Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 4-6)

Он схватил сына на руки, прижал к груди, тряс его, звал по имени;
мальчик не отвечал. Вильфор прильнул жадными губами к его лицу, лицо бы-
ло холодное и мертвенно-бледное; он ощупал окоченевшее тело ребенка,
приложил руку к его сердцу: сердце не билось.
Ребенок был мертв.
Вчетверо сложенная бумажка упала на ковер.
Вильфор, как громом пораженный, опустился на колени; ребенок выс-
кользнул из его безжизненных рук и покатился к матери.
Вильфор поднял листок, узнал руку своей жены и жадно пробежал его.
Вот что он прочел:
"Вы знаете, что я была хорошей матерью: ради своего сына я стала
преступницей.
Хорошая мать не расстается со своим сыном!"
Вильфор не верил своим глазам, Вильфор не верил своему рассудку. Он
подполз к телу Эдуарда и еще раз осмотрел его с тем вниманием, с каким
львица разглядывает своего мертвого львенка.
Из его груди вырвался душераздирающий крик.
- Бог! - простонал он. - Опять бог!
Вид обеих жертв ужасал его, он чувствовал, что задыхается в одино-
честве, в этой пустоте, заполненной двумя трупами.
Еще недавно его поддерживала ярость, этот великий дар сильных людей,
его поддерживало отчаяние, последняя доблесть погибающих, побуждавшая
Титанов брать приступом небо, Аякса - грозить кулаками богам.
Голова Вильфора склонилась под непосильным бременем; он поднялся с
колен, провел дрожащей рукой по слипшимся от пота волосам; он, никогда
не знавший жалости, в изнеможении побрел к своему престарелому отцу,
чтобы хоть кому-то поведать свое горе, перед кем-то излить свою муку.
Он спустился по знакомой нам лестнице и вошел к Нуартье.
Когда Вильфор вошел, Нуартье со всем вниманием и дружелюбием, какое
только мог выразить его взгляд, слушал аббата Бузони, спокойного и хлад-
нокровного, как всегда.
Вильфор, увидав аббата, поднес руку ко лбу. Прошлое нахлынуло на не-
го, словно грозная волна, которая вздымает больше пены, чем другие.
Он вспомнил, как он был у аббата через два дня после обеда в Отейле и
как аббат явился к нему в день смерти Валентины.
- Вы здесь, сударь! - сказал он. - Вы всегда приходите вместе со
смертью?
Бузони выпрямился, увидав искаженное лицо Вильфора, его исступленный
взгляд, он понял, что скандал в зале суда уже разразился; о дальнейшем
он не знал.
- Я приходил молиться у тела вашей дочери, - отвечал Бузони.
- А сегодня зачем вы пришли?
- Я пришел сказать вам, что вы заплатили мне свой долг сполна. Отныне
я буду молить бога, чтобы он удовольствовался этим, как и я.
- Боже мой, - воскликнул Вильфор, отступая на шаг, - этот голос... вы
не аббат Бузони!
- Нет.
Аббат сорвал с себя парик с тонзурой, тряхнул головой, и длинные чер-
ные волосы рассыпались по плечам, обрамляя его мужественное лицо.
- Граф Монте-Кристо! - воскликнул ошеломленный Вильфор.
- И даже не он, господин королевский прокурор, вспомните, поройтесь в
своей памяти.
- Этот голос! Где я его слышал?
- Вы его слышали в Марселе, двадцать три года тому назад, в день ва-
шего обручения с Рене де Сен-Меран. Поищите в своих папках с делами.
- Вы не Бузони? Вы не Монте-Кристо? Боже мой, так это вы мой враг -
тайный, неумолимый, смертельный! Я причинил вам какое-то зло в Марселе,
горе мне!
- Да, ты угадал, - сказал граф, скрестив руки на груди. - Вспомни,
вспомни!
- Но что же я тебе сделал? - воскликнул Вильфор, чьи мысли заметались
на том пороге, где разум и безумие сливаются в тумане, который уже не
сон, но еще не пробуждение. - Что я тебе сделал? Говори!
- Ты осудил меня на чудовищную, медленную смерть, ты убил моего отца,
ты вместе со свободой отнял у меня любовь и вместе с любовью счастье!
- Да кто же ты? Кто?
