Страница:
Марта тоже это заметила это, засмеялась:
— Чего ты краснеешь-то, Елена… Его не на троих, его на три сотни хватит, мы что втроем, что по одиночке, еле выползали от него к утру… Он ласковый, и пока не улетишь от него, ни за что не выпустит… С ним никогда притворяться не нужно, не то, что с другими разными… И никакого экстрима, знаешь. Мужики, которые побогаче, они всякие экстремальные штуки любят, и довольно часто. Чтобы их плеткой там, по жопе да по яйцам, золотой дождь, латекс, браслеты… Он — не такой. Обнимает, целует, слова всякие приятные говорит. Фрукты, шампанчик, в телеке картинки разные крутятся, не порник, не хардкор, а такое все, из кино про любовь… Я первый раз обалдела просто. Потом привыкла. Ну, в смысле… Перестала на себя это примерять, понимаешь? Он просто такой, а по-другому его, видать, не торкает…
— А… стимуляторы какие-нибудь?
— Наркота, что ли?! Не-е-ет… — протянула Марта, покачала головой, и Елена поняла, что она не врет. — Я ж говорю, — никаких глупостей. Очень все миленько. Так миленько, что даже шлюхой себя перестаешь чувствовать. Нет, ты не думай, я люблю то, что делаю, иначе б не была в этом бизнесе, и трахаться я люблю, и интересно мне с людьми… Со всякими разными. Но Дракон… Дракон — это совсем другое. Он не трахается и не ебет. Он с девушкой всегда любовью занимается. Всегда. Да ты сама небось знаешь, чего я тебе рассказываю-то…
— Нет. Я не знаю.
— Брось… — Марта погасила сигарету. — Не может быть. Ты очень хорошенькая. И в его вкусе, — Марта рассматривала Елену так, словно впервые увидела.
— Ты хорошо ориентируешься в его вкусах? — улыбнулась Елена одной из своих светских улыбок.
— Да уж неплохо, — вздохнула Марта, словно не замечая иронии и продолжая разглядывать ее. — Что, правда нет?
Елена пожала плечами. Она почему-то не могла прямо посмотреть Марте в глаза.
— А что, все, кто в его вкусе, непременно укладываются с ним в постель?
— Ну, не знаю… Нет, наверное… Все равно… Плохо дело, значит, — Марта закурила новую сигарету. — И последний раз… Как прощался, блин… И Гонта мне давно не звонил. Ну, понятно…
Черт подери вас всех совсем, в ужасе подумала Елена, чувствуя, как к горлу подступает комок.
— А что, всегда Богушек тебя вызывал?
— Конечно. Дракон до таких вещей не спускается, да и некогда ему… Гонта всегда знает, когда время. Я тоже сначала думала, что это игра такая… Ну, он всегда так радостно удивляется, когда я прихожу. То есть, он знает, конечно, что Гонта меня вызывает, но… Он его не просит никогда. Понимаешь?
— Ну… Возможно. И Богушек этим сам занимается? Или присылает за тобой кого-нибудь?
— Я сама всегда приезжала. Он мне звонил, я приезжала. Никаких там ночных погонь и всякой такой хуйни. Обыкновенно все. Тайны никто из этого не делает, понятно, что к чему, но про это не принято звонить…
— И часто вы… встречаетесь?
— Встречались, — усмехнулась Марта, и Елена, увидев эту усмешку, обмерла. — Да уж гораздо реже, чем мне хочется, это уж точно… Ну, у него дела такие, что ему по жизни не до баб бывает…
— А где это происходит?
— Ну, где… У меня проблемы с географией, — Марта хихикнула. — А «Плаза» — это ж целый город, ты же знаешь…
— А если ты работаешь? Или занята?
— Так не бывает, — засмеялась Марта. — Гонта всегда знает, когда я свободна. Или девочки… Он же мент. Крутейший мент, кстати.
— А он сам?
— Кто, Гонта?! Да что ты… Он свою жену обожает… Я не знаю, что у него там в жизни бывало или есть, конечно, я свечку не держала, но с нами он никогда ничего себе не позволяет. Первый раз лекцию читал, как себя вести. Ну, пугал, понятно, чтобы не болтала. Особенно после первого раза. Так хочется всему свету растрезвонить, что с Драконом… Да еще как… Но нельзя.
— Почему?
— Ну… просто нельзя, и все. Нельзя ему мешать. Нехорошо это. Разные в жизни случаи бывают, иногда с удовольствием сплетничаешь, мужикам косточки перемываешь… Я про мужика, с которым в постели покувыркалась, мно-о-огое могу порассказать. Я, может, и шлюхой потому стала, что мне про всяких разных мужиков ужас как все интересно. Как у них все происходит… Мужики вообще-то все засранцы, некоторые побольше, некоторые поменьше. А бабы — дуры… Некоторые девушку любят, чтобы перед самим собой покрасоваться, какой он молодец-удалец. Другие сольют за полминутки — и такие довольные, ну, чисто джек-пот сорвали по трамвайному билету. Так уж они в койке-то раздеваются, прям смешно иногда даже. Больше всего я всяких артистов не люблю. Это ж кровососы, а не мужики… Он тебя трахнет, и ускачет, а ты спишь потом целые сутки, как выжатая… И еще расскажи ему, как ты им восхищаешься, а то у него не встанет, или не кончит… Ну, всякие бывают, конечно. А Дракон… После него неделю летаешь, даже если всю ночь прокувыркаешься… Он же как вечная батарейка, блин, атомная… Дракон — это… про него… Нет. Как-то… не могу — и все. Слушай, можно, я спрошу?
— Конечно.
— Ты что, правда хочешь книжку про него написать?
— Совершеннейшая правда.
— А зачем?
— Ну, — опять светски улыбнулась Елена, — хотя бы за тем, что если он такой замечательный во всех отношениях, то вовсе не помешает приоткрыть слегка завесу секретности над его жизнью и деятельностью.
— Ты чего, подруга? Ты рехнулась, что ли?! Зачем? Зачем всяким чертям поганым знать-то, какой он самом деле?! Да-а-а… Наверное, они чего-то там опять задумали интересное. Ну, не моего ума дело. И что, разрешили тебе?
— Что значит — разрешили? Я никого не спрашиваю, что, когда и как мне писать…
— Я не про то… Раз тебя пустили к себе, — значит, разрешили. Иначе ты б к нему и на пушечный выстрел не подошла. Значит, надо так. Ну, пиши тогда…
— Большое спасибо, Марта.
— Я знаю, ты крутая и языкастая… Ты не злись. Я твою «Ярость пророка» читала. Здорово. И про черножопых этих ублюдков все правильно там у тебя написано. А про Дракона, — нет, чего-то не понимаешь ты. Наверное, надо, чтобы поняла. Поэтому и пустили…
— Как интересно. Ну, ладно. А кто платит за весь этот пароход?
— Какой? А… Что значит — кто платит? Гонта платит.
— Что, прямо наличными?
— Елена, ты чего дуркуешь-то? — Марта совершенно неподдельно изумилась. — Ну, а что, кредиткой, что ли?! Конверт в косметичку, и все дела. Да я же не блядь какая, на пять минут и отсосать, я с ним целый вечер, а то и два…
— А куда-нибудь брал он тебя с собой?
