Страница:
непримиримое противоречие с законами буржуазного правопорядка.
В рассказе "Дочь врача" чистота и простодушие провинциальной
шотландской девушки, Мини Грей, делают ее жертвой презренных козней ее
жениха - авантюриста Ричарда Миддльмаса, который намеревается обеспечить
себе блистательную карьеру, продав свою невесту в гарем индийского принца
Типпу. Колониальная Индия, куда переносится действие из захолустной
Шотландии, предстает в рассказе Скотта как арена безудержного разгула
стяжательских хищнических страстей и домогательств.
"Хроники Кэнонгейта" объединены личностью вымышленного автора,
шотландца Кристаля Крофтэнгри, автобиографии которого посвящено обширное
вступление к книге. Он промотал в юности отцовское состояние и ему пришлось
быть свидетелем того, как его родовое поместье перешло в руки текстильного
фабриканта, который воздвиг на месте старинного барского дома безобразное
городское строение, похожее на "толстого купца, вышедшего на загородную
прогулку и взобравшегося на пригорок, чтобы полюбоваться видом". Но
фабрикант, в свою очередь, разорился, и неуклюжее здание, выросшее на
обломках чужого счастья, осталось недостроенным. Расплатившись с долгами,
Кристаль Крофтэнгри поселился в Кэнонгейте - старинном квартале Эдинбурга,
близ Голирудского аббатства. Здесь, живя воспоминаниями о прошлом, не
вмешиваясь в сутолоку деловой жизни нового Эдинбурга, он пишет свои хроники,
читая написанное старухе-экономке да немногим близким друзьям. Элегическое
сожаление о прошлом, тесно связанное с сознанием его невозвратимости, -
таково общее настроение "Хроник Кэнонгейта".
В лучших романах Скотта отразились отчасти действительные судьбы
широких народных масс в эпоху буржуазных революций и промышленного
переворота. Эта связь с жизнью народа обусловила новаторство Скотта как
художника. Первым из английских романистов он подошел к пониманию и
изображению народных движений как важнейшего фактора исторического развития
и смело ввел в число действующих лиц романа трудящиеся массы с их жизненным
опытом и вековой мудростью, с их поэзией, юмором и живым языком. В этом была
основа его литературных побед, расчищавших дорогу реалистическому
изображению жизни общества.
В исторических романах Скотта еще преобладала романтическая тенденция.
Буржуазному господству "голого интереса, бессердечного чистогана" он мог
противопоставить не те реальные силы, которые в ту пору только начинали
выступать против этого господства, а опоэтизированное, иллюзорно
воскрешенное им феодальное средневековье, - ту горную Шотландию,
"обетованную землю современных романов", над которой иронизирует Маркс в
"Капитале)), или Англию времен крестовых походов.
Еще Бальзак в предисловии к "Цезарю Биротто" проницательно отметил, что
Вальтер Скотт изображал лишь борьбу буржуазии и народных масс с феодализмом
и церковью, но не те новые конфликты, которые порождаются эпохой
"равенства", - т. е. капитализмом. Эти новые конфликты и новые революционные
силы, порожденные капитализмом, подметили и отразили в своей поэзии, хотя и
не могли еще оценить всего их исторического значения, младшие современники
Скотта - Байрон и Шелли. Более глубокое постижение антагонистических
противоречий капиталистического общества было делом будущего.
Но, вместе с тем, в романах Скотта уже заключались ростки реализма.
"Полнее, чем кто-либо из предшествовавших ему писателей, он понимал роль
больших общественных столкновений в осуществлении поступательного движения
человечества", - говорит о нем английский критик-марксист Т. Джексон.
Вопреки субъективным консервативным предубеждениям и иллюзиям писателя, это
понимание прогрессивного значения освободительной борьбы народа против
феодального гнета и церковном тирании отразилось в лучших романах Скотта и
обусловило ту жизненность и свежесть, которую они сохраняют до настоящего
времени и которую ценили в них передовые люди XIX века - Байрон и Бальзак,
Пушкин и Лермонтов, Белинский и Маркс.
Глава 6
БАЙРОН
Англия первом четверти XIX века выдвинула двух величайших
представителей поэзии революционного романтизма. Это были Байрон и Шелли.
Уже в первые десятилетия после смерти Байрона в отношении к его
наследию проявилась с величайшей резкостью борьба двух Англии - Англии
собственников и эксплуататоров в Англии трудящихся масс. Энгельс пишет в
"Положении рабочего класса в Англии": "Шелли, гениальный пророк _Шелли_, и
_Байрон_ с своим чувственным пылом и горькой сатирой на современное общество
имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа читает только так
называемые "семейные издания", оскопленные и приспособленные к современной
лицемерной морали" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. III, стр. 520.}.
Глубокая оценка прогрессивного общественного содержания творчества Байрона и
Шелли, высказанная Энгельсом, отразилась и в чартистской прессе 40-х годов.
Передовая общественная мысль России, начиная с декабристов и Пушкина,
критически анализируя наследие Байрона, всегда умела ценить, как главное и
ведущее, гражданский, социально-обличительный дух его поэзии и
освободительный характер его деятельности. Рылеев в стихотворении на смерть
Байрона горько упрекнул Англию в том, что она не умеет дорожить "гражданской
доблестью" своего поэта, и подчеркнул, насколько опасным врагом был Байрон
для сил европейской реакции:
Одни тираны и рабы
Его внезапной смерти рады.
Русская революционно-демократическая критика в лице Белинского (чьи
суждения о Байроне должны были бы стать предметом особого исследования)
выработала свою целостную социально-историческую концепцию творчества
Байрона. Эта концепция во многом приближается к точке зрения,
сформулированной Энгельсом и разделявшейся чартистами.
Белинский зло издевается над "биографическим" толкованием творчества
Байрона, выдвинутым английской буржуазной критикой, начиная с Маколея, ради
лицемерного "сглаживания" противоречий между поэтом и обществом {В своей
статье о Байроне в "Эдинбургском обозрении" 1830 г. Маколей под видом
"апологии" поэта делает все возможное для того, чтобы внушить читателю
представление об отсутствии сколько-нибудь серьезного конфликта и даже
оснований для него между Байроном и собственнической
буржуазно-аристократической Англией. В качестве основных причин,
обусловивших якобы мировоззрение и творчество Байрона, Маколей выдвигает
поэтому сугубо частные, индивидуальные моменты его личной биографии.
