Страница:
— Вы передумали, Уилл. Так же, как передумал Ти-сен. Ведь пункта о назначении мандарина там не было.
— Но это подразумевалось.
— Не вами. И не мной. Он старается обмануть вас. Как сделал это в вопросе об эвакуации с Цюшана.
— Верно, — согласился Лонгстафф, радуясь, что Струан сумел убедить его. — Вы правы, Дирк. Абсолютно. Если мы допустим хоть какой-то контроль… вы правы. Они опять примутся за свои старые фокусы, ну? Да. И уже давно пора показать китайцам, что такое настоящая справедливость. Закон и порядок. Да. Вы правы.
— Закончите письмо так, как это сделал бы император: «Да устрашится этого всякий и, дрожа, подчинится», и подпишитесь своим полным титулом, — сказал Струан, одновременно открывая дверь каюты.
— Дежурный офицер!
— Да, сэр-р?
— Его превосходительству нужен его секретарь, мистер Синклер. Немедленно.
— Есть, сэр-р!
Лонгстафф закончил писать. Он перечитал послание.
— А не слишком ли это грубо, Дирк? Я имею в виду, не упомянуть ни одного его титула и закончить письмо так, словно это императорский указ?
— В этом-то и заключается вся суть. Вам еще нужно будет опубликовать его в газете.
— Но это частный документ.
— Это исторический документ, Уилл. Один из тех, которыми вы можете гордиться. И он доставит огромное удовольствие адмиралу. Кстати, почему он был так зол?
— А, все одно и то же. — Лонгстафф стал передразнивать адмирала: — «Черт возьми меня совсем, сэр, нас послали сюда драться с язычниками, и после двух десантов без какого-либо с их стороны сопротивления, о котором стоит упоминать, вы заключили позорный договор, принесший нам гораздо меньше того, что министр иностранных дел приказал вам потребовать. Где те открытые порты, которые вы должны были вытребовать у императора?» Вы уверены, Дирк, что, запросив меньше, мы поступили правильно? Я знаю, вы уже говорили об этом раньше, но… м-м… торговцы, похоже, считают это большой ошибкой. Я имею в виду, что мы остались без открытых портов.
— Гонконг важнее, Уилл.
— Что ж, раз вы в этом по-прежнему уверены… Адмирал был также очень раздражен из-за каких-то дезертиров и еще отсрочкой вступления в силу приказа о запрещении контрабанды опиума. И… м-м… торговцы подняли такой ужасный шум. Явились целой делегацией.
— Их возглавлял Брок?
— Да. Невоспитанная скотина. Сердце Струана упало.
— Вы им сказали, что собираетесь отменить приказ?
— Ну, Дирк, я не то чтобы прямо им так сказал. Но я намекнул, что он будет отменен.
— А адмиралу вы тоже намекнули, что отмените приказ?
— Я дал ему понять, что дальнейшие меры в этом направлении были бы нецелесообразны. Он пришел в крайнее раздражение и заявил, что сообщит о своей точке зрения в адмиралтейство. — Лонгстафф вздохнул и зевнул. — Клянусь честью, он совершенно не представляет себе наших проблем. Совершенно. Я был бы очень вам признателен, Дирк, если бы вы взялись объяснить ему, что такое «торговля». Я попробовал, но мне так и не удалось заставить его здраво смотреть на вещи.
А мне никак не удается приучить к этому же тебя, Уилли, подумал Струан. Если Робб уже успел скупить опиум, мы завязнем еще глубже. Если не скупил, нам все равно конец.
Разве что эта сделка: один чертов мандарин за один чертов миллион.
— Даже не знаю, что бы я делал без помощи вашего отца, Кулум. — Лонгстафф взял понюшку габаку из табакерки, усыпанной драгоценными камнями. Черт побери, думал он, я ведь дипломат, а не военный, который без войны жить не может. Губернатор Гонконга — это как раз то, что нужно. Став губернатором Гонконга, впоследствии можно рассчитывать и на что-нибудь стоящее. Бенгалия, возможно. Ямайка… вот уж, скажу я вам, чудное местечко. Канада? Нет, черт, слишком холодно. Бенгалия или какой-нибудь другой из индийских штатов. — В Азии все невероятно сложно, Кулум. Приходится сталкиваться с таким разнообразием взглядов и интересов — Короны, торговцев, миссионеров, королевского флота, армии, китайцев, — и все они в вечном противоречии между собой. И китайцы, дьявол их забери, тоже делятся на конфликтующие группы. Купцы, мандарины, маньчжуры. — Он положил табак в обе ноздри, глубоко втянул в себя воздух и чихнул. — Я полагаю, вам, конечно, известно, что Китаем правят не китайцы.
— Нет, сэр.
— Как нас уверяют, половина всех проблем из-за этого. Нынешние правители Китая — маньчжуры. Они родом из Маньчжурии. Дикие варвары, жившие когда-то к северу от Великой Стены. Говорят, они правят Китаем уже двести лет. Нас, должно быть, принимают здесь за дураков. Китайцы утверждают, что существует громадная стена — вроде Адрианова Вала [11], которая тянется вдоль всей северной границы Китая и защищает страну от диких кочевых племен. По слухам, эта стена свыше трех с половиной тысяч миль длиной, сорок футов высотой и тридцать толщиной, она настолько широка, что по ней могут ехать восемь всадников в ряд. И через каждые триста ярдов там, якобы, стоят сторожевые башни. Сложена стена из кирпича и гранита, и возвели ее две тысячи лет тому назад. — Он презрительно фыркнул. — Надо же такое выдумать! Смешно!
— Я считаю, что стена существует, — проговорил Струан.
— Ну, полно, Дирк, — замахал на него рукой Лонгстафф. — Невозможно, чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.
— Легенда гласит, Кулум, что на строительство стены был отправлен каждый третий человек в Китае. Строили ее десять лет. Говорят, при строительстве умер миллион человек, и все они погребены в стене. И духи умерших охраняют ее.
Кулум усмехнулся.
— Если она так огромна, маньчжуры бы никогда ее не преодолели. Не может быть, чтобы она существовала.
— Согласно легенде, маньчжуры прорвались через стену обманом. Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.
— А вот это более чем вероятно, — с отвращением произнес Лонгстафф. — Никакого понятия о чести здесь, на Востоке, ну? Этот генерал полагал, что сможет с помощью врагов захватить трон, но маньчжуры воспользовались им, а потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.
— Вот уж действительно странная легенда, сэр, — сказал Кулум.
Взгляд Струана стал жестким.