— Нет. Ты что… Там такие дела… — Марта закурила очередную сигарету.
А она нервничает, поняла вдруг Елена. Или переживает. Или все сразу… Господи, да что же это такое…
— И какой толщины конверты, если не секрет?
— Секрет. Ничего особенного. Ты что, думаешь, миллионы мне платит, что ли?! Денег мне хватает… Да и не из-за денег я с ним вовсе…
— То есть? — по-настоящему удивилась Елена.
— Ой, да ты как будто не сечешь, — отмахнулась Марта. — Ты смотри… Такой мужик… Он никогда со мной как со шлюхой не обращался. Никогда. И с другими тоже, я знаю… Ну, я деньги брала все равно, ясное дело, я ж не дебильная, понимаю, стоит мне раз не взять, и — прощай, Дракон… А мне… Нам, бабам, что нужно? Чтоб послушали нас, посочувствовали. А он так слушает… — Марта мечтательно подняла глаза к потолку и глубоко затянулась. — Морду кому-нибудь за нас начистили, опять же… Как он этому козлу-то, который со Златничковой… Один удар — семнадцать швов на хлеборезке… Пиздец… Ты же слышала эту историю?
— Конечно, слышала. Кто не слышал…
— А у него с ней не было ничего… Вообще… Да она уже беременная была…
— Откуда ты знаешь?
— Ха, подруга… Я все про него знаю… И понимаю… А если мозгов не хватает, так у меня пизда для этого имеется… Он же псих… Он с ней только разговоры разговаривал… Слушал… И этого ему хватило… Да я только представлю, что, вот скажу я ему, что меня хмырь какой… Не так на меня посмотрел… Или, не дай Бог… И чего он с ним сделает… Я уже от этого одного только кончаю, понимаешь?!
Господи, как все, оказывается, просто, усмехнулась про себя Елена.
— Ты вот тоже… Ты слушаешь, не болтаешь свое, как другие бабы… Я тебя за это уже только за одно расцеловать готова… Понимаешь?
— Понимаю, — Елена улыбнулась, но не снисходительно, а действительно — понимающе.
— Вот… И он… Он же не тянет в койку никогда… Он слушает, слушает, а потом как чего-нибудь скажет, — я охуеваю просто…
— Что скажет?
— Ну… Какая ты прелесть, говорит… Или за руку возьмет… Блин… Телефон нахуй выключает… Все выключает, только музыка остается… И смотрит… И лыбу давит, типа, нравишься ты мне, подруга… Да чтоб под такого мужика залезть, любая баба, хоть королева, хоть кто, полжизни отдаст, — и глазом не моргнет…
— И королева?
— Да ну тебя, — рассердилась Марта. — Я серьезно…
— Извини, — Елена поняла, что Марта знает, — если бы было что-то, она бы тоже это почувствовала.
— Я же не больная какая-нибудь, понимаю, что к чему, — Марта наклонилась к Елене поближе. — Шлюха, это да. Но крыша у меня не протекает. Это с одной стороны. А с другой… Ну, ты сама подумай, где ему себе ровню найти? Ты, вообще, ты представляешь, сколько у него денег? Даже не денег, а… И как это на нас, на баб, действует? И кто за всем этим его самого разглядеть может? Все эти мокрощелки из высшего общества, актрисульки да модельки, — они что, понимают в нем что-нибудь?… Да у них в головах мозгов меньше, чем у меня в сиськах. Но знаешь… Я бы это тоже не подняла. С Драконом… Нет.
— Почему?
— Потому что такой любви, какую он ждет и какую сам дать может, не бывает, — усмехнулась Марта. — Сечешь ты, подруга? Может, и бывало когда-то такое… В прежние времена. А теперь… Что за мужики-то вокруг… И бабы под стать… Мы же всегда под мужиков подстраиваемся… А когда такое встречаешь… Сразу все… Может, и хотелось бы, да где ж силенок взять-то на такое… Не на день, не на два… На всю жизнь… А, ладно. Хуйня это все…
Боже правый, подумала Елена. И она, Господи, и она тоже…
— А ты сама его не боишься?
— Не-е-ет, — протянула, улыбаясь, Марта. — Ты что… Он к себе никого не подпускает, чужих… У него такой приборчик внутри есть, хуй знает, как называется и работает… Но если проверку на нем проходишь и в ближний круг попадаешь… Считай, что жизнь удалась. Так вот, подруга, — Марта потушила сигарету и достала косметичку, поправила помаду на губах.
— А можешь поподробнее?
— Не-а. Не могу. Я только знаю, что он никого никогда просто так не отпускает. Не в смысле… Держит, понимаешь? Упасть не дает. Соломку подстилает. Бережет… Как будто ты сокровище какое, просто… Как будто по его ладони идешь. Иногда даже не замечаешь. Только потом начинаешь понимать… И сама к себе по-другому начинаешь… А крутизна… Это так… Для всяких чертей поганых… Так что ты смотри, подруга, аккуратнее со своей книжкой-то…
Елена никак не могла набраться мужества посмотреть Марте в глаза. Да что это такое со мной, разозлилась она на себя. И, чтобы занять руки, тоже достала сигарету и закурила:
— И что дальше?
— А, — Марта беспечно улыбнулась. — Откуда я знаю… До тридцатника доработаю, потом найду себе какого-нибудь Буратино богатенького, лет под девяносто, из тех, что тут крутятся… А Дракона попрошу, чтобы на прощание пацана мне замастырил… — Марта засмеялась, но, взглянув на Елену, словно осеклась. — Да не пугайся ты так, шучу я. Ему со мной удобно и приятно было, я знаю. Я молодая, чистая, за собой слежу и никому без резинки не даю… Кроме него, понятно. Он этого терпеть не может — резинки всякие, прокладки… И завожусь на него с пол-оборота… Конечно, на прием к его величеству со мной не сунуться, но в остальном — полный порядок. Да и поговорить со мной можно. Он всегда так над моей болтовней посмеивается… Мелочь, а приятно.
— Скажи, пожалуйста… Никогда у тебя не возникало насчет него никаких планов?
— Чего?! Ну, подруга, ты вообще, — Марта покрутила у виска пальцем. — Кто он, и кто я… Понимать надо. Конечно, я бы от счастья, наверное, на месте усралась бы, если бы он что-нибудь такое… Но это так, в принципе. А на самом деле… Нет, конечно.
— И ваши отношения…
— Да нет у меня с ним никаких «отношений», — поморщилась Марта. — Просто я к телу допущена, потому что он молодой, здоровущий, отпадно красивый и свободный мужик, которому оттягиваться нужно куда сильнее, чем любому другому… куда-то же надо эту хренотень девать, что в нем кипит. Дело делом, а без настоящей-то пизды, чтоб горячо и скользко, любому скучно. Даже Дракону.
— А тебя устраивает роль громоотвода?
