Страница:
— Кто это? Лукашенко?
— Нет. Там замешаны русские и арабы. Я не знаю, что они затевают, Елена. Мне страшно. И это началось совсем недавно. Они просто включились, как-то странно и быстро включились. Это все сразу — и нефть, и бабки… Все сразу. Там крутится что-то страшное, Елена. И я не знаю, что это.
— Я так и знала.
— Что?!
— Я думала об этом.
— Садыков. Он сделал его начальником администрации, совсем недавно, буквально накануне всего этого кошмара. Он гебешник, российский гебешник, но как это может быть связано с арабами, я не понимаю.
— Но это связано.
— Это то, что я знаю, Елена.
— Неужели они собрались воевать с нами? Здесь? Боже, какая глупость…
— Ну, не такая уж глупость. По нашей земле вечно скачут кони и мчатся танки. То туда, то сюда…
— Тебе не хочется покончить с этим, Платон?
— Хочется. А что я могу?
— Это сложный вопрос. И я не отвечу тебе на него. Ты должен сделать это сам, как и все остальные… У тебя ведь дети. И внуки.
— Они в безопасности…
— Нет, Платон. Нет. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Пока мир стоит на такой грани, — никто.
— А он?
— Он бьется с этим, столько лет, Платон, и по-прежнему еще так мало людей, которые по-настоящему понимают…
— Но ты поняла.
— Конечно. Я поняла. Я люблю его, поэтому я поняла. Или сначала поняла? Не знаю. Неважно. Теперь уже неважно…
— Что ты собираешься делать?
— Я должна встретиться с Лукашенко и совершить обмен. Его жизнь на жизнь ребят. И всех остальных…
— Ты только за этим приехала?
— Нет. Есть еще кое-что. Очень личное… Об этом тебе лучше не знать.
— Он не поверит тебе. Он тебя убьет…
— Нет. Он будет знать, что я его шанс. И он предаст этих всех, как предавал прежде, — всех остальных. Я пообещаю ему жизнь, и он согласится. Потому что выбора у него нет. Если он не согласится, Дракон просто сожрет его.
— А так?
— А так… так он будет жить. Без власти, но жить.
— Дракон его уничтожит.
— Нет. Он не гоняется за теми, кто ушел у него с дороги. Он убивает только врагов. Только нежить.
— Ты сумасшедшая, Елена, — Янкович смотрел на нее с ужасом и восхищением.
— Да, Платон. Это заразно, — она улыбнулась.
— И ты сможешь…
— Смогу. Я его женщина, Платон. И мы с ним оба это знаем. И поэтому я могу то, что больше никому не под силу.
— Ты сумасшедшая, — повторил Янкович и потряс головой, словно отгоняя наваждение.
— Ты ведь поможешь мне?
— Я?!
— Ты. Позвони Лукашенко и скажи, чтобы он встретился со мной.
— Господи, Елена… Он убьет меня.
— Нет. Но если мы не осмелимся, мы все погибнем. Если мы будем сидеть и бояться… Мы должны встать, Платон. Все. И тогда, — даже если все рухнет, — мы останемся людьми. Потому что делали, что должны. И пусть случится, что суждено.
— Ты знаешь слова, Елена, — вздохнул Янкович. — Какие ты знаешь слова… — он снова отхлебнул из фляжки.
— Не напивайся, Платон. Ты нужен мне трезвый.
— Я не напьюсь, не бойся. Я тренированный и тяжелый. Это ты ничего не весишь… — Янкович посмотрел на Елену. — Вот я и пригодился тебе. Через столько лет…
— Разве что-то было?
— Конечно, — Янкович усмехнулся. — Не было ничего, и было что-то… Разве я согласился бы, если бы ничего не было?
— А ты согласился?
— Да.
— Ты сможешь уехать. Сразу после разговора с ним.
— Куда? Это моя страна…
— Если ты боишься… Пока это не кончится. Можешь побыть в Праге. Или Варшаве…
— Ты уполномочена решать такие вопросы? Ах, ну да, как же я мог позабыть…
— У нас нет бюрократии в общепринятом смысле, Платон. И я могу решить любой вопрос, особенно — пока я здесь…
— Зачем я тебе нужен?
— Мы все нужны друг другу, Платон, — Елена дотронулась до его руки. — Потому что мы люди, Платон…
— А Садыков? Ты не боишься?
— До завтрашнего вечера они смогут его нейтрализовать.
— Ого… Есть и такие варианты?
— Есть, Платон. Если бы мы знали раньше… Я справлюсь.
— Хорошо.
Елена, раскрыв, протянула ему телефон. Он взял его — осторожно, как бомбу, все еще неуверенно набрал номер. И когда услышал ответ, сказал усталым голосом, — голосом закадычного друга всех властей и диктаторов сразу:
— Янкович. Соедините меня с президентом…
ПРАГА, 18 МАЯ. НОЧЬ
ПРАГА, 19 МАЯ. УТРО
СТЕПЯНКА, 19 МАЯ. УТРО
ПРАГА, 19 МАЯ. УТРО
СТЕПЯНКА, 19 МАЯ. УТРО
ДРОЗДЫ, 19 МАЯ, РЕЗИДЕНЦИЯ ЛУКАШЕНКО. ВЕЧЕР
— Нет. Там замешаны русские и арабы. Я не знаю, что они затевают, Елена. Мне страшно. И это началось совсем недавно. Они просто включились, как-то странно и быстро включились. Это все сразу — и нефть, и бабки… Все сразу. Там крутится что-то страшное, Елена. И я не знаю, что это.
— Я так и знала.
— Что?!
— Я думала об этом.
— Садыков. Он сделал его начальником администрации, совсем недавно, буквально накануне всего этого кошмара. Он гебешник, российский гебешник, но как это может быть связано с арабами, я не понимаю.
— Но это связано.
— Это то, что я знаю, Елена.
— Неужели они собрались воевать с нами? Здесь? Боже, какая глупость…
— Ну, не такая уж глупость. По нашей земле вечно скачут кони и мчатся танки. То туда, то сюда…
— Тебе не хочется покончить с этим, Платон?
— Хочется. А что я могу?
— Это сложный вопрос. И я не отвечу тебе на него. Ты должен сделать это сам, как и все остальные… У тебя ведь дети. И внуки.
— Они в безопасности…
— Нет, Платон. Нет. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Пока мир стоит на такой грани, — никто.
— А он?
— Он бьется с этим, столько лет, Платон, и по-прежнему еще так мало людей, которые по-настоящему понимают…
— Но ты поняла.
— Конечно. Я поняла. Я люблю его, поэтому я поняла. Или сначала поняла? Не знаю. Неважно. Теперь уже неважно…
— Что ты собираешься делать?
