Страница:
баллады: в "Балладе о св. Антидии, папе и дьяволе" епископ верхом на черте
несется по небу - и впереди болтаются четки, а сзади - дьявольский хвост.
Такая "конкретизация" фантастики не изменяет основного мистического
колорита баллад Саути. Наоборот, он с тем большей серьезностью говорит о
"провидении", понимаемом им в пуританском духе как беспощадная и неодолимая
сила.
Временами и в балладах Саути звучат социальные мотивы. Но они получают
неизменно религиозное разрешение, как, например, в известной балладе "Суд
божий над епископом", переведенной Жуковским, где преступления
скряги-епископа наказаны свыше.
В. Г. Белинский дал развернутую отрицательную характеристику баллад
Саути во второй статье своей работы "Сочинения Александра Пушкина".
Белинский насмешливо говорит об идеализации средневековья, свойственной
Саути: "Чудные века были эти времена феодализма! Всякая добродетель в них
немедленно вознаграждалась и всякий порок немедленно наказывался... Вот
извольте жить в такие времена да читать баллады, в чудесах которых
разуверяет вас эта положительная действительность. Хуже всего то
обстоятельство, что в наше прозаическое время чтение чудесных баллад не
доставляет никакого удовольствия, но наводит апатию и скуку..." {В. Г.
Белинский. Собр. соч. в трех томах, т. III, M., Гослитиздат, 1948, стр.
248-249.}
Называя далее баллады, переведенные Жуковским, Белинский
останавливается специально на анализе "Баллады о том, как одна старушка
ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди".
Беспощадно высмеяв "готические" ухищрения Саути и гневно указав на то,
что такая поэзия поддерживает самые грубые суеверия, Белинский называет
баллады Саути "глупыми бреднями", подчеркивает вредоносный, упадочный
характер реакционной эстетики Саути.
Для заключительной отрицательной характеристики реакционного
романтизма, этой поэзии "нелепостей", "унижающих человеческое достоинство",
Белинский вновь использует одну из баллад Саути, переведенных Жуковским:
"Еще более характеризует романтизм средних веков баллада "Доника", которой
содержание состоит в том, что в прекрасную невесту рыцаря ни с того, ни с
сего вдруг вселился бес и оставил ее при алтаре, куда пришла она венчаться,
но оставил ее вместе с ее жизнию... Вот он, романтизм средних веков, мрачное
царство подземных демонских сил, от которых нет защиты самой невинности и
добродетели!" {В. Г. Белинский. Собр. соч. в трех томах, т. III, стр. 250.}
Так разоблачал Белинский антиобщественную, антигуманистическую,
упадочную сущность английского реакционного романтизма с его мистикой и
поповщиной. Перед строгим судом русского революционного демократа особенно
жалкими и искусственными выглядели "чудеса" лэйкистов, поэтика
"сверхъестественного начала", которую с такой настойчивостью разрабатывали
Саути, Вордсворт и Кольридж.
Отрицательную характеристику английского реакционного романтизма,
данную Белинским, углубил Н. Г. Чернышевский. Он указал на политическую
связь лэйкистов с континентальной реакцией, с литературой, поддерживающей
правительства, сплотившиеся вокруг Священного союза. "Баллады Саути,
переведенные Жуковским, - писал Чернышевский, - представляют уже английское
видоизменение немецкого романтизма". В данном случае Чернышевский имел в
виду реакционный немецкий романтизм, который отличался, по его словам,
"пристрастием к средним векам" и "диким поклонением всему, чем средние века
отличались от нового времени, - всему, что было в них туманного,
противоречащего ясному взгляду новой цивилизации, - поклонением всем
предрассудкам и нелепостям средних веков" {Н. Г. Чернышевский. Полное собр.
соч., т. III, М., ГИХЛ. 1947, стр. 25.}.
Баллады Саути далеки от народных баллад, в которых реалистическое
начало всегда оставалось основным. Не народное начало было ведущим в его
балладах, а поэтика реакционного предромантизма, унаследованная от
"готического романа". К "демоническим" персонажам последнего очень близки
образы баллад Саути: разочарованный Джаспер, надменный лорд Вильям,
несчастная Доника.
Характерная реакционная тенденция "Лирических баллад" подчинила себе
все творчество лэйкистов и обусловила его упадок.
Одно за другим появляются стихотворения лэйкистов, полные мистических
религиозных настроений, отталкивающе ханжеские, лишенные всякой
художественности. Таковы поэмы Вордсворта "Братья", "Гимн перед восходом
солнца в Шамуни" Кольриджа.
Воинствующе-религиозная тенденция присуща длиннейшей автобиографической
поэме Вордсворта "Прелюдия, или духовное развитие поэта" (The Prelude, or
Growth of the Poet's Mind, 1799-1805, напечатана в 1850 г.).
В четырнадцати главах этой поэмы Вордсворт изложил историю своего
духовного развития с 80-х годов XVIII века вплоть до начала столетия. Теперь
он каялся даже в своих симпатиях к жирондистам. "Прелюдия" немало
способствовала тому, что английские и американские литераторы эпохи
империализма с такой настойчивостью выдвигают Вордсворта чуть ли не на
первое место среди всех английских поэтов нового времени.
Эта поэма Вордсворта используется реакционной критикой XX века как
доказательство "мудрости" Вордсворта, отрекшегося от радикальных
устремлений, будто бы присущих ему ранее. Вордсворт говорит о
"разочаровании" в общественном движении, о суетности политической жизни.
По утверждению Вордсворта, он пришел к подлинной зрелости, только
окончательно убедившись в том, что единственный путь разрешения всех
мучительных проблем современности - религиозный стоицизм, моральное
совершенствование. Поэтому вся его жизнь до этого поворотного пункта и
оказывалась лишь "прелюдией".
Полностью приняв теперь реакционную политическую концепцию Берка,
Вордсворт противопоставил в этой поэме революционной Франции - "спокойную"
Англию. Образ Англии превращается в поэме Вордсворта в твердыню
религиозности и патриархальности, противостоящую революционной буре,
бушующей на континенте.
В проповеди реакционных идей Кольридж и Вордсворт были поддержаны Саути
- "жалким тори", как назвал его Маркс {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXI,
стр. 162.}.