— Тебе лучше сразу привыкнуть к тому, что ты теперь будешь слышать много странного. И подумай еще вот над чем, Кулум, — китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и тысячи других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.
Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио.
— Ваше превосходительство?
— Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это на китайский и отослали со специальным курьером. И направьте копию мистеру Скиннеру, пусть напечатает это в своей газете.
— Слушаюсь, сэр. — Горацио взял бумагу и повернулся к Струану: — Я был очень огорчен, услышав ужасное известие.
— Благодарю вас. Это мой сын Кулум. Горацио Синклер. Молодые люди пожали руки, с первого взгляда понравившись друг другу.
Горацио прочел письмо.
— У меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в приемлемых придворных выражениях, сэр.
— Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в том виде, в каком оно написано, — веско сказал Струан. — Безо всяких изменений.
Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул.
— Да, я… э… сделаю это немедленно. Но Ти-сен ни за что не примет такого послания, мистер Струаи. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он слишком потеряет лицо.
Лонгстафф встрепенулся.
— Лицо? Я покажу этому скользкому плуту-язычнику, что такое лицо, клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это письмо в Вампоа на линейном корабле, с распоряжением проследовать оттуда прямо в Кантон, если только письмо не будет принято!
— Слушаюсь, сэр.
— Не примет его, скажите пожалуйста! — продолжал возмущаться Лонгстафф, когда Горацио вышел. — Поразительное высокомерие. Все эти язычники — варвары. Все до единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что такое справедливость, и их презрение к человеческой жизни поистине невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.
Кулум вдруг вспомнил свою мать и братьев, и то, как они умирали. Водянистые рвота и стул, вонь, невыносимые рези в животе, запавшие глаза, подергивающиеся руки и ноги. Потом конвульсии, еще более сильная вонь и вслед за этим — смерть и черная дыра разверстого рта. А после смерти внезапно наступали мышечные спазмы, и вот ею мать, скончавшаяся час назад, вдруг начинает извиваться на кровати — мертвые глаза открыты, рот зияет…
Давние страхи опять заползли в его душу, лишая сил, и он отчаянно попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом — о чем угодно, лишь бы отвлечься, забыть этот кошмар.
— Касательно распродажи участков, сэр. Землю сначала необходимо промерять. Кто должен этим заняться, сэр?
— Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.
— Может быть, Глессинг? — предложил Струан. — У него есть опыт в составлении карт.
— Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.
— Кстати, раз уж о нем зашла речь, вы могли бы подумать о том, чтобы назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.
Лонгстафф был поражен.
— Положительно, я никогда не научусь понимать вас. Зачем изменять самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?
Потому что хорошие враги — это большая ценность, подумал Струан. К тому же Глессинг будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный его именем, а это означает — за весь Гонконг.
— Мне просто подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему доблестному военному флоту, — сказал он вслух.
— Это действительно хорошая идея. Я рад, что вы ее предложили.
— Ну что же, полагаю, нам пора возвращаться на свой корабль, — сказал Струан, наклонив голову. Он устал. А впереди было еще очень много дел.
Исаак Перри стоял на юте «Грозового Облака», наблюдая, как морские пехотинцы ищут под брезентом, в баркасах и в парусной кладовой. Он ненавидел морских пехотинцев и морских офицеров… когда-то его самого заставили служить в военном флоте.
— На судне нет никаких дезертиров, — еще раз повторил он.
— Разумеется, — ответил ему молодой офицер, возглавлявший отряд, присланный на корабль для проведения обыска.
— Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ваши люди не оставляли после себя такого беспорядка. За ними придется убирать целой вахте.
— Ваш корабль окажется завидным призом, капитан Перри. И сам корабль, и его груз, — с издевкой ухмыльнулся офицер.
Перри впился глазами в Маккея, который стоял у площадки сходного трапа под охраной вооруженных солдат. Если только ты помог Рамсею проникнуть на корабль, подумал Перри, ты покойник, Маккей.
— Баркас у кормового грапа, — крикнул третий помощник. — Владелец поднимается на борт. Перри поспешил навстречу Струану.
— Они считают, что на нашем судне скрывается дезертир, сэр.
— Я знаю, — ответил Струан, вступая на палубу. — Почему мой боцман находится под стражей? — обратился он к высокомерному молодому офицеру, и в его голосе появился пугающий скрежет.
— Это всего лишь предосторожность. Он родственник Рамсея и…
— К черту предосторожности! Он невиновен, пока не будет доказано обратное, клянусь господом Богом! — прорычал Струан. — Вы здесь для того, чтобы проводить обыск, а не гонять и арестовывать моих людей.
— Я ничего не знал, сэр, — выкрикнул Маккей. — Я не помогал Рамсею пробираться на борт. Не помогал. Не помогал!
— Да сжалится над тобой Господь, если он здесь, — оборвал его Струан. — С корабля ни шагу до последующего распоряжения. Марш в каюту!
— Есть, сэр. — Маккей нырнул вниз.
— Кровь Христова, Исаак! — бушевал Струан. — Ты, кажется, капитан этого корабля. По какому закону военный флот может арестовывать человека без ордера, из одной только предосторожности?
— Такого закона нет, сэр. — Перри сжался, предпочитая не спорить.
— Убирайся ко всем чертям с моего корабля. Ты списан на берег!
Перри побледнел.
— Но, сэр…
— Чтобы к заходу солнца тебя здесь не было. — Струан двинулся к трапу, который вел внутрь корабля. — Пойдем, Кулум.
Кулум догнал Струана в проходе перед капитанской каютой.
— Это несправедливо, — волнуясь, заговорил он. — Несправедливо. Капитан Перри — лучший капитан, который у тебя есть. Ты сам это говорил.
— Он был им, парень, — ответил Струан. — Но он не сумел защитить своего человека. И он боится. Чего именно, я не знаю. Но люди, в душе которых поселился страх, опасны, и нам такие не нужны.
— Но ведь Маккей не пострадал.
— Первый закон для капитана, который служит у меня, — это оберегать свой корабль Второй — свою команду. Тогда они, в свою очередь, будут оберегать его. Человек может командовать кораблем в одиночку, но он не может в одиночку ходить на нем в море.
— Перри не совершил никакого проступка.
— Он позволил военным взять Маккея под стражу вопреки закону, клянусь Богом, — резко ответил Струан. — Капитан должен уметь больше, чем просто прокладывать курс и управлять парусами, черт побери. Исаак должен был поставить на место этого молодого щенка. Он испугался, и он подвел одного из своих людей в тот момент, когда это было особенно важно. В следующий раз он может не спасти свой корабль. Я не стану так рисковать.
