Страница:
- Господин де Бовиль, главный казначей Управления приютов.
- Вот видите, - сказал Монте-Кристо, - я пришел как раз вовремя, что-
бы воспользоваться вашими чеками; их берут нарасхват.
Данглар снова побледнел и поспешил проститься с графом.
Монте-Кристо обменялся церемонным поклоном с г-ном де Бовиль, который
дожидался в приемной и был тотчас же после ухода графа введен в кабинет
Данглара.
На лице графа, всегда таком серьезном, мелькнула мимолетная улыбка,
когда в руке у казначея приютов оп увидел бумажник.
У дверей ею ждала коляска, и он велел тотчас же ехать в банк.
Тем временем Данглар, подавляя волнение, шел навстречу своему посети-
телю.
Нечего и говорить, что на его губах застыла приветливая улыбка.
- Здравствуйте, дорогой кредитор, - сказал он, - потому что я бьюсь
об заклад, что ко мне является именно кредитор.
- Вы угадали, барон, - отвечал Бовиль, - в моем лице к вам являются
приюты: вдовы и сироты моей рукой просят у вас подаяния в пять миллио-
нов.
- А еще говорят, что сироты достойны сожаления! - сказал Данглар,
продолжая шутку. - Бедные дети!
- Вот я и пришел от их имени, - сказал Бовиль. - Вы должны были полу-
чить мое письмо вчера...
- Да.
- Вот и я, с распиской в получении.
- Дорогой де Бовиль, - сказал Данглар, - ваши вдовы и сироты, если вы
ничего не имеете против, будут добры подождать двадцать четыре часа, по-
тому что граф Монте-Кристо, который только что отсюда вышел... ведь вы с
ним встретились, правда?
- Да, так что же?
- Так вот, Монте-Кристо унес их пять миллионов!
- Как так?
- Граф имел у меня неограниченный кредит, открытый римским домом Том-
сон и Френч. Он попросил у меня сразу пять миллионов, и я дал ему чек на
банк; там я держу свои деньги; вы понимаете, я боюсь, что если я потре-
бую у управляющего банком десять миллионов в один день, это может ему
показаться весьма странным. В два дня - другое дело, - добавил Данглар с
улыбкой.
- Да что вы! - недоверчиво воскликнул Бовиль. - Пять миллионов этому
господину, который только что вышел отсюда и еще раскланялся со мной,
как будто я с ним знаком?
- Быть может, он вас знает, хотя вы с ним и не знакомы. Граф Мон-
те-Кристо знает всех.
- Пять миллионов!
- Вот его расписка. Поступите, как апостол Фома: посмотрите и потро-
гайте.
Бовиль взял бумагу, которую ему протягивал Данглар, и прочел:
"Получил от барона Данглара пять миллионов сто тысяч франков, кото-
рые, по его желанию, будут ему возмещены банкирским домом Томсон и Френч
в Риме".
- Все верно! - сказал он.
- Вам известен дом Томсон и Френч?
- Да, - сказал Бовиль, - у меня была с ним однажды сделка в двести
тысяч франков; но с тех пор я больше ничего о нем не слышал.
- Это один из лучших банкирских домов в Европе, - сказал Данглар,
небрежно бросая на стол взятую им из рук Бовиля расписку.
- И на его счету было пять миллионов только у вас? Да это какой-то
набоб, этот граф Монте-Кристо!
- Я уж, право, не знаю, кто он такой, но у него было три неограничен-
ных кредита: один у меня, другой у Ротшильда, третий у Лаффита; и, как
видите, - небрежно добавил Данглар, - он отдал предпочтение мне и оста-
вил сто тысяч франков на лаж.
Бовиль выказал все признаки величайшего восхищения.
- Нужно будет его навестить, - сказал он. - Я постараюсь, чтобы он
основал у нас какое-нибудь благотворительное заведение.
- И это дело верное; он одной милостыни раздает больше, чем на двад-
цать тысяч франков в месяц.
- Это замечательно! Притом, я ему поставлю в пример госпожу де Морсер
и ее сына.
- В каком отношении?
- Они пожертвовали все свое состояние приютам.
- Какое состояние?
- Да их собственное, состояние покойного генерала де Морсер.
- Но почему?
- Потому, что они не хотели пользоваться имуществом, приобретенным
такими низкими способами.
- Чем же они будут жить?
- Мать уезжает в провинцию, а сын поступает на военную службу.
- Скажите, какая щепетильность! - воскликнул Данглар.
- Я не далее как вчера зарегистрировал дарственный акт.
- И сколько у них было?
- Да не слишком много, миллион двести тысяч с чемто. Но вернемся к
нашим миллионам.
- Извольте, - сказал самым естественным тоном Данглар. - Так вам
очень спешно нужны эти деньги?
- Очень: завтра у нас кассовая ревизия.
- Завтра! Почему вы это сразу не сказали? До завтра еще целая веч-
ность! В котором часу ревизия?
- В два часа.
- Пришлите в полдень, - сказал с улыбкой Данглар.
Бовиль в ответ только кивнул головой, теребя свой бумажник.
- Или вот что, - сказал Данглар, - можно сделать лучше.
- Что именно?
- Расписка графа Монте-Кристо - это те же деньги; предъявите эту рас-
писку Ротшильду или Лаффиту; они тотчас же ее примут.
- Несмотря на то, что им придется рассчитываться с Римом?
- Разумеется; вы только потеряете тысяч пять-шесть на учете.
Казначей подскочил.
- Ну нет, знаете: я лучше подожду до завтра. Как вы это просто гово-
рите!
- Прошу прощения, - сказал Данглар с удивительной наглостью, - я было
подумал, что вам нужно покрыть небольшую недостачу.
- Что вы! - воскликнул казначей.
- Это бывает у нас, и тогда приходится идти на жертвы.
- Слава богу, нет, - сказал Бовиль.
- В таком случае до завтра; согласны, мой дорогой?
- Хорошо, до завтра; но уж наверное?
- Да вы шутите! Пришлите в полдень, банк будет предупрежден.
- Я приду сам.
- Тем лучше, я буду иметь удовольствие увидеться с вами.
Они пожали друг другу руки.
- Кстати, - сказал Бовиль, - разве вы не будете на похоронах бедной
мадемуазель де Вильфор? Я встретил процессию на Бульваре.
- Нет, - отвечал банкир, - я еще немного смешон после этой истории с
Бенедетто и прячусь.
- Напрасно; чем вы виноваты?
- Знаете, мой дорогой, когда носишь незапятнанное имя, как мое, ста-
новишься щепетилен.
- Все сочувствуют вам, поверьте, и все особенно жалеют вашу дочь.
- Бедная Эжени! - произнес Данглар с глубоким вздохом. - Вы знаете,
что она возвращается?
- Нет.
- Увы, к несчастью, это так. На следующий день после скандала она ре-
шила уехать с подругой-монахиней; она хочет поискать какой-нибудь стро-
гий монастырь в Италии или Испании.
- Это ужасно!
И господин де Бовиль удалился, выражая свои соболезнования несчастно-
му отцу.
Но едва он вышел, как Данглар с выразительным жестом, о котором могут
составить себе представление только те, кто видел, как Фредерик играет
Робер-Макера [61], воскликнул:
- Болван!!!
