Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

девять, но, по всей вероятности, Валентина не станет дожидаться этого
бесполезного акта. Итак, выехав, по своим часам, ровно в половине девя-
того с улицы Меле, Моррель вошел в свой огород в ту минуту, когда часы
на церкви Филиппа Рульского били восемь.
Лошадь и кабриолет он спрятал за развалившуюся лачугу, в которой
обычно скрывался сам.
Мало-помалу стало смеркаться, и густая листва в саду слилась в огром-
ные черные глыбы.
Тогда Моррель вышел из своего убежища и с бьющимся сердцем взглянул
через решетку, в саду еще никого не было Пробило половина девятого.
В ожидании прошло еще полчаса Моррель ходил взад и вперед вдоль огра-
ды и все чаще поглядывал в щель между досками В саду становилось все
темнее, но напрасно искал он во тьме белое платье, напрасно ждал, не по-
слышатся ли в тишине шаги.
Видневшийся за деревьями дом продолжал оставаться неосвещенным, и
ничто не указывало, что здесь должно совершиться столь важное событие,
как подписание брачного договора.
Моррель вынул свои часы они показывали три четверти десятого, но поч-
ти сейчас же церковные часы, бой которых он уже слышал два или три раза,
возвестили об ошибке его карманных часов, пробив половину десятого.
Значит, прошло уже полчаса после срока, назначенного самой Валенти-
ной, она говорила в девять часов, и скорее даже немного раньше, чем поз-
же.
Для Морреля это были самые тяжелые минуты; каждая секунда ударяла по
его сердцу словно свинцовым молотом.
Малейший шелест листьев, малейший шепот ветра заставлял его вздраги-
вать, и лоб его покрылся холодным потом; тогда, дрожа с головы до ног,
он приставлял лестницу и, чтобы не терять времени, ставил ногу на нижнюю
перекладину.
Пока он таким образом переходил от страха к надежде и у него то и де-
ло замирало сердце, часы на церкви пробили десять.
- Нет, - прошептал в ужасе Максимилиан, - немыслимо, чтобы подписание
договора тянулось так долго, разве что произошло что-нибудь непредвиден-
ное; ведь я взвесил все возможности, высчитал, сколько времени могут за-
нять все формальности. Наверное, что-нибудь случилось.
И он то возбужденно шагал взад и вперед вдоль решетки, то прижимался
пылающим лбом к холодному железу. Может быть, Валентина, подписав дого-
вор, упала в обморок? Может быть, ее схватили, когда она собиралась убе-
жать? Это были единственные предположения, которые допускал Моррель, и
оба они приводили его в отчаяние.
Наконец, он решил, что силы изменили Валентине уже во время побега и
что она лежит без чувств где-нибудь в саду.
- Но, если так, - воскликнул он, быстро взбираясь по лестнице, - я
могу потерять ее и буду сам виноват!
Демон, подсказавший ему эту мысль, уже не оставлял его и нашептывал
ему на ухо с той настойчивостью, которая в несколько минут силою логи-
ческих рассуждений превращает догадку в твердую уверенность. Он вгляды-
вался во все сгущавшийся мрак, и ему казалось, что в темной аллее что-то
лежит на песке. Моррель решился даже позвать, и ему почудилось, что ве-
тер доносит до него неясные стоны.
Наконец, пробило половина одиннадцатого; больше немыслимо было ждать,
все могло случиться; в висках у Максимилиана стучало, в глазах стоял ту-
ман; он перекинул ногу через ограду и соскочил наземь.
Он был у Вильфора, забрался к нему тайком; он предвидел возможные
последствия такого поступка, но не для того он зашел так далеко, чтобы
теперь отступить.
Некоторое время он шел вдоль стены, затем, стремительно перебежав ал-
лею, бросился в чащу деревьев.
В один миг он ее пересек. Оттуда, где он теперь стоял, был виден дом.
Тогда Моррель окончательно убедился в том, что уже подозревал, стара-
ясь проникнуть взглядом сквозь чащу сада: вместо ярко освещенных окон,
как то полагается в торжественные дни, перед ним была серая масса, оку-
танная к тому же тенью огромного облака, закрывшего луну.
