Страница:
прошу?
- Вы же знаете мои взгляды на дуэль; я вам уже высказывал их в Риме,
помните?
- Однако, дорогой граф, не далее как сегодня я застал вас за упражне-
нием, которое плохо вяжется с вашими взглядами.
- Дорогой друг, никогда не следует быть исключением. Если живешь сре-
ди сумасшедших, надо и самому научиться быть безумным; каждую минуту мо-
жет встретиться какой-нибудь сумасброд, у которого будет столько же ос-
нований ссориться со мной, как у вас с Бошаном, и изза невесть какой не-
лепости он вызовет меня, или пошлет мне секундантов, или оскорбит меня
публично; такого сумасброда мне поневоле придется убить.
- Стало быть, вы допускаете для себя возможность дуэли?
- Еще бы!
- Тогда почему же вы хотите, чтобы я не дрался?
- Я вовсе не говорю, что вам не следует драться; я говорю только, что
дуэль - дело серьезное и требует размышления.
- А Бошан размышлял, когда оскорбил моего отца?
- Если нет и если он признает это, вам не следует на него сердиться.
- Дорогой граф, вы слишком снисходительны!
- А вы слишком строги. Предположим... вы слышите: предположим...
Только не вздумайте сердиться на то, что я вам скажу.
- Я слушаю вас.
- Предположим, что приведенный факт имел место....
- Сын не может допустить предположения, которое затрагивает честь от-
ца.
- В наше время многое допускается.
- Этим и плохо наше время.
- А вы намерены его исправить?
- Да, в том, что касается меня.
- Я не знал, что вы такой ригорист!
- Так уж я создан.
- И вы никогда не слушаетесь добрых советов?
- Нет, слушаюсь, если они исходят от друга.
- Меня вы считаете своим другом?
- Да.
- Тогда раньше, чем посылать секундантов к Бошану, наведите справки.
- У кого?
- Хотя бы у Гайде.
- Вмешивать в это женщину? Что она может сказать мне?
- Заверить вас, скажем, что ваш отец не повинен в поражении и смерти
ее отца или дать вам нужные разъяснения, если бы вдруг оказалось, что
ваш отец имел несчастье...
- Я уже вам сказал, дорогой граф, что не могу допустить подобного
предположения.
- Значит, вы отказываетесь прибегнуть к этому способу?
- Отказываюсь.
- Решительно?
- Решительно!
- В таком случае последний вам совет.
- Хорошо, но только последний.
- Или вы его не желаете?
- Напротив, я прошу.
- Не посылайте к Бошану секундантов.
- Почему?
- Пойдите к нему сами.
- Это против всех правил.
- Ваше дело не такое, как все.
- А почему вы считаете, что мне следует отправиться к нему лично?
- Потому что в этом случае все останется между вами и Бошаном.
- Я вас не понимаю.
- Это очень ясно: если Бошан будет склонен взять свои слова обратно,
вы дадите ему возможность сделать это по доброй воле и в результате
все-таки добьетесь опровержения. Если же он откажется, вы всегда успеете
посвятить в вашу тайну двух посторонних.
- Не посторонних, а друзей.
- Сегодняшние друзья - завтрашние враги.
- Бросьте!
- А Бошан?
- Итак...
- Итак, будьте осторожны.
- Значит, вы считаете, что я должен сам пойти к Бошану?
- Да.
- Один?
- Один. Если хочешь, чтобы человек поступился своим самолюбием, надо
оградить это самолюбие от излишних уколов.
- Пожалуй, вы правы.
- Я очень рад.
- Я поеду один.
- Поезжайте; но еще лучше - не ездите вовсе.
- Это невозможно.
- Как знаете, все же это лучше того, что вы хотели сделать.
- Но если несмотря на всю осторожность, на все принятые мною меры ду-
эль все-таки состоится, вы будете моим секундантом?
- Дорогой виконт, - серьезно сказал Монте-Кристо, - однажды вы имели
случай убедиться в моей готовности оказать вам услугу, но сейчас вы про-
сите невозможного.
- Почему?
- Быть может, когда-нибудь узнаете.
- А до тех пор?
- Я прошу вашего разрешения сохранить это в тайне.
- Хорошо. Я попрошу Франца и Шато-Рено.
- Отлично, попросите Франца и Шато-Рено.
- Но если я буду драться, вы не откажетесь дать мне урок фехтования
или стрельбы из пистолета?
- Нет, и это невозможно.
- Какой вы странный человек! Значит, вы не желаете ни во что вмеши-
ваться?
- Ни во что.
- В таком случае не будем об этом говорить. До свидания, граф.
- До свидания, виконт.
Альбер взял шляпу и вышел.
У ворот его дожидался кабриолет; стараясь сдержать свой гнев, Альбер
поехал к Бошану; Бошан был в редакции.
Альбер поехал в редакцию.
Бошан сидел в темном, пыльном кабинете, какими всегда были и будут
редакционные помещения.
Ему доложили о приходе Альбера де Морсер. Он заставил повторить это
имя два раза; затем, все еще не веря, крикнул:
- Войдите!
Альбер вошел.
Бошан ахнул от удивления, увидев своего друга.
Альбер шагал через кипы бумаги, неловко пробираясь между газетами
всех размеров, которые усеивали крашеный пол кабинета.
- Сюда, сюда, дорогой, - сказал он, протягивая руку Альберу, - каким
ветром вас занесло? Вы заблудились, как Мальчик-с-пальчик, или просто
хотите со мной позавтракать? Поищите себе стул; вон там стоит один, ря-
дом с геранью, она одна напоминает мне о том, что лист может быть не
только газетным.
- Как раз из-за вашей газеты я и приехал, - сказал Альбер.
- Вы? А в чем дело?
- Я требую опровержения.
- Опровержения? По какому поводу? Да садитесь же!
- Благодарю вас, - сдержанно ответил Альбер с легким поклоном.
- Объясните?
- Я хочу, чтобы вы опровергли одно сообщение, которое затрагивает
честь члена моей семьи.
- Да что вы! - сказал Бошан, донельзя изумленный. - Какое сообщение?
Этого не может быть.
- Сообщение, которое вы получили из Янины.
- Из Янины?
- Да. Разве вы не понимаете, о чем я говорю?
- Честное слово... Батист, дайте вчерашнюю газету! - крикнул Бошан.
- Не надо, у меня есть.
Бошан прочел:
- "Нам пишут из Янины" - и т.д. и т.д.
- Теперь вы понимаете, что дело серьезное, - сказал Морсер, когда Бо-
шан дочитал заметку.
- А этот офицер ваш родственник? - спросил журналист.
- Да, - ответил, краснея, Альбер.
- Что же вы хотите, чтобы я для вас сделал? - кротко сказал Бошан.
- Я бы хотел, Бошан, чтобы вы поместили опровержение.
Бошан посмотрел на Альбера внимательно и дружелюбно.
- Давайте поговорим, - сказал он, - ведь опровержение - это очень
серьезная вещь. Садитесь, я еще раз прочту заметку.
Альбер сел, и Бошан с большим вниманием, чем в первый раз, прочел
строчки, вызвавшие гнев его друга.
- Вы сами видите, - сказал твердо, даже резко, Альбер, - в вашей га-
зете оскорбили члена моей семьи, и я требую опровержения.
- Вы... требуете...
- Да, требую.
