Страница:
- И ошиблись бы, как видите.
- Да, конечно; но поверьте, у этого человека другие планы. Вот почему
я хотел вас видеть и поговорить с вами, вот почему я хотел вас предосте-
речь против всех, а главное - против него. Скажите, - продолжал Вильфор,
еще пристальнее, чем раньше, глядя на баронессу, - вы никому не говорили
о нашей связи?
- Никогда и никому.
- Простите мне мою настойчивость, - мягко продолжал Вильфор, - когда
я говорю - никому, это значит никому на свете, понимаете?
- Да, да, я прекрасно понимаю, - сказала, краснея, баронесса, - ни-
когда, клянусь вам!
- У вас пет привычки записывать по вечерам то, что было днем? Вы не
ведете дневника?
- Нет. Моя жизнь проходит в суете; я сама ее не помню.
- А вы не говорите во сне?
- Я сплю, как младенец. Разве вы не помните?
Краска залила лицо баронессы, и смертельная бледность покрыла лицо
Вильфора.
- Да, правда, - произнес он еле слышно.
- Но что же дальше? - спросила баронесса.
- Дальше? Я знаю, что мне остается делать, - отвечал Вильфор. - Не
пройдет и недели, как я буду знать, кто такой этот Монте-Кристо, откуда
он явился, куда направляется и почему он нам рассказывает о младенцах,
которых откапывают в его саду.
Вильфор произнес эти слова таким тоном, что граф вздрогнул бы, если
бы мог их слышать.
Затем он пожал руку, которую неохотно подала ему баронесса, и почти-
тельно проводил ее до двери.
Госпожа Данглар наняла другой фиакр, доехала до пассажа и по ту его
сторону нашла свой экипаж и своего кучера, который, поджидая ее, мирно
дремал на козлах.
В тот же день, примерно в то время, когда г-жа Данглар была на опи-
санном нами приеме в кабинете королевского прокурора, на улице Эльдер
показалась дорожная коляска, въехала в ворота дома N 27 и остановилась
во дворе.
Дверца коляски отворилась, и из нее вышла г-жа де Морсер, опираясь на
руку сына.
Альбер проводил мать в ее комнаты, тотчас же заказал себе ванну и ло-
шадей, а выйдя из рук камердинера, велел отвезти себя на Елисейские По-
ля, к графу МонтеКристо.
Граф принял его со своей обычной улыбкой. Странная вещь: невозможно
было хоть сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого че-
ловека. Всякий, кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в
его душу, наталкивался на непреодолимую стену.
Морсер, который кинулся к нему с распростертыми объятиями, увидав
его, невольно опустил руки и, несмотря на приветливую улыбку графа, ос-
мелился только на рукопожатие.
Со своей стороны, Монте-Кристо, как всегда, только дотронулся до его
руки, не пожав ее.
- Ну, вот и я, дорогой граф, - сказал Альбер.
- Добро пожаловать.
- Я приехал только час тому назад.
- Из Дьеппа?
- Из Трепора.
- Ах, да, верно.
- И мой первый визит - к вам.
- Это очень мило с вашей стороны, - сказал МонтеКристо таким же без-
различным тоном, как сказал бы любую другую фразу.
- Ну, скажите, что нового?
- Что нового? И вы спрашиваете об этом у меня, у приезжего?
- Вы меня не поняли; я хотел спросить, сделали ли вы что-нибудь для
меня?
- Разве вы мне что-нибудь поручали? - сказал Монте-Кристо, изображая
беспокойство.
- Да ну же, не притворяйтесь равнодушным, - сказал Альбер. - Говорят,
что существует симпатическая связь, которая действует на расстоянии; так
вот, в Трепоре я ощутил такой электрический ток; может быть, вы ничего
не сделали для меня, по во всяком случае думали обо мне.
- Это возможно, - сказал Монте-Кристо. - Я в самом деле думал о вас,
но магнетический ток, коего я был проводником, действовал, признаюсь,
помимо моей воли.
- Разве? Расскажите, как это было.
- Очень просто. У меня обедал Данглар.
- Это я знаю; ведь мы с матушкой для того и уехали, чтобы избежать
встречи с ним.
- Но он обедал в обществе Андреа Кавальканти.
- Вашего итальянского князя?
- Не надо преувеличивать. Андреа называет себя всего только виконтом.
- Называет себя?
- Вот именно.
- Так он не виконт?
- Откуда мне знать? Он сам себя так называет, так его называю я, так
его называют другие, - разве это не все равно, как если бы он в самом
деле был виконтом?
- Оригинальные мысли вы высказываете! Итак?
- Что итак?
- У вас обедал Данглар?
- Да.
- И ваш виконт Андреа Кавальканти?
- Виконт Андреа Кавальканти, маркиз - его отец, госпожа Данглар,
Вильфор с женой, очаровательные молодые люди - Дебрэ, Максимилиан Мор-
рель и... кто же еще? постойте... ах, да, Шато-Рено.
- Говорили обо мне?
- Ни слова.
- Тем хуже.
- Почему? Вы ведь, кажется, сами хотели, чтобы о вас забыли, - вот
ваше желание и исполнилось.
- Дорогой граф, если обо мне не говорили, то, стало быть, обо мне
много думали, а это приводит меня в отчаяние.
- Не все ли вам равно, раз мадемуазель Данглар не была в числе тех,
кто о вас там думал? Да, впрочем, она могла думать о вас у себя дома.
- О, на этот счет я спокоен; а если она и думала обо мне, то в том же
духе, как я о ней.
- Какая трогательная симпатия! - сказал граф. - Значит, вы друг друга
ненавидите?
- Видите ли, - сказал Морсер, - если бы мадемуазель Данглар была спо-
собна снизойти к мучениям, которых я, впрочем, из-за нее не испытываю, и
вознаградить меня за них, не считаясь с брачными условиями, о которых
договорились наши семьи, то я был бы в восторге. Короче говоря, я счи-
таю, что из мадемуазель Данглар вышла бы очаровательная любовница, но в
роли жены, черт возьми...
- Недурного вы мнения о своей будущей жене, - сказал, смеясь, Мон-
те-Кристо.