— Я должна встретиться с Лукашенко и совершить обмен. Его жизнь на жизнь ребят. И всех остальных…
— Ты только за этим приехала?
— Нет. Есть еще кое-что. Очень личное… Об этом тебе лучше не знать.
— Он не поверит тебе. Он тебя убьет…
— Нет. Он будет знать, что я его шанс. И он предаст этих всех, как предавал прежде, — всех остальных. Я пообещаю ему жизнь, и он согласится. Потому что выбора у него нет. Если он не согласится, Дракон просто сожрет его.
— А так?
— А так… так он будет жить. Без власти, но жить.
— Дракон его уничтожит.
— Нет. Он не гоняется за теми, кто ушел у него с дороги. Он убивает только врагов. Только нежить.
— Ты сумасшедшая, Елена, — Янкович смотрел на нее с ужасом и восхищением.
— Да, Платон. Это заразно, — она улыбнулась.
— И ты сможешь…
— Смогу. Я его женщина, Платон. И мы с ним оба это знаем. И поэтому я могу то, что больше никому не под силу.
— Ты сумасшедшая, — повторил Янкович и потряс головой, словно отгоняя наваждение.
— Ты ведь поможешь мне?
— Я?!
— Ты. Позвони Лукашенко и скажи, чтобы он встретился со мной.
— Господи, Елена… Он убьет меня.
— Нет. Но если мы не осмелимся, мы все погибнем. Если мы будем сидеть и бояться… Мы должны встать, Платон. Все. И тогда, — даже если все рухнет, — мы останемся людьми. Потому что делали, что должны. И пусть случится, что суждено.
— Ты знаешь слова, Елена, — вздохнул Янкович. — Какие ты знаешь слова… — он снова отхлебнул из фляжки.
— Не напивайся, Платон. Ты нужен мне трезвый.
— Я не напьюсь, не бойся. Я тренированный и тяжелый. Это ты ничего не весишь… — Янкович посмотрел на Елену. — Вот я и пригодился тебе. Через столько лет…
— Разве что-то было?
— Конечно, — Янкович усмехнулся. — Не было ничего, и было что-то… Разве я согласился бы, если бы ничего не было?
— А ты согласился?
— Да.
— Ты сможешь уехать. Сразу после разговора с ним.
— Куда? Это моя страна…
— Если ты боишься… Пока это не кончится. Можешь побыть в Праге. Или Варшаве…
— Ты уполномочена решать такие вопросы? Ах, ну да, как же я мог позабыть…
— У нас нет бюрократии в общепринятом смысле, Платон. И я могу решить любой вопрос, особенно — пока я здесь…
— Зачем я тебе нужен?
— Мы все нужны друг другу, Платон, — Елена дотронулась до его руки. — Потому что мы люди, Платон…
— А Садыков? Ты не боишься?
— До завтрашнего вечера они смогут его нейтрализовать.
— Ого… Есть и такие варианты?
— Есть, Платон. Если бы мы знали раньше… Я справлюсь.
— Хорошо.
Елена, раскрыв, протянула ему телефон. Он взял его — осторожно, как бомбу, все еще неуверенно набрал номер. И когда услышал ответ, сказал усталым голосом, — голосом закадычного друга всех властей и диктаторов сразу:
— Янкович. Соедините меня с президентом…
ПРАГА, 18 МАЯ. НОЧЬ
Выслушав Елену, Вацлав кивнул:
— Спасибо, княгинюшка. Ты очень нам помогла. Ты даже не знаешь, как…
— С вас пять крон и пять геллеров, ваше величество.
— Что?!
— Ах, да, вы, вероятно, не слышали этот бородатый анекдот про сантехника? Пять геллеров за гаечку и пять крон за то, что я знаю, где крутить…
— Договорились. Я отдам распоряжение министру финансов, — улыбнулся Вацлав. — Береги себя, дорогая.
— Я сделаю, что смогу, ваше величество.
— Да уж будь любезна, — проворчал король. И добавил: — Мы молимся за тебя…
— Елена… — Майзель посмотрел на Вацлава, который прищурился и дернул желваками.
У вас даже мимика, как у братьев, сказала однажды Елена. Беленького и черненького… И засмеялась. Он чуть не застонал сейчас от этого воспоминания…
— Что?
— Ты как?
— Ужасно. Но это потом, Данечку. Когда я вернусь. Пока, дорогой…
Елена отключилась. Вацлав поднялся, прошелся по кабинету. И повернулся к генералам:
— Р-разведчики…
— Ваше величество… Мы не в состоянии обработать всю информацию…
— Отставить блеяние. Работайте, и чтобы в шесть ноль-ноль у меня на столе была вся схема. Вся, до последнего человека. Если пустите пузыря, все пойдете под трибунал. Со мной, Дракон.
И багровый от бешенства король направился в свой кабинет в Генштабе. Майзель последовал за ним. Пропустив его впереди себя, Вацлав вошел следом и, закрывая дверь, с остервенением надавил на кнопку так, что брелок жалобно пискнул:
— Права оказалась княгинюшка. Опять чучмеки…
— Зря ты на воинов напустился, — покачал головой Майзель. — Все мы люди. И ничего странного в том, что они ищут под фонарем, а не там, где на самом деле лежит, нет.
— Елена твоя не ищет.
— Елена — женщина и дилетант. Этот коктейль просто гарантирует успех, величество.
— Ну да.
— Обязательно. А еще — она умная и смелая, как сто тысяч чертей…
— Вот это гарантирует успех, — улыбнулся Вацлав.
— Иди поспи, под бочок к Марине, — вздохнул Майзель. — Я пошушукаюсь с разведками, может, накумекаем чего к утру… Иди, величество. Тебе еще утром с российским президентом разговор предстоит… Ты устал.
— А ты?
— Я тоже. Но это другое…
Вацлав вдруг шагнул к нему, схватил за шею чуть пониже затылка и, потянув к себе изо всех сил, рявкнул:
— Не смей распускаться, жидовская морда. Мы их вытащим. Всех. И Елену, и малышку, и остальных. Клянусь. Жизнью клянусь, детьми моими клянусь. Понял?! Не смей распускаться, Дракон…
— Спасибо, княгинюшка. Ты очень нам помогла. Ты даже не знаешь, как…
— С вас пять крон и пять геллеров, ваше величество.
— Что?!
— Ах, да, вы, вероятно, не слышали этот бородатый анекдот про сантехника? Пять геллеров за гаечку и пять крон за то, что я знаю, где крутить…
— Договорились. Я отдам распоряжение министру финансов, — улыбнулся Вацлав. — Береги себя, дорогая.
— Я сделаю, что смогу, ваше величество.
