Страница:
Байрона и Шелли, складывается и зрелое творчество Вальтера Скотта как
романиста. Проблема народа, его места и роли в историческом процессе была
подсказана писателю всей совокупностью грозных и знаменательных исторических
событий того времени. Не следует недооценивать и роли шотландского вопроса.
В Шотландии оказался весьма живучим патриархально-клановый строй жизни.
После изгнания Стюартов и Шотландия начала постепенно приобщаться к
буржуазному развитию, но процесс этот затянулся. Земля в Шотландии по
традиции считалась собственностью кланов. Первоначальная дань вождю клана
превратилась постепенно в денежный оброк, арендную плату. Но эти земельные
платежи еще в начале XIX века были очень низки. "Лишь после 1811 года
произошла окончательная и действительная узурпация, насильственное
превращение _собственности, клана в частную собственность_, в современном
смысле слова, _вождя_" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 83.}.
На примере аристократки Сутерленд из Шотландии, "хорошо усвоившей
Мальтуса", можно видеть, что означал на практике каннибальский процесс
"очищения поместий" (clearing of estates). Графиня решила превратить свои
родовые земли в пастбище для овец. Вот трагическая картина конца одного
шотландского клана: "С 1814 по 1820 г. эти 15000 человек, составлявших
приблизительно 3000 семей, систематически изгонялись и выселялись. Все их
деревни были срыты и сожжены, и все их поля превращены в луга для овец" {Там
же, стр. 84.}.
В 1821 г. 15 тысяч шотландцев (Gaels) были уже заменены 131 тысячью
овец. Другие шотландские аристократы, заменив сначала людей овцами,
превратили затем пастбища в охотничьи парки.
Процесс "очищения поместий" точно таким же образом проходил в Англии в
XVI, XVII и XVIII столетиях. В Шотландии этот процесс закончился в начале
XIX века.
Вальтер Скотт стал очевидцем трагедии родной ему Шотландии. Процесс
завершения "очищения поместий" совпал с периодом создания Скоттом
исторических романов. На его глазах распадались и гибли некогда
могущественные и гордые кланы. Уходила в небытие колоритная, овеянная
суровой поэзией Шотландия, кончалась красочная глава бурной и самобытной
отечественной истории. В своих романах Вальтер Скотт с поразительной
рельефностью запечатлел старую Шотландию горных кланов.
Далекий по своим консервативным политическим воззрениям от Шелли и
Байрона, Скотт в то же время не может быть отождествлен с реакционными
поэтами "Озерной школы". От последних его отличает признание серьезной
о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_о_й р_о_л_и ч_е_л_о_в_е_к_а и_з н_а_р_о_д_а; народ в его
романах выступает как деятельная историческая сила. Эта точка зрения
Вальтера Скотта на народ была обусловлена уроками революций и широких
народных движений. Творчество Вальтера Скотта имело поэтому прогрессивный
характер.
Реализм Вальтера Скотта обнаруживается в смелости, с какой он
углубляется в исследование исторического процесса, подготовившего появление
современной ему Англии. "Устрашающий" пример французской революции, насилием
проложившей пути прогрессу общества, ставил ощутительные пределы реализму
шотландского романиста. В романах, воскрешающих прошлое, народ представлялся
ему силой, входящей в общенациональную гармонию, а не выпадающей из нее.
Современность же явила пример распада общественного целого, кричащей
дисгармонии, жестокой "распри чертогов и лачуг". В его откликах на
современные темы непосредственнее всего ощущается буржуазная узость взглядов
Вальтера Скотта, хотя именно зрелище народной трагедии и вынуждает его на
некоторую критику современных порядков.
Обычно принято считать, что романтизм Вальтера Скотта состоит в
противопоставлении живописного и поэтичного прошлого бесцветному,
деляческому настоящему. Такое понимание сущности романтизма является чисто
внешним, формальным. Ведь именно это "бесцветное и деляческое" составляло,
пользуясь выражением Ленина, содержание "действительного развития" общества,
т. е. его капиталистического развития; оно было и средством
"революционизирования общества", о котором неустанно говорили и Маркс и
Энгельс.
Диалектика борьбы за подлинный прогресс сводилась к тому, чтобы, исходя
из противоречий развитого буржуазного общества, в недрах самого этого
общества (в лице пролетариата), найти действительную силу, способную
покончить с бесчеловечным господством буржуазии.
Симпатии Вальтера Скотта принадлежали прошлому. Политическая
консервативность романиста исторически, в ее конкретном виде, заключалась в
противопоставлении уже изжитого Англией вчерашнего дня - ее настоящему.
Сопоставление Вальтера Скотта с Пушкиным будет в данном случае весьма
уместно. Изображая в "Капитанской дочке" восстание Пугачева, войну крестьян
против помещичьего ига, Пушкин подошел к русской истории с точки зрения ее
подлинных, реальных исторических интересов. Энгельс указывает, что "...рядом
с противоречиями между дворянством, монархией и буржуазией существовало
общее противоречие между эксплоататорами и эксплоатируемыми, между неимущими
рабочими и богатыми бездельниками..." {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV,
стр. 358.} Пушкин представил русскую историю в свете этого основного, общего
противоречия, которое составляло содержание не только вчерашнего и
сегодняшнего (времени Пушкина), но и завтрашнего дня истории. Пушкин поэтому
смог дать образец подлинно реалистического исторического романа.
Содержанием романов Вальтера Скотта является показ "противоречий между
дворянством, монархией и буржуазией"; а это был вопрос, исторически
бесповоротно решаемый во времена Вальтера Скотта в пользу буржуазии.
Исторически изжитое становилось для романиста мерой оценки современной
Англии и перспектив ее будущего развития. В этом и состоял смысл и
консервативности, и романтичности писателя.