"Привязчивый и извращенный, нищий лорд, красавец-урод" - все эти пошлости,
которыми пользуется Маколей для того, чтобы объяснить жизненный путь Байрона
"капризом природы", доныне обыгрываются с той же реакционной целью
буржуазным "байроноведением".}. "Видите ли, - говорят они, - он был
несчастен в жизни, и оттого меланхолия составляет отличительный характер его
произведений". Коротко и ясно! Этак легко можно объяснить и мрачный характер
поэзии Байрона: критика будет и недолга и удовлетворительна. Но что Байрон
был несчастен в жизни - это уже старая новость: вопрос в том, отчего этот
одаренный дивными силами дух был обречен несчастию? Эмпирические критики и
тут не задумаются: раздражительный характер, иппохондрия, скажут одни из
них, и расстройство пищеварения, прибавят, пожалуй, другие, добродушно не
догадываясь в низменной простоте своих гастрических воззрений, что подобные
малые причины не могут иметь своим результатом такие великие явления, как
поэзия Байрона" {В. Г. Белинский. Сочинения Державина. Статья I. Собр. соч.
в трех томах, т. II. М., 1948, стр. 484-485.}. С замечательной глубиной
Белинский противополагает антиисторическому "эмпиризму" буржуазных критиков
требование о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_о-и_с_т_о_р_и_ч_е_с_к_о_г_о истолкования
творчества Байрона: "Ни один поэт не может быть велик от самого себя и через
самого себя, ни через свои собственные страдания, ни через свое собственное
блаженство: всякий великий поэт потому велик, что корни его страдания и
блаженства глубоко вросли в почву общественности и истории, что он,
следовательно, есть орган и представитель общества, времени, человечества...
Чтоб разгадать загадку мрачной поэзии такого необъятно колоссального поэта,
как Байрон, должно сперва разгадать тайну эпохи, им выраженной..." {Там
же.}.
Байрон, - подчеркивает Белинский, - "умер в непримиримой вражде с своей
родиною..." {В. Г. Белинский. Сочинения Державина. Статья II. Там же, стр.
515.}.
В поэзии Байрона он усматривает "энергическое отрицание английской
действительности" {В. Г. Белинский. Общее значение слова "литература". Там
же, стр. 109.}.
Для объяснения этой вражды, этого отрицания Белинский обращается к
реальным вопиющим экономическим и социальным противоречиям английского
буржуазного общества: "Нигде индивидуальная, личная свобода не доведена до
таких безграничных размеров, и нигде так не сжата, так не стеснена
общественная свобода, как в Англии. Нигде нет ни такого чудовищного
богатства, ни такой чудовищной нищеты, как в Англии. Нигде так не прочны
общественные основы, как в Англии, и нигде, как в ней же, не находятся они в
такой опасности ежеминутно разрушиться, подобно чересчур крепко натянутым
струнам инструмента, ежеминутно готовым лопнуть" {Там же, стр. 108.}.
Из общих воззрений Белинского на социальное развитие западноевропейских
стран совершенно определенно следует, что антагонистические, напряженные до
близости к революционному взрыву противоречия между интересами труда и
капитала являются той почвой, на которой смогло возникнуть и развиться
творчество Байрона. В этом контексте становится понятным и поразительный по
исторической прозорливости тезис Белинского; "Байрон... есть намек на
б_у_д_у_щ_е_е А_н_г_л_и_и" (подчеркнуто мною. - А. Е.). Белинский
противопоставляет, таким образом, Англию будущего, Англию народа, - той
собственнической, буржуазной Англии, где "человек... ничего не значит сам по
себе, но получает большее или меньшее значение от того, что он имеет, или
чем он владеет" {В. Г. Белинский, Сочинения Державина. Статья II. Там же,
стр. 514.}.
В области литературы Белинский столь же резко и настойчиво
противопоставляет реакционному романтизму революционный романтизм. "Байрон и
не думал быть романтиком в смысле поборника средних веков: он смотрел не
назад, а вперед" {В. Г. Белинский. Николай Алексеевич Полевой. Там же, т.
III, стр. 160.}; "он был провозвестником нового романтизма, а старому нанес
страшный удар" {В. Г. Белинский. Сочинения Александра Пушкина. Статья II.
Там же, стр. 237.}. Так суждения о Байроне революционного демократа
Белинского разбивают лживую буржуазно-апологетическую концепцию, выдвинутую
либеральной критикой.
Высоко ценя "прометеевское", т. е, гражданское,
революционно-гуманистическое содержание поэзии Байрона, Белинский вместе с
тем настаивает и на органической противоречивости Байрона. "Читая Байрона,
видишь в нем поэта глубоко лирического, глубоко субъективного, а в его
поэзии - энергическое отрицание английской действительности; и в то же время
в Байроне все-таки нельзя не видеть англичанина и притом л_о_р_д_а, х_о_т_я,
в_м_е_с_т_е с т_е_м, и д_е_м_о_к_р_а_т_а" (подчеркнуто мною. - А. Е.) {В. Г.
Белинский. Общее значение слова "литература". Там же, т. II, стр. 109.}.
Творчество Байрона выросло на пороге той всемирно-исторической эпохи,
которая была рождена промышленным переворотом, французской буржуазной
революцией и последовавшими за ней битвами народов.
В публицистике и поэзии Байрона воплотились элементы демократической
культуры, порождавшиеся условиями жизни трудящейся и эксплуатируемой массы
его родины. Байрон был взволнованным свидетелем, заступником и певцом
первых, еще стихийных и незрелых выступлений рабочего класса Англии; он был
поборником раскрепощения порабощенного ирландского народа;
национально-освободительные движения в Испании, Италии, Греции нашли в нем
живой отклик и горячую поддержку.
Прогрессивным освободительным течениям своего времени обязан Байрон
страстностью, крайней непримиримостью и поэтической силой своего творчества.
