Страница:
ощущает ее таинственность и величие, для того нет опасности быть
соблазненным ложными измышлениями религиозных систем или обожествлением
первопричины вселенной... Вся эта жалкая история о дьяволе, Еве и спасителе,
детские россказни о боге-отце несовместимы со знанием звезд" (примечание к
первой песне "Королевы Маб").
В примечаниях к "Королеве Маб", как и во всем, что пишет Шелли, видна
глубокая осведомленность во всех областях науки и ясный, пытливый ум. Мысль
о том, что природой управляет не добрая или злая воля бога-творца, а
материальная необходимость, пронизывает суждения Шелли.
"История, политика, мораль, критика... все принципы науки одинаково
подтверждают истинность учения о Необходимости", - пишет Шелли в примечаниях
к шестой песне "Королевы Маб". "Астрономия учит нас, что Земля... находится
в состоянии непрерывного изменения, что полюса становятся с каждым годом все
более перпендикулярными к эклиптике... Кости животных, свойственных жаркому
поясу, были найдены на севере Сибири и на берегах реки Огайо. В центральных
областях Германии были найдены в окаменелом состоянии растения, которые
требуют для своей культуры теперешнего климата Индостана... Свидетельство
старых писателей убеждает нас в том, что климат Британии, Германии и Франции
был раньше суровее, чем теперь, и большие их реки ежегодно замерзали".
Стихийно-материалистическая тенденция подрывала основы пантеизма Шелли.
Вступая в неизбежное противоречие с идеалистическим представлением о "духе
природы", она придавала - если не всем, то многим - его картинам природы
реалистические черты.
В философских взглядах Шелли, как и его современников, ранних
утопических социалистов, много наивного и непоследовательного. В стремлении
найти всем явлениям действительности материалистическое, научное объяснение,
Шелли отожествляет явления общественной жизни с природой.
Наивно было представление молодого Шелли о плавном и постепенном
движении вперед как о законе развития бытия. Наивна была его уверенность в
спасительности вегетарианства, якобы предназначенного человеку самой
природой.
Позднее Шелли сам признает незрелость своих воззрений этого периода.
Когда "Королева Маб" без его согласия была переиздана, Шелли опротестовал
это в печати. "С чисто литературной точки зрения, - писал он, - поэма эта
очень слаба, впрочем, с этим я бы мог еще примириться. Но я посвятил себя
борьбе со всяким религиозным, политическим и семейным деспотизмом. Я вижу
ясно, что философские воззрения, нравственные теории и политические
стремления, высказанные мною в этом произведении, слишком еще незрелы,
необдуманны".
Но общее направление философских исканий молодого Шелли, отразившихся в
"Королеве Маб", было для своего времени глубоко прогрессивно.
Уже в "Королеве Маб" тема природы приобретает широко философский смысл:
Шелли находит в развитии и смене явлений природы подтверждение своим
социальным взглядам. Он укрепляется в сознании, что все изменяется и
существующий порядок вещей не вечен.
Атеизм, как и острый политический смысл поэмы, ее антибуржуазная
направленность, были прекрасно поняты врагами Шелли: "Королева Маб" явилась
одной из главных причин ожесточенной травли поэта, которая и привела к тому,
что Шелли был вынужден покинуть Англию. "В новой Англии, - писал по этому
поводу Герцен, - люди, как Байрон и Шелли, бродят иностранцами; один просит
у ветра нести его куда-нибудь, только не на родину; у другого судьи, с
помощью обезумевшей от изуверства семьи, отбирают детей, потому что он не
верит в бога" {Герцен. Былое и думы. Гослитиздат. Л., 1947, стр. 632.}.
"Неудивительно, что с первого появления в свет самого свежего и
юношеского из его произведений - "Королевы Маб", отпечатанной в очень
небольшом числе экземпляров и даже не пущенной в продажу, - на злополучного
поэта обрушилось такое негодование табунной части английского общества и
журнальной сволочи, какого не испытывал на себе ни Байрон, ни один из так
называемых демонических поэтов ни в какой стране, хотя бы гораздо менее
политически свободной, чем Англия. Имя Шелли сделалось пугалом для взрослых
детей академии, прилавка и парламента" {В. Бассардин. Шелли. "Дело", 1880, Э
9, стр. 111.}, - писал о Шелли один из его первых русских исследователей,
Бассардин, брат великого русского ученого Мечникова.
Поводом к травле послужили семейные дела поэта. Вскоре после исключения
из университета Шелли женился на Гарриэт Вестбрук, дочери трактирщика.
Друзья и биографы единодушно сходятся на том, что этот брак был совершен в
порыве юношеской опрометчивости. Гарриэт, прочно усвоившая мещанскую мораль,
не могла стать другом, надежной опорой в жизни поэта-борца. Шелли расстался
со своей первой женой, оставив ей все свои скромные средства. В 1814 г.
Шелли вступил в гражданский брак с Мэри Годвин, дочерью Вильяма Годвина и
английской радикальной писательницы Мэри Уолстонкрафт.
Разрыв с Гарриэт и гражданский брак с Мэри Годвин дали желанную пищу
"школе злословия". Против Шелли была развернута целая кампания самой грязной
клеветы. В 1814 г. Шелли вынужден был вместе с женой покинуть Англию. К
этому его побуждало и расстроенное здоровье.
В июле 1814 г. Шелли едет во Францию, откуда перебирается в Швейцарию.
Но в сентябре того же года нужда заставила его вернуться в Англию. Шли
месяцы, полные лишений и преследований. Поэта осаждали кредиторы, общество
преследовало его и его жену как нарушителей буржуазной морали.
В 1816 г. Шелли с женой вновь уезжает в Швейцарию. Здесь, в Сешероне,
предместье Женевы, произошла встреча и дружеское сближение Шелли с Байроном.
По возвращении в Англию в конце 1816 г. Шелли узнал о том, что его
первая жена, Гарриэт, утопилась. Причиной самоубийства была, повидимому,
гнетущая обстановка, окружавшая ее, и обман со стороны человека, с которым
Гарриэт связала свою судьбу после разрыва с Шелли. Реакционные круги,
искавшие повода для расправы с Шелли, поспешили, однако, обвинить его в этой
смерти.
