Страница:
школы", прославляющих свободу от деспотизма как естественное состояние
человека ("Уот Тайлер" и "Жанна д'Арк" Саути, тираноборческие стихотворения
Вордсворта). Саути и Кольридж носятся с идеей создания в Америке идеальной
общины - "Пантисократии", которая должна была стать практическим
осуществлением принципов "Политической справедливости" Годвина. Эти
анархо-коммунистические проекты ранних романтиков были, конечно, проектами
утопическими. Но сама романтическая утопия могла возникнуть как отражение
мучительных социальных бедствий, которыми английский трудовой люд оплачивал
победу промышленного и общественного прогресса. И в произведениях
"озерников" еще находят место картины, отражающие эти нечеловеческие
страдания народных масс Англии.
Ненависть к "крайним", плебейским методам французской революции, страх
перед возможностью народного восстания в самой Англии обостряют буржуазную
реакцию. Уже в 1790 г. один из идеологов реакционной торийской олигархии,
Берк, в "Размышлениях о французской революции" призывает к борьбе с
"подрывающим основы" влиянием революции. В то время как доктор Прайс (один
из деятелей "прогрессивного меньшинства") призывает следовать примеру
Франции, завершить английскую революцию, лозунгом реакции становится: "ни
шагу вперед!". Путем физических репрессий (аресты, ссылки, разгон клубов и
обществ) и идеологической войны (журнал "Антиякобинец", 1797) реакционное
правительство громит демократическое движение.
Период все более усиливающейся реакции находит разностороннее отражение
в произведениях поэтов "Озерной школы" - Вордсворта, Кольриджа, Саути. Они
подхватывают и развивают антисоциальные стороны учения Годвина. У них
находит отклик и теория Берка о государстве как естественном организме, не
терпящем никаких революционных изменений, и его взгляды на искусство как на
силу, внушающую человеку страх перед миром "сверхъестественных" явлений.
Вордсворт ополчается против промышленного переворота, извратившего, по его
мнению, "естественный" порядок вещей. Его идеализация старой,
докапиталистической, крестьянской Англии является выражением реакционного
романтизма.
Герой Вордсворта - это человек, вернувшийся к "естественному",
добуржуазному существованию, отвернувшийся от разума и общественной жизни.
Восторженный апологет религиозно-пуританской елейности и "идиотизма
деревенского существования", Вордсворт перекликается с Кольриджем,
объявившим личную волю и всякое проявление личности смертным грехом
человека, и с посредственным поэтом Саути, перепевавшим мотивы церковной
средневековой литературы и поставлявшим политические вирши во славу
Священного Союза и британского царствующего дома.
Всех троих объединяет прежде всего недоверие к человеческому разуму,
идеализация людей нищих духом, скованных сословно-религиозными
установлениями, ненависть к общественно-деятельной индивидуальности как
началу социально "разрушительному". Именно поэтому немецкая идеалистическая
философия и эстетика нашли поклонника в лице Кольриджа. Выход "Лирических
баллад" Вордсворта и Кольриджа в 1798 г. можно считать началом идейного и
эстетического оформления реакционного романтического направления.
Все б_о_льшая и все более откровенная деградация реакционного
романтизма совпадает с торжеством реакции, наступившим в Англии со второй
половины 90-х годов, Англия начинает воину с революционной Францией. В
первое десятилетие нового века большое значение приобретает
н_а_ц_и_о_н_а_л_ь_н_ы_й в_о_п_р_о_с, обостренный французской революцией и
наполеоновскими войнами на европейском континенте. В самой Англии правящие
классы становятся перед фактом народно-освободительного движения. Восстание
английских моряков и восстания в Ирландии (1798-1803) беспощадно подавляются
английским правительством.
Буржуазия Англия все более становится душительницей национальной
свободы и независимости, уничтожая ирландцев так же, как, впрочем, она
истребляла и английский народ. Но на континенте английская буржуазия
пытается играть роль либеральной "защитницы" народов против наполеоновского
деспотизма. В первом случае - в самой Англии - политика английской буржуазии
имела характер открытого кровавого насилия над целым народом,
продиктованного алчным стремлением к господству и наживе. Во втором случае,
"за порогом собственного дома", эта политика облекалась в либеральную
личину, маскировалась "идейными" побуждениями - спасти народы Европы от ига
узурпатора Бонапарта, хотя за всем этим крылись весьма трезвые материальные
интересы. За либеральными фразами английской буржуазии скрывались ее
экспансионистские у стремления в Испании, Португалии, Греции, а также ее
борьба за овладение французскими колониями (Антильские о-ва, Сенегал и др.).
Либеральные фразы, указывал Маркс, являются идеалистическим выражением
реальных интересов буржуазии. Это как нельзя более справедливо по отношению
к английской действительности.
Тема национально-освободительного движения заняла видное место у другой
группы романтиков (Томас Мур, Ли Гент, Лэндор), представляющих расплывчатую,
не идущую далее либерального политиканства оппозицию против правящей
реакционной олигархии в Англии. Этих писателей объединяет страх перед
революционной инициативой народа, ненависть к материализму и просвещению. В
широком смысле творчество Ли Гента, Лэндора и других отражало социальные
устремления новой буржуазной Англии, рожденной в ходе промышленного
переворота.
Откликом на восстание в Ирландии явились "Ирландские мелодии"
(1807-1834) Томаса Мура, самое ценное и значительное из созданного поэтом. В
дальнейшем, в поэмах цикла "Лалла-Рук", общественные мотивы сосуществуют с
мотивами экзотическими, условными, антидеспотические выступления
переплетаются с живописно-декоративными и фантастически-сказочными
построениями. Стремление перенести актуальные национальные и религиозные
вопросы в отвлеченно-риторический или экзотический план характерно для
романтика Лэндора ("Гебир", "Фокеяне", "Кризаор"). Примечательно, что в
центре поэм Лэндора стоит одинокий герой, выступающий на борьбу с
деспотизмом перед лицом пассивной и косной народной толпы.