Путь Саути от его ранних произведений к положению поэта-лауреата,
отмеченного особой милостью двора, отразился в его четырех поэмах,
написанных в годы наполеоновских войн: "Талаба-разрушитель" (Thalaba the
Destroyer, 1801), "Мэдок" (Madoc, 1805), "Проклятие Кехамы" (The Curse of
Kehama, 1810) и "Родерик, последний из готов" (Roderick, the last of the
Goths, 1814).
Все четыре поэмы в целом раскрывают эволюцию Саути от абстрактно
бунтарских настроений раннего периода его творчества к активной поддержке
торийской реакции.
Эта эволюция особенно ясно проявляется в выборе и изображении главных
действующих лиц четырех поэм Саути.
Арабский витязь Талаба, опекаемый сверхъестественными "благими" силами,
еще сохраняет в себе черты поборника справедливости, сражающегося против
некоего мирового зла, воплощенного в злых волшебниках - врагах героя.
Соответственно общей религиозной концепции Саути, Талаба в этой борьбе
побеждает только в силу того, что он "вооружен верой".
Гораздо более "земным" в своих поступках оказывается кельтский князь
Мэдок, который покидает родину, покоряемую саксами, чтобы создать новое
государство в Мексике. Мэдок уже не ищет абстрактной справедливости. Он
огнем и мечом поддерживает насильственную христианизацию, насаждаемую им
среди язычников-ацтеков. Саути цинично восхваляет в этой фантастической
поэме "спасительное" влияние насилия во имя религии, принудительное спасение
заблудших душ, непокорных слову увещания. Повесть о "подвигах" Мэдока
выглядит временами как прямая попытка прославления колониальной британской
агрессии.
В поэме "Проклятие Кехамы" благочестивый и набожный Ладурлад побеждает
силою своей веры колдуна - раджу Кехаму, ниспровергнутого богом Шивою -
защитником Ладурлада. Вмешательство сверхъестественной силы заключает и эту
поэму, посвященную прославлению фанатической покорности "божьей воле".
Но наиболее полно реакционный замысел Саути воплотился в образе
короля-грешника Родерика ("Родерик, последний из готов"), посягнувшего на
честь дочери своего вассала. Родерик искупает свой поступок отречением от
сана; король превращается в безымянного странника, тяжело страдающего и от
сознания своей вины и от зрелища победоносного нашествия мавров,
порабощающих Испанию. Так испанская тема, популярная среди английских
читателей в годы борьбы испанского народа против Наполеона, была
использована Саути для прославления феодально-церковной идеологии с
наибольшей полнотой в поэме "Родерик".
В середине первого десятилетия XIX века "Озерная школа" превратилась в
официально признанную группу писателей, представлявших господствующее
течение английской литературы. Правящие классы Англии оказывали им поддержку
и покровительство: Саути пользовался милостями двора, Кольриджу выплачивали
пенсию богачи-заводчики Веджвуды, Вордсворт получил выгодную синекуру и вел
переписку с лидерами английского правительства.
В 1809 г. триумвират литературной реакции подвергся неожиданному и
решительному нападению: двадцатилетний Байрон выступил с осмеянием и
разоблачающей критикой лэйкистов в своих "Английских бардах и шотландских
обозревателях".
О сознательной направленности сатиры говорил уже ее заголовок:
насмешливо называя лэйкистов "английскими б_а_р_д_а_м_и", Байрон подчеркивал
а_р_х_а_и_ч_н_о_с_т_ь тематики и мировоззрения поэтов, высмеивал их
средневековый маскарад, преклонение перед патриархальными условиями седой
старины.
Лэйкисты рассматриваются в сатире Байрона все вместе, как компактная
группа, что еще раз подчеркивает обдуманность наносимого Байроном удара.
Свой разгром "Озерной школы" Байрон начал с Саути, называя его
"продавцом баллад" в несколькими штрихами набрасывая реалистическую
карикатуру на поэта, делавшего придворную карьеру. Байрон особо вышучивает
ирреальность, антихудожественную и нелепую фантастику поэм Саути.
Клеймя ханжество "наивного" Вордсворта, "тупого ученика" "школы" Саути,
Байрон возмущается тем, как изображен в стихах Вордсворта английский народ.
Он привлекает для убийственной критики манерного примитивизма Вордсворта
балладу "Юродивый мальчик", сближая самого поэта с жалким персонажем его
баллады; Вордсворт представал перед английским читателем как идиотический
поэт идиотизма сельской жизни.
Критикуя третьего "барда", Кольриджа, Байрон высмеивал идеализм и
мистику, "темноту" его поэзии.
Выступление Байрона против "Озерной школы" было предвестьем того этапа,
на котором, в условиях нового подъема революционного движения в Англии и
жестокой общественно-политической борьбы, сформировалось
революционно-романтическое направление английской литературы.
Поведение лэйкистов в эпоху нового подъема революционного движения,
начавшегося в 1811-1812 гг. и достигшего своего апогея в 1816-1823 гг.,
наглядно доказало, что Саути, Вордсворт и Кольридж были на стороне торийской
олигархии. Поддержка британской внешней политики и затем - поддержка
правительств, сплотившихся вокруг Священного Союза, становится целью многих
литературных выступлений лэйкистов.
Они приняли и стали защищать официальную торийскую формулу внешней
политики в период 1805-1815 гг., демагогически изображавшую военные
предприятия Британии как "защиту" европейских народов от французской
опасности. Так, Вордсворт воспел события освободительной войны на
континенте, которые британская политика стремилась использовать в своих
целях. Великие исторические битвы изображены в стихотворениях Вордсворта как
деяния, вдохновленные "свыше", а народные массы - как орудие все того же
"провидения".
Реакционное истолкование, которое дает Вордсворт историческим событиям
в своих стихах о наполеоновских войнах, особенно ясно выражено в
стихотворении "Французская армия в России":
Рече господь: "вы - голод, снег, мороз -
Кончайте битву страшною победой".
(Перевод Д. М.).
Так английский реакционный писатель XIX века пытался уже тогда
посягнуть на славу подлинных героев борьбы против Наполеона - лучших сынов
русского народа. Не "дубина народной войны", а "провидение" и развязанные им
стихии оказались, по Вордсворту, причиной поражения французских полчищ.