Но вместе с тем их внутренние противоречия, их слабые стороны и временные
поражения в борьбе с реакцией создавали почву для кризисных настроений в
поэзии Байрона.
Деятельность Байрона относится к тому периоду, когда, по словам Маркса,
"классовая борьба между капиталом и трудом была отодвинута на задний план: в
политической области ее заслоняла распря между феодалами и правительствами,
сплотившимися вокруг Священного союза, с одной стороны, и руководимыми
буржуазией народными массами - с другой; в экономической области ее
заслоняли раздоры между промышленным капиталом и аристократическим
землевладением..." {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVIT, стр. 12.}. В этих
условиях сравнительной неразвитости социальных антагонизмов
б_у_р_ж_у_а_з_н_о_й Англии, которым предстояло выступить в обнаженной форме
лишь в эпоху чартизма, Байрон еще мог, искренно сочувствуя освободительным
устремлениям эксплуатируемых трудящихся масс и выступая против своекорыстной
политики собственнических классов своей страны, не порывать до конца с
принципами буржуазного индивидуализма. Его творчество, взятое в целом,
представляет собой поле битвы противоречивых идейных начал.
В отличие от своих политических и идейных противников, приспешников
аристократической реакции против французской революции и связанного с нею
просветительства, Байрон считает французскую буржуазную революцию событием
огромного прогрессивного значения. Она перевернула историю человечества; она
является, с его точки зрения, залогом возможности и неизбежности других, не
менее значительных переворотов, на которые он возлагает свои надежды. В этом
смысле его мышление уже заключает в себе глубокие элементы историзма. Байрон
нередко подымается в своих лучших произведениях до пророческих предсказаний
будущих революционных переворотов, которые в корне изменят общественную
жизнь человечества. В тогдашних исторических условиях эти грядущие
общественные потрясения Байрон мог мерить одной известной ему меркой -
м_е_р_к_о_й б_у_р_ж_у_а_з_н_о_й р_е_в_о_л_ю_ц_и_и. Поэтому всякий раз, когда
он пытается найти к_о_н_к_р_е_т_н_у_ю социально-историческую форму для
своего общественного идеала, он принужден искать ее в прошлом, обращаясь то
к идеализированным античным республикам, то к революционной Франции
1789-1793 гг., то к американской буржуазной революции. Но не видя еще тех
новых форм классовой борьбы, которые были делом будущего, Байрон сумел с
замечательной чуткостью уловить силу народного негодования, проявившуюся в
первых выступлениях английского рабочего класса, и именно к нему обратил
свой призыв к революционному действию:
Как за морем кровью свободу свою,
Ребята купили дешевой ценой.
Так будем и мы: или сгинем в бою,
Или к вольному все перейдем мы житью,
А всех королей, кроме Лудда, долой.
(Перевод Н. Холодковского)
В "Песне для луддитов", адресованной английским рабочим - разрушителям
машин, Байрон предрекает в грозных и патетических образах грядущую победу
восставшего трудового народа. Знаменательно, что многие из образов "Песни",
выражающих дух народного негодования, повторяются впоследствии в знаменитых
"Ткачах" Гейне, - не в силу литературного подражания, а в силу общности их
социального содержания.
Но в будущем Байрон видит скорее аналогию прошлого, чем контуры нового
общественного строя. Свержение монарха-деспота, установление
демократического государства - вот то историческое содержание, какое Байрон
мысленно вносит в только начинавшееся на его глазах движение рабочего
класса, которому принадлежало будущее.
Нельзя не заметить, что Шелли в своих выступлениях, обращенных к
английскому пролетариату, оказывался гораздо более прозорливым,
к_о_н_к_р_е_т_н_о предвидя особую историческую роль рабочего движения. В его
"Песне людям Англии" грядущая борьба за свободу уже предполагает
революционное решение с_о_ц_и_а_л_ь_н_ы_х противоречий труда и капитала,
эксплуататоров и эксплуатируемых. Утопический социализм Шелли оставался чужд
Байрону.
Но исходя в своих политических идеалах из идейных принципов буржуазной
демократии, Байрон, - в отличие от его либеральных "друзей", таких, как Мур,
Ли Гент и другие, - наотрез отвергал п_р_а_к_т_и_ч_е_с_к_и_е формы
воплощения этих принципов, существовавшие в Англии. Он издевается над
английским парламентаризмом. Борьба за реформу в Англии, как это не раз
подчеркивал он, увлекла бы его лишь в том случае, выйди она из берегов
мирного развития и превратись в революционную "драку".
По мере того как расширялся кругозор поэта в ходе
социально-исторических битв, свидетелем и участником которых он был, он все
более решительно причисляет к своим врагам, наряду с феодально-монархическим
деспотизмом, и деспотизм частной собственности.
В романтизме Байрона отразилась, в конечном счете, относительная
неразвитость классовых противоречий в тогдашней буржуазной Англии.
В статьях "Движение против аристократического правительства в Англии"
Маркс прослеживает историю борьбы за всеобщее избирательное право в Англии,
показывая, как изменялось реальное содержание этого лозунга по мере
изменения расстановки классовых сил в стране. "В первые десятилетия этого
века при сэре Френсисе Бердете, при майоре Картрайте, при Коббете всеобщее
избирательное право носило еще тот неопределенно-идеалистический характер,
который сделал его благочестивым пожеланием всех частей населения, не
принадлежавших прямо к правящим классам. В самом деле, для буржуазии это
было только наиболее крайним, обобщающим выражением того, чего она добилась,
благодаря парламентской реформе 1831 г. ...В 1842 г. исчезли последние
иллюзии. Ловет сделал тогда последнюю, но тщетную попытку сформулировать
всеобщее избирательное право как _общее_ требование так называемых радикалов
и народных масс. С этого момента нет больше сомнений насчет смысла всеобщего
избирательного права, так же как и его названия. Оно является хартией
народных классов и означает освоение ими политической власти для
осуществления своих социальных потребностей... Если проследить историю
всеобщего избирательного права в Англии, - заключает Маркс, - то можно
увидеть, что оно в такой же мере освобождается от своего идеалистического
характера, в какой мере здесь развивается современное общество с его
бесчисленными противоречиями, - противоречиями, вызванными прогрессом
промышленности" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 440-441.}.