- Ну да, это немного грубо сказано, конечно, но зато верно. А эту
мечту нельзя претворить в жизнь, - и для того, чтобы достичь известной
цели, необходимо, чтобы мадемуазель Данглар стала моей женой, то есть
жила вместе со мной, думала рядом со мной, пела рядом со мной, занима-
лась музыкой и писала стихи в десяти шагах от меня, и все это в течение
всей моей жизни. От всего этого я прихожу в ужас. С любовницей можно
расстаться, но жена, черт возьми, это другое дело, с нею вы связаны нав-
сегда, вблизи или на расстоянии, безразлично. А быть вечно связанным с
мадемуазель Данглар, даже на расстоянии, об этом и подумать страшно.
- На вас не угодишь, виконт.
- Да, потому что я часто мечтаю о невозможном.
- О чем же это?
- Найти такую жену, какую нашел мой отец.
Монте-Кристо побледнел и взглянул на Альбера, играя парой великолеп-
ных пистолетов и быстро щелкая их курками.
- Так ваш отец очень счастлив? - спросил он.
- Вы знаете, какого я мнения о моей матери, граф: она ангел. Посмот-
рите на нее: она все еще прекрасна, умна, как всегда, добрее, чем ког-
да-либо. Мы только что были в Трепоре; обычно для сына сопровождать мать
- значит, оказать ей снисходительную любезность или отбыть тяжелую по-
винность; я же провел наедине с ней четыре дня, и, скажу вам, я чувствую
себя счастливее, свежее, поэтичнее, чем если бы я возил в Трепор короле-
ву Маб или Титанию.
- Такое совершенство может привести в отчаяние; слушая вас, но на
шутку захочешь остаться холостяком.
- В этом все дело, - продолжал Альбер. - Зная, что на свете существу-
ет безупречная женщина, я не стремлюсь жениться на мадемуазель Данглар.
Замечали вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм
все, что нам принадлежит? Бриллиант, который играл в витрине у Марле или
Фоссена, делается еще прекраснее, когда он становится нашим. Но если вы
убедитесь, что есть другой, еще более чистой воды, а вам придется всегда
носить худший, то, право, это пытка!
- О, суетность! - прошептал граф.
- Вот почему я запрыгаю от радости в тот день, когда мадемуазель Эже-
ни убедится, что я всего лишь ничтожный атом и что у меня едва ли не
меньше сотен тысяч франков, чем у нее миллионов.
Монте-Кристо улыбнулся.
- У меня уже, правда, мелькала одна мысль, - продолжал Альбер. -
Франц любит все эксцентричное; я хотел заставить его влюбиться в мадему-
азель Данглар. Я написал ему четыре письма, рисуя ее самыми заманчивыми
красками, но Франц невозмутимо ответил: "Я, правда, человек эксцентрич-
ный, но все же не настолько, чтобы изменить своему слову".
- Вот что значит самоотверженный друг: предлагает другому в жены жен-
щину, которую сам хотел бы иметь только любовницей.
Альбер улыбнулся.
- Кстати, - продолжал он, - наш милый Франц воз вращается; впрочем,
вы его, кажется, не любите?
- Я? - сказал Монте-Кристо, - помилуйте, дорогой виконт, с чего вы
взяли, что я его не люблю? Я всех люблю.
- В том числе и меня... Благодарю вас.
- Не будем смешивать понятий, - сказал МонтеКристо. - Всех я люблю
так, как господь велит нам любить своих ближних, - христианской любовью;
но ненавижу я от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу
д'Эпине. Так вы говорите, он скоро приедет?
- Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится вы-
дать замуж мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Оче-
видно, иметь взрослую дочь - дело не легкое; отца от этого лихорадит, и
его пульс делает девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее
не избавится.
- Но господин д'Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо пе-
реносит свое положение.
- Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и
уже говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров.
- Вполне заслуженно, мне кажется?
- По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедли-
вым.
- Славу богу, - сказал Монте-Кристо, - вот по крайней мере человек, о
котором вы говорите не так, как о бедном Дангларе.
- Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, -
ответил, смеясь, Альбер.
- Вы возмутительный фат, дорогой мой, - сказал Монте-Кристо.
- Я?
- Да, вы. Но возьмите сигару.
- С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом?
- Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против же-
нитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Мо-
жет быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова.
- Вот как! - сказал Альбер, широко открыв глаза.
- Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт,
- продолжал Монте-Кристо другим тоном, - вы всерьез хотели бы разрыва?
- Я дал бы за это сто тысяч франков.
- Ну, так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться
той же цели.
- Правда? Вот счастье! - сказал Альбер, по лицу которого все же про-
бежало легкое облачко. - Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть
для этого причины?
- Вот она гордость и эгоизм! Люди всегда так - по самолюбию ближнего
готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой,
они вопят.
- Да нет же! Но мне казалось, что Данглар...
- Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара пло-
хой вкус, и он в еще большем восторге от другого...
- От кого же это?
- Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращай-
те все это себе на пользу.
- Так, понимаю. Послушайте, моя мать... нет, вернее, мой отец хочет
дать бал.
- Бал в это время года?
- Теперь в моде летние балы.
- Будь они по в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они ста-
ли бы модными.
- Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто оста-
ется на июль в Париже, - это настоящие парижане. Вы не возьметесь пере-
дать приглашение господам Кавальканти?
- Когда будет бал?
- В субботу.
- К этому времени Кавальканти-отец уже уедет.
- Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его?
- Послушайте, виконт, я его совсем не знаю.
- Не знаете?
- Нет; я в первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно
за него не отвечаю.
- Но вы же принимаете его?
- Я - другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, кото-
рый, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его
сами - отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель
Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; нако-
нец, я не знаю, буду ли я сам.
- Где?
- У вас на балу.
- А почему?
- Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили.
- Я для того и приехал, чтобы лично пригласить вас.
- О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят.
- Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями.
- Так скажите.
- Вас просит об этом моя мать.
- Графиня де Морсер? - вздрогнув, спросил МонтеКристо.
- Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И
если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил,
значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас
и говорили.
- Обо мне? Право, вы меня смущаете.
- Что ж, это естественно: ведь вы - живая загадка.
- Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее
слишком рассудительной для такой игры воображения!
- Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загад-
ка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще ос-
таетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как
это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она при-
нимает вас за Калиостро или за графа СенЖермен, как графиня Г. - за лор-
да Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом
окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем
одного и умом другого.
- Спасибо, что предупредили, - сказал, улыбаясь, граф, - я постараюсь
оправдать все ожидания.
- Так что вы приедете в субботу?
- Да, раз об этом просит госпожа де Морсер.
- Это очень мило с вашей стороны.
- А Данглар?
- О! ему уже послано тройное приглашение; это взял па себя мой отец.
