тоже, вы
имеете на это полное право, вы почти уже член семьи, а я назначаю такие
свидания всякому, кто пожелает явиться.
Кавальканти изумленно взглянул на Данглара, и тот, сделав над собой
усилие, поднялся с места и стал между ними. Выпад Альбера против Андреа
возбудил в нем надежду, что этот визит вызван не той причиной, которую
он предположил вначале.
- Послушайте, сударь, - сказал он Альберу, - если вы ищете ссоры с
графом за то, что я предпочел его вам, то я предупреждаю вас, что пере-
дам это дело королевскому прокурору.
- Вы ошибаетесь, сударь, - сказал Альбер с мрачной улыбкой, - мне не
до свадеб, и я обратился к господину Кавальканти только потому, что мне
показалось, будто у него мелькнуло желание вмешаться в наш разговор. А,
впрочем, вы совершенно правы, я готов сегодня поссориться со всяким; но,
будьте спокойны, господин Данглар, первенство остается за вами.
- Сударь, - отвечал Данглар, бледный от гнева и страха, - предупреж-
даю вас, что, когда я встречаю на своем пути бешеного пса, я убиваю его,
и не только не считаю себя виновным, но, напротив того, нахожу, что ока-
зываю обществу услугу. Так что, если вы взбесились и собираетесь укусить
меня, то предупреждаю вас: я без всякой жалости вас убью. Чем я виноват,
что ваш отец обесчещен?
- Да, негодяй! - воскликнул Альбер. - Это твоя вина!
Данглар отступил на шаг.
- Моя вина! Моя? - сказал он. - Да вы с ума сошли! Да разве я знаю
греческую историю? Разве я разъезжал по всем этим странам? Разве это я
посоветовал вашему отцу продать янинские замки, выдать...
- Молчать! - сказал Альбер сквозь зубы. - Нет, не вы лично вызвали
этот скандал, но именно вы коварно подстроили это несчастье.
- Я?
- Да, вы! Откуда пошла огласка?
- Но, мне кажется, в газете это было сказано: из Янины, откуда же