В поэмах Мура и Лэндора тема борьбы с деспотизмом решается в
трагическом аспекте, завершается гибелью одинокого тираноборца. Абстрактный,
затемненно-аллегорическжй подход к вопросу революционного достижения свободы
лишает поэмы Лэндора действенной силы и сколько-нибудь серьезного
общественного значения. Понятен поэтому в высшей степени язвительный отзыв
Маркса о Лэндоре как "тираноборце", размахивающем игрушечным мечом:
"Петербургский исполнительный комитет... очень далек от мальчишеской манеры
Моста и других ребячливых крикунов, проповедующих цареубийство как "теорию"
и "панацею" (это делали столь невинные англичане, как Израэли, Севэдж
Лэндор, Маколей, друг Мадзини Стэнсфильд)" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
XXVII, стр. 128.}. От отвлеченного цареубийства и бесплотных идеалов
республиканской древности "ребячливый крикун" Лэндор закономерно перешел к
льстивым восхвалениям "царей" и примирению с монархией.
Мур, Ли Гент, Лэидор и другие ополчаются против крайних реакционеров,
тори, выражавших интересы крупного землевладения. Но коренные материальные и
социальные интересы народа этой "политикой" не затрагивались. В борьбе с
олигархией, заправлявшей судьбами страны, с Муром мог находить точки
соприкосновения Байрон, а с Ли Гентом - Шелли, Это, однако, не снимает
глубокого идейно-политического расхождения между Байроном и Шелли, с одной
стороны, и Муром и Ли Гентом - с другой.
Второй период в истории романтизма связан со вступлением в литературу
революционных романтиков - Байрона и Шелли. Уже в первом своем серьезном
произведении "Английские барды и шотландские обозреватели" Байрон бросил
вызов всей современной ему английской литературе, от Саути до Томаса Мура.
Непримиримая идейная война с литературной и политической реакцией красной
нитью проходит через всю деятельность Байрона и Шелли. Это был голос нового
направления в романтизме, возвысившегося над идейной ограниченностью
предыдущих тенденций в романтизме. Его характеризует могучий и страстный
протест против уродливой, антинародной сущности буржуазно-феодального
господства.
Возникновение революционного направления в литературе начала второго
десятилетия XIX века обусловлено чрезвычайным обострением общественных
противоречий. Рабочий вопрос, вопрос о положении и судьбах самого
многочисленного класса, созданного промышленным переворотом, приобретает
серьезное общественное значение. Годы первого десятилетия характеризуются
началом рабочих выступлений, все более грозных и внушительных. За бунтом
рабочих Ноттингэма (1800) последовали кровавые столкновения между ткачами и
предпринимателями в Манчестере (1808), стачки 1810-1811 гг. и, наконец,
массовое движение луддитов (разрушителей машин) в Шеффильде, Лидсе,
Стокпорте, Манчестере, Йоркшире (1812). Континентальная блокада,
организованная Наполеоном, привела в 1811 г. к промышленному кризису. Плохой
урожай довершил картину неслыханных страданий народа в страшную зиму 1812 г.
Бурные народные волнения охватили всю Англию.
Приходят в движение и народы континентальной Европы, поднимающиеся на
борьбу с иноземным игом в Италии, Испании, Греции. Перед могучей "дубиной
народной войны" 1812 года в России повергается в прах претендент на мировое
господство - Наполеон.
Война богатых с бедными, их кровавые столкновения, борьба рабочих,
приобретающая общенациональное значение, - все это должно было вызвать к
жизни и вызвало романтизм в его особом, исторически прогрессивном качество.
Идеал справедливого общественного строя, избавленного от
феодально-буржуазного гнета, для Шелли и Байропа не позади, но в прошлом, а
впереди, в будущем.
Деятельность Шелли и Байрона имела, безусловно, прогрессивный смысл,
ибо была направлена против старых феодально-деспотических сил, тормозивших
развитие общества. "Загляните, - писал Ленин, - хоть в любой гимназический
учебник истории, вы прочтете там, что западно-европейские государства 1-ой
четверти XIX в. были организованы но тому типу, который наука
государственного права обозначает термином: Polizeistaat (полицейское
государство. - Ред.). Вы прочтете там, что историческая задача не только
этой, но и следующей четверти века состояла именно в борьбе против него" {В.
И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 214.}.
Этой исторической задаче эпохи служило творчество и Шелли и Байрона. Не
случайно страстные выступления против национального угнетения, борьба со
Священным Союзом заняли такое существенно важное место в их творчестве.
Именно в произведениях Шелли и Байрона английский романтизм подошел к темам
большого общественного значения.
Шелли начал свой путь как пламенный поборник свободы и независимости
ирландского народа. Байрон заявил о себе как страстный защитник
рабочих-луддитов, обреченных на голод, нищету и вымирание. Эти выступления
по самым животрепещущим вопросам современности предопределили дальнейший
характер творчества обоих поэтов, достигших той максимальной степени
"гражданской зрелости" (Ленин), какая вообще была возможна для романтизма.
Большие общественные проблемы решались различно писателями-романтиками
разных идейных направлений. Одним из вопросов, мимо которых не могли пройти
ни прогрессивные, ни реакционные писатели того времени, было отношение к
французской революции 1789 года. Однако для английских писателей не
существовало "французской" проблемы в отвлеченном, "чистом" виде; она
приобретает для них значение в связи с историческим опытом самой Англии.
Но необходимо заметить, что романтики не были способны на постижение
действительного развития с точки зрения исторически правильно понятых
"интересов времени". Иначе они не были бы романтиками. Ленин подчеркивает
эту сторону дела, говоря: ""Планы" романтизма изображаются очень легко
осуществимыми - именно благодаря тому игнорированию реальных интересов,
которое составляет сущность романтизма" {Там же, стр. 217.}.
Мысль эта была высказана Лениным по поводу проектов реакционного
романтика Сисмонди вернуть сельское хозяйство Англии к докапиталистическим
условиям существования. Раздробив громадные общинные земли на мелкие участки
земли, англичане, по мнению Сисмонди, "увидели бы, как возродится тот
независимый и гордый класс поселян, то yeomanry, о полном почти уничтожении
которого они жалеют в настоящее время" {Цит. по В. И. Ленину. Соч., т. 2,
стр. 217.}.