— Еще как устраивает, — кивнула Марта. — Да меня в жизни, может, никто никогда не слушал толком. А потом так интересно, красиво, сладко и длинно не… — Марта замешкалась, подбирая слово, что стоило ей, видимо, немалых усилий, но все же нашла, — и просияла: -…не любливал, как он. Когда меня черти в аду станут по-всякому пялить, я про Дракона вспомню — и на небушко взлечу, — Марта посмотрела на Елену и расхохоталась. И вдруг нахмурилась: — Ты его не обижай, смотри, подруга. Мы со всей своей хуйней и одной чешуйки его не стоим, поняла? Я вот на тебя смотрю и думаю — чего-то в тебе такое есть, наверное, раз он на тебя запал. Наверное, ты ему ровня… но это ничего не значит, подруга. Только если ты его полюбить сможешь… Тогда не зря. Тогда пускай, тогда не жалко… А если нет, то ему со мной лучше будет. А тебя Бог накажет. Поняла?
— Ну, уж это вряд ли, — криво усмехнувшись, сама того не замечая, употребила Елена одну из любимых майзелевских присказок. — Больше, чем есть, уже не накажет…
Елена даже не поняла, как у нее это вырвалось. Последнее время она так часто думала об этом, что слова просто выпали из нее…
Марта, хотевшая еще что-то сказать, будто споткнувшись, умолкла, приоткрыла нежный алый рот и долго смотрела на Елену. Очень долго… И вдруг слезы, одна за другой, покатились у нее из глаз:
— Ой… Как же это… Нет… Так… не может такого быть… Елена… А дракончики маленькие как же?!. Это что же такое делается-то, Господи, ты чего, Господи Иисусе, ты охуел, что ли?!. Он же… Если он тебя любит… Он же не сможет больше ни с кем никогда… Он дурак такой, на всю голову отмороженный… Ой, мама, ой, мамочка…
Марта рванулась, сгребла Елену в охапку, прижала к себе изо всех сил, зашептала в самое ухо горячо, сбивчиво:
— Это хуйня, подружка, хуйня на постном масле, слышишь?! Он чего-нибудь придумает обязательно, это же Дракон, понимаешь, он с Богом добазарится, он с ним всегда такие дела трет, ему Бог отказать не может, он тебя отмажет, подруженька дорогая, обязательно отмажет, слышишь?! Ты только люби его, не обижай, он дурак такой, самый лучший, других таких нет, не бывает, Елена, ты только люби его, люби! Ах, Господи, да что ж это за такая ебаная жизнь?!.
…Господи, да что же это за такая жизнь, думала Елена, летя в потоке автомобилей за рулем своего старенького «пыжика» восемьдесят лохматого года издания, и слезы, душившие ее, все никак не могли пролиться. Что же это такое, что же они все про него такое понимают, короли и шлюхи, трактирщики и кардиналы, фермеры, менты, лекари и пекари, — что такое, чего я, чего мы не понимаем?! Как это произошло, когда и почему мы так от людей оторвались, что случилось, что же он с нами и с ними сотворил такое, Господи?!.
Елена стукнула кулачком по красному треугольнику аварийной сигнализации и, съехав на техническую полосу, резко затормозила, забыв выключить передачу. «Пыжик» обиженно хрюкнул и заглох. Елена сидела, не шевелясь, с огромным комком в горле. Не прошло и трех минут, как она услышала сзади басовитое рявканье полицейской сирены, а еще спустя мгновение — стук в боковое стекло.
Елена покрутила ручку, опуская прозрачную преграду. В проеме возникла огромная простецкая физиономия полицейского вахмистра:
— Что случилось, милая пани? Вам плохо?
Да, мне плохо, подумала Елена, мне просто так плохо, как, наверное, никогда еще не бывало, только что тебе… Надо же, как смотрит участливо, и полицейские у нас такие стали — не менты, а сплошь дяди Степы какие-то… И машины у них, как у министров… Да что это со мной, в самом деле?!.
— Вы меня слышите, милая пани? Вам нужна помощь? — снова донесся до нее голос полицейского.
Елена вымученно-дежурно улыбнулась, отрицательно помотала головой:
— Нет-нет, спасибо… Я в порядке… Я… Заглох двигатель просто…
— Так и не удивительно, — проворчал вахмистр, выпрямляясь. — Разве ж можно на таком металлоломе ездить, это ж форменное самоубийство, и как такое техосмотр-то пропустил…
В этот момент у него в ухе ожило переговорное устройство. Он выслушал сообщение, слегка наклонив голову и прижимая динамик пальцем:
— Понял… В лучшем виде, не извольте беспокоиться, пан комиссар, — он как-то странно посмотрел на Елену и вздохнул:
— Приказано вас сопроводить, пани Томанова.
— Куда сопроводить? — не поняла Елена.
— Куда скажете, туда и сопроводить, — пожал плечами полицейский и улыбнулся. — Адрес назовите, милая пани, и за нами выезжайте аккуратненько. Доставим в лучшем виде.
Елена поняла, что спорить бесполезно, и назвала адрес. Полицейский кивнул, наклонился, просунул руку в салон и повернул ключ в замке зажигания. «Пыжик» похрюкал и застрекотал клапанами. Послушав звук двигателя, полицейский снова вздохнул:
— Пора вашему старичку на покой. Вон как молотит-то, того и гляди, поршневую переклинит… Еще в аварию попадете… Ну, мы впереди, а вы за нами.
Он пошел назад, к патрульному автомобилю. Снова рявкнув — коротко-предупредительно — сиреной, сверкающе-новый полицейский «Мерседес», включив весь комплект проблесковых маячков, выехал на полосу движения, объехал Елену и, подождав, когда она выедет следом, плавно тронулся, не спеша набирая скорость.
То и дело озабоченно поглядывая в зеркало заднего вида, словно проверяя, не потерялась ли Елена, полицейский пробурчал, ни к кому не обращаясь:
— Что ж он, бабе-то своей нормальную тачку купить не может, что ли?
— Кто? — спросил напарник, молодой парень, такой же здоровый и румяный, как сам вахмистр, так что их легко можно было принять за папочку с сыночком.
— Кто-кто… Дракон, кто…
— Че-о-о-о-о?!? — завопил напарник. Подпрыгнув на сиденье, он вывернул шею на сто восемьдесят градусов, пытаясь разглядеть Елену в едущем сзади «пыжике»: — Это как же? Че, в натуре, его это баба?!
— А ты сядь, сядь, — пробурчал опять старшой. — Не нашего ума дело…
— Ну, блин, че творится… Я думал… А красивая хоть?!
— Цыц, щенок! Нам с тобой таких принцессочек только в кино показывают, чтоб колом стояло, не падало… Эх, чудны дела твои, Господи…
ПРАГА. ИЮЛЬ
— Чего ты краснеешь-то, Елена… Его не на троих, его на три сотни хватит, мы что втроем, что по одиночке, еле выползали от него к утру… Он ласковый, и пока не улетишь от него, ни за что не выпустит… С ним никогда притворяться не нужно, не то, что с другими разными… И никакого экстрима, знаешь. Мужики, которые побогаче, они всякие экстремальные штуки любят, и довольно часто. Чтобы их плеткой там, по жопе да по яйцам, золотой дождь, латекс, браслеты… Он — не такой. Обнимает, целует, слова всякие приятные говорит. Фрукты, шампанчик, в телеке картинки разные крутятся, не порник, не хардкор, а такое все, из кино про любовь… Я первый раз обалдела просто. Потом привыкла. Ну, в смысле… Перестала на себя это примерять, понимаешь? Он просто такой, а по-другому его, видать, не торкает…
— А… стимуляторы какие-нибудь?
