Страница:
Париж, ФП. Группа профессоров Сорбонского университета, Комитет арабских студентов и несколько правозащитных организаций выступили с обращением к французскому правительству оказать надлежащее давление на Югославию с целью заставить принять беженцев на своей территории. Представитель правительства заявил, что последнее не имеет ни оснований, ни инструментария для оказания подобного давления и призвал заинтересованные стороны «прекратить раскачивать лодку» и взвешенно отнестись к ситуации.
Белград, АР. Югославские власти предложили капитану судна в течение 12 часов покинуть сорокамильную зону у югославских берегов и предоставили бесплатное топливо, а также продукты, запасы питьевой воды и средства оказания первой медицинской помощи. Капитан судна отказался подчиниться, заявив, что больше не контролирует команду и судно, после чего оно было окружено катерами и фрегатом береговой охраны. Была произведена попытка отбуксировать судно с беженцами, однако с борта судна в буксир полетели бутылки с зажигательной смесью. Из Дубровника спешно уезжают туристы.
Белград, ВВС. По истечении 12-часового срока специальное подразделение морской пехоты югославской армии предприняло штурм судна с «беженцами», в ходе которого есть убитые и раненые. Все женщины и дети эвакуированы с борта корабля.
Белград, АР. На брифинге в Министерстве обороны Югославии журналистам предъявили многочисленные вещественные доказательства того факта, что вся история с «беженцами» была крупномасштабной провокацией исламских радикалов. Освобожденные с судна женщины заявили в один голос, что были взяты на борт под угрозой расправы с ними и их родственниками, во время пути подвергались сексуальным домогательствам и насилию со стороны мужчин-«беженцев». Установлена также гражданская принадлежность «беженцев» — подавляющее большинство их являются алжирцами. Представитель алжирского правительства заявил, что «концентрационные лагеря для исламистов уже гостеприимно распахнули свои ворота, чтобы принять притворявшихся беженцами бандитов и убийц».
Лондон, ВВС. Международное общественное мнение бурно обсуждает неожиданный для многих финал югославского кризиса с заложниками. Лидер движения американских мусульман «Нация ислама» Л.Фаррахан заявил, что считает происшедшее результатом совместной операции израильской и чешской разведок с целью скомпрометировать ислам в глазах европейцев. Объединение арабских студентов во Франции и Исламский студенческий союз Германии присоединились к мнению Фаррахана. Многие исламские организации в западной Европе склонны в той или иной степени считать происшедшее «происками темных сил и врагов ислама». Правозащитные организации также выражают осторожные сомнения в прочности представленной югославскими властями доказательной базы и опасаются, что данный инцидент приведет к росту ксенофобских настроений в Европе и основанием для активизации правых и расистских движений в странах континента. В штаб-квартире Пражского Альянса убеждены, что югославский монарх и правительство страны достойным образом встретили очередную попытку террористического интернационала расшатать преграду, поставленную на его пути после второй Балканской войны. Что касается версии о провокации разведок, ведущие масс-медиа считают ее несостоятельной, а влиятельная ежедневная газета «Пражский курьер» откровенно издевается над ее приверженцами. «В том, что умники и умницы из европейских университетов повторяют на все лады бредни Фаррахана, за почетное право заполучить которого дерутся виселица с электрическим стулом, нет ничего удивительного. Просто эти выдумки оплачены из одного источника, и потому они так заунывно однотипны, точь-в-точь как куфии, намотанные на их цыплячьи шейки. Придумайте что-нибудь повеселее, господа, или вас зря столько лет учили в сорбоннах и оксфордах?!»
ПРАГА, ЛЕТОГРАДЕК. ИЮНЬ
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
Белград, АР. Югославские власти предложили капитану судна в течение 12 часов покинуть сорокамильную зону у югославских берегов и предоставили бесплатное топливо, а также продукты, запасы питьевой воды и средства оказания первой медицинской помощи. Капитан судна отказался подчиниться, заявив, что больше не контролирует команду и судно, после чего оно было окружено катерами и фрегатом береговой охраны. Была произведена попытка отбуксировать судно с беженцами, однако с борта судна в буксир полетели бутылки с зажигательной смесью. Из Дубровника спешно уезжают туристы.
Белград, ВВС. По истечении 12-часового срока специальное подразделение морской пехоты югославской армии предприняло штурм судна с «беженцами», в ходе которого есть убитые и раненые. Все женщины и дети эвакуированы с борта корабля.
Белград, АР. На брифинге в Министерстве обороны Югославии журналистам предъявили многочисленные вещественные доказательства того факта, что вся история с «беженцами» была крупномасштабной провокацией исламских радикалов. Освобожденные с судна женщины заявили в один голос, что были взяты на борт под угрозой расправы с ними и их родственниками, во время пути подвергались сексуальным домогательствам и насилию со стороны мужчин-«беженцев». Установлена также гражданская принадлежность «беженцев» — подавляющее большинство их являются алжирцами. Представитель алжирского правительства заявил, что «концентрационные лагеря для исламистов уже гостеприимно распахнули свои ворота, чтобы принять притворявшихся беженцами бандитов и убийц».
Лондон, ВВС. Международное общественное мнение бурно обсуждает неожиданный для многих финал югославского кризиса с заложниками. Лидер движения американских мусульман «Нация ислама» Л.Фаррахан заявил, что считает происшедшее результатом совместной операции израильской и чешской разведок с целью скомпрометировать ислам в глазах европейцев. Объединение арабских студентов во Франции и Исламский студенческий союз Германии присоединились к мнению Фаррахана. Многие исламские организации в западной Европе склонны в той или иной степени считать происшедшее «происками темных сил и врагов ислама». Правозащитные организации также выражают осторожные сомнения в прочности представленной югославскими властями доказательной базы и опасаются, что данный инцидент приведет к росту ксенофобских настроений в Европе и основанием для активизации правых и расистских движений в странах континента. В штаб-квартире Пражского Альянса убеждены, что югославский монарх и правительство страны достойным образом встретили очередную попытку террористического интернационала расшатать преграду, поставленную на его пути после второй Балканской войны. Что касается версии о провокации разведок, ведущие масс-медиа считают ее несостоятельной, а влиятельная ежедневная газета «Пражский курьер» откровенно издевается над ее приверженцами. «В том, что умники и умницы из европейских университетов повторяют на все лады бредни Фаррахана, за почетное право заполучить которого дерутся виселица с электрическим стулом, нет ничего удивительного. Просто эти выдумки оплачены из одного источника, и потому они так заунывно однотипны, точь-в-точь как куфии, намотанные на их цыплячьи шейки. Придумайте что-нибудь повеселее, господа, или вас зря столько лет учили в сорбоннах и оксфордах?!»