- Я призрак несчастного, которого ты похоронил в темнице замка Иф.
Когда этот призрак вышел из могилы, бог скрыл его под маской графа Мон-
те-Кристо и осыпал его алмазами и золотом, чтобы доныне ты не узнал его.
- Я узнаю тебя, узнаю! - произнес королевский прокурор. - Ты...
- Я Эдмон Дантес!
- Ты Эдмон Дантес! - вскричал королевский прокурор, хватая графа за
руку. - Так идем!
И он повлек его к лестнице; удивленный Монте-Кристо последовал за
ним, не зная, куда его ведет королевский прокурор, и предчувствуя повое
несчастье.
- Смотри, Эдмон Дантес! - сказал Вильфор, указывая графу на трупы же-
ны и сына. - Смотри! Ты доволен?..
Монте-Кристо побледнел, как смерть; он понял, что в своем мщении
преступил границы; он понял, что теперь он уже не смеет сказать:
- Бог за меня и со мною.
Ужас оледенил его душу; он бросился к ребенку, приподнял ему веки,
пощупал пульс и, схватив его на руки, выбежал с ним в комнату Валентины
и запер за собой дверь.
- Мой сын! - закричал Вильфор. - Он похитил тело моего сына! Горе,
проклятие, смерть тебе!
И он хотел ринуться за Монте-Кристо, но как во сне его ноги словно
вросли в пол, глаза его едва не вышли из орбит, скрюченные пальцы все
глубже впивались в грудь, пока из-под ногтей не брызнула кровь, жилы на
висках вздулись, череп готов был разорваться под напором клокочущих мыс-
лей, и море пламени затопило мозг.
Это оцепенение длилось несколько минут, и, наконец, непроглядный мрак
безумия поглотил Вильфора.
Он вскрикнул, дико захохотал и бросился вниз по лестнице.
Четверть часа спустя дверь комнаты Валентины отворилась, и на пороге
появился граф МонтеКристо.
Он был бледен, взор его померк, грудь тяжело дышала; черты его всегда
спокойного благородного лица были искажены страданием.
Он держал в руках ребенка, которого уже ничто не могло вернуть к жиз-
ни.
Монте-Кристо стал на одно колено, благоговейно опустил ребенка на ко-
вер подле матери и положил его голову к ней на грудь.
Потом он встал, вышел из комнаты и, встретив на лестнице одного из
слуг, спросил:
- Где господин Вильфор?
Слуга молча указал рукой на сад.
Монте-Кристо спустился с крыльца, пошел в указанном направлении и
среди столпившихся слуг увидел Вильфора, который, с заступом в руках,
ожесточенно рыл землю.
- Нет, не здесь, - говорил он, - нет, не здесь.
И рыл дальше.
Монте-Кристо подошел к нему и едва слышно, почти смиренно произнес:
- Вы потеряли сына, сударь, но у вас осталась...
Вильфор, не слушая, перебил его.
- Я его найду, - сказал он, - не говорите мне, что его здесь нет, я
его найду, хоть бы мне пришлось искать его до Страшного суда.
Монте-Кристо отшатнулся.
- Он сошел с ума! - сказал он.
И, словно страшась, что на него обрушатся стены этого проклятого до-
ма, он выбежал на улицу, впервые усомнившись - имел ли он право посту-
пить так, как поступил.
- Довольно, довольно, - сказал он, - пощадим последнего!
Придя домой, Монте-Кристо застал у себя Морреля; он бродил по комна-
там, как безмолвный призрак, который ждет назначенного ему богом часа,
чтобы вернуться в свою могилу.
- Приготовьтесь, Максимилиан, - сказал ему с улыбкой Монте-Кристо, -
завтра мы покидаем Париж.
- Разве вам здесь больше нечего делать? - спросил Моррель.
- Нечего, - отвечал Монте-Кристо, - боюсь, что я и так сделал слишком
много.


XV. ОТЪЕЗД

События последних недель взволновали весь Париж. Эмманюель и его же-
на, сидя в маленькой гостиной на улице Меле, обсуждали их с вполне по-
нятным недоумением; они чувствовали какую-то связь между тремя внезапны-
ми и непредвиденными катастрофами, поразившими Морсера, Данглара и
Вильфора.