Только минутами в трех окнах второго этажа, точно растерянный, метал-
ся слабый свет. Эти три окна были окнами комнаты г-жи де Сен-Меран.
Ровно горел свет за красными занавесями. Занавеси эти висели в
спальне г-жи де Вильфор.
Моррель все это угадал. Столько раз, чтобы ежечасно следить мыслью за
Валентиной, расспрашивал он ее о внутреннем устройстве дома, что, и не
видав его никогда, хорошо его знал.
Этот мрак и тишина еще больше испугали Морреля, чем отсутствие Вален-
тины.
Вне себя, обезумев от горя, он решил не останавливаться ни перед чем,
лишь бы увидеть Валентину и удостовериться в несчастье, о котором он до-
гадывался, хоть и не знал, в чем оно состоит. Он дошел до опушки рощи и
уже собирался как можно быстрее пересечь открытый со всех сторон цвет-
ник, как вдруг ветер донес до него отдаленные голоса.
Тогда он снова отступил в кустарник и стоял, не шевелясь, молча,
скрытый темнотой.
Он уже принял решение: если это Валентина и если она пройдет мимо од-
на, он окликнет ее; если она не одна, он по крайней мере увидит ее и
убедится, что с ней ничего не случилось; если это кто-нибудь другой,
можно будет уловить несколько слов из разговора и разгадать эту все еще
непонятную тайну.
В это время из-за туч выглянула луна, и Моррель увидел, как на
крыльцо вышел Вильфор в сопровождении человека в черном. Они сошли по
ступеням и направились к аллее. Едва они сделали несколько шагов, как в
человеке, одетом в черное, Моррель узнал доктора д'Авриньи.
Видя, что они направляются в его сторону, Моррель невольно стал пя-
титься назад, пока не натолкнулся на ствол дикого клена, росшего посере-
дине кустарника, здесь он принужден был остановиться.
Вскоре песок перестал хрустеть под ногами Вильфора и доктора.
- Да, дорогой доктор, - сказал королевский прокурор, - положительно,
господь прогневался на нас. Какая ужасная смерть! Какой неожиданный
удар! Не пытайтесь утешать меня, рана слишком свежа и слишком глубока.
Умерла, умерла!
Холодный пот выступил на лбу Максимилиана, и зубы у него застучали.
Кто умер в этом доме, который сам Вильфор считал проклятым?
- Дорогой господин де Вильфор, - отвечал доктор таким голосом, от ко-
торого ужас Морреля еще усилился, - я привел вас сюда не для того, чтобы
утешать, совсем напротив.
- Что вы хотите этим сказать? - испуганно спросил королевский проку-
рор.
- Я хочу сказать, что за постигшим вас несчастьем, быть может, кроет-
ся еще большее.
- О боже! - прошептал Вильфор, сжимая руки. - Что еще вы мне скажете?
- Мы здесь совсем одни, мой друг?
- Да, конечно. Но зачем такие предосторожности?
- Затем, что я должен сообщить вам ужасную вещь, - сказал доктор, -
давайте сядем.
Вильфор не сел, а скорее упал на скамью. Доктор остался стоять перед
ним, положив ему руку на плечо.
Моррель, похолодев от ужаса, прижал одну руку ко лбу, а другую к
сердцу, боясь, что могут услышать, как оно бьется.
"Умерла, умерла!" - отдавался в его мозгу голос его сердца.
И ему казалось, что он сам умирает.
- Говорите, доктор, я слушаю, - сказал Вильфор, - наносите удар, я
готов ко всему.
- Разумеется, госпожа де Сен-Меран была очень немолода, но она отли-
чалась прекрасным здоровьем.
В первый раз за десять минут Моррель вздохнул свободно.
- Горе убило ее, - сказал Вильфор, - да, горе, доктор. Она прожила с
маркизом сорок лет...
- Дело не в горе, дорогой друг, - отвечал доктор. - Бывает, хоть и
редко, что горе убивает, но оно убивает не в день, не в час, не в десять
минут.