- Разрешите мне сказать вам, дорогой виконт, что вы плохой дипломат.
- Да я и не стремлюсь быть дипломатом, - возразил, вставая, Альбер. -
Я требую опровержения этой заметки, и я его добьюсь. Вы мой друг, - про-
должал Альбер сквозь зубы, видя, что Бошан надменно поднял голову, - и,
надеюсь, вы достаточно меня знаете, чтобы понять мою настойчивость.
- Я ваш друг, Морсер. Но я могу забыть об этом, если вы будете и
дальше разговаривать в таком тоне... Но не будем ссориться, пока это
возможно... Вы взволнованы, раздражены... Скажите, кем вам доводится
этот Фернан?
- Это мой отец, - сказал Альбер. - Фернан Мондего, граф де Морсер,
старый воин, участник двадцати сражений, и его благородное имя хотят
забросать грязью.
- Ваш отец? - сказал Бошан. - Это другое дело, я понимаю ваше возму-
щение, дорогой Альбер... Прочтем еще раз...
И он снова перечитал заметку, на этот раз взвешивая каждое слово.
- Но где же тут сказано, что этот Фернан - ваш отец? - спросил Бошан.
- Нигде, я знаю; но другие это увидят. Вот почему я и требую опровер-
жения этой заметки.
При слове требую Бошан поднял глаза на Альбера и, сразу же опустив
их, на минуту задумался.
- Вы дадите опровержение? - с возрастающим гневом, но все еще сдержи-
ваясь, повторил Альбер.
- Да, - сказал Бошан.
- Ну, слава богу! - сказал Альбер.
- Но лишь после того, как удостоверюсь, что сообщение ложное.
- Как!
- Да, это дело стоит того, чтобы его расследовать, и я это сделаю.
- Но что же тут расследовать, сударь? - сказал Альбер, выходя из себя
- Если вы не верите, что речь идет о моем отце, скажите прямо; если же
вы думаете, что речь идет о нем, я требую удовлетворения.
Бошан взглянул на Альбера с присущей ему улыбкой, которой он умел вы-
ражать любое чувство.
- Сударь, раз уж вам угодно пользоваться этим обращением, - возразил
он, - если вы пришли требовать удовлетворения, то с этого следовало на-
чать, а не говорить со мной о дружбе и о других пустяках, которые я тер-
пеливо выслушиваю уже полчаса. Вам угодно, чтобы мы с вами стали на этот
путь?
- Да, если вы не опровергнете эту гнусную клевету.
- Одну минуту! Попрошу вас без угроз, господин Фернан де Мондего ви-
конт де Морсер, - я не терплю их ни от врагов, ни тем более от друзей
Итак, вы хотите, чтобы я опроверг заметку о полковнике Фернане, заметку,
к которой я, даю вам слово, совершенно непричастен.
- Да, я этого требую! - сказал Альбер, теряя самообладание.
- Иначе дуэль? - продолжал Бошан все так же спокойно.
- Да! - заявил Альбер, повысив голос.
- Ну, так вот мой ответ, милостивый государь, - сказал Бошан, - эту
заметку поместил не я, я ничего о ней не знал. Но вы привлекли к ней мое
внимание, она меня заинтересовала. Поэтому она останется в неприкосно-
венности, пока не будет опровергнута или же подтверждена теми, кому ве-
дать надлежит.
- Итак, милостивый государь, - сказал Альбер, вставая, - я буду иметь
честь прислать вам моих секундантов; вы с ними условитесь о месте и вы-
боре оружия.
- Превосходно, милостивый государь.
- И сегодня вечером, если вам угодно, или, самое позднее, завтра мы
встретимся.
- Нет, нет! Я явлюсь на поединок, когда наступит для этого время, а
по моему мнению (я имею право выражать свое мнение, потому что вы меня
вызвали), время еще не настало. Я знаю, что вы отлично владеете шпагой,
я владею ею сносно; я знаю, что вы из шести три раза попадаете в цель, я
- приблизительно так же, я знаю, что дуэль между нами будет серьезным
делом, потому что вы храбры, и я... не менее. Поэтому я не желаю убивать
вас или быть убитым вами без достаточных оснований. Теперь я сам, в свою
очередь, поставлю вопрос, и ка-те-го-ри-чески. Настаиваете ли вы на этом
опровержении так решительно, что готовы убить меня, если я его не поме-
щу, несмотря на то, что я вам уже сказал, и повторяю и заверяю вас своей
честью: я ничего об этой заметке не знал, и никому, кроме такого чудака,
как вы, никогда и в голову не придет, что под именем Фернана может под-
разумеваться граф де Морсер?
- Я безусловно на этом настаиваю.
- Ну что ж, милостивый государь, я даю свое согласие на то, чтобы мы
перерезали друг другу горло, но я требую три недели сроку. Через три не-
дели я вам скажу либо "Это ложная заметка" и возьму ее обратно, либо:
"Это правда", и мы вынем шпаги из ножен или пистолеты из ящика, по ваше-
му выбору.
- Три недели! - воскликнул Альбер - Но ведь это - три вечности бес-
честия для меня!
- Если бы мы оставались друзьями, я бы сказал вам: терпение, друг, вы
стали моим врагом, и я говорю вам: а мне что за дело, милостивый госу-
дарь?
- Хорошо, через три недели, - сказал Альбер - Но помните, через три
недели уже не будет никаких отсрочек, никаких отговорок, которые могли
бы вас избавить.
- Господин Альбер де Морсер, - сказал Бошан, в свою очередь вставая,
- я не имею права выбросить вас в окно раньше, чем через три недели, а
вы не имеете права заколоть меня раньше этого времени Сегодня у нас
двадцать девятое августа, следовательно, до двадцать первого сентября А
пока, поверьте - и это совет джентльмена, - лучше нам не кидаться друг
на друга, как две цепные собаки.
И Бошан, сдержанно поклонившись Альберу, повернулся к нему спиной и
прошел в типографию.
Альбер отвел душу на кипе газет, которую он раскидал яростными удара-
ми трости, после чего он удалился, не преминув несколько раз оглянуться
в сторону типографии.
Когда Альбер, отхлестав ни в чем не повинную печатную бумагу, проез-
жал бульвар, яростно колотя тростью по передку своего кабриолета, он за-
метил Морреля, который, высоко вскинув голову, блестя глазами, бодрой
походкой шел мимо Китайских бань, направляясь к церкви Мадлен.
- Вот счастливый человек! - сказал Альбер со вздохом.
На этот раз он не ошибся.
И в самом деле, Моррель был очень счастлив.
Старик Нуартье только что прислал за ним, и он так спешил узнать при-
чину этого приглашения, что даже не взял кабриолета, надеясь больше на
собственные ноги, чем на ноги наемной клячи; он почти бегом пустился в
предместье Сент-Оноре.
Моррель шел гимнастическим шагом, и бедный Барруа едва поспевал за
ним. Моррелю был тридцать один год, Барруа - шестьдесят; Моррель был
упоен любовью, Барруа страдал от жажды и жары. Эти два человека, столь
далекие по интересам и по возрасту, походили на две стороны треугольни-
ка: разделенные основанием, они сходились у вершины.
Вершиной этой был Нуартье, пославший за Моррелем и наказавший ему
поспешить, что Моррель и исполнял в точности, к немалому отчаянию Бар-
руа.
Прибыв на место, Моррель даже не запыхался: любовь окрыляет, но Бар-
руа, уже давно забывший о любви, был весь в поту.
