Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

понадобилось со мной говорить?
Он в двадцатый раз возвращался к этой беспокоившей его мысли, как
вдруг дверь отворилась и вошла Эжени, в черном атласном платье, заткан-
ном черными же цветами, без шляпы, но в перчатках, как будто она собира-
лась занять свое кресло в Итальянской опере.
- В чем дело, Эжени? - воскликнул отец. - И к чему эта парадная гос-
тиная, когда можно так уютно посидеть у меня в кабинете?
- Вы совершенно правы, сударь, - отвечала Эжени, знаком приглашая от-
ца сесть, - вы задали мне два вопроса, которые исчерпывают предмет
предстоящей нам беседы. Поэтому я вам сейчас отвечу на оба; и, вопреки
обычаям, начну со второго, ибо он менее сложен. Я избрала местом нашей
встречи гостиную, чтобы избежать неприятных впечатлений и воздействий
кабинета банкира. Кассовые книги, как бы они ни были раззолочены, ящики,
запертые, как крепостные ворота, огромное количество кредитных билетов,
берущихся неведомо откуда, и груды писем, пришедших из Англии, Голлан-
дии, Испании, Индии, Китая и Перу, всегда как-то странно действуют на
мысли отца и заставляют его забывать, что в мире существуют более важные
и священные вещи, чем общественное положение и мнение его доверителей.
Вот почему я избрала эту гостиную, где на стенах висят в своих велико-
лепных рамах, счастливые и улыбающиеся, наши портреты - ваш, мой и моей
матери, и всевозможные идиллические пейзажи и умилительные пастушеские
сцены. Я очень верю в силу внешних впечатлений. Быть может, особенно в
отношении вас, я и ошибаюсь; но что поделать? Я не была бы артистической
натурой, если бы не сохраняла еще некоторых иллюзий.
- Отлично, - ответил Данглар, прослушавший эту тираду с невозмутимым
хладнокровием, но ни слова в ней не понявший, так как был занят
собственными мыслями и старался найти им отклик в мыслях своего собесед-
ника.
- Итак, мы более или менее разрешили второй вопрос, - сказала Эжени,
нимало не смущаясь и с той почти мужской самоуверенностью, которая отли-
чала ее речь и движения, - мне кажется, вы вполне удовлетворены моим
объяснением. Теперь вернемся к первому вопросу. Вы спрашиваете меня, для
чего я просила у вас аудиенции; я вам отвечу в двух словах: я не желаю
выходить замуж за графа Андреа Кавальканти.
Данглар подскочил на своем кресле.
- Да, сударь, - все так же спокойно продолжала Эжени. - Я вижу, вы
изумлены? Правда, за все время, что идут разговоры об этом браке, я не
противоречила ни словом, я была, как всегда, убеждена, что в нужную ми-
нуту сумею открыто и решительно воспротивиться воле людей, не спросивших
моего согласия. Однако на этот раз мое спокойствие, моя пассивность, как
говорят философы, имела другой источник; как любящая и послушная дочь...
(легкая улыбка мелькнула на румяных губах девушки), я старалась подчи-
ниться вашему желанию.
- И что же? - спросил Данглар.
- А то, сударь, - отвечала Эжени, - я старалась изо всех сил, но те-
перь, когда настало время, я чувствую, что, несмотря на все мои усилия,
я не в состоянии быть послушной.
- Однако, - сказал Данглар, который, как человек недалекий, был со-
вершенно ошеломлен неумолимой логикой дочери и ее хладнокровием - свиде-
тельством твердой воли и дальновидного ума, - в чем причина твоего отка-
за, Эжени?
- Причина? - отвечала Эжени. - Бог мой! Андреа Кавальканти не безоб-
разнее, не глупее и не противнее всякого другого. В глазах людей, кото-
рые судят о мужчине по его лицу и фигуре, он может даже сойти за до-
вольно привлекательный образец; я даже не скажу, что оп меньше мил моему
сердцу, чем любой другой, - так могла бы рассуждать институтка, но я вы-
ше этого. Я никого не люблю, сударь, вам это известно? И я не вижу, за-
чем мне, без крайней необходимости стеснять себя спутником на всю жизнь.