ПРАГА, ЛЕТОГРАДЕК. ИЮНЬ
— Пойдем, выкурим по сигаре и обсудим кое-что, — Вацлав поднялся и направился в курительную комнату. Майзель последовал за ним.
В курительной король опустился в глубокое кожаное кресло и жестом пригласил Майзеля присесть в такое же напротив. Майзель сел, достал сигару, долго, со вкусом раскуривал ее, пока Вацлав проделывал похожие манипуляции. Наконец, сигары устойчиво задымились, и первые облачка ароматного дыма исчезли под высоким потолком, проглоченные мощной и бесшумной вентиляцией.
— Дело в следующем, друг мой, — Вацлав отложил сигару на борт массивной пепельницы рядом со своим креслом и закинул ногу на ногу. — Некоторые из циркулирующих о тебе слухов стали затрагивать мою семью. Самым непосредственным образом.
— Ты о чем это?
— О тебе, Данек. О тебе и о Марине.
Майзель посмотрел на короля долгим взглядом и тихо проговорил:
— Ты в своем уме?
— Данек…
— Величество. Твоя жена — даже не блондинка. Это ты блондин. Я тебя поэтому так и люблю.
— Перестань, Данек. Я же знаю тебя, как облупленного. И про Марину… Разумеется, я ничего такого не думаю. Я верю вам обоим, как себе и даже больше.
— Ну, спасибо. Рублем одарил.
— Пожалуйста. Но дело не в этом. Дело в том, что авторы этой комбинации хотят нас с тобой не просто поссорить… понимаешь?
— Понимаю. Почему мне не доложили об этом?
— Потому что я попросил Богушека ничего пока тебе не говорить. И это еще не слух даже, а так, прощупывание. И поэтому у нас есть шанс это прекратить.
— Давай я их куплю. Или сотру. Кто это?!
— Это неважно сейчас. Я потом дам тебе посмотреть… Ты не можешь не понимать, что нет лучшего способа подтвердить основание слухов, чем уничтожить их первоисточник.
— Это какая-то многоходовка?
— Пока не знаю. Может быть. Разведчики работают. Может, просто импровизация, залп по площадям. Не могу сейчас ничего определенного сказать.
— И что ты собираешься делать?
— Мы тут посовещались…
— С кем?!
— С Мариной.
— Ты… ты сказал ей?!
— Конечно, я сказал ей, — рявкнул король. — Разумеется, сказал. А с кем, по-твоему, я еще могу это обсуждать?! С Госсоветом? С Гонтой твоим?!
— Ну, хорошо. Ныряй дальше, величество.
— Мы решили, что тебе следует стать несколько более публичной персоной, чем сейчас.
— Это как?!
— Нужно написать о тебе.
— Обязательно. Конгениально. Что написать?
— Не знаю. Очерк. Книгу. Например.
— Обязательно. И кто ее будет писать? Ты? Или я сам? Или твой биограф? А давай лучше кино закажем, величество. Спилбергу. Нет, лучше этому, который «Валленштейна» для нас снимал, Камерону. Или…
— Ты не заткнешься?
— Прости, величество. Я…
— Понятно, что ты. Я тоже. Имя Елены Томановой тебе что-нибудь говорит?
— Говорит. Обязательно. Говорит, что ты сбрендил.
— Неужели?
— Она меня ненавидит. И тебя за компанию. И пишет про меня черт знает что.
— Да. Но ни разу не перешла на личность. Ни разу.
— Да? Это точно?
— Абсолютно.
— Интересно. А почему?
— Потому что она человек чести и долга, Данек.
— О-о…
— Не «о». Именно так. Ты читал ее последнюю книгу?
— «Ярость пророка»? Да. Читал.
— И как тебе?
— Я думал, ее друзья-интеллигентишки просто разорвут ее на части. Но нет… У них даже на это не хватает яиц.
— Я не о том.
— Я понимаю, величество. Ты знаешь, я всегда радуюсь, когда умные и великодушные люди, несмотря на весь свой ум и великодушие, начинают вдруг осознавать очевидные вещи. Я был удивлен. И содержанием текста, и теми чувствами, которые за ним стоят. Возможно, она действительно что-то такое поняла, когда моталась по Чечне и Пакистану…
— Но твои масс-медиа не стали ее хвалить…
— Ну, для чего ж так человека подставлять, — усмехнулся Майзель, глубоко затягиваясь. — Как говорится, с такими друзьями врагов не нужно…
— Да уж, — Вацлав кивнул, выпуская в потолок одно за другим несколько колечек дыма. — Я тоже был удивлен. И обрадован. Я попросил Марину ее прочесть… Мы подумали, — чем черт не шутит… Если она так хорошо схватывает суть… Может быть, у нее получится написать о тебе? Настало время основательно потрудиться над улучшением твоего имиджа.
— Это она-то мой имидж улучшит?!
— Только она и может это сделать, Дракон.
— Так. Ясно. И как ты себе это мыслишь?
— Поговори с ней. Кстати, она красотка.
— Ты что?! Ты хочешь, чтобы я затащил ее в постель?!
— Молодая, интересная, умная, одинокая. То есть, я хотел сказать, свободная. Мне было бы много спокойнее, если бы это случилось.
— Это ведь шутка?
— Ну… Почти. Поговори с ней. Мы с Мариной не видим другого выхода.
— Ты думаешь, это решит проблему?
— Ты подаешь слишком мало информационных поводов.
— Я?! Мало?!
— Ты лично — мало. Особенно в этом направлении.
— Что мне делать?! Я не гламурчик, мне некогда…
— Для пани Габриэлы ты время выкроил, — улыбнулся Вацлав.
— Величество… — Майзель жалобно скривился. — Ну ты что, в самом-то деле…
— Ладно, ладно, — король вздохнул. — Кроме всего прочего, это было еще и очень давно. Так что ты знаешь, что тебе делать.
— Хорошо. Я поговорю с ней.
— Не через полгода. И не через месяц.
— Уже бегу. Только тапочки переодену.
— Не ерепенься. Мы пригласили нескольких журналистов из международного пула, чтобы обсудить некоторые моменты… В субботу. Пани Томанова, разумеется, в списке приглашенных. Она никогда прежде на подобных встречах не бывала, ты знаешь, она не из тех, кого можно без оглядки использовать по делу. У нее всегда свой взгляд, и не только на нас с тобой… В общем, Марина будет беседовать с ней в библиотеке. Просто зайди туда, и все.