С этим "идеалистическим характером" демократического движения в Англии
10-20-х годов XIX века связано присущее поэзии Байрона романтическое
отвлеченное понимание свободы. Образ свободы предстает у него символически,
то в виде бурной-неукротимой стихии (вся природа для Байрона - воплощение
свободы, в противоположность социальному угнетению и неравенству, и этот
скрытый подтекст насыщает глубоким общественным пафосом его лирические
пейзажи). То он возникает как образ духовной свободы ("Сонет к Шильону"),
над которой невластны тюремщики и палачи. То он предстает как апофеоз
бунтарского своевластия - разбойничьей вольницы, пиратских набегов. То
облекается в одежды мифологической фантастики, представая в титаническом
облике Прометея, Каина и Люцифера.
Идея борьбы за свободу, придающая единство всему творчеству Байрона,
была, вместе с тем, полна противоречий. В них отразились исторические
противоречия самого демократического движения в Англии. Тенденции
буржуазного индивидуализма проявляются в поэзии Байрона в идеализации
одинокого героя-борца, чья борьба за свободу д_л_я с_е_б_я оказывается в то
же время и отказом от общественного долга перед другими. Пушкин нащупал
самое уязвимое место байроновского романтизма, заметив в "Евгении Онегине",
что
Лорд Байрон прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
И безнадежный эгоизм.
Развивая унаследованный от материалистов-просветителей тезис
естественного права человека на наслаждение, Байрон отрывает его от идеи
права человека на свободный и радостный созидательный труд. Программа
эпикурейского, чувственно-созерцательного наслаждения жизнью никогда не
удовлетворяет Байрона полностью (как, например, удовлетворяла она Мура). Но
рассматривая труд лишь как бремя и проклятие, он не может найти для себя
окончательного решения этого вопроса. Эпикурейский идеал, сарданапаловское:
"ешь, пей, люби, - все прочее не стоит щелчка" - сохраняет для него все же
притягательное значение от юношеской лирики вплоть до "Дон Жуана".
Но освободительная борьба народных масс была для Байрона почвой,
прикасаясь к которой, он, подобно Антею, обретал новые силы. Романтизм
Байрона был активным и революционным, звал к познанию и переустройству
действительности. Своей революционностью он обязан тому, что в нем нашли
себе отражение насущные интересы, страсти и устремления английских рабочих и
ирландских крестьян, испанских партизан, итальянских карбонариев и греческих
повстанцев.
"Из хаоса господь создал мир; из могучих страстей рождается народ", -
так сформулировал сам Байрон одну из основных тем своего творчества в
"Дневнике" (запись от 5 января 1821 г.). Следует подчеркнуть, что образ
народа-борца, народа-двигателя общественного развития, возникает в
творчестве Байрона уже очень рано, - начиная с первой песни
"Чайльд-Гарольда"и парламентских речей.
Временные поражения народных освободительных движений, кажущиеся
триумфы реакции создавали основу для пессимистических настроений в поэзии
Байрона.
Так называемая "мировая скорбь" Байрона не была, однако, ни столь
всеобъемлющей, ни столь беспредметной, как это нередко пыталась представить
буржуазная критика.
Отсутствие ясных социально-исторических перспектив и прочной связи с
народом, в условиях торжества реакции, преломлялось в романтической поэзии
Байрона фантастическими образами гигантских космических катастроф, как бы
символизирующих бессилие человеческих стремлений в борьбе с судьбой ("Тьма",
"Небо и земля").
Обращаясь к истории, поэт читал в обломках древних, стертых с лица
земли цивилизаций, ту же мысль о тщетности общественных усилий людей. Мотив
"суеты сует" звучит, действительно, во многих произведениях Байрону. Но в
том и состоит своеобразие его поэзии, что мотив этот никогда, за редкими
отдельными исключениями, не одерживает безусловной победы. Картины
грандиозных космических переворотов служат у него выражением не только
скорби о суетности человеческих стремлений, но и пророческого предчувствия
грядущих общественных потрясений. Постоянно споря сам с собой и постоянно
опровергая собственную созерцательную скорбь живым опытом народной борьбы в
прошлом и настоящем, Байрон снова и снова возвращается к гордому утверждению
суверенности человеческого разума и воли и их непобедимости в борьбе за
свободу.
Эти противоречия отражаются и в эстетике Байрона. Уже начиная с ранние
произведений, романтическая заишфрованность и фантастичность в изображении
жизни сочетаются у него с элементами реализма, которые берут верх в
произведениях последнего периода. Но при этом на протяжении всего своего
творческого пути, даже в наиромантичнейших своих произведениях, Байрон
принципиально чужд эстетскому культу искусства ради искусства.
Требовательный художник, горячо интересующийся вопросами поэтической формы,
он никогда не превращает поэзию в формальную игру образами и словами, как
это делал, например, Кольридж. Краеугольным камнем эстетики Байрона является
убеждение в моральной и гражданской ответственности писателя. Через все его
суждения о собственном творчестве проходит образ: поэзия - оружие. Одну из
своих антиправительственных эпиграмм он выразительно называет "ручной
гранатой" (письмо Муру от 9 апреля 1814 г.).
Этот воинствующий, пристрастный, публицистический характер поэтического
творчества Байрона делает его и поныне, как и при жизни писателя,
ненавистным для буржуазных реакционеров всех мастей.
* * *
Джордж Гордон Байрон (George Gordon Byron) родился в Лондоне 22 января
1788 г. Его отец принадлежал к старому, но обедневшему аристократическому
английскому роду; мать, шотландка, происходила из богатой дворянской семьи.
Родители будущего поэта разошлись вскоре после его появления на свет. Отец
его, промотав состояние жены, уехал, спасаясь от кредиторов, во Францию, где
умер в 1791 г.