Старый слуга ввел Морреля через известный нам отдельный ход, запер
дверь кабинета, и немного погодя шелест платья возвестил о приходе Ва-
лентины.
В трауре Валентина была необыкновенно хороша.
Моррелю казалось, что он грезит наяву, и он готов был отказаться от
беседы с Нуартье; но вскоре послышался шум кресла, катящегося по парке-
ту, и появился старик.
Нуартье приветливо слушал Морреля, который благодарил его за чудесное
вмешательство, спасшее его и Валентину от отчаяния. Потом вопрошающий
взгляд Морреля обратился на Валентину, которая сидела поодаль и робко
ожидала минуты, когда она будет вынуждена заговорить.
Нуартье в свою очередь взглянул на нее.
- Я должна сказать то, что вы мне поручили? - спросила она.
- Да, - ответил Нуартье.
- Господин Моррель, - сказала тогда Валентина, обращаясь к Максимили-
ану, пожиравшему ее глазами, - за эти три дня дедушка сказал мне многое
из того, что он хотел сообщить вам. Сегодня он послал за вами, чтобы я
это вам пересказала. Он выбрал меня своей переводчицей, и я вам все пов-
торю слово в слово.
- Я жду с нетерпением, мадемуазель, - отвечал Моррель, - говорите,
прошу вас.
Валентина опустила глаза; это показалось Моррелю хорошим предзнамено-
ванием: Валентина проявляла слабость только в минуты счастья.
- Дедушка хочет уехать из этого дома, - сказала она. - Барруа подыс-
кивает ему помещение.
- А вы, - сказал Моррель, - ведь господин Нуартье вас так любит и вы
ему так необходимы?
- Я не расстанусь с дедушкой, - ответила Валентина, - это решено. Я
буду жить подле него. Если господин де Вильфор согласится на это, я уеду
немедленно. Если же он откажет мне, придется подождать до моего совер-
шеннолетия, до которого осталось десять месяцев. Тогда я буду свободна,
независима и...
- И?.. - спросил Моррель.
- ...и, с согласия дедушки, сдержу слово, которое я вам дала.
Валентина так тихо произнесла последние слова, что Моррель не расслы-
шал бы их, если бы не вслушивался с такой жадностью.
- Верно ли я выразила вашу мысль, дедушка? - прибавила Валентина, об-
ращаясь к Нуартье.
- Да, - ответил взгляд старика.
- Когда я буду жить у дедушки, - прибавила Валентина, - господин Мор-
рель сможет видеться со мной в присутствии моего доброго и почитаемого
покровителя. Если узы, которые связывают наши, быть может, неопытные и
изменчивые сердца, встретят его одобрение и после этого испытания послу-
жат порукой нашему будущему счастью (увы! говорят, что сердца, воспламе-
ненные препятствиями, охладевают в благополучии!), то господину Моррелю
будет разрешено просить моей руки; я буду ждать.
- Чем я заслужил, что на мою долю выпало такое счастье? - воскликнул
Моррель, готовый преклонить колени перед старцем, как перед богом, и пе-
ред Валентиной, как перед ангелом.
- А до тех пор, - продолжала своим чистым и строгим голосом Валенти-
на, - мы будем уважать волю моих родных, если только они не будут стре-
миться разлучить нас. Словом, и я повторяю это, потому что этим все ска-
зано, мы будем ждать.
- И те жертвы, которые это слово на меня налагает, - сказал Моррель,
- обращаясь к старику, - я клянусь принести не только покорно, но и с
радостью.
- Поэтому, друг мой, - продолжала Валентина, бросив на Максимилиана
проникший в самое его сердце взгляд, - довольно безрассудств. Берегите
честь той, которая с сегодняшнего дня считает себя предназначенной дос-
тойно носить ваше имя.
Моррель прижал руку к сердцу.
Нуартье с нежностью глядел на них. Барруа, стоявший тут же, как чело-
век, посвященный во все тайны, улыбался, вытирая крупные капли пота,
выступившие на его плешивом лбу.
- Бедный Барруа, он совсем измучился, - сказала Валентина.
- Да, - сказал Барруа, - ну и бежал же я, мадемуазель; а только гос-
подин Моррель, надо отдать ему справедливость, бежал еще быстрее меня.
Нуартье указал глазами на поднос, на котором стояли графин с лимона-
дом и стакан. Графин был наполовину пуст, - полчаса тому назад из него
пил сам Нуартье.
- Выпей, Барруа, - сказала Валентина, - я по глазам вижу, что ты хо-
чешь лимонаду.
- Правду сказать, - ответил Барруа, - я умираю от жажды и с удо-
вольствием выпью стакан за ваше здоровье.
- Так возьми, - сказала Валентина, - и возвращайся сюда поскорее.
Барруа взял поднос, вышел в коридор, и все увидели через приотворен-
ную дверь, как он запрокинул голову и залпом выпил стакан лимонада, на-
литый ему Валентиной.
Валентина и Моррель прощались друг с другом в присутствии Нуартье,
как вдруг на лестнице, ведущей в половину Вильфора, раздался звонок.
Валентина взглянула на стенные часы.
- Полдень, - сказала она, - сегодня суббота; дедушка, это, вероятно,
доктор.
Нуартье показал знаком, что он тоже так думает.
- Он сейчас придет сюда; господину Моррелю лучше уйти, не правда ли,
дедушка?
- Да, - был ответ старика.
- Барруа! - позвала Валентина, - Барруа, идите сюда!
- Иду, мадемуазель, - послышался голос старого слуги.
- Барруа проводит вас до двери, - сказала Валентина Моррелю. - А те-
перь, господин офицер, прошу вас помнить, что дедушка советует вам не
предпринимать ничего, что могло бы нанести ущерб нашему счастью.
- Я обещал ждать, - сказал Моррель, - и я буду ждать.
В эту минуту вошел Барруа.
- Кто звонил? - спросила Валентина.
- Доктор д'Авриньи, - сказал Барруа, еле держась па ногах.
- Что с вами, Барруа? - спросила Валентина.
Старик ничего не ответил; он испуганными глазами смотрел на своего
хозяина и судорожно сжатой рукой пытался за что-нибудь ухватиться, чтобы
но упасть.
- Он сейчас упадет! - воскликнул Моррель.
В самом деле, дрожь, охватившая Барруа, все усиливалась; его лицо,
искаженное судорогой, говорило о сильнейшем нервном припадке.
Нуартье, видя страдания Барруа, бросал вокруг себя тревожные взгляды,
которые ясно выражали все волнующие его чувства.
Барруа шагнул к своему хозяину.
- Боже мой, боже мой, - сказал он, - что это со мной?.. Мне больно...
в глазах темно. Голова как в огне. Не трогайте меня, не трогайте!
Его глаза вылезли из орбит и закатились, голова откинулась назад, все
тело судорожно напряглось.
Валентина вскрикнула от испуга; Моррель схватил ее в объятия, как бы
защищая от неведомой опасности.
- Господин д'Авриньи! Господин д'Авриньи! - закричала Валентина сдав-
ленным голосом. - Сюда, сюда, помогите!
Барруа повернулся на месте, отступил на шаг, зашатался и упал к ногам
Нуартье, схватившись рукой за его колено.
- Господин! Мой добрый господин! - кричал он.
В эту минуту, привлеченный криками, на пороге появился Вильфор.