Разве не сказал один мудрец: "Ничего лишнего"; а другой: "Все мое несу с
собой"? Меня даже выучили этим двум афоризмам по-латыни и по-гречески;
один из них принадлежит, если не ошибаюсь, Федру, а другой Бианту. Так
вот, дорогой отец, в жизненном крушении, - ибо жизнь, это вечное круше-
ние наших надежд, - я просто выбрасываю за борт ненужный балласт, вот и
все. Я оставляю за собой право остаться в одиночестве и, следовательно,
сохранить свою свободу.
- Несчастная! - пробормотал Данглар, бледнея, ибо он знал по опыту,
как непреодолимо то препятствие, которое неожиданно встало на его пути.
- Несчастная? - возразила Эжени. - Вот уж нисколько! Ваше восклица-
ние, сударь, кажется мне театральным и напыщенным. Напротив, счастливая.
Скажите, чего мне недостает? Люди находят меня красивой, а это уже
кое-что: это обеспечивает мне повсюду благосклонный прием. А я люблю,
когда меня хорошо принимают, - приветливые лица не так уродливы. Я не
глупа, одарена известной восприимчивостью, благодаря чему я извлекаю для
себя из жизни все, что мне нравится, как делает обезьяна, когда она
разгрызает орех и вынимает ядро. Я богата, ибо вы обладаете одним из са-
мых крупных состояний во Франции, а я ваша единственная дочь, и вы не
столь упрямы, как театральные отцы, которые лишают дочерей наследства за
то, что те не желают подарить им внучат. К тому же предусмотрительный
закон отнял у вас право лишить меня наследства, по крайней мере пол-
ностью, так же как он отнял у вас право принудить меня выйти замуж. Та-
ким образом, красивая, умная, блещущая талантами, как выражаются в коми-
ческих операх, и богатая! Да ведь это счастье, сударь! А вы называете
меня несчастной.
Видя дерзкую, высокомерную улыбку дочери, Данглар не сдержался и по-
высил голос. Но под вопросительным взглядом Эжени, удивленно нахмурившей
красивые черные брови, он благоразумно отвернулся и тотчас же овладел
собой, укрощенный железной рукой осторожности.
- Все это верно, - улыбаясь, ответил он, - ты именно такая, какой се-
бя изображаешь, дочь моя, за исключением одного пункта: я не хочу прямо
назвать его; я предпочитаю, чтобы ты сама догадалась.
Эжени взглянула на Данглара, немало удивленная, что у нее оспаривают
право на одну из жемчужин венца, который она так гордо возложила на свою
голову.
- Ты превосходно объяснила мне, - продолжал банкир, - какие чувства
вынуждают такую дочь, как ты, отказаться от замужества. Теперь моя оче-
редь сказать тебе, какие побуждения заставили такого отца, как я, нас-
таивать на твоем замужестве.
Эжени поклонилась, не как покорная дочь, которая слушает своего отца,
но как противник, который готов возражать.
- Когда отец предлагает своей дочери выйти замуж, - продолжал Данг-
лар, - у него всегда имеется какое-нибудь основание желать этого брака.
Одни обуреваемы той навязчивой мыслью, о которой ты только что говорила,
- то есть хотят продолжать жить в своих внуках. Скажу сразу, что этой
слабостью я не страдаю; к семейным радостям я довольно равнодушен. Я мо-
гу в этом сознаться дочери, которая достаточно философски смотрит на ве-
щи, чтобы понять это равнодушие и не считать его преступлением.
- Прекрасно, - сказала Эжени, - будем говорить откровенно, так гораз-
до лучше.
- Ты сама видишь, - сказал Данглар, - что, не разделяя в целом твоего
пристрастия к излишней откровенности, я все же прибегаю к ней, когда
этого требуют обстоятельства. Итак, я продолжаю. Я предложил тебе мужа
не ради твоего счастья, потому что, по совести говоря, я меньше всего
думал в ту минуту о тебе. Ты любишь откровенность, - надеюсь, это доста-
точно откровенно. Просто мне было необходимо, чтобы ты как можно скорее
вышла замуж за этого человека ввиду некоторых коммерческих соображений.