Раннее детство Байрон провел с матерью в Шотландии. Они жили бедно и
уединенно. С детских лет жизнь Байрона омрачалась его врожденной хромотой,
которая, впрочем, не помешала ему стать впоследствии прекрасным пловцом,
боксером и наездником. Первые детские впечатления будущего поэта связаны с
В рассказе "Дочь врача" чистота и простодушие провинциальной
шотландской девушки, Мини Грей, делают ее жертвой презренных козней ее
жениха - авантюриста Ричарда Миддльмаса, который намеревается обеспечить
себе блистательную карьеру, продав свою невесту в гарем индийского принца
Типпу. Колониальная Индия, куда переносится действие из захолустной
Шотландии, предстает в рассказе Скотта как арена безудержного разгула
стяжательских хищнических страстей и домогательств.
"Хроники Кэнонгейта" объединены личностью вымышленного автора,
шотландца Кристаля Крофтэнгри, автобиографии которого посвящено обширное
вступление к книге. Он промотал в юности отцовское состояние и ему пришлось
быть свидетелем того, как его родовое поместье перешло в руки текстильного
фабриканта, который воздвиг на месте старинного барского дома безобразное
городское строение, похожее на "толстого купца, вышедшего на загородную
прогулку и взобравшегося на пригорок, чтобы полюбоваться видом". Но
фабрикант, в свою очередь, разорился, и неуклюжее здание, выросшее на
обломках чужого счастья, осталось недостроенным. Расплатившись с долгами,
Кристаль Крофтэнгри поселился в Кэнонгейте - старинном квартале Эдинбурга,
близ Голирудского аббатства. Здесь, живя воспоминаниями о прошлом, не
вмешиваясь в сутолоку деловой жизни нового Эдинбурга, он пишет свои хроники,
читая написанное старухе-экономке да немногим близким друзьям. Элегическое
сожаление о прошлом, тесно связанное с сознанием его невозвратимости, -
таково общее настроение "Хроник Кэнонгейта".
В лучших романах Скотта отразились отчасти действительные судьбы
широких народных масс в эпоху буржуазных революций и промышленного
переворота. Эта связь с жизнью народа обусловила новаторство Скотта как
художника. Первым из английских романистов он подошел к пониманию и
изображению народных движений как важнейшего фактора исторического развития
и смело ввел в число действующих лиц романа трудящиеся массы с их жизненным
опытом и вековой мудростью, с их поэзией, юмором и живым языком. В этом была
основа его литературных побед, расчищавших дорогу реалистическому
изображению жизни общества.
В исторических романах Скотта еще преобладала романтическая тенденция.
Буржуазному господству "голого интереса, бессердечного чистогана" он мог
противопоставить не те реальные силы, которые в ту пору только начинали
выступать против этого господства, а опоэтизированное, иллюзорно
воскрешенное им феодальное средневековье, - ту горную Шотландию,
"обетованную землю современных романов", над которой иронизирует Маркс в
"Капитале)), или Англию времен крестовых походов.
Еще Бальзак в предисловии к "Цезарю Биротто" проницательно отметил, что
Вальтер Скотт изображал лишь борьбу буржуазии и народных масс с феодализмом
и церковью, но не те новые конфликты, которые порождаются эпохой
"равенства", - т. е. капитализмом. Эти новые конфликты и новые революционные
силы, порожденные капитализмом, подметили и отразили в своей поэзии, хотя и
не могли еще оценить всего их исторического значения, младшие современники
Скотта - Байрон и Шелли. Более глубокое постижение антагонистических
противоречий капиталистического общества было делом будущего.
Но, вместе с тем, в романах Скотта уже заключались ростки реализма.
"Полнее, чем кто-либо из предшествовавших ему писателей, он понимал роль
больших общественных столкновений в осуществлении поступательного движения
человечества", - говорит о нем английский критик-марксист Т. Джексон.
Вопреки субъективным консервативным предубеждениям и иллюзиям писателя, это
понимание прогрессивного значения освободительной борьбы народа против
феодального гнета и церковном тирании отразилось в лучших романах Скотта и
обусловило ту жизненность и свежесть, которую они сохраняют до настоящего
времени и которую ценили в них передовые люди XIX века - Байрон и Бальзак,
Пушкин и Лермонтов, Белинский и Маркс.
Глава 6
БАЙРОН
Англия первом четверти XIX века выдвинула двух величайших
представителей поэзии революционного романтизма. Это были Байрон и Шелли.
Уже в первые десятилетия после смерти Байрона в отношении к его
наследию проявилась с величайшей резкостью борьба двух Англии - Англии
собственников и эксплуататоров в Англии трудящихся масс. Энгельс пишет в
"Положении рабочего класса в Англии": "Шелли, гениальный пророк _Шелли_, и
_Байрон_ с своим чувственным пылом и горькой сатирой на современное общество
имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа читает только так
называемые "семейные издания", оскопленные и приспособленные к современной
лицемерной морали" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. III, стр. 520.}.
Глубокая оценка прогрессивного общественного содержания творчества Байрона и
Шелли, высказанная Энгельсом, отразилась и в чартистской прессе 40-х годов.
Передовая общественная мысль России, начиная с декабристов и Пушкина,
критически анализируя наследие Байрона, всегда умела ценить, как главное и
ведущее, гражданский, социально-обличительный дух его поэзии и
освободительный характер его деятельности. Рылеев в стихотворении на смерть
Байрона горько упрекнул Англию в том, что она не умеет дорожить "гражданской
доблестью" своего поэта, и подчеркнул, насколько опасным врагом был Байрон
для сил европейской реакции:
Одни тираны и рабы
Его внезапной смерти рады.
Русская революционно-демократическая критика в лице Белинского (чьи
суждения о Байроне должны были бы стать предметом особого исследования)
выработала свою целостную социально-историческую концепцию творчества
Байрона. Эта концепция во многом приближается к точке зрения,
сформулированной Энгельсом и разделявшейся чартистами.
Белинский зло издевается над "биографическим" толкованием творчества
Байрона, выдвинутым английской буржуазной критикой, начиная с Маколея, ради
лицемерного "сглаживания" противоречий между поэтом и обществом {В своей
статье о Байроне в "Эдинбургском обозрении" 1830 г. Маколей под видом
"апологии" поэта делает все возможное для того, чтобы внушить читателю
представление об отсутствии сколько-нибудь серьезного конфликта и даже
оснований для него между Байроном и собственнической
буржуазно-аристократической Англией. В качестве основных причин,
обусловивших якобы мировоззрение и творчество Байрона, Маколей выдвигает
поэтому сугубо частные, индивидуальные моменты его личной биографии.
