Страница:
Весь его вид, полный необычайного благородства и суровости, глубоко
подействовал на Морреля, и он начал говорить с дрожью в голосе.
Он рассказал, как познакомился с Валентиной, как полюбил ее и как Ва-
лентина, одинокая и несчастная, согласилась принять его преданность. Он
рассказал о своих родных, о своем положении, о своем состоянии; и не
раз, когда он вопросительно взглядывал на паралитика, тот взглядом гово-
рил ему:
- Хорошо, продолжайте.
- Вот, сударь, - сказал Моррель, окончив первую часть своею рассказа,
- я поведал вам о своей любви и о своих надеждах. Рассказывать ли теперь
о наших планах?
- Да, - показал старик.
- Итак, вот на чем мы порешили.
И он рассказал Нуартье: как ждал в огороде кабриолет, как он собирал-
ся увезти Валентину, отвезти ее к своей сестре, обвенчаться с ной и в
почтительном ожидании надеяться на прощение господина де Вильфор.
- Нет, - показал Нуартье.
- Нет? - спросил Моррель. - Значит, так поступать не следует?
- Нот.
- Вы не одобряете этот план?
- Нот.
- Тогда есть другой способ, - сказал Моррель.
Взгляд старика спросил: какой?
- Я отправлюсь к Францу д'Эпине, - продолжал Максимилиан, - я рад,
что могу вам это сказать в отсутствие мадемуазель де Вильфор, - и буду
вести себя так, что ему придется поступить, как порядочному человеку.
Взгляд Нуартье продолжал спрашивать.
- Вам угодно знать, что я сделаю?
- Да.
- Вот что. Как я уже сказал, я отправлюсь к нему и расскажу ему об
узах, связывающих меня с мадемуазель Валентиной. Если он человек чуткий,
он сам откажется от руки своей невесты, и с этого часа я до самой своей
смерти буду ему проданным и верным другом. Если же он не согласится на
это из соображений выгоды или из гордости, нелепой после того, как я до-
кажу ему, что это будет насилием над моей нареченной женой, что Валенти-
на любит меня и никогда не полюбит никого другого, тогда я буду с ним
драться, предоставив ему все преимущества, и я убью его, или он убьет
меня. Если я его убью, он не сможет жениться на Валентине; если он меня
убьет, я убежден, что Валентина за него не выйдет.
Нуартье с величайшей радостью смотрел на это благородное и открытое
лицо; оно отражало все чувства, о которых говорил Моррель, и подкрепляло
их своим прекрасным выражением, как краски усиливают впечатление от
твердого и верного рисунка.
Однако, когда Моррель кончил, Нуартье несколько раз закрыл глаза, что
у пего, как известно, означало отрицание.
- Нет? - сказал Моррель. - Значит, вы не одобряете этот план, как и
первый?
- Да, не одобряю, - показал старик.
- Но что же тогда делать, сударь? - спросил Моррель. - Последними
словами госпожи де Сен-Меран было приказание не откладывать свадьбу ее
внучки; неужели я должен дать этому свершиться?
Нуартье остался недвижим.
- Понимаю, - сказал Моррель, - я должен ждать.
- Да.
- Но всякая отсрочка погубит пас, сударь. Валентина одна по в силах
бороться, и ее принудят, как ребенка. Я чудом попал сюда и узнал, что
здесь происходит; я чудом оказался у вас, но могу же я все-таки рассчи-
тывать, что счастливый случай снова поможет мне. Поверьте, возможен
только какой-нибудь из двух выходов, которые я предложил, - простите мне
такую самоуверенность. Скажите мне, который из них вы предпочитаете?
Разрешаете ли вы мадемуазель Валентине довериться моей чести?
- Нет.
- Предпочитаете ли вы, чтобы я отправился к господину д'Эпине?
- Нет.
- Но, господи, кто же тогда окажет нам помощь, которой мы просим у
неба?
В глазах старика мелькнула улыбка, как бывало всякий раз, когда ему
говорили о небе. Старый якобинец все еще был атеистом.
- Счастливый случай? - продолжал Моррель.
- Нет.
- Вы?
- Да.
- Вы?
- Да, - повторил старик.
- Вы хорошо понимаете, о чем я спрашиваю, сударь? Простите мою нас-
тойчивость, но от вашего ответа зависит моя жизнь: наше спасение придет
от вас?
- Да.
- Вы в этом уверены?
- Да.
- Вы ручаетесь?
- Да.
И во взгляде, утверждавшем это, было столько твердости, что нельзя
было сомневаться в воле, если не во власти.
- О, благодарю вас, тысячу раз благодарю! Но, сударь, если только бог
чудом не вернет вам речь и движение, каким образом сможете вы, прикован-
ный к этому креслу, немой и неподвижный, воспротивиться этому браку?
Улыбка осветила лицо старика, странная улыбка глаз на этом неподвиж-
ном лице.
- Так, значит, я должен ждать? - спросил Моррель.
- Да.
- А договор?
Глаза снова улыбнулись.
- Неужели вы хотите сказать, что он не будет подписан?
- Да, - показал Нуартье.
- Так, значит, договор даже не будет подписан! - воскликнул Моррель.
- О, простите меня! Ведь можно сомневаться, когда тебе объявляют об ог-
ромном счастье: договор не будет подписан?
- Нет, - ответил паралитик.
Несмотря на это, Моррель все еще не верил. Это обещание беспомощного
старика было так странно, что его можно было приписать не силе воли, а
телесной немощи: разве не естественно, что безумный, не ведающий своего
безумия, уверяет, будто может выполнить то, что превосходит его силы?
Слабый толкует о неимоверных тяжестях, которые он поднимает, робкий - о
великанах, которых он побеждает, бедняк - о сокровищах, которыми он вла-
деет, самый ничтожный поселянин, в своей гордыне, мнит себя Юпитером.
Понял ли Нуартье колебания Морреля, или не совсем поверил высказанной
им покорности, по только он пристально посмотрел на него.
- Что вы хотите, сударь? - спросил Моррель. - Чтобы я еще раз пообе-
щал вам ничего не предпринимать?
Взор Нуартье оставался твердым и неподвижным, как бы говоря, что это-
го ему недостаточно; потом этот взгляд скользнул с лица на руку.
- Вы хотите, чтобы я поклялся? - спросил Максимилиан.
- Да, - так же торжественно показал паралитик, - я этого хочу.
Моррель понял, что старик придает большое значение этой клятве.
Он протянул руку.
- Клянусь честью, - сказал он, - что прежде, чем предпринять что-либо
против господина д'Эпине, я подожду вашего решения.
- Хорошо, - показал глазами старик.
- А теперь, сударь, - спросил Моррель, - вы желаете, чтобы я удалил-
ся?
- Да.
- Не повидавшись с мадемуазель Валентиной?
- Да.
Моррель поклонился в знак послушания.
- А теперь, - сказал он, - разрешите вашему сыну поцеловать вас, как
вас поцеловала дочь?
Нельзя было ошибиться в выражении глаз Нуартье.