Моррель выпустил полубесчувственную Вален гину и, бросившись в глубь
комнаты, скрылся за тяжелой портьерой.
Побледнев, как полотно, он с ужасом смотрел на умирающего, словно
вдруг увидел перед собою змею.
Нуартье терзался нетерпением и тревогой. Его душа рвалась на помощь
несчастному старику, который был ему скорее другом, чем слугой. Страшная
борьба жизни и смерти, происходившая перед паралитиком, отражалась на
его лице: жилы на лбу вздулись, последние еще живые мышцы вокруг глаз
мучительно напряглись.
Барруа, с дергающимся лицом, с налитыми кровью глазами и запрокинутой
головой, лежал на полу, хватаясь за него руками, а его окоченевшие ноги,
казалось, скорее сломались бы, чем согнулись.
На губах его выступила пена, он задыхался.
Вильфор, ошеломленный, не мог оторвать глаз от этой картины, которая
приковала его внимание, как только он переступил порог.
Морреля он не заметил.
Минуту он стоял молча, заметно побледнев.
- Доктор! Доктор! - воскликнул он, наконец, кидаясь к двери. - Идите
сюда! Скорее!
- Сударыня! - звала Валентина свою мачеху, цепляясь за перила лестни-
цы. - Идите сюда! Идите скорее! Принесите вашу нюхательную соль!
- Что случилось? - сдержанно спросил металлический голос г-жи де
Вильфор.
- Идите, идите!
- Да где же доктор? - кричал Вильфор.
Госпожа де Вильфор медленно сошла с лестницы; слышно было, как скри-
пели деревянные ступени. В одной руке она держала платок, которым выти-
рала лицо, в другой - флакон с нюхательной солью.
Дойдя до двери, она прежде всего взглянула на Нуартье, который, если
не считать вполне естественного при данных обстоятельствах волнения, ка-
зался совершенно здоровым; затем взгляд ее упал на умирающего.
Она побледнела, и ее взгляд, если так можно выразиться, отпрянул от
слуги и вновь устремился на господина.
- Ради бога, сударыня, где же доктор? - повторил Вильфор. - Он прошел
к вам. Вы же видите, это апоплексический удар, его можно спасти, если
пустить ему кровь.
- Не съел ли он чего-нибудь? - спросила г-жа де Вильфор, уклоняясь от
ответа.
- Он не завтракал, - сказала Валентина, - но дедушка посылал его со
спешным поручением. Он очень устал и, вернувшись, выпил только стакан
лимонада.
- Почему же не вина? - сказала г-жа де Вильфор. - Лимонад очень вре-
ден.
- Лимонад был здесь, в дедушкином графине. Бедному Барруа хотелось
пить, и он выпил то, что было под рукой.
Госпожа де Вильфор вздрогнула. Нуартье окинул ее своим глубоким
взглядом.
- У него такая короткая шея! - сказала она.
- Сударыня, - сказал Вильфор, - я спрашиваю вас, где д'Авриньи? Отве-
чайте, ради бога!
- Он у Эдуарда; мальчик нездоров, - сказала г-жа де Вильфор, не смея
дольше уклоняться от ответа.
Вильфор бросился на лестницу, чтобы привести доктора.
- Возьмите, - сказала г-жа де Вильфор, передавая Валентине флакон, -
ему, вероятно, пустят кровь. Я пойду к себе, я не выношу вида крови.
И она ушла вслед за мужем.
Моррель вышел из своего темного угла, среди общей тревоги его никто
не заметил.
- Уходите скорей, Максимилиан, - сказала ему Валентина, - и не прихо-
дите, пока я вас не позову. Идите.
Моррель жестом посоветовался с Нуартье. Нуартье, сохранивший все свое
хладнокровие, сделал ему утвердительный знак.
Он прижал к сердцу руку Валентины и вышел боковым коридором.
В это время в противоположную дверь входили Вильфор и доктор.
Барруа понемногу приходил в себя; припадок миновал, он начал стонать
и приподнялся на одно колено.
Д'Авриньи и Вильфор перенесли Барруа на кушетку.
- Что нужно, доктор? - спросил Вильфор.
- Пусть принесут воды и эфиру. У вас в доме найдется эфир?
- Да.
- Пусть сбегают за скипидарным маслом и рвотным.
- Бегите скорей! - приказал Вильфор.
- А теперь пусть все выйдут.
- И я тоже? - робко спросила Валентина.
- Да, мадемуазель, прежде всего вы, - резко сказал доктор.
Валентина удивленно взглянула на д'Авриньи, поцеловала деда в лоб и
вышла.
Доктор с мрачным видом закрыл за ней дверь.
- Смотрите, смотрите, доктор, он приходит в себя; это был просто при-
падок.
Д'Авриньи мрачно улыбнулся.
Как вы себя чувствуете, Барруа? - спросил он.
- Немного лучше, сударь.
- Вы можете выпить стакан воды с эфиром?
- Попробую, только не трогайте меня.
- Почему?
- Мне кажется, если вы дотронетесь до меня хотя бы пальцем, со мной
опять будет припадок.
- Выпейте.
Барруа взял стакан, поднес его к своим посиневшим губам и отпил около
половины.
- Где у вас болит? - спросил доктор.
- Всюду; меня сводит судорога.
- Голова кружится?
- Да.
- В ушах звенит?
- Ужасно.
- Когда это началось?
- Только что.
- Сразу?
- Как громом ударило.
- Вчера вы ничего не чувствовали? Позавчера ничего?
- Ничего.
- Ни сонливости? Ни тяжести в желудке?
- Нет.
- Что вы ели сегодня?
- Я ничего еще не ел; я только выпил стакан лимонада из графина гос-
подина Нуартье.
И Барруа кивнул головой в сторону старика, который, неподвижный в
своем кресле, следил за этой сценой, не упуская ни одного движения, ни
одного слова.
- Где этот лимонад? - живо спросил доктор.
- В графине, внизу.
- Где внизу?
- На кухне.
- Хотите, я принесу, доктор? - спросил Вильфор.
- Нет, оставайтесь здесь и постарайтесь, чтобы больной выпил весь
стакан.
- А лимонад?..
- Я пойду сам.
Д'Авриньи бросился к двери, отворил ее, побежал по черной лестнице и
едва не сбил с ног г-жу де Вильфор, которая также спускалась на кухню.
Она вскрикнула.
Д'Авриньи даже не заметил этого; поглощенный одной мыслью, он переп-
рыгнул через последние ступеньки, вбежал в кухню и увидал на три четвер-
ти пустой графин, стоящий на подносе.
Он ринулся на него, как орел на добычу.
С трудом дыша, он поднялся в первый этаж и вернулся в комнату Ну-
артье.
Госпожа де Вильфор в это время медленно поднималась к себе.
- Это тот самый графин? - спросил д'Авриньи.
- Да, господин доктор.
- Это тот самый лимонад, который вы пили?
- Наверно.
- Какой у него был вкус?
- Горький.
Доктор налил несколько капель на ладонь, втянул их губами и, подержав
во рту, словно пробуя вино, выплюнул жидкость в камин.
- Это он и есть, - сказал он. - Вы его тоже пили, господин Нуартье?
- Да, - показал старик.
- И вы тоже нашли, что у него горький вкус?
- Да.