"Привязчивый и извращенный, нищий лорд, красавец-урод" - все эти пошлости,
которыми пользуется Маколей для того, чтобы объяснить жизненный путь Байрона
"капризом природы", доныне обыгрываются с той же реакционной целью
буржуазным "байроноведением".}. "Видите ли, - говорят они, - он был
несчастен в жизни, и оттого меланхолия составляет отличительный характер его
произведений". Коротко и ясно! Этак легко можно объяснить и мрачный характер
поэзии Байрона: критика будет и недолга и удовлетворительна. Но что Байрон
был несчастен в жизни - это уже старая новость: вопрос в том, отчего этот
одаренный дивными силами дух был обречен несчастию? Эмпирические критики и
тут не задумаются: раздражительный характер, иппохондрия, скажут одни из
них, и расстройство пищеварения, прибавят, пожалуй, другие, добродушно не
догадываясь в низменной простоте своих гастрических воззрений, что подобные
малые причины не могут иметь своим результатом такие великие явления, как
поэзия Байрона" {В. Г. Белинский. Сочинения Державина. Статья I. Собр. соч.
в трех томах, т. II. М., 1948, стр. 484-485.}. С замечательной глубиной
Белинский противополагает антиисторическому "эмпиризму" буржуазных критиков
требование о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_о-и_с_т_о_р_и_ч_е_с_к_о_г_о истолкования
творчества Байрона: "Ни один поэт не может быть велик от самого себя и через
самого себя, ни через свои собственные страдания, ни через свое собственное
блаженство: всякий великий поэт потому велик, что корни его страдания и
блаженства глубоко вросли в почву общественности и истории, что он,
следовательно, есть орган и представитель общества, времени, человечества...
Чтоб разгадать загадку мрачной поэзии такого необъятно колоссального поэта,
как Байрон, должно сперва разгадать тайну эпохи, им выраженной..." {Там
же.}.
Байрон, - подчеркивает Белинский, - "умер в непримиримой вражде с своей
родиною..." {В. Г. Белинский. Сочинения Державина. Статья II. Там же, стр.
515.}.
В поэзии Байрона он усматривает "энергическое отрицание английской
действительности" {В. Г. Белинский. Общее значение слова "литература". Там
же, стр. 109.}.
Для объяснения этой вражды, этого отрицания Белинский обращается к
реальным вопиющим экономическим и социальным противоречиям английского
буржуазного общества: "Нигде индивидуальная, личная свобода не доведена до
таких безграничных размеров, и нигде так не сжата, так не стеснена
общественная свобода, как в Англии. Нигде нет ни такого чудовищного
богатства, ни такой чудовищной нищеты, как в Англии. Нигде так не прочны
общественные основы, как в Англии, и нигде, как в ней же, не находятся они в
такой опасности ежеминутно разрушиться, подобно чересчур крепко натянутым
струнам инструмента, ежеминутно готовым лопнуть" {Там же, стр. 108.}.
Из общих воззрений Белинского на социальное развитие западноевропейских
стран совершенно определенно следует, что антагонистические, напряженные до
близости к революционному взрыву противоречия между интересами труда и
капитала являются той почвой, на которой смогло возникнуть и развиться
творчество Байрона. В этом контексте становится понятным и поразительный по
исторической прозорливости тезис Белинского; "Байрон... есть намек на
б_у_д_у_щ_е_е А_н_г_л_и_и" (подчеркнуто мною. - А. Е.). Белинский
противопоставляет, таким образом, Англию будущего, Англию народа, - той
собственнической, буржуазной Англии, где "человек... ничего не значит сам по
себе, но получает большее или меньшее значение от того, что он имеет, или
чем он владеет" {В. Г. Белинский, Сочинения Державина. Статья II. Там же,
стр. 514.}.
В области литературы Белинский столь же резко и настойчиво
противопоставляет реакционному романтизму революционный романтизм. "Байрон и
не думал быть романтиком в смысле поборника средних веков: он смотрел не
назад, а вперед" {В. Г. Белинский. Николай Алексеевич Полевой. Там же, т.
III, стр. 160.}; "он был провозвестником нового романтизма, а старому нанес
страшный удар" {В. Г. Белинский. Сочинения Александра Пушкина. Статья II.
Там же, стр. 237.}. Так суждения о Байроне революционного демократа
Белинского разбивают лживую буржуазно-апологетическую концепцию, выдвинутую
либеральной критикой.
Высоко ценя "прометеевское", т. е, гражданское,
революционно-гуманистическое содержание поэзии Байрона, Белинский вместе с
тем настаивает и на органической противоречивости Байрона. "Читая Байрона,
видишь в нем поэта глубоко лирического, глубоко субъективного, а в его
поэзии - энергическое отрицание английской действительности; и в то же время
в Байроне все-таки нельзя не видеть англичанина и притом л_о_р_д_а, х_о_т_я,
в_м_е_с_т_е с т_е_м, и д_е_м_о_к_р_а_т_а" (подчеркнуто мною. - А. Е.) {В. Г.
Белинский. Общее значение слова "литература". Там же, т. II, стр. 109.}.
Творчество Байрона выросло на пороге той всемирно-исторической эпохи,
которая была рождена промышленным переворотом, французской буржуазной
революцией и последовавшими за ней битвами народов.
В публицистике и поэзии Байрона воплотились элементы демократической
культуры, порождавшиеся условиями жизни трудящейся и эксплуатируемой массы
его родины. Байрон был взволнованным свидетелем, заступником и певцом
первых, еще стихийных и незрелых выступлений рабочего класса Англии; он был
поборником раскрепощения порабощенного ирландского народа;
национально-освободительные движения в Испании, Италии, Греции нашли в нем
живой отклик и горячую поддержку.
Прогрессивным освободительным течениям своего времени обязан Байрон
страстностью, крайней непримиримостью и поэтической силой своего творчества.