И, пряча расписку Монте-Кристо в маленький бумажник, добавил:
- Приходи в полдень! В полдень я буду далеко!
Затем он запер двери на ключ, опорожнил все ящики своей кассы, собрал
тысяч пятьдесят кредитными билетами, сжег кое-какие бумаги, другие поло-
жил на видное место и сел писать письмо; кончив его, он запечатал кон-
верт и надписал:
"Баронессе Данглар".
- Вечером я сам положу его к ней на туалетный столик, - пробормотал
он.
Затем он достал из ящика стола паспорт.
- Отлично, - сказал он, - действителен еще на два месяца.
Бовиль в самом деле встретил похоронную процессию, провожавшую Вален-
тину к месту последнего упокоения.
Погода была хмурая и облачная: ветер, еще теплый, но уже гибельный
для желтых листьев, срывал их с оголяющихся ветвей и кружил над огромной
толпой, заполнявшей Бульвары.
Вильфор, истый парижанин, смотрел на кладбище Пер-Лашез как на
единственное, достойное принять прах одного из членов парижской семьи;
все остальные кладбища казались ему слитком провинциальными, какимито
меблированными комнатами смерти. Только на кладбище Пер-Лашез покойник
из хорошего общества был у себя дома.
Здесь, как мы видели, он купил в вечное владение место, на котором
возвышалась усыпальница, так быстро заселившаяся всеми членами его пер-
вой семьи.
Надпись на фронтоне мавзолея гласила: "Семья СенМеран и Вильфор", -
такова была последняя воля бедной Рене, матери Валентины.
Итак, пышный кортеж от предместья Сент-Оноре продвигался к Пер-Лашез.
Пересекли весь Париж, прошли по предместью Тампль, затем по наружным
Бульварам до кладбища. Более пятидесяти собственных экипажей следовало
за двадцатью траурными каретами, а за этими пятьюдесятью экипажами более
пятисот человек шло пешком.
Это были почти все молодые люди, которых, как громом, поразила смерть
Валентины; несмотря на ледяное веяние века, на прозаичность эпохи, они
поддавались поэтическому обаянию этой прекрасной, непорочной плени-
тельной девушки, погибшей в цвете лет.
Когда процессия приближалась к заставе, появился экипаж, запряженный
четырьмя резвыми лошадьми, которые сразу остановились; их нервные ноги
напряглись, как стальные пружины: приехал граф Монте-Кристо.
Граф вышел из коляски и смешался с толпой, провожавшей пешком похо-
ронную колесницу.
Шато-Рено заметил его; он тотчас же оставил свою карету и присоеди-
нился к нему. Бошан также покинул свой наемный кабриолет.
Граф внимательно осматривал толпу; он, видимо, искал кого-то. Наконец
он не выдержал.
- Где Моррель? - спросил он. - Кто-нибудь из вас, господа, знает, где
он?
- Мы задавали себе этот вопрос еще в доме покойной, - сказал Шато-Ре-
но, - никто из нас его не видел.
Граф замолчал, продолжая оглядываться.
Наконец пришли на кладбище.
Монте-Кристо зорко оглядел рощи тисов и сосен и вскоре перестал бес-
покоиться; среди темных грабин промелькнула тень, и Монте-Кристо, должно
быть, узнал того, кого искал.
Все знают, что такое похороны в этом великолепном некрополе: черные
группы людей, рассеянные по белым аллеям; безмолвие неба и земли, изред-
ка нарушаемое треском ломающихся веток или живой изгороди вокруг ка-
кой-нибудь могилы; скорбные голоса священников, которым вторит то там,
то здесь рыдание, вырвавшееся из-за груды цветов, где поникла женщина с
молитвенно сложенными руками.
Тень, которую заметил Монте-Кристо, быстро пересекла рощу за могилой
Элоизы и Абеляра, поравнялась с факельщиками, шедшими во главе процес-
сии, и вместе с ними подошла к месту погребения.
Все взгляды скользили с предмета на предмет.
Но Монте-Кристо смотрел только на эту тень, почти не замеченную окру-
жающими.
Два раза граф выходил из рядов, чтобы посмотреть, не ищет ли рука
этого человека оружия, спрятанного в складках одежды.
Когда кортеж остановился, в этой тени узнали Морреля; бледный, со
впалыми щеками, в наглухо застегнутом сюртуке, судорожно комкая шляпу в
руках, он стоял, прислонясь к дереву, на холме, возвышавшемся над мавзо-
леем, так что мог видеть все подробности предстоящего печального обряда.
Все совершилось согласно обычаям. Несколько человек, - как всегда,
наименее опечаленные, - произнесли речи. Одни оплакивали эту безвремен-
ную кончину; другие распространялись о скорби отца; нашлись и такие, ко-
торые уверяли, что Валентина не раз просила у г-на де Вильфор пощады ви-
новным, над чьей головой он заносил меч правосудия; словом, не жалели
цветистых метафор и прочувствованных оборотов, переиначивая на все лады
стансы Малерба к Дюперье.
Монте-Кристо ничего не слышал; он видел лишь Морреля, чье спокойствие
и неподвижность представляли страшное зрелище для того, кто знал, что
совершается в его душе.
- Посмотрите! - сказал вдруг Бошан, обращаясь Дебрэ. - Вот Моррель!
Куда это он залез?
И они показали на него Шато-Рено.
- Какой он бледный, - сказал тот, вздрогнув.
- Ему холодно, - возразил Дебрэ.
- Нет, - медленно произнес Шато-Рено, - по-моему, он потрясен. Макси-
милиан человек очень впечатлительный.
- Да нет же! - сказал Дебрэ. - Ведь он почти не был знаком с мадемуа-
зель де Вильфор. Вы сами говорили.
- Это верно. Все же, я помню, на балу у госпожи до Морсер он три раза
танцевал с ней; знаете, граф, на том балу, где вы произвели такое впе-
чатление.
- Нет, не знаю, - ответил Монте-Кристо, не замечая даже, на что и ко-
му он отвечает, до того он был занят Моррелем, у которого покраснели ще-
ки, как у человека, старающегося не дышать.
- Речи кончились, прощайте, господа, - вдруг сказал Монте-Кристо.
И он подал сигнал к разъезду, исчезнув сам, причем никто не заметил,
куда он направился.
Церемония похорон кончилась, присутствующие пустились в обратный
путь.
Один Шато-Рено поискал Морреля глазами; но пока он провожал взглядом
удаляющегося графа, Моррель покинул свое место, и Шато-Рено, так и не
найдя его, последовал за Дебрэ и Бошаном.
Монте-Кристо вошел в кусты, и спрятавшись за широкой могилой, следил
за каждым движением Морреля, который приближался к мавзолею, покинутому
любопытными, а потом и могильщиками.
Моррель медленно посмотрел вокруг себя; в то время как его взгляд был
обращен в противоположную сторону, Монте-Кристо незаметно подошел еще на
десять шагов.
Максимилиан опустился на колени.
Граф, пригнувшись, с расширенными, остановившимися глазами, весь в
напряжении готовый броситься по первому знаку, продолжал приближаться к
нему.
Моррель коснулся лбом каменной ограды, обеими руками ухватился за ре-
шетку и прошептал:
- Валентина!
Сердце графа не выдержало звука его голоса; он сделал еще шаг и тро-
нул Морреля за плечо:
- Вы здесь, мой друг, - сказал он, - Я вас искал.