Когда Шелли, оформив свой брак с Мэри Годвин, потребовал от родных
Гарриэт возвращения ему детей от первого брака, Вестбруки, подстрекаемые
реакционерами и ханжами, ответили отказом. Возникло громкое судебное дело,
привлекшее внимание всего тогдашнего общества. Официальная Англия жестоко
отомстила Шелли за его вольномыслие. Личным решением лорда-канцлера Шелли
было отказано в праве воспитывать собственных детей. Он обвинялся в
безнравственности и атеизме, открыто провозглашенном в "Королеве Маб".
Это решение юридически поставило Шелли вне закона и послужило сигналом
к самой разнузданной травле поэта. Шелли чувствовал, что дальше оставаться в
Англии немыслимо. Он опасался также, что у него отнимут и детей от второго
брака. 12 марта 1818 г. Шелли навсегда покинул Англию.
"... Шелли, лучшего и самого великодушного из людей, они изгнали из
родной страны как бешеную собаку за то, что он усумнился в догме", - с
возмущением писал Байрон.
Период, прошедший с момента возвращения Шелли из Ирландии до изгнания
(1812-1818), становится для поэта периодом напряженной творческой работы и
дальнейшего роста политического сознания под влиянием поднимающегося
рабочего движения в Англии и все углубляющегося конфликта Шелли с английским
буржуазным обществом.
В философских трактатах, политических памфлетах и художественных
произведениях Шелли, написанных в эти годы, критика буржуазного общества
становится все более острой, выводы все более радикальными и
целеустремленными. Философский диалог "Опровержение деизма" (A Refutation of
Deism, 1814), написанный два года спустя после "Обращения к ирландскому
народу" и год спустя после "Королевы Маб", свидетельствует о несомненных
сдвигах в сознании поэта. Шелли дает политически острую критику деизма, как
философии компромисса и примирения, ищущей третьего, промежуточного пути
между христианской мистикой и атеизмом. Исходя из задач современной
общественной борьбы, он вскрывает политический вред христианской морали
непротивления злу насилием. Это является принципиально новым у Шелли.
"Доктрина покорности самому наглому деспотизму, призыв любить наших врагов и
молиться за них, доктрина веры и смирения связывает совершенствование
человеческого характера с таким уничижением и доверчивостью, какие
духовенство и тираны всех времен находили весьма удобными для своих целей.
Совершенно очевидно, что целая нация христиан (если бы такая аномалия могла
просуществовать хоть день) оказалась бы, словно стадо скота, добычей первого
захватчика. Нет сомнения, что достаточно было бы десяти разбойников, чтобы
покорить мир, если бы он состоял из рабов, не способных к сопротивлению". В
произведениях этих лет идеалом Шелли становится человек, подавивший в себе
себялюбие и готовый пожертвовать всем ради установления общего счастья и
социальной справедливости.
В конце 1815 г. Шелли завершает поэму "Аластор, или дух уединения"
(Alastor, or the Spirit of Solitude, 1816), написанную вскоре после
возвращения из первой поездки за границу, обогатившей его новыми
наблюдениями.
Герой поэмы, одинокий поэт, не может найти счастья. Душа его рвется в
беспредельные просторы, жаждет нового, необычайного. В его странствованиях
перед ним раскрывается все великолепие природы, то спокойно-величавой, то
бурной, стремительной, грозной; моря и реки, снежные вершины, леса и луга
проходят перед его взором. Но поэт не находит покоя и удовлетворения.
Пренебрегая обществом простых людей, отвергая их бесхитростные чувства, он
тщетно преследует свой воображаемый идеал и погибает в одиночестве,
безмолвно осуждаемый всей природой.
Шелли осудил в этой поэме бесплодный индивидуализм, попытку возвыситься
над другими людьми, найти счастье вдали от народного горя. "Эта картина, -
писал Шелли в предисловии к поэме, - содержит наставление современным людям.
Сосредоточенность поэта в себе была отомщена фуриями всесильной страсти,
приведшей его к быстрой гибели". "Все, кто эгоистичен, слеп и
бездеятелен..., - заключает он, - определяют вековечное горе и одиночество в
мире".
Образу себялюбца из поэмы "Аластор" противостоит привлекательный образ
принца Атаназа из одноименной поэмы (Prince Athanase, 1817). Это друг всех
страдающих и обездоленных, который делится с ними всем, что имеет.
В своих "Размышлениях о морали" (Speculations on Morals, 1816),
написанных вслед за "Аластором", Шелли в форме социально-политического
трактата развивает идеи, высказанные в поэтической форме и в "Аласторе" и
других произведениях. Он разоблачает эгоизм как практическую мораль
буржуазного общества, где "каждый желает нагромождать излишества про запас
для себя, хотя бы другие погибали от голода". В этом трактате мы видим уже
вполне определившимся взгляд Шелли на долг человека перед обществом, перед
родиной. В свете своей политической программы борьбы за освобождение
человечества Шелли считает стремление к общему счастью основой истинной
добродетели.
Не может быть и речи о счастливом общежитии людей, пишет Шелли в
"Рассуждении о морали", если "одно лицо или один класс лиц наслаждается
высочайшим счастьем, в то время, как другой страдает от крайней нищеты.
Необходимо, чтобы счастье, создаваемое общими усилиями и сохраняемое общей
заботой, распределялось бы согласно законным требованиям отдельной личности;
в противном случае, хотя бы создаваемое количество было тем же самым, задача
общества оставалась бы невыполненной".
Одним из наиболее значительных произведений Шелли, законченных до
отъезда из Англии, является поэма "Восстание Ислама" (The Revolt of Islam,
1818), первоначально озаглавленная "Лаон и Цитна, или революция в Золотом
городе. Видение XIX века". Эту поэму рассматривают обычно как аллегорическое
изображение французской буржуазной революции 1789 года, но такое
истолкование сужает ее исторический смысл.
В "Восстании Ислама" Шелли, действительно, уделяет большое внимание
революционным событиям во Франции, но не из созерцательного интереса к
прошлому. Назвав свою поэму "Видением XIX века", Шелли обращает ее целиком к
настоящему. Революция 1789 года интересует поэта как важнейшее звено в
современной освободительной борьбе европейских народов.