— Наркота, что ли?! Не-е-ет… — протянула Марта, покачала головой, и Елена поняла, что она не врет. — Я ж говорю, — никаких глупостей. Очень все миленько. Так миленько, что даже шлюхой себя перестаешь чувствовать. Нет, ты не думай, я люблю то, что делаю, иначе б не была в этом бизнесе, и трахаться я люблю, и интересно мне с людьми… Со всякими разными. Но Дракон… Дракон — это совсем другое. Он не трахается и не ебет. Он с девушкой всегда любовью занимается. Всегда. Да ты сама небось знаешь, чего я тебе рассказываю-то…
— Нет. Я не знаю.
— Брось… — Марта погасила сигарету. — Не может быть. Ты очень хорошенькая. И в его вкусе, — Марта рассматривала Елену так, словно впервые увидела.
— Ты хорошо ориентируешься в его вкусах? — улыбнулась Елена одной из своих светских улыбок.
— Да уж неплохо, — вздохнула Марта, словно не замечая иронии и продолжая разглядывать ее. — Что, правда нет?
Елена пожала плечами. Она почему-то не могла прямо посмотреть Марте в глаза.
— А что, все, кто в его вкусе, непременно укладываются с ним в постель?
— Ну, не знаю… Нет, наверное… Все равно… Плохо дело, значит, — Марта закурила новую сигарету. — И последний раз… Как прощался, блин… И Гонта мне давно не звонил. Ну, понятно…
Черт подери вас всех совсем, в ужасе подумала Елена, чувствуя, как к горлу подступает комок.
— А что, всегда Богушек тебя вызывал?
— Конечно. Дракон до таких вещей не спускается, да и некогда ему… Гонта всегда знает, когда время. Я тоже сначала думала, что это игра такая… Ну, он всегда так радостно удивляется, когда я прихожу. То есть, он знает, конечно, что Гонта меня вызывает, но… Он его не просит никогда. Понимаешь?
— Ну… Возможно. И Богушек этим сам занимается? Или присылает за тобой кого-нибудь?
— Я сама всегда приезжала. Он мне звонил, я приезжала. Никаких там ночных погонь и всякой такой хуйни. Обыкновенно все. Тайны никто из этого не делает, понятно, что к чему, но про это не принято звонить…
— И часто вы… встречаетесь?
— Встречались, — усмехнулась Марта, и Елена, увидев эту усмешку, обмерла. — Да уж гораздо реже, чем мне хочется, это уж точно… Ну, у него дела такие, что ему по жизни не до баб бывает…
— А где это происходит?
— Ну, где… У меня проблемы с географией, — Марта хихикнула. — А «Плаза» — это ж целый город, ты же знаешь…
— А если ты работаешь? Или занята?
— Так не бывает, — засмеялась Марта. — Гонта всегда знает, когда я свободна. Или девочки… Он же мент. Крутейший мент, кстати.
— А он сам?
— Кто, Гонта?! Да что ты… Он свою жену обожает… Я не знаю, что у него там в жизни бывало или есть, конечно, я свечку не держала, но с нами он никогда ничего себе не позволяет. Первый раз лекцию читал, как себя вести. Ну, пугал, понятно, чтобы не болтала. Особенно после первого раза. Так хочется всему свету растрезвонить, что с Драконом… Да еще как… Но нельзя.
— Почему?
— Ну… просто нельзя, и все. Нельзя ему мешать. Нехорошо это. Разные в жизни случаи бывают, иногда с удовольствием сплетничаешь, мужикам косточки перемываешь… Я про мужика, с которым в постели покувыркалась, мно-о-огое могу порассказать. Я, может, и шлюхой потому стала, что мне про всяких разных мужиков ужас как все интересно. Как у них все происходит… Мужики вообще-то все засранцы, некоторые побольше, некоторые поменьше. А бабы — дуры… Некоторые девушку любят, чтобы перед самим собой покрасоваться, какой он молодец-удалец. Другие сольют за полминутки — и такие довольные, ну, чисто джек-пот сорвали по трамвайному билету. Так уж они в койке-то раздеваются, прям смешно иногда даже. Больше всего я всяких артистов не люблю. Это ж кровососы, а не мужики… Он тебя трахнет, и ускачет, а ты спишь потом целые сутки, как выжатая… И еще расскажи ему, как ты им восхищаешься, а то у него не встанет, или не кончит… Ну, всякие бывают, конечно. А Дракон… После него неделю летаешь, даже если всю ночь прокувыркаешься… Он же как вечная батарейка, блин, атомная… Дракон — это… про него… Нет. Как-то… не могу — и все. Слушай, можно, я спрошу?
— Конечно.
— Ты что, правда хочешь книжку про него написать?
— Совершеннейшая правда.
— А зачем?
— Ну, — опять светски улыбнулась Елена, — хотя бы за тем, что если он такой замечательный во всех отношениях, то вовсе не помешает приоткрыть слегка завесу секретности над его жизнью и деятельностью.
— Ты чего, подруга? Ты рехнулась, что ли?! Зачем? Зачем всяким чертям поганым знать-то, какой он самом деле?! Да-а-а… Наверное, они чего-то там опять задумали интересное. Ну, не моего ума дело. И что, разрешили тебе?
— Что значит — разрешили? Я никого не спрашиваю, что, когда и как мне писать…
— Я не про то… Раз тебя пустили к себе, — значит, разрешили. Иначе ты б к нему и на пушечный выстрел не подошла. Значит, надо так. Ну, пиши тогда…
— Большое спасибо, Марта.
— Я знаю, ты крутая и языкастая… Ты не злись. Я твою «Ярость пророка» читала. Здорово. И про черножопых этих ублюдков все правильно там у тебя написано. А про Дракона, — нет, чего-то не понимаешь ты. Наверное, надо, чтобы поняла. Поэтому и пустили…
— Как интересно. Ну, ладно. А кто платит за весь этот пароход?
— Какой? А… Что значит — кто платит? Гонта платит.
— Что, прямо наличными?
— Елена, ты чего дуркуешь-то? — Марта совершенно неподдельно изумилась. — Ну, а что, кредиткой, что ли?! Конверт в косметичку, и все дела. Да я же не блядь какая, на пять минут и отсосать, я с ним целый вечер, а то и два…
— А куда-нибудь брал он тебя с собой?
— Нет. Ты что… Там такие дела… — Марта закурила очередную сигарету.
А она нервничает, поняла вдруг Елена. Или переживает. Или все сразу… Господи, да что же это такое…
— И какой толщины конверты, если не секрет?
— Секрет. Ничего особенного. Ты что, думаешь, миллионы мне платит, что ли?! Денег мне хватает… Да и не из-за денег я с ним вовсе…
— То есть? — по-настоящему удивилась Елена.