— Второй план?
— Разумеется, есть второй план. Если получится то, что задумано, то мы ее друзей из Нового университета просто переедем.
— Какая нетривиальная мысль, величество. Ныряй дальше, тут неглубоко.
Вацлав посмотрел на него так, что у Майзеля пропала охота веселиться:
— Мы хотели напугать только наших врагов. Но заодно и друзей напугали. Или тех, кто мог быть нашими друзьями… Кто должен был быть. Все очень близко подошло к пределу, Данек. Так больше нельзя. Да, мы живем слишком спокойно и сыто. Фронтир далеко, здесь, в стране, все просто замечательно, наши соседи — сплошь дружественные демократии, а то и союзные монархии… И на фоне этой буколики возникает всякое дерьмо про тебя и Марину…
— При чем тут они?!
— Ни при чем. Источник, скорее всего, вообще не здесь. Но мне нужны эти люди, Дракон. Мне нужна их убежденность и вера в правое дело. В то, что наше дело — правое… И ты сделаешь это для меня. Ты слопаешь их со всеми потрохами и выплюнешь к моим ногам, полностью и безоговорочно готовыми служить нашему делу. Потому что никто, кроме тебя, на это не способен.
— То есть? Что, какая-нибудь книга — или пусть даже целая библиотека — могут убедить этих людей? Не смеши меня, величество. Да и что мне им сказать, если они…
— Вот и подумай, что им сказать. Им и пани Елене. Если ты сумел убедить в своей правоте меня, не говоря о прочих, то уж кучка говорливых интеллектуалов не могут смущать тебя просто по определению…
— Ну, убедить тебя было вовсе не таким уж сложным делом, величество.
— Да?!? Скажи-ка мне еще что-нибудь, чего я не знаю!
— Все, все, не вопи, величество, я понял. Но дело в том… Ну, мы не можем нравиться всем. Так не бывает. Это нормально.
— Ошибка. Я — король, и я должен нравиться всем. Это аксиома. А ты своим монашеским затворничеством мешаешь мне это всеобщее обожание фиксировать на нужном уровне. Ты не монах, ты еврей.
— Девяносто без малого процентов населения, столько лет подряд считающих тебя великим монархом, — это неприемлемый уровень?! Величество, ты просто зажрался.
— Возможно.
— Ты хочешь сказать, что мое правило про журналистов и всех прочих было ошибкой?
— Нет. Но стало ошибкой. Помнишь, ошибка, — это хуже, чем преступление.
— Величество, ты иногда меня удивляешь…
— Спасибо, дорогой.
— Ты знаешь, что у меня миллион важных дел? Миллион!
— У тебя всегда есть миллион других важных дел. А теперь будет миллион одно. Я ведь не должен уговаривать тебя, как гимназистку? Вот и чудесно. Марина считает, что все наскоки пани Елены на тебя — это вызов на ристалище…
— И вы хотите, чтобы я с этой щукой… ристался?!
— Что ты с ней будешь делать и в каком порядке, меня абсолютно не волнует, — в тоне Вацлава появились отзвуки металла. — Я хочу, чтобы ты с ней для начала просто поговорил. А что из этого вырастет, мы увидим. Я хочу, чтобы она… Чтобы лучшие из них были с нами. На нашей стороне. Она — лучшая, Данек. Поверь мне.
— Ты как будто мне ее сосватать хочешь…
— Кто знает, Данек. Кто знает…
— Может, мне еще сфотографироваться для женского журнала?!
— Неплохая мысль, — ухмыльнулся Вацлав. — Ты у нас красавец-мужчина, так что я бы не стал совсем уж пренебрегать этой идеей…
— Величество!!!
— Данек, надо немножко отпустить гайки. Это важно. И ты не можешь этого не понимать.
— Я понимаю, — пробурчал, остывая, Майзель. — Все я понимаю. Ох, бедный я, бедный…
— Ты не бедный, не ной. Как назывался этот дурацкий сериал… «Богатые тоже плачут»? Вот и твоя очередь пришла…
В курительной король опустился в глубокое кожаное кресло и жестом пригласил Майзеля присесть в такое же напротив. Майзель сел, достал сигару, долго, со вкусом раскуривал ее, пока Вацлав проделывал похожие манипуляции. Наконец, сигары устойчиво задымились, и первые облачка ароматного дыма исчезли под высоким потолком, проглоченные мощной и бесшумной вентиляцией.
— Дело в следующем, друг мой, — Вацлав отложил сигару на борт массивной пепельницы рядом со своим креслом и закинул ногу на ногу. — Некоторые из циркулирующих о тебе слухов стали затрагивать мою семью. Самым непосредственным образом.
— Ты о чем это?
— О тебе, Данек. О тебе и о Марине.
Майзель посмотрел на короля долгим взглядом и тихо проговорил:
— Ты в своем уме?
— Данек…
— Величество. Твоя жена — даже не блондинка. Это ты блондин. Я тебя поэтому так и люблю.
— Перестань, Данек. Я же знаю тебя, как облупленного. И про Марину… Разумеется, я ничего такого не думаю. Я верю вам обоим, как себе и даже больше.
— Ну, спасибо. Рублем одарил.
— Пожалуйста. Но дело не в этом. Дело в том, что авторы этой комбинации хотят нас с тобой не просто поссорить… понимаешь?
— Понимаю. Почему мне не доложили об этом?
— Потому что я попросил Богушека ничего пока тебе не говорить. И это еще не слух даже, а так, прощупывание. И поэтому у нас есть шанс это прекратить.
— Давай я их куплю. Или сотру. Кто это?!
— Это неважно сейчас. Я потом дам тебе посмотреть… Ты не можешь не понимать, что нет лучшего способа подтвердить основание слухов, чем уничтожить их первоисточник.
— Это какая-то многоходовка?
— Пока не знаю. Может быть. Разведчики работают. Может, просто импровизация, залп по площадям. Не могу сейчас ничего определенного сказать.
— И что ты собираешься делать?
— Мы тут посовещались…
— С кем?!
— С Мариной.
— Ты… ты сказал ей?!
— Конечно, я сказал ей, — рявкнул король. — Разумеется, сказал. А с кем, по-твоему, я еще могу это обсуждать?! С Госсоветом? С Гонтой твоим?!
— Ну, хорошо. Ныряй дальше, величество.
— Мы решили, что тебе следует стать несколько более публичной персоной, чем сейчас.
— Это как?!
— Нужно написать о тебе.
— Обязательно. Конгениально. Что написать?
— Не знаю. Очерк. Книгу. Например.