— Да уж будь любезна, — проворчал король. И добавил: — Мы молимся за тебя…
— Елена… — Майзель посмотрел на Вацлава, который прищурился и дернул желваками.
У вас даже мимика, как у братьев, сказала однажды Елена. Беленького и черненького… И засмеялась. Он чуть не застонал сейчас от этого воспоминания…
— Что?
— Ты как?
— Ужасно. Но это потом, Данечку. Когда я вернусь. Пока, дорогой…
Елена отключилась. Вацлав поднялся, прошелся по кабинету. И повернулся к генералам:
— Р-разведчики…
— Ваше величество… Мы не в состоянии обработать всю информацию…
— Отставить блеяние. Работайте, и чтобы в шесть ноль-ноль у меня на столе была вся схема. Вся, до последнего человека. Если пустите пузыря, все пойдете под трибунал. Со мной, Дракон.
И багровый от бешенства король направился в свой кабинет в Генштабе. Майзель последовал за ним. Пропустив его впереди себя, Вацлав вошел следом и, закрывая дверь, с остервенением надавил на кнопку так, что брелок жалобно пискнул:
— Права оказалась княгинюшка. Опять чучмеки…
— Зря ты на воинов напустился, — покачал головой Майзель. — Все мы люди. И ничего странного в том, что они ищут под фонарем, а не там, где на самом деле лежит, нет.
— Елена твоя не ищет.
— Елена — женщина и дилетант. Этот коктейль просто гарантирует успех, величество.
— Ну да.
— Обязательно. А еще — она умная и смелая, как сто тысяч чертей…
— Вот это гарантирует успех, — улыбнулся Вацлав.
— Иди поспи, под бочок к Марине, — вздохнул Майзель. — Я пошушукаюсь с разведками, может, накумекаем чего к утру… Иди, величество. Тебе еще утром с российским президентом разговор предстоит… Ты устал.
— А ты?
— Я тоже. Но это другое…
Вацлав вдруг шагнул к нему, схватил за шею чуть пониже затылка и, потянув к себе изо всех сил, рявкнул:
— Не смей распускаться, жидовская морда. Мы их вытащим. Всех. И Елену, и малышку, и остальных. Клянусь. Жизнью клянусь, детьми моими клянусь. Понял?! Не смей распускаться, Дракон…
ПРАГА, 19 МАЯ. УТРО
По мере доклада офицера разведки, подкрепляемого репликами Майзеля, король наливался свинцовым бешенством. И, наконец, не выдержав, прорычал:
— Это на редкость идиотская схема. Просто потрясающе дебильная. В ней столько дыр, что это просто смешно.
— Это чучмекская схема, величество, — вздохнул Майзель. — Что выросло, то выросло…
— Нельзя недооценивать врага. Это хуже, чем преступление. Это ошибка.
— Не стоит его переоценивать. У них было очень мало времени. Очень мало. Но самое слабое место в этой схеме, — знаешь, какое?
— Ну?
— Елена. И то, что мы, благодаря ей, знаем теперь эту схему. Если бы она нас не вывела на нее, мы бы продолжали шарить под фонарем, и идиотами выглядели бы вовсе не они, а мы.
— Хм-м. В твоих словах есть некая мысль. И эта мысль не так уж и глупа, как может показаться на первый взгляд… — Вацлав задумчиво поскреб ногтем большого пальца гладко выбритый подбородок. — Дальше.
— Дальше схема замыкается на этого Садыкова.
— Так возьмите и…
— Подожди, величество. Нам нужно понять, как они собираются втянуть русских в это дерьмо. Это нам по-прежнему неясно. А Садыкова нельзя сейчас трогать. Пусть Елена сначала поговорит с Лукашенко.
— А при чем тут дети?
— И это неясно. Так что схема вовсе не такая уж и дебильная. Особенно если учесть, что, кроме военной составляющей, есть еще и религиозно-идеологическая. Если мы не сможем спасти детей, мы потерпим очень чувствительное идеологическое поражение. Даже если военная операция будет успешной.
— Или они уже убили их. Чтобы мы потерпели поражение при любом исходе.
— Нет. Они не могли не оставить себе дороги к отступлению.
— А Лукашенко?
— Его, скажем так, не полностью информировали. А Садыков ведет двойную игру. Для русского президента он симулирует ограниченный контроль над Лукашенко, на самом деле подводя ситуацию к той цели, которую преследуют чучмеки. Его нельзя пока трогать. Пусть они думают, что все идет по плану.
— Дальше.
— Давай я обрисую то, что мы накопали, Елене, чтобы она могла убедить Лукашенко, что Садыков водит его за нос, ставит между нами и русскими. Он хитрый и живучий. Захочет жить — поверит. А он захочет…
— Ну, ясно. Мне, как всегда, самое трудное достается. С русским президентом договариваться… И с Пинчуком…
— Судьба такая, величество. Ты король или где?
— Это на редкость идиотская схема. Просто потрясающе дебильная. В ней столько дыр, что это просто смешно.
— Это чучмекская схема, величество, — вздохнул Майзель. — Что выросло, то выросло…
— Нельзя недооценивать врага. Это хуже, чем преступление. Это ошибка.
— Не стоит его переоценивать. У них было очень мало времени. Очень мало. Но самое слабое место в этой схеме, — знаешь, какое?
— Ну?
— Елена. И то, что мы, благодаря ей, знаем теперь эту схему. Если бы она нас не вывела на нее, мы бы продолжали шарить под фонарем, и идиотами выглядели бы вовсе не они, а мы.
— Хм-м. В твоих словах есть некая мысль. И эта мысль не так уж и глупа, как может показаться на первый взгляд… — Вацлав задумчиво поскреб ногтем большого пальца гладко выбритый подбородок. — Дальше.
— Дальше схема замыкается на этого Садыкова.
— Так возьмите и…
— Подожди, величество. Нам нужно понять, как они собираются втянуть русских в это дерьмо. Это нам по-прежнему неясно. А Садыкова нельзя сейчас трогать. Пусть Елена сначала поговорит с Лукашенко.
— А при чем тут дети?
— И это неясно. Так что схема вовсе не такая уж и дебильная. Особенно если учесть, что, кроме военной составляющей, есть еще и религиозно-идеологическая. Если мы не сможем спасти детей, мы потерпим очень чувствительное идеологическое поражение. Даже если военная операция будет успешной.
— Или они уже убили их. Чтобы мы потерпели поражение при любом исходе.
— Нет. Они не могли не оставить себе дороги к отступлению.
— А Лукашенко?