Но вместе с тем их внутренние противоречия, их слабые стороны и временные
поражения в борьбе с реакцией создавали почву для кризисных настроений в
поэзии Байрона.
Деятельность Байрона относится к тому периоду, когда, по словам Маркса,
"классовая борьба между капиталом и трудом была отодвинута на задний план: в
политической области ее заслоняла распря между феодалами и правительствами,
сплотившимися вокруг Священного союза, с одной стороны, и руководимыми
буржуазией народными массами - с другой; в экономической области ее
заслоняли раздоры между промышленным капиталом и аристократическим
землевладением..." {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVIT, стр. 12.}. В этих
условиях сравнительной неразвитости социальных антагонизмов
б_у_р_ж_у_а_з_н_о_й Англии, которым предстояло выступить в обнаженной форме
лишь в эпоху чартизма, Байрон еще мог, искренно сочувствуя освободительным
устремлениям эксплуатируемых трудящихся масс и выступая против своекорыстной
политики собственнических классов своей страны, не порывать до конца с
принципами буржуазного индивидуализма. Его творчество, взятое в целом,
представляет собой поле битвы противоречивых идейных начал.
В отличие от своих политических и идейных противников, приспешников
аристократической реакции против французской революции и связанного с нею
просветительства, Байрон считает французскую буржуазную революцию событием
огромного прогрессивного значения. Она перевернула историю человечества; она
является, с его точки зрения, залогом возможности и неизбежности других, не
менее значительных переворотов, на которые он возлагает свои надежды. В этом
смысле его мышление уже заключает в себе глубокие элементы историзма. Байрон
нередко подымается в своих лучших произведениях до пророческих предсказаний
будущих революционных переворотов, которые в корне изменят общественную
жизнь человечества. В тогдашних исторических условиях эти грядущие
общественные потрясения Байрон мог мерить одной известной ему меркой -
м_е_р_к_о_й б_у_р_ж_у_а_з_н_о_й р_е_в_о_л_ю_ц_и_и. Поэтому всякий раз, когда
он пытается найти к_о_н_к_р_е_т_н_у_ю социально-историческую форму для
своего общественного идеала, он принужден искать ее в прошлом, обращаясь то
к идеализированным античным республикам, то к революционной Франции
1789-1793 гг., то к американской буржуазной революции. Но не видя еще тех
новых форм классовой борьбы, которые были делом будущего, Байрон сумел с
замечательной чуткостью уловить силу народного негодования, проявившуюся в
первых выступлениях английского рабочего класса, и именно к нему обратил
свой призыв к революционному действию:
Как за морем кровью свободу свою,
Ребята купили дешевой ценой.
Так будем и мы: или сгинем в бою,
Или к вольному все перейдем мы житью,
А всех королей, кроме Лудда, долой.
(Перевод Н. Холодковского)
В "Песне для луддитов", адресованной английским рабочим - разрушителям
машин, Байрон предрекает в грозных и патетических образах грядущую победу
восставшего трудового народа. Знаменательно, что многие из образов "Песни",
выражающих дух народного негодования, повторяются впоследствии в знаменитых
"Ткачах" Гейне, - не в силу литературного подражания, а в силу общности их
социального содержания.
Но в будущем Байрон видит скорее аналогию прошлого, чем контуры нового
общественного строя. Свержение монарха-деспота, установление
демократического государства - вот то историческое содержание, какое Байрон
мысленно вносит в только начинавшееся на его глазах движение рабочего
класса, которому принадлежало будущее.
Нельзя не заметить, что Шелли в своих выступлениях, обращенных к
английскому пролетариату, оказывался гораздо более прозорливым,
к_о_н_к_р_е_т_н_о предвидя особую историческую роль рабочего движения. В его
"Песне людям Англии" грядущая борьба за свободу уже предполагает
революционное решение с_о_ц_и_а_л_ь_н_ы_х противоречий труда и капитала,
эксплуататоров и эксплуатируемых. Утопический социализм Шелли оставался чужд
Байрону.
Но исходя в своих политических идеалах из идейных принципов буржуазной
демократии, Байрон, - в отличие от его либеральных "друзей", таких, как Мур,
Ли Гент и другие, - наотрез отвергал п_р_а_к_т_и_ч_е_с_к_и_е формы
воплощения этих принципов, существовавшие в Англии. Он издевается над
английским парламентаризмом. Борьба за реформу в Англии, как это не раз
подчеркивал он, увлекла бы его лишь в том случае, выйди она из берегов
мирного развития и превратись в революционную "драку".
По мере того как расширялся кругозор поэта в ходе
социально-исторических битв, свидетелем и участником которых он был, он все
более решительно причисляет к своим врагам, наряду с феодально-монархическим
деспотизмом, и деспотизм частной собственности.
В романтизме Байрона отразилась, в конечном счете, относительная
неразвитость классовых противоречий в тогдашней буржуазной Англии.
В статьях "Движение против аристократического правительства в Англии"
Маркс прослеживает историю борьбы за всеобщее избирательное право в Англии,
показывая, как изменялось реальное содержание этого лозунга по мере
изменения расстановки классовых сил в стране. "В первые десятилетия этого
века при сэре Френсисе Бердете, при майоре Картрайте, при Коббете всеобщее
избирательное право носило еще тот неопределенно-идеалистический характер,
который сделал его благочестивым пожеланием всех частей населения, не
принадлежавших прямо к правящим классам. В самом деле, для буржуазии это
было только наиболее крайним, обобщающим выражением того, чего она добилась,
благодаря парламентской реформе 1831 г. ...В 1842 г. исчезли последние
иллюзии. Ловет сделал тогда последнюю, но тщетную попытку сформулировать
всеобщее избирательное право как _общее_ требование так называемых радикалов
и народных масс. С этого момента нет больше сомнений насчет смысла всеобщего
избирательного права, так же как и его названия. Оно является хартией
народных классов и означает освоение ими политической власти для
осуществления своих социальных потребностей... Если проследить историю
всеобщего избирательного права в Англии, - заключает Маркс, - то можно
увидеть, что оно в такой же мере освобождается от своего идеалистического
характера, в какой мере здесь развивается современное общество с его
бесчисленными противоречиями, - противоречиями, вызванными прогрессом
промышленности" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 440-441.}.