Моррель прикоснулся губами ко лбу старика в том самом месте, которого
незадолго перед том коснулись губы Валентины.
Потом он еще раз поклонился старику и вышел.
На площадке он встретил старого слугу, предупрежденного Валентиной;
тот ждал Морреля и провел его по извилистому темному коридору к ма-
ленькой двери, выходящей в сад.
Очутившись в саду, Моррель добрался до ворот; хватаясь за ветви рас-
тущего рядом дерева, он в один миг вскарабкался на ограду и через секун-
ду спустился по своей лестнице в огород с люцерной, где его ждал кабрио-
лет.
Он сел в него и, совсем разбитый после пережитых волнений, но с более
спокойным сердцем, вернулся около полуночи на улицу Меле, бросился на
постель и уснул мертвым сном.
Через два дня, около десяти часов утра, у дверей г-па де Вильфор тес-
нилась внушительная толпа, а вдоль предместья Сент-Оноро и улицы
де-ла-Пепиньер тянулась длинная вереница траурных карет и частных экипа-
жей.
Среди этих экипажей выделялся своей формой один, совершивший, по-ви-
димому, длинный путь. Это было нечто вроде фургона, выкрашенного в чер-
ный цвет; он прибыл к месту сбора одним из первых.
Оказалось, что, по странному совпадению, в этом экипаже как раз при-
было тело маркиза де Снп-Меран и что все, кто явился проводить одного
покойника, будут провожать двух.
Провожающих было немало: маркиз де Сен-Меран, один из самых ревност-
ных и преданных сановников Людовика XVIII и Карла X, сохранил много дру-
зей, и они вместо с темп, кого общественные приличия связывали с Вильфо-
ром, составили многолюдное сборище.
Немедленно сообщили властям, и было получено разрешение соединить обе
процессии в одну. Второй катафалк, отделанный с такой же похоронной пыш-
ностью, был доставлен к дому королевского прокурора, и гроб перенесли с
почтового фургона на траурную колесницу.
Оба тела должны были быть преданы земле на кладбище Пер-Лашез, где
Вильфор уже давно соорудил склеп, предназначенный для погребения всех
членов его семьи. В этом склепе уже лежало тело бедной Рене, с которой
теперь, после десятилетней разлуки, соединились ее отец и мать.
Париж, всегда любопытный, всегда приходящий в волнение при виде пыш-
ных похорон, в благоговейном молчании следил за великолепной процессией,
которая провожала к месту последнего упокоения двух представителей ста-
рой аристократии, прославленных своей приверженностью к традициям, вер-
ностью своему кругу и непоколебимой преданностью своим принципам.
Сидя вместе в траурной карете, Бошан, Альбер и ШатоРено обсуждали эту
внезапную смерть.
- Я видел госпожу де Сен-Меран еще в прошлом году в Марселе, - гово-
рил Шато-Рено, - я тогда возвращался из Алжира. Этой женщине суждено бы-
ло, кажется, прожить сто лет: удивительно деятельная, с таким цветущим
здоровьем и ясным умом. Сколько ей было лет?
- Шестьдесят шесть, - отвечал Альбер, - по крайней мере так мне гово-
рил Франц. Но ее убила не старость, а горе, ее глубоко потрясла смерть
маркиза; говорят, что после его смерти ее рассудок был не совсем в по-
рядке.
- Но отчего она в сущности умерла? - спросил Бошан.
- От кровоизлияния в мозг как будто или от апоплексического удара.
Или это одно и то же?
- Приблизительно.
- От удара? - повторил Бошан. - Даже трудно поверить. Я раза два ви-
дел госпожу де Сен-Меран, она была маленькая, худощавая, нервная, но от-
нюдь не полнокровная женщина. Апоплексический удар от горя - редкость
для людей такого сложения.
- Во всяком случае, - сказал Альбер, - какова бы ни была болезнь, ко-
торая се убила, или доктор, который ее уморил, но господин де Вильфор,
или, вернее, мадемуазель Валентина, или, еще вернее, мой друг Франц те-
перь - обладатель великолепного наследства: восемьдесят тысяч ливров го-
дового дохода, по-моему.
- Это наследство чуть ли не удвоится после смерти этого старого яко-
бинца Нуартье.
- Вот упорный дедушка! - сказал Бошан. - Тепасет propositi virum
[56]. Он, наверно, побился об заклад со смертью, что похоронит всех сво-
их наследников. И, право же, он этого добьется. Видно, что он тот самый
член Конвента девяносто третьего года, который сказал в тысяча восемьсот
четырнадцатом году Наполеону:
"Вы опускаетесь, потому что ваша империя - молодой стебель, утомлен-
ный своим ростом; обопритесь па республику, дайте хорошую конституцию и
вернитесь на поля сражений, - и я обещаю вам пятьсот тысяч солдат, вто-
рое Маренго и второй Аустерлиц. Идеи не умирают, ваше величество, они
порою дремлют, но они просыпаются еще более сильными, чем были до сна".
- По-видимому, - сказал Альбер, - для него люди то же, что идеи. Я
только хотел бы знать, как Франц д'Эпине уживется со стариком, который
не может обойтись без его жены. Но где же Франц?
- Да он в первой карете, с Вильфором; тот уже смотрит на него как на
члена семьи.
В каждом из экипажей, следовавших с процессией, шел примерно такой же
разговор: удивлялись этим двум смертям, таким внезапным и последовавшим
так быстро одна за другой, но никто не подозревал ужасной тайны, которую
во время ночной прогулки д'Авриньи поведал Вильфору.
После часа пути достигли кладбища; день был тихий, но пасмурный, что
очень подходило к предстоявшему печальному обряду. Среди толпы, направ-
лявшейся к семейному склепу, Шато-Рено узнал Морреля, приехавшего от-
дельно в своем кабриолете; он шел один, бледный и молчаливый, по тропин-
ке, обсаженной тисом.
- Каким образом вы здесь? - сказал Шато-Рено, беря молодого капитана
под руку. - Разве вы знакомы с Вильфором? Как же я вас никогда не встре-
чал у него в доме?
- Я знаком не с господином де Вильфор, - отвечал Моррель, - я был
знаком с госпожой де Сен-Меран.
В эту минуту их догнали Альбер и Франц.
- Не очень подходящее место для знакомства, - сказал Альбер, - но все
равно, мы люди не суеверные. Господин Моррель, разрешите представить вам
господина Франца д'Эпине, моего превосходного спутника в путешествиях, с
которым я ездил по Италии. Дорогой Франц, это господин Максимилиан Мор-
рель, в лице которого я за твое отсутствие приобрел прекрасного друга.
Его имя ты услышишь от меня всякий раз, когда мне придется говорить о
благородном сердце, уме и обходительности.
Секунду Моррель колебался. Он спрашивал себя, не будет ли преступным
лицемерием почти дружески приветствовать человека, против которого он
тайно борется. Но он вспомнил о своей клятве и о торжественности минуты;
он постарался ничего не выразить на своем лице и, сдержав себя, покло-
нился Францу.
- Мадемуазель де Вильфор очень горюет? - спросил Франца Дебрэ.