Это преднамеренное извращение исторической правды Вордсвортом
разительно отличается от трактовки той же темы революционными романтиками.
Байрон уже в "Паломничестве Чайльд-Гарольда" посвятил вдохновенные строфы
испанскому народу, борющемуся против французского нашествия, а впоследствии
не раз отзывался с восхищением о мужестве русского народа.
В своей оценке событий Вордсворт был поддержан Кольриджем. Неуклюжая и
претенциозная трагедия Кольриджа "Заполья" (Zapolya, 1817) была прямым
апофеозом реставрации, иносказательным прославлением внешней политики
Британии, содействовавшей Священному Союзу.
На фоне жизни фантастического юго-восточного государства развертывается
борьба двух сил: защитнику старых традиций, консерватору Раабу Кьюприли,
воплощающему черты реакционно-романтического героя, противостоит узурпатор
князь Эмерик, властный и энергичный авантюрист, налагающий на страну иго
военного деспотизма, - очевидная параллель с Наполеоном. Борьба
заканчивается падением Эмерика и восстановлением "законной" династии. Эта
развязка вызвана нарочитым вмешательством потустороннего мистического
начала, "чудом".
В своем верноподданническом лакействе, в своем преклонении перед
Священным Союзом подлее всех оказался Саути. Еще в 1814 г. он заявил, что
считает миссией Англии "объединение и консолидацию контрреволюции";
осуществлению этой миссии Саути и способствовал, насколько то было в его
силах. Воспевая английский национализм в поэме "Паломничество поэта в
Ватерлоо" (The Poet's Pilgrimage to Waterloo, 1816), Саути взывал к
"божественной музе", разъясняющей благое и высокое назначение Священного
Союза.
На раннем этапе, в стихотворении "Бленгеймский бой", Саути говорил о
тщете земной славы и осуждал войны, затеянные европейскими монархами для
своей выгоды. Но теперь он самым выспренним образом повествовал о битве при
Ватерлоо, льстил Веллингтону, прославлял его талант полководца и выставлял
его как исполнителя воли "провидения". Ханжество и британский национализм
характерным образом соединялись в этой поэме.
Националистическая тенденция Саути еще резче проявилась в его книге
"Жизнь Нельсона". Фальсифицируя историю, Саути стремился создать
националистический культ Нельсона, культ коварной захватнической политики
правящих классов Англии.
В то время, когда Байрон и Шелли клеймили политику Священного Союза и
предрекали ее провал, Саути, в качестве дипломированного поэта реакции,
раболепно славословил Священный Союз как опору контрреволюционного "порядка"
в Европе.
Поэты "Озерной школы" были единодушны в поддержке Священного Союза.
Извращая действительное историческое значение периода наполеоновских войн,
они стремились всячески принизить значение народных движений, нанесших
поражение наполеоновским полчищам. Это объясняется страхом лэйкистов перед
активностью народных масс, особенно ярко сказавшимся в их отношении к
выступлениям английского рабочего класса.
Байрон, восхищенный мужеством луддитов и возмущенный подлой расправой с
ними, выступил с парламентской речью в защиту представителей английского
рабочего класса, а в сатирически гневной "Оде авторам билля против
разрушителей станков" (1812) прямо призвал рабочий люд Англии к борьбе.
В противоположность этому реакционные романтики были напуганы и
встревожены новым подъемом революционного движения в Англии и особенно -
активизацией рабочего класса. Тема рабочего класса властно врывается в их
творчество, но получает откровенно реакционное освещение.
С цинической откровенностью высказал свой страх перед нараставшим
рабочим движением Саути. "Война бедняков против богачей" кажется ему
"наихудшим из всех ужасов, которые нам непосредственно угрожают". Об этом он
говорит в письме к Хиллу (30 мая 1812 г.), в период ожесточенного
преследования луддитов. До самой смерти страх перед рабочим движением не
оставляет Саути.
Он не раз предостерегал английских капиталистов о том, что их
бесчеловечное отношение к рабочим порождает "тяжкое сознание
несправедливости, невыносимых обид, превосходящих все причины, побуждавшие
когда-либо народ к восстанию" (письмо к Маю от 1 марта 1833 г.). Но эти
тревожные предупреждения носят охранительный характер, порождены нарастающей
тревогой Саути за судьбы собственнического строя. Многие из его замечаний по
поводу тягостного положения английских рабочих объясняются также и торийской
демагогией: в раздорах между промышленным капиталом и аристократическим
землевладением Саути был решительно на стороне помещиков, противников
реформы, за которую боролись промышленники.
"Война бедняков против богачей", пугавшая Саути, страшила и Вордсворта.
В 1814 г. Вордсворт напечатал поэму "Прогулка" (The Excursion), повторявшую
и развивавшую уже высказанные им ранее идеи религиозного смирения и
стоицизма. Байрон в "Дон Жуане" резко осудил ханжеский дух этой поэмы
Вордсворта.
В беседе между четырьмя персонажами поэмы - Пастором, Коробейником,
Отшельником и Странником - не раз возникает тревожащая Вордсворта проблема
рабочего класса. Поэт нападает на буржуазно-либеральных поборников реформы,
помогающих промышленникам вести борьбу за власть с торийской олигархией.
Следствием промышленного развития является гибель деревни и быстрый рост
города, обнажение противоречий, ведущее к неминуемым столкновениям между
рабочим классом и собственниками.
Поэт с сочувствием говорит о страданиях рабочего, когда-то "свободного"
человека, который становится придатком машины, говорит о детях, чей труд
эксплуатируется на фабриках и заводах. Но единственное, о чем он мечтает, -
это некоторая регламентация труда и усиленное попечительство церкви над
рабочими, которое якобы должно привести к установлению "равенства душ".
Ханжество Вордсворта мало в чем уступает цинизму Саути. Вордсворт готов
принять бесчеловечный капиталистический строй с условием, чтобы при
фабриканте состоял пастор, "просвещающий" рабочую массу. В этой реакционной
идиллии полно отразилась органическая связь религиозности Вордсворта с
идеологией английского полицейского государства и наметились перспективы,
ведущие вглубь XIX века - к реакционному "христианскому социализму".
