Давыдов Вадим. Год Дракона

   — Не нужно, Павел. То, что я себе… Не дай тебе Б-г, малыш. А тебе я обязан.
   — Да чего… — Павел засопел. И, поколебавшись, пожал протянутую руку.
   — Гонта, — повернулся Майзель к Богушеку, продолжая сжимать руку Жуковича, — деньги у тебя…
   Павел дико посмотрел на Майзеля:
   — Да иди ты нахуй с деньгами со своими!!! — заорал он и выдернул ладонь. — Нахуй мне деньги твои не нужны, понял?!?
   Майзель взял его за плечо и тряхнул так, что Жукович поперхнулся:
   — Ты что, дурак?! Думаешь, я откупаюсь от тебя?! То, что ты для нас сделал, никакими деньгами не измерить. Никакими, Павел. А деньги возьми. Мы улетим сейчас, пока устаканится все, зубы на полку сложишь, — он взял протянутую Богушеком пачку банкнот и пихнул Павлу в карман. — И не пропадай, слышишь? К делу пристроим, только разгребем чуть это дерьмо. Обещаю.
   Павел смотрел, на него, смотрел… Наверное, все же поверил. И сказал, вздохнув:
   — Баба твоя — чистое золото, бля. Как она тут всех вокруг барышни строила — это пиздец. Вытащила ее…
   — Спасибо тебе, Павел. Ты молодец.
   — Да ну… — он махнул рукой, вздохнул опять горестно. И спросил вдруг: — А Лукадрищева ебнули уже?
   — Нет, Павел.
   — Че, судить, небось, собираетесь? — он скривился насмешливо. — Дал бы ты мне его минут на пять, Дракон, — у Павла на лбу надулись вены и заметались на щеках желваки. — Я бы эту суку ебучую так бы… Это же он приказал, гандон, сука, тварь, я знаю, это он приказал…
   — Прекрати истерику, — снова тряхнул его Майзель. — Прекрати, Павел. Будь мужчиной.
   — Нахуй все, — всхлипнул Павел. — Нахуй все, бля… Ты знаешь, че для меня Андреич… Они, хуесосы, думали, «ешка» бензиновая… Думали, взорвется нахуй… А ни хуя… Вот барышня и… Успел я, бля…
   Он дернулся так, будто залпом выпил стакан зеленки, и посмотрел опять на Майзеля:
   — Дай мне его, Дракон. На пять минут. На одну минуту дай. Я его разорву, суку, нахуй…
   — Я не могу, Павел, — покачал головой Майзель. — Елена ему слово дала. В обмен на Сонечку и наших заложников…
   Павел окаменел. И поднял на Майзеля глаза, спросил срывающимся шепотом:
   — Какое… Какое, нахуй, слово?!
   — Слово, что мы ему жизнь оставим. Он улетит сегодня, Паша.
   — У… Куда улетит?!
   — В Корею. К великому вождю Киму… И поверь, ему там…
   Павел вдруг отшвырнул руку Майзеля со своего плеча и попятился:
   — Нет. Ни хуя этого не будет.
   — Павел, — Майзель поморщился, как от зубной боли.
   — Ни хуя, — прошипел Жукович. — Это вы ему слово дали. Господа благородные… А я… Бог не фраер, он все видит. Понял, Дракон?! Бог не фраер. Вот те крест святой, хоть ты в нашего Христа и не веришь, — Павел быстро и не очень умело перекрестился.
   — Слово надо держать, малыш. Иначе нельзя. Только так.
   — Ну и держи. А я… Хуй он у меня улетит куда-нибудь, понятно?!?
   И Жукович развернулся.
   — Павел! Вернись!
   Но Жукович, даже не обернувшись, в два прыжка преодолел отрезок коридора до двери пожарного выхода и повис на руках у подхвативших его «ночных дьяволов»:
   — Пустите!!! Пустите, суки!!!
   — Пустите его, — сказал Гонта.
   Бойцы отпустили Павла, и он рванул вниз по лестнице, на улицу. Майзель развернулся к Богушеку:
   — Да?
   — Да брось ты, — махнул рукой Гонта. — Пусть побегает, остынет. Нормально все, в цвет. Что ты, запрешь его? Что он может?