- Бесконечно, - отвечал Франц, - сегодня утром у нее было такое лицо,
что я едва узнал ее.
Эти, казалось бы, такие простые слова ударили по сердцу Морреля. Так
этот человек видел Валентину, говорил с ней?
В эту минуту молодому пылкому офицеру понадобилась вся его сила воли,
чтобы сдержаться и не нарушить клятву.
Он взял Шато-Рено под руку и быстро увлек его к склепу, перед которым
служащие похоронного бюро уже поставили оба гроба.
- Чудесное жилище, - сказал Бошан, взглянув на мавзолей, - это и лет-
ний дворец и зимний. Придет и ваша очередь поселиться в нем, дорогой
Франц д'Эпине, потому что скоро и вы станете членом семьи. Я же, в ка-
честве философа, предпочел бы скромную дачку, маленький коттедж - вон
там, под деревьями, и поменьше каменных глыб над моим бедным телом. Ког-
да я буду умирать, я скажу окружающим то, что Вольтер писал Пирону.
Еоrus [57] и все будет копчено... Эх, черт возьми, мужайтесь, Франц,
ведь ваша жена наследует все.
- Право, Бошан, - сказал Франц, - вы несносны. Вы - политический дея-
тель, и политика приучила вас над всем смеяться и ничему не верить. Но
все же, когда вы имеете честь быть в обществе обыкновенных смертных и
имеете счастье на минуту отрешиться от политики, постарайтесь снова об-
рести душу, которую вы всегда оставляете в вестибюле Палаты депутатов
или Палаты пэров.
- Ах, господи, - сказал Бошан, - что такое в сущности жизнь? Ожидание
в прихожей у смерти.
- Я начинаю ненавидеть Бошана, - сказал Альбер и отошел на несколько
шагов вместе с Францем, предоставляя Бошану продолжать свои философские
рассуждения с Дебрэ.
Семейный склеп Вильфоров представлял собою белый каменный четыреху-
гольник вышиною около двадцати футов; внутренняя перегородка отделяла
место Сен-Меранов от места Вильфоров, и у каждой половины была своя
входная дверь.
В отличие от других склепов, в нем не было этих отвратительных, рас-
положенных ярусами ящиков, в которые, экономя место, помещают покойни-
ков, снабжая их надписями, похожими на этикетки; за бронзовой дверью
глазам открывалось нечто вроде строгого и мрачного преддверья, отделен-
ного стеной от самой могилы.
В этой стене и находились те две двери, о которых мы только что гово-
рили и которые вели к месту упокоения Вильфоров и Сен-Меранов.
Тут родные могли на свободе предаваться своей скорби, и легкомыслен-
ная публика, избравшая Пер-Лашез местом своих пикников или любовных сви-
даний, не могла потревожить песнями, криками и беготней молчаливое со-
зерцание или полную слез молитву посетителей склепа.
Оба гроба были внесены в правый склеп, принадлежащий семье Сен-Меран;
они были поставлены на заранее возведенный помост, который уже готов был
принять свой скорбный груз; Вильфор, Франц и ближайшие родственники одни
вошли в святилище.
Так как все религиозные обряды были уже совершены снаружи и не было
никаких речей, то присутствующие сразу же разошлись: Шато-Рено, Альбер и
Моррель отправились в одну сторону, а Дебрэ и Бошан в другую.
Франц остался с Вильфором. У ворот кладбища Моррель под каким-то
предлогом остановился; он видел, как они вдвоем отъехали в траурной ка-
рете, и счел это плохим предзнаменованием. Он вернулся в город, и хотя
сидел в одной карсте с Шато-Рено и Альбером, не слышал ни слова из того,
что они говорили.
И действительно, в ту минуту, когда Франц хотел попрощаться с Вильфо-
ром, тот сказал:
- Когда я опять вас увижу, барон?
- Когда вам будет угодно, сударь, - ответил Франц.
- Как можно скорее.
- Я к вашим услугам; хотите, поедем вместе?
- Если это вас не стеснит.
- Нисколько.
Вот почему будущий тесть и будущий зять сели в одну карету, и Мор-
рель, мимо которого они проехали, не без основания встревожился.
Вильфор и Франц вернулись в предместье Сент-Оноре.
Королевский прокурор, не заходя ни к кому, не поговорив ни с женой,
ни с дочерью, провел гостя в свой кабинет и предложил ему сесть.
- Господин д'Эпипе, - сказал он, - я должен вам нечто напомнить, и
это, быть может, не так уж неуместно, как могло бы показаться с первого
взгляда, ибо исполнение воли умерших есть первое приношение, которое
надлежит возложить на их могилу. Итак, я должен вам напомнить желание,
которое высказала третьего дня госпожа де Сен-Меран на смертном одре, а
именно, чтобы свадьба Валентины ни в коем случае не откладывалась. Вам
известно, что дела покойницы находятся в полном порядке; по ее завещанию
к Валентине переходит все состояние Сен-Меранов; вчера нотариус
предъявил мне документы, которые позволяют составить в окончательной
форме брачный договор. Вы можете поехать к нотариусу и от моего имени
попросить его показать вам эти документы. Наш нотариус - Дешан, площадь
Бове, предместье Сент-Оноре.
- Сударь, - отвечал д'Эпине, - мадемуазель Валентина теперь в таком
горе, - быть может, она не пожелает думать сейчас о замужестве? Право, я
опасаюсь...
- Самым горячим желанием Валентины будет исполнить последнюю волю ба-
бушки, - прервал Вильфор, - так что с ее стороны препятствий не будет,
смею вас уверить.
- В таком случае, - отвечал Франц, - поскольку их не будет и с моей
стороны, поступайте, как вы найдете нужным; я дал слово и сдержу его не
только с удовольствием, по и с глубокой радостью.
- Тогда не к чему и откладывать, - сказал Вильфор. - Договор должен
был быть подписан третьего дня, он совершенно готов; его можно подписать
сегодня же.
- Но как же траур? - нерешительно сказал Франц.
- Будьте спокойны, - возразил Вильфор, - у меня в доме не будут нару-
шены приличия. Мадемуазель де Вильфор удалится на установленные три ме-
сяца в свое поместье Сен-Меран; я говорю в свое поместье, потому что оно
принадлежит ей. Там, через неделю, если вы согласны на это, будет без
всякой пышности, тихо и скромно, заключен гражданский брак. Госпожа де
Сен-Меран хотела, чтобы свадьба ее внучки состоялась именно в этом име-
нии. После свадьбы вы можете вернуться в Париж, а ваша жена проведет
время траура со своей мачехой.
- Как вам угодно, сударь, - сказал Франц.
- В таком случае, - продолжал Вильфор, - я попрошу вас подождать пол-
часа; к тому времени Валентина спустится в гостиную. Я пошлю за Дешаном,
мы тут же огласим и подпишем брачный договор, и сегодня же вечером гос-
пожа де Вильфор отвезет Валентину в ее имение, а мы приедем к ним через
неделю.
- Сударь, - сказал Франц, - у меня к вам только одна просьба.
- Какая?