— Обязательно. И кто ее будет писать? Ты? Или я сам? Или твой биограф? А давай лучше кино закажем, величество. Спилбергу. Нет, лучше этому, который «Валленштейна» для нас снимал, Камерону. Или…
— Ты не заткнешься?
— Прости, величество. Я…
— Понятно, что ты. Я тоже. Имя Елены Томановой тебе что-нибудь говорит?
— Говорит. Обязательно. Говорит, что ты сбрендил.
— Неужели?
— Она меня ненавидит. И тебя за компанию. И пишет про меня черт знает что.
— Да. Но ни разу не перешла на личность. Ни разу.
— Да? Это точно?
— Абсолютно.
— Интересно. А почему?
— Потому что она человек чести и долга, Данек.
— О-о…
— Не «о». Именно так. Ты читал ее последнюю книгу?
— «Ярость пророка»? Да. Читал.
— И как тебе?
— Я думал, ее друзья-интеллигентишки просто разорвут ее на части. Но нет… У них даже на это не хватает яиц.
— Я не о том.
— Я понимаю, величество. Ты знаешь, я всегда радуюсь, когда умные и великодушные люди, несмотря на весь свой ум и великодушие, начинают вдруг осознавать очевидные вещи. Я был удивлен. И содержанием текста, и теми чувствами, которые за ним стоят. Возможно, она действительно что-то такое поняла, когда моталась по Чечне и Пакистану…
— Но твои масс-медиа не стали ее хвалить…
— Ну, для чего ж так человека подставлять, — усмехнулся Майзель, глубоко затягиваясь. — Как говорится, с такими друзьями врагов не нужно…
— Да уж, — Вацлав кивнул, выпуская в потолок одно за другим несколько колечек дыма. — Я тоже был удивлен. И обрадован. Я попросил Марину ее прочесть… Мы подумали, — чем черт не шутит… Если она так хорошо схватывает суть… Может быть, у нее получится написать о тебе? Настало время основательно потрудиться над улучшением твоего имиджа.
— Это она-то мой имидж улучшит?!
— Только она и может это сделать, Дракон.
— Так. Ясно. И как ты себе это мыслишь?
— Поговори с ней. Кстати, она красотка.
— Ты что?! Ты хочешь, чтобы я затащил ее в постель?!
— Молодая, интересная, умная, одинокая. То есть, я хотел сказать, свободная. Мне было бы много спокойнее, если бы это случилось.
— Это ведь шутка?
— Ну… Почти. Поговори с ней. Мы с Мариной не видим другого выхода.
— Ты думаешь, это решит проблему?
— Ты подаешь слишком мало информационных поводов.
— Я?! Мало?!
— Ты лично — мало. Особенно в этом направлении.
— Что мне делать?! Я не гламурчик, мне некогда…
— Для пани Габриэлы ты время выкроил, — улыбнулся Вацлав.
— Величество… — Майзель жалобно скривился. — Ну ты что, в самом-то деле…
— Ладно, ладно, — король вздохнул. — Кроме всего прочего, это было еще и очень давно. Так что ты знаешь, что тебе делать.
— Хорошо. Я поговорю с ней.
— Не через полгода. И не через месяц.
— Уже бегу. Только тапочки переодену.
— Не ерепенься. Мы пригласили нескольких журналистов из международного пула, чтобы обсудить некоторые моменты… В субботу. Пани Томанова, разумеется, в списке приглашенных. Она никогда прежде на подобных встречах не бывала, ты знаешь, она не из тех, кого можно без оглядки использовать по делу. У нее всегда свой взгляд, и не только на нас с тобой… В общем, Марина будет беседовать с ней в библиотеке. Просто зайди туда, и все.
— Второй план?
— Разумеется, есть второй план. Если получится то, что задумано, то мы ее друзей из Нового университета просто переедем.
— Какая нетривиальная мысль, величество. Ныряй дальше, тут неглубоко.
Вацлав посмотрел на него так, что у Майзеля пропала охота веселиться:
— Мы хотели напугать только наших врагов. Но заодно и друзей напугали. Или тех, кто мог быть нашими друзьями… Кто должен был быть. Все очень близко подошло к пределу, Данек. Так больше нельзя. Да, мы живем слишком спокойно и сыто. Фронтир далеко, здесь, в стране, все просто замечательно, наши соседи — сплошь дружественные демократии, а то и союзные монархии… И на фоне этой буколики возникает всякое дерьмо про тебя и Марину…
— При чем тут они?!
— Ни при чем. Источник, скорее всего, вообще не здесь. Но мне нужны эти люди, Дракон. Мне нужна их убежденность и вера в правое дело. В то, что наше дело — правое… И ты сделаешь это для меня. Ты слопаешь их со всеми потрохами и выплюнешь к моим ногам, полностью и безоговорочно готовыми служить нашему делу. Потому что никто, кроме тебя, на это не способен.
— То есть? Что, какая-нибудь книга — или пусть даже целая библиотека — могут убедить этих людей? Не смеши меня, величество. Да и что мне им сказать, если они…
— Вот и подумай, что им сказать. Им и пани Елене. Если ты сумел убедить в своей правоте меня, не говоря о прочих, то уж кучка говорливых интеллектуалов не могут смущать тебя просто по определению…
— Ну, убедить тебя было вовсе не таким уж сложным делом, величество.
— Да?!? Скажи-ка мне еще что-нибудь, чего я не знаю!
— Все, все, не вопи, величество, я понял. Но дело в том… Ну, мы не можем нравиться всем. Так не бывает. Это нормально.
— Ошибка. Я — король, и я должен нравиться всем. Это аксиома. А ты своим монашеским затворничеством мешаешь мне это всеобщее обожание фиксировать на нужном уровне. Ты не монах, ты еврей.
— Девяносто без малого процентов населения, столько лет подряд считающих тебя великим монархом, — это неприемлемый уровень?! Величество, ты просто зажрался.
— Возможно.
— Ты хочешь сказать, что мое правило про журналистов и всех прочих было ошибкой?
— Нет. Но стало ошибкой. Помнишь, ошибка, — это хуже, чем преступление.
— Величество, ты иногда меня удивляешь…
— Спасибо, дорогой.
— Ты знаешь, что у меня миллион важных дел? Миллион!
— У тебя всегда есть миллион других важных дел. А теперь будет миллион одно. Я ведь не должен уговаривать тебя, как гимназистку? Вот и чудесно. Марина считает, что все наскоки пани Елены на тебя — это вызов на ристалище…
— И вы хотите, чтобы я с этой щукой… ристался?!