   — Я его не знаю.
   — Брось, — с нажимом сказал Богушек. — Пацан какой-то, сопляк… Брось, Дракон. Иди к Елене, к малышке… я прослежу.
   — Смотри не протухни, Гонта, — хмуро сказал Майзель. — Готовьте эвакуацию.
   И вернулся в палату, тихо притворив за собой дверь. Подошел, опустился на табуретку рядом с Сонечкиной кроватью.
   — Кто там кричал? — спросила Елена, повернувшись к нему.
   — Павел.
   — Господи… Бедный мальчик…
   — Мы о нем позаботимся.
   — Ах, Боже мой… Разве он думает об этом сейчас?! Он так привязался к ним… Господи, Данечку, как же это ужасно все…
   — Как она?
   — Все по-прежнему. Она слышит все, Данечку. Только говорить не может, ей тяжело…
   — Укол. Она должна спать.
   — Врач сказал, нельзя. Пусть будет пока… Что слышно про наших детей?
   — В порядке наши дети, — усмехнулся Майзель. — Домой летят…
   — Как вам удалось?!
   — Это тебе удалось. Сначала тебе, жизнь моя. А потом уже нам. Вместе с тобой… Нам вместе все всегда удается, ангел мой. Или почти все…
   — Все живы?!
   — Даже эти оловянные солдатики, что их возили, и те живы, — Майзель усмехнулся. — Все хотят жить и заниматься любовью, дорогая…
   — Я помню, — Елена дернула его легонько за ухо. — Ты тоже…
   — Обязательно. Теперь и я — тоже…
   Дверь открылась, показалась физиономия Гонты:
   — Все готово, реанимобиль здесь, сопровождение, самолет ждет. Едем?
   — Едем, — Майзель поднялся.

МИНСК, 20 МАЯ. ДОРОГА НА СМОЛЕВИЧИ. УТРО

   Павел летел, выжимая из «шестерки» последние соки, по проселкам в сторону Смолевичей. Он догадался, что на трассе его сразу остановят у поста ГАИ — наверняка чехи там уже все перекрыли.
   — Хуй ты у меня куда-нибудь улетишь, — рычал Павел, раскручивая тахометр до красной черты и заглушая этим рычанием натужный вой движка. — Хуй тебе в рот, сука, гандон, блядь, пидор гнойный, понял?! Мы десант, от нас не уйдешь, хуй тебе, сука! Все, пиздец подкрался незаметно! Нахуй ты у меня полетишь! Зажарю тебя, сука, блядь поганая!…
   Взгляд его упал на телефон, который подпрыгивал на переднем сиденье, норовя улететь куда-нибудь. Павел схватил его и надавил кнопку быстрого набора номера Олеси.
   Девушка ответила мгновенно:
   — Алло! Пашенька! Алло!
   — Олеська! — заорал Павел что было мочи. — Олеська, я Лукадрищева сейчас завалю! Я тебя люблю, Олеська!!!
   — Пашенька! — закричала девушка. — Пашенька, где ты, Пашенька?!.
   — Я уже! — продолжал орать Павел, уже видя замаячившие впереди постройки аэропорта. — Я сейчас! Не реви, дура, я тебя люблю!!!
   И, кинув телефон и надавив на газ, снова заорал:
   — Мы! З беларуских! Лясоў! Партызаны! Хуй ты у меня куда улетишь, блядь!
   Олеся поняла, что Павел едет в аэропорт, — шестым чувством поняла. Схватив все деньги, что у нее были и сунув телефон в карман курточки, Олеся натянула кроссовки и, вылетев на улицу, бросилась к стоянке такси, к первой же машине:
   — Дядечка, миленький!!! В аэропорт, пожалуйста, пожалуйста, скорее!!!
   — Ты че?! Больная, что ли?! — удивился таксист. — Че случилось-то?!
   — Дядечка, скорее!!! — Олеся заплакала. — Пожалуйста… Там… Там Пашенька…
   — Ну, ясно, понял. Пашенька, — усмехнулся таксист. — Пятьдесят.
   Олеся швырнула ему в лицо деньги — все банкноты до единой, так, что мужик едва успел среагировать, обежала машину и шлепнулась на переднее сиденье:
   — Скорее, пожалуйста, скорее!!!