Отрицательное отношение Сисмонди к буржуазному развитию общества его
времени Ленин квалифицирует в следующих беспощадных выражениях; "... точка
зрения Сисмонди так и отдает тупостью мелкого французского крестьянина
времен реставрации; ...Сисмонди представляет пример сочетания
мелкобуржуазного сентиментального романтизма с феноменальной гражданской
незрелостью" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 214.}.
Сказанное Лениным можно отнести и к поэтам "Оперной школы", в частности
- к Вордсворту, который к революции и институтам, вызванным ею к жизни,
применял мерку старой патриархально-помещичьей Англии, переносил на них
точку зрения "свободного крестьянина" былых времен. Это и было
игнорированием "реальных интересов" того самого духовно ограбленного и
нищего поселянина, которого идеализировал в своих стихах Вордсворт.
Известно, что лагерь революционного романтизма глубоко сочувствовал
французской революции. Шелли воспел ее в "Восстании Ислама", Байрон сделал
то же в "Паломничестве Чайльд-Гарольда". Важно, однако, заметить, что и тот
и другой как истинные романтики, приветствуя революцию 1789 года, скорбя по
поводу неосуществленных идеалов, отвергают ее исторически-конкретное
воплощение в лице нового строя, принесшего обществу новое угнетение и
насилие. Их протест против буржуазно-феодального общества своего времени
имел прогрессивный смысл, так как будил, подымал к жизни передовые,
демократические силы английского общества. В отличие от реакционных
романтиков, Шелли и Байрон верили в социальный прогресс, видели в
освободительной борьбе залог победы новых, более передовых и совершенных
форм жизни.
В "восточных поэмах", которые Байрон создает в годы нарастающей реакции
внутри Англии и за ее пределами, отвергаются все установления современного
поэту общества. За непримиримыми конфликтами в его поэмах угадываются
кричащие социальные противоречия английской действительности. Демонически
отрешенный от всего, одинокий герой "восточных поэм" находится в состоянии
войны со всем обществом. Идеалом байронического героя становится
анархическая личная свобода. К героям поэм Байрона вполне применимы слова
Белинского, сказанные им о самом поэте: "Это личность человеческая,
возмутившаяся против общего и, в гордом восстании своем, опершаяся на самое
себя" {В. Г. Белинский. Русская литература в 1840 году. Собр. соч. в трех
томах, т. I, М., Гослитиздат, 1948, стр. 713.}.
То было выраженном духовной драмы Байрона, вызванной крушенном
освободительных идеалов революции и мрачным господством торийской реакции.
Весьма поучительно вспомнить, что Пушкин, подняв в поэме "Цыганы" тему,
сходную с байронической, решил ее в духе, противоположном "восточным
поэмам": он показал безнравственную природу эгоизма личности, "опершейся на
самое себя". Анархическому произволу, эгоистической воле Алеко старый цыган
противопоставил законы свободной человеческой воли, гармонирующей с
интересами большинства. "Ты для себя лишь хочешь воли", - мог бы сказать
старый цыган Пушкина Конраду Байрона.
Из этого индивидуалистического кризиса Байрон начинает выходить в
швейцарско-итальянский период своего творчества ("Шильонский узник",
"Прометей"). Борьба против полицейской государственности, сковывавшей живые
силы Европы, блестящие сатирические выпады против Священного Союза,
разоблачения антинародной сущности буржуазного господства власти "золотого
мешка" - составляют содержание "Бронзового века", "Видения суда", "Дон
Жуана" и других произведений. Байрон становится могучим глашатаем
политической и национальной свободы народов. Белинский проницательно отметил
это, говоря: "Байрон и не думал быть романтиком в смысле поборника средних
веков: он смотрел не назад, а вперед" {В. Г. Белинский. Николай Алексеевич
Полевой. Собр. соч. в трех томах, т. III, стр. 160.}.
Национально-освободительное движение в Европе Байрон рассматривает как
продолжение дела французской революции 1789 года. Залогом грядущего
обновления общественной жизни становятся сами народы, которые через голову
тиранов, свергая их, добьются свободы и независимости. Легко заметить,
однако, что Байрон оставляет открытым вопрос о том, как должна выглядеть
Европа, освобожденная от феодально-католической реакции и буржуазного
засилья. "Первый момент республики обратил бы меня в защитника деспотизма.
Дело в том, что богатство - сила, а бедность - рабство. По всей земле и тот
и другой род правления для народа не хуже и не лучше" (из дневника Байрона).
Идеалом для него остается свободная и независимая личность. Но как
совместить духовную свободу личности с требованиями политической свободы для
народа? Разрешить это противоречие было невозможно в условиях незрелости
пролетарского движения, когда на первый план выступали противоречия не между
трудом и капиталом, а между силами феодально-аристократической реакции и
"руководимыми буржуазией народными массами" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
XVII, стр. 12.}. Начала народной свободы и личной свободы, трагически
оторванные друг от друга, существуют для Байрона каждая как обособленная,
реальная историческая справедливость. Соединить их в едином исторически
конкретном идеале Байрон не был в состоянии. Это стало одним из источников
скорби и пессимизма в творчестве поэта. И разорванном характере "идеала
свободы" состояло одно из важнейших противоречий творчества Байрона -
противоречие, которое он не смог разрешить до конца. Он заявляет (в "Дои
Жуане"):
Я и народу льстить не стану никогда;
И без меня везде толкутся демагоги.
Охочие сносить все церкви без следа
И глупости своей отстраивать чертоги.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне нужен человек, кого бы не могли
Давить ни вы, ни я, ни чернь, ни короли.
А через две строфы он же взывает к народам:
Взмахни скорей рукой, смахни тенета эти!
Без них паучий яд и жала не страшны.
Народ! Любой народ, какой лишь есть на свете,
Не медли! Выпрямись, сорви их со стены!