Мы постараемся также заполучить великого д'Агессо [53], господина де
Вильфор; но на это мало надежды.
- Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять.
- Вы танцуете, граф?
- Я?
- Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали?
- Да, в самом деле, до сорока лет... Нет, не танцую; но я люблю смот-
реть на танцы. А госпожа де Морсер танцует?
- Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с ва-
ми!
- Неужели?
- Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с кото-
рым моя матушка выразила желание поговорить.
Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его.
- Я раскаиваюсь, - сказал он, останавливая Альбера на ступенях
подъезда.
- В чем?
- В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе.
- Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда гово-
рите, - но только в том же духе.
- Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д'Эпине?
- Дней через пять-шесть, не позже.
- А когда его свадьба?
- Как только приедут господин и госпожа де СенМеран.
- Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я
его не люблю, но, право же, я буду рад его видеть.
- Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено.
- До свидания!
- Во всяком случае в субботу непременно, да?
- Конечно! Я же дал слово.
Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот
уселся в свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо.
- Ну, что же? - спросил граф.
- Она была в суде, - ответил управляющий.
- И долго там оставалась?
- Полтора часа.
- А потом вернулась домой?
- Прямым путем.
- Так. Теперь, дорогой Бертуччо, - сказал граф, - советую вам отпра-
виться в Нормандию и поискать то маленькое поместье, о котором я вам го-
ворил.
Бертуччо поклонился, и так как его собственные желания вполне совпа-
дали с полученным приказанием, он уехал в тот же вечер.
Вильфор сдержал слово, данное г-же Данглар, а главное самому себе, и
постарался выяснить, каким образом граф Монте-Кристо мог знать о событи-
ях, разыгравшихся в доме в Отейле.
Он в тот же день написал некоему де Бовилю, бывшему тюремному инспек-
тору, переведенному с повышением в чине в сыскную полицию. Тот попросил
два дня сроку, чтобы достоверно узнать, у кого можно получить необходи-
мые сведения.
Через два дня Вильфор получил следующую записку:
"Лицо, которое зовут графом Монте-Кристо, близко известно лорду Уил-
мору, богатому иностранцу, иногда бывающему в Париже и в настоящее время
здесь находящемуся; оно также известно аббату Бузони, сицилианскому свя-
щеннику, прославившемуся на Востоке своими добрыми делами".
В ответ Вильфор распорядился немедленно собрать об этих иностранцах
самые точные сведения. К следующему вечеру его приказание было исполне-
но, и вот что он узнал.
Аббат, приехавший в Париж всего лишь на месяц, живет позади церкви
Сен-Сюльпис, в двухэтажном домике; в доме всего четыре комнаты, две вни-
зу и две наверху, и аббат - его единственный обитатель.
В нижнем этаже расположены столовая, со столом, стульями и буфетом
орехового дерева, и гостиная, обшитая деревом и выкрашенная в белый
цвет, без всяких украшений, без ковра и стенных часов. Очевидно, в лич-
ной жизни аббат ограничивается только самым необходимым.
Правда, аббат предпочитает проводить время в гостиной второго этажа.
Эта гостиная, или скорее библиотека, вся завалена богословскими книгами
и рукописями, в которые он, по словам его камердинера, зарывается на це-
лые месяцы.
Камердинер осматривает посетителей через маленький глазок, проделан-
ный в двери, и если лица их ему незнакомы или не нравятся, то он отвеча-
ет, что господина аббата в Париже нет, чем многие и удовлетворяются,
зная, что аббат постоянно разъезжает и отсутствует иногда очень долго.
Впрочем, дома ли аббат или нет, в Париже он или в Каире, он неизменно
помогает бедным, и глазок в дверях служит для милостыни, которую от име-
ни своего хозяина неустанно раздает камердинер.
Смежная с библиотекой комната служит спальней. Кровать без полога,
четыре кресла и диван, обитые утрехтским бархатом, составляют вместе с
аналоем всю ее обстановку.
Что касается лорда Уилмора, то он живет на улице Фонтен-Сен-Жорж. Это
один из тех англичан-туристов, которые тратят на путешествия все свое
состояние. Он снимает меблированную квартиру, где проводит не более
двух-трех часов в день и где лишь изредка ночует. Одна из его причуд
состоит в том, что он наотрез отказывается говорить по-французски, хотя,
как уверяют, пишет он пофранцузски прекрасно.
На следующий день после того, как эти ценные сведения были доставлены
королевскому прокурору, какойто человек, вышедший из экипажа на углу
улицы Феру, постучал в дверь, выкрашенную в зеленовато-оливковый цвет, и
спросил аббата Бузони.
- Господин аббат вышел с утра, - ответил камердинер.
- Я мог бы не удовольствоваться таким ответом, - сказал посетитель, -
потому что я прихожу от такого лица, для которого все всегда бывают до-
ма. Но будьте любезны передать аббату Бузони...
- Я же вам сказал, что его нет дома, - повторил камердинер.
- В таком случае, когда он вернется, передайте ему вот эту карточку и
запечатанный пакет. Можно ли будет застать господина аббата сегодня в
восемь часов вечера?
- Разумеется, сударь, если только он не сядет работать; тогда это все
равно, как если бы его не было дома.
- Так я вернусь вечером в назначенное время, - сказал посетитель.
И он удалился.
Действительно, в назначенное время этот человек явился в том же эки-
паже, но на этот раз экипаж не остановился на углу улицы Феру, а
подъехал к самой зеленой двери. Человек постучал, ему открыли, и он во-
шел.
По той почтительности, с какой встретил его камердинер, он понял, что
его письмо произвело надлежащее впечатление.
- Господин аббат у себя? - спросил он.
- Да, он занимается в библиотеке; но он ждет вас, сударь, - ответил
камердинер.
Незнакомец поднялся по довольно крутой лестнице, и за столом, поверх-
ность которого была ярко освещена лампой под огромным абажуром, тогда
как остальная часть комнаты тонула во мраке, он увидел аббата, в священ-
нической одежде, с покрывающим голову капюшоном, вроде тех, что облекали
черепа средневековых ученых.
- Я имею честь говорить с господином Бузони? - спросил посетитель.
- Да, сударь, - отвечал аббат, - а вы то лицо, которое господин де
Бовиль, бывший тюремный инспектор, направил ко мне от имени префекта по-
лиции?
- Я самый, сударь.
- Один из агентов парижской сыскной полиции?
- Да, сударь, - ответил посетитель с некоторым колебанием, слегка
покраснев.