Давая в предисловии к поэме анализ и оценку французской революции,
Шелли, по существу, ставит важнейшие исторические вопросы своего времени.
Несмотря на элементы пацифизма в оценке якобинского террора, Шелли в
конечном счете оправдывает революции и плебейские методы расправы с
классовым врагом. "Добро, совершенное революционерами, живет после них; зло,
содеянное ими, погребено с их прахом".
Французская революция, по его словам, подтверждает историческую
необходимость и неизбежное торжество высших общественных форм над низшими.
Временное торжество реакции бессильно обратить вспять поступательное
движение истории. "Нет никакой возможности восстановления колоссальной
тирании, которую уничтожила революция".
Выводы Шелли относительно французской революции целиком обращены к
современности. "Теперь уже более не верят, что целые поколения людей должны
примириться со злополучным наследием невежества и нищеты...". Поэма Шелли
направлена против всей системы угнетения и эксплуатации. Она создавалась в
ту пору, когда политика Священного Союза, рассчитанная на подавление
революционного и национально-освободительного движения, реставрация во
Франции, контрреволюционный террор в Ирландии, установление австрийского ига
в Италии - казалось, свидетельствовали о торжестве реакции. "Восстановление
тирании во Франции было ужасно, и самые отдаленные уголки цивилизованного
мира это почувствовали", - пишет Шелли в предисловии к "Восстанию Ислама".
Однако поэма проникнута идеей неизбежности грядущего освобождения народов.
Еще очень неопределенная, романтически выраженная, эта идея имела опору в
самой общественной жизни, за которой пытливо и внимательно следил Шелли.
С конца 1815 г. в Англии снова усиливается рабочее движение. Рабочие
волнения происходят в Ноттингэме, в Бирмингэме, Ньюкэстле и других
промышленных центрах Англии. Они были вызваны так называемыми "хлебными
законами", ростом налогов, сокращением заработной платы и безработицей,
обострившейся после окончания войны в 1815 г.
Шелли создавал свою поэму в 1817 г., в разгар этих событий. Он писал ее
в небольшом городке Марло, где жил во время судебного разбирательства своего
дела. Шелли тесно сблизился здесь с трудовым народом, входя во все его
печали и нужды. Мэри Шелли описывает в своих комментариях к "Восстанию
Ислама" те резкие социальные контрасты, свидетелями которых они были, живя в
Марло. При всех своих природных богатствах, представленных помещичьими
парками и полями, Марло, вспоминает она, был населен беднейшим людом.
"Дороговизна и плохой урожай повлекли за собой душераздирающие бедствия для
бедняков. Шелли делал все, что мог, чтобы облегчить эти бедствия".
"Я упоминаю об этом, - заключает свои воспоминания Мэри Шелли, - так
как это повседневное и деятельное сочувствие к ближним придает тысячекратный
интерес его умозрительным размышлениям и кладет отпечаток реальности на его
призывы в защиту человеческого рода".
Шелли делился с бедняками всем, что имел, помогал им, посещал их
нищенские лачуги. Народные страдания и народный гнев - вот что побудило
поэта на создание одного из лучших его произведений - "Восстание Ислама".
"Я видел зрелище явных опустошений, произведенных тиранией и войной;
города и деревни, от которых остались лишь отдельные группы почерневших
домов, лишенных кровли и нагих голодных жителей, сидящих у разрушенных
порогов", - писал Шелли в предисловии к этой поэме.
По сравнению с "Королевой Маб", "Восстание Ислама" - значительный шаг
вперед и со стороны идейного содержания, и со стороны художественной формы.
Идея борьбы пронизывает это произведение и составляет его сокровенный смысл.
"Мне хотелось зажечь в сердцах моих читателей, - говорит Шелли в
предисловии, - благородное воодушевление идеями свободы и справедливости, ту
надежду и ту веру в добро, которых ни насилие, ни искажение истины, ни
предрассудки никогда не смогут совершенно уничтожить в человечестве". Поэма
Шелли свидетельствует о его неустанных поисках действенных путей
преобразования мира. В том же предисловии он сам называет ее "экспериментом
над состоянием общественного мнения". "Восстание Ислама" открывается
картиной ожесточенной битвы между змеем и орлом, символизирующей борьбу
свободы с самовластием и тиранией. Борьба развертывается на фоне мятежной и
величественной природы, предвещающей страшную бурю: сотрясается земля,
бушует ветер, слышатся раскаты грома, "глубь небес разъята вспышкой
молнии...". Свобода, символизированная в образе змея, побеждена хищным
орлом. Истерзанный, окровавленный змей отброшен к морю. Но битва не
окончена, и свобода не погибает. Побежденного змея бережно подбирает
величественная и прекрасная женщина, наблюдавшая на пустынном берегу моря
единоборство змея с орлом. Она спасает змею жизнь и возвращает его к новым
битвам.
Далее действие переносится в Золотой город Ислама, где народ стонет под
игом тирании. В описании деспотизма, угнетающего население страны, Шелли
черпает краски и обобщения из современной ему действительности.
Поэт описывает, как из среды народа выходят мужественные борцы за
свободу, готовые на любые испытания и жертвы во имя освобождения своего
отечества. Это Лаон и Цитна. Они поднимают народ на борьбу.
"Восстание Ислама" - первое крупное произведение Шелли, в котором
изображается борьба народов с угнетателями.
И выковали люди из цепей
Оружье, чтоб лишить тиранов власти...
Ход событий, описываемых в поэме, во многом напоминает историю
французской буржуазной революции, однако Шелли не ограничивает место
действия какой-либо одной страной и говорит о борьбе, в которой примут
участие все народы.
Наконец тирания свергнута.
Желанный миг настал:
В лучах зари, над утреннею мглой,
Бесчисленные веяли знамена,
Все возгласы в единый клик живой
Слились и вознеслись до небосклона;
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сочувственно восторг людей деля,
Казалось, ликовала вся Земля.
Но народное торжество длилось недолго. В ходе борьбы была совершена
роковая ошибка. Народ пожалел побежденного тирана и даровал ему жизнь. Шелли
осуждает в "Восстании Ислама" снисходительное отношение к врагам народа.