   — Да ладно, успеем, никуда твой Пашенька не убежит, — усмехнулся дядька. — От бы за мной кто так побегал, е-мое…
   Они вырулили на проспект. Таксист покрутил рукоятку настройки магнитолы:
   — Че за хренотень? Все станции молчат, как воды в рот… Вроде и не профилактика сегодня…
   — Это чехи, — всхлипывая, сказала Олеся. — Они здесь уже, началось…
   — А ты откуда знаешь?! — вытаращив глаза на девушку, гаркнул таксист.
   — Я знаю… Скорее, ради Бога, скорее!
   На посту ГАИ дорога в обе стороны была перегорожена шлагбаумом, за которым стояли два бронеавтомобиля с королевскими гербами. По договору с Фронтом национального спасения чешских флагов десантники нигде не поднимали, чтобы не провоцировать слухов об оккупации. А вот бело-красно-белый флаг над постом уже развевался…
   — Приехали, — сказал таксист и открыл дверь, собираясь выходить, но десантник, улыбнувшись сквозь плексиглас сферы, поднял автомат стволом вверх и сделал такое движение рукой, — «разворачивайся». Таксист сплюнул и подчинился:
   — Ну, и че теперь? Домой? — ему страсть как не хотелось расставаться с деньгами, да ведь жалко девку, лица на ней нет…
   — В объезд. Пожалуйста. Мне нужно туда. Пожалуйста, — прошептала Олеся, упершись остановившимся взглядом в заграждение и солдат. — Там Пашенька… Он проехал туда… Он мне пять минут назад позвонил… Пожалуйста!!!
   Посмотрев на Олесю, таксист крякнул и, развернувшись, направил автомобиль под мост, в сторону объезда…

МИНСК, 20 МАЯ. АЭРОПОРТ «СМОЛЕВИЧИ». УТРО

   Они стояли у трапа своего летающего госпиталя, наблюдая, как самолет Лукашенко рулит на взлетную полосу. Все состоялось, как и было условлено. Аэропорт и диспетчерскую службу уже контролировали высадившиеся вторым эшелоном десантники королевской воздушной пехоты, и в часе подлетного времени находились в воздухе первые транспорты третьего эшелона с бойцами Беларуской Краевой Абароны.
   Елена вышла из самолета, спустилась по трапу, подошла к Майзелю и вдруг обняла его, прижалась изо всех сил.
   — Что, ангел мой? Что?!
   — Ты успел, — Елена подняла к нему лицо. — Я, наверное, никогда не смогу понять, как тебе это удается…
   — Что?! Говори!
   — Ей делают операцию…
   — Сейчас?!
   — Да, ящерка. Сейчас. Кровоизлияние в селезенку, она не спала поэтому, наверное… Если бы не сегодня, там лопнул бы этот кровяной мешок, вряд ли удалось бы ее спасти…
   — Шансы?
   — Все будет в порядке. Это несложная операция, они даже не режут ничего, достаточно лапароскопии… Господи, прости меня, с каким удовольствием я выстрелила бы ему прямо в его поганую усатую рожу…
   — Теперь ты понимаешь, — вздохнул Майзель.
   — Да. Наверное…
   — Иди туда, ангел мой. Будь с ней. Будь с ней, прошу тебя…
   Лайнер Лукашенко уже вырулил на финишную прямую и остановился, раскручивая турбины. Вдруг они увидели, как из ангара в двух-трех сотнях метров от полосы, обрушив ворота, вылетел ярко-желтый, с низко посаженной кабиной, автомобиль-заправщик и помчался прямо к самолету. Из-за рева реактивных турбин двигателя машины не было слышно, но сомневаться в намерениях сидевшего за рулем не приходилось.
   Это же Павел, понял Майзель. И заревел:
   — Огонь!!!