- Я хотел бы, чтобы при подписании договора присутствовали Альбер де
Морсер и Рауль де Шато-Рено; вы ведь знаете, это мои свидетели.
- Их можно известить в полчаса. Вы хотите сами съездить за ними или
мы пошлем кого-нибудь?
- Я предпочитаю съездить сам.
- Так я вас буду ждать через полчаса, барон, и к этому времени Вален-
тина будет готова.
Франц поклонился Вильфору и вышел.
Не успела входная дверь закрыться за ним, как Вильфор послал предуп-
редить Вален гину, что она должна через полчаса сойти в гостиную, потому
что явятся нотариус и свидетели барона д'Эпине.
Это неожиданное известие взбудоражило весь дом. Г-жа де Вильфор не
хотела ему верить, а Валентину оно сразило, как удар грома.
Она окинула взглядом комнату, как бы ища защиты. Она хотела спус-
титься к деду, но на лестнице встретила Вильфора; он взял ее за руку и
отвел в гостиную.
В прихожей Валентина встретила Барруа и бросила на старого слугу пол-
ный отчаяния взгляд.
Через минуту после Валентины в гостиную вошла г-жа де Вильфор с ма-
леньким Эдуардом. Было видно, что на молодой женщине сильно отразилось
семейное горе; она была очень бледна и казалась бесконечно усталой.
Она села, взяла Эдуарда к себе на колени и время от времени почти
конвульсивным движением прижимала к груди этого ребенка, в котором, ка-
залось, сосредоточилась вся ее жизнь.
Вскоре послышался шум двух экипажей, въезжающих во двор. В одном из
них приехал нотариус, в другом Франц и его друзья.
Через минуту все были в сборе.
Валентина была так бледна, что стали заметны голубые жилки на ее вис-
ках и у глаз.
Франц был сильно взволнован.
Шато-Рено и Альбер с недоумением переглянулись; только что окончивша-
яся церемония, казалось им, была не более печальна, чем предстоявшая.
Госпожа де Вильфор села в тени, у бархатной драпировки, и, так как
она беспрестанно наклонялась к сыну, трудно было понять по ее лицу, что
происходило у нее на душе.
Вильфор был бесстрастен, как всегда.
Нотариус со свойственной служителям закона методичностью разложил на
столе документы, уселся в кресло и, поправив очки, обратился к Францу:
- Вы и есть господин Франц де Кенель барон д'Эпине? - спросил он, хо-
тя очень хорошо знал его.
- Да, сударь, - ответил Франц.
Нотариус поклонился.
- Я должен вас предупредить, сударь, - сказал он, - и делаю это от
имени господина де Вильфор, что, узнав о предстоящем браке вашем с маде-
муазель де Вильфор, господин Нуартье изменил намерение относительно сво-
ей внучки и полностью лишил ее наследства, которое должно было к ней пе-
рейти. Спешу добавить, - продолжал нотариус, - что завещатель имел право
распорядиться только частью своего состояния, а распорядившись всем,
открыл возможность оспаривать завещание, и оно будет признано недействи-
тельным.
- Да, - сказал Вильфор, - но я заранее предупреждаю господина д'Эпи-
не, что, пока я жив, завещание моего отца не будет оспорено, потому что
мое положение не позволяет мне идти на какой бы то ни было скандал.
- Сударь, - сказал Франц, - я очень огорчен, что такой вопрос подни-
мается в присутствии мадемуазель Валентины. Я никогда но интересовался
размерами ее состояния, которое, как бы оно ни уменьшалось, все же го-
раздо больше моего. Моя семья, желая породниться с господином де
Вильфор, считалась единственно с соображениями чести; я же искал только
счастья.
Валентина едва заметно кивнула в знак благодарности, между тем как
две молчаливые слезы скатились по ее щекам.
- Впрочем, сударь, - сказал Вильфор, обращаясь к своему будущему зя-
тю, - если не считать утраты некоторой доли ваших надежд, в этом неожи-
данном завещании нет ничего лично для вас оскорбительного; оно объясня-
ется слабостью рассудка господина Нуартье. Мой отец недоволен не тем,
что мадемуазель де Вильфор выходит замуж за вас, а тем, что она вообще
выходит замуж; он был бы так же огорчен браком Валентины с кем бы то ни
было. Старость эгоистична, сударь, а мадемуазель де Вильфор отдавала
господину Нуартье все свое время, чего баронесса д'Эпипе уже не сможет
делать. Прискорбное состояние, в котором находится мой отец, не позволя-
ет говорить с ним о серьезных делах, которых он по слабоумию не может
понять. Я глубоко убежден, что в настоящую минуту он хоть и помнит, что
его внучка выходит замуж, но успел забыть даже, как зовут того, кто дол-
жен стать ему внуком.
Едва Вильфор договорил и Франц ответил на его слова поклоном, как
дверь гостиной открылась и появился Барруа.
- Господа, - сказал он голосом необычно твердым для слуги, который
обращается к своим хозяевам в столь торжественную минуту, - господин Ну-
артье де Вильфор желает немедленно говорить с господином Францем де Ке-
нель бароном д'Эпине.
Он так же, как и нотариус, во избежание недоразумений, называл жениха
полным титулом.
Вильфор вздрогнул, г-жа до Вильфор спустила сына с колен, Валентина
встала с места, бледная и безмолвная, как статуя.
Альбер и Шато-Рено обменялись еще более недоумевающим взглядом, чем в
первый раз.
Нотариус взглянул на Вильфора.
- Это невозможно, - сказал королевский прокурор, - к тому же господин
д'Эпипо сейчас не может уйти из гостиной.
- Господин Нуартье, мой хозяин, желает именно сейчас говорить с гос-
подином Францем д'Эпине по очень важному делу, - с той же твердостью
возразил Барруа.
- Значит, дедушка Нуартье заговорил? - спросил Эдуард со своей обыч-
ной дерзостью.
Но эта выходка не вызвала улыбки даже у г-жи де Вильфор, настолько
все были озабочены, настолько торжественна была минута.
- Передайте господину Нуартье, что его желание не может быть исполне-
но, - заявил Вильфор.
- В таком случае господин Нуартье предупреждает, - возразил Барруа, -
что он прикажет перенести себя в гостиную.
Изумлению по было границ.
На лице г-жи де Вильфор мелькнуло нечто вроде улыбки.
Валентина невольно подняла глаза к потолку, как бы благодаря небо.
- Валентина, - сказал Вильфор, - подите, пожалуйста, узнайте, что это
за новая прихоть вашего дедушки.
Валентина быстро направилась к двери, но Вильфор передумал.
- Подождите, - сказал он, - я пойду с вами.
- Простите, сударь, - вмешался Франц, - мне кажется, что раз господин
Нуартье посылает за мной, то мне и следует исполнить его желание; кроме
того, я буду счастлив засвидетельствовать ему свое почтение, потому что
не имел еще случая удостоиться этой чести.
- Ах, боже мой! - сказал Вильфор, видимо встревоженный. - Вам, право,
незачем беспокоиться.