Монте-Кристо ожидал жалоб, упреков, - он ошибался.
Моррель взглянул на него и, с наружным спокойствием, ответил:
- Вы видите, я молился!
Монте-Кристо испытующим взглядом окинул Максимилиана с ног до головы.
Этот осмотр, казалось, успокоил его.
- Хотите, я вас отвезу в город? - предложил он Моррелю.
- Нет, спасибо.
- Не нужно ли вам чего-нибудь?
- Дайте мне молиться.
Граф молча отошел, но лишь для того, чтобы укрыться на новом месте,
откуда он по-прежнему не терял Морреля из виду; наконец тот встал, от-
ряхнул пыль с колен и пошел по дороге в Париж, ни разу не обернувшись.
Он медленно прошел улицу Ла-Рокет.
Граф, отослав свой экипаж, дожидавшийся у ворот кладбища, шел в ста
шагах позади Максимилиана.
Максимилиан пересек канал и по Бульварам достиг улицы Меле.
Через пять минут после того, как калитка закрылась за Моррелем, она
открылась для Монте-Кристо.
Жюли была в саду и внимательно наблюдала, как Пенелон, очень серьезно
относившийся к своей профессии садовника, нарезал черенки бенгальских
роз.
- Граф Монте-Кристо, - воскликнула она с искренней радостью, которую
выражал обычно каждый член семьи, когда Монте-Кристо появлялся на улице
Меле.
- Максимилиан только что вернулся, правда? - спросил граф.
- Да, он, кажется, пришел, - сказала Жюли, - но, прошу вас, позовите
Эмманюеля.
- Простите, сударыня, но мне необходимо сейчас же пройти к Максимили-
ану, - возразил Монте-Кристо, - у меня к нему чрезвычайно важное дело.
- Тогда идите, - сказала она, провожая его своей милой улыбкой, пока
он не исчез на лестнице.
Монте-Кристо быстро поднялся на третий этаж, где жил Максимилиан, ос-
тановившись на площадке, он прислушался: все было тихо.
Как в большинстве старинных домов, занимаемых самим хозяином, на пло-
щадку выходила всего лишь одна застекленная дверь.
Но только в этой застекленной двери не было ключа.
Максимилиан заперся изнутри; а через дверь ничего нельзя было уви-
деть, потому что стекла были затянуты красной шелковой занавеской.
Беспокойство графа выразилось ярким румянцем, - признак необычайного
волнения у этого бесстрастного человека.
- Что делать? - прошептал он.
На минуту он задумался.
- Позвонить? - продолжал он - Нет! Иной раз звонок, чей-нибудь при-
ход, ускоряет решение человека, который находится в таком состоянии, как
Максимилиан, и тогда в ответ на звонок раздается другой звук.
Монте-Кристо вздрогнул с головы до ног, и так как его решения всегда
бывали молниеносны, то он ударил локтем в дверное стекло, и оно разлете-
лось вдребезги, он поднял занавеску и увидел Морреля, который сидел у
письменного стола с пером в руке и резко обернулся при звоне разбитого
стекла.
- Это ничего, - сказал граф, - простите, ради бога, дорогой друг, я
поскользнулся и попал локтем в ваше стекло; раз уж оно разбилось, я этим
воспользуюсь и войду к вам; не беспокойтесь, не беспокойтесь.
И, протянув руку в разбитое стекло, граф открыл дверь.
Моррель встал, явно раздосадованный, и пошел навстречу Монте-Кристо,
не столько, чтобы принять его, сколько чтобы загородить ему дорогу.
- Право же, в этом виноваты ваши слуги, - сказал Монте-Кристо, поти-
рая локоть, - у вас в доме паркет натерт, как зеркало.
- Вы не поранили себя? - холодно спросил Моррель.
- Не знаю. Но что это вы делали? Писали?
- Я?
- У вас пальцы в чернилах.
- Да, я писал, - отвечал Моррель, - это со мной иногда случается,
хоть я и военный.
Монте-Кристо сделал несколько шагов по комнате. Максимилиан не мог не
впустить его; но он шел за ним.
- Вы писали? - продолжал Монте-Кристо, глядя на него пытливо-прис-
тальным взглядом.
- Я уже имел честь сказать вам, что да - отвечал Моррель.
Граф бросил взгляд кругом.
- Положив пистолеты возле чернильницы? - сказал он, указывая Моррелю
на оружие, лежавшее на столе.
- Я отправляюсь путешествовать, - отвечал Максимилиан.
- Друг мой! - сказал Монте-Кристо с бесконечной нежностью.
- Сударь!
- Дорогой Максимилиан, не надо крайних решений, умоляю вас!
- У меня крайние решения? - сказал Моррель, пожимая плечами. - Почему
путешествие - это крайнее решение, скажите, пожалуйста?
- Сбросим маски, Максимилиан, - сказал МонтеКристо. - Вы меня не об-
манете своим деланным спокойствием, как я вас не обману моим поверхност-
ным участием. Вы ведь сами понимаете, что, если я поступил так, как сей-
час, если я разбил стекло и ворвался в запертую дверь к своему другу, -
значит, у меня серьезные опасения, или, вернее, ужасная уверенность.
Моррель, вы хотите убить себя.
- Что вы! - сказал Моррель, вздрогнув. - Откуда вы это взяли, граф?
- Я вам говорю, что вы хотите убить себя, - продолжал граф тем же то-
ном, - и вот доказательство.
И, подойдя к столу, он приподнял белый листок, положенный молодым че-
ловеком на начатое письмо, и взял письмо в руки.
Моррель бросился к нему, чтобы вырвать письмо.
Но Монте-Кристо предвидел это движение и предупредил его; схватив
Максимилиана за кисть руки, он остановил его, как стальная цепь останав-
ливает приведенную в действие пружину.
- Вы хотели убить себя, Моррель, - сказал он. - Это написано здесь
черным по белому!
- Так что же! - воскликнул Моррель, разом отбросив свое показное спо-
койствие. - А если даже и так, если я решил направить на себя дуло этого
пистолета, кто мне помешает?
У кого хватит смелости мне помешать?
Когда я скажу: все мои надежды рухнули, мое сердце разбито, моя жизнь
погасла, вокруг меня только тьма и мерзость, земля превратилась в прах,
слышать человеческие голоса для меня пытка.
Когда я скажу: дать мне умереть, это - милосердие, ибо если вы не да-
дите мне умереть, я потеряю рассудок, я сойду с ума.
Когда я это скажу, когда увидят, что я говорю это с отчаянием и сле-
зами в сердце, кто мне ответит: - Вы неправы! - Кто мне помешает перес-
тать быть несчастнейшим из несчастных?
Скажите, граф, уж не вы ли осмелитесь на это?
- Да, Моррель, - сказал твердым голосом Монте-Кристо, чье спокойствие
странно контрастировало с волнением Максимилиана. - Да, я.
- Вы! - воскликнул Моррель, с возрастающим гневом и укоризной. - Вы
обольщали меня нелепой надеждой, вы удерживали, убаюкивали, усыпляли ме-
ня пустыми обещаниями, когда я мог бы сделать что-нибудь решительное,
отчаянное и спасти ее или хотя бы видеть ее умирающей в моих объятиях;
вы хвалились, будто владеете всеми средствами разума, всеми силами при-
роды; вы притворяетесь, что все можете, вы разыгрываете роль провидения,
и вы даже не сумели дать противоядия отравленной девушке! Нет, знаете,
сударь, вы внушили бы мне жалость, если бы не внушали отвращения!