— Ой, да ты как будто не сечешь, — отмахнулась Марта. — Ты смотри… Такой мужик… Он никогда со мной как со шлюхой не обращался. Никогда. И с другими тоже, я знаю… Ну, я деньги брала все равно, ясное дело, я ж не дебильная, понимаю, стоит мне раз не взять, и — прощай, Дракон… А мне… Нам, бабам, что нужно? Чтоб послушали нас, посочувствовали. А он так слушает… — Марта мечтательно подняла глаза к потолку и глубоко затянулась. — Морду кому-нибудь за нас начистили, опять же… Как он этому козлу-то, который со Златничковой… Один удар — семнадцать швов на хлеборезке… Пиздец… Ты же слышала эту историю?
— Конечно, слышала. Кто не слышал…
— А у него с ней не было ничего… Вообще… Да она уже беременная была…
— Откуда ты знаешь?
— Ха, подруга… Я все про него знаю… И понимаю… А если мозгов не хватает, так у меня пизда для этого имеется… Он же псих… Он с ней только разговоры разговаривал… Слушал… И этого ему хватило… Да я только представлю, что, вот скажу я ему, что меня хмырь какой… Не так на меня посмотрел… Или, не дай Бог… И чего он с ним сделает… Я уже от этого одного только кончаю, понимаешь?!
Господи, как все, оказывается, просто, усмехнулась про себя Елена.
— Ты вот тоже… Ты слушаешь, не болтаешь свое, как другие бабы… Я тебя за это уже только за одно расцеловать готова… Понимаешь?
— Понимаю, — Елена улыбнулась, но не снисходительно, а действительно — понимающе.
— Вот… И он… Он же не тянет в койку никогда… Он слушает, слушает, а потом как чего-нибудь скажет, — я охуеваю просто…
— Что скажет?
— Ну… Какая ты прелесть, говорит… Или за руку возьмет… Блин… Телефон нахуй выключает… Все выключает, только музыка остается… И смотрит… И лыбу давит, типа, нравишься ты мне, подруга… Да чтоб под такого мужика залезть, любая баба, хоть королева, хоть кто, полжизни отдаст, — и глазом не моргнет…
— И королева?
— Да ну тебя, — рассердилась Марта. — Я серьезно…
— Извини, — Елена поняла, что Марта знает, — если бы было что-то, она бы тоже это почувствовала.
— Я же не больная какая-нибудь, понимаю, что к чему, — Марта наклонилась к Елене поближе. — Шлюха, это да. Но крыша у меня не протекает. Это с одной стороны. А с другой… Ну, ты сама подумай, где ему себе ровню найти? Ты, вообще, ты представляешь, сколько у него денег? Даже не денег, а… И как это на нас, на баб, действует? И кто за всем этим его самого разглядеть может? Все эти мокрощелки из высшего общества, актрисульки да модельки, — они что, понимают в нем что-нибудь?… Да у них в головах мозгов меньше, чем у меня в сиськах. Но знаешь… Я бы это тоже не подняла. С Драконом… Нет.
— Почему?
— Потому что такой любви, какую он ждет и какую сам дать может, не бывает, — усмехнулась Марта. — Сечешь ты, подруга? Может, и бывало когда-то такое… В прежние времена. А теперь… Что за мужики-то вокруг… И бабы под стать… Мы же всегда под мужиков подстраиваемся… А когда такое встречаешь… Сразу все… Может, и хотелось бы, да где ж силенок взять-то на такое… Не на день, не на два… На всю жизнь… А, ладно. Хуйня это все…
Боже правый, подумала Елена. И она, Господи, и она тоже…
— А ты сама его не боишься?
— Не-е-ет, — протянула, улыбаясь, Марта. — Ты что… Он к себе никого не подпускает, чужих… У него такой приборчик внутри есть, хуй знает, как называется и работает… Но если проверку на нем проходишь и в ближний круг попадаешь… Считай, что жизнь удалась. Так вот, подруга, — Марта потушила сигарету и достала косметичку, поправила помаду на губах.
— А можешь поподробнее?
— Не-а. Не могу. Я только знаю, что он никого никогда просто так не отпускает. Не в смысле… Держит, понимаешь? Упасть не дает. Соломку подстилает. Бережет… Как будто ты сокровище какое, просто… Как будто по его ладони идешь. Иногда даже не замечаешь. Только потом начинаешь понимать… И сама к себе по-другому начинаешь… А крутизна… Это так… Для всяких чертей поганых… Так что ты смотри, подруга, аккуратнее со своей книжкой-то…
Елена никак не могла набраться мужества посмотреть Марте в глаза. Да что это такое со мной, разозлилась она на себя. И, чтобы занять руки, тоже достала сигарету и закурила:
— И что дальше?
— А, — Марта беспечно улыбнулась. — Откуда я знаю… До тридцатника доработаю, потом найду себе какого-нибудь Буратино богатенького, лет под девяносто, из тех, что тут крутятся… А Дракона попрошу, чтобы на прощание пацана мне замастырил… — Марта засмеялась, но, взглянув на Елену, словно осеклась. — Да не пугайся ты так, шучу я. Ему со мной удобно и приятно было, я знаю. Я молодая, чистая, за собой слежу и никому без резинки не даю… Кроме него, понятно. Он этого терпеть не может — резинки всякие, прокладки… И завожусь на него с пол-оборота… Конечно, на прием к его величеству со мной не сунуться, но в остальном — полный порядок. Да и поговорить со мной можно. Он всегда так над моей болтовней посмеивается… Мелочь, а приятно.
— Скажи, пожалуйста… Никогда у тебя не возникало насчет него никаких планов?
— Чего?! Ну, подруга, ты вообще, — Марта покрутила у виска пальцем. — Кто он, и кто я… Понимать надо. Конечно, я бы от счастья, наверное, на месте усралась бы, если бы он что-нибудь такое… Но это так, в принципе. А на самом деле… Нет, конечно.
— И ваши отношения…
— Да нет у меня с ним никаких «отношений», — поморщилась Марта. — Просто я к телу допущена, потому что он молодой, здоровущий, отпадно красивый и свободный мужик, которому оттягиваться нужно куда сильнее, чем любому другому… куда-то же надо эту хренотень девать, что в нем кипит. Дело делом, а без настоящей-то пизды, чтоб горячо и скользко, любому скучно. Даже Дракону.
— А тебя устраивает роль громоотвода?
— Еще как устраивает, — кивнула Марта. — Да меня в жизни, может, никто никогда не слушал толком. А потом так интересно, красиво, сладко и длинно не… — Марта замешкалась, подбирая слово, что стоило ей, видимо, немалых усилий, но все же нашла, — и просияла: -…не любливал, как он. Когда меня черти в аду станут по-всякому пялить, я про Дракона вспомню — и на небушко взлечу, — Марта посмотрела на Елену и расхохоталась. И вдруг нахмурилась: — Ты его не обижай, смотри, подруга. Мы со всей своей хуйней и одной чешуйки его не стоим, поняла? Я вот на тебя смотрю и думаю — чего-то в тебе такое есть, наверное, раз он на тебя запал. Наверное, ты ему ровня… но это ничего не значит, подруга. Только если ты его полюбить сможешь… Тогда не зря. Тогда пускай, тогда не жалко… А если нет, то ему со мной лучше будет. А тебя Бог накажет. Поняла?