Максимилиан, который пришел их навестить, слушал их или, вернее, при-
сутствовал при их беседе, погруженный в ставшее для него привычным рав-
нодушие.
- Право, Эмманюель, - говорила Жюли, - кажется, будто эти люди, еще
вчера такие богатые, такие счастливые, строя свое богатство и свое
счастье, забыли заплатить дань злому року; и вот, совсем как в сказке
Перро, вдруг явилась злая фея, которую не пригласили на свадьбу или па
крестины, чтобы отомстить за эту забывчивость.
- Какой разгром! - говорил Эмманюель, думая о Морсере и Дангларе.
- Какое горе! - говорила Жюли, думая о Валентине, которую женское
чутье не позволяло ей назвать вслух в присутствии брата.
- Если их покарал бог, - говорил Эмманюель, - значит, он - высшее ми-
лосердие - не нашел в прошлом этих людей ничего, что заслуживало бы
смягчения кары; значит, эти люди были прокляты.
- Ты судишь слишком смело, Эмманюель, - сказала Жюли. - Если бы в ту
минуту, когда мой отец уже держал в руке пистолет, кто-нибудь сказал,
как ты сейчас: "Этот человек заслужил свою участь", - разве он не ошибся
бы?
- Да, по бог не допустил, чтобы наш отец погиб, как не допустил, что-
бы Авраам принес в жертву своего сына; как и патриарху, он послал нам
ангела, который остановил смерть на полпути.
Едва он успел произнести эти слова, как раздался звон колокольчика.
Это привратник давал знать о посетителе.
Почти тотчас же отворилась дверь, и на пороге появился граф Мон-
те-Кристо.
Жюли и Эмманюель встретили его радостными возгласами.
Максимилиан поднял голову и снова опустил ее.
- Максимилиан, - сказал граф, делая вид, что не замечает его холод-
ности, - я приехал за вами.
- За мной? - переспросил Моррель, как бы очнувшись от сна.
- Да, - сказал Монте-Кристо, - ведь решено, что вы едете со мной, и я
предупредил вас еще вчера, чтобы вы были готовы.
- Я готов, - сказал Максимилиан, - я зашел проститься с ними.
- А куда вы едете, граф? - спросила Жюли.
- Сначала в Марсель, сударыня.
- В Марсель? - повторила Жюли.
- Да, и я похищаю вашего брата.
- Граф, верните его нам исцеленным, - сказала Жюли.
Моррель отвернулся, чтобы скрыть краску, залившую его лицо.
- А вы заметили, что он болен? - спросил граф.
- Да, и я боюсь, не скучно ли ему с нами.
- Я постараюсь его развлечь, - сказал граф.
- Я к вашим услугам, сударь, - сказал Максимилиан. - Прощайте, доро-
гие мои; прощай, Эмманюель; прощай, Жюли!
- Как, ты уже прощаешься? - воскликнула Жюли. - Разве вы сейчас еде-
те? а вещи? а паспорта?
- Всегда легче расстаться сразу, - сказал Монте-Кристо, - я уверен,
что Максимилиан обо всем уже позаботился, как я его просил.
- Паспорт у меня есть, и вещи мои уложены, - сказал Моррель беззвуч-
но, спокойным голосом.
- Отлично, - сказал, улыбаясь, Монте-Кристо, - вот что значит военная
точность.
- И вы нас так и покинете? - сказала Жюли. - Уже сейчас? Вы мне пода-
рите нам ни дня, ни даже часа?
- Мой экипаж у ворот, сударыня; через пять дней я должен быть в Риме.
- Но разве Максимилиан едет в Рим? - спросил Эмманюель.
- Я еду туда, куда графу угодно будет меня везти, - сказал с грустной
улыбкой Максимилиан. - Я принадлежу ему еще на месяц.
- Почему он это говорит с такой горечью, граф?
- Ваш брат едет со мной, - мягко сказал граф, - поэтому не тре-
вожьтесь за него.
- Прощай, сестра! - повторил Максимилиан. - Прощай, Эмманюель!
- У меня сердце разрывается, когда я вижу, какой он стал безразличный
ко всему, - сказала Жюли. - Ты чтото от нас скрываешь, Максимилиан!