Вильфор ничего не ответил; он только впервые поднял голову и испуган-
но взглянул на доктора.
- Вы присутствовали при агонии? - спросил д'Авриньи.
- Конечно, - отвечал королевский прокурор, - ведь вы же мне шепнули,
чтобы я не уходил.
- Заметили вы симптомы болезни, от которой скончалась госпожа де
Сен-Меран?
- Разумеется; у маркизы было три припадка, один за другим через нес-
колько минут, и каждый раз с меньшим промежутком и все тяжелее. Когда вы
пришли, она начала задыхаться; затем с ней сделался припадок, который я
счел просто нервным Но по-настоящему я стал беспокоиться, когда увидел,
что она приподнимается на постели с неестественным напряжением конечнос-
тей и шеи. Тогда по вашему лицу я понял, что дело гораздо серьезнее, чем
я думал. Когда припадок миновал, я хотел поймать ваш взгляд, но вы не
смотрели на меня. Вы считали ее пульс, и уже начался второй припадок, а
вы так и не повернулись ко мне. Этот второй припадок был еще ужаснее; те
же непроизвольные движения повторились, губы посинели и стали дергаться.
Во время третьего припадка она скончалась. Уже после первого припадка я
подумал, что это столбняк, вы подтвердили это.
- Да, при посторонних, - возразил доктор, - но теперь мы одни.
- Что же вы собираетесь мне сказать?
- Что симптомы столбняка и отравления растительными ядами совершенно
тождественны.
Вильфор вскочил на ноги, но, постояв минуту неподвижно и молча, он
снова упал на скамью.
- Господи, доктор, - сказал он, - вы понимаете, то вы говорите?
Моррель не знал, сон ли все это или явь.
- Послушайте, - сказал доктор, - я знаю, насколько серьезно мое заяв-
ление и кому я его делаю.
- С кем вы сейчас говорите с должностным лицом или с другом? - спро-
сил Вильфор.
- С другом, сейчас только с другом Симптомы столбняка настолько схожи
с симптомами отравления растительными веществами, что если бы мне предс-
тояло подписаться под тем, что я вам говорю, я бы поколебался. Так что,
повторяю вам, я сейчас обращаюсь не к должностному лицу, а к другу. И
вот, другу я говорю: я три четверти часа наблюдал за агонией, за кон-
вульсиями, за Кончиной госпожи де Сен-Меран, и я не только убежден, что
она умерла от отравления, но могу даже назвать, да, могу назвать тот яд,
которым она отравлена.
- Доктор, доктор!
- Все налицо: сонливость вперемежку с нервными припадками, чрезмерное
мозговое возбуждение, онемение центров. Госпожа де бен-Мерай умерла от
сильной дозы бруцина или стрихнина, которую ей дали, может быть, и по
ошибке.
Вильфор схватил доктора за руку.
- О, это немыслимо! - сказал он - Это сон, боже мой, это сон! Ужасно
слышать, как такой человек, как вы, говорит такие вещи! Заклинаю вас,
доктор, скажите, что вы, может быть, и ошибаетесь!
- Конечно, это может быть, но...
- Но?
- Но я не думаю.
- Доктор, пожалейте меня; за последние дни со мной происходят такие
неслыханные вещи, что я боюсь сойти с ума.
- Кто-нибудь, кроме меня, видел госпожу де СенМеран?
- Никто.
- Посылали в аптеку за каким-нибудь лекарством, не показав мне рецеп-
та?
- Нет.
- У госпожи де Сен-Меран были враги?
- Я таких не знаю.
- Кто-нибудь был заинтересован в ее смерти?
- Да нет же, господи, нет. Моя дочь - ее единственная наследница; Ва-
лентина одна... О, если бы я мог подумать такую вещь, я вонзил бы себе в
сердце кинжал за то, что оно хоть миг могло таить подобную мысль.
- Что вы, мой Друг! - в свою очередь воскликнул д'Авриньи. - Боже ме-
ня упаси обвинять кого-нибудь. Поймите, я говорю только о несчастной
случайности, об ошибке. Но, случайность или нет - факт налицо, он подс-
казывает моей совести, и моя совесть требует, чтобы я вам громко заявил
об этом. Наведите справки.