— Его, скажем так, не полностью информировали. А Садыков ведет двойную игру. Для русского президента он симулирует ограниченный контроль над Лукашенко, на самом деле подводя ситуацию к той цели, которую преследуют чучмеки. Его нельзя пока трогать. Пусть они думают, что все идет по плану.
— Дальше.
— Давай я обрисую то, что мы накопали, Елене, чтобы она могла убедить Лукашенко, что Садыков водит его за нос, ставит между нами и русскими. Он хитрый и живучий. Захочет жить — поверит. А он захочет…
— Ну, ясно. Мне, как всегда, самое трудное достается. С русским президентом договариваться… И с Пинчуком…
— Судьба такая, величество. Ты король или где?
СТЕПЯНКА, 19 МАЯ. УТРО
Елена, ощутив легкое покалывание вибровызова телефона, раскрыла аппарат и резко села на кровати:
— Томанова.
— Здравствуй, жизнь моя. Разбудил?
— Почти.
— Как Сонечка?
— Стабильно. Много обезболивающих, но она не спит. Температура повышенная, правда, не сильно… Я не знаю, почему, врач тоже не может ничего сказать. Спрашивает, когда ты прилетишь…
— Скоро. Дайте ей снотворное.
— Нельзя. Здесь нет никакой аппаратуры, мы так и не в силах определить, повреждено ли что-нибудь внутри. Пусть будет, как будет. Мы делаем, что можем…
— Ладно. Я понял. Совсем немного осталось, Елена. Если ты сможешь…
— Говори, Данечку. Говори.
— Слушай, что нам известно, жизнь моя…
Она слушала его молча, даже не переспрашивая. Майзель это почувствовал:
— Тебе страшно?
— Да. Да, мне страшно…
— Я вылетаю. Прямо сейчас.
— Нет. Ты нужен там. Ты нужен королю и всем остальным… Ты не можешь так цепляться за мою юбку. Я справлюсь.
— Я знаю. И все равно. Я…
— Что?
— Нет. Ничего. Будь осторожна, жизнь моя. Помни, пожалуйста, что ты — моя жизнь, а все остальное — неважно. Слышишь?
— Слышу, Данечку. Я все сделаю. Держись.
— Держись, мой ангел, — эхом откликнулся Майзель. — Целуй Сонечку…
Елена улыбнулась и осторожно сложила телефон.
— Это дядя Даник звонил? — тихо спросила девочка.
— Да, милая, — Елена склонилась к ней и поцеловала в лоб. — Велел передать тебе привет и поцеловать… Ты никак еще не можешь уснуть?
— Нет… Я не хочу… У меня ничего не болит, ты не бойся, тетя Леночка…
Этого— то я как раз и боюсь, подумала Елена, боюсь, потому что не понимаю… Она снова поцеловала девочку:
— Уже скоро, милая. Совсем немного осталось…
— Расскажи мне сказку, тетя Леночка, — попросила Сонечка.
— Я не умею, — жалобно улыбнулась Елена. — Это дядя Даник у нас — сказочник…
Не только рассказывать мастер, подумала Елена, но и устраивать. Только на этот раз как-то совсем не по-сказочному вышло… Ее затошнило, но она снова подавила в себе это.
— А дядя Даник сказал, что ты писатель…
— Это так, милая. Но я пишу для взрослых, не для детей…
— Ну, тогда… Историю, какую-нибудь, не обязательно сказочную…
— Хорошо, — Елена пододвинулась чуть поближе к девочке. — Я попробую…
Она взяла в руку горячие Сонечкины пальчики:
— В одном очень древнем и очень красивом городе жила-была маленькая девочка…
— Принцесса?
— Нет. Княжна, — улыбнулась Елена. — Ее любили все вокруг, и она тоже всех любила. Ей казалось, что так будет всегда… Девочка выросла, прочла множество разных книг, добрых и не очень, умных и глупых, и стала почти взрослой девушкой…
— Красавицей?
— Она нравилась многим. И нравилась себе. И жизнь чудилась ей бескрайним зеленым лугом, под синим небом и ярким солнцем, по которому скачут прекрасные принцы на белых конях… Ей казалось, что еще немного — и она встретит своего единственного, которого сразу же узнает, и он, усадив ее в седло, умчит в прекрасную сверкающую даль, где они будут любить друг друга, проживут вместе долго и счастливо и умрут в один день… Но этого не случилось.
— Почему?
— Потому что она очень спешила. И однажды совершила ужасную, немыслимую глупость. Хуже, чем преступление — ошибку. И узнала, правда, не сразу, что из-за этой ошибки никогда не сможет родить ребенка. И ей стало так плохо, что в этот миг ей даже расхотелось жить… Но у нее был стойкий характер.
— Как у стойкого оловянного солдатика?
— Почти. Почти такой же… И она много училась, потом много работала, и совсем забыла свою мечту о принце. Потому что она стала совсем взрослой, а взрослые мечтают мало или не мечтают совсем, а если мечтают, то о вещах, совсем простых и доступных — о новом доме, автомобиле… И очень редко — почти никогда — не думают и не мечтают о любви…
— Это плохо, — тихо сказала Сонечка.
— Да, милая, — кивнула Елена. — Это плохо. Это ужасно… Но такова жизнь. В ней слишком мало места для мечты и любви… Но однажды… Однажды случилось чудо. Она…
— А как ее звали?
— Неважно. Ну, допустим, Елена…
— Как тебя?
— Да. Как меня. Однажды… Однажды Елена… Нет. Не так. Однажды в городе, где жила Елена, появился Дракон. Не один, у него было много помощников… И друзей. И один из его друзей стал в этом городе, в этой стране Королем. Сначала все боялись, что Король и Дракон будут угнетать жителей города и страны, а когда этого не случилось, то очень удивились. И многие поверили, что Дракон и Король — на самом деле добрые и справедливые, хотя и делали, и продолжают делать много странных и не очень понятных многим людям вещей. Но поверили не все. И Елена не поверила тоже. Она считала, что людям не нужны драконы, рыцари и короли…
— Это же сказка… Просто сказка такая…
— Да, милая. Именно так. И людям нужна сказка. Обязательно нужна. Но Елена… Она не хотела этого понять. Очень-очень долго. И смеялась над Драконом. Смеялась, ни разу не перемолвившись с ним ни единым словом… Это было очень неправильно. Она знала это, но ничего не могла поделать с собой. Но однажды Елену пригласила в гости Королева и предложила ей встретиться с Драконом, и самой расспросить его обо всем на свете. И Елена согласилась, потому что была ужасно любопытной и вечно везде совала свой остренький пудреный носик…
— Как я?
— Как ты, милая. Совершенно так же, как ты…
— И они встретились?