Вырвавшись на свободу, тиран собрал наемное войско и отнял у народа
завоеванные права. Цитна и Лаон были казнены. Воцарилась черная реакция.
Но борьба за освобождение продолжается. Свобода бессмертна. В
предисловии к поэме Шелли пишет, что "временное торжество гнета... верный
залог конечного и неизбежного его падения". Конец поэмы - оптимистичен. Лаон
и Цитна погибли не напрасно. В новом воплощении они встречаются в
символическом храме свободы, откуда провидят торжество своего дела на земле.
И вот, гляди, опять идет весна,
Залогом были мы ее рожденья.
Из нашей смерти, как сквозь черный свод,
Грядущее приходит оживленье -
Широкий, яркий солнечный восход.
Поэма дышит энергией, пафосом беззаветного подвига. В ней предстают
картины сражений и ожесточенной борьбы. Ее герои сильные, убежденные люди, с
мечом в руках отстаивающие справедливость.
"Дышать и жить, надеяться, быть смелым иль умереть", - говорит Лаон
(песнь III, строфа 20). И это боевое, героическое начало отличает "Восстание
Ислама" от "Королевы Маб", хотя романтическое восприятие мира накладывает
свой отпечаток и на эту поэму. Шелли переоценивает роль исключительных
личностей в освободительной борьбе. Его Лаон и Цитна ведут за собой
увлеченную их примером безликую народную массу. В поэме еще много юношеского
кипения, беспредметного и абстрактного бунтарства, еще не преодолена
идеализация морального, духовного начала, как главной опоры в борьбе за
свободу. Активная и решающая роль народа в историческом развитии далеко еще
не осознана Шелли.
Как и в "Королеве Маб", Шелли обильно вводит в поэму "Восстание Ислама"
символы и аллегории, фантастические видения, но в последней уже меньше
дидактики, образы более жизненны, менее умозрительны и абстрактны. По мере
развития сюжета раскрывается действительный смысл символики поэмы. Так,
например, выясняется значение образа женщины, которая появляется в начале
поэмы, спасая змея, потерпевшего поражение в битве с орлом. Этот образ,
символизирующий волю народа к борьбе и мысль о неизбежной победе, находит
свое развитие в Цитне, героине поэмы. Несмотря на некоторую неопределенность
очертаний, образ Цитны - одно из самых ярких и лучезарных порождений
поэтического гения Шелли. Вначале - это очаровательное и нежное создание во
всем неотразимом обаянии юности, красоты и невинности. Муки и испытания,
выпавшие на ее долю, закаляют ее. Она становится народной героиней,
воительницей. Смелая и бесстрашная, она вдохновляет народ на борьбу с
тиранами и возглавляет ее. Образ ее по временам приобретает совершенно
конкретные и жизненные очертания. Вот она появляется на гигантском черном
коне и, размахивая мечом, обращает в бегство вражеские войска. Вот она
является на место казни и спокойно, с улыбкой всходит на костер, чтобы
разделить с Лаоном смерть.
Но нередко образ Цитны утрачивает свою конкретность. Цитна превращается
в символ всего человечества, рвущегося к свободе. Горизонты ее сознания
беспредельно расширяются. Она видит прошлое, будущее и настоящее. Перед ее
взором проходит вся современная история, двигателем которой является
освободительная борьба.
Яркие картины природы, сопутствующие развитию действия, призваны, по
замыслу Шелли, подкрепить основную идею поэмы и усилить ее художественную
выразительность.
...Чтоб дух людской, в глубоком мраке
пленный,
Освободить от тягостных цепей,
Подвластными я сделал все предметы
Для песни героической моей,
Простор морской, и землю, и планеты,
Судьбу и жизнь, и все, что в дивный строй
Сливает мир, встающий пред душой.
Во время работы над "Восстанием Ислама" Шелли принимает активное
участие в борьбе за избирательную реформу, которая развертывается по всей
стране. В 1817 г. он пишет политический памфлет "Предложение по проведению в
королевстве голосования о необходимости реформы", в котором требует, в
качестве программы-минимум, всеобщего и равного голосования и полного
осуществления конституционных свобод.
В этом же году Шелли создает один из своих наиболее острых политических
памфлетов "Обращение к народу по поводу смерти принцессы Шарлотты" (An
Address to the People on the Death of Princess Charlotte), яркое
свидетельство того, насколько тесно связано его творчество с английской
действительностью.
Смерть принцессы Шарлотты, наследницы престола, послужила лишь внешним
поводом для памфлета. Шелли воспользовался этим предлогом, чтобы выразить
свое негодование по поводу правительственного террора и репрессий,
разоблачить политику реакции, приведшую к непомерному росту налогов,
массовому обнищанию, болезням и голоду, и воспеть попранную свободу.
Резкий контраст между почестями, оказанными английскими правящими
кругами памяти принцессы Шарлотты, и их полным пренебрежением к бедствиям
широких народных масс явился для Шелли наглядным примером, раскрывающим всю
несправедливость и бесчеловечность тогдашнего общественного строя.
"Сколько общего между смертью принцессы Шарлотты, - пишет Шелли, - и
смертью многих тысяч других людей... Сколько умирает беднейших, нищету
которых трудно передать словами. А разве они не имеют близких? Разве они не
люди? Однако, никто не оплакивает их... не задумается над их печальной
участью".
Известие о смерти принцессы Шарлотты пришло одновременно с известием о
казни трех участников рабочего движения, обвиненных в революционной
деятельности.
Что такое смерть принцессы Шарлотты в сравнении с гнусной казнью этих
рабочих, павших жертвами полицейской провокации, в смерти которых повинно
английское правительство? "В их смерти через повешение нельзя не увидеть
нечто симптоматичное, что не может не погрузить английскую нацию в глубокий
траур".
"Короли и их министры, - пишет Шелли, - отличались во все времена от
других людей ненавистной жаждой богатства и крови". Шелли разоблачает
антинародную и антигосударственную деятельность английского парламента и
короля, говорит о все возрастающем государственном долге, о жестокой системе
эксплуатации, царящей в стране, - обо всем, что делает совершенно
невыносимым положение английских трудящихся.
В памфлете Шелли нет прямых революционных выводов. Но гнев автора столь
энергичен и критика столь всестороння, что выводы эти напрашиваются сами
собой.