Вальтер Скотт дал образец именно б_у_р_ж_у_а_з_н_о_г_о
и_с_т_о_р_и_ч_е_с_к_о_г_о р_о_м_а_н_а, в котором прошлое взято в свете
противоречий и конфликтов, уже исторически исчерпанных, изжитых обществом. В
"Капитанской дочке" Пушкина мы видим иной, высший тип исторического романа:
в нем п_р_о_ш_л_о_е осмыслено в свете неисчерпанного, неизжитого
общественного конфликта. В "Борисе Годунове" конфликт между "мнением
народным" и волей венценосных узурпаторов был конфликтом неизжитым,
конфликтом, определявшим будущие судьбы России. Очевидно поэтому огромное
историческое превосходство Пушкина над шотландским романистом, как очевидна
и несостоятельность попыток выдать гениального русского поэта за ученика и
подражателя Вальтера Скотта.
Важным для английских романтиков был вопрос об отношении к
литературному наследству, точнее, к классицизму. На проблеме отношения к
классицизму сталкивались в ожесточенной идейной борьбе различные направления
романтизма. Поэты "Озерной школы", сменившие революционные увлечения на
реакционные взгляды, последовательно, со своей точки зрения, отвергли
традиции классицизма отечественного и французского, отвергли и философию
Просвещения. И это было закономерно: в представлении романтиков всех
направлений идеи Просвещения неразрывно соединялись с традициями
классицизма; отвергая классицизм, "лэйкисты" отвергали общественную
направленность литературы (выступления Вордсворта, Кольриджа и их
сторонников против Мильтона, Спенсера и Попа).
В предисловии к "Лирическим балладам" лэйкисты отвергли классицистские
традиции во имя простонародной тематики; но это был во многом мнимый
демократизм, стремление законсервировать литературу на уровне примитивных и
отсталых, антиобщественных представлений.
В противоположность поэтам "Опорной школы" и в борьбе _ нею поэты
революционного направления отстаивали идейное наследие просветителей и
традиции классицизма. Уже в самых ранних опытах Байрона видно стремление
воспользоваться идеями просветителей, в частности Вольтера и Руссо, для
общественно целостного осмысления жизни. В этом главный смысл защиты
Байроном и Шелли литературных традиций прошлого: они были в их творчестве
одним из средств идейно-осознанного, революционно-критического подхода к
действительности.
Думая о создании "правильной" (т. е. построенной на классицистских
принципах) английской пьесы, Байрон мечтал о пропагандистской, идейно
насыщенной, революционной драме, апеллирующей к гражданским чувствам
читателя. Байрон тяготеет к философски насыщенному монологу ("Манфред",
"Каин"), Шелли слагает гимны в честь "интеллектуальной красоты" человека.
Оба они борются со стремлением реакционных романтиков "оглупить" литературу.
Уже в 1820 г. Байрон приходит к признанию, что все они - Скотт, Саути,
Вордсворт, Мур, Кэмпбелл - заблуждаются, уходя от действительности в
вымышленный мир. Он иронизирует над потоком легковесных и невразумительных
романтических повестей: "Мэдок", "Талаба", "Гебир", говоря о них, что это -
"тарабарщина, написанная всеми размерами и ни на одном из известных языков".
Байрон выступил сторонником знаменитых "единств" классицизма. Но какой
смысл скрывался у Байрона за этой защитой классицистских единств? Сжимая
действие во времени и пространстве, он стремился к максимальному сгущению
идейной, общественной сущности драматического действия. Преклоняясь перед
Альфиери, он хотел писать в его духе, превратить драму в рупор передовых
гражданских убеждений, стать автором "суровой республиканской трагедии". Все
более усложненная, затемненная форма у реакционных романтиков закономерно
сочеталась со все большим убожеством содержания их творчества, тогда как
Шелли и Байрон шли к суровой простоте, к боевой, разящей сатире, элементам
критического реализма. Путь Шелли от "Королевы Маб" к "Ченчи" и ясной
философской и политической лирике, как и путь Байрона от
анархо-индивидуалистической романтики первых поэм к "Дон Жуану" и блестящим
сатирическим памфлетам, весьма показателен.
Именно у Шелли и Байрона яснее всего обнаруживается связь с наиболее
значимыми явлениями отечественной литературы прошлого, например, с
Мильтоном. Мильтоновская тома борьбы гигантов ("Потерянный рай") оказалась
живучей в творчестве революционных романтиков. В форме величественного
столкновения гигантов и Шелли, и Байрон могли передать ощущение не совсем
для них ясных, но колоссальных исторических конфликтов, к которым пришла
Англия и Европа их времени. Шелли символизирует титанические усилия
человечества вырваться из оков классового эксплуататорского гнета и в
"Королеве Маб", и в "Восстании Ислама", и в "Освобожденном Прометее". Дух
непреклонного и гордого мильтоновского Сатаны живет в Манфреде и Каине
Байрона. Образ философа-бунтаря Прометея, вступающего в бой за счастье всего
человечества, озаряет творчество революционных романтиков. Символизация
огромных, но еще неясно рисуемых общественно-исторических тенденций вошла
заметным моментом в систему революционно-романтической эстетики.
К грандиозной титаноборческой символике прибегал и Лэндор. Так, в поэме
"Кризаор" он изображает титана, поработившего людей и гибнущего в схватке с
разгневанным Юпитером. Но символика эта лишена социального пафоса и
демократического звучания; она либерально-бесцветна и исторически
бессодержательна.
Даже у далекого от политической борьбы романтика Китса заметно
характерное стремление к теме борьбы титанов ("Гиперион"). Но Китс занимает
особое место в рядах английского романтизма. Личные симпатии толкают его в
сторону буржуазно-реформистских писателей (Ли Гент), а своей проповедью
"чистого искусства" он близок к поэтам "Озерной школы". Отвергая, подобно
им, идейное наследие просветителей, Китс, однако, удерживает в своем
творчестве подчеркнуто чувственный, стихийно-материалистический взгляд на
природу, в то время как реакционные романтики развивали
пассивно-созерцательные, мистические взгляды на человека и общество
(Кольридж).