— Что ты с ней будешь делать и в каком порядке, меня абсолютно не волнует, — в тоне Вацлава появились отзвуки металла. — Я хочу, чтобы ты с ней для начала просто поговорил. А что из этого вырастет, мы увидим. Я хочу, чтобы она… Чтобы лучшие из них были с нами. На нашей стороне. Она — лучшая, Данек. Поверь мне.
— Ты как будто мне ее сосватать хочешь…
— Кто знает, Данек. Кто знает…
— Может, мне еще сфотографироваться для женского журнала?!
— Неплохая мысль, — ухмыльнулся Вацлав. — Ты у нас красавец-мужчина, так что я бы не стал совсем уж пренебрегать этой идеей…
— Величество!!!
— Данек, надо немножко отпустить гайки. Это важно. И ты не можешь этого не понимать.
— Я понимаю, — пробурчал, остывая, Майзель. — Все я понимаю. Ох, бедный я, бедный…
— Ты не бедный, не ной. Как назывался этот дурацкий сериал… «Богатые тоже плачут»? Вот и твоя очередь пришла…
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
От короля Майзель поехал прямо к себе, где и заночевал. Едва только начался рабочий день, Майзель набрал код прямой связи Богушека:
— Доброе утро, Гонта. Зайди, поболтаем.
— Уже. Дверь не забудь открыть…
Через пять минут Богушек входил в его кабинет:
— Приветствую… Чего звал?
— И тебя тем же самым по тому же месту… Почему ты мне ничего не сказал?
— Потому что величество попросил меня, — после двухсекундной паузы проворчал Богушек. — Если бы он приказал, ты узнал бы об этом сразу. А он попросил.
— Хорошо.
— Дракон…
— Ты поступил очень правильно. Очень. Я не сержусь. Правда.
— Дракон…
— Я все сказал, что хотел, Гонта. Просто я взбесился. Я видел материал… Ты сильно занят сейчас?
— Да как тебе сказать, — усмехнулся в гренадерские усы Богушек. — Мы, менты, всегда занятие найдем, чтобы начальству очки втереть…
— Мысль твою я уловил. Мне нужна информация по Елене Томановой. «Пражское Время»… Ну, ты понял.
— Ясно. В каком направлении?
— Во всех направлениях. Полная информация, Гонта. Все, что можно. В том числе психологические зарисовки, высказывания коллег и тому подобное. Все, что накопаешь. До конца дня справишься? Список литературных трудов можно опустить.
— Понятно. Сделаем, начальник, все будет в цвет.
— Спасибо, дружище. Я знал, что ты меня выручишь…
Богушек шутливо приложил руку ко лбу и сделал отмашку, как бравый вояка из второсортного боевика, и молча покинул кабинет. Они знали друг друга так давно и прошли вместе через такое, что никакие лишние слова им были не нужны.
Незадолго до окончания рабочего дня Богушек сам принес данные. В некоторых случаях он словно бы не доверял сетям — скорее демонстративно, чем на самом деле.
— И? Со щитом? — Спросил Майзель, как только тот вошел.
— С целыми царьградскими воротами, — пробормотал Гонта, подходя к столу и протягивая Майзелю носитель. — Мне удалиться или будут вопросы?
— Нет, вопросов сразу, думаю, не будет, я сначала посмотрю материал. Но ты будь на связи, ладно?
— Не вопрос… — Богушек как-то странно замялся.
Майзель заметил, конечно. И кивнул ободряюще:
— Ныряй, дружище. Тут неглубоко.
— Ты поаккуратнее с этой штучкой, Дракон, — вздохнув, буркнул Гонта. — Она даром, что блондинка… Котелок у нее варит и язык, что твоя бритва…
— Ого, — Майзель откинулся в кресле и прищурился. — Пан Гонта, ты чего это?
— Да так, — по-стариковски вздохнул опять Богушек. — Чует моя ментовская жопа — хлебнем мы с этой дамочкой…
— Ну-ну, без фанатизма, — Майзель выбил пальцами замысловатую дробь на зеркально-гранитной поверхности стола. — Не в первый раз. Но за предупреждение премного, как говорится.
— Давай, пойду я. А то все дела забросил, пока эту фифу прокачал… Звякни, если что…
— Обязательно, — Майзель кивнул и вставил носитель в порт компьютера. Богушек снова вздохнул и вышел из кабинета.
Майзель открыл файл. И, увидев снимок, откинулся в кресле и, улыбнувшись, сложил руки на груди.
Ай да Гонта, подумал он, ай да старый друг…
Фотография была явно гимназическая, черно-белая. Серьезно, без всякой улыбки, смотрела в объектив молоденькая девушка, почти девочка, светловолосая, с мягкими, правильными чертами еще по-детски чуть припухлого лица и яркими, пронзительно-чистыми, наверное, голубыми или серыми глазами. В школьной форме и фартуке. И такие ямочки на щеках…
Да нет, не может быть, нахмурился он. Этого просто не может быть. Потому что не может быть. Никто. Никогда. Невозможно.
Он нажал кнопку «вниз», и экран продвинулся до текста.