- Вот увидите, - сказал Монте-Кристо, - он вернется к вам веселый,
смеющийся и радостный.
Максимилиан бросил на Монте-Кристо почти презрительный, почти гневный
взгляд.
- Едем! - сказал граф.
- Но раньше, чем вы уедете, граф, - сказала Жюли, я хочу высказать
вам все то, что прошлый раз...
- Сударыня, - возразил граф, беря ее руки в свои, - все, что вы мне
скажете, будет меньше того, что я могу прочесть в ваших глазах, меньше
того, что вам говорит ваше сердце и что мое сердце слышит. Мне бы следо-
вало поступить, как благодетелю из романа, и уехать, не повидавшись с
вами; но такая добродетель выше моих сил, потому что я человек слабый и
тщеславный; я радуюсь, когда встречаю нежный, растроганный взор моих
ближних. Теперь я уезжаю, и я даже настолько себялюбив, что говорю вам:
не забывайте меня, друзья мои, - ибо, вероятно, мы с вами больше никогда
не увидимся.
- Никогда больше не увидимся! - воскликнул Эмманюель, между тем как
крупные слезы покатились по щекам Жюли. - Никогда больше не увидим вас!
Так вы не человек, а божество, которое спустилось на землю, чтобы сотво-
рить добро, а теперь возвращается на небо?
- Не говорите этого, - поспешно возразил Монте-Кристо, - никогда не
говорите, друзья мои; боги не совершают зла, боги останавливаются там,
где хотят остановиться; случай не властен над ними, напротив, они сами
повелевают случаем. Нет, Эмманюель, я человек, и ваше восхищение столь
же кощунственно, сколь не заслужено мною.
И граф, с сожалением покидая этот мирный дом, где обитало счастье,
прильнул губами к руке Жюли, бросившейся в его объятья, и протянул дру-
гую руку Эмманюелю; потом кивнул Максимилиану, все такому же безучастно-
му и удрученному.
- Верните моему брату радость! - шепнула Жюли на ухо графу.
Монте-Кристо пожал ей руку, как одиннадцать лет тому назад, на лест-
нице, ведущей в кабинет арматора Морреля.
- Вы по-прежнему верите Синдбаду-Мореходу? - спросил он ее, улыбаясь.
- Да.
- В таком случае, ни о чем не печальтесь, уповайте на бога.
Как мы уже сказали, у ворот ждала почтовая карета, четверка резвых
лошадей, встряхивая гривами, нетерпеливо била копытами о землю.
У крыльца ждал Али, задыхающийся, весь в поту, словно после долгого
бега.
- Ну, что, - спросил его по-арабски граф, - был ты у старика?
Али кивнул головой.
- И ты развернул перед ним письмо, как я тебе велел?
Невольник снова склонил голову.
- И что же он сказал или, вернее, что же он сделал?
Али повернулся к свету, чтобы его господин мог его лучше видеть, и,
старательно и искусно подражая мимике старика, закрыл глаза, как это де-
лал Нуартье, когда хотел сказать: да.
- Отлично, он согласен, - сказал Монте-Кристо, - едем!
Едва он произнес это слово, лошади рванулись, и изпод копыт брызнул
целый дождь искр.
Максимилиан молча забился в угол.
Прошло полчаса; вдруг карета остановилась: граф дернул за шелковый
шнурок, привязанный к пальцу Али.
Нубиец соскочил с козел, отворил дверцу, и граф вышел.
Ночь сверкала звездами. Монте-Кристо стоял на вершине холма Вильжюиф,
на плоской возвышенности, откуда виден весь Париж, похожий на темное мо-
ре, в котором, как фосфоресцирующие волны, переливаются миллионы огней;
да, волны, по более бурные, неистовые, изменчивые, более яростные и алч-
ные, чем волны разгневанного океана, не ведающие покоя, вечно сталкиваю-
щиеся, вечно вспененные, вечно губительные!..
По знаку графа экипаж отъехал на несколько шагов, и он остался один.
Скрестив руки, Монте-Кристо долго смотрел на это горнило, где накаля-
ются, плавятся и отливаются все мысли, которые, устремляясь из этой кло-
кочущей бездны, волнуют мир. Потом, насытив свой властный взор зрелищем
этого Вавилона, который очаровывает и благочестивых мечтателей и насмеш-
ливых материалистов, он склонил голову и молитвенно сложил руки.