соблазненным ложными измышлениями религиозных систем или обожествлением
первопричины вселенной... Вся эта жалкая история о дьяволе, Еве и спасителе,
детские россказни о боге-отце несовместимы со знанием звезд" (примечание к
первой песне "Королевы Маб").
В примечаниях к "Королеве Маб", как и во всем, что пишет Шелли, видна
глубокая осведомленность во всех областях науки и ясный, пытливый ум. Мысль
о том, что природой управляет не добрая или злая воля бога-творца, а
материальная необходимость, пронизывает суждения Шелли.
"История, политика, мораль, критика... все принципы науки одинаково
подтверждают истинность учения о Необходимости", - пишет Шелли в примечаниях
к шестой песне "Королевы Маб". "Астрономия учит нас, что Земля... находится
в состоянии непрерывного изменения, что полюса становятся с каждым годом все
более перпендикулярными к эклиптике... Кости животных, свойственных жаркому
поясу, были найдены на севере Сибири и на берегах реки Огайо. В центральных
областях Германии были найдены в окаменелом состоянии растения, которые
требуют для своей культуры теперешнего климата Индостана... Свидетельство
старых писателей убеждает нас в том, что климат Британии, Германии и Франции
был раньше суровее, чем теперь, и большие их реки ежегодно замерзали".
Стихийно-материалистическая тенденция подрывала основы пантеизма Шелли.
Вступая в неизбежное противоречие с идеалистическим представлением о "духе
природы", она придавала - если не всем, то многим - его картинам природы
реалистические черты.
В философских взглядах Шелли, как и его современников, ранних
утопических социалистов, много наивного и непоследовательного. В стремлении
найти всем явлениям действительности материалистическое, научное объяснение,
Шелли отожествляет явления общественной жизни с природой.
Наивно было представление молодого Шелли о плавном и постепенном
движении вперед как о законе развития бытия. Наивна была его уверенность в
спасительности вегетарианства, якобы предназначенного человеку самой
природой.
Позднее Шелли сам признает незрелость своих воззрений этого периода.
Когда "Королева Маб" без его согласия была переиздана, Шелли опротестовал
это в печати. "С чисто литературной точки зрения, - писал он, - поэма эта
очень слаба, впрочем, с этим я бы мог еще примириться. Но я посвятил себя
борьбе со всяким религиозным, политическим и семейным деспотизмом. Я вижу
ясно, что философские воззрения, нравственные теории и политические
стремления, высказанные мною в этом произведении, слишком еще незрелы,
необдуманны".
Но общее направление философских исканий молодого Шелли, отразившихся в
"Королеве Маб", было для своего времени глубоко прогрессивно.
Уже в "Королеве Маб" тема природы приобретает широко философский смысл:
Шелли находит в развитии и смене явлений природы подтверждение своим
социальным взглядам. Он укрепляется в сознании, что все изменяется и
существующий порядок вещей не вечен.
Атеизм, как и острый политический смысл поэмы, ее антибуржуазная
направленность, были прекрасно поняты врагами Шелли: "Королева Маб" явилась
одной из главных причин ожесточенной травли поэта, которая и привела к тому,
что Шелли был вынужден покинуть Англию. "В новой Англии, - писал по этому
поводу Герцен, - люди, как Байрон и Шелли, бродят иностранцами; один просит
у ветра нести его куда-нибудь, только не на родину; у другого судьи, с
помощью обезумевшей от изуверства семьи, отбирают детей, потому что он не
верит в бога" {Герцен. Былое и думы. Гослитиздат. Л., 1947, стр. 632.}.
"Неудивительно, что с первого появления в свет самого свежего и
юношеского из его произведений - "Королевы Маб", отпечатанной в очень
небольшом числе экземпляров и даже не пущенной в продажу, - на злополучного
поэта обрушилось такое негодование табунной части английского общества и
журнальной сволочи, какого не испытывал на себе ни Байрон, ни один из так
называемых демонических поэтов ни в какой стране, хотя бы гораздо менее
политически свободной, чем Англия. Имя Шелли сделалось пугалом для взрослых
детей академии, прилавка и парламента" {В. Бассардин. Шелли. "Дело", 1880, Э
9, стр. 111.}, - писал о Шелли один из его первых русских исследователей,
Бассардин, брат великого русского ученого Мечникова.
Поводом к травле послужили семейные дела поэта. Вскоре после исключения
из университета Шелли женился на Гарриэт Вестбрук, дочери трактирщика.
Друзья и биографы единодушно сходятся на том, что этот брак был совершен в
порыве юношеской опрометчивости. Гарриэт, прочно усвоившая мещанскую мораль,
не могла стать другом, надежной опорой в жизни поэта-борца. Шелли расстался
со своей первой женой, оставив ей все свои скромные средства. В 1814 г.
Шелли вступил в гражданский брак с Мэри Годвин, дочерью Вильяма Годвина и
английской радикальной писательницы Мэри Уолстонкрафт.
Разрыв с Гарриэт и гражданский брак с Мэри Годвин дали желанную пищу
"школе злословия". Против Шелли была развернута целая кампания самой грязной
клеветы. В 1814 г. Шелли вынужден был вместе с женой покинуть Англию. К
этому его побуждало и расстроенное здоровье.
В июле 1814 г. Шелли едет во Францию, откуда перебирается в Швейцарию.
Но в сентябре того же года нужда заставила его вернуться в Англию. Шли
месяцы, полные лишений и преследований. Поэта осаждали кредиторы, общество
преследовало его и его жену как нарушителей буржуазной морали.
В 1816 г. Шелли с женой вновь уезжает в Швейцарию. Здесь, в Сешероне,
предместье Женевы, произошла встреча и дружеское сближение Шелли с Байроном.
По возвращении в Англию в конце 1816 г. Шелли узнал о том, что его
первая жена, Гарриэт, утопилась. Причиной самоубийства была, повидимому,
гнетущая обстановка, окружавшая ее, и обман со стороны человека, с которым
Гарриэт связала свою судьбу после разрыва с Шелли. Реакционные круги,
искавшие повода для расправы с Шелли, поспешили, однако, обвинить его в этой
смерти.