Это было еще одним качественно-новым моментом в реакционной
литературной деятельности Вордсворта: в произведениях предыдущего периода
образ сельского пастора представлялся как образ церковника, наставляющего
своих прихожан. Теперь, когда торийской олигархии угрожало ширившееся
движение народных масс, Вордсворт нашел для священника определенное место в
строе "полицейского государства", защищающего собственников.
В своей поэме Вордсворт попутно нападал на французскую революцию, как
на злостный пример, губительный, с его точки зрения, и для народов, и для
отдельных лиц. В поэме "Прогулка" Коробейник и Странник - истинно верующие
христиане, поддакивающие пастору и умиленно внемлющие его
разглагольствованиям, - дружно обрушиваются, с Пастором во главе, на некоего
свободомыслящего Отшельника, осмеливающегося усомниться в благости и
человечности "провидения". Отшельник введен в поэму только для того, чтобы
быть мишенью нападок, антагонистом для благочестивых христиан. Его
бунтарство Вордсворт объясняет, в частности, и греховным влиянием
французской революции. Впрочем, по воле автора, Отшельник вынужден признать
себя побежденным; уныло-дидактическая "Прогулка" заканчивается триумфом
проповедников христианского долготерпения и покорности "провидению".
Использовать церковь для "примирения классов", для духовного
порабощения обездоленных, эксплуатируемых и возмущенных рабочих масс пытался
не только Вордсворт. То же делал и Кольридж. В своей "Проповеди, обращенной
к высшим и средним классам по поводу существующих бедствий и недовольств" (A
Lay Sermon addressed to the Higher and Middle Classes on the Existing
Distresses and Discontents, 1817), он призывал к усилению церковного влияния
на широкие массы, к насаждению христианского смирения и набожности.
В эти бурные годы лэйкисты активизируются не только как проповедники
смирения и отрешения от мирской суеты, не только как поэты-церковники.
Именно теперь, в обстановке еще не виданного дотоле в Англии обострения
классовой борьбы, в годы, когда мужает и уверенно идет вперед поэзия
революционного романтизма, Вордсворт и Кольридж становятся особенно
агрессивно настойчивыми в проповеди своей реакционной эстетики. Вордсворт
предпослал новому изданию своих стихотворений (1815) предисловие, в котором
прямо объявлял поэта создателем мира, не менее реального, чем
действительность.
В 1817 г. вышла "Литературная биография" (Biographia Literaria)
Кольриджа, соединявшая в себе литературные мемуары с изложением основ
эстетики английского реакционного романтизма. Сила "воображения", якобы
творящая и изменяющая мир, является у Кольриджа основным фактором создания
художественного произведения. Этот идеалистический культ воображения
противостоит в эстетике Кольриджа материалистическим тенденциям
просветительской эстетики, в которой под требованием подражания природе
содержалась мысль о том, что подлинное искусство есть отражение жизни.
Действительность была для Кольриджа "черным сном", как сам он сказал в
одном из своих стихотворений. Этому "черному сну" поэт противопоставлял
фантастический мир, созданный его воображением. В основе воображения,
утверждал Кольридж, лежит "идеальная воля", которая отождествляется для него
с представлением о боге. Так, поэт становился для Кольриджа священником,
посредником между богом и людьми. Это реакционное истолкование роли и
назначения поэзии явно противопоставлено взгляду революционных романтиков на
миссию поэта-гражданина, борца и просветителя.
Против революционно-романтического направления, победоносно
утверждавшего свое первенствующее значение в английской литературе,
выступили Саути. В эти годы Саути становился все более одиозной фигурой,
воплощая в себе тип придворного поэта-выскочки, беспринципно делавшего свою
холопскую карьеру.
В поэме "Видение суда" (A Vision of Judgment, 1821) Саути возносит
умершего короля Георга III, заслуженно навлекшего на себя ненависть и
презрение прогрессивных кругов английского общества. В предисловии к этой
поэме, в ответ на ироническое замечание Байрона в "Дон Жуане" об "Озерной
школе", Саути выступил с прямым доносом на Байрона и Шелли. "Люди с порочным
сердцем и развращенным воображением... восстали против самых священных
законов человеческого общества..., - писал он, - самое характерное для них -
это сатанинский дух гордости и дерзкого неблагочестия".
В другом доносе, напечатанном в торийской газете "Курьер", Саути
говорил о Байроне и Шелли как о врагах религии и семейной морали, которые
"стараются одновременно разрушить здание общественного порядка и внести
заразу в отдельные семьи".
Героическая гибель Байрона в Греции послужила для Саути новым
источником злобных треволнений; узнав о кончине поэта, Саути писал, что
сожалеет "о его смерти, так как она придет на помощь его вредоносной
репутации... мы будем отовсюду слышать похвалы ему. Я предвижу, что его
будут превозносить как мученика за дело свободы..."
Не случайно, что позднее творчество Кольриджа и Вордсворта, как и
писания их более бездарного собрата - Саути, являло картину полного упадка.
Сборник стихотворений Кольриджа "Листы из книги Сивиллы" (Sibylline
Leaves, 1817) - одно из доказательств этого упадка. Поэт объединяет в нем
стихотворения, относящиеся к разным годам - от 1801 по 1816, но, взятые в
целом, "Листы из книги Сивиллы" окрашены общим колоритом безнадежности и
болезненного мистицизма. Стихи сборника отмечены нарастающим пессимизмом и
усиливающимся презрением к человеку - "сосуду, лишенному смысла и
назначения", по определению автора. Враждебность ко всему земному и
жизнеутверждающему, аскетизм и спиритуализм господствуют в таких
стихотворениях, как "О развитии индивидуальной души" (1807), "Человеческая
жизнь. Об отрицании бессмертия" (1815) и др.
Творческие силы гибли в поэте. Сам Кольридж рассказал об этом в оде
"Уныние", в которой раскрывается картина разрушения художественного
восприятия мира, распад творческой индивидуальности.
Процесс разрушения таланта был отражен и в поздних произведениях
Вордсворта. В 1819 г. он напечатал поэму "Питер Белл", частично известную
раньше и осмеянную Байроном. В этой поэме стремление Вордсворта унизить
человеческое сознание и прославить иррациональное начало приняло
маниакальные, анекдотические формы: Вордсворт заставляет пьяного и
несется по небу - и впереди болтаются четки, а сзади - дьявольский хвост.