Эжени подняла брови.
- Дело обстоит именно так, как я имею честь тебе докладывать; не
прогневайся, ты сама виновата. Поверь, я вовсе не по своей охоте вдаюсь
в эти финансовые расчеты в разговоре с такой артистической натурой, ко-
торая боится войти в кабинет банкира, чтобы не набраться неприятных и
непоэтических впечатлений.
- Но в этом кабинете банкира, - продолжал он, - в который позавчера
ты, однако, вошла, чтобы получить от меня тысячу франков, которую я еже-
месячно даю тебе на булавки, - да будет тебе это известно, моя дорогая,
можно научиться многому, что пригодилось бы даже молодым особам, не же-
лающим выходить замуж. Например, там можно узнать - и, щадя твои
чувствительные нервы, я охотно скажу тебе это здесь, в гостиной, - что
для банкира кредит - что душа для тела: кредит поддерживает его, как ды-
хание оживляет тело, и граф Монте-Кристо прочел мне однажды на этот счет
лекцию, которую я никогда не забуду. Там можно узнать, что, по мере того
как исчезает кредит, тело банкира превращается в труп, и в очень непро-
должительном будущем это произойдет с тем банкиром, который имеет честь
быть отцом столь логично рассуждающей дочери.
Но Эжени, вместо того чтобы согнуться под ударом, гордо выпрямилась.
- Вы разорились! - сказала она.
- Ты очень точно выразилась, дочь моя, - сказал Данглар, сжимая кула-
ки, но все же сохраняя на своем грубом лице улыбку бессердечного, но
неглупого человека. - Да, я разорен.
- Вот как! - сказала Эжени.
- Да, разорен! Итак, поведана убийственная тайна, как сказал поэт. А
теперь выслушай, дочь моя, каким образом ты можешь помочь этой беде - не
ради меня, но ради себя самой.
- Вы плохой психолог, сударь, - воскликнула Эжени, - если воображае-
те, что эта катастрофа очень огорчает меня.
Я разорена? Да не все ли мне равно? Разве у меня не остался мой та-
лант? Разве я не могу, подобно Пасте, Малибран или Гризи, обеспечить се-
бе то, чего вы, при всем вашем богатстве, никогда не могли бы мне дать:
сто или сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода, которыми я буду обя-
зана только себе? И вместо того чтобы получать их, как я получала от вас
эти жалкие двенадцать тысяч франков, вынося хмурые взгляды и упреки в
расточительности, я буду получать эти деньги, осыпанная цветами, под
восторженные крики и рукоплескания. И даже не будь у меня моего таланта,
в который вы, судя по вашей улыбке, не верите, разве мне не остается моя
страсть к независимости, которая мне дороже всех сокровищ мира, дороже
самой жизни?
Нет, я не огорчена за себя, я всегда сумею устроить свою судьбу; у
меня всегда останутся мои книги, мои карандаши, мой рояль, все это стоит
недорого, и это я всегда сумею приобрести. Быть может, вы думаете, что я
огорчена за госпожу Данглар; но и этого нет; если я не заблуждаюсь, она
приняла все меры предосторожности, и грозящая вам катастрофа ее не заде-
нет; я надеюсь, что она в полной безопасности, - во всяком случае не за-
боты обо мне мешали ей упрочить свое состояние, слава богу, под предло-
гом того, что я люблю свободу, она не вмешивалась в мою жизнь.
Нет, сударь, с самого детства я видела все, что делалось вокруг меня;
я все слишком хорошо понимала, и ваше банкротство производит на меня не
больше впечатления, чем оно заслуживает; с тех пор как я себя помню, ме-
ня никто не любил, тем хуже! Естественно, что и я никого не люблю; тем
лучше! Теперь вы знаете мой образ мыслей.
- Следовательно, - сказал Данглар, бледный от гнева, вызванного от-
нюдь не оскорбленными чувствами отца, - следовательно, ты упорствуешь в
желании довершить мое разорение.