Приход революционных романтиков в литературу, знаменовавший необычайную
остроту социальных противоречий в Англии, поставил писателей перед
необходимостью более четкого идейного самоопределения. Творчество Китса
может служить наглядным подтверждением этому. Китс стремится сохранить ясные
жизнерадостные воззрения на природу и человека, но это стремление осложнено
у него кричащими противоречиями. Он испытывает некоторое влияние эстетики
консервативного романтизма, выдвигая теорию "чистого", "вечного" искусства,
но в то же время всем своим творчеством протестует против грязной и
уродливой прозы современного ему буржуазного общества. Он выступает против
пуритански-ханжеского отрицания плотских радостей (Вордсворт) и против
условной живописности экзотики, искажающей правду о человеке (Мур). Своим
протестом против антиэстетической сущности современной ему жизни
("Гиперион"), воспеванием гармонически мощного, равного "богам" человека
("Эндимион"), Китс приближался к Шелли и Байрону. В противоречии с мотивами
эстетства и аполитичности в творчестве Китса звучат и социально-критические
тенденции ("Изабелла", второй вариант "Гипериона", лирика).
Байрон хорошо выразил кризисный, неустоявшийся характер поэзии Китса,
сказав о нем в "Дон Жуане":
Джон Китс был критиком убит как раз в ту пору,
Когда великое он обещал создать,
Пусть непонятное, - когда явил он взору
Богов античности, сумев о них сказать,
Как сами бы они сказали!..
Давая тут же общую оценку современной английской литературы, Байрон
писал:
Передо мной царил сэр Вальтер Скотт. За мной -
Мур с Кэмпбеллом. Затем ханжами музы стали
И на сионский холм блуждать пошли толпой
С поэтами, что сплошь - церковники...
Байрон и Шелли явно выделяли Китса из сонма ханжей и литературных
церковников. Вместе с тем Байрон следующим образом определил характер
античных увлечений Китса: "великое он обещал создать, пусть непонятное". Тот
античный идеал, который вдохновлял Китса, был оторван от современности, не
связан с передовыми общественными убеждениями, образец которых дали
просветители. Искусство Китса могло бы стать великим, но именно в указанном
выше смысле осталось "непонятным". Напротив, Шелли и Байрон развили
передовые эстетические традиции Просвещения, соединив их с передовыми
современными им общественными идеями; они пришли к сочетанию художественно
"великого" с общественно "понятным".
Особое место в романтической художественной практике занял вопрос о
руссоистских традициях, весьма интересовавший романтиков. Поэты "Озерной
школы", в частности Вордсворт, вследствие своих реакционных общественных
позиций могли лишь извратить традиции руссоизма. Они принимали и развивали
одну сторону Руссо, Руссо-созерцателя, искавшего утешения и спасения в
объятиях природы. Но они отвергли Руссо-протестанта и мятежника,
опечаленного зрелищем народных страданий, возмущенного пороками
собственнической цивилизации {Легко ощутимо звучание бунтарской,
социально-критической стороны руссоизма в ранних произведениях поэтов
"Озерной школы". Следует сделать исключение для Вордсворта, и в более
поздних произведениях которого в изображении картин народной жизни
продолжает ощущаться влияние традиций Руссо-обличителя.}.
В своем изображении мира природы Вордсворт исключает общественный мир
человека. Человек поглощается бездумным растительным бытием природы. Правда,
Вордсворту нельзя отказать в умении ярко и точно передавать отдельные
моменты из жизни природы, но в целом образ природы у него обеднен; он не
согрет разумным, общественно осмысленным присутствием человека.
Шелли и Байрон выступили не учениками, а противниками лейкистов. Они
развивали бунтарскую революционно-критическую сторону руссоизма. Для Байрона
("Чайльд-Гарольд") Руссо
...одарен был Пифии глаголом,
И в мире целом он зажег пожар,
И разрушеньем угрожал престолам...
В противоположность реакционным романтикам, революционные романтики
рисуют "природы идеал" через восприятие передового гражданского сознания, в
неразрывной общности с ним; они изображают природу созвучной свободному
человеческому духу.
Реакционные романтики оторвали природу от человека; революционные
романтики соединили природу с человеком; если первое обесчеловечили природу,
то вторые ее очеловечили. Это очеловечение природы составляет большую
заслугу революционного романтизма, хотя оно нередко и омрачено
идеалистическими элементами у Шелли, моментами неверия в человека и
нигилистического отчаяния у Байрона. Очеловечение природы было шагом вперед
на пути к свободному и творческому воззрению на природу, которое стало
возможно только в нашем социалистическом обществе.
Байрон и Шелли завоевали вечную признательность передового человечества
как стойкие борцы за права народов на национальную независимость и свободу.
Они поднялись со словами гневного обличения против буржуазно-помещичьей
Англии - душительницы свободы народов. На их произведениях лежит печать
немеркнущей красоты, которую сообщает им благородный пафос свободомыслия и
ненависти ко всем и всяческим формам реакции и угнетения человека ("Каин",
"Дон Жуан", "Освобожденный Прометей").
Но вместе с тем нельзя не видеть глубоких противоречий, от которых не
было свободно творчество Байрона и Шелли. Так, у автора "Бронзового века" и
"Сарданапала" ясно зримо присутствие некоторых традиций
буржуазно-аристократической культуры (индивидуализм, элементы
антиобщественного нигилизма, противоречиво сочетающихся с ярко выраженными
началами народной, демократической культуры - с пафосом свободолюбия,
глубоким уважением к народу, презрением к паразитизму "высших классов",
ненавистью к политической реакции и религиозному ханжеству, со стремлением
утвердить высокую гражданскую миссию искусства.
-----
Позднее творчество Вордсворта и Лэндора, Саути и Кольриджа, шло под
знаком все большого вырождения. Романтические традиции продолжал Томас
Карлейль, по и его романтизму присуще реакционное начало. Пессимистический
итог, который изгнанник Байрон подвел в "Дон Жуане", обозревая английскую
литературу извне, из Италии, полностью оправдался. Глубокие противоречия
зрелого капиталистического общества Англии, классовые бои чартизма с
буржуазией положили конец романтизму как направлению.