— Да. И Елена расспросила Дракона обо всем на свете. Они провели за этими разговорами очень много времени. Елена много думала над всем, что сказал ей Дракон. И однажды поняла, что Дракон — вовсе никакой не дракон, а заколдованный принц. Который сам себя заколдовал…
— Зачем?
— Он знал, что иначе не сможет воевать со злом и несправедливостью. Чтобы воевать со злом, нужны страшные перепончатые крылья, неуязвимая для стрел чешуя, железные когти и зубы, и пасть, изрыгающая огонь. И в это Елена тоже никак не хотела поверить… А когда поверила… То поняла, что полюбила Дракона. Который на самом деле совсем не дракон. И Елена запуталась…
— А Дракон?
— Дракон тоже никак не мог поверить в чудо. Потому что много-много лет назад, заколдовав себя, он решил, что никогда не будет никого любить, — одного. А будет любить всех сразу, и воевать со злом. Он знал, что если полюбит кого-нибудь одного, то полюбит очень крепко, — так крепко, как умеют любить только настоящие драконы… Так, что на всех остальных, думал он, у него не останется сил. Он не знал, что ему делать теперь. И не знал, как сказать Елене о том, что она для него значит… Сначала он подарил ей очень красивую песню. Он не сам ее написал, он попросил одного из своих друзей… У него оказалось так много друзей, что Елена страшно удивилась. Таких друзей… Потому что это могло означать только одно — что Дракон очень хороший, добрый, сильный и умный… В этой песне он назвал ее своим ангелом, и очень скоро люди в городе и в целой стране тоже стали называть ее так. Но Елена никак не могла решиться на то, чтобы встать навсегда рядом с Драконом. Потому что… — Елена умолкла на полуслове.
— Это не сказка, — прошептала Сонечка. — Это про тебя, тетя Леночка… И про дядю Даника…
— Ты хитренькая лиска, — улыбнулась Елена и поцеловала Сонечку в лоб. — Все-то ты знаешь…
— А можно, я буду твоей дочкой? Твоей и дяди Даника… Тогда ты не будешь больше грустить, что у тебя нет детей… И дядя Даник тоже… Тетя Леночка…
— Господи, милая…
— Можно? Если я не умру…
— Ты не умрешь, милая. Ты будешь жить долго-долго. И я буду любить тебя, милая. Очень-очень крепко. Даже больше, чем любила бы свою родную доченьку. Клянусь, милая.
— Мне дядя Даник сказал… Еще зимой… Сказал, что тебя не нужно спрашивать про детей… Теперь я знаю… А теперь можно?
— Можно. Можно, милая. Теперь все можно…
И вдруг снова — очень кстати — завибрировал телефон.
— Томанова.
— Здравствуй, жизнь моя. Разбудил?
— Почти.
— Как Сонечка?
— Стабильно. Много обезболивающих, но она не спит. Температура повышенная, правда, не сильно… Я не знаю, почему, врач тоже не может ничего сказать. Спрашивает, когда ты прилетишь…
— Скоро. Дайте ей снотворное.
— Нельзя. Здесь нет никакой аппаратуры, мы так и не в силах определить, повреждено ли что-нибудь внутри. Пусть будет, как будет. Мы делаем, что можем…
— Ладно. Я понял. Совсем немного осталось, Елена. Если ты сможешь…
— Говори, Данечку. Говори.
— Слушай, что нам известно, жизнь моя…
Она слушала его молча, даже не переспрашивая. Майзель это почувствовал:
— Тебе страшно?
— Да. Да, мне страшно…
— Я вылетаю. Прямо сейчас.
— Нет. Ты нужен там. Ты нужен королю и всем остальным… Ты не можешь так цепляться за мою юбку. Я справлюсь.
— Я знаю. И все равно. Я…
— Что?
— Нет. Ничего. Будь осторожна, жизнь моя. Помни, пожалуйста, что ты — моя жизнь, а все остальное — неважно. Слышишь?
— Слышу, Данечку. Я все сделаю. Держись.
— Держись, мой ангел, — эхом откликнулся Майзель. — Целуй Сонечку…
Елена улыбнулась и осторожно сложила телефон.
— Это дядя Даник звонил? — тихо спросила девочка.
— Да, милая, — Елена склонилась к ней и поцеловала в лоб. — Велел передать тебе привет и поцеловать… Ты никак еще не можешь уснуть?
— Нет… Я не хочу… У меня ничего не болит, ты не бойся, тетя Леночка…
Этого— то я как раз и боюсь, подумала Елена, боюсь, потому что не понимаю… Она снова поцеловала девочку:
— Уже скоро, милая. Совсем немного осталось…
— Расскажи мне сказку, тетя Леночка, — попросила Сонечка.
— Я не умею, — жалобно улыбнулась Елена. — Это дядя Даник у нас — сказочник…
Не только рассказывать мастер, подумала Елена, но и устраивать. Только на этот раз как-то совсем не по-сказочному вышло… Ее затошнило, но она снова подавила в себе это.
— А дядя Даник сказал, что ты писатель…
— Это так, милая. Но я пишу для взрослых, не для детей…
— Ну, тогда… Историю, какую-нибудь, не обязательно сказочную…
— Хорошо, — Елена пододвинулась чуть поближе к девочке. — Я попробую…
Она взяла в руку горячие Сонечкины пальчики:
— В одном очень древнем и очень красивом городе жила-была маленькая девочка…
— Принцесса?
— Нет. Княжна, — улыбнулась Елена. — Ее любили все вокруг, и она тоже всех любила. Ей казалось, что так будет всегда… Девочка выросла, прочла множество разных книг, добрых и не очень, умных и глупых, и стала почти взрослой девушкой…
— Красавицей?
— Она нравилась многим. И нравилась себе. И жизнь чудилась ей бескрайним зеленым лугом, под синим небом и ярким солнцем, по которому скачут прекрасные принцы на белых конях… Ей казалось, что еще немного — и она встретит своего единственного, которого сразу же узнает, и он, усадив ее в седло, умчит в прекрасную сверкающую даль, где они будут любить друг друга, проживут вместе долго и счастливо и умрут в один день… Но этого не случилось.
— Почему?
— Потому что она очень спешила. И однажды совершила ужасную, немыслимую глупость. Хуже, чем преступление — ошибку. И узнала, правда, не сразу, что из-за этой ошибки никогда не сможет родить ребенка. И ей стало так плохо, что в этот миг ей даже расхотелось жить… Но у нее был стойкий характер.
— Как у стойкого оловянного солдатика?
— Почти. Почти такой же… И она много училась, потом много работала, и совсем забыла свою мечту о принце. Потому что она стала совсем взрослой, а взрослые мечтают мало или не мечтают совсем, а если мечтают, то о вещах, совсем простых и доступных — о новом доме, автомобиле… И очень редко — почти никогда — не думают и не мечтают о любви…
— Это плохо, — тихо сказала Сонечка.