— Ну, уж это вряд ли, — криво усмехнувшись, сама того не замечая, употребила Елена одну из любимых майзелевских присказок. — Больше, чем есть, уже не накажет…
Елена даже не поняла, как у нее это вырвалось. Последнее время она так часто думала об этом, что слова просто выпали из нее…
Марта, хотевшая еще что-то сказать, будто споткнувшись, умолкла, приоткрыла нежный алый рот и долго смотрела на Елену. Очень долго… И вдруг слезы, одна за другой, покатились у нее из глаз:
— Ой… Как же это… Нет… Так… не может такого быть… Елена… А дракончики маленькие как же?!. Это что же такое делается-то, Господи, ты чего, Господи Иисусе, ты охуел, что ли?!. Он же… Если он тебя любит… Он же не сможет больше ни с кем никогда… Он дурак такой, на всю голову отмороженный… Ой, мама, ой, мамочка…
Марта рванулась, сгребла Елену в охапку, прижала к себе изо всех сил, зашептала в самое ухо горячо, сбивчиво:
— Это хуйня, подружка, хуйня на постном масле, слышишь?! Он чего-нибудь придумает обязательно, это же Дракон, понимаешь, он с Богом добазарится, он с ним всегда такие дела трет, ему Бог отказать не может, он тебя отмажет, подруженька дорогая, обязательно отмажет, слышишь?! Ты только люби его, не обижай, он дурак такой, самый лучший, других таких нет, не бывает, Елена, ты только люби его, люби! Ах, Господи, да что ж это за такая ебаная жизнь?!.
…Господи, да что же это за такая жизнь, думала Елена, летя в потоке автомобилей за рулем своего старенького «пыжика» восемьдесят лохматого года издания, и слезы, душившие ее, все никак не могли пролиться. Что же это такое, что же они все про него такое понимают, короли и шлюхи, трактирщики и кардиналы, фермеры, менты, лекари и пекари, — что такое, чего я, чего мы не понимаем?! Как это произошло, когда и почему мы так от людей оторвались, что случилось, что же он с нами и с ними сотворил такое, Господи?!.
Елена стукнула кулачком по красному треугольнику аварийной сигнализации и, съехав на техническую полосу, резко затормозила, забыв выключить передачу. «Пыжик» обиженно хрюкнул и заглох. Елена сидела, не шевелясь, с огромным комком в горле. Не прошло и трех минут, как она услышала сзади басовитое рявканье полицейской сирены, а еще спустя мгновение — стук в боковое стекло.
Елена покрутила ручку, опуская прозрачную преграду. В проеме возникла огромная простецкая физиономия полицейского вахмистра:
— Что случилось, милая пани? Вам плохо?
Да, мне плохо, подумала Елена, мне просто так плохо, как, наверное, никогда еще не бывало, только что тебе… Надо же, как смотрит участливо, и полицейские у нас такие стали — не менты, а сплошь дяди Степы какие-то… И машины у них, как у министров… Да что это со мной, в самом деле?!.
— Вы меня слышите, милая пани? Вам нужна помощь? — снова донесся до нее голос полицейского.
Елена вымученно-дежурно улыбнулась, отрицательно помотала головой:
— Нет-нет, спасибо… Я в порядке… Я… Заглох двигатель просто…
— Так и не удивительно, — проворчал вахмистр, выпрямляясь. — Разве ж можно на таком металлоломе ездить, это ж форменное самоубийство, и как такое техосмотр-то пропустил…
В этот момент у него в ухе ожило переговорное устройство. Он выслушал сообщение, слегка наклонив голову и прижимая динамик пальцем:
— Понял… В лучшем виде, не извольте беспокоиться, пан комиссар, — он как-то странно посмотрел на Елену и вздохнул:
— Приказано вас сопроводить, пани Томанова.
— Куда сопроводить? — не поняла Елена.
— Куда скажете, туда и сопроводить, — пожал плечами полицейский и улыбнулся. — Адрес назовите, милая пани, и за нами выезжайте аккуратненько. Доставим в лучшем виде.
Елена поняла, что спорить бесполезно, и назвала адрес. Полицейский кивнул, наклонился, просунул руку в салон и повернул ключ в замке зажигания. «Пыжик» похрюкал и застрекотал клапанами. Послушав звук двигателя, полицейский снова вздохнул:
— Пора вашему старичку на покой. Вон как молотит-то, того и гляди, поршневую переклинит… Еще в аварию попадете… Ну, мы впереди, а вы за нами.
Он пошел назад, к патрульному автомобилю. Снова рявкнув — коротко-предупредительно — сиреной, сверкающе-новый полицейский «Мерседес», включив весь комплект проблесковых маячков, выехал на полосу движения, объехал Елену и, подождав, когда она выедет следом, плавно тронулся, не спеша набирая скорость.
То и дело озабоченно поглядывая в зеркало заднего вида, словно проверяя, не потерялась ли Елена, полицейский пробурчал, ни к кому не обращаясь:
— Что ж он, бабе-то своей нормальную тачку купить не может, что ли?
— Кто? — спросил напарник, молодой парень, такой же здоровый и румяный, как сам вахмистр, так что их легко можно было принять за папочку с сыночком.
— Кто-кто… Дракон, кто…
— Че-о-о-о-о?!? — завопил напарник. Подпрыгнув на сиденье, он вывернул шею на сто восемьдесят градусов, пытаясь разглядеть Елену в едущем сзади «пыжике»: — Это как же? Че, в натуре, его это баба?!
— А ты сядь, сядь, — пробурчал опять старшой. — Не нашего ума дело…
— Ну, блин, че творится… Я думал… А красивая хоть?!
— Цыц, щенок! Нам с тобой таких принцессочек только в кино показывают, чтоб колом стояло, не падало… Эх, чудны дела твои, Господи…
ПРАГА. ИЮЛЬ
Ночью Елена не спала. По-настоящему не спала. Сначала всплакнула, — как она сама это называла, развела сырость на подушке, потом вертелась, пробовала читать, и, наконец, решила отполировать свое выдающееся состояние духа абсентом. И уже почти преуспела, но вспомнила, что вставать-то в половине шестого…
Утром она долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале. И, как ни странно, осталась вполне довольна. Конечно, не Марта, думала Елена, и старше лет на десять, и, э-э-э, форм-фактор не совсем голливудский, но все на месте, вот только пиллинг не помешал бы, все-таки не девочка… Ну, погоди у меня, усмехнулась Елена, мы еще посмотрим, кто кого когда и где… Она долго рисовала лицо и перебирала гардероб. Это ее всегда успокаивало.
А Майзель расколол ее прямо с порога. После обычных утренних колкостей вдруг сказал:
— Вероятно, настало время мне заткнуться и выслушать вас. Ныряйте, пани Елена, тут неглубоко.