- Великий город, - прошептал он, - еще и полгода не прошло, как я
ступил на твою землю. Я верю, что божья воля привела меня сюда, и я по-
кидаю тебя торжествующий; тайну моего пребывания в твоих стенах я дове-
рил богу, и он единый читал в моем сердце: он единый знает, что я ухожу
без ненависти и без гордыни, но не без сожалений; он единый знает, что я
не ради себя и не ради суетных целей пользовался дарованным мне могу-
ществом. Великий город, в твоем трепещущем лоне обрел я то, чего искал;
как терпеливый рудокоп, я изрыл твои недра, чтобы извлечь из них зло;
теперь мое дело сделано: назначение мое исполнено; теперь ты уже не мо-
жешь дать мне ни радости, ни горя. Прощай, Париж, прощай!
Он еще раз, подобный гению ночи, окинул взором обширную равнину; за-
тем, проведя рукой по лбу, сел в карету, дверца за ним захлопнулась, и
карета исчезла по ту сторону холма в вихре пыли и стуке колес.
Они проехали два лье, не обменявшись ни единым словом. Моррель был
погружен в свои думы; Монте-Кристо долго смотрел на него.
- Моррель, - спросил он наконец, - вы не раскаиваетесь, что поехали
со мной?
- Нет, граф; но расстаться с Парижем...
- Если бы я думал, что счастье ждет вас в Париже, я бы не увез вас
оттуда.
- В Париже покоится Валентина, и расстаться с Парижем значит вторично
потерять со.
- Максимилиан, - сказал граф, - друзья, которых мы лишились, покоятся
не в земле, но в пашем сердце, так хочет бог, дабы они всегда были с на-
ми. У меня есть два друга, которые всегда со мной; одному я обязан
жизнью, другому - разумом. Их дух живет в моем сердце. Когда меня, одо-
левают сомнения, я советуюсь с этими друзьями, и если мне удалось сде-
лать немного добра, то лишь благодаря их советам. Прислушайтесь к голосу
вашего сердца, Моррель, и спросите его, хорошо ли, что вы так непривет-
ливы со мной.
- Друг мой, - сказал Максимилиан, - голос моего сердца полон скорби и
сулит мне одни страдания.
- Слабые духом всегда все видят через траурную вуаль; душа сама соз-
дает свои горизонты; ваша душа сумрачна, это она застилает ваше небо ту-
чами.
- Быть может, вы и правы, - сказал Максимилиан.
И он снова впал в задумчивость.
Путешествие совершалось с той чудесной быстротой, которая была во
власти графа; города на их пути мелькали, как тени; деревья, колеблемые
первыми порывами осеннего ветра, казалось, мчались им навстречу, словно
взлохмаченные гиганты, и мгновенно исчезали. На следующее утро они при-
были в Шалон, где их ждал пароход графа; не теряя ни минуты, карету пог-
рузили на пароход: путешественники взошли на борт.
Пароход был создан для быстрого хода; он напоминал индейскую пирогу;
его два колеса казались крыльями, и он скользил по воде, словно перелет-
ная птица; даже Морреля опьяняло это стремительное движение, и временами
развевавший его волосы ветер едва не разгонял тучи на его челе.
По мере того как они отдалялись от Парижа, лицо графа светлело, про-
яснялось, от него исходила почти божественная ясность. Он казался изг-
нанником, возвращающимся на родину.
Скоро их взорам открылся Марсель, белый, теплый, полный жизни Мар-
сель, младший брат Тира и Карфагена, их наследник на Средиземном море;
Марсель, который, становясь старше, все молодеет. Для обоих были полны
воспоминаний и круглая башня, и форт св. Николая, и ратуша, и гавань с
каменными набережными, где они оба играли детьми.
По обоюдному желанию, они вышли на улице Каннебьер.
Какой-то корабль уходил в Алжир; тюки, пассажиры, заполнявшие палубу,
толпа родных и друзей, прощания, возгласы и слезы - зрелище, всегда вол-
нующее, даже для тех, кто видит его ежедневно, - вся эта сутолока не
могла отвлечь Максимилиана от мысли, завладевшей им с той минуты, как
нога его ступила на широкие плиты набережной.