- Довершить ваше разорение? Я? - сказала Эжени. - Не понимаю.
- Очень рад, это дает мне луч надежды; выслушай меня.
- Я слушаю, - сказала Эжени, пристально глядя на отца; ему пришлось
сделать над собой усилие, чтобы не опустить глаза под властным взглядом
девушки.
- Князь Кавальканти, - продолжал Данглар, - хочет жениться на тебе и
при этом согласен поместить у меня три миллиона.
- Очень мило, - презрительно заявила Эжени, поглаживая свои перчатки.
- Ты, кажется, думаешь, что я собираюсь воспользоваться твоими тремя
миллионами? - сказал Данглар. - Ничуть не бывало, эти три миллиона долж-
ны принести по крайней мере десять. Я и еще один банкир добились желез-
нодорожной концессии; это единственная отрасль промышленности, которая в
наше время дает возможность мгновенного баснословного успеха, подобного
тому, который имел некогда Лоу у наших добрых парижан, у этих ротозе-
ев-спекулянтов, со своим фантастическим Миссисипи. По моим расчетам,
достаточно владеть миллионной долей рельсового пути, как некогда владели
акром целины на берегах Огайо. Это - помещение денег под залог, что ужо
прогресс, так как взамен своих денег получаешь пятнадцать, двадцать, сто
фунтов железа Ну, так вот, через неделю, считая от сегодняшнего дня, я
должен внести в счет своей доли четыре миллиона! Эти четыре миллиона,
как я уже сказал, принесут десять или двенадцать.
- Но когда я позавчера была у вас, о чем вы так хорошо помните, -
возразила Эжени, - я видела, как вы инкассировали, - так, кажется, гово-
рят? - пять с половиной миллионов, вы даже показали мне эти две облига-
ции казначейства и были несколько изумлены, что бумаги такой ценности не
ослепили меня, как молния.
- Да, но эти пять с половиной миллионов не мои и являются только до-
казательством доверия, которым я пользуюсь; моя репутация демократа
снискала мне доверие Управления приютов, и эти пять с половиной миллио-
нов принадлежат ему; во всякое другое время я, не задумываясь, вос-
пользовался бы ими, но сейчас всем известно, что я понес большие потери
и, как я уже сказал, я теряю свой кредит. В любую минуту Управление при-
ютов может потребовать свой вклад, и если окажется, что я пустил его в
оборот, мне придется объявить себя банкротом. Я не против банкротства,
но банкротство должно обогащать, а не разорять. Если ты выйдешь замуж за
Кавальканти и я получу его три миллиона, или даже если люди просто будут
думать, что я их получу, кредит мой немедленно восстановится. Тогда мое
состояние упрочится и я, наконец, вздохну свободно, ибо вот уже второй
месяц меня преследует злой рок, и я чувствую, что бездна разверзается у
меня под ногами. Ты меня поняла?
- Вполне. Вы отдаете меня под залог трех миллионов.
- Чем выше сумма, тем более это лестно; ее размеры определяют твою
ценность.
- Благодарю вас, сударь. Еще одно слово: обещаете ли вы мне пользо-
ваться только номинально вкладом господина Кавальканти, но не трогать
самого капитала? Я говорю об этом не из эгоизма, но из щепетильности. Я
согласна помочь вам восстановить ваше состояние, но не желаю быть вашей
сообщницей в разорении других людей.
- Но ведь я тебе говорю, - воскликнул Данглар, - что с помощью этих
трех миллионов...
- Считаете ли вы, что вы можете выпутаться, не трогая этих трех мил-
лионов?
- Я надеюсь, но опять-таки при том условии, что этот брак состоится.
- Вы можете выплатить Кавальканти те пятьсот тысяч франков, которые
вы обещали мне в приданое?
- Он получит их, как только вы вернетесь из мэрии.
- Хорошо!
- Что это значит: хорошо?
- Это значит, что я даю свою подпись, но оставляю за собой право рас-
поряжаться своей особой.
- Безусловно.
- В таком случае - хорошо; я заявляю вам, сударь, что готова выйти
замуж за господина Кавальканти.