- Моррель!
- Да, вы предложили мне сбросить маску; так радуйтесь, что я ее сбро-
сил. Да, когда вы последовали за мной на кладбище, я вам еще отвечал, по
доброте душевной; когда вы вошли сюда, я дал вам войти... Но вы злоупот-
ребляете моим терпением, вы преследуете меня в моей комнате, куда я
скрылся, как в могилу, вы приносите мне новую муку - мне, который думал,
что исчерпал их уже все... Так слушайте, граф Монте-Кристо, мой мнимый
благодетель, всеобщий спаситель, вы можете быть довольны: ваш друг умрет
на ваших глазах!..
И Моррель с безумным смехом вторично бросился к пистолетам.
Монте-Кристо, бледный, как привидение, но с мечущим молнии взором,
положил руку на оружие и сказал безумцу:
- А я повторяю: вы не убьете себя!
- Помешайте же мне! - воскликнул Моррель с последним порывом, кото-
рый, как и первый, разбился о стальную руку графа.
- Помешаю!
- Да кто вы такой, наконец? Откуда у вас право тиранически распоря-
жаться свободными и мыслящими людьми? - воскликнул Максимилиан.
- Кто я? - повторил Монте-Кристо. - Слушайте. Я единственный человек
на свете, который имеет право сказать вам: Моррель, я не хочу, чтобы сын
твоего отца сегодня умер!
И Монте-Кристо, величественный, преображенный, неодолимый, подошел,
скрестив руки, к трепещущему Максимилиану, который, невольно покоренный
почти божественной силой этого человека, отступил на шаг.
- Зачем вы говорите о моем отце? - прошептал он. - Зачем память моего
отца соединять с тем, что происходит сегодня?
- Потому что я тот, кто спас жизнь твоему отцу, когда он хотел убить
себя, как ты сегодня; потому что я тот, кто послал кошелек твоей юной
сестре и "Фараон" старику Моррелю; потому что я Эдмон Дантес, на коленях
у которого ты играл ребенком.
Потрясенный Моррель, шатаясь, тяжело дыша, сделал еще шаг назад; по-
том силы ему изменили, и он с громким криком упал к ногам Монте-Кристо.
И вдруг в этой благородной душе совершилось внезапное и полное пере-
рождение: Моррель вскочил, выбежал из комнаты и кинулся на лестницу,
крича во весь голос:
- Жюли! Эмманюель!
Монте-Кристо хотел броситься за ним вдогонку, но Максимилиан скорее
дал бы себя убить, чем выпустил бы ручку двери, которую он закрывал пе-
ред графом.
На крики Максимилиана в испуге прибежали Жюли и Эмманюель в сопровож-
дении Пенелона и слуг.
Моррель взял их за руки и открыл дверь.
- На колени! - воскликнул он голосом, сдавленным от слез. - Вот наш
благодетель, спаситель нашего отца, вот...
Он хотел сказать:
- Вот Эдмон Дантес!
Граф остановил его, схватив за руку.
Жюли припала к руке графа, Эмманюель целовал его, как бога-покровите-
ля; Моррель снова стал на колени и поклонился до земли.
Тогда этот железный человек почувствовал, что сердце его разрывается,
пожирающее пламя хлынуло из его груди к глазам; он склонил голову и зап-
лакал.
Несколько минут в этой комнате лились слезы и слышались вздохи, этот
хор показался бы сладостным даже возлюбленнейшим ангелам божьим.
Жюли, едва придя в себя после испытанного потрясения, бросилась вон
из комнаты, спустилась этажом ниже, с детской радостью вбежала в гости-
ную и приподняла стеклянный колпак, под которым лежал кошелек, подарен-
ный незнакомцем с Мельянских аллей.
Тем временем Эмманюель прерывающимся голосом говорил Монте-Кристо:
- Ах, граф, ведь вы знаете, что мы так часто говорим о нашем неведо-
мом благодетеле, знаете, какой благодарностью и каким обожанием мы окру-
жаем память о нем. Как вы могли так долго ждать, чтобы открыться? Право,
это было жестоко по отношению к нам и, я готов сказать, по отношению к
вам самим!
- Поймите, друг мой, - сказал граф, - я могу называть вас так, потому
что, сами того не зная, вы мне друг вот уже одиннадцать лет; важное со-
бытие заставило меня раскрыть эту тайну, я не могу сказать вам, какое.
Видит бог, я хотел всю жизнь хранить эту тайну в глубине своей души;
Максимилиан вырвал ее у меня угрозами, в которых, я уверен, он раскаива-
ется.
Максимилиан все еще стоял на коленях, немного поодаль, припав лицом к
креслу.
- Следите за ним, - тихо добавил Монте-Кристо, многозначительно пожи-
мая Эмманюелю руку.
- Почему? - удивленно спросил тот.
- Не могу объяснить вам, но следите за ним.
Эмманюель обвел комнату взглядом и увидел пистолеты Морреля.
Глаза его с испугом остановились на оружии, и он указал на него Мон-
те-Кристо, медленно подняв руку до уровня стола.
Монте-Кристо наклонил голову.
Эмманюель протянул было руку к пистолетам.
Но граф остановил его.
Затем, подойдя к Моррелю, он взял его за руку; бурные чувства, только
что потрясавшие сердце Максимилиана, сменились глубоким оцепенением.
Вернулась Жюли, она держала в руке шелковый кошелок; и две сверкающие
радостные слезинки катились по ее щекам, как две капли утренней росы.
- Вот наша реликвия, - сказала она, - не думайте, что я ею меньше до-
рожу с тех пор, как мы узнали, кто наш спаситель.
- Дитя мое, - сказал Монте-Кристо, краснея, - позвольте мне взять
этот кошелек; теперь, когда вы узнали меня, я хочу, чтобы вам напоминало
обо мне только дружеское расположение, которого вы меня удостаиваете.
- Нет, нет, умоляю вас, - воскликнула Жюли, прижимая кошелек к серд-
цу, - ведь вы можете уехать, ведь придет горестный день, и вы нас поки-
нете, правда?
- Вы угадали, - отвечал, улыбаясь, Монте-Кристо, - через неделю я по-
кину эту страну, где столько людей, заслуживавших небесной кары, жили
счастливо, в то время как отец мой умирал от голода и горя.
Сообщая о своем отъезде, Монте-Кристо взглянул на Морреля и увидел,
что слова: "Я покину эту страну" не вывели Морреля из его летаргии; он
понял, что ему предстоит выдержать еще последнюю битву с горем друга; и,
взяв за руки Жюли и Эмманюеля, он сказал им отечески мягко и повели-
тельно:
- Дорогие друзья, прошу вас, оставьте меня наедине с Максимилианом.
Жюли это давало возможность унести драгоценную реликвию, о которой
забыл Монте-Кристо.
Она поторопила мужа.
- Оставим их, - сказала она.
Граф остался с Моррелем, недвижным, как изваяние.
- Послушай, Максимилиан, - сказал граф, властно касаясь его плеча, -
станешь ли ты, наконец, опять человеком?