Однако романтические традиции в английской литературе отмирают не
полностью. Продолжает существовать, все более развиваясь, буржуазное
общество, из оппозиции к которому выросло романтическое направление. В 30-е
годы зарождается "блестящая школа английских романистов", приходят в
литературу Диккенс и Теккерей. В их творчество входят и романтические
элементы, содержанием которых становятся иллюзии писателей насчет характера
д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_г_о р_а_з_в_и_т_и_я общественных противоречий.
Так, "пиквикистская" идиллия у Диккенса составляет романтический момент в
воззрениях Диккенса: он пытается на чисто романтический лад, игнорируя
действительное развитие общества, отыскать внебуржуазный идеал человеческого
существования. Но тот же Диккенс в романах второй половины своего
творчества, воскресивших "сумрачный эпос" буржуазной Англии, в значительной
мере отказывается от романтических иллюзий, хотя непонимание исторической
роли рабочего класса и не позволяет ему до конца от них отрешиться.
Примечательно, что наследие революционного романтизма подхватила чартистская
поэзия, развивая и обогащая его революционно-критическую сущность, но уже в
новых условиях, в условиях классовых боев организованного рабочего класса с
буржуазией.
Остается справедливым положение о том, что почвой, питавшей романтизм в
прошлом, могли быть незрелые, только еще оформлявшиеся противоречия между
силами рабочего класса и силами капитализма. Исторически сознательная,
опирающаяся на строго научную революционную теорию борьба пролетариата за
свое классовое господство отнимает почву у романтизма в его старом
содержании, кладет конец романтизму как особому н_а_п_р_а_в_л_е_н_и_ю в
литературе.
В свете выступления И. В. Сталина на XIX съезде партии для
исследователей литературы прошлого становятся особенно ясными несомненные
исторические заслуги революционных романтиков. Это они - Байрон и Шелли -
борьбой за национальную независимость и суверенитет народов Ирландии,
Греции, Италии и за демократические права и свободу английского народа
навсегда связали свои имена с историей мирового освободительного движения.
В связи с гениальным трудом И. В. Сталина "Марксизм и вопросы
языкознания" большой интерес приобретает для исследователей борьба
революционных романтиков за чистоту, силу и художественную выразительность
родного им языка.
Товарищ Г. М. Маленков отметил в своем докладе на XIX съезде партии
громадную общественно-воспитательную роль сатиры. Это указание обращает наше
внимание на актуальность и ценность литературы прошлого, в частности,
революционного романтизма, подвергавшего острому сатирическому разоблачению
общественные пороки и язвы, порожденные капитализмом.
Коммунисты Англии, поднимая знамя национальной независимости и
национального суверенитета, выброшенное за борт буржуазией, являются
подлинными хранителями и восприемниками английской демократической культуры.
Литература революционного романтизма - часть культурного наследия прошлого -
сохраняет до сих пор большое идейно-познавательное и художественное
значение.
Глава 1
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1780 г. И АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Английские просветители начали свою деятельность уже после того, как
буржуазная революция в Англии закончилась классовым компромиссом 1688/89
года, наложившим печать на развитие политической и экономической жизни
Англии. В результате "славной революции" "буржуазия стала скромной, но
признанной частью господствующих классов Англии. Вместе с ними она была
заинтересована в подавлении огромных трудящихся масс народа" {К. Маркс и Ф.
Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 298.}.
Английское просветительство отличалось во многом более умеренным
характером критики феодально-абсолютистских учреждений и принципов, чем в
предреволюционной Франции. Но быстрое развитие капитализма в Англии рано
выявило его противоречия, позволило наиболее проницательным идеологам
английского просвещения развернуть критику отдельных сторон капитализма
(Свифт и Мандевиль). Эта критика была продолжена теоретиками конца XVIII
века, когда события французской буржуазной революции обострили и ускорили
размежевание противоположных лагерей в Англии,
Испуганная революционными событиями на континенте, английская буржуазия
переходит к неприкрытому реакционному гонению на прогрессивный лагерь,
отказывается от демагогической игры в просветительство, в либерализм. В то
же время наиболее революционно настроенные идеологи под влиянием
углубляющихся социальных противоречий жизни Англии, находя опору в
политических идеях французского Просвещения и в политической практике
французских революционеров, порывают с умеренностью, характерной для
английского Просвещения, и впервые делают попытки связаться с широкими
массами "четвертого сословия". При этом в своих теоретических положениях они
эволюционируют от идей буржуазного Просвещения к новым социальным идеям,
подчас предвосхищающим построения утопического социализма. Эти явления
получили яркое выражение, например, в творчестве выдающегося
демократического писателя и теоретика 90-х годов XVIII века - Вильяма
Годвина.
Английская буржуазия, проделавшая свою революцию на столетие раньше
французской, относилась враждебно к французской революции. "Впрочем, среди
буржуазии было все же прогрессивное меньшинство, - говорит Энгельс, - люди,
интересы которых не особенно выигрывали от компромисса. Это меньшинство,
состоящее главным образом из менее зажиточной буржуазии, относилось с
симпатией к революции, но в парламенте оно было бессильно" {К. Маркс и Ф.
Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 301.}.
Деятельность этого "прогрессивного меньшинства" в основном протекала не
в парламенте, а в ряде политических обществ. Из них наиболее известны
"Общество революции", "Конституционное общество" и "Лондонское
корреспондентское общество".
"Общество революции" (The Revolution Society) было основано в честь
годовщины так называемой "славной революции". Общество насчитывало в своем
составе таких крупных ученых, как Джозеф Пристли (Joseph Priestley,
1733-1804) и Ричард Прайс (Richard Price, 1723-1791). На экономическую
работу Прайса, разоблачающую процесс огораживания земель, Маркс ссылается в
24-й главе "Капитала".