Елена Томанова, год рождения… Ага… О-о, это интересно… Матиаш Томан, профессор славистики, Карлов университет… А это еще интереснее. Мать, урожденная княжна Мышлаевская… Ах, первая эмиграция… Стоп. Это из тех самых Мышлаевских? Внучка адмирала Витгефта и баронессы фон Остен?! Ну, дела… Так мы и по-русски, наверное, разговариваем. И, наверное, совсем недурственно… Та-ак… Поступила на факультет журналистики Карлова университета в 198…-м. В 198…-м по студенческому обмену направлена на учебу в Москву, на факультет журналистики МГУ. В 198… вернулась в Прагу. Дипломная работа… Окончила с отличием… Стажировка в «Курьере»… Вышла замуж в 199… Развод в 199… Хм. Какой это идиот выпустил из рук такое чудо… Ладно. Поехали дальше… Снова «Курьер». Но… Ага, не понравилась тебе моя газетка, ну-ну… Какие мы вольнолюбивые… «Пражское Время». Корреспондент… И сразу в раздел политики, посмотри-ка. Редактор политического отдела… Выпускающий редактор политического отдела с 199…-го. Радиопрограмма «Эхо событий». Странно, почему не ТВ, на такую красотку сбегались бы со всех каналов просто поглазеть, рейтинг был бы на потолке… Может, поэтому и не пошла? Хм… Ну, это все этапы большого пути, давай глубже, пан Гонта… Ага. Интересно. Из МГУ исключена за пропаганду антисоветских идей среди студентов. Отчаянная девка, ты посмотри. В восьмидесятых-то… Так… Зарегистрирован брак с Франтой Горалеком… А-а, и этого хмырька я тоже знаю… Не удивительно, что она с ним не смогла долго выдержать. Та-а-ак… Ну-ка, ну-ка… Обращалась в гинекологию госпиталя Св. Витта по поводу сохранения беременности… Раз… Два, три… Девять раз… О, Г-споди, бедная девочка, что ж это такое там с ней?! Анамнез… Диагноз: бесплодие. Ах, ты, срань Г-сподня, вот так номер… Осложнения после аборта… Аборта? Какой еще аборт? В Москве… Ах, ты, ч-черт… Вот откуда ножки у нас растут. Вот мы что видели… Ну, понятненько. Остальное можно, как говорится, и не читать. Ладно, психоаналитик, дальше давай… Родители… Ого, в сорок с хвостиком годочков доченьку родили, тоже отважные ребята, да будет земля им пухом… Ах ты, Б-же мой, как все сразу, и отец, и мать — в один год, 199…, и как только пережила такое, бедняжка… Но выкарабкалась, ты смотри. Так. Романы. Романы-романчики-интрижки. Ага. Этот. Ну, этот… Ладно. Будем считать, что можно. Одобряем-с. И этот… А этот-то ей на кой хрен сдался?! Твою мать, что ж это ее так на всякую интеллигентскую… Что за мужиков она себе выбирает, просто обнять и плакать… Да с ними и любовью заниматься-то невозможно, только сопли им подтирать, тьфу ты, прости Г-споди… Ага… Командировки… Да, действительно, несет ее черт в самое пекло. Карабах. Чечня. Босния. Косово. Ливан. Венесуэла. А-а, вот тут бы ты без наших ребят не выскочила… Слава Б-гу, успели… А что, меня это трогает?! Ух, как интересно… Руанда. Никарагуа. Тимор. Опять Чечня. Вот неугомонная девка, просто бес какой-то…
Он опустил курсор, и целая подборка фотографий Елены в разных интерьерах — от заснеженных кавказских склонов и выжженных солнцем иорданских ландшафтов до буйно-зеленых сельв Коста-Рики и мангровых зарослей индонезийских тропиков — появилась на экране. И везде она была в окружении мужчин — иногда до зубов вооруженных, иногда нет, но всегда с удовольствием демонстрирующих свои мужские игрушки перед этой прелестной женщиной, кажущейся невообразимо хрупкой… И у Майзеля что-то шевельнулось в груди. Что-то похожее на ревность… Но он не придал этому значения. Потому что это было невозможно.
Он продвинул экран еще на страницу вниз.
Да— да, конечно. Лучшие репортажи. Безрассудный вызов кровавым деспотам Кремля… Ага, ага, понятно. Одни превосходные степени прилагательных. «Бриллиантовое перо». Кукушка хвалит петуха… Любят себя господа интеллектуалы. Премии себе дают. Соль земли, твою мать… Прямо не коллеги, а ангелы, христово воинство, чтоб их… Ну, понятно мне все. Или не все, но очень многое…
Майзель снова набрал Богушека. Тот появился так быстро, как будто ждал в приемной:
— Будут указания?
— Машина у нее есть?
— Есть, — вздохнул Богушек.
— Н-да, что-то ты распыхтелся сегодня, — поморщился Майзель. — Что еще?
— Ну… Этот корчваген я бы поостерегся машиной назвать… Двести пятая «Пежо», и лет ей точно никак не меньше двадцати…
— Вот же комплексы интеллигентские, что ж ты будешь делать… А водит она как?
— Как все бабы, — усмехнулся Богушек. — Ну, малость получше…
— Поставь маячок.
— Ну, начинается, — простонал Гонта и накуксился, как ребенок. — Уже стойку на нее сделал, да?! Мало у меня работы?
— Думал провести меня, ментяра чертов?! Что за снимок ты мне подсупонил, засранец?! Первый раз в первый класс?! Где ты его выкопал?!
— А я знаю, что у тебя на девочек не стоит, — проворчал Богушек, глядя в сторону.
— Тебе все равно не повезло. Потому что она давно не девочка и блондинка.
— Драко-о-он…
— Что там за московская история с абортом?
— А, пустяки, дело житейское. Широко известный в узких кругах пачкун. А что?
— Хочешь услышать детальные пожелания? — Майзель приподнял правую бровь. — Скажи лучше, есть возможность?
— Да-а, младшего обидеть всегда легко…
— Гонта, перестань кривляться.
— Уже. Так что? Аннулировать?
— Да уж придумай что-нибудь. И доктора этого найди, черт его знает, сколько женщин он в своей жизни покалечил…
— А скольким жизнь спас? И мир в семье? Суровый ты мужик, Дракон, — Богушек поглядел на Майзеля исподлобья.
— Вот и проверь, скольких спас, а скольких покалечил, — оскалился Майзель и в упор уставился на Богушека.
Тот не выдержал, отвел взгляд:
— И что?
— Выясни — и реши, что.
— Бу сде… — буркнул Богушек. И выдохнул: — Не царское это дело, Дракон…
Майзель оторвал взгляд от экрана и озабоченно посмотрел на Богушека:
— Что с тобой, дружище? — тихо спросил он. — Не хочешь отдохнуть? Возьми жену, слетай на Майорку или на Мальту, поплавай в теплой водичке. Я уж как-нибудь перебьюсь недельку, ничего со мной не будет. А?
— У меня все в цвет, Дракон. Зуб даю, — Гонта крутанул шеей так, что хрустнули позвонки.
— Ну, добро, — Майзель прикрыл глаза и усмехнулся. — В цвет, так в цвет. А когда у младшенькой твоей день рождения? Скоро совсем? Сколько ей будет, девятнадцать?
— Дракон…
— Все я знаю, братец мой Гонта. Все, — Майзель встал, подошел к нему, приобнял за плечи, встряхнул. — Делай, что надо, и случится, что должно. Помнишь?
— Помню…
— Если не мы, то некому. Помнишь?
— Помню.
— Ну, молодец. Ты же знаешь, я просто не верю, что пакостники бывают маленькими. Они все большие. Только некоторые болеют. Ты ведь меня понимаешь, Гонта?
— Понимаю, — Богушек чуть отстранился, и некое подобие улыбки прорезалось у него сквозь усы.
— Ну, тогда работай, дружище, — Майзель похлопал его по плечу и ласково подтолкнул к выходу.
— Доброе утро, Гонта. Зайди, поболтаем.
— Уже. Дверь не забудь открыть…
Через пять минут Богушек входил в его кабинет:
— Приветствую… Чего звал?