- Вот видите, - сказал Монте-Кристо, - я пришел как раз вовремя, что-
бы воспользоваться вашими чеками; их берут нарасхват.
Данглар снова побледнел и поспешил проститься с графом.
Монте-Кристо обменялся церемонным поклоном с г-ном де Бовиль, который
дожидался в приемной и был тотчас же после ухода графа введен в кабинет
Данглара.
На лице графа, всегда таком серьезном, мелькнула мимолетная улыбка,
когда в руке у казначея приютов оп увидел бумажник.
У дверей ею ждала коляска, и он велел тотчас же ехать в банк.
Тем временем Данглар, подавляя волнение, шел навстречу своему посети-
телю.
Нечего и говорить, что на его губах застыла приветливая улыбка.
- Здравствуйте, дорогой кредитор, - сказал он, - потому что я бьюсь
об заклад, что ко мне является именно кредитор.
- Вы угадали, барон, - отвечал Бовиль, - в моем лице к вам являются
приюты: вдовы и сироты моей рукой просят у вас подаяния в пять миллио-
нов.
- А еще говорят, что сироты достойны сожаления! - сказал Данглар,
продолжая шутку. - Бедные дети!
- Вот я и пришел от их имени, - сказал Бовиль. - Вы должны были полу-
чить мое письмо вчера...
- Да.
- Вот и я, с распиской в получении.
- Дорогой де Бовиль, - сказал Данглар, - ваши вдовы и сироты, если вы
ничего не имеете против, будут добры подождать двадцать четыре часа, по-
тому что граф Монте-Кристо, который только что отсюда вышел... ведь вы с
ним встретились, правда?
- Да, так что же?
- Так вот, Монте-Кристо унес их пять миллионов!
- Как так?
- Граф имел у меня неограниченный кредит, открытый римским домом Том-
сон и Френч. Он попросил у меня сразу пять миллионов, и я дал ему чек на
банк; там я держу свои деньги; вы понимаете, я боюсь, что если я потре-
бую у управляющего банком десять миллионов в один день, это может ему
показаться весьма странным. В два дня - другое дело, - добавил Данглар с
улыбкой.
- Да что вы! - недоверчиво воскликнул Бовиль. - Пять миллионов этому
господину, который только что вышел отсюда и еще раскланялся со мной,
как будто я с ним знаком?
- Быть может, он вас знает, хотя вы с ним и не знакомы. Граф Мон-
те-Кристо знает всех.
- Пять миллионов!
- Вот его расписка. Поступите, как апостол Фома: посмотрите и потро-
гайте.
Бовиль взял бумагу, которую ему протягивал Данглар, и прочел:
"Получил от барона Данглара пять миллионов сто тысяч франков, кото-
рые, по его желанию, будут ему возмещены банкирским домом Томсон и Френч
в Риме".
- Все верно! - сказал он.
- Вам известен дом Томсон и Френч?
- Да, - сказал Бовиль, - у меня была с ним однажды сделка в двести
тысяч франков; но с тех пор я больше ничего о нем не слышал.
- Это один из лучших банкирских домов в Европе, - сказал Данглар,
небрежно бросая на стол взятую им из рук Бовиля расписку.
- И на его счету было пять миллионов только у вас? Да это какой-то
набоб, этот граф Монте-Кристо!
- Я уж, право, не знаю, кто он такой, но у него было три неограничен-
ных кредита: один у меня, другой у Ротшильда, третий у Лаффита; и, как
видите, - небрежно добавил Данглар, - он отдал предпочтение мне и оста-
вил сто тысяч франков на лаж.
Бовиль выказал все признаки величайшего восхищения.
- Нужно будет его навестить, - сказал он. - Я постараюсь, чтобы он
основал у нас какое-нибудь благотворительное заведение.
- И это дело верное; он одной милостыни раздает больше, чем на двад-
цать тысяч франков в месяц.
- Это замечательно! Притом, я ему поставлю в пример госпожу де Морсер
и ее сына.
- В каком отношении?
- Они пожертвовали все свое состояние приютам.
- Какое состояние?
- Да их собственное, состояние покойного генерала де Морсер.
- Но почему?
- Потому, что они не хотели пользоваться имуществом, приобретенным
такими низкими способами.
- Чем же они будут жить?
- Мать уезжает в провинцию, а сын поступает на военную службу.
- Скажите, какая щепетильность! - воскликнул Данглар.
- Я не далее как вчера зарегистрировал дарственный акт.
- И сколько у них было?
- Да не слишком много, миллион двести тысяч с чемто. Но вернемся к
нашим миллионам.
- Извольте, - сказал самым естественным тоном Данглар. - Так вам
очень спешно нужны эти деньги?
- Очень: завтра у нас кассовая ревизия.
- Завтра! Почему вы это сразу не сказали? До завтра еще целая веч-
ность! В котором часу ревизия?
- В два часа.
- Пришлите в полдень, - сказал с улыбкой Данглар.
Бовиль в ответ только кивнул головой, теребя свой бумажник.
- Или вот что, - сказал Данглар, - можно сделать лучше.
- Что именно?
- Расписка графа Монте-Кристо - это те же деньги; предъявите эту рас-
писку Ротшильду или Лаффиту; они тотчас же ее примут.
- Несмотря на то, что им придется рассчитываться с Римом?
- Разумеется; вы только потеряете тысяч пять-шесть на учете.
Казначей подскочил.
- Ну нет, знаете: я лучше подожду до завтра. Как вы это просто гово-
рите!
- Прошу прощения, - сказал Данглар с удивительной наглостью, - я было
подумал, что вам нужно покрыть небольшую недостачу.
- Что вы! - воскликнул казначей.
- Это бывает у нас, и тогда приходится идти на жертвы.
- Слава богу, нет, - сказал Бовиль.
- В таком случае до завтра; согласны, мой дорогой?
- Хорошо, до завтра; но уж наверное?
- Да вы шутите! Пришлите в полдень, банк будет предупрежден.
- Я приду сам.
- Тем лучше, я буду иметь удовольствие увидеться с вами.
Они пожали друг другу руки.
- Кстати, - сказал Бовиль, - разве вы не будете на похоронах бедной
мадемуазель де Вильфор? Я встретил процессию на Бульваре.
- Нет, - отвечал банкир, - я еще немного смешон после этой истории с
Бенедетто и прячусь.
- Напрасно; чем вы виноваты?
- Знаете, мой дорогой, когда носишь незапятнанное имя, как мое, ста-
новишься щепетилен.
- Все сочувствуют вам, поверьте, и все особенно жалеют вашу дочь.
- Бедная Эжени! - произнес Данглар с глубоким вздохом. - Вы знаете,
что она возвращается?
- Нет.
- Увы, к несчастью, это так. На следующий день после скандала она ре-
шила уехать с подругой-монахиней; она хочет поискать какой-нибудь стро-
гий монастырь в Италии или Испании.
- Это ужасно!
И господин де Бовиль удалился, выражая свои соболезнования несчастно-
му отцу.
Но едва он вышел, как Данглар с выразительным жестом, о котором могут
составить себе представление только те, кто видел, как Фредерик играет
Робер-Макера [61], воскликнул:
- Болван!!!
И, пряча расписку Монте-Кристо в маленький бумажник, добавил:
- Приходи в полдень! В полдень я буду далеко!