- У кого? Каким образом? О чем?
- Скажем, не ошибся ли Барруа, старый лакей, и не дал ли он маркизе
какое-нибудь лекарство, приготовленное для его хозяина?
- Для моего отца?
- Да.
- Но каким образом могла бы госпожа де Сен-Меран отравиться ле-
карством, приготовленным для господина Нуартье?
- Очень просто: вы же знаете, что при некоторых заболеваниях ле-
карствами служат яды; к числу таких заболеваний относится паралич. Меся-
ца три назад, испробовав все, чтобы вернуть господину Нуартье способ-
ность двигаться и дар речи, я решил испытать последнее средство. И вот
уже три месяца я лечу его бруцином. Таким образом, в последнее ле-
карство, которое я ему прописал, входит шесть центиграммов бруцина; это
количество безвредно для парализованных органов господина Нуартье, кото-
рый к тому же дошел до него последовательными дозами, но этого достаточ-
но, чтобы убить всякого другого человека.
- Да, но комнаты госпожи де Сен-Меран и господина Нуартье совершенно
между собой не сообщаются, и Барруа ни разу не входил в комнату моей те-
щи. Вот что я вам скажу, доктор. Я считаю вас самым знающим врачом, а
главное - самым добросовестным человеком на свете, и во всех случаях
жизни ваши слова для меня - светоч, который, как солнце, освещает мне
путь. Но все-таки, доктор, все-таки, несмотря на всю мою веру в вас, я
хочу найти поддержку в аксиоме: "Еrrarе humanum est" [55].
- Послушайте, Вильфор, - сказал доктор, - кому из моих коллег вы до-
веряете так же, как мне?
- Почему вы спрашиваете? Что вы имеете в виду?
- Позовите его, я ему передам все, что видел, все, что заметил, и мы
произведем вскрытие.
- И найдете следы яда?
- Нет, не яда, я этого не говорю; но мы констатируем раздражение
нервной системы, распознаем несомненное, явное удушение, и мы вам ска-
жем: дорогой господин Вильфор, если это была небрежность, следите за ва-
шими слугами; если ненависть - следите за вашими врагами.
- Подумайте, что вы говорите, д'Авриньи! - отвечал подавленный
Вильфор. - Как только тайна станет известна кому-нибудь, кроме вас, не-
избежно следствие, а следствие у меня - разве это мыслимо! Однако, -
продолжал королевский прокурор, спохватываясь и с беспокойством глядя на
доктора, - если вы желаете, если вы непременно этого требуете, я это
сделаю. В самом деле, быть может, я должен дать этому ход; мое положение
этого требует. Но, доктор, вы видите, я совсем убит: навлечь на мой дом
такой скандал после такого горя! Моя жена и дочь этого не перенесут. Что
касается меня, доктор, то, знаете, нельзя достигнуть такого положения,
как мое, занимать двадцать пять лет подряд должность королевского проку-
рора, не нажив изрядного числа врагов. У меня их немало. Огласка этого
дела будет для них торжеством и ликованием, а меня покроет позором.
Простите мне эти суетные мысли. Будь вы священником, я не посмел бы вам
этого сказать; но вы человек, вы знаете людей; доктор, доктор, вы мне
ничего не говорили, да?
- Дорогой господин де Вильфор, - отвечал с волнением доктор, - мой
первый долг - человеколюбие. Если здесь наука не была здесь бессильна, я
спас бы госпожу де Сен-Меран; но она умерла; я должен думать о живых.
Похороним эту ужасную тайну в самой глубине сердца. Если чей-нибудь взор
проникнет в нее, пусть отнесут мое молчание за счет моего невежества, я
согласен. Но вы ищите, ищите неустанно, деятельно, ведь дело может не
кончиться одним этим случаем... И когда вы найдете виновного, если
только найдете, я скажу вам: вы судья, поступайте так, как вы считаете
нужным!
- Благодарю вас, доктор, благодарю! - сказал Вильфор с невыразимой
радостью. - У меня никогда не было лучшего друга, чем вы.