— Но он служил у тебя много лет. Неужели это ничего не значит?
— Почему, значит. Это значит, что нам везло все эти годы. Теперь я ему больше не доверяю. Поэтому ноги его здесь не будет, и довольно об этом! — Струан открыл дверь каюты.
Робб сидел за письменным столом и застывшим взглядом смотрел в кормовое окно. По полу были разбросаны коробки, сундучки, детская одежда, игрушки. Сара, жена Робба. дремала, прикорнув в морском кресле. Это была маленькая женщина на последних месяцах беременности, во сне ее лицо избороздили морщины, и оно выглядело усталым. Заметив Струана и Кулума, Робб безуспешно попытался выдавить из себя улыбку.
— Привет, Дирк. Кулум.
— Привет, Робб. — За эти два дня он постарел на десять лет, подумал Струан.
Сара, вздрогнув, проснулась.
— Привет, Дирк — Она тяжело поднялась и подошла к двери. — Здравствуй, Кулум.
— Как поживаете, тетя Сара?
— Устала, мой милый. Очень устала. И я терпеть не могу жить на корабле. Не хочешь ли чаю?
— Нет, спасибо.
Робб с тревогой следил за Струаном.
— Что я могу сказать?
— Ничего, Робби. Они умерли, мы живы, и говорить больше не о чем.
— Так ли, Дирк? — Взгляд голубых глаз Сары стал жестким. Она пригладила свои золотисто-каштановые волосы, расправила длинное зеленое платье с турнюром. — Так ли?
— Так. Извини нас, Сара, но я должен поговорить с Роббом.
— Да, конечно. — Она взглянула на мужа, презирая его за слабость. — Мы уезжаем, Дирк. Мы покидаем Восток навсегда. Я приняла решение. Я отдала «Струану и компании» семь лет жизни и одного ребенка. Теперь пришло время уезжать.
— Я считаю, что ты поступаешь разумно, Сара. Сейчас Восток не место для семьи. Через год, когда будет построен Гонконг — другое дело. Вот тогда здесь станет очень хорошо.
— Для кого-то, может быть, но не для нас. Не для моего Родди, и не для Карен, Наоми или Джейми. Не для меня. Мы никогда не будем жить на Гонконге. — Она вышла.
— Ты купил опиум, Робб?
— Купил немного. Потратил всю нашу наличность и занял что-то около ста тысяч — точно не помню. Цены не слишком упали, поэтому я потерял к ним всякий интерес.
Значит мы завязли еще глубже, подумал Струан.
— Почему наша семья? Это ужасно, ужасно, — мучаясь, говорил между тем Робб. — Почему вся наша семья?
— Йосс.
— К чертям йосс — Робб уставился на дверь каюты. — Брок хочет видеть тебя как можно скорее.
— Зачем?
— Он не сказал.
Струан сел, на минуту приспустил сапог и подумал о Броке. Затем объявил:
— Я сделал Кулума партнером.
— Хорошо, — ответил Робб. Но голос его прозвучал равнодушно. Он по-прежнему, не мигая, смотрел на дверь, за которой скрылась Сара.
— Отец, — вставил Кулум. — Я хочу поговорить с тобой об этом.
— Позже, мальчик мой. Робб, есть еще одна новость. У нас крупные неприятности.
— Я должен сказать тебе одну вещь, прямо сейчас. — Робб оторвал взгляд от двери. — Дирк, я покидаю Восток вместе с Сарой и детьми. На следующем корабле.
— Что?
— Я никогда не буду тай-пэном, я просто не хочу им быть.
— Ты уезжаешь потому, что я сделал Кулума партнером?
— Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так. Конечно, ты мог бы сначала обсудить это со мной, да, но дело не в этом. Я сам хочу уехать.
— Почему?
— Все эти смерти дома заставили меня задуматься. Сара права. Жизнь слишком коротка, чтобы изойти потом и умереть здесь, вдали от дома. Я хочу покоя, немного покоя. Денег у нас больше чем достаточно. Ты можешь выкупить мою долю. Я хочу уехать со следующим кораблем.
— Почему?
— Я устал. Устал!
— Ты просто слабак, Робб. Сара опять на тебя насела, да?
— Да, я слабак, и да, она опять на меня насела. Но я принял решение. Слишком много смертей. Слишком много.
— Я не могу выкупить твою долю. Мы разорены. — Струан протянул ему письмо банкира.
Робб прочел, и его лицо постарело еще больше.
— Будь они прокляты во веки вечные!
— Согласен. Но тем не менее мы банкроты. — Струан поддернул сапог и встал. — Извини, Кулум, твое партнерство ничего не стоит. На наш лондонский банк повели организованное наступление, и он уничтожен.
Казалось, воздух в каюте сгустился.
— У нас есть сто тысяч фунтов в Шотландии, — сказал Робб. — Выдели мне половину, а сам забирай остальное.
— Спасибо, Робб. Это было сказано по-мужски. Робб стукнул кулаком по столу:
— Не моя вина, что банк приостановил платежи!
— Верно. Поэтому не требуй себе половину наших денег сейчас, когда нам понадобится каждый пенни!
— Тебе понадобится, а не мне. Ты найдешь выход, всегда находил.
— Пятидесяти тысяч фунтов Саре не хватит и на пять лет.
— Предоставь мне самому беспокоиться на этот счет! Эти деньги не проведены через бухгалтерские книги, поэтому они наши, тут все честно. Я возьму половину. Моя доля в деле стоит в двадцать раз больше!
— Мы банкроты! Ты что, не в состоянии понять этого своей башкой? Банкроты!
Дверь открылась, и в каюту вошла маленькая девочка с золотистыми волосами. В руках она держала соломенную куклу. Ее лицо выражало озабоченность.
— Здлавсгвуй, папа. Здлавствуйте, дядя Дилк. — Она подняла голову и внимательно посмотрела на Струана: — Я улодина?
Струан с усилием оторвал взгляд от Робба.
— Что, Карен, девочка моя?
— Я улодина?
— Нет. Нет! Конечно же, нет, Карен. — Струан поднял ее на руки. — Кто говорил тебе такие ужасные вещи, крошка?
— Мы иглали в школу на «Отдыхающем Облаке». Это была Лиллибет.
— Лиллибет Брок?
— Нет-нет-нет. Она моя лучшая подлужка. Это была Лиллибет Какая-то Длугая.
— Так вот запомни, никакая ты не уродина. И скажи этой Лиллибет Какой-то Другой, что ужасно некрасиво говорить людям такие вещи. Ты у нас очень хорошенькая.