- Извините меня, сударь, - сказал Франц тоном человека, решение кото-
подействовал на Морреля, и он начал говорить с дрожью в голосе.
Он рассказал, как познакомился с Валентиной, как полюбил ее и как Ва-
лентина, одинокая и несчастная, согласилась принять его преданность. Он
рассказал о своих родных, о своем положении, о своем состоянии; и не
раз, когда он вопросительно взглядывал на паралитика, тот взглядом гово-
рил ему:
- Хорошо, продолжайте.
- Вот, сударь, - сказал Моррель, окончив первую часть своею рассказа,
- я поведал вам о своей любви и о своих надеждах. Рассказывать ли теперь
о наших планах?
- Да, - показал старик.
- Итак, вот на чем мы порешили.
И он рассказал Нуартье: как ждал в огороде кабриолет, как он собирал-
ся увезти Валентину, отвезти ее к своей сестре, обвенчаться с ной и в
почтительном ожидании надеяться на прощение господина де Вильфор.
- Нет, - показал Нуартье.
- Нет? - спросил Моррель. - Значит, так поступать не следует?
- Нот.
- Вы не одобряете этот план?
- Нот.
- Тогда есть другой способ, - сказал Моррель.
Взгляд старика спросил: какой?
- Я отправлюсь к Францу д'Эпине, - продолжал Максимилиан, - я рад,
что могу вам это сказать в отсутствие мадемуазель де Вильфор, - и буду
вести себя так, что ему придется поступить, как порядочному человеку.
Взгляд Нуартье продолжал спрашивать.
- Вам угодно знать, что я сделаю?
- Да.
- Вот что. Как я уже сказал, я отправлюсь к нему и расскажу ему об
узах, связывающих меня с мадемуазель Валентиной. Если он человек чуткий,
он сам откажется от руки своей невесты, и с этого часа я до самой своей
смерти буду ему проданным и верным другом. Если же он не согласится на
это из соображений выгоды или из гордости, нелепой после того, как я до-
кажу ему, что это будет насилием над моей нареченной женой, что Валенти-
на любит меня и никогда не полюбит никого другого, тогда я буду с ним
драться, предоставив ему все преимущества, и я убью его, или он убьет
меня. Если я его убью, он не сможет жениться на Валентине; если он меня
убьет, я убежден, что Валентина за него не выйдет.
Нуартье с величайшей радостью смотрел на это благородное и открытое
лицо; оно отражало все чувства, о которых говорил Моррель, и подкрепляло
их своим прекрасным выражением, как краски усиливают впечатление от
твердого и верного рисунка.
Однако, когда Моррель кончил, Нуартье несколько раз закрыл глаза, что
у пего, как известно, означало отрицание.
- Нет? - сказал Моррель. - Значит, вы не одобряете этот план, как и
первый?
- Да, не одобряю, - показал старик.
- Но что же тогда делать, сударь? - спросил Моррель. - Последними
словами госпожи де Сен-Меран было приказание не откладывать свадьбу ее
внучки; неужели я должен дать этому свершиться?
Нуартье остался недвижим.
- Понимаю, - сказал Моррель, - я должен ждать.
- Да.
- Но всякая отсрочка погубит пас, сударь. Валентина одна по в силах
бороться, и ее принудят, как ребенка. Я чудом попал сюда и узнал, что
здесь происходит; я чудом оказался у вас, но могу же я все-таки рассчи-
тывать, что счастливый случай снова поможет мне. Поверьте, возможен
только какой-нибудь из двух выходов, которые я предложил, - простите мне
такую самоуверенность. Скажите мне, который из них вы предпочитаете?
Разрешаете ли вы мадемуазель Валентине довериться моей чести?
- Нет.
- Предпочитаете ли вы, чтобы я отправился к господину д'Эпине?
- Нет.
- Но, господи, кто же тогда окажет нам помощь, которой мы просим у
неба?
В глазах старика мелькнула улыбка, как бывало всякий раз, когда ему
говорили о небе. Старый якобинец все еще был атеистом.
- Счастливый случай? - продолжал Моррель.
- Нет.
- Вы?
- Да.
- Вы?
- Да, - повторил старик.
- Вы хорошо понимаете, о чем я спрашиваю, сударь? Простите мою нас-
тойчивость, но от вашего ответа зависит моя жизнь: наше спасение придет
от вас?
- Да.
- Вы в этом уверены?
- Да.
- Вы ручаетесь?
- Да.
И во взгляде, утверждавшем это, было столько твердости, что нельзя
было сомневаться в воле, если не во власти.
- О, благодарю вас, тысячу раз благодарю! Но, сударь, если только бог
чудом не вернет вам речь и движение, каким образом сможете вы, прикован-
ный к этому креслу, немой и неподвижный, воспротивиться этому браку?
Улыбка осветила лицо старика, странная улыбка глаз на этом неподвиж-
ном лице.
- Так, значит, я должен ждать? - спросил Моррель.
- Да.
- А договор?
Глаза снова улыбнулись.
- Неужели вы хотите сказать, что он не будет подписан?
- Да, - показал Нуартье.
- Так, значит, договор даже не будет подписан! - воскликнул Моррель.
- О, простите меня! Ведь можно сомневаться, когда тебе объявляют об ог-
ромном счастье: договор не будет подписан?
- Нет, - ответил паралитик.
Несмотря на это, Моррель все еще не верил. Это обещание беспомощного
старика было так странно, что его можно было приписать не силе воли, а
телесной немощи: разве не естественно, что безумный, не ведающий своего
безумия, уверяет, будто может выполнить то, что превосходит его силы?
Слабый толкует о неимоверных тяжестях, которые он поднимает, робкий - о
великанах, которых он побеждает, бедняк - о сокровищах, которыми он вла-
деет, самый ничтожный поселянин, в своей гордыне, мнит себя Юпитером.
Понял ли Нуартье колебания Морреля, или не совсем поверил высказанной
им покорности, по только он пристально посмотрел на него.
- Что вы хотите, сударь? - спросил Моррель. - Чтобы я еще раз пообе-
щал вам ничего не предпринимать?
Взор Нуартье оставался твердым и неподвижным, как бы говоря, что это-
го ему недостаточно; потом этот взгляд скользнул с лица на руку.
- Вы хотите, чтобы я поклялся? - спросил Максимилиан.
- Да, - так же торжественно показал паралитик, - я этого хочу.
Моррель понял, что старик придает большое значение этой клятве.
Он протянул руку.
- Клянусь честью, - сказал он, - что прежде, чем предпринять что-либо
против господина д'Эпине, я подожду вашего решения.
- Хорошо, - показал глазами старик.
- А теперь, сударь, - спросил Моррель, - вы желаете, чтобы я удалил-
ся?
- Да.
- Не повидавшись с мадемуазель Валентиной?
- Да.
Моррель поклонился в знак послушания.
- А теперь, - сказал он, - разрешите вашему сыну поцеловать вас, как
вас поцеловала дочь?
Нельзя было ошибиться в выражении глаз Нуартье.
Моррель прикоснулся губами ко лбу старика в том самом месте, которого
незадолго перед том коснулись губы Валентины.