- Смотрите, - сказал он, беря Монте-Кристо под руку, - вот на этом
месте стоял мой отец, когда "Фараон" входил в порт; вот здесь этот чест-
нейший человек, которого вы спасли от смерти и позора, бросился в мои
объятья; я до сих пор чувствую на лице его слезы; и плакал не он один,
многие плакали, глядя на нас.
Монте-Кристо улыбнулся.
- Я стоял там, - сказал он, указывая на угол одной из улиц.
Не успел он договорить, как в том направлении, куда он указывал, раз-
дался горестный стон, и они увидели женщину, которая махала рукой одному
из пассажиров отплывающего корабля. Лицо ее было скрыто вуалью; Мон-
те-Кристо следил за ней с таким волнением, что Моррель не мог бы не за-
метить этого, если бы его взгляд не был устремлен на палубу.
- Смотрите! - воскликнул Моррель. - Этот молодой человек в военной
форме, который машет рукой, это Альбер де Морсер!
- Да, - сказал Монте-Кристо, - я тоже узнал его.
- Как? Вы ведь смотрели в другую сторону.
Граф улыбнулся, как он всегда улыбался, когда не хотел отвечать.
И глаза его снова обратились на женщину под вуалью; она исчезла за
углом.
Тогда он обернулся.
- Дорогой друг, - сказал он Максимилиану, - нет ли у вас здесь како-
го-нибудь дела?
- Я навещу могилу отца, - глухо ответил Моррель.
- Хорошо, ступайте и ждите меня там; я приду туда.
- Вы уходите?
- Да... мне тоже нужно посетить святое для меня место.
Моррель слабо пожал протянутую руку графа, затем грустно кивнул голо-
вой и направился в восточную часть города.
Монте-Кристо подождал, пока Максимилиан скрылся из глаз, и пошел к
Мельянским аллеям, где стоял тот скромный домик, с которым наши читатели
познакомились в начале нашего повествования.
Дом этот все так же осеняли ветвистые листья аллеи, служившей местом
прогулок марсельцам; он весь зарос диким виноградом, оплетающим своими
черными корявыми стеблями его каменные стены, пожелтевшие под пламенными
лучами южного солнца. Две стертых каменных ступеньки вели к входной две-
ри, сколоченной из трех досок, которые ежегодно расходились, но не знали
ни глины, ни краски, и терпеливо ждали осеннюю сырости, чтобы снова сой-
тись.
Этот дом, прелестный, несмотря на свою ветхость, веселый, несмотря на
свой невзрачный вид, был тот самый, в котором некогда жил старик Дантес.
Но старик занимал мансарду, а в распоряжение Мерседес граф предоставил
весь дом.
Сюда и вошла женщина в длинной вуали, которую Монте-Кристо видел на
пристани; в ту минуту, когда он показался из-за угла, она закрывала за
собой дверь, так что едва он ее настиг, как она снова исчезла.
Он хорошо был знаком с этими стертыми ступенями; он лучше всех знал,
как открыть эту старую дверь: щеколда поднималась при помощи гвоздя с
широкой головкой.
И он вошел, не постучавшись, не предупредив никого о своем приходе,
вошел, как друг, как хозяин.
За домом находился залитый солнечным светом и теплом маленький садик,
тот самый, где в указанном месте Мерседес нашла деньги, которые граф по-
ложил туда якобы двадцать четыре года тому назад; с порога входной двери
были видны первые деревья этого садика.
Переступив этот порог, Монте-Кристо услышал вздох, похожий на рыда-
ние; он взглянул в ту сторону, откуда донесся вздох, и среди кустов вир-
гинского жасмина с густой листвой и длинными пурпурными цветами увидал
Мерседес; она сидела на скамье и плакала.
Она откинула вуаль и, одна под куполом небес, закрыв руками лицо, да-
ла волю рыданиям и вздохам, которые она так долго сдерживала в при-
сутствии сына.
Монте-Кристо сделал несколько шагов; под его ногой захрустел песок.
Мерседес подняла голову и испуганно вскрикнула.
- Сударыня, - сказал граф, - я уже не властен дать вам счастье, но я
хотел бы принести вам утешение; примете ли вы его от меня, как от друга?