Она замолчала на полуслове и собралась уже было ответить очередной дерзостью, но передумала. Наверное, знает уже, скотина такая, подумала Елена. Плечи у нее опустились:
— Я вчера пообщалась с вашей девушкой для интимных встреч… Где вы находите таких людей, пан Данек? Откройте секрет…
— Нет никакого секрета, — он покачал головой, улыбнулся. — Все люди ходят по этой самой земле, пани Елена. Нужно просто научиться сдувать с них мусор…
— Но это же и есть самое трудное.
— Не знаю. Возможно. Даже наверняка. Но у меня получается… Идите в душ.
— Что?!
— Горячий, потом контрастный, потом опять горячий душ. Минут пятнадцать, в общей сложности. Туда, пожалуйста, — он опять нажал какую-то кнопку, и в стене образовался проем.
— Пан Данек…
— Разговорчики, — Майзель так на нее посмотрел, что Елена невольно сделала шаг в указанном направлении. И страшно разозлилась на себя за это. — Халат на батарее. И не вздумайте со мной спорить, а то я разгневаюсь.
Она пробыла в душе не четверть часа, а минут, наверное, сорок. Когда Елена вышла в кабинет, Майзель стоял у окна, глубоко засунув руки в карманы брюк и раскачиваясь медленно с пяток на носки… Услышав ее шаги, он обернулся:
— Отлично. А теперь — сюда, — он опять нажал кнопку на своем чудо-брелке.
Там должно быть минимум сто кнопок, как они там умещаются, как это вообще все крутится, с раздражением подумала Елена. Она увидела, как центральная часть дивана поднимается и превращается в кушетку для массажа.
— Пан Данек, это, наконец…
— Разговорчики. Ложитесь и не забудьте расстегнуть халат.
— А если…
— Не думаю, что третья мировая война начнется именно сейчас.
— Не смешно.
— И не надо.
— Вы чего-нибудь не умеете?
— Многого. К сожалению…
Она легла на кушетку, Майзель скинул свой плащ-пиджак, подошел, одним движением сдернул с нее халат и тут же накрыл большим, пушистым, удивительно нежным полотенцем, достал откуда-то флакончик массажного масла, вылил себе на руки и немного Елене на спину и начал ее разминать.
— Ну-ка, расслабьтесь, — проворчал он. — Я вас не съем…
Лучше бы ты меня съел, подумала Елена. Тогда бы все сразу кончилось… Но промолчала. Он, кажется, правильно это понял и тоже промолчал, — только вздохнул.
Елена на самом деле очень быстро расслабилась и поплыла. И ее развезло так, как никогда не развозило от массажа и даже от занятий любовью — нечасто. Такие у него были руки…
— Ну, как? Чуточку полегче? — спросил он, улыбаясь, и вытирая ладони салфеткой.
— Это восхитительно. Спасибо, — прошептала Елена, все еще лежа с закрытыми глазами и не желая шевелиться, боясь растерять хотя бы капельку волшебного тепла и дрожащей радости в каждой клеточке своего тела.
Он присел на диван прямо перед ее лицом, опять улыбнулся:
— Расскажите мне, пани Елена.
— Что?
— О себе.
— А вы чего-нибудь обо мне не знаете?
— Я ничего не знаю о вас. Это вы знаете обо мне уже практически все. Мне известны лишь факты вашей жизни. Конечно, я читал вас, но это так опосредованно… Кто ваши подруги, друзья…
— Мужчины, — закончила она его фразу.
— Это как раз меня не интересует, — он отрицательно качнул головой.
— Ну, отчего же. Это ведь тоже обо мне…
— Нет. Это не о вас. Это о них. Они мне неинтересны. Если нужно, я их просто вытру, чтобы они не мешали мне разговаривать с вами.
Вот о чем она говорила, поняла Елена. Все мужчины всегда чем-нибудь обижают женщин, а он просто не может это перенести. И реагирует так, как только и может реагировать персонаж его масштаба, — просто вытирает, как след от кофейной чашки на столе. А сам-то?!? Господи, да что же это такое…
— Мне совестно, честное слово. У вас столько дел, а вы возитесь со мной уже часа два, не меньше…
— Я все успею, дорогая. Не волнуйтесь. Послезавтра мы вылетаем в Намболу, так что вы нужны мне в полной боевой готовности.
— Ах, так вот оно что…
— Нет, пожалуйста. Я не хочу с вами сегодня говорить о делах. Я вообще не хочу говорить, я хочу слушать…
То ли он окончательно загипнотизировал ее всем этим, — вниманием, массажем, тихим низким голосом, — то ли по какой-то другой причине, объяснить которую Елена была не в состоянии, хоть убей, но она подчинилась. И, по-прежнему лежа и ощущая умиротворяющее тепло во всем теле, стала рассказывать ему о журнале, о главном редакторе и старинном друге и ученике ее отца Ботеже, о Полине, о Бьянке, которая, будучи глупой болтушкой и болтливой глупышкой, впрочем, премиленькой, умудрялась сверстывать на компьютере несверстываемые в принципе блоки материалов, о том, что она перестала понимать, что творится вокруг нее и с ней, особенно с тех пор, как она узнала его, о том, что она чудовищно устала, что ей хочется просто поваляться на песке у теплого моря и ни о чем, ни о ком не думать, — только о песке и о море… А он слушал ее, улыбался, кивал, где нужно — вздыхал и соглашался, где нужно — хмурился и качал головой или грозно прищуривался… Елена вдруг умолкла и подозрительно посмотрела на Майзеля:
— Вы это подстроили, не так ли?
— О чем это вы?!
— Марта. Массаж. Это…
— Вы слишком высокого мнения о моих талантах провокатора, пани Елена. Вы мне просто ужасно нравитесь.
— Что?!
— Извините. Что выросло, то выросло. Я должен был это сказать.
— Вы… Вы все-таки пытаетесь меня клеить, да?! Я, кажется, вас предупреждала…
— Я вас не клею, пани Елена, — мягко сказал Майзель. — Я даже не ухаживаю за вами, если вы об этом. Я просто даю вам понять, что вы мне ужасно нравитесь. Что я дорожу вашим мнением и… и… и вами вообще. Что вы удивительная женщина, что мне с вами хорошо и интересно, а без вас — пусто и скучно. Что мне приятно доставлять вам удовольствие и видеть, как вы радуетесь и оживаете. И трогать мне вас приятно, я это тоже вовсе не собираюсь от вас скрывать. И я торжественно обещаю вам, что после Намболы — не сразу, может быть, на следующей неделе, но я обязательно отвезу вас в Словению, в Порторож, попрошу Александра сдать нам с вами его летнюю виллу и устрою вам дней десять настоящего курорта, которого у вас в жизни никогда не было — солевые ванны, грязь, море, массаж, минеральный комплекс…
Утром она долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале. И, как ни странно, осталась вполне довольна. Конечно, не Марта, думала Елена, и старше лет на десять, и, э-э-э, форм-фактор не совсем голливудский, но все на месте, вот только пиллинг не помешал бы, все-таки не девочка… Ну, погоди у меня, усмехнулась Елена, мы еще посмотрим, кто кого когда и где… Она долго рисовала лицо и перебирала гардероб. Это ее всегда успокаивало.