Потом он еще раз поклонился старику и вышел.
На площадке он встретил старого слугу, предупрежденного Валентиной;
тот ждал Морреля и провел его по извилистому темному коридору к ма-
ленькой двери, выходящей в сад.
Очутившись в саду, Моррель добрался до ворот; хватаясь за ветви рас-
тущего рядом дерева, он в один миг вскарабкался на ограду и через секун-
ду спустился по своей лестнице в огород с люцерной, где его ждал кабрио-
лет.
Он сел в него и, совсем разбитый после пережитых волнений, но с более
спокойным сердцем, вернулся около полуночи на улицу Меле, бросился на
постель и уснул мертвым сном.
Через два дня, около десяти часов утра, у дверей г-па де Вильфор тес-
нилась внушительная толпа, а вдоль предместья Сент-Оноро и улицы
де-ла-Пепиньер тянулась длинная вереница траурных карет и частных экипа-
жей.
Среди этих экипажей выделялся своей формой один, совершивший, по-ви-
димому, длинный путь. Это было нечто вроде фургона, выкрашенного в чер-
ный цвет; он прибыл к месту сбора одним из первых.
Оказалось, что, по странному совпадению, в этом экипаже как раз при-
было тело маркиза де Снп-Меран и что все, кто явился проводить одного
покойника, будут провожать двух.
Провожающих было немало: маркиз де Сен-Меран, один из самых ревност-
ных и преданных сановников Людовика XVIII и Карла X, сохранил много дру-
зей, и они вместо с темп, кого общественные приличия связывали с Вильфо-
ром, составили многолюдное сборище.
Немедленно сообщили властям, и было получено разрешение соединить обе
процессии в одну. Второй катафалк, отделанный с такой же похоронной пыш-
ностью, был доставлен к дому королевского прокурора, и гроб перенесли с
почтового фургона на траурную колесницу.
Оба тела должны были быть преданы земле на кладбище Пер-Лашез, где
Вильфор уже давно соорудил склеп, предназначенный для погребения всех
членов его семьи. В этом склепе уже лежало тело бедной Рене, с которой
теперь, после десятилетней разлуки, соединились ее отец и мать.
Париж, всегда любопытный, всегда приходящий в волнение при виде пыш-
ных похорон, в благоговейном молчании следил за великолепной процессией,
которая провожала к месту последнего упокоения двух представителей ста-
рой аристократии, прославленных своей приверженностью к традициям, вер-
ностью своему кругу и непоколебимой преданностью своим принципам.
Сидя вместе в траурной карете, Бошан, Альбер и ШатоРено обсуждали эту
внезапную смерть.
- Я видел госпожу де Сен-Меран еще в прошлом году в Марселе, - гово-
рил Шато-Рено, - я тогда возвращался из Алжира. Этой женщине суждено бы-
ло, кажется, прожить сто лет: удивительно деятельная, с таким цветущим
здоровьем и ясным умом. Сколько ей было лет?
- Шестьдесят шесть, - отвечал Альбер, - по крайней мере так мне гово-
рил Франц. Но ее убила не старость, а горе, ее глубоко потрясла смерть
маркиза; говорят, что после его смерти ее рассудок был не совсем в по-
рядке.
- Но отчего она в сущности умерла? - спросил Бошан.
- От кровоизлияния в мозг как будто или от апоплексического удара.
Или это одно и то же?
- Приблизительно.
- От удара? - повторил Бошан. - Даже трудно поверить. Я раза два ви-
дел госпожу де Сен-Меран, она была маленькая, худощавая, нервная, но от-
нюдь не полнокровная женщина. Апоплексический удар от горя - редкость
для людей такого сложения.
- Во всяком случае, - сказал Альбер, - какова бы ни была болезнь, ко-
торая се убила, или доктор, который ее уморил, но господин де Вильфор,
или, вернее, мадемуазель Валентина, или, еще вернее, мой друг Франц те-
перь - обладатель великолепного наследства: восемьдесят тысяч ливров го-
дового дохода, по-моему.
- Это наследство чуть ли не удвоится после смерти этого старого яко-
бинца Нуартье.
- Вот упорный дедушка! - сказал Бошан. - Тепасет propositi virum
[56]. Он, наверно, побился об заклад со смертью, что похоронит всех сво-
их наследников. И, право же, он этого добьется. Видно, что он тот самый
член Конвента девяносто третьего года, который сказал в тысяча восемьсот
четырнадцатом году Наполеону:
"Вы опускаетесь, потому что ваша империя - молодой стебель, утомлен-
ный своим ростом; обопритесь па республику, дайте хорошую конституцию и
вернитесь на поля сражений, - и я обещаю вам пятьсот тысяч солдат, вто-
рое Маренго и второй Аустерлиц. Идеи не умирают, ваше величество, они
порою дремлют, но они просыпаются еще более сильными, чем были до сна".
- По-видимому, - сказал Альбер, - для него люди то же, что идеи. Я
только хотел бы знать, как Франц д'Эпине уживется со стариком, который
не может обойтись без его жены. Но где же Франц?
- Да он в первой карете, с Вильфором; тот уже смотрит на него как на
члена семьи.
В каждом из экипажей, следовавших с процессией, шел примерно такой же
разговор: удивлялись этим двум смертям, таким внезапным и последовавшим
так быстро одна за другой, но никто не подозревал ужасной тайны, которую
во время ночной прогулки д'Авриньи поведал Вильфору.
После часа пути достигли кладбища; день был тихий, но пасмурный, что
очень подходило к предстоявшему печальному обряду. Среди толпы, направ-
лявшейся к семейному склепу, Шато-Рено узнал Морреля, приехавшего от-
дельно в своем кабриолете; он шел один, бледный и молчаливый, по тропин-
ке, обсаженной тисом.
- Каким образом вы здесь? - сказал Шато-Рено, беря молодого капитана
под руку. - Разве вы знакомы с Вильфором? Как же я вас никогда не встре-
чал у него в доме?
- Я знаком не с господином де Вильфор, - отвечал Моррель, - я был
знаком с госпожой де Сен-Меран.
В эту минуту их догнали Альбер и Франц.
- Не очень подходящее место для знакомства, - сказал Альбер, - но все
равно, мы люди не суеверные. Господин Моррель, разрешите представить вам
господина Франца д'Эпине, моего превосходного спутника в путешествиях, с
которым я ездил по Италии. Дорогой Франц, это господин Максимилиан Мор-
рель, в лице которого я за твое отсутствие приобрел прекрасного друга.
Его имя ты услышишь от меня всякий раз, когда мне придется говорить о
благородном сердце, уме и обходительности.
Секунду Моррель колебался. Он спрашивал себя, не будет ли преступным
лицемерием почти дружески приветствовать человека, против которого он
тайно борется. Но он вспомнил о своей клятве и о торжественности минуты;
он постарался ничего не выразить на своем лице и, сдержав себя, покло-
нился Францу.
- Мадемуазель де Вильфор очень горюет? - спросил Франца Дебрэ.