   — Сдурел, — усмехнулся Богушек. — Не успеют, инерция-то какая… Ай да Павличку, ай да молодец…
   И добавил вдруг по-русски, отчего Майзель резко повернул к нему голову:
   — А Бог — Он, в натуре, не фраер…
   Все произошло за какие-то секунды. Смяв редкое оцепление, открывшее все-таки огонь по заправщику, желтый снаряд, уже охваченный пламенем, влетел под крыло лайнера…
   Два взрыва слились в один. Майзель даже не пригнулся, — встретил лицом палящее дыхание взлетевшего вверх огненного вихря. Только закрыл глаза… А когда открыл, на взлетной полосе валялись горящие обломки, и со всех сторон к ним мчались автомобили, — военные, медицинские, пожарные…
   Елена выскочила из самолета, ссыпалась по трапу, вцепилась в него:
   — Что?!? Что это?!?
   — Павел.
   — Боже правый…
   — Пашенька!!! — услышали они истошный крик и, повернувшись, как по команде, увидели бегущую к ним фигурку Олеси. — Пашенька!!!
   Она споткнулась, упала, вскочила, опять побежала… Майзель смотрел на нее, прижимая к себе Елену, и даже думать ни о чем не мог, — какие-то ошметки, а не мысли…
   Богушек, прищурясь, глядел неотрывно в сторону обломков. И вдруг прижал пальцем притаившийся в ухе динамик переговорного устройства:
   — Жив!? Сюда его, быстро, смотрите, не покалечьте мальчишку!!! — и, повернувшись к Майзелю, расплылся в счастливой ухмылке: — Догадался выпрыгнуть, смотри-ка… А, пожалуй, возьму я его к себе в бурсаки…
   — Гонта. Ты мудак, — Майзель продолжал смотреть в сторону Олеси, которая приближалась удивительно медленно.
   — Так точно, — еще шире ухмыльнулся Богушек.
   — Я тебя предупреждал…
   — А я облажался, — согласно кивнул Гонта и посмотрел на Майзеля с Еленой, мгновенно стерев ухмылку с лица. — Облажался я, голубки. Первый раз в жизни я так облажался. Старый стал, наверное. Пойду на пенсию…
   Бронемашина с «дьяволами» с визгом затормозила в двух шагах от них. Бойцы вытащили ободранного и перепачканного Жуковича и поставили его перед Майзелем, как куклу, поддерживая, чтоб не упал, — от удара о землю при прыжке и последовавшим взрывом Павла контузило. Он дико улыбался разбитым лицом.
   — Что ж ты натворил, малыш… — Майзель вздохнул.
   Павел посмотрел на него одним глазом:
   — Я его ебнул, Дракон. Это не ты, это я его ебнул. Сам ебнул. Младший сержант вэ-дэ-вэ Жукович, вэ-чэ одиннадцать тридцать пять. Пиздец Лукадрищеву. Понял? Десант, бля. Не хуй собачий… За Андреича с Викторовной… За барышню… За нас всех…
   Олеся, вся мокрая от росы и задыхающаяся от сумасшедшего бега, рванулась к нему:
   — Пашенька!!! Пашенька, родненький, любименький, Пашенька, жив, жив…
   Она повисла на нем, — не столько на нем, сколько на бойцах, которым пришлось держать обоих, целовала, как сумасшедшая, его перепачканную сажей, ободранную физиономию, он еле успевал уворачиваться:
   — Ну, живой я, живой, че ты ревешь-то теперь, дуреха ты ненормальная, — бормотал Павел, прижимая к себе Олесю одной рукой, — вторая висела, как плеть, не то вывих, не то перелом… — Не реви ты, все нормально… Живой я…
   Все смотрели. И молчали.
   Богушек крутанул головой так, что хрустнули позвонки:
   — Остановить мелодраму?
   — Дубль два, — усмехнулся Майзель. — Не надо, Гонта. Мне нравится…
   — Данек, — Елена привстала на носки и дернула его за ухо. — Успокойся. Ты уже ничего не можешь изменить. Забери детей, мальчику нужно первую помощь…
   — Давайте, в самолет, обоих, — решил Майзель. Он покачал головой, посмотрел зачем-то себе под ноги. — Показания давать придется, Паша. Очень на тебя новая власть сердиться будет…
   — По хую мне, — Павел сплюнул на землю комок черно-красной слюны.