"Конституционное общество" (The Constitutional Society), основанное в
1769 г., первоначально называлось "Обществом билля о правах", затем
романиста. Проблема народа, его места и роли в историческом процессе была
подсказана писателю всей совокупностью грозных и знаменательных исторических
событий того времени. Не следует недооценивать и роли шотландского вопроса.
В Шотландии оказался весьма живучим патриархально-клановый строй жизни.
После изгнания Стюартов и Шотландия начала постепенно приобщаться к
буржуазному развитию, но процесс этот затянулся. Земля в Шотландии по
традиции считалась собственностью кланов. Первоначальная дань вождю клана
превратилась постепенно в денежный оброк, арендную плату. Но эти земельные
платежи еще в начале XIX века были очень низки. "Лишь после 1811 года
произошла окончательная и действительная узурпация, насильственное
превращение _собственности, клана в частную собственность_, в современном
смысле слова, _вождя_" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 83.}.
На примере аристократки Сутерленд из Шотландии, "хорошо усвоившей
Мальтуса", можно видеть, что означал на практике каннибальский процесс
"очищения поместий" (clearing of estates). Графиня решила превратить свои
родовые земли в пастбище для овец. Вот трагическая картина конца одного
шотландского клана: "С 1814 по 1820 г. эти 15000 человек, составлявших
приблизительно 3000 семей, систематически изгонялись и выселялись. Все их
деревни были срыты и сожжены, и все их поля превращены в луга для овец" {Там
же, стр. 84.}.
В 1821 г. 15 тысяч шотландцев (Gaels) были уже заменены 131 тысячью
овец. Другие шотландские аристократы, заменив сначала людей овцами,
превратили затем пастбища в охотничьи парки.
Процесс "очищения поместий" точно таким же образом проходил в Англии в
XVI, XVII и XVIII столетиях. В Шотландии этот процесс закончился в начале
XIX века.
Вальтер Скотт стал очевидцем трагедии родной ему Шотландии. Процесс
завершения "очищения поместий" совпал с периодом создания Скоттом
исторических романов. На его глазах распадались и гибли некогда
могущественные и гордые кланы. Уходила в небытие колоритная, овеянная
суровой поэзией Шотландия, кончалась красочная глава бурной и самобытной
отечественной истории. В своих романах Вальтер Скотт с поразительной
рельефностью запечатлел старую Шотландию горных кланов.
Далекий по своим консервативным политическим воззрениям от Шелли и
Байрона, Скотт в то же время не может быть отождествлен с реакционными
поэтами "Озерной школы". От последних его отличает признание серьезной
о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_о_й р_о_л_и ч_е_л_о_в_е_к_а и_з н_а_р_о_д_а; народ в его
романах выступает как деятельная историческая сила. Эта точка зрения
Вальтера Скотта на народ была обусловлена уроками революций и широких
народных движений. Творчество Вальтера Скотта имело поэтому прогрессивный
характер.
Реализм Вальтера Скотта обнаруживается в смелости, с какой он
углубляется в исследование исторического процесса, подготовившего появление
современной ему Англии. "Устрашающий" пример французской революции, насилием
проложившей пути прогрессу общества, ставил ощутительные пределы реализму
шотландского романиста. В романах, воскрешающих прошлое, народ представлялся
ему силой, входящей в общенациональную гармонию, а не выпадающей из нее.
Современность же явила пример распада общественного целого, кричащей
дисгармонии, жестокой "распри чертогов и лачуг". В его откликах на
современные темы непосредственнее всего ощущается буржуазная узость взглядов
Вальтера Скотта, хотя именно зрелище народной трагедии и вынуждает его на
некоторую критику современных порядков.
Обычно принято считать, что романтизм Вальтера Скотта состоит в
противопоставлении живописного и поэтичного прошлого бесцветному,
деляческому настоящему. Такое понимание сущности романтизма является чисто
внешним, формальным. Ведь именно это "бесцветное и деляческое" составляло,
пользуясь выражением Ленина, содержание "действительного развития" общества,
т. е. его капиталистического развития; оно было и средством
"революционизирования общества", о котором неустанно говорили и Маркс и
Энгельс.
Диалектика борьбы за подлинный прогресс сводилась к тому, чтобы, исходя
из противоречий развитого буржуазного общества, в недрах самого этого
общества (в лице пролетариата), найти действительную силу, способную
покончить с бесчеловечным господством буржуазии.
Симпатии Вальтера Скотта принадлежали прошлому. Политическая
консервативность романиста исторически, в ее конкретном виде, заключалась в
противопоставлении уже изжитого Англией вчерашнего дня - ее настоящему.
Сопоставление Вальтера Скотта с Пушкиным будет в данном случае весьма
уместно. Изображая в "Капитанской дочке" восстание Пугачева, войну крестьян
против помещичьего ига, Пушкин подошел к русской истории с точки зрения ее
подлинных, реальных исторических интересов. Энгельс указывает, что "...рядом
с противоречиями между дворянством, монархией и буржуазией существовало
общее противоречие между эксплоататорами и эксплоатируемыми, между неимущими
рабочими и богатыми бездельниками..." {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV,
стр. 358.} Пушкин представил русскую историю в свете этого основного, общего
противоречия, которое составляло содержание не только вчерашнего и
сегодняшнего (времени Пушкина), но и завтрашнего дня истории. Пушкин поэтому
смог дать образец подлинно реалистического исторического романа.
Содержанием романов Вальтера Скотта является показ "противоречий между
дворянством, монархией и буржуазией"; а это был вопрос, исторически
бесповоротно решаемый во времена Вальтера Скотта в пользу буржуазии.
Исторически изжитое становилось для романиста мерой оценки современной
Англии и перспектив ее будущего развития. В этом и состоял смысл и
консервативности, и романтичности писателя.