То он отстаивает право личности на независимое существование, свободное
от давления всякого общества, находясь, как говорит он о себе, "вне партий";
то жаждет победы народов над гнетом и тиранией, так как не может мириться со
страданиями народа, его социальной обездоленностью.
Так возникает замысел "Сарданалала", в котором Байрон рисует идеал
гармонии между властью и свободой: Сарданапал царит, не проявляя власти;
народ подчиняется, свободный от деспотической опеки повелителя. Но гармония
эта оказывается призрачной: Сарданапалу доносят о возможности мятежа в
стране. Он в гневном недоумении: ведь он сделал все, что мог.
Не воевал, не умножал налогов,
Свободы их домашней не стеснял,
Предоставлял собой распоряжаться,
Как кто хотел...
Байрон страстно ненавидит буржуазно-феодальный гнет ("Бронзовый век"),
клеймит бесчестное господство "чистогана", аристократию денег, наживающуюся
на бедствиях народа. Байрон видел противоречие богатства и нищеты, но он не
видел возможности его преодолеть. Поэт с горечью признается в "Дон Жуане":
...Мой порыв, однако, был хорош:
Я устранить хотел взаимные проклятья
Чертогов и лачуг...
Но труд напрасен мой...
Деятельное участие в национально-освободительном движении в Италии, в
борьбе за свободу греческого народа, - как и народа английского, - помогло
Байрону возвыситься над собственным индивидуализмом и скептицизмом. Байрон,
считавший себя врагом всех и всяческих форм угнетения человечества, навсегда
вошел в историю мировой прогрессивной литературы как поэт-трибун, глашатай
политической свободы народов.
Шелли, как и Байрон, защищает французскую революцию, видя в ней
прогрессивный и благодетельный период в истории человечества. Он
рассматривает ее как этап на пути к дальнейшему социальному прогрессу
общества. Подобно Байрону, Шелли выступает последовательным противником
политической и социальной реакции. Для Шелли особенно характерно устремление
в будущее, свободное от феодально-буржуазных форм угнетения и порабощения
человека человеком. Стихийный протест народных масс Англии против ужасов
капиталистического прогресса нашел яркое выражение в его поэзии.
Следует заметить, что борьба труда с капиталом имела во времена Шелли
еще весьма незрелый характер. Так, можно указать на следующий факт: в начале
прошлого столетия под руководством некоторых филантропов была образована
партия, требовавшая ограничения рабочего времени десятью часами. Наряду с
аристократическими элементами и некоторыми представителями буржуазии, туда
входили и рабочие. Рабочий торизм этих сторонников десятичасового рабочего
дня, указывает Энгельс, был еще отзвуком первой оппозиции рабочих против
промышленного прогресса, которая старалась восстановить старое
патриархальное состояние.
Таков был уровень рабочего движения, определявший собой характер
общественного сознания того времени. Несомненно, что, например, творчество
Шелли перекликалось с учением Роберта Оуэна - выдающегося
социалиста-утописта. Резкие обличительные мотивы в произведениях Шелли и его
мечта о грядущем "золотом веке", как и страстные выступления Оуэна против
феодально-буржуазного общественного строя, его стремление к уничтожению
классовых противоречий, к установлению царства равенства и социальной
справедливости - явления сходного исторического порядка. Правда, Шелли
последних лет жизни перерастает Оуэна с его планами мирного, бескровного
преобразования общества; идеей великого революционного возмездия одушевлены
произведения Шелли, написанные в изгнании, в Италии.
Для выражения современных, самых животрепещущих явлений общественном
истории Шелли стремится найти форму символа и аллегории ("Восстание Ислама",
"Освобожденный Прометей"). Символико-аллегорическая форма в поэзии Шелли
двойственна, противоречива. Изображая в своих поэмах борьбу сил света,
правды и красоты с силами мрака, зла и угнетения, Шелли рисует эту борьбу в
неясной и отвлеченной форме, в отрыве от реальных черт общественной жизни. И
то же время в своих аллегорических образах неукротимой мощи и вдохновенной
красоты Шелли возвеличивает грядущую освободительную миссию трудящихся.
Энгельс назвал Шелли "гениальным пророком". И это было поистине
справедливо: почувствовать в тогдашнем пароде - рабе и жертве машины -
грядущего Прометея мог только человек, наделенный проницательным
историческим чутьем. К Шелли можно отнести слова Ленина об утопических
социалистах: "Указанные писатели предвосхищали будущее, гениально угадывали
тенденции той "ломки", которую проделывала на их глазах прежняя машинная
индустрия. Они смотрели в ту же сторону, куда шло и действительное развитие;
они действительно _опережали_ это развитие" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр.
223.}.
Мнение, что Шелли уже не "звучал" за пределами своего времени,
опровергается свидетельством Энгельса. Правда, Байрон и Шелли не были в
почете у читателей "высших сословий"; зато они обрели прочные симпатии
рабочего читателя. "Байрон и Шелли, - пишет Энгельс, - читаются почти только
низшими сословиями; сочинения последнего ни один "почтенный" человек не
должен иметь на своем столе под страхом самой отвратительной репутации.
Выходит: блажени нищие, ибо их есть царствие небесное, и долго ли, коротко
ли - также царствие мира сего" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр.
282.}.
Энгельс, превосходно изучивший пролетарскую Англию, писал эти строки
через двадцать лет после смерти Шелли. Страх буржуазии перед Шелли Энгельс
связывает с неизбежным концом эксплуататорского "царствия мира сего". В
другом месте Энгельс сообщает интересные факты, свидетельствующие о том, что
через двадцать лет после смерти поэта творчество его поступило на идейное
вооружение рабочего класса. Энгельс рассказывает о том, что английские
рабочие имеют в дешевых изданиях переводы французских философов XVIII века:
"Общественный договор" Руссо, "Систему природы" и разные сочинения Вольтера,
изложение коммунистических принципов в брошюрах и журналах; "точно так же в
руках рабочих имеются дешевые издания сочинений Томаса Пэна и Шелли" {Там
же, стр. 288.}.