— Да, милая, — кивнула Елена. — Это плохо. Это ужасно… Но такова жизнь. В ней слишком мало места для мечты и любви… Но однажды… Однажды случилось чудо. Она…
— А как ее звали?
— Неважно. Ну, допустим, Елена…
— Как тебя?
— Да. Как меня. Однажды… Однажды Елена… Нет. Не так. Однажды в городе, где жила Елена, появился Дракон. Не один, у него было много помощников… И друзей. И один из его друзей стал в этом городе, в этой стране Королем. Сначала все боялись, что Король и Дракон будут угнетать жителей города и страны, а когда этого не случилось, то очень удивились. И многие поверили, что Дракон и Король — на самом деле добрые и справедливые, хотя и делали, и продолжают делать много странных и не очень понятных многим людям вещей. Но поверили не все. И Елена не поверила тоже. Она считала, что людям не нужны драконы, рыцари и короли…
— Это же сказка… Просто сказка такая…
— Да, милая. Именно так. И людям нужна сказка. Обязательно нужна. Но Елена… Она не хотела этого понять. Очень-очень долго. И смеялась над Драконом. Смеялась, ни разу не перемолвившись с ним ни единым словом… Это было очень неправильно. Она знала это, но ничего не могла поделать с собой. Но однажды Елену пригласила в гости Королева и предложила ей встретиться с Драконом, и самой расспросить его обо всем на свете. И Елена согласилась, потому что была ужасно любопытной и вечно везде совала свой остренький пудреный носик…
— Как я?
— Как ты, милая. Совершенно так же, как ты…
— И они встретились?
— Да. И Елена расспросила Дракона обо всем на свете. Они провели за этими разговорами очень много времени. Елена много думала над всем, что сказал ей Дракон. И однажды поняла, что Дракон — вовсе никакой не дракон, а заколдованный принц. Который сам себя заколдовал…
— Зачем?
— Он знал, что иначе не сможет воевать со злом и несправедливостью. Чтобы воевать со злом, нужны страшные перепончатые крылья, неуязвимая для стрел чешуя, железные когти и зубы, и пасть, изрыгающая огонь. И в это Елена тоже никак не хотела поверить… А когда поверила… То поняла, что полюбила Дракона. Который на самом деле совсем не дракон. И Елена запуталась…
— А Дракон?
— Дракон тоже никак не мог поверить в чудо. Потому что много-много лет назад, заколдовав себя, он решил, что никогда не будет никого любить, — одного. А будет любить всех сразу, и воевать со злом. Он знал, что если полюбит кого-нибудь одного, то полюбит очень крепко, — так крепко, как умеют любить только настоящие драконы… Так, что на всех остальных, думал он, у него не останется сил. Он не знал, что ему делать теперь. И не знал, как сказать Елене о том, что она для него значит… Сначала он подарил ей очень красивую песню. Он не сам ее написал, он попросил одного из своих друзей… У него оказалось так много друзей, что Елена страшно удивилась. Таких друзей… Потому что это могло означать только одно — что Дракон очень хороший, добрый, сильный и умный… В этой песне он назвал ее своим ангелом, и очень скоро люди в городе и в целой стране тоже стали называть ее так. Но Елена никак не могла решиться на то, чтобы встать навсегда рядом с Драконом. Потому что… — Елена умолкла на полуслове.
— Это не сказка, — прошептала Сонечка. — Это про тебя, тетя Леночка… И про дядю Даника…
— Ты хитренькая лиска, — улыбнулась Елена и поцеловала Сонечку в лоб. — Все-то ты знаешь…
— А можно, я буду твоей дочкой? Твоей и дяди Даника… Тогда ты не будешь больше грустить, что у тебя нет детей… И дядя Даник тоже… Тетя Леночка…
— Господи, милая…
— Можно? Если я не умру…
— Ты не умрешь, милая. Ты будешь жить долго-долго. И я буду любить тебя, милая. Очень-очень крепко. Даже больше, чем любила бы свою родную доченьку. Клянусь, милая.
— Мне дядя Даник сказал… Еще зимой… Сказал, что тебя не нужно спрашивать про детей… Теперь я знаю… А теперь можно?
— Можно. Можно, милая. Теперь все можно…
И вдруг снова — очень кстати — завибрировал телефон.
ПРАГА, 19 МАЯ. УТРО
— Российский президент на связи, ваше величество, — услышали они голос штаб-офицера в динамике громкой связи.
— Включайте, — Вацлав поднялся, сделав Майзелю знак оставаться на месте. — Ну, здравствуйте, господин президент…
— Здравствуйте, ваше величество.
— У вас ведь есть воинские подразделения, командирам которых вы доверяете?
— Есть, — после некоторой паузы проговорил президент. — Я полагал…
— Нет. Теперь многое изменилось, мой дорогой, — вздохнул король. — Теперь мы с вами по одну сторону линии фронта, хотите вы этого или нет. Или я. Это теперь не имеет значения. Я распорядился передать вам необходимое количество терминалов защищенной спецсвязи, которой пользуемся мы. Если понадобится еще — просто сообщите. Мой курьер у вас в приемной. Вам должны были уже доложить.
— Да. Я в курсе.
— Примите его и позвоните мне с защищенного терминала. Я подожду.
— Что происходит?
— Перезвоните мне, — с нажимом сказал король. — Не тратьте время, его и так нет. До связи, господин президент, — король отключился и посмотрел на Майзеля.
— Он разведчик, величество, — ободряюще сказал Майзель. — Разведчики не бывают бывшими… Плохие, хорошие, — неважно… Он должен понять, что мы не играем и не блефуем…
— А если и он?
— Тогда мы все умрем, величество, — оскалился Майзель.
— Ты рад.
— По крайней мере, хоть какая-то ясность.
— Ладно. Ждем…
Прошло около часа, прежде чем телефон короля зазвонил. Вацлав, взглянув на экран, кивнул Майзелю, раскрыл аппарат и нажал кнопку ретрансляции звонка на громкую связь в кабинете:
— Рад вас слышать, господин президент.
— Потрясающая техника, ваше величество.
— Спасибо. Мы стараемся. К делу. Я настоятельно рекомендую вам следующее…
— Включайте, — Вацлав поднялся, сделав Майзелю знак оставаться на месте. — Ну, здравствуйте, господин президент…
— Здравствуйте, ваше величество.
— У вас ведь есть воинские подразделения, командирам которых вы доверяете?