Вальтер Скотт дал образец именно б_у_р_ж_у_а_з_н_о_г_о
и_с_т_о_р_и_ч_е_с_к_о_г_о р_о_м_а_н_а, в котором прошлое взято в свете
противоречий и конфликтов, уже исторически исчерпанных, изжитых обществом. В
"Капитанской дочке" Пушкина мы видим иной, высший тип исторического романа:
в нем п_р_о_ш_л_о_е осмыслено в свете неисчерпанного, неизжитого
общественного конфликта. В "Борисе Годунове" конфликт между "мнением
народным" и волей венценосных узурпаторов был конфликтом неизжитым,
конфликтом, определявшим будущие судьбы России. Очевидно поэтому огромное
историческое превосходство Пушкина над шотландским романистом, как очевидна
и несостоятельность попыток выдать гениального русского поэта за ученика и
подражателя Вальтера Скотта.
Важным для английских романтиков был вопрос об отношении к
литературному наследству, точнее, к классицизму. На проблеме отношения к
классицизму сталкивались в ожесточенной идейной борьбе различные направления
романтизма. Поэты "Озерной школы", сменившие революционные увлечения на
реакционные взгляды, последовательно, со своей точки зрения, отвергли
традиции классицизма отечественного и французского, отвергли и философию
Просвещения. И это было закономерно: в представлении романтиков всех
направлений идеи Просвещения неразрывно соединялись с традициями
классицизма; отвергая классицизм, "лэйкисты" отвергали общественную
направленность литературы (выступления Вордсворта, Кольриджа и их
сторонников против Мильтона, Спенсера и Попа).
В предисловии к "Лирическим балладам" лэйкисты отвергли классицистские
традиции во имя простонародной тематики; но это был во многом мнимый
демократизм, стремление законсервировать литературу на уровне примитивных и
отсталых, антиобщественных представлений.
В противоположность поэтам "Опорной школы" и в борьбе _ нею поэты
революционного направления отстаивали идейное наследие просветителей и
традиции классицизма. Уже в самых ранних опытах Байрона видно стремление
воспользоваться идеями просветителей, в частности Вольтера и Руссо, для
общественно целостного осмысления жизни. В этом главный смысл защиты
Байроном и Шелли литературных традиций прошлого: они были в их творчестве
одним из средств идейно-осознанного, революционно-критического подхода к
действительности.
Думая о создании "правильной" (т. е. построенной на классицистских
принципах) английской пьесы, Байрон мечтал о пропагандистской, идейно
насыщенной, революционной драме, апеллирующей к гражданским чувствам
читателя. Байрон тяготеет к философски насыщенному монологу ("Манфред",
"Каин"), Шелли слагает гимны в честь "интеллектуальной красоты" человека.
Оба они борются со стремлением реакционных романтиков "оглупить" литературу.
Уже в 1820 г. Байрон приходит к признанию, что все они - Скотт, Саути,
Вордсворт, Мур, Кэмпбелл - заблуждаются, уходя от действительности в
вымышленный мир. Он иронизирует над потоком легковесных и невразумительных
романтических повестей: "Мэдок", "Талаба", "Гебир", говоря о них, что это -
"тарабарщина, написанная всеми размерами и ни на одном из известных языков".
Байрон выступил сторонником знаменитых "единств" классицизма. Но какой
смысл скрывался у Байрона за этой защитой классицистских единств? Сжимая
действие во времени и пространстве, он стремился к максимальному сгущению
идейной, общественной сущности драматического действия. Преклоняясь перед
Альфиери, он хотел писать в его духе, превратить драму в рупор передовых
гражданских убеждений, стать автором "суровой республиканской трагедии". Все
более усложненная, затемненная форма у реакционных романтиков закономерно
сочеталась со все большим убожеством содержания их творчества, тогда как
Шелли и Байрон шли к суровой простоте, к боевой, разящей сатире, элементам
критического реализма. Путь Шелли от "Королевы Маб" к "Ченчи" и ясной
философской и политической лирике, как и путь Байрона от
анархо-индивидуалистической романтики первых поэм к "Дон Жуану" и блестящим
сатирическим памфлетам, весьма показателен.
Именно у Шелли и Байрона яснее всего обнаруживается связь с наиболее
значимыми явлениями отечественной литературы прошлого, например, с
Мильтоном. Мильтоновская тома борьбы гигантов ("Потерянный рай") оказалась
живучей в творчестве революционных романтиков. В форме величественного
столкновения гигантов и Шелли, и Байрон могли передать ощущение не совсем
для них ясных, но колоссальных исторических конфликтов, к которым пришла
Англия и Европа их времени. Шелли символизирует титанические усилия
человечества вырваться из оков классового эксплуататорского гнета и в
"Королеве Маб", и в "Восстании Ислама", и в "Освобожденном Прометее". Дух
непреклонного и гордого мильтоновского Сатаны живет в Манфреде и Каине
Байрона. Образ философа-бунтаря Прометея, вступающего в бой за счастье всего
человечества, озаряет творчество революционных романтиков. Символизация
огромных, но еще неясно рисуемых общественно-исторических тенденций вошла
заметным моментом в систему революционно-романтической эстетики.
К грандиозной титаноборческой символике прибегал и Лэндор. Так, в поэме
"Кризаор" он изображает титана, поработившего людей и гибнущего в схватке с
разгневанным Юпитером. Но символика эта лишена социального пафоса и
демократического звучания; она либерально-бесцветна и исторически
бессодержательна.
Даже у далекого от политической борьбы романтика Китса заметно
характерное стремление к теме борьбы титанов ("Гиперион"). Но Китс занимает
особое место в рядах английского романтизма. Личные симпатии толкают его в
сторону буржуазно-реформистских писателей (Ли Гент), а своей проповедью
"чистого искусства" он близок к поэтам "Озерной школы". Отвергая, подобно
им, идейное наследие просветителей, Китс, однако, удерживает в своем
творчестве подчеркнуто чувственный, стихийно-материалистический взгляд на
природу, в то время как реакционные романтики развивали
пассивно-созерцательные, мистические взгляды на человека и общество
(Кольридж).