Аббат поправил большие очки, которые закрывали ему не только глаза,
но и виски, и снова сел, пригласив посетителя сделать то же.
- Я вас слушаю, сударь, - сказал аббат с очень сильным итальянским
акцентом.
- Миссия, которую я на себя взял, сударь, - сказал посетитель, отче-
канивая слова, точно он выговаривал их с трудом, - миссия доверительная
как для того, на кого она возложена, так и для того, к кому обращаются.
Аббат молча поклонился.
- Да, - продолжал незнакомец, - ваша порядочность, господин аббат,
хорошо известна господину префекту полиции, и он обращается к вам как
должностное лицо, чтобы узнать у вас нечто, интересующее сыскную поли-
цию, от имени которой я к вам явился. Поэтому мы надеемся, господин аб-
бат, что ни узы дружбы, ни личные соображения не заставят вас утаить ис-
тину от правосудия.
- Если, конечно, то, что вы желаете узнать, ни в чем не затрагивает
моей совести. Я священник, сударь, и тайна исповеди, например, должна
оставаться известной лишь мне и божьему суду, а не мне и людскому право-
судию.
- О, будьте спокойны, господин аббат, - сказал посетитель, - мы во
всяком случае не потревожим вашей совести.
При этих словах аббат нажал на край абажура так, что противоположная
сторона приподнялась и свет полностью падал на лицо посетителя, тогда
как лицо аббата оставалось в тени.
- Простите, сударь, - сказал представитель префекта полиции, - но
этот яркий свет режет мне глаза.
Аббат опустил зеленый колпак.
- Теперь, сударь, я вас слушаю. Изложите ваше дело.
- Я перехожу к нему. Вы знакомы с графом МонтеКристо?
- Вы имеете в виду господина Дзакконе?
- Дзакконе!.. Разве его зовут не Монте-Кристо?
- Монте-Кристо название местности, вернее утеса, а вовсе не фамилия.
- Ну что ж, как вам угодно; не будем спорить о словах и раз Мон-
те-Кристо и Дзакконе одно и то же лицо...
- Безусловно одно и то же.
- Поговорим о господине Дзакконе.
- Извольте.
- Я спросил вас, знаете ли вы его?
- Очень даже хорошо.
- Кто он такой?
- Сын богатого мальтийского судовладельца.
- Да, я это слышал; так говорят; но вы понимаете, полиция не может
довольствоваться тем, что "говорят".
- Однако, - возразил, мягко улыбаясь, аббат, - если то, что "гово-
рят", правда, то приходится этим довольствоваться и полиции, точно так
же, как и всем.
- Но вы уверены в том, что говорите?
- То есть как это, уверен ли я?
- Поймите, сударь, что я отнюдь не сомневаюсь в вашей искренности; я
только спрашиваю, уверены ли вы?
- Послушайте, я знал Дзакконе-отца.
- Вот как!
- Да, и еще ребенком я не раз играл с его сыном на верфях.
- А его графский титул?
- Ну, знаете, это можно купить.
- В Италии?
- Повсюду.
- А его богатство, такое огромное, опять-таки, как говорят...
- Вот это верно, - ответил аббат, - богатство действительно огромное.
- А каково оно по-вашему?
- Да, наверно, сто пятьдесят - двести тысяч ливров в год.
- Ну, это вполне приемлемо, - сказал посетитель, - а то говорят о
трех, даже о четырех миллионах.
- Двести тысяч ливров годового дохода, сударь, как раз и составляют
капитал в четыре миллиона.
- Но ведь говорят о трех или четырех миллионах в год!
- Ну, этого не может быть.
- И вы знаете его остров Монте-Кристо?
- Разумеется; его знает всякий, кто из Палермо, Неаполя или Рима ехал
во Францию морем: корабли проходят мимо него.
- Очаровательное место, как уверяют?
- Это утес.
- Зачем же граф купил утес?
- Именно для того, чтобы сделаться графом. В Италии, чтобы быть гра-
фом, все еще требуется владеть графством.
- Вы, вероятно, что-нибудь слышали о юношеских приключениях господина
Дзакконе?
- Отца?
- Нет, сына.
- Как раз тут я перестаю быть уверенным, потому что именно в юношес-
кие годы я потерял его из виду.
- Он воевал?
- Кажется, он был на военной службе.
- В каких войсках?
- Во флоте.
- Скажите, вы не духовник его?
- Нет, сударь: он, кажется, лютеранин.
- Как лютеранин?
- Я говорю "кажется"; я не утверждаю этого. Впрочем, я думал, что во
Франции введена свобода вероисповеданий.
- Разумеется, и нас сейчас интересуют вовсе не его верования, а его
поступки; от имени господина префекта полиции я предлагаю вам сказать
все, что вам о них известно.
- Его считают большим благотворителем. За выдающиеся услуги, которые
он оказал восточным христианам, наш святой отец папа сделал его кавале-
ром ордена Христа, - эта награда обычно жалуется только высочайшим осо-
бам. У него пять или шесть высоких орденов за услуги, которые он оказал
различным государям и государствам.
- И он их носит?
- Нет, но он ими гордится; он говорит, что ему больше нравятся награ-
ды, жалуемые благодетелям человечества, чем те, которые даются истреби-
телям людей.
- Так этот господин - квакер?
- Вот именно, это квакер, но, разумеется, без широкополой шляпы и ко-
ричневого сюртука.
- А есть у него друзья?
- Да, все, кто его знает, его друзья.
- Однако есть же у него какой-нибудь враг?
- Один-единственный.
- Как его зовут?
- Лорд Уилмор.
- Где он находится?
- Сейчас он в Париже.
- И он может дать мне о нем сведения?
- Очень ценные. Он был в Индии в одно время с Дзакконе.
- Вы знаете, где он живет?
- Где-то на Шоссе-д'Антен; но я не знаю ни улицы, ни номера дома.
- Вы недолюбливаете этого англичанина?
- Я люблю Дзакконе, а он его терпеть не может; поэтому мы с ним в хо-
лодных отношениях.
- Как вы думаете, господин аббат, до этого своего приезда в Париж
граф Монте-Кристо когда-нибудь бывал во Франции?
- Нет, сударь, это я могу сказать точно. Во Франции он никогда не был
и полгода тому назад обратился ко мне, чтобы собрать нужные ему сведе-
ния. Я, со своей стороны, не зная, когда сам буду в Париже, направил к
нему господина Кавальканти.
- Андреа?
- Нет, Бартоломео, отца.