И, словно опасаясь, как бы доктор д'Авриньи не передумал, он встал и
увлек его по направлению к дому.
Они ушли.
Моррель, точно ему было мало воздуха, раздвинул обеими руками ветви,
и луна осветила его лицо, бледное, как у привидения.
- Небеса явно благосклонны ко мне, но как это страшно! - сказал он. -
Но Валентина, бедная! Как она вынесет столько горя?
И, говоря это, он смотрел то на окно с красными занавесями, то на три
окна с белыми занавесями.
В окне с красными занавесями свет почти совсем померк. Очевидно, г-жа
де Вильфор потушила лампу, и в окне виден был лишь свет ночника.
Зато в другом конце дома открылось одно из окон с белыми занавесями.
В ночной тьме мерцал тусклый свет стоящей на камине свечи, и какая-то
тень появилась на балконе. Моррель вздрогнул: ему послышалось, что ктото
рыдает.
Не удивительно, что этот сильный, мужественный человек, взволнованный
и возбужденный двумя самыми мощными человеческими страстями - любовью и
страхом, - настолько ослабел, что поддался суеверным галлюцинациям.
Хоть он и находился в таком скрытом месте, что Валентина никак не
могла бы его увидеть, ему показалось, что тень у окна зовет его; это
подсказывал ему взволнованный ум и подтверждало его пылкое сердце. Этот
обман чувств обратился для него в бесспорную реальность, и, повинуясь
необузданному юношескому порыву, он выскочил из своего тайника. Не думая
о том, что его могут заметить, что Валентина может испугаться, невольно
вскрикнуть, и тогда поднимется тревога, он в два прыжка миновал цветник,
казавшийся в лунном свете белым и широким, как озеро, добежал до кадок с
померанцевыми деревьями, расставленных перед домом, быстро взбежал по
ступеням крыльца и толкнул легко поддавшуюся дверь.
Валентина его не видела; ее поднятые к небу глаза следили за серебря-
ным облаком, плывущим в лазури; своими очертаниями оно напоминало тень,
возносящуюся на небо, и взволнованной девушке казалось, что это душа ее
бабушки.
Между тем Моррель пересек прихожую и нащупал перила лестницы; ковер,
покрывавший ступени, заглушал его шаги; впрочем, Моррель был до того
возбужден, что не испугался бы самого Вильфора. Если бы перед ним предс-
тал Вильфор, он знал, что делать: он подойдет к нему и во всем признает-
ся, умоляя его понять и одобрить ту любовь, которая связывает его с Ва-
лентиной; словом, Моррель совершенно обезумел.
К счастью, он никого не встретил.
Вот когда ему особенно пригодились сведения, сообщенные ему Валенти-
ной о внутреннем устройстве дома; он беспрепятственно добрался до верх-
ней площадки лестницы, и, когда он остановился, осматриваясь, рыдание,
которое он сразу узнал, указало ему, куда идти. Он обернулся: из-за по-
луоткрытой двери пробивался луч света и слышался плач. Он толкнул дверь
и вошел.
В глубине алькова, покрытая простыней, под которой угадывались очер-
тания тела, лежала покойница; она показалась Моррелю особенно страшной
из-за тайны, которую ему довелось узнать.
Около кровати, зарывшись головой в подушки широкого кресла, стояла на
коленях Валентина, сотрясаясь от рыданий и заломив над головой стисну-
тые, окаменевшие руки.
Она отошла от окна и молилась вслух голосом, который тронул бы самое
бесчувственное сердце; слова слетали с ее губ, торопливые, бессвязные,
невнятные, - такая жгучая боль сжимала ей горло.
Лунный свет, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, заставил померкнуть
пламя свечи и обливал печальной синевой эту горестную картину.
Моррель не выдержал; он не отличался особой набожностью, не легко
поддавался впечатлениям, но видеть Валентину страдающей, плачущей, лома-
ющей руки - это было больше, чем он мог вынести молча. Он вздохнул, про-
шептал ее имя, и лицо, залитое слезами, с отпечатками от бархатной обив-
ки кресла, лицо Магдалины Кореджо обратилось к нему.