Приход революционных романтиков в литературу, знаменовавший необычайную
остроту социальных противоречий в Англии, поставил писателей перед
необходимостью более четкого идейного самоопределения. Творчество Китса
может служить наглядным подтверждением этому. Китс стремится сохранить ясные
жизнерадостные воззрения на природу и человека, но это стремление осложнено
у него кричащими противоречиями. Он испытывает некоторое влияние эстетики
консервативного романтизма, выдвигая теорию "чистого", "вечного" искусства,
но в то же время всем своим творчеством протестует против грязной и
уродливой прозы современного ему буржуазного общества. Он выступает против
пуритански-ханжеского отрицания плотских радостей (Вордсворт) и против
условной живописности экзотики, искажающей правду о человеке (Мур). Своим
протестом против антиэстетической сущности современной ему жизни
("Гиперион"), воспеванием гармонически мощного, равного "богам" человека
("Эндимион"), Китс приближался к Шелли и Байрону. В противоречии с мотивами
эстетства и аполитичности в творчестве Китса звучат и социально-критические
тенденции ("Изабелла", второй вариант "Гипериона", лирика).
Байрон хорошо выразил кризисный, неустоявшийся характер поэзии Китса,
сказав о нем в "Дон Жуане":
Джон Китс был критиком убит как раз в ту пору,
Когда великое он обещал создать,
Пусть непонятное, - когда явил он взору
Богов античности, сумев о них сказать,
Как сами бы они сказали!..
Давая тут же общую оценку современной английской литературы, Байрон
писал:
Передо мной царил сэр Вальтер Скотт. За мной -
Мур с Кэмпбеллом. Затем ханжами музы стали
И на сионский холм блуждать пошли толпой
С поэтами, что сплошь - церковники...
Байрон и Шелли явно выделяли Китса из сонма ханжей и литературных
церковников. Вместе с тем Байрон следующим образом определил характер
античных увлечений Китса: "великое он обещал создать, пусть непонятное". Тот
античный идеал, который вдохновлял Китса, был оторван от современности, не
связан с передовыми общественными убеждениями, образец которых дали
просветители. Искусство Китса могло бы стать великим, но именно в указанном
выше смысле осталось "непонятным". Напротив, Шелли и Байрон развили
передовые эстетические традиции Просвещения, соединив их с передовыми
современными им общественными идеями; они пришли к сочетанию художественно
"великого" с общественно "понятным".
Особое место в романтической художественной практике занял вопрос о
руссоистских традициях, весьма интересовавший романтиков. Поэты "Озерной
школы", в частности Вордсворт, вследствие своих реакционных общественных
позиций могли лишь извратить традиции руссоизма. Они принимали и развивали
одну сторону Руссо, Руссо-созерцателя, искавшего утешения и спасения в
объятиях природы. Но они отвергли Руссо-протестанта и мятежника,
опечаленного зрелищем народных страданий, возмущенного пороками
собственнической цивилизации {Легко ощутимо звучание бунтарской,
социально-критической стороны руссоизма в ранних произведениях поэтов
"Озерной школы". Следует сделать исключение для Вордсворта, и в более
поздних произведениях которого в изображении картин народной жизни
продолжает ощущаться влияние традиций Руссо-обличителя.}.
В своем изображении мира природы Вордсворт исключает общественный мир
человека. Человек поглощается бездумным растительным бытием природы. Правда,
Вордсворту нельзя отказать в умении ярко и точно передавать отдельные
моменты из жизни природы, но в целом образ природы у него обеднен; он не
согрет разумным, общественно осмысленным присутствием человека.
Шелли и Байрон выступили не учениками, а противниками лейкистов. Они
развивали бунтарскую революционно-критическую сторону руссоизма. Для Байрона
("Чайльд-Гарольд") Руссо
...одарен был Пифии глаголом,
И в мире целом он зажег пожар,
И разрушеньем угрожал престолам...
В противоположность реакционным романтикам, революционные романтики
рисуют "природы идеал" через восприятие передового гражданского сознания, в
неразрывной общности с ним; они изображают природу созвучной свободному
человеческому духу.
Реакционные романтики оторвали природу от человека; революционные
романтики соединили природу с человеком; если первое обесчеловечили природу,
то вторые ее очеловечили. Это очеловечение природы составляет большую
заслугу революционного романтизма, хотя оно нередко и омрачено
идеалистическими элементами у Шелли, моментами неверия в человека и
нигилистического отчаяния у Байрона. Очеловечение природы было шагом вперед
на пути к свободному и творческому воззрению на природу, которое стало
возможно только в нашем социалистическом обществе.
Байрон и Шелли завоевали вечную признательность передового человечества
как стойкие борцы за права народов на национальную независимость и свободу.
Они поднялись со словами гневного обличения против буржуазно-помещичьей
Англии - душительницы свободы народов. На их произведениях лежит печать
немеркнущей красоты, которую сообщает им благородный пафос свободомыслия и
ненависти ко всем и всяческим формам реакции и угнетения человека ("Каин",
"Дон Жуан", "Освобожденный Прометей").
Но вместе с тем нельзя не видеть глубоких противоречий, от которых не
было свободно творчество Байрона и Шелли. Так, у автора "Бронзового века" и
"Сарданапала" ясно зримо присутствие некоторых традиций
буржуазно-аристократической культуры (индивидуализм, элементы
антиобщественного нигилизма, противоречиво сочетающихся с ярко выраженными
началами народной, демократической культуры - с пафосом свободолюбия,
глубоким уважением к народу, презрением к паразитизму "высших классов",
ненавистью к политической реакции и религиозному ханжеству, со стремлением
утвердить высокую гражданскую миссию искусства.
-----
Позднее творчество Вордсворта и Лэндора, Саути и Кольриджа, шло под
знаком все большого вырождения. Романтические традиции продолжал Томас
Карлейль, по и его романтизму присуще реакционное начало. Пессимистический
итог, который изгнанник Байрон подвел в "Дон Жуане", обозревая английскую
литературу извне, из Италии, полностью оправдался. Глубокие противоречия
зрелого капиталистического общества Англии, классовые бои чартизма с
буржуазией положили конец романтизму как направлению.