Когда Шелли, оформив свой брак с Мэри Годвин, потребовал от родных
Гарриэт возвращения ему детей от первого брака, Вестбруки, подстрекаемые
реакционерами и ханжами, ответили отказом. Возникло громкое судебное дело,
привлекшее внимание всего тогдашнего общества. Официальная Англия жестоко
отомстила Шелли за его вольномыслие. Личным решением лорда-канцлера Шелли
было отказано в праве воспитывать собственных детей. Он обвинялся в
безнравственности и атеизме, открыто провозглашенном в "Королеве Маб".
Это решение юридически поставило Шелли вне закона и послужило сигналом
к самой разнузданной травле поэта. Шелли чувствовал, что дальше оставаться в
Англии немыслимо. Он опасался также, что у него отнимут и детей от второго
брака. 12 марта 1818 г. Шелли навсегда покинул Англию.
"... Шелли, лучшего и самого великодушного из людей, они изгнали из
родной страны как бешеную собаку за то, что он усумнился в догме", - с
возмущением писал Байрон.
Период, прошедший с момента возвращения Шелли из Ирландии до изгнания
(1812-1818), становится для поэта периодом напряженной творческой работы и
дальнейшего роста политического сознания под влиянием поднимающегося
рабочего движения в Англии и все углубляющегося конфликта Шелли с английским
буржуазным обществом.
В философских трактатах, политических памфлетах и художественных
произведениях Шелли, написанных в эти годы, критика буржуазного общества
становится все более острой, выводы все более радикальными и
целеустремленными. Философский диалог "Опровержение деизма" (A Refutation of
Deism, 1814), написанный два года спустя после "Обращения к ирландскому
народу" и год спустя после "Королевы Маб", свидетельствует о несомненных
сдвигах в сознании поэта. Шелли дает политически острую критику деизма, как
философии компромисса и примирения, ищущей третьего, промежуточного пути
между христианской мистикой и атеизмом. Исходя из задач современной
общественной борьбы, он вскрывает политический вред христианской морали
непротивления злу насилием. Это является принципиально новым у Шелли.
"Доктрина покорности самому наглому деспотизму, призыв любить наших врагов и
молиться за них, доктрина веры и смирения связывает совершенствование
человеческого характера с таким уничижением и доверчивостью, какие
духовенство и тираны всех времен находили весьма удобными для своих целей.
Совершенно очевидно, что целая нация христиан (если бы такая аномалия могла
просуществовать хоть день) оказалась бы, словно стадо скота, добычей первого
захватчика. Нет сомнения, что достаточно было бы десяти разбойников, чтобы
покорить мир, если бы он состоял из рабов, не способных к сопротивлению". В
произведениях этих лет идеалом Шелли становится человек, подавивший в себе
себялюбие и готовый пожертвовать всем ради установления общего счастья и
социальной справедливости.
В конце 1815 г. Шелли завершает поэму "Аластор, или дух уединения"
(Alastor, or the Spirit of Solitude, 1816), написанную вскоре после
возвращения из первой поездки за границу, обогатившей его новыми
наблюдениями.
Герой поэмы, одинокий поэт, не может найти счастья. Душа его рвется в
беспредельные просторы, жаждет нового, необычайного. В его странствованиях
перед ним раскрывается все великолепие природы, то спокойно-величавой, то
бурной, стремительной, грозной; моря и реки, снежные вершины, леса и луга
проходят перед его взором. Но поэт не находит покоя и удовлетворения.
Пренебрегая обществом простых людей, отвергая их бесхитростные чувства, он
тщетно преследует свой воображаемый идеал и погибает в одиночестве,
безмолвно осуждаемый всей природой.
Шелли осудил в этой поэме бесплодный индивидуализм, попытку возвыситься
над другими людьми, найти счастье вдали от народного горя. "Эта картина, -
писал Шелли в предисловии к поэме, - содержит наставление современным людям.
Сосредоточенность поэта в себе была отомщена фуриями всесильной страсти,
приведшей его к быстрой гибели". "Все, кто эгоистичен, слеп и
бездеятелен..., - заключает он, - определяют вековечное горе и одиночество в
мире".
Образу себялюбца из поэмы "Аластор" противостоит привлекательный образ
принца Атаназа из одноименной поэмы (Prince Athanase, 1817). Это друг всех
страдающих и обездоленных, который делится с ними всем, что имеет.
В своих "Размышлениях о морали" (Speculations on Morals, 1816),
написанных вслед за "Аластором", Шелли в форме социально-политического
трактата развивает идеи, высказанные в поэтической форме и в "Аласторе" и
других произведениях. Он разоблачает эгоизм как практическую мораль
буржуазного общества, где "каждый желает нагромождать излишества про запас
для себя, хотя бы другие погибали от голода". В этом трактате мы видим уже
вполне определившимся взгляд Шелли на долг человека перед обществом, перед
родиной. В свете своей политической программы борьбы за освобождение
человечества Шелли считает стремление к общему счастью основой истинной
добродетели.
Не может быть и речи о счастливом общежитии людей, пишет Шелли в
"Рассуждении о морали", если "одно лицо или один класс лиц наслаждается
высочайшим счастьем, в то время, как другой страдает от крайней нищеты.
Необходимо, чтобы счастье, создаваемое общими усилиями и сохраняемое общей
заботой, распределялось бы согласно законным требованиям отдельной личности;
в противном случае, хотя бы создаваемое количество было тем же самым, задача
общества оставалась бы невыполненной".
Одним из наиболее значительных произведений Шелли, законченных до
отъезда из Англии, является поэма "Восстание Ислама" (The Revolt of Islam,
1818), первоначально озаглавленная "Лаон и Цитна, или революция в Золотом
городе. Видение XIX века". Эту поэму рассматривают обычно как аллегорическое
изображение французской буржуазной революции 1789 года, но такое
истолкование сужает ее исторический смысл.
В "Восстании Ислама" Шелли, действительно, уделяет большое внимание
революционным событиям во Франции, но не из созерцательного интереса к
прошлому. Назвав свою поэму "Видением XIX века", Шелли обращает ее целиком к
настоящему. Революция 1789 года интересует поэта как важнейшее звено в
современной освободительной борьбе европейских народов.