Валентина не удивилась, увидев его. Для сердца, переполненного беско-
нечным отчаянием, не существует более волнений.
Моррель протянул возлюбленной руку.
Валентина вместо всякого объяснения, почему она не вышла к нему, по-
казала ему на труп, простертый под погребальным покровом, и снова зары-
дала.
Оба они не решались заговорить в этой комнате. Каждый боялся нарушить
это безмолвно, словно где-то в углу стояла сама смерть, повелительно
приложив палец к губам.
Валентина решилась первая.
- Как вы сюда вошли, мой друг? - сказала она. - Увы! я бы сказала
вам: добро пожаловать! - если бы не смерть отворила вам двери этого до-
ма.
- Валентина, - сказал Моррель дрожащим голосом, сжимая руки, - я ждал
с половины девятого; вас все не было, я встревожился, перелез через ог-
раду, проник в сад; и вот разговор об этом несчастье...
- Какой разговор?
Моррель вздрогнул; он вспомнил все, о чем говорили доктор и Вильфор,
и ему почудилось, что он видит под простыней эти сведенные руки, окоче-
нелую шню, синие губы.
- Разговор ваших слуг, - сказал он, - объяснил мне все.
- Но ведь прийти сюда - значило погубить нас, мой друг, - сказала Ва-
лентина без ужаса и без гнева.
- Простите меня, - сказал тем же тоном Моррель, - я сейчас уйду.
- Пет, - сказала Валентина, - вас могут встретить, останьтесь здесь.
- По если сюда придут?
Валентина покачала головой.
- Никто по придет, - сказала она, - будьте спокойны, вот паша защита.
И она указала на очертания тола под простыней.
- А что д'Эпине? Скажите, умоляю вас, - продолжал Моррель.
- Он явился, чтобы подписать договор, в ту самую минуту, когда бабуш-
ка испускала последний вздох.
- Ужасно! - сказал Моррель с чувством эгоистической радости, так как
подумал, что из-за этой смерти свадьба будет отложена на неопределенное
время. Но он был тотчас же наказан за свое себялюбие.
- И что вдвойне тяжело, - продолжала Валентина, - моя бедная, милая
бабушка приказала, умирая, чтобы эта свадьба состоялась как можно ско-
рее; господи, она думала меня защитить, и она тоже действовала против
меня!
- Слышите? - вдруг проговорил Моррель.
Они замолчали.
Слышно было, как открылась дверь, и паркет коридора и ступени лестни-
цы заскрипели под чьими-то шагами.
- Это мой отец вышел из кабинета, - сказала Валентина.
- И провожает доктора, - прибавил Моррель.
- Откуда вы знаете, что это доктор? - спросила с удивлением Валенти-
на.
- Просто догадываюсь, - сказал Моррель.
Валентина взглянула на пего.
Между тем слышно было, как закрылась парадная дверь. Затем Вильфор
пошел запереть на ключ дверь в сад, после чего вновь поднялся по лестни-
це.
Дойдя до передней, он на секунду остановился, по-видимому, не зная,
идти ли к себе или в комнату госпожи де Сен-Меран. Моррель поспешно
спрятался за портьеру. Валентина даже не шевельнулась, словно ее великое
горе вознесло ее выше обыденных страхов.
Вильфор прошел к себе.
- Теперь, - сказала Валентина, - вам уже не выйти ни через парадную
дверь, не через ту, которая ведет в сад.
Моррель растерянно посмотрел на нее.
- Теперь есть только одна возможность и верный выход, - продолжала
она, - через комнаты дедушки.
Она поднялась.
- Идем, - сказала она.
- Куда? - спросил Максимилиан.
- К дедушке.
- Мне идти к господину Нуартье?
- Да.
- Подумайте, Валентина!
- Я думала об этом уже давно. У меня на всем свете остался только
один друг, и мы оба нуждаемся в нем... Идем же.
- Будьте осторожны, Валентина, - сказал Моррель, не решаясь повино-
ваться, - будьте осторожны; теперь я вижу, какое безумие, что я пришел
сюда. А вы уверены, дорогая, что вы сейчас рассуждаете здраво?