- Бесконечно, - отвечал Франц, - сегодня утром у нее было такое лицо,
что я едва узнал ее.
Эти, казалось бы, такие простые слова ударили по сердцу Морреля. Так
этот человек видел Валентину, говорил с ней?
В эту минуту молодому пылкому офицеру понадобилась вся его сила воли,
чтобы сдержаться и не нарушить клятву.
Он взял Шато-Рено под руку и быстро увлек его к склепу, перед которым
служащие похоронного бюро уже поставили оба гроба.
- Чудесное жилище, - сказал Бошан, взглянув на мавзолей, - это и лет-
ний дворец и зимний. Придет и ваша очередь поселиться в нем, дорогой
Франц д'Эпине, потому что скоро и вы станете членом семьи. Я же, в ка-
честве философа, предпочел бы скромную дачку, маленький коттедж - вон
там, под деревьями, и поменьше каменных глыб над моим бедным телом. Ког-
да я буду умирать, я скажу окружающим то, что Вольтер писал Пирону.
Еоrus [57] и все будет копчено... Эх, черт возьми, мужайтесь, Франц,
ведь ваша жена наследует все.
- Право, Бошан, - сказал Франц, - вы несносны. Вы - политический дея-
тель, и политика приучила вас над всем смеяться и ничему не верить. Но
все же, когда вы имеете честь быть в обществе обыкновенных смертных и
имеете счастье на минуту отрешиться от политики, постарайтесь снова об-
рести душу, которую вы всегда оставляете в вестибюле Палаты депутатов
или Палаты пэров.
- Ах, господи, - сказал Бошан, - что такое в сущности жизнь? Ожидание
в прихожей у смерти.
- Я начинаю ненавидеть Бошана, - сказал Альбер и отошел на несколько
шагов вместе с Францем, предоставляя Бошану продолжать свои философские
рассуждения с Дебрэ.
Семейный склеп Вильфоров представлял собою белый каменный четыреху-
гольник вышиною около двадцати футов; внутренняя перегородка отделяла
место Сен-Меранов от места Вильфоров, и у каждой половины была своя
входная дверь.
В отличие от других склепов, в нем не было этих отвратительных, рас-
положенных ярусами ящиков, в которые, экономя место, помещают покойни-
ков, снабжая их надписями, похожими на этикетки; за бронзовой дверью
глазам открывалось нечто вроде строгого и мрачного преддверья, отделен-
ного стеной от самой могилы.
В этой стене и находились те две двери, о которых мы только что гово-
рили и которые вели к месту упокоения Вильфоров и Сен-Меранов.
Тут родные могли на свободе предаваться своей скорби, и легкомыслен-
ная публика, избравшая Пер-Лашез местом своих пикников или любовных сви-
даний, не могла потревожить песнями, криками и беготней молчаливое со-
зерцание или полную слез молитву посетителей склепа.
Оба гроба были внесены в правый склеп, принадлежащий семье Сен-Меран;
они были поставлены на заранее возведенный помост, который уже готов был
принять свой скорбный груз; Вильфор, Франц и ближайшие родственники одни
вошли в святилище.
Так как все религиозные обряды были уже совершены снаружи и не было
никаких речей, то присутствующие сразу же разошлись: Шато-Рено, Альбер и
Моррель отправились в одну сторону, а Дебрэ и Бошан в другую.
Франц остался с Вильфором. У ворот кладбища Моррель под каким-то
предлогом остановился; он видел, как они вдвоем отъехали в траурной ка-
рете, и счел это плохим предзнаменованием. Он вернулся в город, и хотя
сидел в одной карсте с Шато-Рено и Альбером, не слышал ни слова из того,
что они говорили.
И действительно, в ту минуту, когда Франц хотел попрощаться с Вильфо-
ром, тот сказал:
- Когда я опять вас увижу, барон?
- Когда вам будет угодно, сударь, - ответил Франц.
- Как можно скорее.
- Я к вашим услугам; хотите, поедем вместе?
- Если это вас не стеснит.
- Нисколько.
Вот почему будущий тесть и будущий зять сели в одну карету, и Мор-
рель, мимо которого они проехали, не без основания встревожился.
Вильфор и Франц вернулись в предместье Сент-Оноре.
Королевский прокурор, не заходя ни к кому, не поговорив ни с женой,
ни с дочерью, провел гостя в свой кабинет и предложил ему сесть.
- Господин д'Эпипе, - сказал он, - я должен вам нечто напомнить, и
это, быть может, не так уж неуместно, как могло бы показаться с первого
взгляда, ибо исполнение воли умерших есть первое приношение, которое
надлежит возложить на их могилу. Итак, я должен вам напомнить желание,
которое высказала третьего дня госпожа де Сен-Меран на смертном одре, а
именно, чтобы свадьба Валентины ни в коем случае не откладывалась. Вам
известно, что дела покойницы находятся в полном порядке; по ее завещанию
к Валентине переходит все состояние Сен-Меранов; вчера нотариус
предъявил мне документы, которые позволяют составить в окончательной
форме брачный договор. Вы можете поехать к нотариусу и от моего имени
попросить его показать вам эти документы. Наш нотариус - Дешан, площадь
Бове, предместье Сент-Оноре.
- Сударь, - отвечал д'Эпине, - мадемуазель Валентина теперь в таком
горе, - быть может, она не пожелает думать сейчас о замужестве? Право, я
опасаюсь...
- Самым горячим желанием Валентины будет исполнить последнюю волю ба-
бушки, - прервал Вильфор, - так что с ее стороны препятствий не будет,
смею вас уверить.
- В таком случае, - отвечал Франц, - поскольку их не будет и с моей
стороны, поступайте, как вы найдете нужным; я дал слово и сдержу его не
только с удовольствием, по и с глубокой радостью.
- Тогда не к чему и откладывать, - сказал Вильфор. - Договор должен
был быть подписан третьего дня, он совершенно готов; его можно подписать
сегодня же.
- Но как же траур? - нерешительно сказал Франц.
- Будьте спокойны, - возразил Вильфор, - у меня в доме не будут нару-
шены приличия. Мадемуазель де Вильфор удалится на установленные три ме-
сяца в свое поместье Сен-Меран; я говорю в свое поместье, потому что оно
принадлежит ей. Там, через неделю, если вы согласны на это, будет без
всякой пышности, тихо и скромно, заключен гражданский брак. Госпожа де
Сен-Меран хотела, чтобы свадьба ее внучки состоялась именно в этом име-
нии. После свадьбы вы можете вернуться в Париж, а ваша жена проведет
время траура со своей мачехой.
- Как вам угодно, сударь, - сказал Франц.
- В таком случае, - продолжал Вильфор, - я попрошу вас подождать пол-
часа; к тому времени Валентина спустится в гостиную. Я пошлю за Дешаном,
мы тут же огласим и подпишем брачный договор, и сегодня же вечером гос-
пожа де Вильфор отвезет Валентину в ее имение, а мы приедем к ним через
неделю.
- Сударь, - сказал Франц, - у меня к вам только одна просьба.
- Какая?