- Господин доктор, - крикнул Барруа, - мне опять худо! Боже милости-
- Вы же знаете мои взгляды на дуэль; я вам уже высказывал их в Риме,
помните?
- Однако, дорогой граф, не далее как сегодня я застал вас за упражне-
нием, которое плохо вяжется с вашими взглядами.
- Дорогой друг, никогда не следует быть исключением. Если живешь сре-
ди сумасшедших, надо и самому научиться быть безумным; каждую минуту мо-
жет встретиться какой-нибудь сумасброд, у которого будет столько же ос-
нований ссориться со мной, как у вас с Бошаном, и изза невесть какой не-
лепости он вызовет меня, или пошлет мне секундантов, или оскорбит меня
публично; такого сумасброда мне поневоле придется убить.
- Стало быть, вы допускаете для себя возможность дуэли?
- Еще бы!
- Тогда почему же вы хотите, чтобы я не дрался?
- Я вовсе не говорю, что вам не следует драться; я говорю только, что
дуэль - дело серьезное и требует размышления.
- А Бошан размышлял, когда оскорбил моего отца?
- Если нет и если он признает это, вам не следует на него сердиться.
- Дорогой граф, вы слишком снисходительны!
- А вы слишком строги. Предположим... вы слышите: предположим...
Только не вздумайте сердиться на то, что я вам скажу.
- Я слушаю вас.
- Предположим, что приведенный факт имел место....
- Сын не может допустить предположения, которое затрагивает честь от-
ца.
- В наше время многое допускается.
- Этим и плохо наше время.
- А вы намерены его исправить?
- Да, в том, что касается меня.
- Я не знал, что вы такой ригорист!
- Так уж я создан.
- И вы никогда не слушаетесь добрых советов?
- Нет, слушаюсь, если они исходят от друга.
- Меня вы считаете своим другом?
- Да.
- Тогда раньше, чем посылать секундантов к Бошану, наведите справки.
- У кого?
- Хотя бы у Гайде.
- Вмешивать в это женщину? Что она может сказать мне?
- Заверить вас, скажем, что ваш отец не повинен в поражении и смерти
ее отца или дать вам нужные разъяснения, если бы вдруг оказалось, что
ваш отец имел несчастье...
- Я уже вам сказал, дорогой граф, что не могу допустить подобного
предположения.
- Значит, вы отказываетесь прибегнуть к этому способу?
- Отказываюсь.
- Решительно?
- Решительно!
- В таком случае последний вам совет.
- Хорошо, но только последний.
- Или вы его не желаете?
- Напротив, я прошу.
- Не посылайте к Бошану секундантов.
- Почему?
- Пойдите к нему сами.
- Это против всех правил.
- Ваше дело не такое, как все.
- А почему вы считаете, что мне следует отправиться к нему лично?
- Потому что в этом случае все останется между вами и Бошаном.
- Я вас не понимаю.
- Это очень ясно: если Бошан будет склонен взять свои слова обратно,
вы дадите ему возможность сделать это по доброй воле и в результате
все-таки добьетесь опровержения. Если же он откажется, вы всегда успеете
посвятить в вашу тайну двух посторонних.
- Не посторонних, а друзей.
- Сегодняшние друзья - завтрашние враги.
- Бросьте!
- А Бошан?
- Итак...
- Итак, будьте осторожны.
- Значит, вы считаете, что я должен сам пойти к Бошану?
- Да.
- Один?
- Один. Если хочешь, чтобы человек поступился своим самолюбием, надо
оградить это самолюбие от излишних уколов.
- Пожалуй, вы правы.
- Я очень рад.
- Я поеду один.
- Поезжайте; но еще лучше - не ездите вовсе.
- Это невозможно.
- Как знаете, все же это лучше того, что вы хотели сделать.
- Но если несмотря на всю осторожность, на все принятые мною меры ду-
эль все-таки состоится, вы будете моим секундантом?
- Дорогой виконт, - серьезно сказал Монте-Кристо, - однажды вы имели
случай убедиться в моей готовности оказать вам услугу, но сейчас вы про-
сите невозможного.
- Почему?
- Быть может, когда-нибудь узнаете.
- А до тех пор?
- Я прошу вашего разрешения сохранить это в тайне.
- Хорошо. Я попрошу Франца и Шато-Рено.
- Отлично, попросите Франца и Шато-Рено.
- Но если я буду драться, вы не откажетесь дать мне урок фехтования
или стрельбы из пистолета?
- Нет, и это невозможно.
- Какой вы странный человек! Значит, вы не желаете ни во что вмеши-
ваться?
- Ни во что.
- В таком случае не будем об этом говорить. До свидания, граф.
- До свидания, виконт.
Альбер взял шляпу и вышел.
У ворот его дожидался кабриолет; стараясь сдержать свой гнев, Альбер
поехал к Бошану; Бошан был в редакции.
Альбер поехал в редакцию.
Бошан сидел в темном, пыльном кабинете, какими всегда были и будут
редакционные помещения.
Ему доложили о приходе Альбера де Морсер. Он заставил повторить это
имя два раза; затем, все еще не веря, крикнул:
- Войдите!
Альбер вошел.
Бошан ахнул от удивления, увидев своего друга.
Альбер шагал через кипы бумаги, неловко пробираясь между газетами
всех размеров, которые усеивали крашеный пол кабинета.
- Сюда, сюда, дорогой, - сказал он, протягивая руку Альберу, - каким
ветром вас занесло? Вы заблудились, как Мальчик-с-пальчик, или просто
хотите со мной позавтракать? Поищите себе стул; вон там стоит один, ря-
дом с геранью, она одна напоминает мне о том, что лист может быть не
только газетным.
- Как раз из-за вашей газеты я и приехал, - сказал Альбер.
- Вы? А в чем дело?
- Я требую опровержения.
- Опровержения? По какому поводу? Да садитесь же!
- Благодарю вас, - сдержанно ответил Альбер с легким поклоном.
- Объясните?
- Я хочу, чтобы вы опровергли одно сообщение, которое затрагивает
честь члена моей семьи.
- Да что вы! - сказал Бошан, донельзя изумленный. - Какое сообщение?
Этого не может быть.
- Сообщение, которое вы получили из Янины.
- Из Янины?
- Да. Разве вы не понимаете, о чем я говорю?
- Честное слово... Батист, дайте вчерашнюю газету! - крикнул Бошан.
- Не надо, у меня есть.
Бошан прочел:
- "Нам пишут из Янины" - и т.д. и т.д.
- Теперь вы понимаете, что дело серьезное, - сказал Морсер, когда Бо-
шан дочитал заметку.
- А этот офицер ваш родственник? - спросил журналист.
- Да, - ответил, краснея, Альбер.
- Что же вы хотите, чтобы я для вас сделал? - кротко сказал Бошан.
- Я бы хотел, Бошан, чтобы вы поместили опровержение.
Бошан посмотрел на Альбера внимательно и дружелюбно.
- Давайте поговорим, - сказал он, - ведь опровержение - это очень
серьезная вещь. Садитесь, я еще раз прочту заметку.
Альбер сел, и Бошан с большим вниманием, чем в первый раз, прочел
строчки, вызвавшие гнев его друга.
- Вы сами видите, - сказал твердо, даже резко, Альбер, - в вашей га-
зете оскорбили члена моей семьи, и я требую опровержения.
- Вы... требуете...
- Да, требую.
- Разрешите мне сказать вам, дорогой виконт, что вы плохой дипломат.