- Прекрасно, мне остается задать вам только один вопрос, и я требую,
- Да, конечно; но поверьте, у этого человека другие планы. Вот почему
я хотел вас видеть и поговорить с вами, вот почему я хотел вас предосте-
речь против всех, а главное - против него. Скажите, - продолжал Вильфор,
еще пристальнее, чем раньше, глядя на баронессу, - вы никому не говорили
о нашей связи?
- Никогда и никому.
- Простите мне мою настойчивость, - мягко продолжал Вильфор, - когда
я говорю - никому, это значит никому на свете, понимаете?
- Да, да, я прекрасно понимаю, - сказала, краснея, баронесса, - ни-
когда, клянусь вам!
- У вас пет привычки записывать по вечерам то, что было днем? Вы не
ведете дневника?
- Нет. Моя жизнь проходит в суете; я сама ее не помню.
- А вы не говорите во сне?
- Я сплю, как младенец. Разве вы не помните?
Краска залила лицо баронессы, и смертельная бледность покрыла лицо
Вильфора.
- Да, правда, - произнес он еле слышно.
- Но что же дальше? - спросила баронесса.
- Дальше? Я знаю, что мне остается делать, - отвечал Вильфор. - Не
пройдет и недели, как я буду знать, кто такой этот Монте-Кристо, откуда
он явился, куда направляется и почему он нам рассказывает о младенцах,
которых откапывают в его саду.
Вильфор произнес эти слова таким тоном, что граф вздрогнул бы, если
бы мог их слышать.
Затем он пожал руку, которую неохотно подала ему баронесса, и почти-
тельно проводил ее до двери.
Госпожа Данглар наняла другой фиакр, доехала до пассажа и по ту его
сторону нашла свой экипаж и своего кучера, который, поджидая ее, мирно
дремал на козлах.
В тот же день, примерно в то время, когда г-жа Данглар была на опи-
санном нами приеме в кабинете королевского прокурора, на улице Эльдер
показалась дорожная коляска, въехала в ворота дома N 27 и остановилась
во дворе.
Дверца коляски отворилась, и из нее вышла г-жа де Морсер, опираясь на
руку сына.
Альбер проводил мать в ее комнаты, тотчас же заказал себе ванну и ло-
шадей, а выйдя из рук камердинера, велел отвезти себя на Елисейские По-
ля, к графу МонтеКристо.
Граф принял его со своей обычной улыбкой. Странная вещь: невозможно
было хоть сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого че-
ловека. Всякий, кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в
его душу, наталкивался на непреодолимую стену.
Морсер, который кинулся к нему с распростертыми объятиями, увидав
его, невольно опустил руки и, несмотря на приветливую улыбку графа, ос-
мелился только на рукопожатие.
Со своей стороны, Монте-Кристо, как всегда, только дотронулся до его
руки, не пожав ее.
- Ну, вот и я, дорогой граф, - сказал Альбер.
- Добро пожаловать.
- Я приехал только час тому назад.
- Из Дьеппа?
- Из Трепора.
- Ах, да, верно.
- И мой первый визит - к вам.
- Это очень мило с вашей стороны, - сказал МонтеКристо таким же без-
различным тоном, как сказал бы любую другую фразу.
- Ну, скажите, что нового?
- Что нового? И вы спрашиваете об этом у меня, у приезжего?
- Вы меня не поняли; я хотел спросить, сделали ли вы что-нибудь для
меня?
- Разве вы мне что-нибудь поручали? - сказал Монте-Кристо, изображая
беспокойство.
- Да ну же, не притворяйтесь равнодушным, - сказал Альбер. - Говорят,
что существует симпатическая связь, которая действует на расстоянии; так
вот, в Трепоре я ощутил такой электрический ток; может быть, вы ничего
не сделали для меня, по во всяком случае думали обо мне.
- Это возможно, - сказал Монте-Кристо. - Я в самом деле думал о вас,
но магнетический ток, коего я был проводником, действовал, признаюсь,
помимо моей воли.
- Разве? Расскажите, как это было.
- Очень просто. У меня обедал Данглар.
- Это я знаю; ведь мы с матушкой для того и уехали, чтобы избежать
встречи с ним.
- Но он обедал в обществе Андреа Кавальканти.
- Вашего итальянского князя?
- Не надо преувеличивать. Андреа называет себя всего только виконтом.
- Называет себя?
- Вот именно.
- Так он не виконт?
- Откуда мне знать? Он сам себя так называет, так его называю я, так
его называют другие, - разве это не все равно, как если бы он в самом
деле был виконтом?
- Оригинальные мысли вы высказываете! Итак?
- Что итак?
- У вас обедал Данглар?
- Да.
- И ваш виконт Андреа Кавальканти?
- Виконт Андреа Кавальканти, маркиз - его отец, госпожа Данглар,
Вильфор с женой, очаровательные молодые люди - Дебрэ, Максимилиан Мор-
рель и... кто же еще? постойте... ах, да, Шато-Рено.
- Говорили обо мне?
- Ни слова.
- Тем хуже.
- Почему? Вы ведь, кажется, сами хотели, чтобы о вас забыли, - вот
ваше желание и исполнилось.
- Дорогой граф, если обо мне не говорили, то, стало быть, обо мне
много думали, а это приводит меня в отчаяние.
- Не все ли вам равно, раз мадемуазель Данглар не была в числе тех,
кто о вас там думал? Да, впрочем, она могла думать о вас у себя дома.
- О, на этот счет я спокоен; а если она и думала обо мне, то в том же
духе, как я о ней.
- Какая трогательная симпатия! - сказал граф. - Значит, вы друг друга
ненавидите?
- Видите ли, - сказал Морсер, - если бы мадемуазель Данглар была спо-
собна снизойти к мучениям, которых я, впрочем, из-за нее не испытываю, и
вознаградить меня за них, не считаясь с брачными условиями, о которых
договорились наши семьи, то я был бы в восторге. Короче говоря, я счи-
таю, что из мадемуазель Данглар вышла бы очаровательная любовница, но в
роли жены, черт возьми...
- Недурного вы мнения о своей будущей жене, - сказал, смеясь, Мон-
те-Кристо.
- Ну да, это немного грубо сказано, конечно, но зато верно. А эту
мечту нельзя претворить в жизнь, - и для того, чтобы достичь известной
цели, необходимо, чтобы мадемуазель Данглар стала моей женой, то есть
жила вместе со мной, думала рядом со мной, пела рядом со мной, занима-
лась музыкой и писала стихи в десяти шагах от меня, и все это в течение
всей моей жизни. От всего этого я прихожу в ужас. С любовницей можно
расстаться, но жена, черт возьми, это другое дело, с нею вы связаны нав-
сегда, вблизи или на расстоянии, безразлично. А быть вечно связанным с
мадемуазель Данглар, даже на расстоянии, об этом и подумать страшно.