   — Ну, мы тебя в обиду не дадим, — Майзель посмотрел на него и вдруг усмехнулся. — Дурак ты, Павел, но это, наверное, со временем пройдет. Я очень надеюсь. Потому что я успел тебя полюбить…
   Он обнял Елену и почти понес ее вверх по трапу, бросив на ходу:
   — Готовьте полосу, и побыстрее. Гонта, я тебя дома убью…
   — Че это он сказал-то? — Павел посмотрел сначала вслед Майзелю, потом на затихшую у него на груди Олесю и перевел растерянный взгляд на Богушека. — Какая, нахуй, любовь?!
   — Эти слова много значат, мальчик, — тихо ответил Гонта, тоже глядя Майзелю вслед. — Если Дракон сказал человеку такое, будет у человека в жизни все хорошо. Ты это поймешь потом, мальчик… Вперед!!!

ИЗ СООБЩЕНИЙ ИНФОРМАЦИОННЫХ АГЕНТСТВ

   Москва, 20 мая. ИТАР-ТАСС. Пресс-центр ФСБ РФ сообщил журналистам, что в Москве и Санкт-Петербурге, а также Челябинске и Хабаровске произведены аресты высокопоставленных военных, арестован, в том числе, заместитель начальника Генерального штаба и главнокомандующий ракетно-космических войск РФ. О причинах ареста было объявлено чрезвычайно скупо — «коррупция, повлекшая за собой государственную измену». Сегодня же из Москвы было выслано несколько десятков сотрудников дипломатических представительств арабских государств, арестовано несколько влиятельных бизнесменов арабского и чеченского происхождения, произведены перестановки в некоторых государственных ведомствах, в том числе в силовых министерствах. Чрезвычайные и Полномочные Послы Ирана, Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов, Йемена и Катара были вызваны в МИД РФ, где им были вручены ноты протеста, о содержании которых ничего не известно. Вечером все указанные дипломаты были отозваны в свои столицы «для консультаций». Российские представительства в этих странах временно прекратили работу. МИД РФ обратился к гражданам России с рекомендацией воздержаться от поездок в арабские страны и Иран.
   Минск, 20 мая. Вступившие в город вместе с частями Беларуской освободительной армии корреспонденты масс-медиа сообщают о поразительном спокойствии, в обстановке которого происходит передача власти. О местонахождении президента Лукашенко и ряда его наиболее одиозных приспешников ничего не известно. Представители БКА и Центральной Рады БНР никак не комментируют этот факт.
   Минск, 20 мая. Столица Беларуси полностью перешла под контроль новых властей. Сообщается, что завтра состоится провозглашение независимости БНР и будут официально подняты государственные флаги исторического, бело-красно-белого колера. В городе повсеместно видны бело-красно-белые полотнища, развешиваемые жителями в окнах домов. Обстановка в столице спокойная, частично ограничено движение по нескольким центральным улицам, однако о введении комендантского часа не сообщается.
   Москва, 20 мая. Комментируя вчерашние события в российской столице, аккредитованные здесь масс-медиа теряются в догадках и выдвигают различные версии. Общее мнение, однако, единодушно связывает происходящее в Москве с трагическими событиями в Беларуси. Официальная версия событий по-прежнему не прозвучала.
   Минск, 21 мая. Сегодня здесь официально провозглашено возрождение Беларуской Народной Республики и объявлен состав переходного правительства, которое будет работать до того момента, пока не состоятся выборы в Центральную Раду БНР, намеченные на осень. Настоящей сенсацией прозвучал тот факт, что министр обороны Беларуси сохранил свой пост и в новом правительстве. Председатель Комитета национального спасения Алесь Пинчук заявил, что вклад министра генерал-лейтенанта Олейникова в укрепление основ военного строительства в Беларуси трудно переоценить, и выразил надежду, что усилия, затраченные Олейниковым, пойдут на пользу новой армии нового государства. В ответном слове министр поблагодарил за оказанное доверие и заверил правительство, что сделает все от него зависящее для того, чтобы армия и народ представляли собой единое целое, как это и должно быть. Аналитики считают, что это решение, хотя и является, мягко говоря, нетрадиционным, в полной мере соответствует внутриполитическим реалиям, сложившимся в стране, и обеспечит полную лояльность военных новым властям. Полагают, что с Олейниковым были проведены секретные переговоры, однако этот факт отказываются комментировать и Комитет национального спасения, и сам генерал, заявив, что имевшие место контакты состоялись в интересах и на благо страны и народа.