- Да я и не стремлюсь быть дипломатом, - возразил, вставая, Альбер. -
Я требую опровержения этой заметки, и я его добьюсь. Вы мой друг, - про-
должал Альбер сквозь зубы, видя, что Бошан надменно поднял голову, - и,
надеюсь, вы достаточно меня знаете, чтобы понять мою настойчивость.
- Я ваш друг, Морсер. Но я могу забыть об этом, если вы будете и
дальше разговаривать в таком тоне... Но не будем ссориться, пока это
возможно... Вы взволнованы, раздражены... Скажите, кем вам доводится
этот Фернан?
- Это мой отец, - сказал Альбер. - Фернан Мондего, граф де Морсер,
старый воин, участник двадцати сражений, и его благородное имя хотят
забросать грязью.
- Ваш отец? - сказал Бошан. - Это другое дело, я понимаю ваше возму-
щение, дорогой Альбер... Прочтем еще раз...
И он снова перечитал заметку, на этот раз взвешивая каждое слово.
- Но где же тут сказано, что этот Фернан - ваш отец? - спросил Бошан.
- Нигде, я знаю; но другие это увидят. Вот почему я и требую опровер-
жения этой заметки.
При слове требую Бошан поднял глаза на Альбера и, сразу же опустив
их, на минуту задумался.
- Вы дадите опровержение? - с возрастающим гневом, но все еще сдержи-
ваясь, повторил Альбер.
- Да, - сказал Бошан.
- Ну, слава богу! - сказал Альбер.
- Но лишь после того, как удостоверюсь, что сообщение ложное.
- Как!
- Да, это дело стоит того, чтобы его расследовать, и я это сделаю.
- Но что же тут расследовать, сударь? - сказал Альбер, выходя из себя
- Если вы не верите, что речь идет о моем отце, скажите прямо; если же
вы думаете, что речь идет о нем, я требую удовлетворения.
Бошан взглянул на Альбера с присущей ему улыбкой, которой он умел вы-
ражать любое чувство.
- Сударь, раз уж вам угодно пользоваться этим обращением, - возразил
он, - если вы пришли требовать удовлетворения, то с этого следовало на-
чать, а не говорить со мной о дружбе и о других пустяках, которые я тер-
пеливо выслушиваю уже полчаса. Вам угодно, чтобы мы с вами стали на этот
путь?
- Да, если вы не опровергнете эту гнусную клевету.
- Одну минуту! Попрошу вас без угроз, господин Фернан де Мондего ви-
конт де Морсер, - я не терплю их ни от врагов, ни тем более от друзей
Итак, вы хотите, чтобы я опроверг заметку о полковнике Фернане, заметку,
к которой я, даю вам слово, совершенно непричастен.
- Да, я этого требую! - сказал Альбер, теряя самообладание.
- Иначе дуэль? - продолжал Бошан все так же спокойно.
- Да! - заявил Альбер, повысив голос.
- Ну, так вот мой ответ, милостивый государь, - сказал Бошан, - эту
заметку поместил не я, я ничего о ней не знал. Но вы привлекли к ней мое
внимание, она меня заинтересовала. Поэтому она останется в неприкосно-
венности, пока не будет опровергнута или же подтверждена теми, кому ве-
дать надлежит.
- Итак, милостивый государь, - сказал Альбер, вставая, - я буду иметь
честь прислать вам моих секундантов; вы с ними условитесь о месте и вы-
боре оружия.
- Превосходно, милостивый государь.
- И сегодня вечером, если вам угодно, или, самое позднее, завтра мы
встретимся.
- Нет, нет! Я явлюсь на поединок, когда наступит для этого время, а
по моему мнению (я имею право выражать свое мнение, потому что вы меня
вызвали), время еще не настало. Я знаю, что вы отлично владеете шпагой,
я владею ею сносно; я знаю, что вы из шести три раза попадаете в цель, я
- приблизительно так же, я знаю, что дуэль между нами будет серьезным
делом, потому что вы храбры, и я... не менее. Поэтому я не желаю убивать
вас или быть убитым вами без достаточных оснований. Теперь я сам, в свою
очередь, поставлю вопрос, и ка-те-го-ри-чески. Настаиваете ли вы на этом
опровержении так решительно, что готовы убить меня, если я его не поме-
щу, несмотря на то, что я вам уже сказал, и повторяю и заверяю вас своей
честью: я ничего об этой заметке не знал, и никому, кроме такого чудака,
как вы, никогда и в голову не придет, что под именем Фернана может под-
разумеваться граф де Морсер?
- Я безусловно на этом настаиваю.
- Ну что ж, милостивый государь, я даю свое согласие на то, чтобы мы
перерезали друг другу горло, но я требую три недели сроку. Через три не-
дели я вам скажу либо "Это ложная заметка" и возьму ее обратно, либо:
"Это правда", и мы вынем шпаги из ножен или пистолеты из ящика, по ваше-
му выбору.
- Три недели! - воскликнул Альбер - Но ведь это - три вечности бес-
честия для меня!
- Если бы мы оставались друзьями, я бы сказал вам: терпение, друг, вы
стали моим врагом, и я говорю вам: а мне что за дело, милостивый госу-
дарь?
- Хорошо, через три недели, - сказал Альбер - Но помните, через три
недели уже не будет никаких отсрочек, никаких отговорок, которые могли
бы вас избавить.
- Господин Альбер де Морсер, - сказал Бошан, в свою очередь вставая,
- я не имею права выбросить вас в окно раньше, чем через три недели, а
вы не имеете права заколоть меня раньше этого времени Сегодня у нас
двадцать девятое августа, следовательно, до двадцать первого сентября А
пока, поверьте - и это совет джентльмена, - лучше нам не кидаться друг
на друга, как две цепные собаки.
И Бошан, сдержанно поклонившись Альберу, повернулся к нему спиной и
прошел в типографию.
Альбер отвел душу на кипе газет, которую он раскидал яростными удара-
ми трости, после чего он удалился, не преминув несколько раз оглянуться
в сторону типографии.
Когда Альбер, отхлестав ни в чем не повинную печатную бумагу, проез-
жал бульвар, яростно колотя тростью по передку своего кабриолета, он за-
метил Морреля, который, высоко вскинув голову, блестя глазами, бодрой
походкой шел мимо Китайских бань, направляясь к церкви Мадлен.
- Вот счастливый человек! - сказал Альбер со вздохом.
На этот раз он не ошибся.
И в самом деле, Моррель был очень счастлив.
Старик Нуартье только что прислал за ним, и он так спешил узнать при-
чину этого приглашения, что даже не взял кабриолета, надеясь больше на
собственные ноги, чем на ноги наемной клячи; он почти бегом пустился в
предместье Сент-Оноре.
Моррель шел гимнастическим шагом, и бедный Барруа едва поспевал за
ним. Моррелю был тридцать один год, Барруа - шестьдесят; Моррель был
упоен любовью, Барруа страдал от жажды и жары. Эти два человека, столь
далекие по интересам и по возрасту, походили на две стороны треугольни-
ка: разделенные основанием, они сходились у вершины.
Вершиной этой был Нуартье, пославший за Моррелем и наказавший ему
поспешить, что Моррель и исполнял в точности, к немалому отчаянию Бар-
руа.
Прибыв на место, Моррель даже не запыхался: любовь окрыляет, но Бар-
руа, уже давно забывший о любви, был весь в поту.