- Но что ты думаешь делать?
- Это уж моя тайна. В чем же было бы мое преимущество перед вами, ес-
ли я, узнав вашу тайну, открыла бы вам свою?
Данглар закусил губу.
- Итак, ты согласна, - сказала он, - сделать все официальные визиты?
- Да, - ответила Эжени.
- И подписать через три дня договор?
- Да.
- В таком случае я в свою очередь скажу тебе: хорошо!
И Данглар взял руку дочери и пожал ее.
Но странное дело - отец при этом рукопожатии не решился сказать:
"Благодарю тебя", а дочь даже не улыбнулась отцу.
- Наши переговоры окончены? - спросила Эжени, вставая.
Данглар кивнул, давая понять, что говорить больше не о чем.
Пять минут спустя под руками мадемуазель д'Армильи зазвучал рояль, а
мадемуазель Данглар запела проклятие Брабанцио Дездемоне.
Как только ария была окончена, вошел Этьен и доложил Эжени, что лоша-
ди поданы и баронесса ждет ее.
Мы уже присутствовали при том, как обе дамы побывали у Вильфоров, от-
куда они вышли, чтобы ехать дальше с визитами.

XIX. БРАЧНЫЙ ДОГОВОР

Прошло три дня после описанной нами сцены, и настал день, назначенный
для подписания брачного договора между мадемуазель Эжени Данглар и Анд-
реа Кавальканти, которого банкир упорно продолжал называть князем. Было
около пяти часов вечера, свежий ветерок шелестел листвой в садике перед
домом Монте-Кристо; граф собирался выехать, и поданные ему лошади били
копытами землю, едва сдерживаемые кучером, уже четверть часа сидевшим на
козлах. В это время в ворота быстро въехал элегантный фаэтон, с которым
мы уже несколько раз встречались, хотя бы, например, в известный нам ве-
чер в Отейле; из него не вышел, а скорее выпрыгнул на ступени крыльца
Андреа Кавальканти, такой блестящий, такой сияющий, как будто и он соби-
рался породниться с княжеским домом.
Он с обычной фамильярностью осведомился о здоровье графа и, легко
взбежав на второй этаж, столкнулся на площадке лестницы с ним самим.
При виде посетителя граф остановился. Но Андреа Кавальканти взял раз-
гон, и его уже ничто не могло остановить.
- Здравствуйте, дорогой граф! - сказал он МонтеКристо.
- А, господин Андреа! - сказал тот своим обычным полунасмешливым то-
ном. - Как поживаете?
- Чудесно, как видите. Тысячу вещей надо вам сказать. Но прежде всего
скажите, вы собирались выехать или только что вернулись?
- Собираюсь выехать.
- В таком случае, чтобы не задерживать вас, я, если разрешите, сяду к
вам в коляску, а Том будет следовать за нами.
- Нет, - сказал с неуловимо презрительной улыбкой граф, - отнюдь не
желавший показываться в обществе этого молодого человека, - я предпочи-
таю выслушать вас здесь, дорогой господин Андреа; в комнате разговари-
вать удобнее, и нет кучера, который на лету подхватывает ваши слова.
И граф вошел в маленькую гостиную второго этажа, сел и, закинув ногу
на ногу, пригласил гостя тоже сесть.
- Вам известно, дорогой граф, - сказал Андреа, весь сияя, - что обру-
чение назначено на сегодня: в девять часов вечера у моего тестя подписы-
вают договор.
- Вот как! - ответил Монте-Кристо.
- Как, разве это для вас новость? И разве Данглар не уведомил вас?
- Как же, - сказал граф, - я вчера получил письмо, по, насколько пом-
ню, там не указан час.
- Вполне возможно; мой тесть, должно быть, рассчитывал, что это всем
известно.
- Ну, что ж, поздравляю, господин Кавальканти, - сказал Монте-Кристо,
- вы делаете хорошую партию; к тому же мадемуазель Данглар очень недурна
собой.
- О да, - скромно ответил Кавальканти.
- А главное, она очень богата; так я по крайней мере слышал, - сказал
Монте-Кристо.