ПРАГА, ГОСПИТАЛЬ СВЯТОЙ ЕЛЕНЫ. МАЙ

   Елена сидела на кровати и держала Сонечку за руку. Девочка спала. На шее у нее по-прежнему была фиксирующая повязка, правда, теперь не такая пугающая, как в Минске. Услышав стремительные шаги Майзеля, Елена обернулась и прошептала сердито:
   — Тише, пожалуйста! Она, может быть, десять минут как сама заснула… За трое суток… Ужас какой-то…
   — Это ничего, что ты говоришь по-русски, дорогая? — улыбнувшись, тоже шепотом ответил Майзель. — У тебя неплохо получается…
   — На каком, по-твоему, языке я должна говорить сейчас с ребенком? — перейдя на чешский, прошипела Елена. Она поднялась и оттащила его за рукав в сторону, к окну. — Ты даже сейчас не можешь без своих…
   — Это защитная реакция, ежичек. Не сердись. Сама-то ты как?
   — Нормально. Я смертельно устала, но это пустяки, — Елена замученно улыбнулась.
   Майзель долго смотрел в ее потемневшие глаза. Потом погладил ее ладонью по лицу:
   — Елена…
   — Не надо. Мы ведь никуда… Мы никому не отдадим ее, правда? Ты… ты не можешь поступить так со мной…
   — Нет, Елена. Конечно, нет. Она будет с нами. Я обещаю. Только ведь она уже большая…
   — Это ничего. Нет нужды менять памперсы, — Елена усмехнулась, но лицо ее дрожало так, что Майзелю опять захотелось разорвать кого-нибудь на части. — Я знаю, тебе все это, как…
   — Прекрати. Ты нужна мне, как воздух. Я не могу без тебя дышать. В любом составе, на любых условиях… Ради этого я действительно готов на что угодно. Обещай мне, что ты никогда больше не оставишь меня. Пожалуйста, Елена…
   — Я же обещала, помнишь? Это… просто я должна была… Иначе…
   — Да. Обязательно. Я знаю.
   Она закрыла глаза и потерлась щекой о его руку.
   — Все хорошо будет, елочка-иголочка. Теперь все будет хорошо… Сонечка будет жить с нами, и вырастет, и станет красавицей, и выйдет замуж за принца… Все будет хорошо, жизнь моя, слышишь?!
   — Какой ты Дракон, — засмеялась сквозь слезы Елена, ухватив его легонько за нос. — Ты не Дракон, ты сказочник… Оле Лукойе…
   Наверное, он так никогда и не скажет мне это, с грустью подумала Елена. Ну, что ж… В конце концов, поступки важнее слов. Ну, что ж. Пусть будет, что будет. Я ведь люблю его. И не могу без него. Совсем не могу…
   Ее снова затошнило, — на этот раз очень сильно. Так сильно, что…
   Он увидел, как Елена вдруг странно побледнела. Зрачки у нее стали огромными, она зажала рот рукой и ринулась к умывальнику в углу палаты. Майзель услышал, что ее тошнит…
   Он испугался так, что едва не сел на пол. Какое счастье, что они в больнице… Он нажал кнопку тревоги на брелке. Секунду спустя в палату влетели люди Богушека.
   — Врача ко мне, мигом!!! И кого-нибудь из службы химзащиты с экспресс-анализатором!!! — прорычал Майзель. — Давайте, шевелите задницами!!!
   Он снова бросился туда, к Елене. Она все еще стояла, согнувшись, над раковиной.
   — Ангел мой, ничего не трогай. Слышишь меня?!
   — Что?… — слабым голосом выдавила из себя Елена.
   Она протянула руку, чтобы включить воду. Майзель, скрипнув зубами, перехватил ее пальцы у самого вентиля:
   — Ничего не трогай. Сейчас придет врач и…
   В это время в палату влетели врачи, химики и Богушек. Майзель легко поднял Елену на руки, перенес к окну, уложил на пустую кровать. Сонечка спала, как ни в чем не бывало, — ни свет, ни шум не разбудили ее. Прибежали еще санитары, и кровать с Еленой выкатили сначала в коридор, набитый поднятыми Богушеком по тревоге полицейскими и охраной, а потом в соседнюю палату. Он оставил дрожащую и все еще бледную Елену с медиками, сам метнулся обратно в палату Сонечки, где Богушек и химики колдовали над умывальником:
   — Ну?!?