Старый слуга ввел Морреля через известный нам отдельный ход, запер
дверь кабинета, и немного погодя шелест платья возвестил о приходе Ва-
лентины.
В трауре Валентина была необыкновенно хороша.
Моррелю казалось, что он грезит наяву, и он готов был отказаться от
беседы с Нуартье; но вскоре послышался шум кресла, катящегося по парке-
ту, и появился старик.
Нуартье приветливо слушал Морреля, который благодарил его за чудесное
вмешательство, спасшее его и Валентину от отчаяния. Потом вопрошающий
взгляд Морреля обратился на Валентину, которая сидела поодаль и робко
ожидала минуты, когда она будет вынуждена заговорить.
Нуартье в свою очередь взглянул на нее.
- Я должна сказать то, что вы мне поручили? - спросила она.
- Да, - ответил Нуартье.
- Господин Моррель, - сказала тогда Валентина, обращаясь к Максимили-
ану, пожиравшему ее глазами, - за эти три дня дедушка сказал мне многое
из того, что он хотел сообщить вам. Сегодня он послал за вами, чтобы я
это вам пересказала. Он выбрал меня своей переводчицей, и я вам все пов-
торю слово в слово.
- Я жду с нетерпением, мадемуазель, - отвечал Моррель, - говорите,
прошу вас.
Валентина опустила глаза; это показалось Моррелю хорошим предзнамено-
ванием: Валентина проявляла слабость только в минуты счастья.
- Дедушка хочет уехать из этого дома, - сказала она. - Барруа подыс-
кивает ему помещение.
- А вы, - сказал Моррель, - ведь господин Нуартье вас так любит и вы
ему так необходимы?
- Я не расстанусь с дедушкой, - ответила Валентина, - это решено. Я
буду жить подле него. Если господин де Вильфор согласится на это, я уеду
немедленно. Если же он откажет мне, придется подождать до моего совер-
шеннолетия, до которого осталось десять месяцев. Тогда я буду свободна,
независима и...
- И?.. - спросил Моррель.
- ...и, с согласия дедушки, сдержу слово, которое я вам дала.
Валентина так тихо произнесла последние слова, что Моррель не расслы-
шал бы их, если бы не вслушивался с такой жадностью.
- Верно ли я выразила вашу мысль, дедушка? - прибавила Валентина, об-
ращаясь к Нуартье.
- Да, - ответил взгляд старика.
- Когда я буду жить у дедушки, - прибавила Валентина, - господин Мор-
рель сможет видеться со мной в присутствии моего доброго и почитаемого
покровителя. Если узы, которые связывают наши, быть может, неопытные и
изменчивые сердца, встретят его одобрение и после этого испытания послу-
жат порукой нашему будущему счастью (увы! говорят, что сердца, воспламе-
ненные препятствиями, охладевают в благополучии!), то господину Моррелю
будет разрешено просить моей руки; я буду ждать.
- Чем я заслужил, что на мою долю выпало такое счастье? - воскликнул
Моррель, готовый преклонить колени перед старцем, как перед богом, и пе-
ред Валентиной, как перед ангелом.
- А до тех пор, - продолжала своим чистым и строгим голосом Валенти-
на, - мы будем уважать волю моих родных, если только они не будут стре-
миться разлучить нас. Словом, и я повторяю это, потому что этим все ска-
зано, мы будем ждать.
- И те жертвы, которые это слово на меня налагает, - сказал Моррель,
- обращаясь к старику, - я клянусь принести не только покорно, но и с
радостью.
- Поэтому, друг мой, - продолжала Валентина, бросив на Максимилиана
проникший в самое его сердце взгляд, - довольно безрассудств. Берегите
честь той, которая с сегодняшнего дня считает себя предназначенной дос-
тойно носить ваше имя.
Моррель прижал руку к сердцу.
Нуартье с нежностью глядел на них. Барруа, стоявший тут же, как чело-
век, посвященный во все тайны, улыбался, вытирая крупные капли пота,
выступившие на его плешивом лбу.
- Бедный Барруа, он совсем измучился, - сказала Валентина.
- Да, - сказал Барруа, - ну и бежал же я, мадемуазель; а только гос-
подин Моррель, надо отдать ему справедливость, бежал еще быстрее меня.
Нуартье указал глазами на поднос, на котором стояли графин с лимона-
дом и стакан. Графин был наполовину пуст, - полчаса тому назад из него
пил сам Нуартье.
- Выпей, Барруа, - сказала Валентина, - я по глазам вижу, что ты хо-
чешь лимонаду.
- Правду сказать, - ответил Барруа, - я умираю от жажды и с удо-
вольствием выпью стакан за ваше здоровье.
- Так возьми, - сказала Валентина, - и возвращайся сюда поскорее.
Барруа взял поднос, вышел в коридор, и все увидели через приотворен-
ную дверь, как он запрокинул голову и залпом выпил стакан лимонада, на-
литый ему Валентиной.
Валентина и Моррель прощались друг с другом в присутствии Нуартье,
как вдруг на лестнице, ведущей в половину Вильфора, раздался звонок.
Валентина взглянула на стенные часы.
- Полдень, - сказала она, - сегодня суббота; дедушка, это, вероятно,
доктор.
Нуартье показал знаком, что он тоже так думает.
- Он сейчас придет сюда; господину Моррелю лучше уйти, не правда ли,
дедушка?
- Да, - был ответ старика.
- Барруа! - позвала Валентина, - Барруа, идите сюда!
- Иду, мадемуазель, - послышался голос старого слуги.
- Барруа проводит вас до двери, - сказала Валентина Моррелю. - А те-
перь, господин офицер, прошу вас помнить, что дедушка советует вам не
предпринимать ничего, что могло бы нанести ущерб нашему счастью.
- Я обещал ждать, - сказал Моррель, - и я буду ждать.
В эту минуту вошел Барруа.
- Кто звонил? - спросила Валентина.
- Доктор д'Авриньи, - сказал Барруа, еле держась па ногах.
- Что с вами, Барруа? - спросила Валентина.
Старик ничего не ответил; он испуганными глазами смотрел на своего
хозяина и судорожно сжатой рукой пытался за что-нибудь ухватиться, чтобы
но упасть.
- Он сейчас упадет! - воскликнул Моррель.
В самом деле, дрожь, охватившая Барруа, все усиливалась; его лицо,
искаженное судорогой, говорило о сильнейшем нервном припадке.
Нуартье, видя страдания Барруа, бросал вокруг себя тревожные взгляды,
которые ясно выражали все волнующие его чувства.
Барруа шагнул к своему хозяину.
- Боже мой, боже мой, - сказал он, - что это со мной?.. Мне больно...
в глазах темно. Голова как в огне. Не трогайте меня, не трогайте!
Его глаза вылезли из орбит и закатились, голова откинулась назад, все
тело судорожно напряглось.
Валентина вскрикнула от испуга; Моррель схватил ее в объятия, как бы
защищая от неведомой опасности.
- Господин д'Авриньи! Господин д'Авриньи! - закричала Валентина сдав-
ленным голосом. - Сюда, сюда, помогите!
Барруа повернулся на месте, отступил на шаг, зашатался и упал к ногам
Нуартье, схватившись рукой за его колено.
- Господин! Мой добрый господин! - кричал он.
В эту минуту, привлеченный криками, на пороге появился Вильфор.