— И тебя тем же самым по тому же месту… Почему ты мне ничего не сказал?
— Потому что величество попросил меня, — после двухсекундной паузы проворчал Богушек. — Если бы он приказал, ты узнал бы об этом сразу. А он попросил.
— Хорошо.
— Дракон…
— Ты поступил очень правильно. Очень. Я не сержусь. Правда.
— Дракон…
— Я все сказал, что хотел, Гонта. Просто я взбесился. Я видел материал… Ты сильно занят сейчас?
— Да как тебе сказать, — усмехнулся в гренадерские усы Богушек. — Мы, менты, всегда занятие найдем, чтобы начальству очки втереть…
— Мысль твою я уловил. Мне нужна информация по Елене Томановой. «Пражское Время»… Ну, ты понял.
— Ясно. В каком направлении?
— Во всех направлениях. Полная информация, Гонта. Все, что можно. В том числе психологические зарисовки, высказывания коллег и тому подобное. Все, что накопаешь. До конца дня справишься? Список литературных трудов можно опустить.
— Понятно. Сделаем, начальник, все будет в цвет.
— Спасибо, дружище. Я знал, что ты меня выручишь…
Богушек шутливо приложил руку ко лбу и сделал отмашку, как бравый вояка из второсортного боевика, и молча покинул кабинет. Они знали друг друга так давно и прошли вместе через такое, что никакие лишние слова им были не нужны.
Незадолго до окончания рабочего дня Богушек сам принес данные. В некоторых случаях он словно бы не доверял сетям — скорее демонстративно, чем на самом деле.
— И? Со щитом? — Спросил Майзель, как только тот вошел.
— С целыми царьградскими воротами, — пробормотал Гонта, подходя к столу и протягивая Майзелю носитель. — Мне удалиться или будут вопросы?
— Нет, вопросов сразу, думаю, не будет, я сначала посмотрю материал. Но ты будь на связи, ладно?
— Не вопрос… — Богушек как-то странно замялся.
Майзель заметил, конечно. И кивнул ободряюще:
— Ныряй, дружище. Тут неглубоко.
— Ты поаккуратнее с этой штучкой, Дракон, — вздохнув, буркнул Гонта. — Она даром, что блондинка… Котелок у нее варит и язык, что твоя бритва…
— Ого, — Майзель откинулся в кресле и прищурился. — Пан Гонта, ты чего это?
— Да так, — по-стариковски вздохнул опять Богушек. — Чует моя ментовская жопа — хлебнем мы с этой дамочкой…
— Ну-ну, без фанатизма, — Майзель выбил пальцами замысловатую дробь на зеркально-гранитной поверхности стола. — Не в первый раз. Но за предупреждение премного, как говорится.
— Давай, пойду я. А то все дела забросил, пока эту фифу прокачал… Звякни, если что…
— Обязательно, — Майзель кивнул и вставил носитель в порт компьютера. Богушек снова вздохнул и вышел из кабинета.
Майзель открыл файл. И, увидев снимок, откинулся в кресле и, улыбнувшись, сложил руки на груди.
Ай да Гонта, подумал он, ай да старый друг…
Фотография была явно гимназическая, черно-белая. Серьезно, без всякой улыбки, смотрела в объектив молоденькая девушка, почти девочка, светловолосая, с мягкими, правильными чертами еще по-детски чуть припухлого лица и яркими, пронзительно-чистыми, наверное, голубыми или серыми глазами. В школьной форме и фартуке. И такие ямочки на щеках…
Да нет, не может быть, нахмурился он. Этого просто не может быть. Потому что не может быть. Никто. Никогда. Невозможно.
Он нажал кнопку «вниз», и экран продвинулся до текста.
Елена Томанова, год рождения… Ага… О-о, это интересно… Матиаш Томан, профессор славистики, Карлов университет… А это еще интереснее. Мать, урожденная княжна Мышлаевская… Ах, первая эмиграция… Стоп. Это из тех самых Мышлаевских? Внучка адмирала Витгефта и баронессы фон Остен?! Ну, дела… Так мы и по-русски, наверное, разговариваем. И, наверное, совсем недурственно… Та-ак… Поступила на факультет журналистики Карлова университета в 198…-м. В 198…-м по студенческому обмену направлена на учебу в Москву, на факультет журналистики МГУ. В 198… вернулась в Прагу. Дипломная работа… Окончила с отличием… Стажировка в «Курьере»… Вышла замуж в 199… Развод в 199… Хм. Какой это идиот выпустил из рук такое чудо… Ладно. Поехали дальше… Снова «Курьер». Но… Ага, не понравилась тебе моя газетка, ну-ну… Какие мы вольнолюбивые… «Пражское Время». Корреспондент… И сразу в раздел политики, посмотри-ка. Редактор политического отдела… Выпускающий редактор политического отдела с 199…-го. Радиопрограмма «Эхо событий». Странно, почему не ТВ, на такую красотку сбегались бы со всех каналов просто поглазеть, рейтинг был бы на потолке… Может, поэтому и не пошла? Хм… Ну, это все этапы большого пути, давай глубже, пан Гонта… Ага. Интересно. Из МГУ исключена за пропаганду антисоветских идей среди студентов. Отчаянная девка, ты посмотри. В восьмидесятых-то… Так… Зарегистрирован брак с Франтой Горалеком… А-а, и этого хмырька я тоже знаю… Не удивительно, что она с ним не смогла долго выдержать. Та-а-ак… Ну-ка, ну-ка… Обращалась в гинекологию госпиталя Св. Витта по поводу сохранения беременности… Раз… Два, три… Девять раз… О, Г-споди, бедная девочка, что ж это такое там с ней?! Анамнез… Диагноз: бесплодие. Ах, ты, срань Г-сподня, вот так номер… Осложнения после аборта… Аборта? Какой еще аборт? В Москве… Ах, ты, ч-черт… Вот откуда ножки у нас растут. Вот мы что видели… Ну, понятненько. Остальное можно, как говорится, и не читать. Ладно, психоаналитик, дальше давай… Родители… Ого, в сорок с хвостиком годочков доченьку родили, тоже отважные ребята, да будет земля им пухом… Ах ты, Б-же мой, как все сразу, и отец, и мать — в один год, 199…, и как только пережила такое, бедняжка… Но выкарабкалась, ты смотри. Так. Романы. Романы-романчики-интрижки. Ага. Этот. Ну, этот… Ладно. Будем считать, что можно. Одобряем-с. И этот… А этот-то ей на кой хрен сдался?! Твою мать, что ж это ее так на всякую интеллигентскую… Что за мужиков она себе выбирает, просто обнять и плакать… Да с ними и любовью заниматься-то невозможно, только сопли им подтирать, тьфу ты, прости Г-споди… Ага… Командировки… Да, действительно, несет ее черт в самое пекло. Карабах. Чечня. Босния. Косово. Ливан. Венесуэла. А-а, вот тут бы ты без наших ребят не выскочила… Слава Б-гу, успели… А что, меня это трогает?! Ух, как интересно… Руанда. Никарагуа. Тимор. Опять Чечня. Вот неугомонная девка, просто бес какой-то…
Он опустил курсор, и целая подборка фотографий Елены в разных интерьерах — от заснеженных кавказских склонов и выжженных солнцем иорданских ландшафтов до буйно-зеленых сельв Коста-Рики и мангровых зарослей индонезийских тропиков — появилась на экране. И везде она была в окружении мужчин — иногда до зубов вооруженных, иногда нет, но всегда с удовольствием демонстрирующих свои мужские игрушки перед этой прелестной женщиной, кажущейся невообразимо хрупкой… И у Майзеля что-то шевельнулось в груди. Что-то похожее на ревность… Но он не придал этому значения. Потому что это было невозможно.