Такая "конкретизация" фантастики не изменяет основного мистического
колорита баллад Саути. Наоборот, он с тем большей серьезностью говорит о
"провидении", понимаемом им в пуританском духе как беспощадная и неодолимая
сила.
Временами и в балладах Саути звучат социальные мотивы. Но они получают
неизменно религиозное разрешение, как, например, в известной балладе "Суд
божий над епископом", переведенной Жуковским, где преступления
скряги-епископа наказаны свыше.
В. Г. Белинский дал развернутую отрицательную характеристику баллад
Саути во второй статье своей работы "Сочинения Александра Пушкина".
Белинский насмешливо говорит об идеализации средневековья, свойственной
Саути: "Чудные века были эти времена феодализма! Всякая добродетель в них
немедленно вознаграждалась и всякий порок немедленно наказывался... Вот
извольте жить в такие времена да читать баллады, в чудесах которых
разуверяет вас эта положительная действительность. Хуже всего то
обстоятельство, что в наше прозаическое время чтение чудесных баллад не
доставляет никакого удовольствия, но наводит апатию и скуку..." {В. Г.
Белинский. Собр. соч. в трех томах, т. III, M., Гослитиздат, 1948, стр.
248-249.}
Называя далее баллады, переведенные Жуковским, Белинский
останавливается специально на анализе "Баллады о том, как одна старушка
ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди".
Беспощадно высмеяв "готические" ухищрения Саути и гневно указав на то,
что такая поэзия поддерживает самые грубые суеверия, Белинский называет
баллады Саути "глупыми бреднями", подчеркивает вредоносный, упадочный
характер реакционной эстетики Саути.
Для заключительной отрицательной характеристики реакционного
романтизма, этой поэзии "нелепостей", "унижающих человеческое достоинство",
Белинский вновь использует одну из баллад Саути, переведенных Жуковским:
"Еще более характеризует романтизм средних веков баллада "Доника", которой
содержание состоит в том, что в прекрасную невесту рыцаря ни с того, ни с
сего вдруг вселился бес и оставил ее при алтаре, куда пришла она венчаться,
но оставил ее вместе с ее жизнию... Вот он, романтизм средних веков, мрачное
царство подземных демонских сил, от которых нет защиты самой невинности и
добродетели!" {В. Г. Белинский. Собр. соч. в трех томах, т. III, стр. 250.}
Так разоблачал Белинский антиобщественную, антигуманистическую,
упадочную сущность английского реакционного романтизма с его мистикой и
поповщиной. Перед строгим судом русского революционного демократа особенно
жалкими и искусственными выглядели "чудеса" лэйкистов, поэтика
"сверхъестественного начала", которую с такой настойчивостью разрабатывали
Саути, Вордсворт и Кольридж.
Отрицательную характеристику английского реакционного романтизма,
данную Белинским, углубил Н. Г. Чернышевский. Он указал на политическую
связь лэйкистов с континентальной реакцией, с литературой, поддерживающей
правительства, сплотившиеся вокруг Священного союза. "Баллады Саути,
переведенные Жуковским, - писал Чернышевский, - представляют уже английское
видоизменение немецкого романтизма". В данном случае Чернышевский имел в
виду реакционный немецкий романтизм, который отличался, по его словам,
"пристрастием к средним векам" и "диким поклонением всему, чем средние века
отличались от нового времени, - всему, что было в них туманного,
противоречащего ясному взгляду новой цивилизации, - поклонением всем
предрассудкам и нелепостям средних веков" {Н. Г. Чернышевский. Полное собр.
соч., т. III, М., ГИХЛ. 1947, стр. 25.}.
Баллады Саути далеки от народных баллад, в которых реалистическое
начало всегда оставалось основным. Не народное начало было ведущим в его
балладах, а поэтика реакционного предромантизма, унаследованная от
"готического романа". К "демоническим" персонажам последнего очень близки
образы баллад Саути: разочарованный Джаспер, надменный лорд Вильям,
несчастная Доника.
Характерная реакционная тенденция "Лирических баллад" подчинила себе
все творчество лэйкистов и обусловила его упадок.
Одно за другим появляются стихотворения лэйкистов, полные мистических
религиозных настроений, отталкивающе ханжеские, лишенные всякой
художественности. Таковы поэмы Вордсворта "Братья", "Гимн перед восходом
солнца в Шамуни" Кольриджа.
Воинствующе-религиозная тенденция присуща длиннейшей автобиографической
поэме Вордсворта "Прелюдия, или духовное развитие поэта" (The Prelude, or
Growth of the Poet's Mind, 1799-1805, напечатана в 1850 г.).
В четырнадцати главах этой поэмы Вордсворт изложил историю своего
духовного развития с 80-х годов XVIII века вплоть до начала столетия. Теперь
он каялся даже в своих симпатиях к жирондистам. "Прелюдия" немало
способствовала тому, что английские и американские литераторы эпохи
империализма с такой настойчивостью выдвигают Вордсворта чуть ли не на
первое место среди всех английских поэтов нового времени.
Эта поэма Вордсворта используется реакционной критикой XX века как
доказательство "мудрости" Вордсворта, отрекшегося от радикальных
устремлений, будто бы присущих ему ранее. Вордсворт говорит о
"разочаровании" в общественном движении, о суетности политической жизни.
По утверждению Вордсворта, он пришел к подлинной зрелости, только
окончательно убедившись в том, что единственный путь разрешения всех
мучительных проблем современности - религиозный стоицизм, моральное
совершенствование. Поэтому вся его жизнь до этого поворотного пункта и
оказывалась лишь "прелюдией".
Полностью приняв теперь реакционную политическую концепцию Берка,
Вордсворт противопоставил в этой поэме революционной Франции - "спокойную"
Англию. Образ Англии превращается в поэме Вордсворта в твердыню
религиозности и патриархальности, противостоящую революционной буре,
бушующей на континенте.
В проповеди реакционных идей Кольридж и Вордсворт были поддержаны Саути
- "жалким тори", как назвал его Маркс {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXI,
стр. 162.}.