— Есть, — после некоторой паузы проговорил президент. — Я полагал…
— Нет. Теперь многое изменилось, мой дорогой, — вздохнул король. — Теперь мы с вами по одну сторону линии фронта, хотите вы этого или нет. Или я. Это теперь не имеет значения. Я распорядился передать вам необходимое количество терминалов защищенной спецсвязи, которой пользуемся мы. Если понадобится еще — просто сообщите. Мой курьер у вас в приемной. Вам должны были уже доложить.
— Да. Я в курсе.
— Примите его и позвоните мне с защищенного терминала. Я подожду.
— Что происходит?
— Перезвоните мне, — с нажимом сказал король. — Не тратьте время, его и так нет. До связи, господин президент, — король отключился и посмотрел на Майзеля.
— Он разведчик, величество, — ободряюще сказал Майзель. — Разведчики не бывают бывшими… Плохие, хорошие, — неважно… Он должен понять, что мы не играем и не блефуем…
— А если и он?
— Тогда мы все умрем, величество, — оскалился Майзель.
— Ты рад.
— По крайней мере, хоть какая-то ясность.
— Ладно. Ждем…
Прошло около часа, прежде чем телефон короля зазвонил. Вацлав, взглянув на экран, кивнул Майзелю, раскрыл аппарат и нажал кнопку ретрансляции звонка на громкую связь в кабинете:
— Рад вас слышать, господин президент.
— Потрясающая техника, ваше величество.
— Спасибо. Мы стараемся. К делу. Я настоятельно рекомендую вам следующее…
СТЕПЯНКА, 19 МАЯ. УТРО
Елена выглянула в окно палаты и нахмурилась, — еще четыре «лендкрузера», как две капли воды, похожие на те, что встречали ее на границе, стояли во дворе. Это просто смешно, подумала она сердито. Здесь, в общем-то, прямо под самым носом у воюющего против них, по сути дела, режима… Как будто нет у этой армии других занятий, — только охранять, как зеницу ока, сумасшедшую журналистку, вечно лезущую в самое пекло, которую постоянно тошнит не то от страха, не то от… вообще непонятно, отчего, и раненого беларуского ребенка… А дети, которых похитили и держат, неизвестно где, эти подонки… Если живых еще… Она знала, что их ищут. Ищут отчаянно, со всем напряжением сил, что тысячи космических глаз, не мигая, уставились сейчас на этот клочок земли, что мечутся по шоссе и проселкам мобильные группы, что работают дипломаты, разведчики, медики, Церковь и Красный Крест, все… Елена закрыла глаза и помотала головой. И вдруг поняла так отчетливо, что мурашки помчались по спине и рукам, и комок подступил к горлу: действительно нет ничего важнее. И для армии. И для страны. Это же моя страна, подумала Елена. Это же мои дети. И армия — моя тоже, хоть я долго так не хотела даже думать об этом… Именно потому-то они и здесь, со мной. Именно потому…
Она отвернулась от окна. В дверь палаты негромко постучали, и тотчас же появилась в проеме голова одного из военных:
— Пани Елена… Включите телевизор, новости послушайте… Кажется, это важно…
Елена шагнула к тумбочке, на которой стоял переносной телевизор на аккумуляторах и со встроенным спутниковым приемником, из тех, что наводнили Беларусь за последние несколько месяцев. Достала из гнезда на корпусе маленький ухватистый пульт дистанционного управления, нажала на кнопку… И почти сразу вслед за повернувшейся, как нарочно, камерой, увидела Иржи. И Полину, и всех остальных… Они не сидели в студии, как это обычно бывает на уютных ток-шоу, — стояли, и Ботеж стоял пред микрофоном. Он заговорил, и Елена едва удержалась на ногах от его слов… Нет, он ничего не сказал такого особенного. Никаких круглых фраз про сплоченность, гражданское единство, мужество перед лицом… Нет. Просто, глядя прямо в камеру, — Елена увидела, как побелели его пальцы, сжимающие микрофон, — Ботеж сказал:
— Елена… Если ты нас слышишь… Я знаю, ты нас слышишь… Держись, родная. Мы тебя любим. Ты наш ангел, Елена. Держись, моя девочка. Ты должна держаться, а мы — мы будем с тобой, родная. Держись, Елена, ведь ты лучшая, ведь это ты первая все поняла…
Она отвернулась от окна. В дверь палаты негромко постучали, и тотчас же появилась в проеме голова одного из военных:
— Пани Елена… Включите телевизор, новости послушайте… Кажется, это важно…
Елена шагнула к тумбочке, на которой стоял переносной телевизор на аккумуляторах и со встроенным спутниковым приемником, из тех, что наводнили Беларусь за последние несколько месяцев. Достала из гнезда на корпусе маленький ухватистый пульт дистанционного управления, нажала на кнопку… И почти сразу вслед за повернувшейся, как нарочно, камерой, увидела Иржи. И Полину, и всех остальных… Они не сидели в студии, как это обычно бывает на уютных ток-шоу, — стояли, и Ботеж стоял пред микрофоном. Он заговорил, и Елена едва удержалась на ногах от его слов… Нет, он ничего не сказал такого особенного. Никаких круглых фраз про сплоченность, гражданское единство, мужество перед лицом… Нет. Просто, глядя прямо в камеру, — Елена увидела, как побелели его пальцы, сжимающие микрофон, — Ботеж сказал:
— Елена… Если ты нас слышишь… Я знаю, ты нас слышишь… Держись, родная. Мы тебя любим. Ты наш ангел, Елена. Держись, моя девочка. Ты должна держаться, а мы — мы будем с тобой, родная. Держись, Елена, ведь ты лучшая, ведь это ты первая все поняла…
ДРОЗДЫ, 19 МАЯ, РЕЗИДЕНЦИЯ ЛУКАШЕНКО. ВЕЧЕР
В сопровождении человека из президентской охраны Елена вошла в здание. Они прошли по узкому коридору и оказались в помещении, напоминавшем пост личного досмотра в аэропорту: конвейер с рентгеновской установкой, две арки стационарного металлоискателя, столик с охранником за ним и лежащий на столике переносной прибор. Тау-техникой здесь и не пахло.
Охранник, сопровождавший ее, молча прошел сквозь арки, не обращая внимания на тревожно запульсировавший маячок наверху, и встал возле дверей лифта, глубоко засунув руки в карманы и медленно двигая нижней челюстью. Козел, подумала Елена. Изображают из себя Бог весть что, жвачку жуют… Козлы.
Еще два охранника возникли рядом с первым. Тот, что сидел за столиком, посмотрев на Елену, проговорил:
— Выкладывайте все из карманов. И телефончик не забудьте, мадамочка.
Поколебавшись, Елена выложила телефон. Охранник повертел его в руках и, покосившись на нее, отложил чуть в сторону. Елене стало так смешно, что она сказала:
— Вряд ли вам удастся позвонить своей теще, офицер.