Он продвинул экран еще на страницу вниз.
Да— да, конечно. Лучшие репортажи. Безрассудный вызов кровавым деспотам Кремля… Ага, ага, понятно. Одни превосходные степени прилагательных. «Бриллиантовое перо». Кукушка хвалит петуха… Любят себя господа интеллектуалы. Премии себе дают. Соль земли, твою мать… Прямо не коллеги, а ангелы, христово воинство, чтоб их… Ну, понятно мне все. Или не все, но очень многое…
Майзель снова набрал Богушека. Тот появился так быстро, как будто ждал в приемной:
— Будут указания?
— Машина у нее есть?
— Есть, — вздохнул Богушек.
— Н-да, что-то ты распыхтелся сегодня, — поморщился Майзель. — Что еще?
— Ну… Этот корчваген я бы поостерегся машиной назвать… Двести пятая «Пежо», и лет ей точно никак не меньше двадцати…
— Вот же комплексы интеллигентские, что ж ты будешь делать… А водит она как?
— Как все бабы, — усмехнулся Богушек. — Ну, малость получше…
— Поставь маячок.
— Ну, начинается, — простонал Гонта и накуксился, как ребенок. — Уже стойку на нее сделал, да?! Мало у меня работы?
— Думал провести меня, ментяра чертов?! Что за снимок ты мне подсупонил, засранец?! Первый раз в первый класс?! Где ты его выкопал?!
— А я знаю, что у тебя на девочек не стоит, — проворчал Богушек, глядя в сторону.
— Тебе все равно не повезло. Потому что она давно не девочка и блондинка.
— Драко-о-он…
— Что там за московская история с абортом?
— А, пустяки, дело житейское. Широко известный в узких кругах пачкун. А что?
— Хочешь услышать детальные пожелания? — Майзель приподнял правую бровь. — Скажи лучше, есть возможность?
— Да-а, младшего обидеть всегда легко…
— Гонта, перестань кривляться.
— Уже. Так что? Аннулировать?
— Да уж придумай что-нибудь. И доктора этого найди, черт его знает, сколько женщин он в своей жизни покалечил…
— А скольким жизнь спас? И мир в семье? Суровый ты мужик, Дракон, — Богушек поглядел на Майзеля исподлобья.
— Вот и проверь, скольких спас, а скольких покалечил, — оскалился Майзель и в упор уставился на Богушека.
Тот не выдержал, отвел взгляд:
— И что?
— Выясни — и реши, что.
— Бу сде… — буркнул Богушек. И выдохнул: — Не царское это дело, Дракон…
Майзель оторвал взгляд от экрана и озабоченно посмотрел на Богушека:
— Что с тобой, дружище? — тихо спросил он. — Не хочешь отдохнуть? Возьми жену, слетай на Майорку или на Мальту, поплавай в теплой водичке. Я уж как-нибудь перебьюсь недельку, ничего со мной не будет. А?
— У меня все в цвет, Дракон. Зуб даю, — Гонта крутанул шеей так, что хрустнули позвонки.
— Ну, добро, — Майзель прикрыл глаза и усмехнулся. — В цвет, так в цвет. А когда у младшенькой твоей день рождения? Скоро совсем? Сколько ей будет, девятнадцать?
— Дракон…
— Все я знаю, братец мой Гонта. Все, — Майзель встал, подошел к нему, приобнял за плечи, встряхнул. — Делай, что надо, и случится, что должно. Помнишь?
— Помню…
— Если не мы, то некому. Помнишь?
— Помню.
— Ну, молодец. Ты же знаешь, я просто не верю, что пакостники бывают маленькими. Они все большие. Только некоторые болеют. Ты ведь меня понимаешь, Гонта?
— Понимаю, — Богушек чуть отстранился, и некое подобие улыбки прорезалось у него сквозь усы.
— Ну, тогда работай, дружище, — Майзель похлопал его по плечу и ласково подтолкнул к выходу.
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
Через день Богушек попросился на аудиенцию. Майзель ждал его, сидя на диване в мягком углу. Войдя, Гонта, не говоря ни слова, протянул ему газету. Это был российский бульварно-скандальный листок «Мегаполис-Экспресс», свернутый на странице происшествий. Майзель погрузился в чтение.
«Сегодня утром известный музыкант и исполнитель авторских песен М. был обнаружен у себя дома в постели, связанный по рукам и ногам. В самом интересном месте у М. находился пластиковый пакет с сухим льдом. С диагнозом „необратимые трофические поражения половых органов вследствие длительного воздействия сверхнизких температур“ М. был доставлен в Московскую клиническую больницу им. Бурденко. Состояние М. характеризуется как стабильно тяжелое. Медики выражают осторожную надежду на улучшение, однако подчеркивают, что предстоит несколько сложнейших операций, исход которых предсказать сейчас никто не берется…»
«Сегодня утром известный музыкант и исполнитель авторских песен М. был обнаружен у себя дома в постели, связанный по рукам и ногам. В самом интересном месте у М. находился пластиковый пакет с сухим льдом. С диагнозом „необратимые трофические поражения половых органов вследствие длительного воздействия сверхнизких температур“ М. был доставлен в Московскую клиническую больницу им. Бурденко. Состояние М. характеризуется как стабильно тяжелое. Медики выражают осторожную надежду на улучшение, однако подчеркивают, что предстоит несколько сложнейших операций, исход которых предсказать сейчас никто не берется…»