- Я хотел бы, чтобы при подписании договора присутствовали Альбер де
Морсер и Рауль де Шато-Рено; вы ведь знаете, это мои свидетели.
- Их можно известить в полчаса. Вы хотите сами съездить за ними или
мы пошлем кого-нибудь?
- Я предпочитаю съездить сам.
- Так я вас буду ждать через полчаса, барон, и к этому времени Вален-
тина будет готова.
Франц поклонился Вильфору и вышел.
Не успела входная дверь закрыться за ним, как Вильфор послал предуп-
редить Вален гину, что она должна через полчаса сойти в гостиную, потому
что явятся нотариус и свидетели барона д'Эпине.
Это неожиданное известие взбудоражило весь дом. Г-жа де Вильфор не
хотела ему верить, а Валентину оно сразило, как удар грома.
Она окинула взглядом комнату, как бы ища защиты. Она хотела спус-
титься к деду, но на лестнице встретила Вильфора; он взял ее за руку и
отвел в гостиную.
В прихожей Валентина встретила Барруа и бросила на старого слугу пол-
ный отчаяния взгляд.
Через минуту после Валентины в гостиную вошла г-жа де Вильфор с ма-
леньким Эдуардом. Было видно, что на молодой женщине сильно отразилось
семейное горе; она была очень бледна и казалась бесконечно усталой.
Она села, взяла Эдуарда к себе на колени и время от времени почти
конвульсивным движением прижимала к груди этого ребенка, в котором, ка-
залось, сосредоточилась вся ее жизнь.
Вскоре послышался шум двух экипажей, въезжающих во двор. В одном из
них приехал нотариус, в другом Франц и его друзья.
Через минуту все были в сборе.
Валентина была так бледна, что стали заметны голубые жилки на ее вис-
ках и у глаз.
Франц был сильно взволнован.
Шато-Рено и Альбер с недоумением переглянулись; только что окончивша-
яся церемония, казалось им, была не более печальна, чем предстоявшая.
Госпожа де Вильфор села в тени, у бархатной драпировки, и, так как
она беспрестанно наклонялась к сыну, трудно было понять по ее лицу, что
происходило у нее на душе.
Вильфор был бесстрастен, как всегда.
Нотариус со свойственной служителям закона методичностью разложил на
столе документы, уселся в кресло и, поправив очки, обратился к Францу:
- Вы и есть господин Франц де Кенель барон д'Эпине? - спросил он, хо-
тя очень хорошо знал его.
- Да, сударь, - ответил Франц.
Нотариус поклонился.
- Я должен вас предупредить, сударь, - сказал он, - и делаю это от
имени господина де Вильфор, что, узнав о предстоящем браке вашем с маде-
муазель де Вильфор, господин Нуартье изменил намерение относительно сво-
ей внучки и полностью лишил ее наследства, которое должно было к ней пе-
рейти. Спешу добавить, - продолжал нотариус, - что завещатель имел право
распорядиться только частью своего состояния, а распорядившись всем,
открыл возможность оспаривать завещание, и оно будет признано недействи-
тельным.
- Да, - сказал Вильфор, - но я заранее предупреждаю господина д'Эпи-
не, что, пока я жив, завещание моего отца не будет оспорено, потому что
мое положение не позволяет мне идти на какой бы то ни было скандал.
- Сударь, - сказал Франц, - я очень огорчен, что такой вопрос подни-
мается в присутствии мадемуазель Валентины. Я никогда но интересовался
размерами ее состояния, которое, как бы оно ни уменьшалось, все же го-
раздо больше моего. Моя семья, желая породниться с господином де
Вильфор, считалась единственно с соображениями чести; я же искал только
счастья.
Валентина едва заметно кивнула в знак благодарности, между тем как
две молчаливые слезы скатились по ее щекам.
- Впрочем, сударь, - сказал Вильфор, обращаясь к своему будущему зя-
тю, - если не считать утраты некоторой доли ваших надежд, в этом неожи-
данном завещании нет ничего лично для вас оскорбительного; оно объясня-
ется слабостью рассудка господина Нуартье. Мой отец недоволен не тем,
что мадемуазель де Вильфор выходит замуж за вас, а тем, что она вообще
выходит замуж; он был бы так же огорчен браком Валентины с кем бы то ни
было. Старость эгоистична, сударь, а мадемуазель де Вильфор отдавала
господину Нуартье все свое время, чего баронесса д'Эпипе уже не сможет
делать. Прискорбное состояние, в котором находится мой отец, не позволя-
ет говорить с ним о серьезных делах, которых он по слабоумию не может
понять. Я глубоко убежден, что в настоящую минуту он хоть и помнит, что
его внучка выходит замуж, но успел забыть даже, как зовут того, кто дол-
жен стать ему внуком.
Едва Вильфор договорил и Франц ответил на его слова поклоном, как
дверь гостиной открылась и появился Барруа.
- Господа, - сказал он голосом необычно твердым для слуги, который
обращается к своим хозяевам в столь торжественную минуту, - господин Ну-
артье де Вильфор желает немедленно говорить с господином Францем де Ке-
нель бароном д'Эпине.
Он так же, как и нотариус, во избежание недоразумений, называл жениха
полным титулом.
Вильфор вздрогнул, г-жа до Вильфор спустила сына с колен, Валентина
встала с места, бледная и безмолвная, как статуя.
Альбер и Шато-Рено обменялись еще более недоумевающим взглядом, чем в
первый раз.
Нотариус взглянул на Вильфора.
- Это невозможно, - сказал королевский прокурор, - к тому же господин
д'Эпипо сейчас не может уйти из гостиной.
- Господин Нуартье, мой хозяин, желает именно сейчас говорить с гос-
подином Францем д'Эпине по очень важному делу, - с той же твердостью
возразил Барруа.
- Значит, дедушка Нуартье заговорил? - спросил Эдуард со своей обыч-
ной дерзостью.
Но эта выходка не вызвала улыбки даже у г-жи де Вильфор, настолько
все были озабочены, настолько торжественна была минута.
- Передайте господину Нуартье, что его желание не может быть исполне-
но, - заявил Вильфор.
- В таком случае господин Нуартье предупреждает, - возразил Барруа, -
что он прикажет перенести себя в гостиную.
Изумлению по было границ.
На лице г-жи де Вильфор мелькнуло нечто вроде улыбки.
Валентина невольно подняла глаза к потолку, как бы благодаря небо.
- Валентина, - сказал Вильфор, - подите, пожалуйста, узнайте, что это
за новая прихоть вашего дедушки.
Валентина быстро направилась к двери, но Вильфор передумал.
- Подождите, - сказал он, - я пойду с вами.
- Простите, сударь, - вмешался Франц, - мне кажется, что раз господин
Нуартье посылает за мной, то мне и следует исполнить его желание; кроме
того, я буду счастлив засвидетельствовать ему свое почтение, потому что
не имел еще случая удостоиться этой чести.
- Ах, боже мой! - сказал Вильфор, видимо встревоженный. - Вам, право,
незачем беспокоиться.
- Извините меня, сударь, - сказал Франц тоном человека, решение кото-