— Да? Это почему? — усмехнулся тот, сально обмусоливая Елену взглядом.
— Потому что аппарат действует только с моей биометрией. И для звонка с него вам придется стать мной. Вам не кажется, что это будет довольно затруднительно?
— Ну, — охранник смотрел на Елену теперь безо всякой улыбки. — Да. А если мы вам пальчик отрежем, мадамочка?
Ах ты, дешевка, сатанея от ярости, подумала Елена. Это у тебя вся биометрия — в пальце. В двадцать первом. Том, что без ногтя…
— Лучше отрежьте себе яйца, офицер, — глядя на охранника бездонными от бешенства глазами, сказала она. — Потому что они вам все равно больше никогда не пригодятся.
— Наделали себе всяких жидовских игрушек, — пробурчал охранник, вроде как бы в пустоту. В глазах его тоже была ненависть, но так густо замешанная на зависти и страхе, что Елена не выдержала и усмехнулась снова.
— Хватит, — буркнул другой охранник. — Давай, пускай ее, хозяин ждет.
Первый лениво поднялся, сгреб со столика рамку переносного сканера, вразвалочку подошел к Елене:
— Ручки подымите, мадамочка.
— Не вздумайте прикасаться ко мне. Шею сверну, — прошипела Елена.
Он отшатнулся и посмотрел на второго охранника:
— Коляныч…
— Госпожа Томанова, вам никто не собирается причинять вред. Наш сотрудник только проверит вас на предмет наличия оружия…
— Вы с ума сошли, — усмехнулась Елена. — Какое оружие, вы спятили?
— Служба, госпожа Томанова.
— Нашли, кому служить… Хорошо. Проверяйте, но без рук. Иначе пожалеете.
Охранник обвел ее сканером, — раз, другой. Третий. Металлоискатель даже не вякнул. Елена усмехнулась снова. Кретины. Я сама сейчас — оружие, подумала она. Вы даже представить себе этого не в состоянии… Она сняла со скафандра аккумуляторно-процессорный блок еще в больничке. Без него «драконья кожа» была просто хорошим бронежилетом скрытого ношения, но это волновало Елену сейчас меньше всего.
— Порядочек, — проворчал охранник. — Че вопила-то, спрашивается…
Елена смерила его таким взглядом, что он, не решившись пререкаться дальше, ретировался к себе за столик. Второй охранник отступил в сторону, пропуская Елену к лифту.
Они спустились в подземную часть, прошли по коридору, миновали два поста охраны, приемную и вошли в кабинет президента. Лукашенко сидел в торце Т-образного стола, по обе стороны находились охранники с автоматами. Он был в камуфляже, чем насмешил Елену так, что она едва не расхохоталась в голос. Еще один вояка, подумала Елена.
— Здравствуйте, Елена, — Лукашенко рассматривал ее так жадно, словно хотел увидеть что-то необычное. У него был давящий, неприятный взгляд недоброго и загнанного в угол человека.
Охранник, сопровождавший ее, молча прошел сквозь арки, не обращая внимания на тревожно запульсировавший маячок наверху, и встал возле дверей лифта, глубоко засунув руки в карманы и медленно двигая нижней челюстью. Козел, подумала Елена. Изображают из себя Бог весть что, жвачку жуют… Козлы.
Еще два охранника возникли рядом с первым. Тот, что сидел за столиком, посмотрев на Елену, проговорил:
— Выкладывайте все из карманов. И телефончик не забудьте, мадамочка.
Поколебавшись, Елена выложила телефон. Охранник повертел его в руках и, покосившись на нее, отложил чуть в сторону. Елене стало так смешно, что она сказала:
— Вряд ли вам удастся позвонить своей теще, офицер.
— Да? Это почему? — усмехнулся тот, сально обмусоливая Елену взглядом.
— Потому что аппарат действует только с моей биометрией. И для звонка с него вам придется стать мной. Вам не кажется, что это будет довольно затруднительно?
— Ну, — охранник смотрел на Елену теперь безо всякой улыбки. — Да. А если мы вам пальчик отрежем, мадамочка?
Ах ты, дешевка, сатанея от ярости, подумала Елена. Это у тебя вся биометрия — в пальце. В двадцать первом. Том, что без ногтя…
— Лучше отрежьте себе яйца, офицер, — глядя на охранника бездонными от бешенства глазами, сказала она. — Потому что они вам все равно больше никогда не пригодятся.
— Наделали себе всяких жидовских игрушек, — пробурчал охранник, вроде как бы в пустоту. В глазах его тоже была ненависть, но так густо замешанная на зависти и страхе, что Елена не выдержала и усмехнулась снова.
— Хватит, — буркнул другой охранник. — Давай, пускай ее, хозяин ждет.
Первый лениво поднялся, сгреб со столика рамку переносного сканера, вразвалочку подошел к Елене:
— Ручки подымите, мадамочка.
— Не вздумайте прикасаться ко мне. Шею сверну, — прошипела Елена.
Он отшатнулся и посмотрел на второго охранника:
— Коляныч…
— Госпожа Томанова, вам никто не собирается причинять вред. Наш сотрудник только проверит вас на предмет наличия оружия…
— Вы с ума сошли, — усмехнулась Елена. — Какое оружие, вы спятили?
— Служба, госпожа Томанова.
— Нашли, кому служить… Хорошо. Проверяйте, но без рук. Иначе пожалеете.
Охранник обвел ее сканером, — раз, другой. Третий. Металлоискатель даже не вякнул. Елена усмехнулась снова. Кретины. Я сама сейчас — оружие, подумала она. Вы даже представить себе этого не в состоянии… Она сняла со скафандра аккумуляторно-процессорный блок еще в больничке. Без него «драконья кожа» была просто хорошим бронежилетом скрытого ношения, но это волновало Елену сейчас меньше всего.
— Порядочек, — проворчал охранник. — Че вопила-то, спрашивается…
Елена смерила его таким взглядом, что он, не решившись пререкаться дальше, ретировался к себе за столик. Второй охранник отступил в сторону, пропуская Елену к лифту.
Они спустились в подземную часть, прошли по коридору, миновали два поста охраны, приемную и вошли в кабинет президента. Лукашенко сидел в торце Т-образного стола, по обе стороны находились охранники с автоматами. Он был в камуфляже, чем насмешил Елену так, что она едва не расхохоталась в голос. Еще один вояка, подумала Елена.
— Здравствуйте, Елена, — Лукашенко рассматривал ее так жадно, словно хотел увидеть что-то необычное. У него был давящий, неприятный взгляд недоброго и загнанного в угол человека.