Моррель выпустил полубесчувственную Вален гину и, бросившись в глубь
комнаты, скрылся за тяжелой портьерой.
Побледнев, как полотно, он с ужасом смотрел на умирающего, словно
вдруг увидел перед собою змею.
Нуартье терзался нетерпением и тревогой. Его душа рвалась на помощь
несчастному старику, который был ему скорее другом, чем слугой. Страшная
борьба жизни и смерти, происходившая перед паралитиком, отражалась на
его лице: жилы на лбу вздулись, последние еще живые мышцы вокруг глаз
мучительно напряглись.
Барруа, с дергающимся лицом, с налитыми кровью глазами и запрокинутой
головой, лежал на полу, хватаясь за него руками, а его окоченевшие ноги,
казалось, скорее сломались бы, чем согнулись.
На губах его выступила пена, он задыхался.
Вильфор, ошеломленный, не мог оторвать глаз от этой картины, которая
приковала его внимание, как только он переступил порог.
Морреля он не заметил.
Минуту он стоял молча, заметно побледнев.
- Доктор! Доктор! - воскликнул он, наконец, кидаясь к двери. - Идите
сюда! Скорее!
- Сударыня! - звала Валентина свою мачеху, цепляясь за перила лестни-
цы. - Идите сюда! Идите скорее! Принесите вашу нюхательную соль!
- Что случилось? - сдержанно спросил металлический голос г-жи де
Вильфор.
- Идите, идите!
- Да где же доктор? - кричал Вильфор.
Госпожа де Вильфор медленно сошла с лестницы; слышно было, как скри-
пели деревянные ступени. В одной руке она держала платок, которым выти-
рала лицо, в другой - флакон с нюхательной солью.
Дойдя до двери, она прежде всего взглянула на Нуартье, который, если
не считать вполне естественного при данных обстоятельствах волнения, ка-
зался совершенно здоровым; затем взгляд ее упал на умирающего.
Она побледнела, и ее взгляд, если так можно выразиться, отпрянул от
слуги и вновь устремился на господина.
- Ради бога, сударыня, где же доктор? - повторил Вильфор. - Он прошел
к вам. Вы же видите, это апоплексический удар, его можно спасти, если
пустить ему кровь.
- Не съел ли он чего-нибудь? - спросила г-жа де Вильфор, уклоняясь от
ответа.
- Он не завтракал, - сказала Валентина, - но дедушка посылал его со
спешным поручением. Он очень устал и, вернувшись, выпил только стакан
лимонада.
- Почему же не вина? - сказала г-жа де Вильфор. - Лимонад очень вре-
ден.
- Лимонад был здесь, в дедушкином графине. Бедному Барруа хотелось
пить, и он выпил то, что было под рукой.
Госпожа де Вильфор вздрогнула. Нуартье окинул ее своим глубоким
взглядом.
- У него такая короткая шея! - сказала она.
- Сударыня, - сказал Вильфор, - я спрашиваю вас, где д'Авриньи? Отве-
чайте, ради бога!
- Он у Эдуарда; мальчик нездоров, - сказала г-жа де Вильфор, не смея
дольше уклоняться от ответа.
Вильфор бросился на лестницу, чтобы привести доктора.
- Возьмите, - сказала г-жа де Вильфор, передавая Валентине флакон, -
ему, вероятно, пустят кровь. Я пойду к себе, я не выношу вида крови.
И она ушла вслед за мужем.
Моррель вышел из своего темного угла, среди общей тревоги его никто
не заметил.
- Уходите скорей, Максимилиан, - сказала ему Валентина, - и не прихо-
дите, пока я вас не позову. Идите.
Моррель жестом посоветовался с Нуартье. Нуартье, сохранивший все свое
хладнокровие, сделал ему утвердительный знак.
Он прижал к сердцу руку Валентины и вышел боковым коридором.
В это время в противоположную дверь входили Вильфор и доктор.
Барруа понемногу приходил в себя; припадок миновал, он начал стонать
и приподнялся на одно колено.
Д'Авриньи и Вильфор перенесли Барруа на кушетку.
- Что нужно, доктор? - спросил Вильфор.
- Пусть принесут воды и эфиру. У вас в доме найдется эфир?
- Да.
- Пусть сбегают за скипидарным маслом и рвотным.
- Бегите скорей! - приказал Вильфор.
- А теперь пусть все выйдут.
- И я тоже? - робко спросила Валентина.
- Да, мадемуазель, прежде всего вы, - резко сказал доктор.
Валентина удивленно взглянула на д'Авриньи, поцеловала деда в лоб и
вышла.
Доктор с мрачным видом закрыл за ней дверь.
- Смотрите, смотрите, доктор, он приходит в себя; это был просто при-
падок.
Д'Авриньи мрачно улыбнулся.
Как вы себя чувствуете, Барруа? - спросил он.
- Немного лучше, сударь.
- Вы можете выпить стакан воды с эфиром?
- Попробую, только не трогайте меня.
- Почему?
- Мне кажется, если вы дотронетесь до меня хотя бы пальцем, со мной
опять будет припадок.
- Выпейте.
Барруа взял стакан, поднес его к своим посиневшим губам и отпил около
половины.
- Где у вас болит? - спросил доктор.
- Всюду; меня сводит судорога.
- Голова кружится?
- Да.
- В ушах звенит?
- Ужасно.
- Когда это началось?
- Только что.
- Сразу?
- Как громом ударило.
- Вчера вы ничего не чувствовали? Позавчера ничего?
- Ничего.
- Ни сонливости? Ни тяжести в желудке?
- Нет.
- Что вы ели сегодня?
- Я ничего еще не ел; я только выпил стакан лимонада из графина гос-
подина Нуартье.
И Барруа кивнул головой в сторону старика, который, неподвижный в
своем кресле, следил за этой сценой, не упуская ни одного движения, ни
одного слова.
- Где этот лимонад? - живо спросил доктор.
- В графине, внизу.
- Где внизу?
- На кухне.
- Хотите, я принесу, доктор? - спросил Вильфор.
- Нет, оставайтесь здесь и постарайтесь, чтобы больной выпил весь
стакан.
- А лимонад?..
- Я пойду сам.
Д'Авриньи бросился к двери, отворил ее, побежал по черной лестнице и
едва не сбил с ног г-жу де Вильфор, которая также спускалась на кухню.
Она вскрикнула.
Д'Авриньи даже не заметил этого; поглощенный одной мыслью, он переп-
рыгнул через последние ступеньки, вбежал в кухню и увидал на три четвер-
ти пустой графин, стоящий на подносе.
Он ринулся на него, как орел на добычу.
С трудом дыша, он поднялся в первый этаж и вернулся в комнату Ну-
артье.
Госпожа де Вильфор в это время медленно поднималась к себе.
- Это тот самый графин? - спросил д'Авриньи.
- Да, господин доктор.
- Это тот самый лимонад, который вы пили?
- Наверно.
- Какой у него был вкус?
- Горький.
Доктор налил несколько капель на ладонь, втянул их губами и, подержав
во рту, словно пробуя вино, выплюнул жидкость в камин.
- Это он и есть, - сказал он. - Вы его тоже пили, господин Нуартье?
- Да, - показал старик.
- И вы тоже нашли, что у него горький вкус?
- Да.
- Господин доктор, - крикнул Барруа, - мне опять худо! Боже милости-