- Вы думаете, она очень богата?
- Несомненно; говорят, что Данглар скрывает по меньшей мере половину
своего состояния.
- А он сознается в пятнадцати или двадцати миллионах, - сказал Анд-
реа, и глаза его блеснули от радости.
- И кроме того, - прибавил Монте-Кристо, - он еще собирается заняться
одной денежной операцией, довольно обычной в Соединенных Штатах и в Анг-
лии, но совершенно новой во Франции.
- Да, я знаю, вы говорите о железнодорожной концессии, которую он
только что получил?
- Вот именно. По общему мнению, он наживет на этом по крайней мере
десять миллионов.
- Десять миллионов! Вы думаете? Это великолепно! - сказал Кавалькан-
ти, опьяняясь металлическим звоном этих золотоносных слов.
- Не говоря уже о том, - продолжал Монте-Кристо, - что все это состо-
яние достанется вам; это вполне справедливо, раз мадемуазель Данглар
единственная дочь. Впрочем, ваше собственное состояние, как мне говорил
ваш отец, немногим меньше состояния вашей невесты. Но оставим эти денеж-
ные вопросы. Знаете, господин Андреа, я нахожу, что вы очень быстро и
ловко повели это дело.
- Да, недурно, - сказал Андреа, - я прирожденный дипломат.
- Ну, что ж, вы и будете дипломатом; дипломатии, знаете, нельзя выу-
читься, - для этого нужно чутье... Так ваше сердце в плену?
- Боюсь, что да, - отвечал Андреа тем тоном, которым на подмостках
Французского театра Альцесту отвечают Дорант или Валер.
- И вам отвечают взаимностью?
- Очевидно, раз за меня выходят замуж, - отвечал Андреа, победоносно
улыбаясь. - Но все же не следует забывать об одном существенном обстоя-
тельстве.
- О каком же?
- О том, что мне в этом деле необыкновенно помогли.
- Да что вы!
- Несомненно.
- Обстоятельства?
- Нет, вы.
- Я? Да полно, князь, - сказал Монте-Кристо, подчеркивая титул. - Что
такого мог я для вас сделать? Разве недостаточно было вашего имени, ва-
шего общественного положения и ваших личных достоинств?
- Нет, - отвечал Андреа, - что бы вы ни говорили, граф, я продолжаю
утверждать, что то место, которое вы занимаете в свете, сделало больше,
чем мое имя, мое общественное положение и мои личные достоинства.
- Вы глубоко заблуждаетесь, сударь, - сказал Монте-Кристо, почувство-
вав коварный намек в словах Андреа, - я начал вам покровительствовать
только после того, как узнал о богатстве и положении вашего уважаемого
отца. Кому я обязан удовольствием быть с вами знакомым? Ведь я никогда
не видел ни вас, ни вашего достойного родителя! Двум моим друзьям, лорду
Уилмору и аббату Бузони. Что заставило меня - не говорю ручаться за вас,
а ввести вас в общество? Имя вашего отца, столь известное и уважаемое в
Италии; лично вас я не знаю.
Спокойствие графа, его непринужденность заставили Андреа понять, что
его в данную минуту держит сильная рука и что ему не так легко будет из-
бавиться от этих тисков.
- Скажите, граф, - спросил он, - мой отец в самом деле так богат?
- По-видимому, да, - отвечал Монте-Кристо.
- А вы не знаете - деньги, которые я должен внести Данглару, уже при-
были?
- Я получил уведомление.
- Значит, три миллиона...
- Три миллиона в пути, по всей вероятности.
- И я их получу?
- Мне кажется, - ответил граф, - что до сих пор вы получали все, что
вам было обещано!
Андреа был до того изумлен, что на минуту даже задумался.
- В таком случае, сударь, - сказал он, помолчав, - мне остается обра-
титься к вам с просьбой, и, надеюсь, вы меня поймете, даже если она и
будет вам неприятна.
- Говорите, - сказал Монте-Кристо.