Затем он запер двери на ключ, опорожнил все ящики своей кассы, собрал
тысяч пятьдесят кредитными билетами, сжег кое-какие бумаги, другие поло-
жил на видное место и сел писать письмо; кончив его, он запечатал кон-
верт и надписал:
"Баронессе Данглар".
- Вечером я сам положу его к ней на туалетный столик, - пробормотал
он.
Затем он достал из ящика стола паспорт.
- Отлично, - сказал он, - действителен еще на два месяца.
Бовиль в самом деле встретил похоронную процессию, провожавшую Вален-
тину к месту последнего упокоения.
Погода была хмурая и облачная: ветер, еще теплый, но уже гибельный
для желтых листьев, срывал их с оголяющихся ветвей и кружил над огромной
толпой, заполнявшей Бульвары.
Вильфор, истый парижанин, смотрел на кладбище Пер-Лашез как на
единственное, достойное принять прах одного из членов парижской семьи;
все остальные кладбища казались ему слитком провинциальными, какимито
меблированными комнатами смерти. Только на кладбище Пер-Лашез покойник
из хорошего общества был у себя дома.
Здесь, как мы видели, он купил в вечное владение место, на котором
возвышалась усыпальница, так быстро заселившаяся всеми членами его пер-
вой семьи.
Надпись на фронтоне мавзолея гласила: "Семья СенМеран и Вильфор", -
такова была последняя воля бедной Рене, матери Валентины.
Итак, пышный кортеж от предместья Сент-Оноре продвигался к Пер-Лашез.
Пересекли весь Париж, прошли по предместью Тампль, затем по наружным
Бульварам до кладбища. Более пятидесяти собственных экипажей следовало
за двадцатью траурными каретами, а за этими пятьюдесятью экипажами более
пятисот человек шло пешком.
Это были почти все молодые люди, которых, как громом, поразила смерть
Валентины; несмотря на ледяное веяние века, на прозаичность эпохи, они
поддавались поэтическому обаянию этой прекрасной, непорочной плени-
тельной девушки, погибшей в цвете лет.
Когда процессия приближалась к заставе, появился экипаж, запряженный
четырьмя резвыми лошадьми, которые сразу остановились; их нервные ноги
напряглись, как стальные пружины: приехал граф Монте-Кристо.
Граф вышел из коляски и смешался с толпой, провожавшей пешком похо-
ронную колесницу.
Шато-Рено заметил его; он тотчас же оставил свою карету и присоеди-
нился к нему. Бошан также покинул свой наемный кабриолет.
Граф внимательно осматривал толпу; он, видимо, искал кого-то. Наконец
он не выдержал.
- Где Моррель? - спросил он. - Кто-нибудь из вас, господа, знает, где
он?
- Мы задавали себе этот вопрос еще в доме покойной, - сказал Шато-Ре-
но, - никто из нас его не видел.
Граф замолчал, продолжая оглядываться.
Наконец пришли на кладбище.
Монте-Кристо зорко оглядел рощи тисов и сосен и вскоре перестал бес-
покоиться; среди темных грабин промелькнула тень, и Монте-Кристо, должно
быть, узнал того, кого искал.
Все знают, что такое похороны в этом великолепном некрополе: черные
группы людей, рассеянные по белым аллеям; безмолвие неба и земли, изред-
ка нарушаемое треском ломающихся веток или живой изгороди вокруг ка-
кой-нибудь могилы; скорбные голоса священников, которым вторит то там,
то здесь рыдание, вырвавшееся из-за груды цветов, где поникла женщина с
молитвенно сложенными руками.
Тень, которую заметил Монте-Кристо, быстро пересекла рощу за могилой
Элоизы и Абеляра, поравнялась с факельщиками, шедшими во главе процес-
сии, и вместе с ними подошла к месту погребения.
Все взгляды скользили с предмета на предмет.
Но Монте-Кристо смотрел только на эту тень, почти не замеченную окру-
жающими.
Два раза граф выходил из рядов, чтобы посмотреть, не ищет ли рука
этого человека оружия, спрятанного в складках одежды.
Когда кортеж остановился, в этой тени узнали Морреля; бледный, со
впалыми щеками, в наглухо застегнутом сюртуке, судорожно комкая шляпу в
руках, он стоял, прислонясь к дереву, на холме, возвышавшемся над мавзо-
леем, так что мог видеть все подробности предстоящего печального обряда.
Все совершилось согласно обычаям. Несколько человек, - как всегда,
наименее опечаленные, - произнесли речи. Одни оплакивали эту безвремен-
ную кончину; другие распространялись о скорби отца; нашлись и такие, ко-
торые уверяли, что Валентина не раз просила у г-на де Вильфор пощады ви-
новным, над чьей головой он заносил меч правосудия; словом, не жалели
цветистых метафор и прочувствованных оборотов, переиначивая на все лады
стансы Малерба к Дюперье.
Монте-Кристо ничего не слышал; он видел лишь Морреля, чье спокойствие
и неподвижность представляли страшное зрелище для того, кто знал, что
совершается в его душе.
- Посмотрите! - сказал вдруг Бошан, обращаясь Дебрэ. - Вот Моррель!
Куда это он залез?
И они показали на него Шато-Рено.
- Какой он бледный, - сказал тот, вздрогнув.
- Ему холодно, - возразил Дебрэ.
- Нет, - медленно произнес Шато-Рено, - по-моему, он потрясен. Макси-
милиан человек очень впечатлительный.
- Да нет же! - сказал Дебрэ. - Ведь он почти не был знаком с мадемуа-
зель де Вильфор. Вы сами говорили.
- Это верно. Все же, я помню, на балу у госпожи до Морсер он три раза
танцевал с ней; знаете, граф, на том балу, где вы произвели такое впе-
чатление.
- Нет, не знаю, - ответил Монте-Кристо, не замечая даже, на что и ко-
му он отвечает, до того он был занят Моррелем, у которого покраснели ще-
ки, как у человека, старающегося не дышать.
- Речи кончились, прощайте, господа, - вдруг сказал Монте-Кристо.
И он подал сигнал к разъезду, исчезнув сам, причем никто не заметил,
куда он направился.
Церемония похорон кончилась, присутствующие пустились в обратный
путь.
Один Шато-Рено поискал Морреля глазами; но пока он провожал взглядом
удаляющегося графа, Моррель покинул свое место, и Шато-Рено, так и не
найдя его, последовал за Дебрэ и Бошаном.
Монте-Кристо вошел в кусты, и спрятавшись за широкой могилой, следил
за каждым движением Морреля, который приближался к мавзолею, покинутому
любопытными, а потом и могильщиками.
Моррель медленно посмотрел вокруг себя; в то время как его взгляд был
обращен в противоположную сторону, Монте-Кристо незаметно подошел еще на
десять шагов.
Максимилиан опустился на колени.
Граф, пригнувшись, с расширенными, остановившимися глазами, весь в
напряжении готовый броситься по первому знаку, продолжал приближаться к
нему.
Моррель коснулся лбом каменной ограды, обеими руками ухватился за ре-
шетку и прошептал:
- Валентина!
Сердце графа не выдержало звука его голоса; он сделал еще шаг и тро-
нул Морреля за плечо:
- Вы здесь, мой друг, - сказал он, - Я вас искал.