А Майзель расколол ее прямо с порога. После обычных утренних колкостей вдруг сказал:
— Вероятно, настало время мне заткнуться и выслушать вас. Ныряйте, пани Елена, тут неглубоко.
Она замолчала на полуслове и собралась уже было ответить очередной дерзостью, но передумала. Наверное, знает уже, скотина такая, подумала Елена. Плечи у нее опустились:
— Я вчера пообщалась с вашей девушкой для интимных встреч… Где вы находите таких людей, пан Данек? Откройте секрет…
— Нет никакого секрета, — он покачал головой, улыбнулся. — Все люди ходят по этой самой земле, пани Елена. Нужно просто научиться сдувать с них мусор…
— Но это же и есть самое трудное.
— Не знаю. Возможно. Даже наверняка. Но у меня получается… Идите в душ.
— Что?!
— Горячий, потом контрастный, потом опять горячий душ. Минут пятнадцать, в общей сложности. Туда, пожалуйста, — он опять нажал какую-то кнопку, и в стене образовался проем.
— Пан Данек…
— Разговорчики, — Майзель так на нее посмотрел, что Елена невольно сделала шаг в указанном направлении. И страшно разозлилась на себя за это. — Халат на батарее. И не вздумайте со мной спорить, а то я разгневаюсь.
Она пробыла в душе не четверть часа, а минут, наверное, сорок. Когда Елена вышла в кабинет, Майзель стоял у окна, глубоко засунув руки в карманы брюк и раскачиваясь медленно с пяток на носки… Услышав ее шаги, он обернулся:
— Отлично. А теперь — сюда, — он опять нажал кнопку на своем чудо-брелке.
Там должно быть минимум сто кнопок, как они там умещаются, как это вообще все крутится, с раздражением подумала Елена. Она увидела, как центральная часть дивана поднимается и превращается в кушетку для массажа.
— Пан Данек, это, наконец…
— Разговорчики. Ложитесь и не забудьте расстегнуть халат.
— А если…
— Не думаю, что третья мировая война начнется именно сейчас.
— Не смешно.
— И не надо.
— Вы чего-нибудь не умеете?
— Многого. К сожалению…
Она легла на кушетку, Майзель скинул свой плащ-пиджак, подошел, одним движением сдернул с нее халат и тут же накрыл большим, пушистым, удивительно нежным полотенцем, достал откуда-то флакончик массажного масла, вылил себе на руки и немного Елене на спину и начал ее разминать.
— Ну-ка, расслабьтесь, — проворчал он. — Я вас не съем…
Лучше бы ты меня съел, подумала Елена. Тогда бы все сразу кончилось… Но промолчала. Он, кажется, правильно это понял и тоже промолчал, — только вздохнул.
Елена на самом деле очень быстро расслабилась и поплыла. И ее развезло так, как никогда не развозило от массажа и даже от занятий любовью — нечасто. Такие у него были руки…
— Ну, как? Чуточку полегче? — спросил он, улыбаясь, и вытирая ладони салфеткой.
— Это восхитительно. Спасибо, — прошептала Елена, все еще лежа с закрытыми глазами и не желая шевелиться, боясь растерять хотя бы капельку волшебного тепла и дрожащей радости в каждой клеточке своего тела.
Он присел на диван прямо перед ее лицом, опять улыбнулся:
— Расскажите мне, пани Елена.
— Что?
— О себе.
— А вы чего-нибудь обо мне не знаете?
— Я ничего не знаю о вас. Это вы знаете обо мне уже практически все. Мне известны лишь факты вашей жизни. Конечно, я читал вас, но это так опосредованно… Кто ваши подруги, друзья…
— Мужчины, — закончила она его фразу.
— Это как раз меня не интересует, — он отрицательно качнул головой.
— Ну, отчего же. Это ведь тоже обо мне…
— Нет. Это не о вас. Это о них. Они мне неинтересны. Если нужно, я их просто вытру, чтобы они не мешали мне разговаривать с вами.
Вот о чем она говорила, поняла Елена. Все мужчины всегда чем-нибудь обижают женщин, а он просто не может это перенести. И реагирует так, как только и может реагировать персонаж его масштаба, — просто вытирает, как след от кофейной чашки на столе. А сам-то?!? Господи, да что же это такое…
— Мне совестно, честное слово. У вас столько дел, а вы возитесь со мной уже часа два, не меньше…
— Я все успею, дорогая. Не волнуйтесь. Послезавтра мы вылетаем в Намболу, так что вы нужны мне в полной боевой готовности.
— Ах, так вот оно что…
— Нет, пожалуйста. Я не хочу с вами сегодня говорить о делах. Я вообще не хочу говорить, я хочу слушать…
То ли он окончательно загипнотизировал ее всем этим, — вниманием, массажем, тихим низким голосом, — то ли по какой-то другой причине, объяснить которую Елена была не в состоянии, хоть убей, но она подчинилась. И, по-прежнему лежа и ощущая умиротворяющее тепло во всем теле, стала рассказывать ему о журнале, о главном редакторе и старинном друге и ученике ее отца Ботеже, о Полине, о Бьянке, которая, будучи глупой болтушкой и болтливой глупышкой, впрочем, премиленькой, умудрялась сверстывать на компьютере несверстываемые в принципе блоки материалов, о том, что она перестала понимать, что творится вокруг нее и с ней, особенно с тех пор, как она узнала его, о том, что она чудовищно устала, что ей хочется просто поваляться на песке у теплого моря и ни о чем, ни о ком не думать, — только о песке и о море… А он слушал ее, улыбался, кивал, где нужно — вздыхал и соглашался, где нужно — хмурился и качал головой или грозно прищуривался… Елена вдруг умолкла и подозрительно посмотрела на Майзеля:
— Вы это подстроили, не так ли?
— О чем это вы?!
— Марта. Массаж. Это…
— Вы слишком высокого мнения о моих талантах провокатора, пани Елена. Вы мне просто ужасно нравитесь.
— Что?!
— Извините. Что выросло, то выросло. Я должен был это сказать.
— Вы… Вы все-таки пытаетесь меня клеить, да?! Я, кажется, вас предупреждала…
— Я вас не клею, пани Елена, — мягко сказал Майзель. — Я даже не ухаживаю за вами, если вы об этом. Я просто даю вам понять, что вы мне ужасно нравитесь. Что я дорожу вашим мнением и… и… и вами вообще. Что вы удивительная женщина, что мне с вами хорошо и интересно, а без вас — пусто и скучно. Что мне приятно доставлять вам удовольствие и видеть, как вы радуетесь и оживаете. И трогать мне вас приятно, я это тоже вовсе не собираюсь от вас скрывать. И я торжественно обещаю вам, что после Намболы — не сразу, может быть, на следующей неделе, но я обязательно отвезу вас в Словению, в Порторож, попрошу Александра сдать нам с вами его летнюю виллу и устрою вам дней десять настоящего курорта, которого у вас в жизни никогда не было — солевые ванны, грязь, море, массаж, минеральный комплекс…