— Ой, как здолово! — На лице Карен расцвела огромная улыбка. — Папочка всегда говолит, что я класивая, но я хотела сплосить у вас, потому что вы знаете. Вы знаете все на свете. — Она обняла его своими ручонками и изо всех сил прижалась к нему. — Спасибо, дядя Дилк. А тепель поставьте меня на пол. — Она пританцовывая подбежала к двери. — Я так лада, что я не улодина.
Робб осел в своем кресле. После долгого молчания он произнес:
— Черт бы побрал этих банкиров. Прости меня. Это моя вина — и мне очень жаль. Я был… прости.
— Мне тоже жаль, дружище.
Робб безуспешно пытался сосредоточиться.
— Что мы можем предпринять?
— Не знаю. Послушай, Робб, не делай этого, а? Дай мне пару месяцев. Мы отправим Сару и детей с первым же кораблем. Чем скорее, тем лучше — они уедут до сезона тайфунов.
— Может быть, мне как-нибудь удастся устроить заем. Нам предстоят платежи по векселям на предъявителя. Мы потеряем корабли — все. — Робб заставил себя не думать о Саре. — Но как успеть, у нас так мало времени? — Он нервно покрутил пальцами. — Почта прибыла вчера. Ничего важного для нас. Никаких новостей из дома. Вполне вероятно, что кое-кто уже знает о крахе нашего банка. Мы купили небольшой пакет акций банка Брока, чтобы иметь возможность присматривать за ним. Так что он, скорее всего, тоже знает, как обстоят дела у нас. Не потому ли он хочет с тобой увидеться?
— Возможно. В любом случае, стоит ему что-либо пронюхать, как он тут же сядет нам на шею. Если вообще не он сам все это и начал. Он скупит наши векселя и уничтожит нас.
— Почему? — спросил Кулум.
— Потому что и я уничтожу его, если мне предоставится возможность хотя бы вполовину такая удачная, как эта.
Кулум хртел спросить почему, хотел сказать, что он тоже возвращается домой со следующим кораблем. Но отец выглядел таким измученным, а Робб был так угрюм… Он скажет им обо всем завтра.
— Мне необходимо поспать несколько часов, — произнес Струан. — Я отправляюсь на берег. Вы с Сарой возвращайтесь на «Отдыхающее Облако», хорошо? Я приказал Перри убраться с корабля до захода солнца. Он списан на берег.
— Кто займет его место?
— Не знаю, — ответил Струан, выходя из каюты. — Дай Броку знать, что я встречусь с ним на острове на закате.
Глава 3
— Но это подразумевалось.
— Не вами. И не мной. Он старается обмануть вас. Как сделал это в вопросе об эвакуации с Цюшана.
— Верно, — согласился Лонгстафф, радуясь, что Струан сумел убедить его. — Вы правы, Дирк. Абсолютно. Если мы допустим хоть какой-то контроль… вы правы. Они опять примутся за свои старые фокусы, ну? Да. И уже давно пора показать китайцам, что такое настоящая справедливость. Закон и порядок. Да. Вы правы.
— Закончите письмо так, как это сделал бы император: «Да устрашится этого всякий и, дрожа, подчинится», и подпишитесь своим полным титулом, — сказал Струан, одновременно открывая дверь каюты.
— Дежурный офицер!
— Да, сэр-р?
— Его превосходительству нужен его секретарь, мистер Синклер. Немедленно.
— Есть, сэр-р!
Лонгстафф закончил писать. Он перечитал послание.
— А не слишком ли это грубо, Дирк? Я имею в виду, не упомянуть ни одного его титула и закончить письмо так, словно это императорский указ?
— В этом-то и заключается вся суть. Вам еще нужно будет опубликовать его в газете.
— Но это частный документ.
— Это исторический документ, Уилл. Один из тех, которыми вы можете гордиться. И он доставит огромное удовольствие адмиралу. Кстати, почему он был так зол?
— А, все одно и то же. — Лонгстафф стал передразнивать адмирала: — «Черт возьми меня совсем, сэр, нас послали сюда драться с язычниками, и после двух десантов без какого-либо с их стороны сопротивления, о котором стоит упоминать, вы заключили позорный договор, принесший нам гораздо меньше того, что министр иностранных дел приказал вам потребовать. Где те открытые порты, которые вы должны были вытребовать у императора?» Вы уверены, Дирк, что, запросив меньше, мы поступили правильно? Я знаю, вы уже говорили об этом раньше, но… м-м… торговцы, похоже, считают это большой ошибкой. Я имею в виду, что мы остались без открытых портов.
— Гонконг важнее, Уилл.
— Что ж, раз вы в этом по-прежнему уверены… Адмирал был также очень раздражен из-за каких-то дезертиров и еще отсрочкой вступления в силу приказа о запрещении контрабанды опиума. И… м-м… торговцы подняли такой ужасный шум. Явились целой делегацией.
— Их возглавлял Брок?
— Да. Невоспитанная скотина. Сердце Струана упало.
— Вы им сказали, что собираетесь отменить приказ?
— Ну, Дирк, я не то чтобы прямо им так сказал. Но я намекнул, что он будет отменен.
— А адмиралу вы тоже намекнули, что отмените приказ?
— Я дал ему понять, что дальнейшие меры в этом направлении были бы нецелесообразны. Он пришел в крайнее раздражение и заявил, что сообщит о своей точке зрения в адмиралтейство. — Лонгстафф вздохнул и зевнул. — Клянусь честью, он совершенно не представляет себе наших проблем. Совершенно. Я был бы очень вам признателен, Дирк, если бы вы взялись объяснить ему, что такое «торговля». Я попробовал, но мне так и не удалось заставить его здраво смотреть на вещи.
А мне никак не удается приучить к этому же тебя, Уилли, подумал Струан. Если Робб уже успел скупить опиум, мы завязнем еще глубже. Если не скупил, нам все равно конец.
Разве что эта сделка: один чертов мандарин за один чертов миллион.
— Даже не знаю, что бы я делал без помощи вашего отца, Кулум. — Лонгстафф взял понюшку габаку из табакерки, усыпанной драгоценными камнями. Черт побери, думал он, я ведь дипломат, а не военный, который без войны жить не может. Губернатор Гонконга — это как раз то, что нужно. Став губернатором Гонконга, впоследствии можно рассчитывать и на что-нибудь стоящее. Бенгалия, возможно. Ямайка… вот уж, скажу я вам, чудное местечко. Канада? Нет, черт, слишком холодно. Бенгалия или какой-нибудь другой из индийских штатов. — В Азии все невероятно сложно, Кулум. Приходится сталкиваться с таким разнообразием взглядов и интересов — Короны, торговцев, миссионеров, королевского флота, армии, китайцев, — и все они в вечном противоречии между собой. И китайцы, дьявол их забери, тоже делятся на конфликтующие группы. Купцы, мандарины, маньчжуры. — Он положил табак в обе ноздри, глубоко втянул в себя воздух и чихнул. — Я полагаю, вам, конечно, известно, что Китаем правят не китайцы.