Давая в предисловии к поэме анализ и оценку французской революции,
Шелли, по существу, ставит важнейшие исторические вопросы своего времени.
Несмотря на элементы пацифизма в оценке якобинского террора, Шелли в
конечном счете оправдывает революции и плебейские методы расправы с
классовым врагом. "Добро, совершенное революционерами, живет после них; зло,
содеянное ими, погребено с их прахом".
Французская революция, по его словам, подтверждает историческую
необходимость и неизбежное торжество высших общественных форм над низшими.
Временное торжество реакции бессильно обратить вспять поступательное
движение истории. "Нет никакой возможности восстановления колоссальной
тирании, которую уничтожила революция".
Выводы Шелли относительно французской революции целиком обращены к
современности. "Теперь уже более не верят, что целые поколения людей должны
примириться со злополучным наследием невежества и нищеты...". Поэма Шелли
направлена против всей системы угнетения и эксплуатации. Она создавалась в
ту пору, когда политика Священного Союза, рассчитанная на подавление
революционного и национально-освободительного движения, реставрация во
Франции, контрреволюционный террор в Ирландии, установление австрийского ига
в Италии - казалось, свидетельствовали о торжестве реакции. "Восстановление
тирании во Франции было ужасно, и самые отдаленные уголки цивилизованного
мира это почувствовали", - пишет Шелли в предисловии к "Восстанию Ислама".
Однако поэма проникнута идеей неизбежности грядущего освобождения народов.
Еще очень неопределенная, романтически выраженная, эта идея имела опору в
самой общественной жизни, за которой пытливо и внимательно следил Шелли.
С конца 1815 г. в Англии снова усиливается рабочее движение. Рабочие
волнения происходят в Ноттингэме, в Бирмингэме, Ньюкэстле и других
промышленных центрах Англии. Они были вызваны так называемыми "хлебными
законами", ростом налогов, сокращением заработной платы и безработицей,
обострившейся после окончания войны в 1815 г.
Шелли создавал свою поэму в 1817 г., в разгар этих событий. Он писал ее
в небольшом городке Марло, где жил во время судебного разбирательства своего
дела. Шелли тесно сблизился здесь с трудовым народом, входя во все его
печали и нужды. Мэри Шелли описывает в своих комментариях к "Восстанию
Ислама" те резкие социальные контрасты, свидетелями которых они были, живя в
Марло. При всех своих природных богатствах, представленных помещичьими
парками и полями, Марло, вспоминает она, был населен беднейшим людом.
"Дороговизна и плохой урожай повлекли за собой душераздирающие бедствия для
бедняков. Шелли делал все, что мог, чтобы облегчить эти бедствия".
"Я упоминаю об этом, - заключает свои воспоминания Мэри Шелли, - так
как это повседневное и деятельное сочувствие к ближним придает тысячекратный
интерес его умозрительным размышлениям и кладет отпечаток реальности на его
призывы в защиту человеческого рода".
Шелли делился с бедняками всем, что имел, помогал им, посещал их
нищенские лачуги. Народные страдания и народный гнев - вот что побудило
поэта на создание одного из лучших его произведений - "Восстание Ислама".
"Я видел зрелище явных опустошений, произведенных тиранией и войной;
города и деревни, от которых остались лишь отдельные группы почерневших
домов, лишенных кровли и нагих голодных жителей, сидящих у разрушенных
порогов", - писал Шелли в предисловии к этой поэме.
По сравнению с "Королевой Маб", "Восстание Ислама" - значительный шаг
вперед и со стороны идейного содержания, и со стороны художественной формы.
Идея борьбы пронизывает это произведение и составляет его сокровенный смысл.
"Мне хотелось зажечь в сердцах моих читателей, - говорит Шелли в
предисловии, - благородное воодушевление идеями свободы и справедливости, ту
надежду и ту веру в добро, которых ни насилие, ни искажение истины, ни
предрассудки никогда не смогут совершенно уничтожить в человечестве". Поэма
Шелли свидетельствует о его неустанных поисках действенных путей
преобразования мира. В том же предисловии он сам называет ее "экспериментом
над состоянием общественного мнения". "Восстание Ислама" открывается
картиной ожесточенной битвы между змеем и орлом, символизирующей борьбу
свободы с самовластием и тиранией. Борьба развертывается на фоне мятежной и
величественной природы, предвещающей страшную бурю: сотрясается земля,
бушует ветер, слышатся раскаты грома, "глубь небес разъята вспышкой
молнии...". Свобода, символизированная в образе змея, побеждена хищным
орлом. Истерзанный, окровавленный змей отброшен к морю. Но битва не
окончена, и свобода не погибает. Побежденного змея бережно подбирает
величественная и прекрасная женщина, наблюдавшая на пустынном берегу моря
единоборство змея с орлом. Она спасает змею жизнь и возвращает его к новым
битвам.
Далее действие переносится в Золотой город Ислама, где народ стонет под
игом тирании. В описании деспотизма, угнетающего население страны, Шелли
черпает краски и обобщения из современной ему действительности.
Поэт описывает, как из среды народа выходят мужественные борцы за
свободу, готовые на любые испытания и жертвы во имя освобождения своего
отечества. Это Лаон и Цитна. Они поднимают народ на борьбу.
"Восстание Ислама" - первое крупное произведение Шелли, в котором
изображается борьба народов с угнетателями.
И выковали люди из цепей
Оружье, чтоб лишить тиранов власти...
Ход событий, описываемых в поэме, во многом напоминает историю
французской буржуазной революции, однако Шелли не ограничивает место
действия какой-либо одной страной и говорит о борьбе, в которой примут
участие все народы.
Наконец тирания свергнута.
Желанный миг настал:
В лучах зари, над утреннею мглой,
Бесчисленные веяли знамена,
Все возгласы в единый клик живой
Слились и вознеслись до небосклона;
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сочувственно восторг людей деля,
Казалось, ликовала вся Земля.
Но народное торжество длилось недолго. В ходе борьбы была совершена
роковая ошибка. Народ пожалел побежденного тирана и даровал ему жизнь. Шелли
осуждает в "Восстании Ислама" снисходительное отношение к врагам народа.
Вырвавшись на свободу, тиран собрал наемное войско и отнял у народа
завоеванные права. Цитна и Лаон были казнены. Воцарилась черная реакция.