- На вас не угодишь, виконт.
- Да, потому что я часто мечтаю о невозможном.
- О чем же это?
- Найти такую жену, какую нашел мой отец.
Монте-Кристо побледнел и взглянул на Альбера, играя парой великолеп-
ных пистолетов и быстро щелкая их курками.
- Так ваш отец очень счастлив? - спросил он.
- Вы знаете, какого я мнения о моей матери, граф: она ангел. Посмот-
рите на нее: она все еще прекрасна, умна, как всегда, добрее, чем ког-
да-либо. Мы только что были в Трепоре; обычно для сына сопровождать мать
- значит, оказать ей снисходительную любезность или отбыть тяжелую по-
винность; я же провел наедине с ней четыре дня, и, скажу вам, я чувствую
себя счастливее, свежее, поэтичнее, чем если бы я возил в Трепор короле-
ву Маб или Титанию.
- Такое совершенство может привести в отчаяние; слушая вас, но на
шутку захочешь остаться холостяком.
- В этом все дело, - продолжал Альбер. - Зная, что на свете существу-
ет безупречная женщина, я не стремлюсь жениться на мадемуазель Данглар.
Замечали вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм
все, что нам принадлежит? Бриллиант, который играл в витрине у Марле или
Фоссена, делается еще прекраснее, когда он становится нашим. Но если вы
убедитесь, что есть другой, еще более чистой воды, а вам придется всегда
носить худший, то, право, это пытка!
- О, суетность! - прошептал граф.
- Вот почему я запрыгаю от радости в тот день, когда мадемуазель Эже-
ни убедится, что я всего лишь ничтожный атом и что у меня едва ли не
меньше сотен тысяч франков, чем у нее миллионов.
Монте-Кристо улыбнулся.
- У меня уже, правда, мелькала одна мысль, - продолжал Альбер. -
Франц любит все эксцентричное; я хотел заставить его влюбиться в мадему-
азель Данглар. Я написал ему четыре письма, рисуя ее самыми заманчивыми
красками, но Франц невозмутимо ответил: "Я, правда, человек эксцентрич-
ный, но все же не настолько, чтобы изменить своему слову".
- Вот что значит самоотверженный друг: предлагает другому в жены жен-
щину, которую сам хотел бы иметь только любовницей.
Альбер улыбнулся.
- Кстати, - продолжал он, - наш милый Франц воз вращается; впрочем,
вы его, кажется, не любите?
- Я? - сказал Монте-Кристо, - помилуйте, дорогой виконт, с чего вы
взяли, что я его не люблю? Я всех люблю.
- В том числе и меня... Благодарю вас.
- Не будем смешивать понятий, - сказал МонтеКристо. - Всех я люблю
так, как господь велит нам любить своих ближних, - христианской любовью;
но ненавижу я от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу
д'Эпине. Так вы говорите, он скоро приедет?
- Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится вы-
дать замуж мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Оче-
видно, иметь взрослую дочь - дело не легкое; отца от этого лихорадит, и
его пульс делает девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее
не избавится.
- Но господин д'Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо пе-
реносит свое положение.
- Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и
уже говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров.
- Вполне заслуженно, мне кажется?
- По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедли-
вым.
- Славу богу, - сказал Монте-Кристо, - вот по крайней мере человек, о
котором вы говорите не так, как о бедном Дангларе.
- Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, -
ответил, смеясь, Альбер.
- Вы возмутительный фат, дорогой мой, - сказал Монте-Кристо.
- Я?
- Да, вы. Но возьмите сигару.
- С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом?
- Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против же-
нитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Мо-
жет быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова.
- Вот как! - сказал Альбер, широко открыв глаза.
- Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт,
- продолжал Монте-Кристо другим тоном, - вы всерьез хотели бы разрыва?
- Я дал бы за это сто тысяч франков.
- Ну, так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться
той же цели.
- Правда? Вот счастье! - сказал Альбер, по лицу которого все же про-
бежало легкое облачко. - Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть
для этого причины?
- Вот она гордость и эгоизм! Люди всегда так - по самолюбию ближнего
готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой,
они вопят.
- Да нет же! Но мне казалось, что Данглар...
- Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара пло-
хой вкус, и он в еще большем восторге от другого...
- От кого же это?
- Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращай-
те все это себе на пользу.
- Так, понимаю. Послушайте, моя мать... нет, вернее, мой отец хочет
дать бал.
- Бал в это время года?
- Теперь в моде летние балы.
- Будь они по в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они ста-
ли бы модными.
- Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто оста-
ется на июль в Париже, - это настоящие парижане. Вы не возьметесь пере-
дать приглашение господам Кавальканти?
- Когда будет бал?
- В субботу.
- К этому времени Кавальканти-отец уже уедет.
- Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его?
- Послушайте, виконт, я его совсем не знаю.
- Не знаете?
- Нет; я в первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно
за него не отвечаю.
- Но вы же принимаете его?
- Я - другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, кото-
рый, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его
сами - отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель
Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; нако-
нец, я не знаю, буду ли я сам.
- Где?
- У вас на балу.
- А почему?
- Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили.
- Я для того и приехал, чтобы лично пригласить вас.
- О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят.
- Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями.
- Так скажите.
- Вас просит об этом моя мать.
- Графиня де Морсер? - вздрогнув, спросил МонтеКристо.
- Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И
если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил,
значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас
и говорили.
- Обо мне? Право, вы меня смущаете.
- Что ж, это естественно: ведь вы - живая загадка.
- Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее
слишком рассудительной для такой игры воображения!
- Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загад-
ка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще ос-
таетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как
это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она при-
нимает вас за Калиостро или за графа СенЖермен, как графиня Г. - за лор-
да Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом
окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем
одного и умом другого.
- Спасибо, что предупредили, - сказал, улыбаясь, граф, - я постараюсь
оправдать все ожидания.
- Так что вы приедете в субботу?
- Да, раз об этом просит госпожа де Морсер.
- Это очень мило с вашей стороны.
- А Данглар?
- О! ему уже послано тройное приглашение; это взял па себя мой отец.
Мы постараемся также заполучить великого д'Агессо [53], господина де
Вильфор; но на это мало надежды.
- Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять.
- Вы танцуете, граф?
- Я?
- Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали?
- Да, в самом деле, до сорока лет... Нет, не танцую; но я люблю смот-
реть на танцы. А госпожа де Морсер танцует?
- Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с ва-
ми!
- Неужели?
- Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с кото-
рым моя матушка выразила желание поговорить.
Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его.
- Я раскаиваюсь, - сказал он, останавливая Альбера на ступенях
подъезда.
- В чем?
- В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе.
- Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда гово-
рите, - но только в том же духе.
- Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д'Эпине?
- Дней через пять-шесть, не позже.
- А когда его свадьба?
- Как только приедут господин и госпожа де СенМеран.
- Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я
его не люблю, но, право же, я буду рад его видеть.
- Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено.
- До свидания!
- Во всяком случае в субботу непременно, да?
- Конечно! Я же дал слово.
Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот
уселся в свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо.
- Ну, что же? - спросил граф.
- Она была в суде, - ответил управляющий.
- И долго там оставалась?
- Полтора часа.
- А потом вернулась домой?
- Прямым путем.
- Так. Теперь, дорогой Бертуччо, - сказал граф, - советую вам отпра-
виться в Нормандию и поискать то маленькое поместье, о котором я вам го-
ворил.
Бертуччо поклонился, и так как его собственные желания вполне совпа-
дали с полученным приказанием, он уехал в тот же вечер.
Вильфор сдержал слово, данное г-же Данглар, а главное самому себе, и
постарался выяснить, каким образом граф Монте-Кристо мог знать о событи-
ях, разыгравшихся в доме в Отейле.
Он в тот же день написал некоему де Бовилю, бывшему тюремному инспек-
тору, переведенному с повышением в чине в сыскную полицию. Тот попросил
два дня сроку, чтобы достоверно узнать, у кого можно получить необходи-
мые сведения.
Через два дня Вильфор получил следующую записку:
"Лицо, которое зовут графом Монте-Кристо, близко известно лорду Уил-
мору, богатому иностранцу, иногда бывающему в Париже и в настоящее время
здесь находящемуся; оно также известно аббату Бузони, сицилианскому свя-
щеннику, прославившемуся на Востоке своими добрыми делами".
В ответ Вильфор распорядился немедленно собрать об этих иностранцах
самые точные сведения. К следующему вечеру его приказание было исполне-
но, и вот что он узнал.
Аббат, приехавший в Париж всего лишь на месяц, живет позади церкви
Сен-Сюльпис, в двухэтажном домике; в доме всего четыре комнаты, две вни-
зу и две наверху, и аббат - его единственный обитатель.
В нижнем этаже расположены столовая, со столом, стульями и буфетом
орехового дерева, и гостиная, обшитая деревом и выкрашенная в белый
цвет, без всяких украшений, без ковра и стенных часов. Очевидно, в лич-
ной жизни аббат ограничивается только самым необходимым.
Правда, аббат предпочитает проводить время в гостиной второго этажа.
Эта гостиная, или скорее библиотека, вся завалена богословскими книгами
и рукописями, в которые он, по словам его камердинера, зарывается на це-
лые месяцы.
Камердинер осматривает посетителей через маленький глазок, проделан-
ный в двери, и если лица их ему незнакомы или не нравятся, то он отвеча-
ет, что господина аббата в Париже нет, чем многие и удовлетворяются,
зная, что аббат постоянно разъезжает и отсутствует иногда очень долго.
Впрочем, дома ли аббат или нет, в Париже он или в Каире, он неизменно
помогает бедным, и глазок в дверях служит для милостыни, которую от име-
ни своего хозяина неустанно раздает камердинер.
Смежная с библиотекой комната служит спальней. Кровать без полога,
четыре кресла и диван, обитые утрехтским бархатом, составляют вместе с
аналоем всю ее обстановку.
Что касается лорда Уилмора, то он живет на улице Фонтен-Сен-Жорж. Это
один из тех англичан-туристов, которые тратят на путешествия все свое
состояние. Он снимает меблированную квартиру, где проводит не более
двух-трех часов в день и где лишь изредка ночует. Одна из его причуд
состоит в том, что он наотрез отказывается говорить по-французски, хотя,
как уверяют, пишет он пофранцузски прекрасно.
На следующий день после того, как эти ценные сведения были доставлены
королевскому прокурору, какойто человек, вышедший из экипажа на углу
улицы Феру, постучал в дверь, выкрашенную в зеленовато-оливковый цвет, и
спросил аббата Бузони.
- Господин аббат вышел с утра, - ответил камердинер.
- Я мог бы не удовольствоваться таким ответом, - сказал посетитель, -
потому что я прихожу от такого лица, для которого все всегда бывают до-
ма. Но будьте любезны передать аббату Бузони...
- Я же вам сказал, что его нет дома, - повторил камердинер.
- В таком случае, когда он вернется, передайте ему вот эту карточку и
запечатанный пакет. Можно ли будет застать господина аббата сегодня в
восемь часов вечера?
- Разумеется, сударь, если только он не сядет работать; тогда это все
равно, как если бы его не было дома.
- Так я вернусь вечером в назначенное время, - сказал посетитель.
И он удалился.
Действительно, в назначенное время этот человек явился в том же эки-
паже, но на этот раз экипаж не остановился на углу улицы Феру, а
подъехал к самой зеленой двери. Человек постучал, ему открыли, и он во-
шел.
По той почтительности, с какой встретил его камердинер, он понял, что
его письмо произвело надлежащее впечатление.
- Господин аббат у себя? - спросил он.
- Да, он занимается в библиотеке; но он ждет вас, сударь, - ответил
камердинер.
Незнакомец поднялся по довольно крутой лестнице, и за столом, поверх-
ность которого была ярко освещена лампой под огромным абажуром, тогда
как остальная часть комнаты тонула во мраке, он увидел аббата, в священ-
нической одежде, с покрывающим голову капюшоном, вроде тех, что облекали
черепа средневековых ученых.
- Я имею честь говорить с господином Бузони? - спросил посетитель.
- Да, сударь, - отвечал аббат, - а вы то лицо, которое господин де
Бовиль, бывший тюремный инспектор, направил ко мне от имени префекта по-
лиции?
- Я самый, сударь.
- Один из агентов парижской сыскной полиции?
- Да, сударь, - ответил посетитель с некоторым колебанием, слегка
покраснев.
Аббат поправил большие очки, которые закрывали ему не только глаза,
но и виски, и снова сел, пригласив посетителя сделать то же.