— Нет, сэр.
— Как нас уверяют, половина всех проблем из-за этого. Нынешние правители Китая — маньчжуры. Они родом из Маньчжурии. Дикие варвары, жившие когда-то к северу от Великой Стены. Говорят, они правят Китаем уже двести лет. Нас, должно быть, принимают здесь за дураков. Китайцы утверждают, что существует громадная стена — вроде Адрианова Вала [11], которая тянется вдоль всей северной границы Китая и защищает страну от диких кочевых племен. По слухам, эта стена свыше трех с половиной тысяч миль длиной, сорок футов высотой и тридцать толщиной, она настолько широка, что по ней могут ехать восемь всадников в ряд. И через каждые триста ярдов там, якобы, стоят сторожевые башни. Сложена стена из кирпича и гранита, и возвели ее две тысячи лет тому назад. — Он презрительно фыркнул. — Надо же такое выдумать! Смешно!
— Я считаю, что стена существует, — проговорил Струан.
— Ну, полно, Дирк, — замахал на него рукой Лонгстафф. — Невозможно, чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.
— Легенда гласит, Кулум, что на строительство стены был отправлен каждый третий человек в Китае. Строили ее десять лет. Говорят, при строительстве умер миллион человек, и все они погребены в стене. И духи умерших охраняют ее.
Кулум усмехнулся.
— Если она так огромна, маньчжуры бы никогда ее не преодолели. Не может быть, чтобы она существовала.
— Согласно легенде, маньчжуры прорвались через стену обманом. Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.
— А вот это более чем вероятно, — с отвращением произнес Лонгстафф. — Никакого понятия о чести здесь, на Востоке, ну? Этот генерал полагал, что сможет с помощью врагов захватить трон, но маньчжуры воспользовались им, а потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.
— Вот уж действительно странная легенда, сэр, — сказал Кулум.
Взгляд Струана стал жестким.
— Тебе лучше сразу привыкнуть к тому, что ты теперь будешь слышать много странного. И подумай еще вот над чем, Кулум, — китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и тысячи других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.
Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио.
— Ваше превосходительство?
— Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это на китайский и отослали со специальным курьером. И направьте копию мистеру Скиннеру, пусть напечатает это в своей газете.
— Слушаюсь, сэр. — Горацио взял бумагу и повернулся к Струану: — Я был очень огорчен, услышав ужасное известие.
— Благодарю вас. Это мой сын Кулум. Горацио Синклер. Молодые люди пожали руки, с первого взгляда понравившись друг другу.
Горацио прочел письмо.
— У меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в приемлемых придворных выражениях, сэр.
— Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в том виде, в каком оно написано, — веско сказал Струан. — Безо всяких изменений.
Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул.
— Да, я… э… сделаю это немедленно. Но Ти-сен ни за что не примет такого послания, мистер Струаи. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он слишком потеряет лицо.
Лонгстафф встрепенулся.
— Лицо? Я покажу этому скользкому плуту-язычнику, что такое лицо, клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это письмо в Вампоа на линейном корабле, с распоряжением проследовать оттуда прямо в Кантон, если только письмо не будет принято!
— Слушаюсь, сэр.
— Не примет его, скажите пожалуйста! — продолжал возмущаться Лонгстафф, когда Горацио вышел. — Поразительное высокомерие. Все эти язычники — варвары. Все до единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что такое справедливость, и их презрение к человеческой жизни поистине невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.
Кулум вдруг вспомнил свою мать и братьев, и то, как они умирали. Водянистые рвота и стул, вонь, невыносимые рези в животе, запавшие глаза, подергивающиеся руки и ноги. Потом конвульсии, еще более сильная вонь и вслед за этим — смерть и черная дыра разверстого рта. А после смерти внезапно наступали мышечные спазмы, и вот ею мать, скончавшаяся час назад, вдруг начинает извиваться на кровати — мертвые глаза открыты, рот зияет…
Давние страхи опять заползли в его душу, лишая сил, и он отчаянно попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом — о чем угодно, лишь бы отвлечься, забыть этот кошмар.
— Касательно распродажи участков, сэр. Землю сначала необходимо промерять. Кто должен этим заняться, сэр?
— Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.
— Может быть, Глессинг? — предложил Струан. — У него есть опыт в составлении карт.
— Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.
— Кстати, раз уж о нем зашла речь, вы могли бы подумать о том, чтобы назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.
Лонгстафф был поражен.
— Положительно, я никогда не научусь понимать вас. Зачем изменять самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?
Потому что хорошие враги — это большая ценность, подумал Струан. К тому же Глессинг будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный его именем, а это означает — за весь Гонконг.
— Мне просто подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему доблестному военному флоту, — сказал он вслух.
— Это действительно хорошая идея. Я рад, что вы ее предложили.
— Ну что же, полагаю, нам пора возвращаться на свой корабль, — сказал Струан, наклонив голову. Он устал. А впереди было еще очень много дел.
Исаак Перри стоял на юте «Грозового Облака», наблюдая, как морские пехотинцы ищут под брезентом, в баркасах и в парусной кладовой. Он ненавидел морских пехотинцев и морских офицеров… когда-то его самого заставили служить в военном флоте.
— На судне нет никаких дезертиров, — еще раз повторил он.
— Разумеется, — ответил ему молодой офицер, возглавлявший отряд, присланный на корабль для проведения обыска.
— Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ваши люди не оставляли после себя такого беспорядка. За ними придется убирать целой вахте.
— Ваш корабль окажется завидным призом, капитан Перри. И сам корабль, и его груз, — с издевкой ухмыльнулся офицер.
Перри впился глазами в Маккея, который стоял у площадки сходного трапа под охраной вооруженных солдат. Если только ты помог Рамсею проникнуть на корабль, подумал Перри, ты покойник, Маккей.
— Баркас у кормового грапа, — крикнул третий помощник. — Владелец поднимается на борт. Перри поспешил навстречу Струану.
— Они считают, что на нашем судне скрывается дезертир, сэр.