Закономерно, что на новом этапе романтизма, в период выступления
человека ("Уот Тайлер" и "Жанна д'Арк" Саути, тираноборческие стихотворения
Вордсворта). Саути и Кольридж носятся с идеей создания в Америке идеальной
общины - "Пантисократии", которая должна была стать практическим
осуществлением принципов "Политической справедливости" Годвина. Эти
анархо-коммунистические проекты ранних романтиков были, конечно, проектами
утопическими. Но сама романтическая утопия могла возникнуть как отражение
мучительных социальных бедствий, которыми английский трудовой люд оплачивал
победу промышленного и общественного прогресса. И в произведениях
"озерников" еще находят место картины, отражающие эти нечеловеческие
страдания народных масс Англии.
Ненависть к "крайним", плебейским методам французской революции, страх
перед возможностью народного восстания в самой Англии обостряют буржуазную
реакцию. Уже в 1790 г. один из идеологов реакционной торийской олигархии,
Берк, в "Размышлениях о французской революции" призывает к борьбе с
"подрывающим основы" влиянием революции. В то время как доктор Прайс (один
из деятелей "прогрессивного меньшинства") призывает следовать примеру
Франции, завершить английскую революцию, лозунгом реакции становится: "ни
шагу вперед!". Путем физических репрессий (аресты, ссылки, разгон клубов и
обществ) и идеологической войны (журнал "Антиякобинец", 1797) реакционное
правительство громит демократическое движение.
Период все более усиливающейся реакции находит разностороннее отражение
в произведениях поэтов "Озерной школы" - Вордсворта, Кольриджа, Саути. Они
подхватывают и развивают антисоциальные стороны учения Годвина. У них
находит отклик и теория Берка о государстве как естественном организме, не
терпящем никаких революционных изменений, и его взгляды на искусство как на
силу, внушающую человеку страх перед миром "сверхъестественных" явлений.
Вордсворт ополчается против промышленного переворота, извратившего, по его
мнению, "естественный" порядок вещей. Его идеализация старой,
докапиталистической, крестьянской Англии является выражением реакционного
романтизма.
Герой Вордсворта - это человек, вернувшийся к "естественному",
добуржуазному существованию, отвернувшийся от разума и общественной жизни.
Восторженный апологет религиозно-пуританской елейности и "идиотизма
деревенского существования", Вордсворт перекликается с Кольриджем,
объявившим личную волю и всякое проявление личности смертным грехом
человека, и с посредственным поэтом Саути, перепевавшим мотивы церковной
средневековой литературы и поставлявшим политические вирши во славу
Священного Союза и британского царствующего дома.
Всех троих объединяет прежде всего недоверие к человеческому разуму,
идеализация людей нищих духом, скованных сословно-религиозными
установлениями, ненависть к общественно-деятельной индивидуальности как
началу социально "разрушительному". Именно поэтому немецкая идеалистическая
философия и эстетика нашли поклонника в лице Кольриджа. Выход "Лирических
баллад" Вордсворта и Кольриджа в 1798 г. можно считать началом идейного и
эстетического оформления реакционного романтического направления.
Все б_о_льшая и все более откровенная деградация реакционного
романтизма совпадает с торжеством реакции, наступившим в Англии со второй
половины 90-х годов, Англия начинает воину с революционной Францией. В
первое десятилетие нового века большое значение приобретает
н_а_ц_и_о_н_а_л_ь_н_ы_й в_о_п_р_о_с, обостренный французской революцией и
наполеоновскими войнами на европейском континенте. В самой Англии правящие
классы становятся перед фактом народно-освободительного движения. Восстание
английских моряков и восстания в Ирландии (1798-1803) беспощадно подавляются
английским правительством.
Буржуазия Англия все более становится душительницей национальной
свободы и независимости, уничтожая ирландцев так же, как, впрочем, она
истребляла и английский народ. Но на континенте английская буржуазия
пытается играть роль либеральной "защитницы" народов против наполеоновского
деспотизма. В первом случае - в самой Англии - политика английской буржуазии
имела характер открытого кровавого насилия над целым народом,
продиктованного алчным стремлением к господству и наживе. Во втором случае,
"за порогом собственного дома", эта политика облекалась в либеральную
личину, маскировалась "идейными" побуждениями - спасти народы Европы от ига
узурпатора Бонапарта, хотя за всем этим крылись весьма трезвые материальные
интересы. За либеральными фразами английской буржуазии скрывались ее
экспансионистские у стремления в Испании, Португалии, Греции, а также ее
борьба за овладение французскими колониями (Антильские о-ва, Сенегал и др.).
Либеральные фразы, указывал Маркс, являются идеалистическим выражением
реальных интересов буржуазии. Это как нельзя более справедливо по отношению
к английской действительности.
Тема национально-освободительного движения заняла видное место у другой
группы романтиков (Томас Мур, Ли Гент, Лэндор), представляющих расплывчатую,
не идущую далее либерального политиканства оппозицию против правящей
реакционной олигархии в Англии. Этих писателей объединяет страх перед
революционной инициативой народа, ненависть к материализму и просвещению. В
широком смысле творчество Ли Гента, Лэндора и других отражало социальные
устремления новой буржуазной Англии, рожденной в ходе промышленного
переворота.
Откликом на восстание в Ирландии явились "Ирландские мелодии"
(1807-1834) Томаса Мура, самое ценное и значительное из созданного поэтом. В
дальнейшем, в поэмах цикла "Лалла-Рук", общественные мотивы сосуществуют с
мотивами экзотическими, условными, антидеспотические выступления
переплетаются с живописно-декоративными и фантастически-сказочными
построениями. Стремление перенести актуальные национальные и религиозные
вопросы в отвлеченно-риторический или экзотический план характерно для
романтика Лэндора ("Гебир", "Фокеяне", "Кризаор"). Примечательно, что в
центре поэм Лэндора стоит одинокий герой, выступающий на борьбу с
деспотизмом перед лицом пассивной и косной народной толпы.