Путь Саути от его ранних произведений к положению поэта-лауреата,
отмеченного особой милостью двора, отразился в его четырех поэмах,
написанных в годы наполеоновских войн: "Талаба-разрушитель" (Thalaba the
Destroyer, 1801), "Мэдок" (Madoc, 1805), "Проклятие Кехамы" (The Curse of
Kehama, 1810) и "Родерик, последний из готов" (Roderick, the last of the
Goths, 1814).
Все четыре поэмы в целом раскрывают эволюцию Саути от абстрактно
бунтарских настроений раннего периода его творчества к активной поддержке
торийской реакции.
Эта эволюция особенно ясно проявляется в выборе и изображении главных
действующих лиц четырех поэм Саути.
Арабский витязь Талаба, опекаемый сверхъестественными "благими" силами,
еще сохраняет в себе черты поборника справедливости, сражающегося против
некоего мирового зла, воплощенного в злых волшебниках - врагах героя.
Соответственно общей религиозной концепции Саути, Талаба в этой борьбе
побеждает только в силу того, что он "вооружен верой".
Гораздо более "земным" в своих поступках оказывается кельтский князь
Мэдок, который покидает родину, покоряемую саксами, чтобы создать новое
государство в Мексике. Мэдок уже не ищет абстрактной справедливости. Он
огнем и мечом поддерживает насильственную христианизацию, насаждаемую им
среди язычников-ацтеков. Саути цинично восхваляет в этой фантастической
поэме "спасительное" влияние насилия во имя религии, принудительное спасение
заблудших душ, непокорных слову увещания. Повесть о "подвигах" Мэдока
выглядит временами как прямая попытка прославления колониальной британской
агрессии.
В поэме "Проклятие Кехамы" благочестивый и набожный Ладурлад побеждает
силою своей веры колдуна - раджу Кехаму, ниспровергнутого богом Шивою -
защитником Ладурлада. Вмешательство сверхъестественной силы заключает и эту
поэму, посвященную прославлению фанатической покорности "божьей воле".
Но наиболее полно реакционный замысел Саути воплотился в образе
короля-грешника Родерика ("Родерик, последний из готов"), посягнувшего на
честь дочери своего вассала. Родерик искупает свой поступок отречением от
сана; король превращается в безымянного странника, тяжело страдающего и от
сознания своей вины и от зрелища победоносного нашествия мавров,
порабощающих Испанию. Так испанская тема, популярная среди английских
читателей в годы борьбы испанского народа против Наполеона, была
использована Саути для прославления феодально-церковной идеологии с
наибольшей полнотой в поэме "Родерик".
В середине первого десятилетия XIX века "Озерная школа" превратилась в
официально признанную группу писателей, представлявших господствующее
течение английской литературы. Правящие классы Англии оказывали им поддержку
и покровительство: Саути пользовался милостями двора, Кольриджу выплачивали
пенсию богачи-заводчики Веджвуды, Вордсворт получил выгодную синекуру и вел
переписку с лидерами английского правительства.
В 1809 г. триумвират литературной реакции подвергся неожиданному и
решительному нападению: двадцатилетний Байрон выступил с осмеянием и
разоблачающей критикой лэйкистов в своих "Английских бардах и шотландских
обозревателях".
О сознательной направленности сатиры говорил уже ее заголовок:
насмешливо называя лэйкистов "английскими б_а_р_д_а_м_и", Байрон подчеркивал
а_р_х_а_и_ч_н_о_с_т_ь тематики и мировоззрения поэтов, высмеивал их
средневековый маскарад, преклонение перед патриархальными условиями седой
старины.
Лэйкисты рассматриваются в сатире Байрона все вместе, как компактная
группа, что еще раз подчеркивает обдуманность наносимого Байроном удара.
Свой разгром "Озерной школы" Байрон начал с Саути, называя его
"продавцом баллад" в несколькими штрихами набрасывая реалистическую
карикатуру на поэта, делавшего придворную карьеру. Байрон особо вышучивает
ирреальность, антихудожественную и нелепую фантастику поэм Саути.
Клеймя ханжество "наивного" Вордсворта, "тупого ученика" "школы" Саути,
Байрон возмущается тем, как изображен в стихах Вордсворта английский народ.
Он привлекает для убийственной критики манерного примитивизма Вордсворта
балладу "Юродивый мальчик", сближая самого поэта с жалким персонажем его
баллады; Вордсворт представал перед английским читателем как идиотический
поэт идиотизма сельской жизни.
Критикуя третьего "барда", Кольриджа, Байрон высмеивал идеализм и
мистику, "темноту" его поэзии.
Выступление Байрона против "Озерной школы" было предвестьем того этапа,
на котором, в условиях нового подъема революционного движения в Англии и
жестокой общественно-политической борьбы, сформировалось
революционно-романтическое направление английской литературы.
Поведение лэйкистов в эпоху нового подъема революционного движения,
начавшегося в 1811-1812 гг. и достигшего своего апогея в 1816-1823 гг.,
наглядно доказало, что Саути, Вордсворт и Кольридж были на стороне торийской
олигархии. Поддержка британской внешней политики и затем - поддержка
правительств, сплотившихся вокруг Священного Союза, становится целью многих
литературных выступлений лэйкистов.
Они приняли и стали защищать официальную торийскую формулу внешней
политики в период 1805-1815 гг., демагогически изображавшую военные
предприятия Британии как "защиту" европейских народов от французской
опасности. Так, Вордсворт воспел события освободительной войны на
континенте, которые британская политика стремилась использовать в своих
целях. Великие исторические битвы изображены в стихотворениях Вордсворта как
деяния, вдохновленные "свыше", а народные массы - как орудие все того же
"провидения".
Реакционное истолкование, которое дает Вордсворт историческим событиям
в своих стихах о наполеоновских войнах, особенно ясно выражено в
стихотворении "Французская армия в России":
Рече господь: "вы - голод, снег, мороз -
Кончайте битву страшною победой".
(Перевод Д. М.).
Так английский реакционный писатель XIX века пытался уже тогда
посягнуть на славу подлинных героев борьбы против Наполеона - лучших сынов
русского народа. Не "дубина народной войны", а "провидение" и развязанные им
стихии оказались, по Вордсворту, причиной поражения французских полчищ.