   Химик развел руками:
   — Ничего нет, пан Данек. Никаких алкалоидов, никаких неизвестных реагентов, абсолютно. А уж из обычных средств так и вообще… Я возьму пробы в лабораторию, но в первом приближении…
   — Понял. О результатах доложить немедленно. Давай, работай!
   Вернувшись к Елене, он присел на кровать, взял ее за руку. Она тихонько сжала ему ладонь:
   — Мне лучше.
   — Жизнь моя, ты меня напугала. — Он повернулся к врачу: — Что это было?
   Докторша странно посмотрела на него и вдруг расплылась в улыбке.
   — Что? Я так по-идиотски выгляжу? — приподнял брови Майзель. — В чем дело?
   — Простите, пан Данек, — смешалась докторша. — Я… простите, Бога ради. Я даже не знаю, что сказать… Собственно… В общем, это вполне заурядный токсикоз, на втором месяце бывает и похлеще…
   — Что?… — выдохнула Елена.
   — Что-о-о?!? — взревел Майзель. — Что вы сказали?!?
   Докторша несколько раз молча открыла рот, переводя растерянный взгляд с Елены на Майзеля и обратно:
   — А… а вы что… Вы…
   — Доктор, вы уверены? — вкрадчиво спросил Майзель голосом дракона, готовящегося спалить парочку городов средней руки.
   Докторша пожала плечами:
   — Я сейчас…
   Она вышла и через минуту вернулась, — с обыкновенным тестом на беременность, какие продаются в аптеках на каждом углу, и протянула его Елене:
   — Вот, проверьте сами, голубушка…
   Елена выбралась из кровати и прошлепала в туалет, по дороге дико посмотрев на Майзеля. Молча проводив ее взглядом, он снова уставился на докторшу:
   — Итак?!?
   — Пан Данек, да вы что, в самом деле? Здоровая молодая женщина… Вы что, не… Вы что, ничего не знали?!
   — Мы… Это сейчас неважно. Доктор, у Елены были осложнения после… одной истории. Этого не может быть, понимаете?
   — Чего не может быть? Послушайте, пан Данек, я же не первый день и даже не первое десятилетие на медицинской службе. Если я говорю, что пани беременна, это может означать только то, что означает. Вы уж меня, ради Бога, извините, но…
   — Стоп, доктор. Стоп. То есть, вы хотите сказать…
   В это время вернулась Елена. Вид у нее был такой… Не выпуская из рук полоску теста, она взобралась на кровать и с совершенно невообразимым перевернутым лицом продолжила ее рассматривать:
   — Доктор… Она… она розовая…
   — А я что говорила?! — докторша победно вскинула подбородок. — Конечно, она розовая. Потому что вы, дорогая, в положении. Острого не ешьте, побольше овощей и фруктов, продукты с кальцием, молоко, творог… Подольше гуляйте на свежем воздухе. И витамины я сейчас выпишу, если хотите. Да что с вами происходит, в конце концов, молодые люди?!.
   — Доктор, никому пока ни слова. Хорошо? — Майзель поднялся. — Просто никому ни слова…
   — Ну, пан Данек, вы меня за кого… Я могу быть свободной?
   — Да. Да, разумеется… Спасибо.
   — Не за что, — вздохнула докторша и вышла.
   И тут же вошел Гонта. На него было невозможно без слез смотреть — глаза на пол-шестнадцатого, усы трясутся…
   — Что?!?
   В руках Богушек держал свернутый в трубочку лист электронной бумаги:
   — Вот… Карта анализа гормонального фона…
   — Ты думаешь, я в этом разбираюсь?
   — Чего там разбираться-то… — Гонта развернул лист, тряхнул его, и молочно-белое поле мгновенно покрылось текстом. — Нечего разбираться, вот, тут написано… Соответствует сроку беременности шесть-семь недель…