В поэмах Мура и Лэндора тема борьбы с деспотизмом решается в
трагическом аспекте, завершается гибелью одинокого тираноборца. Абстрактный,
затемненно-аллегорическжй подход к вопросу революционного достижения свободы
лишает поэмы Лэндора действенной силы и сколько-нибудь серьезного
общественного значения. Понятен поэтому в высшей степени язвительный отзыв
Маркса о Лэндоре как "тираноборце", размахивающем игрушечным мечом:
"Петербургский исполнительный комитет... очень далек от мальчишеской манеры
Моста и других ребячливых крикунов, проповедующих цареубийство как "теорию"
и "панацею" (это делали столь невинные англичане, как Израэли, Севэдж
Лэндор, Маколей, друг Мадзини Стэнсфильд)" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
XXVII, стр. 128.}. От отвлеченного цареубийства и бесплотных идеалов
республиканской древности "ребячливый крикун" Лэндор закономерно перешел к
льстивым восхвалениям "царей" и примирению с монархией.
Мур, Ли Гент, Лэидор и другие ополчаются против крайних реакционеров,
тори, выражавших интересы крупного землевладения. Но коренные материальные и
социальные интересы народа этой "политикой" не затрагивались. В борьбе с
олигархией, заправлявшей судьбами страны, с Муром мог находить точки
соприкосновения Байрон, а с Ли Гентом - Шелли, Это, однако, не снимает
глубокого идейно-политического расхождения между Байроном и Шелли, с одной
стороны, и Муром и Ли Гентом - с другой.
Второй период в истории романтизма связан со вступлением в литературу
революционных романтиков - Байрона и Шелли. Уже в первом своем серьезном
произведении "Английские барды и шотландские обозреватели" Байрон бросил
вызов всей современной ему английской литературе, от Саути до Томаса Мура.
Непримиримая идейная война с литературной и политической реакцией красной
нитью проходит через всю деятельность Байрона и Шелли. Это был голос нового
направления в романтизме, возвысившегося над идейной ограниченностью
предыдущих тенденций в романтизме. Его характеризует могучий и страстный
протест против уродливой, антинародной сущности буржуазно-феодального
господства.
Возникновение революционного направления в литературе начала второго
десятилетия XIX века обусловлено чрезвычайным обострением общественных
противоречий. Рабочий вопрос, вопрос о положении и судьбах самого
многочисленного класса, созданного промышленным переворотом, приобретает
серьезное общественное значение. Годы первого десятилетия характеризуются
началом рабочих выступлений, все более грозных и внушительных. За бунтом
рабочих Ноттингэма (1800) последовали кровавые столкновения между ткачами и
предпринимателями в Манчестере (1808), стачки 1810-1811 гг. и, наконец,
массовое движение луддитов (разрушителей машин) в Шеффильде, Лидсе,
Стокпорте, Манчестере, Йоркшире (1812). Континентальная блокада,
организованная Наполеоном, привела в 1811 г. к промышленному кризису. Плохой
урожай довершил картину неслыханных страданий народа в страшную зиму 1812 г.
Бурные народные волнения охватили всю Англию.
Приходят в движение и народы континентальной Европы, поднимающиеся на
борьбу с иноземным игом в Италии, Испании, Греции. Перед могучей "дубиной
народной войны" 1812 года в России повергается в прах претендент на мировое
господство - Наполеон.
Война богатых с бедными, их кровавые столкновения, борьба рабочих,
приобретающая общенациональное значение, - все это должно было вызвать к
жизни и вызвало романтизм в его особом, исторически прогрессивном качество.
Идеал справедливого общественного строя, избавленного от
феодально-буржуазного гнета, для Шелли и Байропа не позади, но в прошлом, а
впереди, в будущем.
Деятельность Шелли и Байрона имела, безусловно, прогрессивный смысл,
ибо была направлена против старых феодально-деспотических сил, тормозивших
развитие общества. "Загляните, - писал Ленин, - хоть в любой гимназический
учебник истории, вы прочтете там, что западно-европейские государства 1-ой
четверти XIX в. были организованы но тому типу, который наука
государственного права обозначает термином: Polizeistaat (полицейское
государство. - Ред.). Вы прочтете там, что историческая задача не только
этой, но и следующей четверти века состояла именно в борьбе против него" {В.
И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 214.}.
Этой исторической задаче эпохи служило творчество и Шелли и Байрона. Не
случайно страстные выступления против национального угнетения, борьба со
Священным Союзом заняли такое существенно важное место в их творчестве.
Именно в произведениях Шелли и Байрона английский романтизм подошел к темам
большого общественного значения.
Шелли начал свой путь как пламенный поборник свободы и независимости
ирландского народа. Байрон заявил о себе как страстный защитник
рабочих-луддитов, обреченных на голод, нищету и вымирание. Эти выступления
по самым животрепещущим вопросам современности предопределили дальнейший
характер творчества обоих поэтов, достигших той максимальной степени
"гражданской зрелости" (Ленин), какая вообще была возможна для романтизма.
Большие общественные проблемы решались различно писателями-романтиками
разных идейных направлений. Одним из вопросов, мимо которых не могли пройти
ни прогрессивные, ни реакционные писатели того времени, было отношение к
французской революции 1789 года. Однако для английских писателей не
существовало "французской" проблемы в отвлеченном, "чистом" виде; она
приобретает для них значение в связи с историческим опытом самой Англии.
Но необходимо заметить, что романтики не были способны на постижение
действительного развития с точки зрения исторически правильно понятых
"интересов времени". Иначе они не были бы романтиками. Ленин подчеркивает
эту сторону дела, говоря: ""Планы" романтизма изображаются очень легко
осуществимыми - именно благодаря тому игнорированию реальных интересов,
которое составляет сущность романтизма" {Там же, стр. 217.}.
Мысль эта была высказана Лениным по поводу проектов реакционного
романтика Сисмонди вернуть сельское хозяйство Англии к докапиталистическим
условиям существования. Раздробив громадные общинные земли на мелкие участки
земли, англичане, по мнению Сисмонди, "увидели бы, как возродится тот
независимый и гордый класс поселян, то yeomanry, о полном почти уничтожении
которого они жалеют в настоящее время" {Цит. по В. И. Ленину. Соч., т. 2,
стр. 217.}.