— Я знаю, — ответил Струан, вступая на палубу. — Почему мой боцман находится под стражей? — обратился он к высокомерному молодому офицеру, и в его голосе появился пугающий скрежет.
— Это всего лишь предосторожность. Он родственник Рамсея и…
— К черту предосторожности! Он невиновен, пока не будет доказано обратное, клянусь господом Богом! — прорычал Струан. — Вы здесь для того, чтобы проводить обыск, а не гонять и арестовывать моих людей.
— Я ничего не знал, сэр, — выкрикнул Маккей. — Я не помогал Рамсею пробираться на борт. Не помогал. Не помогал!
— Да сжалится над тобой Господь, если он здесь, — оборвал его Струан. — С корабля ни шагу до последующего распоряжения. Марш в каюту!
— Есть, сэр. — Маккей нырнул вниз.
— Кровь Христова, Исаак! — бушевал Струан. — Ты, кажется, капитан этого корабля. По какому закону военный флот может арестовывать человека без ордера, из одной только предосторожности?
— Такого закона нет, сэр. — Перри сжался, предпочитая не спорить.
— Убирайся ко всем чертям с моего корабля. Ты списан на берег!
Перри побледнел.
— Но, сэр…
— Чтобы к заходу солнца тебя здесь не было. — Струан двинулся к трапу, который вел внутрь корабля. — Пойдем, Кулум.
Кулум догнал Струана в проходе перед капитанской каютой.
— Это несправедливо, — волнуясь, заговорил он. — Несправедливо. Капитан Перри — лучший капитан, который у тебя есть. Ты сам это говорил.
— Он был им, парень, — ответил Струан. — Но он не сумел защитить своего человека. И он боится. Чего именно, я не знаю. Но люди, в душе которых поселился страх, опасны, и нам такие не нужны.
— Но ведь Маккей не пострадал.
— Первый закон для капитана, который служит у меня, — это оберегать свой корабль Второй — свою команду. Тогда они, в свою очередь, будут оберегать его. Человек может командовать кораблем в одиночку, но он не может в одиночку ходить на нем в море.
— Перри не совершил никакого проступка.
— Он позволил военным взять Маккея под стражу вопреки закону, клянусь Богом, — резко ответил Струан. — Капитан должен уметь больше, чем просто прокладывать курс и управлять парусами, черт побери. Исаак должен был поставить на место этого молодого щенка. Он испугался, и он подвел одного из своих людей в тот момент, когда это было особенно важно. В следующий раз он может не спасти свой корабль. Я не стану так рисковать.
— Но он служил у тебя много лет. Неужели это ничего не значит?
— Почему, значит. Это значит, что нам везло все эти годы. Теперь я ему больше не доверяю. Поэтому ноги его здесь не будет, и довольно об этом! — Струан открыл дверь каюты.
Робб сидел за письменным столом и застывшим взглядом смотрел в кормовое окно. По полу были разбросаны коробки, сундучки, детская одежда, игрушки. Сара, жена Робба. дремала, прикорнув в морском кресле. Это была маленькая женщина на последних месяцах беременности, во сне ее лицо избороздили морщины, и оно выглядело усталым. Заметив Струана и Кулума, Робб безуспешно попытался выдавить из себя улыбку.
— Привет, Дирк. Кулум.
— Привет, Робб. — За эти два дня он постарел на десять лет, подумал Струан.
Сара, вздрогнув, проснулась.
— Привет, Дирк — Она тяжело поднялась и подошла к двери. — Здравствуй, Кулум.
— Как поживаете, тетя Сара?
— Устала, мой милый. Очень устала. И я терпеть не могу жить на корабле. Не хочешь ли чаю?
— Нет, спасибо.
Робб с тревогой следил за Струаном.
— Что я могу сказать?
— Ничего, Робби. Они умерли, мы живы, и говорить больше не о чем.
— Так ли, Дирк? — Взгляд голубых глаз Сары стал жестким. Она пригладила свои золотисто-каштановые волосы, расправила длинное зеленое платье с турнюром. — Так ли?
— Так. Извини нас, Сара, но я должен поговорить с Роббом.
— Да, конечно. — Она взглянула на мужа, презирая его за слабость. — Мы уезжаем, Дирк. Мы покидаем Восток навсегда. Я приняла решение. Я отдала «Струану и компании» семь лет жизни и одного ребенка. Теперь пришло время уезжать.
— Я считаю, что ты поступаешь разумно, Сара. Сейчас Восток не место для семьи. Через год, когда будет построен Гонконг — другое дело. Вот тогда здесь станет очень хорошо.
— Для кого-то, может быть, но не для нас. Не для моего Родди, и не для Карен, Наоми или Джейми. Не для меня. Мы никогда не будем жить на Гонконге. — Она вышла.
— Ты купил опиум, Робб?
— Купил немного. Потратил всю нашу наличность и занял что-то около ста тысяч — точно не помню. Цены не слишком упали, поэтому я потерял к ним всякий интерес.
Значит мы завязли еще глубже, подумал Струан.
— Почему наша семья? Это ужасно, ужасно, — мучаясь, говорил между тем Робб. — Почему вся наша семья?
— Йосс.
— К чертям йосс — Робб уставился на дверь каюты. — Брок хочет видеть тебя как можно скорее.
— Зачем?
— Он не сказал.
Струан сел, на минуту приспустил сапог и подумал о Броке. Затем объявил:
— Я сделал Кулума партнером.
— Хорошо, — ответил Робб. Но голос его прозвучал равнодушно. Он по-прежнему, не мигая, смотрел на дверь, за которой скрылась Сара.
— Отец, — вставил Кулум. — Я хочу поговорить с тобой об этом.
— Позже, мальчик мой. Робб, есть еще одна новость. У нас крупные неприятности.
— Я должен сказать тебе одну вещь, прямо сейчас. — Робб оторвал взгляд от двери. — Дирк, я покидаю Восток вместе с Сарой и детьми. На следующем корабле.
— Что?
— Я никогда не буду тай-пэном, я просто не хочу им быть.
— Ты уезжаешь потому, что я сделал Кулума партнером?
— Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так. Конечно, ты мог бы сначала обсудить это со мной, да, но дело не в этом. Я сам хочу уехать.
— Почему?
— Все эти смерти дома заставили меня задуматься. Сара права. Жизнь слишком коротка, чтобы изойти потом и умереть здесь, вдали от дома. Я хочу покоя, немного покоя. Денег у нас больше чем достаточно. Ты можешь выкупить мою долю. Я хочу уехать со следующим кораблем.
— Почему?
— Я устал. Устал!