Монте-Кристо ожидал жалоб, упреков, - он ошибался.
Моррель взглянул на него и, с наружным спокойствием, ответил:
- Вы видите, я молился!
Монте-Кристо испытующим взглядом окинул Максимилиана с ног до головы.
Этот осмотр, казалось, успокоил его.
- Хотите, я вас отвезу в город? - предложил он Моррелю.
- Нет, спасибо.
- Не нужно ли вам чего-нибудь?
- Дайте мне молиться.
Граф молча отошел, но лишь для того, чтобы укрыться на новом месте,
откуда он по-прежнему не терял Морреля из виду; наконец тот встал, от-
ряхнул пыль с колен и пошел по дороге в Париж, ни разу не обернувшись.
Он медленно прошел улицу Ла-Рокет.
Граф, отослав свой экипаж, дожидавшийся у ворот кладбища, шел в ста
шагах позади Максимилиана.
Максимилиан пересек канал и по Бульварам достиг улицы Меле.
Через пять минут после того, как калитка закрылась за Моррелем, она
открылась для Монте-Кристо.
Жюли была в саду и внимательно наблюдала, как Пенелон, очень серьезно
относившийся к своей профессии садовника, нарезал черенки бенгальских
роз.
- Граф Монте-Кристо, - воскликнула она с искренней радостью, которую
выражал обычно каждый член семьи, когда Монте-Кристо появлялся на улице
Меле.
- Максимилиан только что вернулся, правда? - спросил граф.
- Да, он, кажется, пришел, - сказала Жюли, - но, прошу вас, позовите
Эмманюеля.
- Простите, сударыня, но мне необходимо сейчас же пройти к Максимили-
ану, - возразил Монте-Кристо, - у меня к нему чрезвычайно важное дело.
- Тогда идите, - сказала она, провожая его своей милой улыбкой, пока
он не исчез на лестнице.
Монте-Кристо быстро поднялся на третий этаж, где жил Максимилиан, ос-
тановившись на площадке, он прислушался: все было тихо.
Как в большинстве старинных домов, занимаемых самим хозяином, на пло-
щадку выходила всего лишь одна застекленная дверь.
Но только в этой застекленной двери не было ключа.
Максимилиан заперся изнутри; а через дверь ничего нельзя было уви-
деть, потому что стекла были затянуты красной шелковой занавеской.
Беспокойство графа выразилось ярким румянцем, - признак необычайного
волнения у этого бесстрастного человека.
- Что делать? - прошептал он.
На минуту он задумался.
- Позвонить? - продолжал он - Нет! Иной раз звонок, чей-нибудь при-
ход, ускоряет решение человека, который находится в таком состоянии, как
Максимилиан, и тогда в ответ на звонок раздается другой звук.
Монте-Кристо вздрогнул с головы до ног, и так как его решения всегда
бывали молниеносны, то он ударил локтем в дверное стекло, и оно разлете-
лось вдребезги, он поднял занавеску и увидел Морреля, который сидел у
письменного стола с пером в руке и резко обернулся при звоне разбитого
стекла.
- Это ничего, - сказал граф, - простите, ради бога, дорогой друг, я
поскользнулся и попал локтем в ваше стекло; раз уж оно разбилось, я этим
воспользуюсь и войду к вам; не беспокойтесь, не беспокойтесь.
И, протянув руку в разбитое стекло, граф открыл дверь.
Моррель встал, явно раздосадованный, и пошел навстречу Монте-Кристо,
не столько, чтобы принять его, сколько чтобы загородить ему дорогу.
- Право же, в этом виноваты ваши слуги, - сказал Монте-Кристо, поти-
рая локоть, - у вас в доме паркет натерт, как зеркало.
- Вы не поранили себя? - холодно спросил Моррель.
- Не знаю. Но что это вы делали? Писали?
- Я?
- У вас пальцы в чернилах.
- Да, я писал, - отвечал Моррель, - это со мной иногда случается,
хоть я и военный.
Монте-Кристо сделал несколько шагов по комнате. Максимилиан не мог не
впустить его; но он шел за ним.
- Вы писали? - продолжал Монте-Кристо, глядя на него пытливо-прис-
тальным взглядом.
- Я уже имел честь сказать вам, что да - отвечал Моррель.
Граф бросил взгляд кругом.
- Положив пистолеты возле чернильницы? - сказал он, указывая Моррелю
на оружие, лежавшее на столе.
- Я отправляюсь путешествовать, - отвечал Максимилиан.
- Друг мой! - сказал Монте-Кристо с бесконечной нежностью.
- Сударь!
- Дорогой Максимилиан, не надо крайних решений, умоляю вас!
- У меня крайние решения? - сказал Моррель, пожимая плечами. - Почему
путешествие - это крайнее решение, скажите, пожалуйста?
- Сбросим маски, Максимилиан, - сказал МонтеКристо. - Вы меня не об-
манете своим деланным спокойствием, как я вас не обману моим поверхност-
ным участием. Вы ведь сами понимаете, что, если я поступил так, как сей-
час, если я разбил стекло и ворвался в запертую дверь к своему другу, -
значит, у меня серьезные опасения, или, вернее, ужасная уверенность.
Моррель, вы хотите убить себя.
- Что вы! - сказал Моррель, вздрогнув. - Откуда вы это взяли, граф?
- Я вам говорю, что вы хотите убить себя, - продолжал граф тем же то-
ном, - и вот доказательство.
И, подойдя к столу, он приподнял белый листок, положенный молодым че-
ловеком на начатое письмо, и взял письмо в руки.
Моррель бросился к нему, чтобы вырвать письмо.
Но Монте-Кристо предвидел это движение и предупредил его; схватив
Максимилиана за кисть руки, он остановил его, как стальная цепь останав-
ливает приведенную в действие пружину.
- Вы хотели убить себя, Моррель, - сказал он. - Это написано здесь
черным по белому!
- Так что же! - воскликнул Моррель, разом отбросив свое показное спо-
койствие. - А если даже и так, если я решил направить на себя дуло этого
пистолета, кто мне помешает?
У кого хватит смелости мне помешать?
Когда я скажу: все мои надежды рухнули, мое сердце разбито, моя жизнь
погасла, вокруг меня только тьма и мерзость, земля превратилась в прах,
слышать человеческие голоса для меня пытка.
Когда я скажу: дать мне умереть, это - милосердие, ибо если вы не да-
дите мне умереть, я потеряю рассудок, я сойду с ума.
Когда я это скажу, когда увидят, что я говорю это с отчаянием и сле-
зами в сердце, кто мне ответит: - Вы неправы! - Кто мне помешает перес-
тать быть несчастнейшим из несчастных?
Скажите, граф, уж не вы ли осмелитесь на это?
- Да, Моррель, - сказал твердым голосом Монте-Кристо, чье спокойствие
странно контрастировало с волнением Максимилиана. - Да, я.
- Вы! - воскликнул Моррель, с возрастающим гневом и укоризной. - Вы
обольщали меня нелепой надеждой, вы удерживали, убаюкивали, усыпляли ме-
ня пустыми обещаниями, когда я мог бы сделать что-нибудь решительное,
отчаянное и спасти ее или хотя бы видеть ее умирающей в моих объятиях;
вы хвалились, будто владеете всеми средствами разума, всеми силами при-
роды; вы притворяетесь, что все можете, вы разыгрываете роль провидения,
и вы даже не сумели дать противоядия отравленной девушке! Нет, знаете,
сударь, вы внушили бы мне жалость, если бы не внушали отвращения!