- Да, я очень несчастна, - отвечала Мерседес, - одна на свете... У
меня оставался только сын, и он меня покинул.
- Он хорошо сделал, сударыня, - возразил граф, - у него благородное
сердце. Он понял, что каждый человек должен принести дань отечеству; од-
ни отдают ему свой талант, другие свой труд; одни отдают свои бессонные
ночи, другие - свою кровь. Оставаясь с вами, он растратил бы около вас
свою ставшую бесполезной жизнь, и он не мог бы примириться с вашими
страданиями. Бессилие озлобило бы его: борясь со своими невзгодами, ко-
торые он сумеет обратить в удачу, он станет сильным и могущественным.
Дайте ему воссоздать свое и ваше будущее, сударыня; смею вас уверить,
что оно в верных руках.
- Счастьем, которое вы ему пророчите и которое я от всей души молю
бога ему даровать, мне уж не придется насладиться, - сказала бедная жен-
щина, грустно качая головой. - Столько разбито во мне и вокруг меня, что
я чувствую себя на краю могилы. Вы хорошо сделали, граф, что помогли мне
возвратиться туда, где я была так счастлива; умирать надо там, где знал
счастье.
- Ваши горькие слова, сударыня, - сказал Монте-Кристо, - жгут мне
сердце, жгут тем сильнее, что вы справедливо ненавидите меня; я виновник
всех ваших страданий; почему вы, вместо того чтобы обвинять, не жалеете
меня? Вы причинили бы мне еще горшую боль...
- Ненавидеть вас, обвинять вас, Эдмон?.. Ненавидеть, обвинять челове-
ка, который пощадил жизнь моего сына, - ведь правда, у вас было жестокое
намерение отнять у господина де Морсер сына, которым он так гордился?
Взгляните на меня, и вы увидите, есть ли в моем лице хоть тень укора.
Граф поднял свой взор и остановил ею на Мерседес, которая протягивала
ему обе руки.
- Взгляните на меня, - продолжала она с бесконечной грустью, - красо-
та моя померкла, и в моих глазах уже нет блеска, прошло то время, когда
я приходила с улыбкой к Эдмону Дантесу, который ждал меня там, у окна
мансарды, где жил его старый отец... С тех пор протекло много тягостных
дней, они вырыли пропасть между мной и прошлым. Обвинять вас, Эдмон, вас
ненавидеть, мой друг? Нет! Я себя ненавижу и себя обвиняю! Я во всем ви-
новата, - воскликнула она, сжимая руки. - Как жестоко я наказана!.. У
меня была вера, невинность, любовь - эти три дара, которыми небо наделя-
ет ангелов, а я, несчастная, я усомнилась в бою!
Монте-Кристо молча протянул ей руку.
- Нет, мой Друг, - сказала она, мягко отнимая свою руку, - не дотра-
гивайтесь до меня. Вы меня пощадили, а между тем из всех, кого вы пока-
рали, я одна не заслуживала пощады. Все остальные действовали из нена-
висти, алчности, себялюбия; я же - из малодушия. У них была цель, а я -
я испугалась. Нет, не пожимайте мою руку, Эдмон; я чувствую, вы хотите
сказать мне доброе слово, - не нужно, поберегите его для другой, я его
недостойна. Взгляните... (она совсем откинула вуаль) мои волосы поседели
от горя; мои глаза пролили столько слез, что они окружены лиловыми теня-
ми; лоб мой избороздили морщины. А вы, Эдмон, все такой же молодой, кра-
сивый, гордый. Это оттого, что в вас была вера, в вас было мужество, вы
уповали на бога, и бог поддержал вас. А я была малодушна, я отреклась;
господь меня покинул, - и вот что стало со мной.
Мерседес зарыдала; сердце ее разрывалось от боли воспоминаний.
Монте-Кристо взял ее руку и почтительно поцеловал; но она сама по-
чувствовала, что в этом поцелуе не было огня, словно он был запечатлен
на мраморной руке святой.
- Есть такие обреченные жизни, - продолжала она, - первая же ошибка
разбивает все их будущее. Я вас считала умершим, и я должна была тоже
умереть; что пользы, что я в сердце своем неустанно оплакивала вас? В
тридцать девять лет я стала старухой - и только. Что пользы, что,