— Ты просто слабак, Робб. Сара опять на тебя насела, да?
— Да, я слабак, и да, она опять на меня насела. Но я принял решение. Слишком много смертей. Слишком много.
— Я не могу выкупить твою долю. Мы разорены. — Струан протянул ему письмо банкира.
Робб прочел, и его лицо постарело еще больше.
— Будь они прокляты во веки вечные!
— Согласен. Но тем не менее мы банкроты. — Струан поддернул сапог и встал. — Извини, Кулум, твое партнерство ничего не стоит. На наш лондонский банк повели организованное наступление, и он уничтожен.
Казалось, воздух в каюте сгустился.
— У нас есть сто тысяч фунтов в Шотландии, — сказал Робб. — Выдели мне половину, а сам забирай остальное.
— Спасибо, Робб. Это было сказано по-мужски. Робб стукнул кулаком по столу:
— Не моя вина, что банк приостановил платежи!
— Верно. Поэтому не требуй себе половину наших денег сейчас, когда нам понадобится каждый пенни!
— Тебе понадобится, а не мне. Ты найдешь выход, всегда находил.
— Пятидесяти тысяч фунтов Саре не хватит и на пять лет.
— Предоставь мне самому беспокоиться на этот счет! Эти деньги не проведены через бухгалтерские книги, поэтому они наши, тут все честно. Я возьму половину. Моя доля в деле стоит в двадцать раз больше!
— Мы банкроты! Ты что, не в состоянии понять этого своей башкой? Банкроты!
Дверь открылась, и в каюту вошла маленькая девочка с золотистыми волосами. В руках она держала соломенную куклу. Ее лицо выражало озабоченность.
— Здлавсгвуй, папа. Здлавствуйте, дядя Дилк. — Она подняла голову и внимательно посмотрела на Струана: — Я улодина?
Струан с усилием оторвал взгляд от Робба.
— Что, Карен, девочка моя?
— Я улодина?
— Нет. Нет! Конечно же, нет, Карен. — Струан поднял ее на руки. — Кто говорил тебе такие ужасные вещи, крошка?
— Мы иглали в школу на «Отдыхающем Облаке». Это была Лиллибет.
— Лиллибет Брок?
— Нет-нет-нет. Она моя лучшая подлужка. Это была Лиллибет Какая-то Длугая.
— Так вот запомни, никакая ты не уродина. И скажи этой Лиллибет Какой-то Другой, что ужасно некрасиво говорить людям такие вещи. Ты у нас очень хорошенькая.
— Ой, как здолово! — На лице Карен расцвела огромная улыбка. — Папочка всегда говолит, что я класивая, но я хотела сплосить у вас, потому что вы знаете. Вы знаете все на свете. — Она обняла его своими ручонками и изо всех сил прижалась к нему. — Спасибо, дядя Дилк. А тепель поставьте меня на пол. — Она пританцовывая подбежала к двери. — Я так лада, что я не улодина.
Робб осел в своем кресле. После долгого молчания он произнес:
— Черт бы побрал этих банкиров. Прости меня. Это моя вина — и мне очень жаль. Я был… прости.
— Мне тоже жаль, дружище.
Робб безуспешно пытался сосредоточиться.
— Что мы можем предпринять?
— Не знаю. Послушай, Робб, не делай этого, а? Дай мне пару месяцев. Мы отправим Сару и детей с первым же кораблем. Чем скорее, тем лучше — они уедут до сезона тайфунов.
— Может быть, мне как-нибудь удастся устроить заем. Нам предстоят платежи по векселям на предъявителя. Мы потеряем корабли — все. — Робб заставил себя не думать о Саре. — Но как успеть, у нас так мало времени? — Он нервно покрутил пальцами. — Почта прибыла вчера. Ничего важного для нас. Никаких новостей из дома. Вполне вероятно, что кое-кто уже знает о крахе нашего банка. Мы купили небольшой пакет акций банка Брока, чтобы иметь возможность присматривать за ним. Так что он, скорее всего, тоже знает, как обстоят дела у нас. Не потому ли он хочет с тобой увидеться?
— Возможно. В любом случае, стоит ему что-либо пронюхать, как он тут же сядет нам на шею. Если вообще не он сам все это и начал. Он скупит наши векселя и уничтожит нас.
— Почему? — спросил Кулум.
— Потому что и я уничтожу его, если мне предоставится возможность хотя бы вполовину такая удачная, как эта.
Кулум хртел спросить почему, хотел сказать, что он тоже возвращается домой со следующим кораблем. Но отец выглядел таким измученным, а Робб был так угрюм… Он скажет им обо всем завтра.
— Мне необходимо поспать несколько часов, — произнес Струан. — Я отправляюсь на берег. Вы с Сарой возвращайтесь на «Отдыхающее Облако», хорошо? Я приказал Перри убраться с корабля до захода солнца. Он списан на берег.
— Кто займет его место?
— Не знаю, — ответил Струан, выходя из каюты. — Дай Броку знать, что я встречусь с ним на острове на закате.
Глава 3
Струан спал мало. Еда на столе осталась нетронутой. Он неподвижно смотрел через вход в палатку на корабли, стоящие на якоре в гавани. Солнце умирало, и низко над горизонтом вставал размытый круг луны. Небо загромождали огромные кучевые облака. Ветер нес с собой обещание шторма.
Ти-сен, беспрестанно твердил ему мозг. Ти-сен. Он единственный, кто может спасти тебя. Да, но это предательство по отношению ко всему, во что ты веришь и для чего столько лет трудился.
Вошел Маккей с зажженным фонарем и поставил его на стол. Палатка была просторной и удобной; на каменистую землю были брошены ковры.
— Баркас Брока подходит к берегу, сэр.
— Соберите всех людей, Маккей, и отойдите с ними подальше, чтобы ничего не слышать.
— Есть, сэр.
— Есть какие-нибудь новости о Рамсее? Его поймали?
— Нет, сэр.
— Где он?
— Я не знаю, сэр. Струан рассеянно кивнул.
— Завтра задействуйте всех наших шпионов, пусть они найдут, где он прячется.
— Прошу прощения, сэр, я уже оповестил их, сэр. — Маккей старался скрыть тревогу. — Если он окажется на борту, то это кем-то подстроено. — Помолчав, он добавил нерешительно: — Как-то нехорошо получилось с капитаном Перри, сэр.
Глаза Дирка Струана сразу же превратились в льдинки.
— Я даю вам пятнадцать дней, чтобы доказать, что я был прав насчет Исаака. Пятнадцать дней, или вы отправляетесь на берег за ним следом.