Но борьба за освобождение продолжается. Свобода бессмертна. В
предисловии к поэме Шелли пишет, что "временное торжество гнета... верный
залог конечного и неизбежного его падения". Конец поэмы - оптимистичен. Лаон
и Цитна погибли не напрасно. В новом воплощении они встречаются в
символическом храме свободы, откуда провидят торжество своего дела на земле.
И вот, гляди, опять идет весна,
Залогом были мы ее рожденья.
Из нашей смерти, как сквозь черный свод,
Грядущее приходит оживленье -
Широкий, яркий солнечный восход.
Поэма дышит энергией, пафосом беззаветного подвига. В ней предстают
картины сражений и ожесточенной борьбы. Ее герои сильные, убежденные люди, с
мечом в руках отстаивающие справедливость.
"Дышать и жить, надеяться, быть смелым иль умереть", - говорит Лаон
(песнь III, строфа 20). И это боевое, героическое начало отличает "Восстание
Ислама" от "Королевы Маб", хотя романтическое восприятие мира накладывает
свой отпечаток и на эту поэму. Шелли переоценивает роль исключительных
личностей в освободительной борьбе. Его Лаон и Цитна ведут за собой
увлеченную их примером безликую народную массу. В поэме еще много юношеского
кипения, беспредметного и абстрактного бунтарства, еще не преодолена
идеализация морального, духовного начала, как главной опоры в борьбе за
свободу. Активная и решающая роль народа в историческом развитии далеко еще
не осознана Шелли.
Как и в "Королеве Маб", Шелли обильно вводит в поэму "Восстание Ислама"
символы и аллегории, фантастические видения, но в последней уже меньше
дидактики, образы более жизненны, менее умозрительны и абстрактны. По мере
развития сюжета раскрывается действительный смысл символики поэмы. Так,
например, выясняется значение образа женщины, которая появляется в начале
поэмы, спасая змея, потерпевшего поражение в битве с орлом. Этот образ,
символизирующий волю народа к борьбе и мысль о неизбежной победе, находит
свое развитие в Цитне, героине поэмы. Несмотря на некоторую неопределенность
очертаний, образ Цитны - одно из самых ярких и лучезарных порождений
поэтического гения Шелли. Вначале - это очаровательное и нежное создание во
всем неотразимом обаянии юности, красоты и невинности. Муки и испытания,
выпавшие на ее долю, закаляют ее. Она становится народной героиней,
воительницей. Смелая и бесстрашная, она вдохновляет народ на борьбу с
тиранами и возглавляет ее. Образ ее по временам приобретает совершенно
конкретные и жизненные очертания. Вот она появляется на гигантском черном
коне и, размахивая мечом, обращает в бегство вражеские войска. Вот она
является на место казни и спокойно, с улыбкой всходит на костер, чтобы
разделить с Лаоном смерть.
Но нередко образ Цитны утрачивает свою конкретность. Цитна превращается
в символ всего человечества, рвущегося к свободе. Горизонты ее сознания
беспредельно расширяются. Она видит прошлое, будущее и настоящее. Перед ее
взором проходит вся современная история, двигателем которой является
освободительная борьба.
Яркие картины природы, сопутствующие развитию действия, призваны, по
замыслу Шелли, подкрепить основную идею поэмы и усилить ее художественную
выразительность.
...Чтоб дух людской, в глубоком мраке
пленный,
Освободить от тягостных цепей,
Подвластными я сделал все предметы
Для песни героической моей,
Простор морской, и землю, и планеты,
Судьбу и жизнь, и все, что в дивный строй
Сливает мир, встающий пред душой.
Во время работы над "Восстанием Ислама" Шелли принимает активное
участие в борьбе за избирательную реформу, которая развертывается по всей
стране. В 1817 г. он пишет политический памфлет "Предложение по проведению в
королевстве голосования о необходимости реформы", в котором требует, в
качестве программы-минимум, всеобщего и равного голосования и полного
осуществления конституционных свобод.
В этом же году Шелли создает один из своих наиболее острых политических
памфлетов "Обращение к народу по поводу смерти принцессы Шарлотты" (An
Address to the People on the Death of Princess Charlotte), яркое
свидетельство того, насколько тесно связано его творчество с английской
действительностью.
Смерть принцессы Шарлотты, наследницы престола, послужила лишь внешним
поводом для памфлета. Шелли воспользовался этим предлогом, чтобы выразить
свое негодование по поводу правительственного террора и репрессий,
разоблачить политику реакции, приведшую к непомерному росту налогов,
массовому обнищанию, болезням и голоду, и воспеть попранную свободу.
Резкий контраст между почестями, оказанными английскими правящими
кругами памяти принцессы Шарлотты, и их полным пренебрежением к бедствиям
широких народных масс явился для Шелли наглядным примером, раскрывающим всю
несправедливость и бесчеловечность тогдашнего общественного строя.
"Сколько общего между смертью принцессы Шарлотты, - пишет Шелли, - и
смертью многих тысяч других людей... Сколько умирает беднейших, нищету
которых трудно передать словами. А разве они не имеют близких? Разве они не
люди? Однако, никто не оплакивает их... не задумается над их печальной
участью".
Известие о смерти принцессы Шарлотты пришло одновременно с известием о
казни трех участников рабочего движения, обвиненных в революционной
деятельности.
Что такое смерть принцессы Шарлотты в сравнении с гнусной казнью этих
рабочих, павших жертвами полицейской провокации, в смерти которых повинно
английское правительство? "В их смерти через повешение нельзя не увидеть
нечто симптоматичное, что не может не погрузить английскую нацию в глубокий
траур".
"Короли и их министры, - пишет Шелли, - отличались во все времена от
других людей ненавистной жаждой богатства и крови". Шелли разоблачает
антинародную и антигосударственную деятельность английского парламента и
короля, говорит о все возрастающем государственном долге, о жестокой системе
эксплуатации, царящей в стране, - обо всем, что делает совершенно
невыносимым положение английских трудящихся.
В памфлете Шелли нет прямых революционных выводов. Но гнев автора столь
энергичен и критика столь всестороння, что выводы эти напрашиваются сами
собой.