С этим "идеалистическим характером" демократического движения в Англии
10-20-х годов XIX века связано присущее поэзии Байрона романтическое
отвлеченное понимание свободы. Образ свободы предстает у него символически,
то в виде бурной-неукротимой стихии (вся природа для Байрона - воплощение
свободы, в противоположность социальному угнетению и неравенству, и этот
скрытый подтекст насыщает глубоким общественным пафосом его лирические
пейзажи). То он возникает как образ духовной свободы ("Сонет к Шильону"),
над которой невластны тюремщики и палачи. То он предстает как апофеоз
бунтарского своевластия - разбойничьей вольницы, пиратских набегов. То
облекается в одежды мифологической фантастики, представая в титаническом
облике Прометея, Каина и Люцифера.
Идея борьбы за свободу, придающая единство всему творчеству Байрона,
была, вместе с тем, полна противоречий. В них отразились исторические
противоречия самого демократического движения в Англии. Тенденции
буржуазного индивидуализма проявляются в поэзии Байрона в идеализации
одинокого героя-борца, чья борьба за свободу д_л_я с_е_б_я оказывается в то
же время и отказом от общественного долга перед другими. Пушкин нащупал
самое уязвимое место байроновского романтизма, заметив в "Евгении Онегине",
что
Лорд Байрон прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
И безнадежный эгоизм.
Развивая унаследованный от материалистов-просветителей тезис
естественного права человека на наслаждение, Байрон отрывает его от идеи
права человека на свободный и радостный созидательный труд. Программа
эпикурейского, чувственно-созерцательного наслаждения жизнью никогда не
удовлетворяет Байрона полностью (как, например, удовлетворяла она Мура). Но
рассматривая труд лишь как бремя и проклятие, он не может найти для себя
окончательного решения этого вопроса. Эпикурейский идеал, сарданапаловское:
"ешь, пей, люби, - все прочее не стоит щелчка" - сохраняет для него все же
притягательное значение от юношеской лирики вплоть до "Дон Жуана".
Но освободительная борьба народных масс была для Байрона почвой,
прикасаясь к которой, он, подобно Антею, обретал новые силы. Романтизм
Байрона был активным и революционным, звал к познанию и переустройству
действительности. Своей революционностью он обязан тому, что в нем нашли
себе отражение насущные интересы, страсти и устремления английских рабочих и
ирландских крестьян, испанских партизан, итальянских карбонариев и греческих
повстанцев.
"Из хаоса господь создал мир; из могучих страстей рождается народ", -
так сформулировал сам Байрон одну из основных тем своего творчества в
"Дневнике" (запись от 5 января 1821 г.). Следует подчеркнуть, что образ
народа-борца, народа-двигателя общественного развития, возникает в
творчестве Байрона уже очень рано, - начиная с первой песни
"Чайльд-Гарольда"и парламентских речей.
Временные поражения народных освободительных движений, кажущиеся
триумфы реакции создавали основу для пессимистических настроений в поэзии
Байрона.
Так называемая "мировая скорбь" Байрона не была, однако, ни столь
всеобъемлющей, ни столь беспредметной, как это нередко пыталась представить
буржуазная критика.
Отсутствие ясных социально-исторических перспектив и прочной связи с
народом, в условиях торжества реакции, преломлялось в романтической поэзии
Байрона фантастическими образами гигантских космических катастроф, как бы
символизирующих бессилие человеческих стремлений в борьбе с судьбой ("Тьма",
"Небо и земля").
Обращаясь к истории, поэт читал в обломках древних, стертых с лица
земли цивилизаций, ту же мысль о тщетности общественных усилий людей. Мотив
"суеты сует" звучит, действительно, во многих произведениях Байрону. Но в
том и состоит своеобразие его поэзии, что мотив этот никогда, за редкими
отдельными исключениями, не одерживает безусловной победы. Картины
грандиозных космических переворотов служат у него выражением не только
скорби о суетности человеческих стремлений, но и пророческого предчувствия
грядущих общественных потрясений. Постоянно споря сам с собой и постоянно
опровергая собственную созерцательную скорбь живым опытом народной борьбы в
прошлом и настоящем, Байрон снова и снова возвращается к гордому утверждению
суверенности человеческого разума и воли и их непобедимости в борьбе за
свободу.
Эти противоречия отражаются и в эстетике Байрона. Уже начиная с ранние
произведений, романтическая заишфрованность и фантастичность в изображении
жизни сочетаются у него с элементами реализма, которые берут верх в
произведениях последнего периода. Но при этом на протяжении всего своего
творческого пути, даже в наиромантичнейших своих произведениях, Байрон
принципиально чужд эстетскому культу искусства ради искусства.
Требовательный художник, горячо интересующийся вопросами поэтической формы,
он никогда не превращает поэзию в формальную игру образами и словами, как
это делал, например, Кольридж. Краеугольным камнем эстетики Байрона является
убеждение в моральной и гражданской ответственности писателя. Через все его
суждения о собственном творчестве проходит образ: поэзия - оружие. Одну из
своих антиправительственных эпиграмм он выразительно называет "ручной
гранатой" (письмо Муру от 9 апреля 1814 г.).
Этот воинствующий, пристрастный, публицистический характер поэтического
творчества Байрона делает его и поныне, как и при жизни писателя,
ненавистным для буржуазных реакционеров всех мастей.
* * *
Джордж Гордон Байрон (George Gordon Byron) родился в Лондоне 22 января
1788 г. Его отец принадлежал к старому, но обедневшему аристократическому
английскому роду; мать, шотландка, происходила из богатой дворянской семьи.
Родители будущего поэта разошлись вскоре после его появления на свет. Отец
его, промотав состояние жены, уехал, спасаясь от кредиторов, во Францию, где
умер в 1791 г.
Раннее детство Байрон провел с матерью в Шотландии. Они жили бедно и
уединенно. С детских лет жизнь Байрона омрачалась его врожденной хромотой,
которая, впрочем, не помешала ему стать впоследствии прекрасным пловцом,
боксером и наездником. Первые детские впечатления будущего поэта связаны с