Однако романтические традиции в английской литературе отмирают не
полностью. Продолжает существовать, все более развиваясь, буржуазное
общество, из оппозиции к которому выросло романтическое направление. В 30-е
годы зарождается "блестящая школа английских романистов", приходят в
литературу Диккенс и Теккерей. В их творчество входят и романтические
элементы, содержанием которых становятся иллюзии писателей насчет характера
д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_г_о р_а_з_в_и_т_и_я общественных противоречий.
Так, "пиквикистская" идиллия у Диккенса составляет романтический момент в
воззрениях Диккенса: он пытается на чисто романтический лад, игнорируя
действительное развитие общества, отыскать внебуржуазный идеал человеческого
существования. Но тот же Диккенс в романах второй половины своего
творчества, воскресивших "сумрачный эпос" буржуазной Англии, в значительной
мере отказывается от романтических иллюзий, хотя непонимание исторической
роли рабочего класса и не позволяет ему до конца от них отрешиться.
Примечательно, что наследие революционного романтизма подхватила чартистская
поэзия, развивая и обогащая его революционно-критическую сущность, но уже в
новых условиях, в условиях классовых боев организованного рабочего класса с
буржуазией.
Остается справедливым положение о том, что почвой, питавшей романтизм в
прошлом, могли быть незрелые, только еще оформлявшиеся противоречия между
силами рабочего класса и силами капитализма. Исторически сознательная,
опирающаяся на строго научную революционную теорию борьба пролетариата за
свое классовое господство отнимает почву у романтизма в его старом
содержании, кладет конец романтизму как особому н_а_п_р_а_в_л_е_н_и_ю в
литературе.
В свете выступления И. В. Сталина на XIX съезде партии для
исследователей литературы прошлого становятся особенно ясными несомненные
исторические заслуги революционных романтиков. Это они - Байрон и Шелли -
борьбой за национальную независимость и суверенитет народов Ирландии,
Греции, Италии и за демократические права и свободу английского народа
навсегда связали свои имена с историей мирового освободительного движения.
В связи с гениальным трудом И. В. Сталина "Марксизм и вопросы
языкознания" большой интерес приобретает для исследователей борьба
революционных романтиков за чистоту, силу и художественную выразительность
родного им языка.
Товарищ Г. М. Маленков отметил в своем докладе на XIX съезде партии
громадную общественно-воспитательную роль сатиры. Это указание обращает наше
внимание на актуальность и ценность литературы прошлого, в частности,
революционного романтизма, подвергавшего острому сатирическому разоблачению
общественные пороки и язвы, порожденные капитализмом.
Коммунисты Англии, поднимая знамя национальной независимости и
национального суверенитета, выброшенное за борт буржуазией, являются
подлинными хранителями и восприемниками английской демократической культуры.
Литература революционного романтизма - часть культурного наследия прошлого -
сохраняет до сих пор большое идейно-познавательное и художественное
значение.
Глава 1
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1780 г. И АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Английские просветители начали свою деятельность уже после того, как
буржуазная революция в Англии закончилась классовым компромиссом 1688/89
года, наложившим печать на развитие политической и экономической жизни
Англии. В результате "славной революции" "буржуазия стала скромной, но
признанной частью господствующих классов Англии. Вместе с ними она была
заинтересована в подавлении огромных трудящихся масс народа" {К. Маркс и Ф.
Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 298.}.
Английское просветительство отличалось во многом более умеренным
характером критики феодально-абсолютистских учреждений и принципов, чем в
предреволюционной Франции. Но быстрое развитие капитализма в Англии рано
выявило его противоречия, позволило наиболее проницательным идеологам
английского просвещения развернуть критику отдельных сторон капитализма
(Свифт и Мандевиль). Эта критика была продолжена теоретиками конца XVIII
века, когда события французской буржуазной революции обострили и ускорили
размежевание противоположных лагерей в Англии,
Испуганная революционными событиями на континенте, английская буржуазия
переходит к неприкрытому реакционному гонению на прогрессивный лагерь,
отказывается от демагогической игры в просветительство, в либерализм. В то
же время наиболее революционно настроенные идеологи под влиянием
углубляющихся социальных противоречий жизни Англии, находя опору в
политических идеях французского Просвещения и в политической практике
французских революционеров, порывают с умеренностью, характерной для
английского Просвещения, и впервые делают попытки связаться с широкими
массами "четвертого сословия". При этом в своих теоретических положениях они
эволюционируют от идей буржуазного Просвещения к новым социальным идеям,
подчас предвосхищающим построения утопического социализма. Эти явления
получили яркое выражение, например, в творчестве выдающегося
демократического писателя и теоретика 90-х годов XVIII века - Вильяма
Годвина.
Английская буржуазия, проделавшая свою революцию на столетие раньше
французской, относилась враждебно к французской революции. "Впрочем, среди
буржуазии было все же прогрессивное меньшинство, - говорит Энгельс, - люди,
интересы которых не особенно выигрывали от компромисса. Это меньшинство,
состоящее главным образом из менее зажиточной буржуазии, относилось с
симпатией к революции, но в парламенте оно было бессильно" {К. Маркс и Ф.
Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 301.}.
Деятельность этого "прогрессивного меньшинства" в основном протекала не
в парламенте, а в ряде политических обществ. Из них наиболее известны
"Общество революции", "Конституционное общество" и "Лондонское
корреспондентское общество".
"Общество революции" (The Revolution Society) было основано в честь
годовщины так называемой "славной революции". Общество насчитывало в своем
составе таких крупных ученых, как Джозеф Пристли (Joseph Priestley,
1733-1804) и Ричард Прайс (Richard Price, 1723-1791). На экономическую
работу Прайса, разоблачающую процесс огораживания земель, Маркс ссылается в
24-й главе "Капитала".
"Конституционное общество" (The Constitutional Society), основанное в
1769 г., первоначально называлось "Обществом билля о правах", затем