Отрицательное отношение Сисмонди к буржуазному развитию общества его
времени Ленин квалифицирует в следующих беспощадных выражениях; "... точка
зрения Сисмонди так и отдает тупостью мелкого французского крестьянина
времен реставрации; ...Сисмонди представляет пример сочетания
мелкобуржуазного сентиментального романтизма с феноменальной гражданской
незрелостью" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 214.}.
Сказанное Лениным можно отнести и к поэтам "Оперной школы", в частности
- к Вордсворту, который к революции и институтам, вызванным ею к жизни,
применял мерку старой патриархально-помещичьей Англии, переносил на них
точку зрения "свободного крестьянина" былых времен. Это и было
игнорированием "реальных интересов" того самого духовно ограбленного и
нищего поселянина, которого идеализировал в своих стихах Вордсворт.
Известно, что лагерь революционного романтизма глубоко сочувствовал
французской революции. Шелли воспел ее в "Восстании Ислама", Байрон сделал
то же в "Паломничестве Чайльд-Гарольда". Важно, однако, заметить, что и тот
и другой как истинные романтики, приветствуя революцию 1789 года, скорбя по
поводу неосуществленных идеалов, отвергают ее исторически-конкретное
воплощение в лице нового строя, принесшего обществу новое угнетение и
насилие. Их протест против буржуазно-феодального общества своего времени
имел прогрессивный смысл, так как будил, подымал к жизни передовые,
демократические силы английского общества. В отличие от реакционных
романтиков, Шелли и Байрон верили в социальный прогресс, видели в
освободительной борьбе залог победы новых, более передовых и совершенных
форм жизни.
В "восточных поэмах", которые Байрон создает в годы нарастающей реакции
внутри Англии и за ее пределами, отвергаются все установления современного
поэту общества. За непримиримыми конфликтами в его поэмах угадываются
кричащие социальные противоречия английской действительности. Демонически
отрешенный от всего, одинокий герой "восточных поэм" находится в состоянии
войны со всем обществом. Идеалом байронического героя становится
анархическая личная свобода. К героям поэм Байрона вполне применимы слова
Белинского, сказанные им о самом поэте: "Это личность человеческая,
возмутившаяся против общего и, в гордом восстании своем, опершаяся на самое
себя" {В. Г. Белинский. Русская литература в 1840 году. Собр. соч. в трех
томах, т. I, М., Гослитиздат, 1948, стр. 713.}.
То было выраженном духовной драмы Байрона, вызванной крушенном
освободительных идеалов революции и мрачным господством торийской реакции.
Весьма поучительно вспомнить, что Пушкин, подняв в поэме "Цыганы" тему,
сходную с байронической, решил ее в духе, противоположном "восточным
поэмам": он показал безнравственную природу эгоизма личности, "опершейся на
самое себя". Анархическому произволу, эгоистической воле Алеко старый цыган
противопоставил законы свободной человеческой воли, гармонирующей с
интересами большинства. "Ты для себя лишь хочешь воли", - мог бы сказать
старый цыган Пушкина Конраду Байрона.
Из этого индивидуалистического кризиса Байрон начинает выходить в
швейцарско-итальянский период своего творчества ("Шильонский узник",
"Прометей"). Борьба против полицейской государственности, сковывавшей живые
силы Европы, блестящие сатирические выпады против Священного Союза,
разоблачения антинародной сущности буржуазного господства власти "золотого
мешка" - составляют содержание "Бронзового века", "Видения суда", "Дон
Жуана" и других произведений. Байрон становится могучим глашатаем
политической и национальной свободы народов. Белинский проницательно отметил
это, говоря: "Байрон и не думал быть романтиком в смысле поборника средних
веков: он смотрел не назад, а вперед" {В. Г. Белинский. Николай Алексеевич
Полевой. Собр. соч. в трех томах, т. III, стр. 160.}.
Национально-освободительное движение в Европе Байрон рассматривает как
продолжение дела французской революции 1789 года. Залогом грядущего
обновления общественной жизни становятся сами народы, которые через голову
тиранов, свергая их, добьются свободы и независимости. Легко заметить,
однако, что Байрон оставляет открытым вопрос о том, как должна выглядеть
Европа, освобожденная от феодально-католической реакции и буржуазного
засилья. "Первый момент республики обратил бы меня в защитника деспотизма.
Дело в том, что богатство - сила, а бедность - рабство. По всей земле и тот
и другой род правления для народа не хуже и не лучше" (из дневника Байрона).
Идеалом для него остается свободная и независимая личность. Но как
совместить духовную свободу личности с требованиями политической свободы для
народа? Разрешить это противоречие было невозможно в условиях незрелости
пролетарского движения, когда на первый план выступали противоречия не между
трудом и капиталом, а между силами феодально-аристократической реакции и
"руководимыми буржуазией народными массами" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
XVII, стр. 12.}. Начала народной свободы и личной свободы, трагически
оторванные друг от друга, существуют для Байрона каждая как обособленная,
реальная историческая справедливость. Соединить их в едином исторически
конкретном идеале Байрон не был в состоянии. Это стало одним из источников
скорби и пессимизма в творчестве поэта. И разорванном характере "идеала
свободы" состояло одно из важнейших противоречий творчества Байрона -
противоречие, которое он не смог разрешить до конца. Он заявляет (в "Дои
Жуане"):
Я и народу льстить не стану никогда;
И без меня везде толкутся демагоги.
Охочие сносить все церкви без следа
И глупости своей отстраивать чертоги.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне нужен человек, кого бы не могли
Давить ни вы, ни я, ни чернь, ни короли.
А через две строфы он же взывает к народам:
Взмахни скорей рукой, смахни тенета эти!
Без них паучий яд и жала не страшны.
Народ! Любой народ, какой лишь есть на свете,
Не медли! Выпрямись, сорви их со стены!