Это преднамеренное извращение исторической правды Вордсвортом
разительно отличается от трактовки той же темы революционными романтиками.
Байрон уже в "Паломничестве Чайльд-Гарольда" посвятил вдохновенные строфы
испанскому народу, борющемуся против французского нашествия, а впоследствии
не раз отзывался с восхищением о мужестве русского народа.
В своей оценке событий Вордсворт был поддержан Кольриджем. Неуклюжая и
претенциозная трагедия Кольриджа "Заполья" (Zapolya, 1817) была прямым
апофеозом реставрации, иносказательным прославлением внешней политики
Британии, содействовавшей Священному Союзу.
На фоне жизни фантастического юго-восточного государства развертывается
борьба двух сил: защитнику старых традиций, консерватору Раабу Кьюприли,
воплощающему черты реакционно-романтического героя, противостоит узурпатор
князь Эмерик, властный и энергичный авантюрист, налагающий на страну иго
военного деспотизма, - очевидная параллель с Наполеоном. Борьба
заканчивается падением Эмерика и восстановлением "законной" династии. Эта
развязка вызвана нарочитым вмешательством потустороннего мистического
начала, "чудом".
В своем верноподданническом лакействе, в своем преклонении перед
Священным Союзом подлее всех оказался Саути. Еще в 1814 г. он заявил, что
считает миссией Англии "объединение и консолидацию контрреволюции";
осуществлению этой миссии Саути и способствовал, насколько то было в его
силах. Воспевая английский национализм в поэме "Паломничество поэта в
Ватерлоо" (The Poet's Pilgrimage to Waterloo, 1816), Саути взывал к
"божественной музе", разъясняющей благое и высокое назначение Священного
Союза.
На раннем этапе, в стихотворении "Бленгеймский бой", Саути говорил о
тщете земной славы и осуждал войны, затеянные европейскими монархами для
своей выгоды. Но теперь он самым выспренним образом повествовал о битве при
Ватерлоо, льстил Веллингтону, прославлял его талант полководца и выставлял
его как исполнителя воли "провидения". Ханжество и британский национализм
характерным образом соединялись в этой поэме.
Националистическая тенденция Саути еще резче проявилась в его книге
"Жизнь Нельсона". Фальсифицируя историю, Саути стремился создать
националистический культ Нельсона, культ коварной захватнической политики
правящих классов Англии.
В то время, когда Байрон и Шелли клеймили политику Священного Союза и
предрекали ее провал, Саути, в качестве дипломированного поэта реакции,
раболепно славословил Священный Союз как опору контрреволюционного "порядка"
в Европе.
Поэты "Озерной школы" были единодушны в поддержке Священного Союза.
Извращая действительное историческое значение периода наполеоновских войн,
они стремились всячески принизить значение народных движений, нанесших
поражение наполеоновским полчищам. Это объясняется страхом лэйкистов перед
активностью народных масс, особенно ярко сказавшимся в их отношении к
выступлениям английского рабочего класса.
Байрон, восхищенный мужеством луддитов и возмущенный подлой расправой с
ними, выступил с парламентской речью в защиту представителей английского
рабочего класса, а в сатирически гневной "Оде авторам билля против
разрушителей станков" (1812) прямо призвал рабочий люд Англии к борьбе.
В противоположность этому реакционные романтики были напуганы и
встревожены новым подъемом революционного движения в Англии и особенно -
активизацией рабочего класса. Тема рабочего класса властно врывается в их
творчество, но получает откровенно реакционное освещение.
С цинической откровенностью высказал свой страх перед нараставшим
рабочим движением Саути. "Война бедняков против богачей" кажется ему
"наихудшим из всех ужасов, которые нам непосредственно угрожают". Об этом он
говорит в письме к Хиллу (30 мая 1812 г.), в период ожесточенного
преследования луддитов. До самой смерти страх перед рабочим движением не
оставляет Саути.
Он не раз предостерегал английских капиталистов о том, что их
бесчеловечное отношение к рабочим порождает "тяжкое сознание
несправедливости, невыносимых обид, превосходящих все причины, побуждавшие
когда-либо народ к восстанию" (письмо к Маю от 1 марта 1833 г.). Но эти
тревожные предупреждения носят охранительный характер, порождены нарастающей
тревогой Саути за судьбы собственнического строя. Многие из его замечаний по
поводу тягостного положения английских рабочих объясняются также и торийской
демагогией: в раздорах между промышленным капиталом и аристократическим
землевладением Саути был решительно на стороне помещиков, противников
реформы, за которую боролись промышленники.
"Война бедняков против богачей", пугавшая Саути, страшила и Вордсворта.
В 1814 г. Вордсворт напечатал поэму "Прогулка" (The Excursion), повторявшую
и развивавшую уже высказанные им ранее идеи религиозного смирения и
стоицизма. Байрон в "Дон Жуане" резко осудил ханжеский дух этой поэмы
Вордсворта.
В беседе между четырьмя персонажами поэмы - Пастором, Коробейником,
Отшельником и Странником - не раз возникает тревожащая Вордсворта проблема
рабочего класса. Поэт нападает на буржуазно-либеральных поборников реформы,
помогающих промышленникам вести борьбу за власть с торийской олигархией.
Следствием промышленного развития является гибель деревни и быстрый рост
города, обнажение противоречий, ведущее к неминуемым столкновениям между
рабочим классом и собственниками.
Поэт с сочувствием говорит о страданиях рабочего, когда-то "свободного"
человека, который становится придатком машины, говорит о детях, чей труд
эксплуатируется на фабриках и заводах. Но единственное, о чем он мечтает, -
это некоторая регламентация труда и усиленное попечительство церкви над
рабочими, которое якобы должно привести к установлению "равенства душ".
Ханжество Вордсворта мало в чем уступает цинизму Саути. Вордсворт готов
принять бесчеловечный капиталистический строй с условием, чтобы при
фабриканте состоял пастор, "просвещающий" рабочую массу. В этой реакционной
идиллии полно отразилась органическая связь религиозности Вордсворта с
идеологией английского полицейского государства и наметились перспективы,
ведущие вглубь XIX века - к реакционному "христианскому социализму".