- Вполне, - сказала Валентина, - мне совестно только оставить бедную
бабушку, я обещала охранять ее.
- Смерть для каждого священна, Валентина, - сказал Моррель.
- Да, - ответила молодая девушка, - к тому же это не надолго. Пойдем.
Валентина прошла коридор и спустилась по маленькой лестнице, ведущей
к Нуартье, Моррель на цыпочках следовал за ней. На площадке около комна-
ты они встретили старого слугу.
- Барруа, - сказала Валентина, - закройте за нами дверь и никого не
впускайте.
И она вошла первая.
Нуартье все еще сидел в кресле, прислушиваясь к малейшему шуму; от
Барруа он знал обо всем, что произошло, и жадным взором смотрел на
дверь; он увидел Валентину, и глаза его блеснули.
В походке девушки и в ее манере держаться было что-то серьезное и
торжественное. Это поразило старика. В его глазах появилось вопроси-
тельное выражение.
- Милый дедушка, - заговорила она отрывисто, - выслушай меня внима-
тельно. Ты знаешь, бабушка СенМеран час назад скончалась. Теперь, кроме
тебя, нет никого на свете, кто любил бы меня.
Выражение бесконечной нежности мелькнуло в глазах старика.
- Ведь правда, тебе одному я могу доверить свое горе и свои надежды?
Паралитик сделал знак, что да.
Валентина взяла Максимилиана за руку.
- В таком случае, - сказала она, - посмотри хорошенько на этого чело-
века.
Старик испытующе и слегка удивленно посмотрел па Морреля.
- Это Максимилиан Моррель, сын почтенного марсельского негоцианта, о
котором ты, наверно, слышал.
- Да, - показал старик.
- Это незапятнанное имя, и Максимилиан украсит его славой, потому что
в тридцать лет он уже капитан спаги, кавалер Почетного легиона.
Старик показал, что помнит это.
- Так вот, дедушка, - сказала Валентина, опускаясь на колени перед
стариком и указывая на Максимилиана, - я люблю его и буду принадлежать
только ему! Если меня заставят выйти замуж за другого, я умру или убью
себя.
В глазах паралитика был целый мир взволнованных мыслей.
- Тебе нравится Максимилиан Моррель, правда, дедушка? - спросила Ва-
лентина.
- Да, - показал неподвижный старик.
- И ты можешь нас защитить, нас, твоих детей, от моего отца?
Нуартье устремил свой вдумчивый взгляд на Морреля, как бы говоря:
"Это смотря по обстоятельствам".
Максимилиан понял.
- Мадемуазель, - сказал он, - в комнате вашей бабушки вас ждет свя-
щенный долг; разрешите мне побеседовать несколько минут с господином Ну-
артье?
- Да, да, именно этою я и хочу, - сказали глаза старика.
Потом он с беспокойством взглянул на Валентину.
- Ты хочешь спросить, как он поймет тебя, дедушка?
- Да.
- Не беспокойся; мы так часто говорили о тебе, что он отлично знает,
как я с тобой разговариваю. - И, обернувшись к Максимилиану с очарова-
тельной улыбкой, хоть и подернутой глубокой печалью, она добавила: - Он
знает все, что я знаю.
С этими словами Валентина поднялась с колец, придвинула Моррелю стул
и велела Барруа никого не впускать; затем нежно поцеловав деда и грустно
простившись с Моррелем, она ушла.
Тогда Моррель, чтобы доказать Нуартье, что он пользуется доверием Ва-
лентины и знает все их секреты, взял словарь, перо и бумагу и положил
все это на стол, подле лампы.
- Прежде всего, - сказал он, - разрешите мне, сударь, рассказать вам,
кто я такой, как я люблю мадемуазель Валентину и каковы мои намерения.
- Я слушаю, - показал Нуартье.
Внушительное зрелище представлял этот старик, казалось бы, бесполез-
ное бремя для окружающих, ставший таинственным защитником, единственной
опорой, единственным судьей двух влюбленных, молодых, красивых, сильных,
едва вступающих в жизнь.