- Моррель!
- Да, вы предложили мне сбросить маску; так радуйтесь, что я ее сбро-
сил. Да, когда вы последовали за мной на кладбище, я вам еще отвечал, по
доброте душевной; когда вы вошли сюда, я дал вам войти... Но вы злоупот-
ребляете моим терпением, вы преследуете меня в моей комнате, куда я
скрылся, как в могилу, вы приносите мне новую муку - мне, который думал,
что исчерпал их уже все... Так слушайте, граф Монте-Кристо, мой мнимый
благодетель, всеобщий спаситель, вы можете быть довольны: ваш друг умрет
на ваших глазах!..
И Моррель с безумным смехом вторично бросился к пистолетам.
Монте-Кристо, бледный, как привидение, но с мечущим молнии взором,
положил руку на оружие и сказал безумцу:
- А я повторяю: вы не убьете себя!
- Помешайте же мне! - воскликнул Моррель с последним порывом, кото-
рый, как и первый, разбился о стальную руку графа.
- Помешаю!
- Да кто вы такой, наконец? Откуда у вас право тиранически распоря-
жаться свободными и мыслящими людьми? - воскликнул Максимилиан.
- Кто я? - повторил Монте-Кристо. - Слушайте. Я единственный человек
на свете, который имеет право сказать вам: Моррель, я не хочу, чтобы сын
твоего отца сегодня умер!
И Монте-Кристо, величественный, преображенный, неодолимый, подошел,
скрестив руки, к трепещущему Максимилиану, который, невольно покоренный
почти божественной силой этого человека, отступил на шаг.
- Зачем вы говорите о моем отце? - прошептал он. - Зачем память моего
отца соединять с тем, что происходит сегодня?
- Потому что я тот, кто спас жизнь твоему отцу, когда он хотел убить
себя, как ты сегодня; потому что я тот, кто послал кошелек твоей юной
сестре и "Фараон" старику Моррелю; потому что я Эдмон Дантес, на коленях
у которого ты играл ребенком.
Потрясенный Моррель, шатаясь, тяжело дыша, сделал еще шаг назад; по-
том силы ему изменили, и он с громким криком упал к ногам Монте-Кристо.
И вдруг в этой благородной душе совершилось внезапное и полное пере-
рождение: Моррель вскочил, выбежал из комнаты и кинулся на лестницу,
крича во весь голос:
- Жюли! Эмманюель!
Монте-Кристо хотел броситься за ним вдогонку, но Максимилиан скорее
дал бы себя убить, чем выпустил бы ручку двери, которую он закрывал пе-
ред графом.
На крики Максимилиана в испуге прибежали Жюли и Эмманюель в сопровож-
дении Пенелона и слуг.
Моррель взял их за руки и открыл дверь.
- На колени! - воскликнул он голосом, сдавленным от слез. - Вот наш
благодетель, спаситель нашего отца, вот...
Он хотел сказать:
- Вот Эдмон Дантес!
Граф остановил его, схватив за руку.
Жюли припала к руке графа, Эмманюель целовал его, как бога-покровите-
ля; Моррель снова стал на колени и поклонился до земли.
Тогда этот железный человек почувствовал, что сердце его разрывается,
пожирающее пламя хлынуло из его груди к глазам; он склонил голову и зап-
лакал.
Несколько минут в этой комнате лились слезы и слышались вздохи, этот
хор показался бы сладостным даже возлюбленнейшим ангелам божьим.
Жюли, едва придя в себя после испытанного потрясения, бросилась вон
из комнаты, спустилась этажом ниже, с детской радостью вбежала в гости-
ную и приподняла стеклянный колпак, под которым лежал кошелек, подарен-
ный незнакомцем с Мельянских аллей.
Тем временем Эмманюель прерывающимся голосом говорил Монте-Кристо:
- Ах, граф, ведь вы знаете, что мы так часто говорим о нашем неведо-
мом благодетеле, знаете, какой благодарностью и каким обожанием мы окру-
жаем память о нем. Как вы могли так долго ждать, чтобы открыться? Право,
это было жестоко по отношению к нам и, я готов сказать, по отношению к
вам самим!
- Поймите, друг мой, - сказал граф, - я могу называть вас так, потому
что, сами того не зная, вы мне друг вот уже одиннадцать лет; важное со-
бытие заставило меня раскрыть эту тайну, я не могу сказать вам, какое.
Видит бог, я хотел всю жизнь хранить эту тайну в глубине своей души;
Максимилиан вырвал ее у меня угрозами, в которых, я уверен, он раскаива-
ется.
Максимилиан все еще стоял на коленях, немного поодаль, припав лицом к
креслу.
- Следите за ним, - тихо добавил Монте-Кристо, многозначительно пожи-
мая Эмманюелю руку.
- Почему? - удивленно спросил тот.
- Не могу объяснить вам, но следите за ним.
Эмманюель обвел комнату взглядом и увидел пистолеты Морреля.
Глаза его с испугом остановились на оружии, и он указал на него Мон-
те-Кристо, медленно подняв руку до уровня стола.
Монте-Кристо наклонил голову.
Эмманюель протянул было руку к пистолетам.
Но граф остановил его.
Затем, подойдя к Моррелю, он взял его за руку; бурные чувства, только
что потрясавшие сердце Максимилиана, сменились глубоким оцепенением.
Вернулась Жюли, она держала в руке шелковый кошелок; и две сверкающие
радостные слезинки катились по ее щекам, как две капли утренней росы.
- Вот наша реликвия, - сказала она, - не думайте, что я ею меньше до-
рожу с тех пор, как мы узнали, кто наш спаситель.
- Дитя мое, - сказал Монте-Кристо, краснея, - позвольте мне взять
этот кошелек; теперь, когда вы узнали меня, я хочу, чтобы вам напоминало
обо мне только дружеское расположение, которого вы меня удостаиваете.
- Нет, нет, умоляю вас, - воскликнула Жюли, прижимая кошелек к серд-
цу, - ведь вы можете уехать, ведь придет горестный день, и вы нас поки-
нете, правда?
- Вы угадали, - отвечал, улыбаясь, Монте-Кристо, - через неделю я по-
кину эту страну, где столько людей, заслуживавших небесной кары, жили
счастливо, в то время как отец мой умирал от голода и горя.
Сообщая о своем отъезде, Монте-Кристо взглянул на Морреля и увидел,
что слова: "Я покину эту страну" не вывели Морреля из его летаргии; он
понял, что ему предстоит выдержать еще последнюю битву с горем друга; и,
взяв за руки Жюли и Эмманюеля, он сказал им отечески мягко и повели-
тельно:
- Дорогие друзья, прошу вас, оставьте меня наедине с Максимилианом.
Жюли это давало возможность унести драгоценную реликвию, о которой
забыл Монте-Кристо.
Она поторопила мужа.
- Оставим их, - сказала она.
Граф остался с Моррелем, недвижным, как изваяние.
- Послушай, Максимилиан, - сказал граф, властно касаясь его плеча, -
станешь ли ты, наконец, опять человеком?