Это было еще одним качественно-новым моментом в реакционной
литературной деятельности Вордсворта: в произведениях предыдущего периода
образ сельского пастора представлялся как образ церковника, наставляющего
своих прихожан. Теперь, когда торийской олигархии угрожало ширившееся
движение народных масс, Вордсворт нашел для священника определенное место в
строе "полицейского государства", защищающего собственников.
В своей поэме Вордсворт попутно нападал на французскую революцию, как
на злостный пример, губительный, с его точки зрения, и для народов, и для
отдельных лиц. В поэме "Прогулка" Коробейник и Странник - истинно верующие
христиане, поддакивающие пастору и умиленно внемлющие его
разглагольствованиям, - дружно обрушиваются, с Пастором во главе, на некоего
свободомыслящего Отшельника, осмеливающегося усомниться в благости и
человечности "провидения". Отшельник введен в поэму только для того, чтобы
быть мишенью нападок, антагонистом для благочестивых христиан. Его
бунтарство Вордсворт объясняет, в частности, и греховным влиянием
французской революции. Впрочем, по воле автора, Отшельник вынужден признать
себя побежденным; уныло-дидактическая "Прогулка" заканчивается триумфом
проповедников христианского долготерпения и покорности "провидению".
Использовать церковь для "примирения классов", для духовного
порабощения обездоленных, эксплуатируемых и возмущенных рабочих масс пытался
не только Вордсворт. То же делал и Кольридж. В своей "Проповеди, обращенной
к высшим и средним классам по поводу существующих бедствий и недовольств" (A
Lay Sermon addressed to the Higher and Middle Classes on the Existing
Distresses and Discontents, 1817), он призывал к усилению церковного влияния
на широкие массы, к насаждению христианского смирения и набожности.
В эти бурные годы лэйкисты активизируются не только как проповедники
смирения и отрешения от мирской суеты, не только как поэты-церковники.
Именно теперь, в обстановке еще не виданного дотоле в Англии обострения
классовой борьбы, в годы, когда мужает и уверенно идет вперед поэзия
революционного романтизма, Вордсворт и Кольридж становятся особенно
агрессивно настойчивыми в проповеди своей реакционной эстетики. Вордсворт
предпослал новому изданию своих стихотворений (1815) предисловие, в котором
прямо объявлял поэта создателем мира, не менее реального, чем
действительность.
В 1817 г. вышла "Литературная биография" (Biographia Literaria)
Кольриджа, соединявшая в себе литературные мемуары с изложением основ
эстетики английского реакционного романтизма. Сила "воображения", якобы
творящая и изменяющая мир, является у Кольриджа основным фактором создания
художественного произведения. Этот идеалистический культ воображения
противостоит в эстетике Кольриджа материалистическим тенденциям
просветительской эстетики, в которой под требованием подражания природе
содержалась мысль о том, что подлинное искусство есть отражение жизни.
Действительность была для Кольриджа "черным сном", как сам он сказал в
одном из своих стихотворений. Этому "черному сну" поэт противопоставлял
фантастический мир, созданный его воображением. В основе воображения,
утверждал Кольридж, лежит "идеальная воля", которая отождествляется для него
с представлением о боге. Так, поэт становился для Кольриджа священником,
посредником между богом и людьми. Это реакционное истолкование роли и
назначения поэзии явно противопоставлено взгляду революционных романтиков на
миссию поэта-гражданина, борца и просветителя.
Против революционно-романтического направления, победоносно
утверждавшего свое первенствующее значение в английской литературе,
выступили Саути. В эти годы Саути становился все более одиозной фигурой,
воплощая в себе тип придворного поэта-выскочки, беспринципно делавшего свою
холопскую карьеру.
В поэме "Видение суда" (A Vision of Judgment, 1821) Саути возносит
умершего короля Георга III, заслуженно навлекшего на себя ненависть и
презрение прогрессивных кругов английского общества. В предисловии к этой
поэме, в ответ на ироническое замечание Байрона в "Дон Жуане" об "Озерной
школе", Саути выступил с прямым доносом на Байрона и Шелли. "Люди с порочным
сердцем и развращенным воображением... восстали против самых священных
законов человеческого общества..., - писал он, - самое характерное для них -
это сатанинский дух гордости и дерзкого неблагочестия".
В другом доносе, напечатанном в торийской газете "Курьер", Саути
говорил о Байроне и Шелли как о врагах религии и семейной морали, которые
"стараются одновременно разрушить здание общественного порядка и внести
заразу в отдельные семьи".
Героическая гибель Байрона в Греции послужила для Саути новым
источником злобных треволнений; узнав о кончине поэта, Саути писал, что
сожалеет "о его смерти, так как она придет на помощь его вредоносной
репутации... мы будем отовсюду слышать похвалы ему. Я предвижу, что его
будут превозносить как мученика за дело свободы..."
Не случайно, что позднее творчество Кольриджа и Вордсворта, как и
писания их более бездарного собрата - Саути, являло картину полного упадка.
Сборник стихотворений Кольриджа "Листы из книги Сивиллы" (Sibylline
Leaves, 1817) - одно из доказательств этого упадка. Поэт объединяет в нем
стихотворения, относящиеся к разным годам - от 1801 по 1816, но, взятые в
целом, "Листы из книги Сивиллы" окрашены общим колоритом безнадежности и
болезненного мистицизма. Стихи сборника отмечены нарастающим пессимизмом и
усиливающимся презрением к человеку - "сосуду, лишенному смысла и
назначения", по определению автора. Враждебность ко всему земному и
жизнеутверждающему, аскетизм и спиритуализм господствуют в таких
стихотворениях, как "О развитии индивидуальной души" (1807), "Человеческая
жизнь. Об отрицании бессмертия" (1815) и др.
Творческие силы гибли в поэте. Сам Кольридж рассказал об этом в оде
"Уныние", в которой раскрывается картина разрушения художественного
восприятия мира, распад творческой индивидуальности.
Процесс разрушения таланта был отражен и в поздних произведениях
Вордсворта. В 1819 г. он напечатал поэму "Питер Белл", частично известную
раньше и осмеянную Байроном. В этой поэме стремление Вордсворта унизить
человеческое сознание и прославить иррациональное начало приняло
маниакальные, анекдотические формы: Вордсворт заставляет пьяного и