То он отстаивает право личности на независимое существование, свободное
от давления всякого общества, находясь, как говорит он о себе, "вне партий";
то жаждет победы народов над гнетом и тиранией, так как не может мириться со
страданиями народа, его социальной обездоленностью.
Так возникает замысел "Сарданалала", в котором Байрон рисует идеал
гармонии между властью и свободой: Сарданапал царит, не проявляя власти;
народ подчиняется, свободный от деспотической опеки повелителя. Но гармония
эта оказывается призрачной: Сарданапалу доносят о возможности мятежа в
стране. Он в гневном недоумении: ведь он сделал все, что мог.
Не воевал, не умножал налогов,
Свободы их домашней не стеснял,
Предоставлял собой распоряжаться,
Как кто хотел...
Байрон страстно ненавидит буржуазно-феодальный гнет ("Бронзовый век"),
клеймит бесчестное господство "чистогана", аристократию денег, наживающуюся
на бедствиях народа. Байрон видел противоречие богатства и нищеты, но он не
видел возможности его преодолеть. Поэт с горечью признается в "Дон Жуане":
...Мой порыв, однако, был хорош:
Я устранить хотел взаимные проклятья
Чертогов и лачуг...
Но труд напрасен мой...
Деятельное участие в национально-освободительном движении в Италии, в
борьбе за свободу греческого народа, - как и народа английского, - помогло
Байрону возвыситься над собственным индивидуализмом и скептицизмом. Байрон,
считавший себя врагом всех и всяческих форм угнетения человечества, навсегда
вошел в историю мировой прогрессивной литературы как поэт-трибун, глашатай
политической свободы народов.
Шелли, как и Байрон, защищает французскую революцию, видя в ней
прогрессивный и благодетельный период в истории человечества. Он
рассматривает ее как этап на пути к дальнейшему социальному прогрессу
общества. Подобно Байрону, Шелли выступает последовательным противником
политической и социальной реакции. Для Шелли особенно характерно устремление
в будущее, свободное от феодально-буржуазных форм угнетения и порабощения
человека человеком. Стихийный протест народных масс Англии против ужасов
капиталистического прогресса нашел яркое выражение в его поэзии.
Следует заметить, что борьба труда с капиталом имела во времена Шелли
еще весьма незрелый характер. Так, можно указать на следующий факт: в начале
прошлого столетия под руководством некоторых филантропов была образована
партия, требовавшая ограничения рабочего времени десятью часами. Наряду с
аристократическими элементами и некоторыми представителями буржуазии, туда
входили и рабочие. Рабочий торизм этих сторонников десятичасового рабочего
дня, указывает Энгельс, был еще отзвуком первой оппозиции рабочих против
промышленного прогресса, которая старалась восстановить старое
патриархальное состояние.
Таков был уровень рабочего движения, определявший собой характер
общественного сознания того времени. Несомненно, что, например, творчество
Шелли перекликалось с учением Роберта Оуэна - выдающегося
социалиста-утописта. Резкие обличительные мотивы в произведениях Шелли и его
мечта о грядущем "золотом веке", как и страстные выступления Оуэна против
феодально-буржуазного общественного строя, его стремление к уничтожению
классовых противоречий, к установлению царства равенства и социальной
справедливости - явления сходного исторического порядка. Правда, Шелли
последних лет жизни перерастает Оуэна с его планами мирного, бескровного
преобразования общества; идеей великого революционного возмездия одушевлены
произведения Шелли, написанные в изгнании, в Италии.
Для выражения современных, самых животрепещущих явлений общественном
истории Шелли стремится найти форму символа и аллегории ("Восстание Ислама",
"Освобожденный Прометей"). Символико-аллегорическая форма в поэзии Шелли
двойственна, противоречива. Изображая в своих поэмах борьбу сил света,
правды и красоты с силами мрака, зла и угнетения, Шелли рисует эту борьбу в
неясной и отвлеченной форме, в отрыве от реальных черт общественной жизни. И
то же время в своих аллегорических образах неукротимой мощи и вдохновенной
красоты Шелли возвеличивает грядущую освободительную миссию трудящихся.
Энгельс назвал Шелли "гениальным пророком". И это было поистине
справедливо: почувствовать в тогдашнем пароде - рабе и жертве машины -
грядущего Прометея мог только человек, наделенный проницательным
историческим чутьем. К Шелли можно отнести слова Ленина об утопических
социалистах: "Указанные писатели предвосхищали будущее, гениально угадывали
тенденции той "ломки", которую проделывала на их глазах прежняя машинная
индустрия. Они смотрели в ту же сторону, куда шло и действительное развитие;
они действительно _опережали_ это развитие" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр.
223.}.
Мнение, что Шелли уже не "звучал" за пределами своего времени,
опровергается свидетельством Энгельса. Правда, Байрон и Шелли не были в
почете у читателей "высших сословий"; зато они обрели прочные симпатии
рабочего читателя. "Байрон и Шелли, - пишет Энгельс, - читаются почти только
низшими сословиями; сочинения последнего ни один "почтенный" человек не
должен иметь на своем столе под страхом самой отвратительной репутации.
Выходит: блажени нищие, ибо их есть царствие небесное, и долго ли, коротко
ли - также царствие мира сего" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр.
282.}.
Энгельс, превосходно изучивший пролетарскую Англию, писал эти строки
через двадцать лет после смерти Шелли. Страх буржуазии перед Шелли Энгельс
связывает с неизбежным концом эксплуататорского "царствия мира сего". В
другом месте Энгельс сообщает интересные факты, свидетельствующие о том, что
через двадцать лет после смерти поэта творчество его поступило на идейное
вооружение рабочего класса. Энгельс рассказывает о том, что английские
рабочие имеют в дешевых изданиях переводы французских философов XVIII века:
"Общественный договор" Руссо, "Систему природы" и разные сочинения Вольтера,
изложение коммунистических принципов в брошюрах и журналах; "точно так же в
руках рабочих имеются дешевые издания сочинений Томаса Пэна и Шелли" {Там
же, стр. 288.}.
Закономерно, что на новом этапе романтизма, в период выступления