- Благодаря моему состоянию я познакомился со многими людьми, у меня,
по крайней мере сейчас, куча друзей. Но, вступая в такой брак, перед ли-
цом всего парижского общества, я должен опереться на человека с громким
именем, и если меня поведет к алтарю не рука моего отца, то это должна
быть чья-нибудь могущественная рука; а мой отец не приедет, ведь правда?
- Он дряхл, и его старые раны ноют, когда он путешествует.
- Понимаю. Так вот, я и обращаюсь к вам с просьбой.
- Ко мне?
- Да, к вам.
- С какой же, бог мой?
- Заменить его.
- Как, дорогой мой? После того как я имел удовольствие часто беседо-
вать с вами, вы еще так мало меня знаете, что обращаетесь ко мне с по-
добной просьбой? Попросите у меня взаймы полмиллиона, и хотя подобная
ссуда довольно необычна, но, честное слово, вы меня этим меньше стесни-
те. Я уже, кажется, говорил вам, что граф Монте-Кристо, даже когда он
участвует в жизни здешнего общества, никогда не забывает правил морали,
более того - предубеждений Востока. У меня гарем в Каире, гарем в Смирне
и гарем в Константинополе, и мне быть посаженым отцом! Ни за что!
- Так вы отказываетесь?
- Наотрез; и будь вы моим сыном, будь вы моим братом, я бы все равно
вам отказал.
- Какая неудача! - воскликнул разочарованный Андреа. - Но что же мне
делать?
- У вас сотня друзей, вы же сами сказали.
- Да, но ведь вы ввели меня в дом Данглара.
- Ничуть! Восстановим факты; вы обедали вместе с ним у меня в Отейле,
и там вы сами с ним познакомились, это большая разница.
- Да, по моя женитьба... вы помогли...
- Я? Да ни в малейшей мере, уверяю вас; вспомните, что я вам ответил,
когда вы явилась ко мне с просьбой сделать от вашего имени предложение;
нет, я никогда не устраиваю никаких браков, милейший князь, это мой
принцип.
Андреа закусил губу.
- Но, все-таки, - сказал он, - вы там будете сегодня?
- Там будет весь Париж?
- Разумеется!
- Ну, значит, и я там буду, - сказал граф.
- Вы подпишете брачный договор?
- Против этого я ничего не имею; так далеко мои предубеждения не
простираются.
- Что делать! Если вы не желаете согласиться на большее, я должен
удовлетвориться тем, на что вы согласны. Но еще одно слово, граф.
- Пожалуйста.
- Дайте мне совет.
- Это не шутка! Совет - больше, чем услуга.
- Такой совет вы можете мне дать, это вас ни к чему не обязывает.
- Говорите.
- Приданое моей жены равняется пятистам тысячам ливров?
- Эту цифру мне назвал сам барон Данглар.
- Должен я взять его или оставить у нотариуса?
- Вот как принято поступать: при подписании договора оба нотариуса
уславливаются встретиться на следующий день или через день; при этой
встрече они обмениваются приданым, в чем и выдают друг другу расписку;
затем, после венчания, они выдают все эти миллионы вам, как главе семьи.
- Дело в том, - сказал Андреа с плохо скрытым беспокойством, - что
мой тесть как будто собирается поместить наши капиталы в эту пресловутую
железнодорожную концессию, о которой вы мне только что говорили.
- Так что же! - возразил Монте-Кристо. - Этим способом, - так по
крайней мере все уверяют, - ваши капиталы в течение года утроятся. Барон
Данглар хороший отец и умеет считать.
- В таком случае, - сказал Андреа, - все прекрасно, если не считать,
конечно, вашего отказа, который меня огорчает до глубины души.
- Не приписывайте его ничему другому, как только вполне естественной
в подобном случае щепетильности.
- Что делать, - сказал Андреа, - пусть будет по-вашему. До вечера!
- До вечера.
И, невзирая на едва ощутимое сопротивление МонтеКристо, губы которого
побелели, хоть и продолжали учтиво улыбаться, Андреа схватил руку графа,
пожал ее, вскочил в свой фаэтон и умчался.
Оставшееся до вечера время Андреа употребил на разъезды и визиты, ко-
торые должны были возбудить у его друзей желание появиться у банкира во