- Я вас слушаю, сударь, - сказал аббат с очень сильным итальянским
акцентом.
- Миссия, которую я на себя взял, сударь, - сказал посетитель, отче-
канивая слова, точно он выговаривал их с трудом, - миссия доверительная
как для того, на кого она возложена, так и для того, к кому обращаются.
Аббат молча поклонился.
- Да, - продолжал незнакомец, - ваша порядочность, господин аббат,
хорошо известна господину префекту полиции, и он обращается к вам как
должностное лицо, чтобы узнать у вас нечто, интересующее сыскную поли-
цию, от имени которой я к вам явился. Поэтому мы надеемся, господин аб-
бат, что ни узы дружбы, ни личные соображения не заставят вас утаить ис-
тину от правосудия.
- Если, конечно, то, что вы желаете узнать, ни в чем не затрагивает
моей совести. Я священник, сударь, и тайна исповеди, например, должна
оставаться известной лишь мне и божьему суду, а не мне и людскому право-
судию.
- О, будьте спокойны, господин аббат, - сказал посетитель, - мы во
всяком случае не потревожим вашей совести.
При этих словах аббат нажал на край абажура так, что противоположная
сторона приподнялась и свет полностью падал на лицо посетителя, тогда
как лицо аббата оставалось в тени.
- Простите, сударь, - сказал представитель префекта полиции, - но
этот яркий свет режет мне глаза.
Аббат опустил зеленый колпак.
- Теперь, сударь, я вас слушаю. Изложите ваше дело.
- Я перехожу к нему. Вы знакомы с графом МонтеКристо?
- Вы имеете в виду господина Дзакконе?
- Дзакконе!.. Разве его зовут не Монте-Кристо?
- Монте-Кристо название местности, вернее утеса, а вовсе не фамилия.
- Ну что ж, как вам угодно; не будем спорить о словах и раз Мон-
те-Кристо и Дзакконе одно и то же лицо...
- Безусловно одно и то же.
- Поговорим о господине Дзакконе.
- Извольте.
- Я спросил вас, знаете ли вы его?
- Очень даже хорошо.
- Кто он такой?
- Сын богатого мальтийского судовладельца.
- Да, я это слышал; так говорят; но вы понимаете, полиция не может
довольствоваться тем, что "говорят".
- Однако, - возразил, мягко улыбаясь, аббат, - если то, что "гово-
рят", правда, то приходится этим довольствоваться и полиции, точно так
же, как и всем.
- Но вы уверены в том, что говорите?
- То есть как это, уверен ли я?
- Поймите, сударь, что я отнюдь не сомневаюсь в вашей искренности; я
только спрашиваю, уверены ли вы?
- Послушайте, я знал Дзакконе-отца.
- Вот как!
- Да, и еще ребенком я не раз играл с его сыном на верфях.
- А его графский титул?
- Ну, знаете, это можно купить.
- В Италии?
- Повсюду.
- А его богатство, такое огромное, опять-таки, как говорят...
- Вот это верно, - ответил аббат, - богатство действительно огромное.
- А каково оно по-вашему?
- Да, наверно, сто пятьдесят - двести тысяч ливров в год.
- Ну, это вполне приемлемо, - сказал посетитель, - а то говорят о
трех, даже о четырех миллионах.
- Двести тысяч ливров годового дохода, сударь, как раз и составляют
капитал в четыре миллиона.
- Но ведь говорят о трех или четырех миллионах в год!
- Ну, этого не может быть.
- И вы знаете его остров Монте-Кристо?
- Разумеется; его знает всякий, кто из Палермо, Неаполя или Рима ехал
во Францию морем: корабли проходят мимо него.
- Очаровательное место, как уверяют?
- Это утес.
- Зачем же граф купил утес?
- Именно для того, чтобы сделаться графом. В Италии, чтобы быть гра-
фом, все еще требуется владеть графством.
- Вы, вероятно, что-нибудь слышали о юношеских приключениях господина
Дзакконе?
- Отца?
- Нет, сына.
- Как раз тут я перестаю быть уверенным, потому что именно в юношес-
кие годы я потерял его из виду.
- Он воевал?
- Кажется, он был на военной службе.
- В каких войсках?
- Во флоте.
- Скажите, вы не духовник его?
- Нет, сударь: он, кажется, лютеранин.
- Как лютеранин?
- Я говорю "кажется"; я не утверждаю этого. Впрочем, я думал, что во
Франции введена свобода вероисповеданий.
- Разумеется, и нас сейчас интересуют вовсе не его верования, а его
поступки; от имени господина префекта полиции я предлагаю вам сказать
все, что вам о них известно.
- Его считают большим благотворителем. За выдающиеся услуги, которые
он оказал восточным христианам, наш святой отец папа сделал его кавале-
ром ордена Христа, - эта награда обычно жалуется только высочайшим осо-
бам. У него пять или шесть высоких орденов за услуги, которые он оказал
различным государям и государствам.
- И он их носит?
- Нет, но он ими гордится; он говорит, что ему больше нравятся награ-
ды, жалуемые благодетелям человечества, чем те, которые даются истреби-
телям людей.
- Так этот господин - квакер?
- Вот именно, это квакер, но, разумеется, без широкополой шляпы и ко-
ричневого сюртука.
- А есть у него друзья?
- Да, все, кто его знает, его друзья.
- Однако есть же у него какой-нибудь враг?
- Один-единственный.
- Как его зовут?
- Лорд Уилмор.
- Где он находится?
- Сейчас он в Париже.
- И он может дать мне о нем сведения?
- Очень ценные. Он был в Индии в одно время с Дзакконе.
- Вы знаете, где он живет?
- Где-то на Шоссе-д'Антен; но я не знаю ни улицы, ни номера дома.
- Вы недолюбливаете этого англичанина?
- Я люблю Дзакконе, а он его терпеть не может; поэтому мы с ним в хо-
лодных отношениях.
- Как вы думаете, господин аббат, до этого своего приезда в Париж
граф Монте-Кристо когда-нибудь бывал во Франции?
- Нет, сударь, это я могу сказать точно. Во Франции он никогда не был
и полгода тому назад обратился ко мне, чтобы собрать нужные ему сведе-
ния. Я, со своей стороны, не зная, когда сам буду в Париже, направил к
нему господина Кавальканти.
- Андреа?
- Нет, Бартоломео, отца.
- Прекрасно, мне остается задать вам только один вопрос, и я требую,