— Есть, сэр-р. — Маккей почувствовал, как холодная колючка, чиркая по внутренностям, устремилась из мошонки в низ живота и стала забираться выше. Он мысленно проклял себя за то, что открыл рот. Неужели ты так никогда и не поумнеешь, старый болван?
На пляже послышались тяжелые шаги Брока. Одноглазый великан остановился у входа в палатку.
— Разрешение ступить на борт, Дирк?
— Да, Тайлер.
Маккей вышел. Брок уселся за столом, и Струан щедро налил ему бренди.
— Тяжело терять семью. Я знаю, что это такое. Я потерял двух жен при родах, ребятишек тоже. Скверно.
— Да.
— Хоромы у тебя небогатые, — заметил Брок, окидывая взглядом палатку.
— Ты голоден? — Струан показал рукой на стол.
— Вот спасибо. — Брок взял цыпленка, разорвал его пополам и откусил большой кусок белого мяса. На мизинце его сверкнуло золотое кольцо с крупным изумрудом. — Похоже, йосс «Благородного Дома» сошел на нет.
— «Йосс» — большое слово. Брок рассмеялся.
— Ладно тебе, Дирк. Компания должна иметь звонкую монету, чтобы поддержать свой кредит. Даже такая, как «Благородный Дом».
— Это верно.
— Я не пожалел времени, Дирк, времени и денег, чтобы быть в курсе всех ваших дел. — Брок отодрал зубами оставшуюся часть куриной грудки и начал ее жадно жевать. — У тебя хороший повар. Скажи ему, что у меня найдется для него место.
— Ему нравится то, которое он занимает сейчас.
— Нет денег — нет места, мой мальчик. Нет банка, нет кредита, нет кораблей — ничего нет! — Брок разодрал другого цыпленка. — Ты не держишь у себя шампанского? Сегодня случай особый, готов поручиться!
Струан быстро и аккуратно откупорил бутылку и наполнил чистые хрустальные фужеры для Брока и для себя.
— Холодное как раз в меру, парень. Как раз в меру. — Брок почмокал губами. — Двадцать пять тысяч за миллион — как будто не много, а?
Струан промолчал. Его лицо оставалось спокойным.
— Шесть пенсов за фунг, они сказали. Я получил письмо со вчерашней почтой. Представляешь, сам потерял на этом деле десять тысяч фунтов. Скверно. Очень скверно, когда банк рискует деньгами своих клиентов. — Брок весело хмыкнул. — Я тут «случайно» наткнулся на этого стервеца Скиннера. Он тоже решил, что это скверно. Сейчас статью пишет — готов поспорить, на первую страницу и с огромным заголовком. А как же иначе?
Ти-сен, беспрестанно твердил ему мозг. Ти-сен. Он единственный, кто может спасти тебя. Да, но это предательство по отношению ко всему, во что ты веришь и для чего столько лет трудился.
Вошел Маккей с зажженным фонарем и поставил его на стол. Палатка была просторной и удобной; на каменистую землю были брошены ковры.
— Баркас Брока подходит к берегу, сэр.
— Соберите всех людей, Маккей, и отойдите с ними подальше, чтобы ничего не слышать.
— Есть, сэр.
— Есть какие-нибудь новости о Рамсее? Его поймали?
— Нет, сэр.
— Где он?
— Я не знаю, сэр. Струан рассеянно кивнул.
— Завтра задействуйте всех наших шпионов, пусть они найдут, где он прячется.
— Прошу прощения, сэр, я уже оповестил их, сэр. — Маккей старался скрыть тревогу. — Если он окажется на борту, то это кем-то подстроено. — Помолчав, он добавил нерешительно: — Как-то нехорошо получилось с капитаном Перри, сэр.
Глаза Дирка Струана сразу же превратились в льдинки.
— Я даю вам пятнадцать дней, чтобы доказать, что я был прав насчет Исаака. Пятнадцать дней, или вы отправляетесь на берег за ним следом.
— Есть, сэр-р. — Маккей почувствовал, как холодная колючка, чиркая по внутренностям, устремилась из мошонки в низ живота и стала забираться выше. Он мысленно проклял себя за то, что открыл рот. Неужели ты так никогда и не поумнеешь, старый болван?
На пляже послышались тяжелые шаги Брока. Одноглазый великан остановился у входа в палатку.
— Разрешение ступить на борт, Дирк?
— Да, Тайлер.
Маккей вышел. Брок уселся за столом, и Струан щедро налил ему бренди.
— Тяжело терять семью. Я знаю, что это такое. Я потерял двух жен при родах, ребятишек тоже. Скверно.
— Да.
— Хоромы у тебя небогатые, — заметил Брок, окидывая взглядом палатку.
— Ты голоден? — Струан показал рукой на стол.
— Вот спасибо. — Брок взял цыпленка, разорвал его пополам и откусил большой кусок белого мяса. На мизинце его сверкнуло золотое кольцо с крупным изумрудом. — Похоже, йосс «Благородного Дома» сошел на нет.
— «Йосс» — большое слово. Брок рассмеялся.
— Ладно тебе, Дирк. Компания должна иметь звонкую монету, чтобы поддержать свой кредит. Даже такая, как «Благородный Дом».
— Это верно.
— Я не пожалел времени, Дирк, времени и денег, чтобы быть в курсе всех ваших дел. — Брок отодрал зубами оставшуюся часть куриной грудки и начал ее жадно жевать. — У тебя хороший повар. Скажи ему, что у меня найдется для него место.
— Ему нравится то, которое он занимает сейчас.
— Нет денег — нет места, мой мальчик. Нет банка, нет кредита, нет кораблей — ничего нет! — Брок разодрал другого цыпленка. — Ты не держишь у себя шампанского? Сегодня случай особый, готов поручиться!
Струан быстро и аккуратно откупорил бутылку и наполнил чистые хрустальные фужеры для Брока и для себя.
— Холодное как раз в меру, парень. Как раз в меру. — Брок почмокал губами. — Двадцать пять тысяч за миллион — как будто не много, а?
Струан промолчал. Его лицо оставалось спокойным.
— Шесть пенсов за фунг, они сказали. Я получил письмо со вчерашней почтой. Представляешь, сам потерял на этом деле десять тысяч фунтов. Скверно. Очень скверно, когда банк рискует деньгами своих клиентов. — Брок весело хмыкнул. — Я тут «случайно» наткнулся на этого стервеца Скиннера. Он тоже решил, что это скверно. Сейчас статью пишет — готов поспорить, на первую страницу и с огромным заголовком. А как же иначе?